Как-то весенним вечером я сидел в кафе, попивая свой обычный на то время черный кофе. Ровно месяц назад я решил ввести в свою жизнь эту приятную привычку. Каждый вечер в девять тридцать я приходил в это милое, спокойное заведение, заказывал чашечку кофе и неспешно просматривал свои документы по работе, газеты или просто о чем-нибудь думал.
К хорошему кофе меня приучил мой отчим. Когда умер мой отец, мне было чуть меньше двенадцати. Конечно, я сильно переживал. Но вскоре частым гостем в нашем доме стал этот человек, который никогда не навязывался и все же довольно быстро стал мне близким другом. Он любил крепкий хороший кофе. И я его полюбил.
По стеклянной стенке кафе начал накрапывать дождь. Кажется, я тогда подумал что-то о промозглости и сырости. Я принялся вглядываться в пасмурность серого пейзажа за окном, и именно тогда я первый раз ее увидел. Она шла, зябко кутаясь в длинный черный плащ. Шла легко и плавно. А потом она зашла в кафе и остановилась. Она стояла ко мне спиной и смотрела в небо за стеклянной дверью. Ее черные длинные волосы крупными, чуть намокшими кудрями были разбросаны по спине. К ней подошел официант и предложил сесть за стол. Она неуверенно кивнула и села за ближайший к стеклянной стене столик. Черные сапожки на высоком каблуке, юбка, чуть выше колен, белая рубашка, плотно обтягивающая тонкую талию. Она не была одета богато или оригинально, но в ней чувствовалась острая женственность и изысканность. Я ждал, когда она повернется, и я увижу ее лицо, но она смотрела только в небо. Наконец, мое терпение не выдержало, я расплатился и подошел к ее столику.
Ее звали Викторией. На вид ей было не больше семнадцати лет. У нее были потрясающие черные кудри, от которых пахло терпкой корицей, острые скулы, сквозь тонкую кожу которых было отчетливо видно, когда она сжимала зубы, и удивительные глаза. Огромные миндалевидные потрясающие глаза. Когда она смеялась и была в хорошем расположении духа, глаза светились ярким светло ореховым цветом. Когда она грустнела или погружалась в свои мысли, глаза становились настолько черными, что в их бездне зрачок совершенно переставал быть виден.
С большим трудом мне удавалось за ней ухаживать. Вита держала меня на порядочной дистанции и все время напряженно за мной наблюдала, будто бы ожидая, что я ей преподнесу какой-нибудь неприятный сюрприз. Прошло более двух месяцев, а она все еще продолжала упорно называть меня на «Вы», ограничивать время наших встреч четкими одиннадцатью часами и смотреть на меня серьезными темно-карими глазами. Ни моя галантность, ни вежливость, ни внимание, ничего не производило на нее впечатления. Прошло еще около месяца, и я начал терять терпение. И хотя я не из тех, кто быстро сдается, в один дождливый осенний вечер терпение меня покинуло.
В этот день мы договорились, что она выйдет из своего дома в шесть, чтобы мы успели на спектакль. Но она задерживалась на двадцать минут. Я начал нервно курить, и тут она, наконец, показалась. На ней было очень красивое длинное черное платье. Волосы все она заколола наверх, но несколько непослушных мелких кудряшек выбивались, доставляя хозяйке уйму волнений. Все это смотрелось очень мило, и я улыбнулся, помогая ей сесть.
- Ты сегодня особенно очаровательна, Вита, - сказал я, заводя машину.
- Спасибо, - тихо отозвалась она, - я опоздала. Простите.
Я посмотрел на нее. Вита видела как всегда с безупречной осанкой, но на этот раз в ней чувствовалось еще большее волнение, нежели обычно. Я подумал о том, что мне будет не хватать ее тихого голоса.
Когда мы вошли в театр, она немного успокоилась и с интересом стала осматриваться.
- Ты никогда не была в театре? – спросил я.
Она смутилась.
- Нет, была.
Я понял свою ошибку и поспешил исправиться.
- Я хотел сказать, была ли ты в этом театре?
Она украдкой посмотрела на меня, и я постарался придать своему лицу самое безмятежное выражение, на которое оно было способно.
- Вы правы. В этом театре я еще не была.
- Думаю, тебе понравится. – Сказал я, а потом добавил, понижая голос, - Хотя, признаюсь, сам-то я здесь бывал всего пару раз.
Она благодарно улыбнулась, и мне стало легче.
Спектакль продолжался два часа с небольшим, и все это время Виктория неотрывно смотрела на сцену. Мне же было куда интереснее наблюдать за ней. В большинстве своем, девушки, с которыми я ходил в театры, предпочитали рассматривать других зрителей или кокетничали со мной. Вита смотрела внимательно только на людей, с которыми общалась она или я, к тому же была лишена кокетства вовсе. За все это время она умудрилась ни разу не прибегнуть к тем забавным уловкам, к которым обычно прибегают молодые женщины, желая произвести хорошее впечатление на своего спутника. Я смотрел на ее четко выгравированный беленький профиль и думал, что же меня в ней так привлекает. Она, вероятно, почувствовала на себе взгляд и повернулась ко мне. Лицо у нее как всегда было спокойное и гордое.
- Вам не нравится спектакль? – шепотом спросила она, и я почувствовал легкий укол.
- Нет, - улыбнулся я. – Мне все очень нравится.
Она кивнула и перевела взгляд на сцену, всем своим видом показывая полную отстраненность. Я тоже поспешил отвернуться.
Спектакль закончился, и все долго аплодировали. Я улыбался, потому что зрелище оказалось действительно очень стоящим.
- Тебе понравилось? – спросил я, поворачиваясь к Вите.
Она повернулась, и я испугался. В глазах у нее стояли слезы.
- Все в порядке? – взволнованно спросил я.
Она кивнула и улыбнулась. Такой улыбки прежде я у нее не видел. Почему-то мне стало тепло и радостно. Вита смотрела на меня прозрачными от слез светлыми глазами и тоже улыбалась.
- Спасибо, - тихо сказала она.
- И тебе, - зачем-то ответил я.
Когда мы вышли из театра, было уже темно, но дождь прошел, от него осталась только пронизывающая свежесть.
- Проголодалась? – спросил я.
Вита на секунду замерла около машины, а потом взглянула от меня.
- Давайте погуляем.
- Погуляем? – переспросил я.
Она весело улыбнулась и кивнула.
- А ты не замерзнешь? Уже прохладно. – Промямлил я. – И потом уже поздно…
Вита мгновенно стала очень серьезной, и я принялся про себя ругать свой длинный язык.
- Да, Вы правы, - тихо сказала она.
- Хотя погода сегодня не такая уж и промозглая, и мы сможем куда-нибудь зайти, если ты замерзнешь… - залепетал я, плавно начиная ощущать себя неумелым мальчишкой.
Я замолчал. Вита продолжала смотреть на меня серьезно и внимательно. Я чувствовал себя ужасно глупо. Я вздохнул и безнадежно сказал.
- Но если ты хочешь, я отвезу тебя домой. Уже действительно холодно и поздно…
Вита продолжала на меня молча смотреть.
- …Просто мне очень хотелось побыть с тобой еще немного.
Вита опустила глаза, и я уже приготовился идти к ней, чтобы открыть машину, но она чуть улыбнулась и сказала.
- Раз мы сможем куда-нибудь зайти, если я замерзну…
Мне не верилось.
- Да, конечно… - спохватился я.
Она взяла меня под руку, и мы пошли. Она что-то спросила, я ответил. Потом она спросила еще что-то. Она все спрашивала и спрашивала, а я говорил все больше и больше. Временами я смотрел в ее внимательные серьезные глаза, пытаясь узнать, не слишком ли я много болтаю. Но Вита улыбалась и кивала мне в знак того, что она вся во внимании.
Что может быть красивее ночного города? Бескрайнее темное небо тяжело опустилось на крыши. Прохлада ночного ветра дышала свободой, разрывая тесноту узких улиц. Черные силуэты каменных громадин становились почти призрачными, смешиваясь с тенями и чернотой неосвещенных уголков. На реке, под широко раскинувшимся мостом, трепетали блики огней. Безумный город как будто затаил дыхание и чего-то ждал.
Мы молчали. Наконец Вита повернулась ко мне и посмотрела мне в глаза. Почему-то мне показалось, что глаза ее переполнены какой-то непонятной мне тоской. И я снова спросил, как тогда, в театре.
- Все в порядке?
А она с секунду еще смотрела на меня, будто бы надеясь, что я ее пойму без слов, а потом резко кинулась ко мне и уткнулась лицом в грудь. Я опешил. Не зная, как себя вести, что сказать или сделать, я стоял неподвижный и ругал себя. Тут щелкнула ее заколка, и черные кудри рассыпались по спине. Меня обдало запахом терпкой корицы. Я обнял Виту. Плечи ее дрогнули. Потом еще раз… И я понял, что она плачет. Беззвучно, тихо, как будто через силу.
Прошла вечность. Наконец она отодвинулась и почти виновато посмотрела на меня. Я был все в таком же смятении, потрясенный, шокированный. И только тогда я заметил, что она дрожит.
- Вита, ты же совсем замерзла, - спохватился я, - пойдем скорее!
Она быстро улыбнулась и кивнула. Я приобнимал ее всю дорогу до машины, продолжая мысленно себя ругать. Мне казалось, что теперь я потерял ее навсегда, и я не знал, как мне ее вернуть.
Когда мы сели в машину, после недолгой паузы, я сказал.
- Если я тебя чем-то обидел, или сделал что-нибудь не так, Вита, я хочу, чтобы ты знала: я никогда…
Она взглянула на меня, и я замолчал.
- Я знаю. – Сказала она тихо, но уверенно.
Я неловко улыбнулся, и схватился за руль, как будто бы это был спасательный круг, и именно от него зависела моя дальнейшая судьба.
Какое-то время мы ехали молча. Наконец, тишина стала невыносимой, и я включил музыку. Заиграло что-то классическое. Я хотел переключить, но Вита остановила меня. Пальцы у нее были тонкие и холодные. Я вопросительно поднял брови и как можно веселее спросил:
- Ты любишь классическую музыку?
Вита кивнула и закрыла глаза. Весь ее облик источал спокойствие. Кажется, эта музыка, и правда, ее умиротворяла.
- Я тоже люблю классическую музыку. У меня даже есть рояль дома. – Сказал я.
- Ты умеешь играть?
- Нет, - улыбнулся я. – Никогда не умел и не хотел учиться.
- Зачем же тебе рояль?
- Не знаю. Мне всегда хотелось слушать классическую музыку дома. А диски, кассеты, пластинки – это все не то. Глупо, наверное, но все-таки. Ты меня понимаешь?
Я посмотрел на нее, но она молчала. Я подумал, что опять сказал нелепость, и рассердился на себя. Прошло минут десять. На улице начал накрапывать дождь, и я включил дворники.
- Я хочу посмотреть. – Совсем тихо сказала Вита, и мне пришлось сделать музыку потише.
- Что посмотреть? – не понял я.
- Рояль…
Я посмотрел на Виту, но она, отвернувшись от меня, смотрела в окно.
Когда я зажег свет, мне показалось, что все в квартире стоит не так и что все срочно нужно переделывать. Такого еще не было. Я не мог понять, отчего вдруг во мне поселилось такое бескомпромиссное волнение.
Вита шла медленно, внимательно и серьезно все осматривая.
- Столовая там, - сказал я. – Принести тебе чего-нибудь?
- Столовая? – переспросила она.
- Ну, да. Я редко что-нибудь готовлю, поэтому назвать ее кухней, язык не поворачивается.
- Очень большая квартира, - после небольшой паузы сказала Вита.
Я пожал плечами.
- Я люблю комфорт. Я к этому стремлюсь. Квартира такая только потому, что мне так удобно.
- Сколько в ней комнат?
- Четыре кажется. – Ответил я и почему-то опять почувствовал себя неловко. – Гостиная, зал, спальня и кабинет.
Вита посмотрела на меня и улыбнулась. Я тоже улыбнулся.
- Рояль в зале, пойдем, я тебе покажу.
Мы вошли в зал, и я включил свет. Зал, пожалуй, самая большая комната в этой квартире. Хотя в ней почти никогда никто не был. В центре моя гордость – черный Steinway. Вита была поражена. Мне даже стало немного обидно: все, что она видела перед этим в моей квартире, ее не тронуло вовсе.
- Я могу зажечь свечи, так будет еще красивее.
Виктория кивнула и робко подошла к инструменту.
Я зажег свечи на рояле и те, поменьше, которые еще были в комнате. Моя домохозяйка всегда недолюбливала мои свечи. Она говорила, что когда-нибудь я спалю дом. Я обычно смеялся и отвечал, что у меня был человек, который специально проверил все на безопасность. Но она была непреклонна.
В блеске свечей комната преображалась, рояль переливался, застывая отблесками огня в глазах Виктории.
- Ты умеешь играть? – спросил я.
Она кивнула.
- Поиграешь мне?
Она посмотрела на меня, потом на рояль, потом опять на меня и неуверенно кивнула.
Я сел на ковер позади рояля. Вита какое-то время сидела неподвижно, потом чуть прикоснулась пальцами к клавишам. Эти первые звуки я не забуду никогда. Длинные, певучие, изысканно мелодичные, колко застревающие глубоко внутри. Я сидел, затаив дыхание, пропуская через себя каждый звук инструмента, ловя каждый переход в другую тональность. А мелодия все пела и пела под ее тонкими пальчиками, все больше и больше томя и терзая мое сердце. А потом – внезапное аллегро, и громогласные отчаянные аккорды рвали меня в клочья. А потом – снова пьяно, стихающее безысходное, тонкое и хрупкое.
Последние две-три ноты, и вот уже Вита складывает руки на коленях, какое-то время сидит, потом поворачивается ко мне, а я все еще не могу прийти в себя. Она встала и подошла ко мне. Я взял ее за руки и сжал их.
- Это… Это просто замечательно. Я никогда ничего подобного не слышал. Вита, я…
Она стояла, опустив голову, смотрела на меня спокойно и нежно, ее черные кудри, рассыпавшись, закрывали частично ее лицо, но глаза, ее глаза… Светлые, чистые, от свечей, почти золотые. Я притянул ее к себе, она вздрогнула. Я крепко сжал ее в объятиях и поцеловал. Она обвила мою шею руками и ответила на поцелуй…
Я целовал ее лицо, ее золотые глаза, горячие губы… Я всю ночь утопал в терпком запахе ее волос. Этот запах, смешанный с запахом ее тела, дурманил и сводил с ума.
Меня разбудила тихая мелодия. Я открыл глаза и увидел, как смутно в блеске двух-трех догорающих свечей, дрожит ее обнаженная спина. Вита что-то играла. Умиротворенно и тихо. Я улыбался. Ее хрупкие плечи и часть спины мягко укрывали растрепавшиеся кудри.
Она сложила руки на коленях.
- Вита… - позвал я.
Она обернулась, посмотрела на меня нежно и спокойно.
- Спи… - прошептала она.
- Вита… Как это называется?
Она улыбнулась.
- Пока никак.
- Иди сюда.
Вита послушно встала и легла со мной рядом. Я обнял ее, зарываясь лицом в ее волосы.
Утром снова был дождь. Я поежился, почувствовав откуда-то дующий ветер, перевернулся на другой бок и вытянул руку в попытке нащупать ее рядом. Но моя рука обнаружила только едва улавливаемую прохладу. Какое-то предательски похожее на страх чувство, пробежало во мне с ног до головы и застряло где-то посреди горла, не давая сделать вдох.
Она ушла.
11.07.04