Мой Чехов
Как нужно писать для детей.
Чехов! Его произведения – достояние не только Европейской культуры. Это писатель, творчество которого принадлежит всему миру. Но у каждого – свой Чехов…
Моё первое знакомство с детскими рассказами А.П.Чехова в очень раннем возрасте. К пяти годам я уже читала, знала наизусть стихи Пушкина, Некрасова, Маршака, Барто, Алигер. Большой шкаф этажерки не вмещал детской библиотеки. Сразу после войны государство издавало детские книжки со стихами и рассказами классиков, современных писателей, русскими народными сказками. Выпускался замечательный журнал «Мурзилка». А в 1953 году мне подарили детский альманах «Круглый год». Он был великолепно оформлен. Мама возвращалась с работы с покупками, среди них – почти всегда книги. Помню тоненькую книжечку в серо-зелёной обложке. Прочла по слогам: «Бе-ло-ло-бый».
- Правильно, молодец, - похвалила мама, - Чехов написал.
Запоминаю, но эта фамилия, как и другие: Крылов, Шевченко, Чуковский, - пока лишь дополнение к названию.
Когда мама приносила новую книжку, а иногда и несколько, я с нетерпением ждала вечера. Семья собиралась у стола, к свету керосиновой лампы. Взрослые много работали, были обязанности и у меня, но никакая усталость не отменяла семейного чтения. Дедушка гордился своей образованностью, знаниями, полученными в начале ХХ века в церковно-приходской школе за четыре класса. В то время в среде простых людей было много неграмотных. Моя бабушка плохо читала, а ещё хуже писала. Каждый вечер дедушка читает вслух, часто комментирует. Общие переживания, обсуждение поступков и характеров персонажей. Все слушают и работают: бабушка прядёт пряжу или вяжет на спицах, мама – крючком. Мне поручают сматывать длинные лоскутки из старой одежды. Из них бабушка сплетёт половики. Чтение всегда начинается с детских книг. «Белолобый» никого не оставляет равнодушным: жалко и голодную волчицу, и ягнят. Сильное впечатление оставляет достоверность чеховского текста:
«…Прыгнув в дыру, волчиха упала передними лапами и грудью на что-то мягкое и теплое, должно быть, на барана, и в это время в хлеву что-то вдруг завизжало, залаяло и залилось тонким, подвывающим голоском, овцы шарахнулись к стенке, и волчиха, испугавшись, схватила, что первое попалось в зубы, и бросилась вон...».
В ожидании замирало сердечко, но всё заканчивается благополучно: никто не съеден. А украденный волчицей щенок подружился с её волчатами. Играя, «… щенок ударил лапой одного волчонка по большой голове. Волчонок тоже ударил его лапой по голове. Щенок стал к нему боком и посмотрел на него искоса, помахивая хвостом, потом вдруг рванулся с места и сделал несколько кругов по насту. Волчата погнались за ним, он упал на спину…, а они втроем напали на него и, визжа от восторга, стали кусать его, но не больно…». Обидно за щенка: хозяин ему устроил трёпку. А ведь из-за него волчица не съела ягнят…
Уже в зрелые годы пришло понимание: рассказ «Белолобый» - образец! Так нужно писать для детей. Здесь всё: и эмоциональное напряжение, до предела, и гармоничное сосуществование. Молодой Чехов понимал: детскую психику формируют два главных переживания - страх и радость. Все мы помним, какой ужас испытывали от рассказов о «черной-чёрной руке», оборотнях и прочих страстях! И как хотели слушать ещё и ещё. Преодоление реальных детских страхов через вымышленные образы - необходимое условие нормального развития детской психики. А как трепетно ждали счастливого конца у сказок. И он был - народная мудрость: маленький человек, пережив страхи, должен чувствовать себя защищённым.
Вслед за «Белолобым», у меня появилась и «Каштанка». Как большинство детей, я была, да и остаюсь, уверена, что животные думают, понимают человеческую речь. Они, как маленькие дети. Не все взрослые помнят об этом, - Чехов не забыл… Сложные чувства пробуждал этот рассказ. Трудно было осмыслить, почему Каштанка вернулась к прежнему хозяину, ведь он часто обижал её…. Есть такие понятия, утверждает Чехов этим рассказом, как преданность и благодарность тем, кто желает тебе добра, порой, неумело, в силу своего воспитания и природы… Вся жизнь писателя, его отношения с родными, близкими, - пример заботы, и самоотвержения.
Гимназия
Осознанно и навсегда фамилия Чехов вошла в жизнь с именем школы №2 нашего города, куда я была переведена в 4-ом классе. Вновь открытая после войны в 1950-ом году, она и в 57 не избавилась от шрамов войны, особенно двор, с огромным котлованом от авиационных бомб. Мы знали, что в здании школы в оккупацию было гестапо, что здесь замучены юные подпольщики.
И от этого, и оттого, что здесь обучался гимназист Антон Чехов, возникала робость, граничащая со страхом. Подавляли высокие своды бывшей гимназии, где. Сначала, - робость, граничащая со страхом, от длинных мрачноватых коридоров, от дырочек-окошечек в классных дверях, в которых во время уроков можно было видеть наблюдающее око, от карцера, от потайной двери на крутую скрипучую лестницу, со второго этажа во двор. Здание гимназии, казалось, впитало атмосферу надзора и дисциплины прошлого, и вызывало необъяснимую тревогу…
Встреча учащихся с А.П.Чеховым – с порога. С огромного портрета в полный рост смотрел требовательно, с прищуром внимательных глаз, словно спрашивая: «А у тебя - всё прекрасно?» И невольно замедлялся шаг. Это чувство, сохранялось, пожалуй, все годы обучения. Затем, с привычкой, возникла робость-благоговение. Посещение святая святых - школьного музея: кабинета, в котором учился сам Чехов! Можно было коснуться парты, за которой сидел Он, разглядывать предметы давних времён: учебники, наглядные пособия, копии документов… Особое внимание привлекала форма гимназистов. Занятия в этом музее с его создателем и хранителем Иваном Ивановичем Бондаренко. Он обучал группу экскурсоводов, в которой занималась и я. Он формировал в нас представление об истории рода Чеховых, об ученических годах Антоши. В атмосфере поклонения перед гением земляка, Иван Иванович давал нам, проявляющим творческие способности, уроки поэтического мастерства. Здесь были робкие попытки писать стихи и прозаические миниатюры…
И, конечно, - гордость: чеховцы! Как никто из сверстников, знали много из Чехова, в концертах ставили сценки по его произведениям, читали наизусть отрывки. Дети послевоенной разрухи и нищеты, мы отзывались на чужую боль, жалели Варьку и Ваньку.
Из «Воспоминаний» родных Чехова мы знали о нелёгком детстве писателя: «В детстве у меня не было детства...», часто говорил он в кругу знакомых. А вот воспоминания его брата Александра: «В его произведениях внимательному читателю бросается в глаза одна, не особенно заметная с первого взгляда, черта: все выведенные им дети — существа страждущие или же угнетенные и подневольные. …эти мастерски написанные, с оттенком грусти, портреты детворы выхвачены прямо из жизни и находят себе объяснение в далеком прошлом автора и в его собственном детстве...».
Тем поразительнее способность писателя, проявившаяся уже в юности: выделять смешное в драматическом плетении жизни. В письмах Антона-гимназиста, которые он очень любил писать и получать тонкий юмор, ирония и сарказм переплетены с сочувствием и сопереживанием… Именно в этом и состоит гениальность Чехова, обнаружившаяся уже в «Чехонте». А страсть писать и получать письма - свидетельство неистребимой потребности к самовыражению, об одиночестве.