Коля проснулся солнечным весенним утром. В светло-голубом квадрате окна слегка покачивались древесные ветки, усеянные зелеными почками. Коля несколько минут завороженно следил за их простыми движениями, а потом начисто забыл о ветках, переключившись на собственные ноги. Лодыжки чесались от веревок, но сами веревки болтались где-то внизу. Свобода! Можно встать и пойти на прогулку! Нет, на прогулку – это слишком смело, могут не разрешить. А в коридор, где много светло-голубых окошек, точно можно! А еще в туалет! Интереснее всего было бы попасть в туалет. Там собираются мужики и показывают такое, что ни в каком окне не увидишь. Они сосут тонкие бумажные трубочки на вкус горькие и горячие с одного конца, и дым от них летит вверх красивыми завитушками. Они могут потребовать пропуск, но это запросто – пропуск у Коли всегда был с собой.
Коля встал, надел тапки и подтянул штаны. Проход между кроватями был свободен. Прямо, теперь поворот и выход в коридор. Но, как всегда, кое-что не заладилось. Белый человек с белой головой сидел, загораживая выход.
– Коля, ты куда?
– Пус-ти в ту-а-лет, – тихо протянул Коля. Тихий, протяжный тон нравился белому человеку, он становился добрым и быстрее разрешал выйти.
– А ты хорошо будешь себя вести?
– Хо-ро-шо.
– И курить не будешь?
– Не бу-ду.
– Ладно, дружок, одна нога здесь, другая там.
Это означало, что путь открыт. Обрадованный, улыбающийся Коля бодро выкатил в коридор, прошагал вдоль окошек. В конце коридор раздваивался. Если пойти налево, попадешь в столовую. Там всегда пахло кашей. Туда иногда хотелось, но не сейчас. Коля повернул направо, сделал еще несколько шагов и толкнул легкую фанерную дверь. Здесь запах был другим и куда крепче. Дым струился из белых трубочек, торчащих в губастых мужичьих ртах. Несмелый шаг вперед, и тут же чей-то окрик:
– Коля, покажи пропуск!
Ну, разве для него это проблема!? Коля оттянул резинку штанов, запустил руку между ног и вытащил наружу свое немалых размеров хозяйство. Теперь надо погромче крикнуть, как учили:
– Большой пропуск!
И потрясти.
Все, можно заходить. Как здесь весело! Все смеются. Заодно можно вылить из себя лишнюю жидкость.
Пока жидкость выливалась, Коля ощутил странный зуд в том месте, откуда лилось. Что-то похожее недавно было… Он редко вообще что-нибудь помнил, но внезапно в его голове наступило прояснение: вчера вечером в процедурной кое-что произошло.
В процедурную Колю обычно приводил тот белый человек, что загораживал выход в коридор. Самостоятельно Коля туда не ходил, там было страшно и сильно воняло. Другой белый человек с тонким голосом и большой попой заставлял снять штаны, укладывал на жесткую холодную скамейку и делал очень больно. Хилые Колины ягодицы потом ныли до самого отбоя. А мучитель хлопал его по плечу, улыбался и тонко верещал:
– Укольчик, укольчик…
Вчера он, уложив Колю на скамейку, принялся о чем-то разговаривать с первым белым человеком. Они весело смеялись и толкали друг друга так, что второй белый человек уронил из рук блестящий цилиндрик, тот упал и превратился в брызги. Белые люди перестали смеяться, заохали и наклонились. Вот тут прямо перед Колиным носом и предстала большая попа второго белого человека. Вблизи от нее исходил неповторимо густой дурманящий запах, который перебивал всю вонь процедурного кабинета. Коля, ни секунды не сомневаясь, мертвой хваткой вцепился в эту огромную, ароматную попу, как в понравившуюся игрушку. Он впивался в нее пальцами и зубами, чувствуя тот самый странный зуд в своем «большом пропуске», но тогда ощущения были гораздо сильнее.
Опять зачесались ноги.
Пока Коля упивался своей добычей, прибежали еще два белых человека и сделали ему больно так, что правая ягодица мигом одеревенела. Коля завыл дурным голосом и скрючился на полу. Потом его подняли, отнесли на кровать и привязали за ноги. Но этого он уже не помнил. Не помнил и того, как проснулся среди ночи и пытался зубами разгрызть узлы, как бесконечно дергал ногами, пытаясь вынуть их из петель, как снова прибежали белые люди и сделали очень больно левой ягодице, а потом еще раз правой.
«Большой пропуск» давно перестал испускать жидкость и теперь медленно набухал в его руке. Но тут один из мужиков шлепнул Коле по костлявому запястью и погрозил пальцем:
– А ну, прекрати баловаться! Не смей!
– Не сме-й, – протянул Коля самому себе и послушно поднял штаны.
– Вот так-то, горемычный. Ты лучше покури для успокоения.
Мужик протянул ему дымящийся «бычок». Коля несмело взял его двумя пальцами за теплые бока, приложил к губам и осторожно дунул в него. Дым шибанул из «бычка» широкой воронкой и поплыл к потолку.
– А теперь как надо сделать? – снова нипирал мужик.
Коля закатил глаза, изображая неземное удовольствие, и грубым голосом выдохнул:
– У-у-у-…
Мужики снова заржали.
– А теперь, Коля, иди, а то сторож заругает.
– За-ру-га-ет, – продолжал Коля грубым голосом, не собираясь уходить.
– Давай, давай, убогий, топай, не то завтрак пропустишь! – Колю выставили за фанерную дверь и подтолкнули в сторону столовой. Там белый человек уже собирал в кучку самых трудных ходячих пациентов.
– Коля, пойдем кашу есть!
– Пой-дем.
Каша была ослепительно белой. Она лежала на тарелке красивой горкой, блестела, и Коле казалось, что он вот-вот увидит в ней собственное отражение. Рушить горку не хотелось, но рядом прозвучало наставительное:
– Чего уставился? Ешь, наконец! Что, кашу никогда не видел?
Мог бы и не спрашивать, Коля в тот момент был уверен, что видел ее впервые в жизни.
С прогулкой сегодня опять ничего не получилось. Хотя весь день по коридору и палатам ходили упорные слухи, и кто-то вроде даже получил теплый уличный халат. Но главврач, видимо, посчитал, что в больничной загородке все еще слишком грязно и холодно, и первую прогулку в этом году опять перенесли на завтра.
Весь день коридор 2-го отделения был забит слоняющимися туда-сюда больными. В нише на диване пристроились двое мужчин, один из которых выглядел совсем новичком, только что отошедшим от ударных доз транквилизаторов. Для другого все вокруг было постылым до безразличия, и он развлекался, лениво втюхивая новенькому особенности местного колорита.
– Ты себе сердце не рви. Ты так себе – шизик-параноик. Выйдешь отсюда через пару месяцев, если повезет. А вот этот, – он показал на Колю, радостно шествующего вдоль стены напротив, – уже двадцать лет ничего кроме этого коридора не видит.
– Что ж, у него и родителей нет?
– Есть у него нормальные родители. Отец, говорят, летчик. Видишь, какого сынка по пьяне сделал. Они его пробовали домой забирать, так он там всю посуду побил и стекла, и сам чуть не убился. Идиот он – в голове ничего нет.
– А вдруг там у него свой мир, ничем не хуже нашего.
– А кто его знает? Может и есть, может, даже лучше нашего!
На том и расстались. Коля тоже пошел спать. У него уже ничего не зудело и не чесалось. Проснувшись следующим утром, он с удивлением обнаружил перед глазами очень красивое светло-голубое окно, в котором слегка покачивались древесные ветки, усеянные зелеными почками.