Было раз у великого барда Маркуса Шестиструнного очередное торжество. То ли день рождения, то ли огромный успех новой песни. Подарков различных навалили кучу. И среди них горшок с заморским деликатесом. Маркус тот горшок подальше убрал. Чтобы по всем гостям не размазывать, а исключительно с близкими друзьями опробовать. Друзьям о предстоящем угощении сказал, и принялись они предвкушать. Напредвкушались так, что к уходу последнего неблизкого друга о горшке совсем забыли.
Проснулся утром Маркус Шестиструнный от трещания головного и дикой пустоты желудочной. Понял, что если внутрь что-нибудь не примет, совсем плохо будет. И стал по окрестностям в поисках еды шарить.
Шарил долго и безрезультатно. На славу гости постарались. Совсем уж отчаялся великий бард, да наткнулся на горшок с заморским деликатесом, о котором все забыли. Обрадовался Маркус и содержимое горшочка быстренько уничтожил. Вкус так себе оказался, ну да барду не до культурных изысков было.
Только он трапезу закончил, как появился его старый недоброжелатель. Великий бард его по доброте душевной впустил. Вошел тот, посмотрел на горшок и спрашивает:
-- Понравилось ли тебе сие кушанье, Маркус?
Маркус Шестиструнный посмотрел на него удивленно и ответил:
-- А тебе, собственно, какое дело?
-- Потому что именно я сделал тебе этот подарок.
-- Ну, спасибо тогда. Хотя, если честно, ерунда какая-то. Да и ты сам, наверное, пробовал.
-- Не пробовал. И не собираюсь.
-- Это почему же?
-- Потому что подсыпан был в деликатес этот яд страшный, который смерть медленную и мучительную вызывает. Ты разве не чувствуешь, Маркус, что ноги у тебя подгибаются, тело холодеет, голова кружится, в глазах двоится и силы все уходят?
Прислушался повнимательнее к своему организму Маркус Шестиструнный: и правда. Очень уж сильно похмелье нынешнее от похмелий предыдущих отличается. Голова сильнее обычного трещит, желудок гораздо активнее закручивает, боли какие-то посторонние, да и сил почти не осталось. А как от души начистил он морду коварному недоброжелателю, так совсем не осталось. Рухнул великий бард на пол и принялся помирать. Лежит, постанывает да завещание сочиняет.
Проснулся в ту пору клирик Ле-Рату. Принялся от общей неустроенности организменной по дому бродить, да на Маркуса и наткнулся. Постоял, поглядел и спросил:
-- Что это с тобой, Маркус?
-- Помираю, -- прохрипел великий бард.
-- Временно или насовсем? – поинтересовался клирик.
Бедный Маркус еще сильнее застонал и в горшок потыкал. Ле-Рату этот бытовой предмет внимательно оглядел, повздыхал и сказал:
-- Прости нас, Маркус. Не со зла сделали. Не ожидали, что так нехорошо получится.
-- Что? – Маркус от любопытства даже умирание отложил.
-- Да вот решили мы, как ты спать пошел, бочонок вина на сон грядущий опрокинуть. А он возьми и в неправильном месте опрокинься. Пришлось, чтоб горьких сожалений избежать, под то место всяческую пустую посуду пристраивать.
-- Так ведь горшок полный был, -- удивился бард.
-- Был, -- развел руками клирик. – Да только Григ все его содержимое на улицу вытряхнул. Сказал, что в таких ситуациях еда есть явление вторичное. А чтобы ты с утра не обижался, если с утра еда опять первичной окажется, мы потом этот горшок всякими объедками набили. Деликатес ведь заморский, никто и не знает, какой он должен быть. Не пойму только, почему содержимое горшка на тебя так повлияло. Мы туда только качественные объедки запихивали.
-- Да и я, честно говоря, не пойму, -- задумался Маркус, -- с какой тогда стати на грязном полу валяюсь!?
Так Маркус Шестиструнный умирал.