В наш дом она вошла в голубой чистенькой курточке и с расквашенным носом. Вспомнила, что я живу рядом с её институтом, нашла в книжке номер. Позвонила: можно зайду? Зашла - и сразу отмываться.
Спросил: отчего кровь? - На улице пристали. Послала. А они - по носу. Ничего, что я так?..
Мама накрыла на кухне чай, а сама села снова в гостиной за своё вязание. Пытался петь под гитару, но в этот раз как-то не пелось. А говорилось почему-то. Потом уже в маленькой комнате мы смотрели наши семейные альбомы (и не вспомню, как очутились у неё на коленях!).
- Это мамин дед. Погиб в Первую мировую от раны, в австрийском плену. Вот он, с женой. Она когда узнала, что убили его, - никто больше в жизни не видел, чтобы улыбнулась. И умерла скоро. Бабушка одна осталась... А вот и моя мама в юности.
- Она, она очень красивая... у тебя.
Мы сидели за альбомами, будто в сотый раз уже, и каждый слушая другого, прислушивался к себе. А там было нечто неизведанное нами в нашем отрочестве и юности, в первых "любит-не-любит"...
Я читаю, в Библии, как Илия узнавал Бога. Думал: вот гром, но это не был Он; вот молния, но и там лишь бушевание мёртвой природы. И - только дуновение ветерка, сень среди пустынного каления. И он познал, что в этом есть Бог.
А тогда я почувствовал и услышал в себе мир, и понял, что не то называл любовью. А вот теперь всё уже по-настоящему.
2004 г.