Оля вышла замуж по объявлению в газете. Объявление не было брачным , просто типа “желаю познакомиться” - их бесплатно печатали в газете “Из рук в руки ” - платил тот, кто хотел читать , а не тот, кто хотел писать.
Все, кто сталкивался по какому-либо жизненному поводу с такими газетами, знают, что рубрика “Знакомства” – обыкновенно полный отстой; там можно прочесть , к примеру “Симпатичная блондинка 28 лет с маленькой дочкой подарит любовь и нежность одинокому мужчине без в/п ... ”, или “ Студентка ищет спонсора ... ”, или “Две подруги встретятся с молодыми людьми в целях совместного проведения досуга... ” ; там собирается кунсткамера отчаявшихся старых дев, разведенок , профессионалок , кандидаток на суицидную попытку и прочих маргиналок прикладной психологии . Повторяясь с небольшими вариациями , объявления по большей части нагоняют на читателя черную тоску - перед его умственным взором встают вереницы целлюлитных дам , тщетно пытающихся облегчить распирающие их чувства ; зануд с каиновой печатью высшего технического на бледном лбу; замученных гормонами малолеток, горячо желающих чтобы их поскорее трахнули, и прочих лиц, имеющих пониженную способность к социальной адаптации.
Олино объявление отличалось от ста двенадцати других , размещенных на той же странице, простотой , емкостью , и даже неким вызовом “Если вы из Гондураса. П/о 319 Поскребышевского района , п/я 448” . Предшествовала этой знаменательной фразе недлинная Олина жизнь , сначала школьницы, затем студентки, и, наконец, аспирантки.
Она была из интеллигентной семьи. Ее отец, профессор , доктор и прочее, женился на своей бывшей студентке , в семье кроме Оли была еще одна, старшая, дочь - Наташа. Они жили в сталинском доме на М-ом проспекте , дом был украшен барельефами , изображавшими рог коммунистического изобилия или что-то вроде того , квартира была большая, с высокими потолками ; в столовой на вощеном паркетном полу стоял рояль - на нем иногда играла мама , а кроме того приходила учительница музыки к Наташе – хотели учить и Олю , но учительница отсоветовала, сказав, что у Оли нет музыкального слуха. Еще в квартире была горка с фарфоровыми тарелками и статуэтками, и сундук в прихожей - в его нафталиновом чреве были сложены пыльные черные платья, кружева, обернутые тряпками и хвост чернобурой лисы с воротника выброшенного пальто. В прихожей и двух комнатах стояли большие шкафы, сплошь заставленные книгами - старинными , с ятями и твердыми знаками, с золотым тиснением на слабо держащихся корешках, и поновее ; серые кирпичи 15 томов Истории России Соловьева , сочинения русских и прочих классиков, книги по отцовской инженерной специальности, неизвестно как туда попавшая совсем лабуда вроде романа о монтажниках - все это толпилось на полких , иногда в два ряда. Книг было столько, что мама как-то купила карточки и составила каталог . Оля выучилась читать в пять лет, и с тех пор не вылезала из этих книжных шкафов.
Ей нравилось хорошо учиться. Мама заплетала ей в косички большие белые банты; она приходила в школу, заранее радуясь тому, что выучила урок на пятерку ; с первого по десятый она была круглой отличницей. “ Ты просто обязана хорошо учиться” – говорила мама. “Твой папа окончил школу с золотой медалью , и ты унаследовала его ум.” Учителя отмечали, что у девочки прекрасная память, есть способности к литературе ( немного хуже – к точным наукам ), ее сочинение получило премию на районном конкурсе . “Что вы хотите – профессорская дочка “. “Правда Наташа,” - обычно добавляли они -” не такая способная. “
Она всегда держалась особняком - одноклассников раздражали ее чересчур литературная речь, ее незнание телевизора ( папа говорил, что пока он жив, этому ящику для идиотов места в его доме не будет), и то, что она не давала списывать, и то, что ее считали ябедой ; да мало ли что может раздражать детей в отличнице , писавшей призовые сочинения про Павку Корчагина .
Вечером, приготовив уроки, она читала все подряд из необъятной семейной библиотеки, а кроме того была записана в районную, а потом и городскую. Презирала обычные девчоночьи увлечения вроде кукол и тряпок - шитье и вязание нагоняли на нее тоску ; впрочем у нее была не очень хорошая координация движений , и пятерку по физкультуре ей обычно натягивали чтобы не портить аттестат. Мама хотела было отдать дочку в секцию фигурного катания, но походив две недели на занятия Оля подхватила ангину, и потом месяц не ходила , говоря что нездорова, и под всяческими предлогами увиливала – так что в конце концов из секции ушла.
Ее мир, ограниченный книжными корешками, был прост и ясен; ее ждала должность преподавателя в каком-нибудь институте, как у папы, интеллигентный муж, как у мамы ; поездки на дачу на видавшей виды “Волге”, разговоры о литературе под Окуджаву из магнитофона и салат “Оливье” - тихая жизнь в экологическом заповеднике брежневской интеллигенции. Школьница Оля тогда не могла и вобразить, что весь этот милый заповедник , бережно культивировашийся в долгие годы советской власти, будет скоро и основательно вырублен под корень к чертям собачьим.
Она решила поступать на юридический. Представляла себя адвокатом в суде – ей хотелось защищать невиновных и творить справедливость . Мир не был совершенным - люди врали, воровали и увиливали от честного труда – в стране не хватало порядка, и кто как не юрист, вооруженный точными весами закона и тяжелым мечом пеницитарной системы, должен был встать на стражу и защитить общество.
Когда она сказала о своем решении папе, тот недоверчиво хмыкнул. “Юридический – жутко блатной факультет, но если ты хочешь...” “Я поступлю сама ! ”- отрезала она.
Она поступила, и была ужасно горда собой в то лето, перед первым курсом .
Факультетская действительность стала для нее ударом. Товарищи по группе чуть не в глаза смеялись над ее идеализмом. Расфуфыренные девочки, дочки партийных боссов, щеголяли в привезенных из-за границы шмотках , с золотом в ушах – иные приезжали на машинах. Их разговоры вращались вокруг электроники, косметики , спиртного и секса. Парни были не лучше. Все было пропитано цинизмом и лицемерием. Кроме Оли, лишь одна девушка в группе одевалась скромно - потом, чисто случайно, Оля узнала , что папа у той был чуть ли ни на самой высокой должности , и что ее дешевые свитерочки были то ли кокетством, то ли внушенной в семье привычкой не высовываться без надобности.
Начиналась перестройка . Появились кооперативные туалеты, видеосалоны в которых крутили Шварцнеггера, Брюса Ли , эротику; малые предприятия, иномарки и нищие. Олина семья не голодала, но заработки резко пошли на убыль - денег только-только хватало на еду, даже засадили на даче кусок земли картошкой ; папа, одетый в старые брюки и драную майку, покорно махал лопатой, время от времени поправляя на носу очки измазанным в земле пальцем.
Наташа, несмотря на мамино недовольство, завела себе приятеля из коммерческой структуры. Структура гнала за бугор не то никель, не то аллюминий, на вырученное завозили из Голландии бытовой спирт, сигареты и пиво в зеленых банках , и продавли в ларьках по всему городу. С оборотов опять закупали никель. Прибыли были просто непристойными. Приятель Наташи купил темно-синий БМВ – с кожаными сиденьями, кондиционером и передней панелью, утыканной многочисленными клавишами и кнопками . Оля, которую пару раз подвезли, никогда не думала, что машина может так мягко и сильно рвать с места и, тихо шурша мотором мощностью в три “Волги” плавно нестись по ухабам.
На третьем курсе она оказалась на вечеринке группы - отмечали окончание сессии. Вечеринка проходила за городом, на райкомовской даче чьего-то папы , и после громадного количества выпитого плавно перешла в групповуху для тех, кто еще держался на карачках и мог поддержать эрекцию. Оля , не пившая спиртного, ушла с дачи, успела на последнюю электричку и вернулась домой в два.
Мама еще не спала. Посмотрев на насупивишуюся дочь , у которой на глазах чуть не стояли слезы, она сказала ; “Нечего тебе было делать на юридическом. Я ведь твоему отцу говорила, что не надо , но он все равно позвонил. Сказал, пусть учится, раз хочет. ” Оля проплакала полночи лежа в кровати .
Тогда же, летом, случилось ужасное с Наташей. Ее приятеля при ней убили то ли конкуренты, то ли совладельцы , а саму Наташу пустили по кругу. У сестры произошел нервный срыв, после этого она полгода кричала во сне и ходила на терапию.
Окончив факультет с красным дипломом, Оля пошла работницей на трикотажную фабрику. Это была , пожалуй, самая дурацкая форма протеста против окружающей дествительности , которую только можно было придумать . На фабрике было ничем не лучше, чем на факультете, но еще грубе е и похабнее. Она очень уставала – у нее тряслись руки. Отмучившись месяц, она ушла оттуда и поступила в аспирантуру, выбрав конституционное право в качестве специализации. С утра, запасшис ь парой бутербродов, приезжала в библтотеку, поднималась в огромный читальный зал по пологой лестнице необъятной ширины , и усаживалась за стол с зеленой лампой . Там уже лежали отобранные с вечера книги - она делала записи до обеда, выходила в скверик, съедала бутерброды , запивая молоком из пакета, выбрасывала обертки в урну и возвращалась назад в библиотеку. Ее шеф, профессор, как ей казалось, смотрел на нее с жалостью. “Ольга Николаевна”,- сказал он ей как-то -”вы бы развеялись слегка, что ли. Вы ведь молодая, симпатичная женщина, а сидите целыми днями за пыльными книгами . Наука, конечно, наукой, но и жить когда-то надо. ” Шеф был человек тактичный, и увидев как она напряглась, переменил тему.
По ночам ей снились непристойности - ей завладевали сразу несколько мужчин , вокруг струиалсь сперма - это было неприятно, и одновременно болезненно - привлекательно.
Тогда-то она в первый раз и написла в газету.
Вскоре она уже знала, что есть некий почти что клуб любителей знакомств по объявлениям, там можно было стрельнуть бланк; ей рассказали про некоторые приемы предварительного отсева откликнувшихся и техники безопасности. Для отвечающих на объявления считалось хорошим тоном присылать фото; для подающих - возвращать фото при встрече. Саму встречу удобно было назначать в вестибюле метро на какой-нибудь центральной станции, там всегда много народу, и можно было посмотреть на ответившего, который тебя не знает, откуда-нибудь сбоку, не привлекая к себе внимания. Ни в коем случае нельзя говорить свой адрес и номер телефона, но надо смотреть , чтобы хотя бы одно из двух имелось у отвечающего. В случае минимальных подозрений тихо свалить .
Оля также быстро поняла, что для того, чтобы новопроиобретенный знакомый не был безнадежно скучен, объявление должно выделяться.
Никита не был безнадежно скучен. Его ответное письмо, прибывшее в среду на п/я 448 , гласило “А гиперсинус не подойдет? “ Была приложена фотка лично Никиты в компании ребят, жаривших что-то в лесу – кто из них Никита понять сразу было трудно.
Она позвонила по приложенному телефону и они встретились на метро В-ия , в пятницу. Никита стоял, засунув длинные руки в карманы куртки, и с отсутствующим видом смотрел куда-то вдаль. Когда она с ним заговорила, он даже вздрогнул от неожиданности. “Извини, сказал он, я тут одну задачку решаю , и иногд а у меня бывает. Порой я вообще выхожу не на той остановке, спохватываюсь только на эскалаторе .” Он тоже учился в аспирантуре, в математическом институте имени Лузина; его тема каким-то малопонятным Оле образом была связана с античной древности золотым сечением , но забиралась в такие алгебро-аналитические дебри, что она оставила попытки понять что именно с этим сечением было не в порядке, хотя Никита несколько раз порывался ей объяснить.
Он читал почти столько же, сколько и сама Оля, а некоторых книг, которые он упоминал , Оля даже не знала. Спектр его мнений простиралися от искуственного интеллекта до боевой тактики императорской китайской армии , проходя через святого Августина, Гессе и Ремарка - всех троих он читал в подлиннике - мнения его были безапелляционны, и отличались ребячеством и ясностью. У него была пара приятелей из аспирантуры , иногда они собирались вечерком попить пива и поиграть в преф - обучили и Олю, но она безнадежно проигрывала . “Ну что же ты скинула! “- сокрушался иногда Никита. “Под вистующего – с тузующего – это ведь и ежу понятно! “
С Никитой она наверстывала то, чем нормальные девочки занимаются в седьмом классе – они целовались в подъезде и щупались - Никита тоже был в таких делах почти что новичком. Временами на нее накатывало желание мужчины – она одновременно боялась и хотела этого . Когда, через полгода знакомства, Никита предложил ей заняться, наконец, сексом, она сказала :“ Хорошо, но сначала поженимся.” Тот был не против - ему, похоже, было по большому счету все равно. Ему просто нужен был кто-то рядом , чтобы иногда разгрузить голову от своего золотого сечения. В тот же день они подали заявление и через месяц поженились без особого шума – свадьба была тихая и какая-то приглушенная - на квартире у Оли. Она даже отказалась шить себе специальное платье.
Началась их семейная жизнь. Муж работал дома – он лежал на диване, читая с одних листочков и заполняя другие либо какими-то непонятными чертиками, либо длинными рядами формул – эти записывались на пронумерованных листах, он писал почему-то вдоль длинной стороны. Диван и пространство, непосредственно к нему прилегающее, были засыпаны листами бумаги, трогать там что-либо категорически воспрещалось.
В институте он бывал по четвергам – на семинаре, и для встречи с руководителем, а также в день получки . Аспирантская стипендия была совершенным мизером, когда совсем подпирало, Никита подрабатывал составлением бухгалтерских программ . Во всем был до крайности неприхотлив, ходил с осени до весны в одной и той же куртке, питался в основном макаронами . Тем не менее, Олю тяготило даже то нехитрое домашнее хозяйство, которое ей приходилось вести. На линолеуме собиралась пыль, немытые тарелки копились в раковине. Иногда их мыл Никита , когда чистых уже не было и голод гнал его что-нибудь проглотить на скорую руку, иногда тарелки мыла она сама . Стиральной машины не было. Грязное белье накапливалось в корзинке, когда корзинка набиралась до краев, отвозила белье домой, и мама загружала его его вместе с остальным.
В конце концов, она совсем уехала жить к маме. У Никиты появлялась два раза в неделю –поговорить и заняться сексом. Оля с некоторым удивлением осознала, что мужчина был ей необходим.
Она долго ничего не писала в газету, но как -то не выдержала, и снова подала объявление. Тогда и появился Протоплазма. Протоплазмой его окрестил Никита - это был веселый мускулистый парень, который трахал все в юбке, встреченное им на жизненном пути. Книги его совершенно не интересовали, но ему нравились группа Квин, боевики, уха и байдарочные походы. Трахнул он, предварительно напоив шампанским, и Олю - то ли из жалости, то ли для коллекции . Контраст с анемичным Никитой был разителен – никогда у Оля так не порхали перед глазами бабочки . Долго это, конечно, длится не могло - и Протоплазма ушел трахать других, верный своему жизненному принципу “лучше баб могут быть только бабы, на которых еще не бывал”. Никита не ревновал, и даже отказался от мысли пойти куда нибудть на сторону в свою очередь. Ему не нужно было много женщины - формулы ее в большой степени заменяли .
Протоплазма был единственным вполне счастливым человеком, встреченным Олей в ее недлинной еще жизни.
С недавних пор она стала подумывать о пушистой адвокатской конторе, больших деньгах, ящиках с шампанским, БМВ у порога и мускулистых мальчиках, для которых лучше баб могут быть только бабы, которые платят.