…И был под утро Тимофеичу сон хуже некуда.
Снилось ему, что плывет он по реке Урал, а вокруг шемаханские принцессы падают – аж вода кипит. Все чернявые да красивые – за руки хватают, спасти просят. А как спасешь, когда сам в воде по уши? Вот Ермак Тимофеич и отбивается от девичьих рук, а про себя думает: «Это кто ж такими персями разбрасывается? Уж не Стенька ли опять озорничает?» Оборачивается и видит, что прав, не подводит атаманская смекалка даже во сне. Стоит Стенька-разбойник на своем струге и швыряет слабый пол направо и налево.
Вот еще одна «Спаси, миленок! Навек твоя бу…» булькает где-то рядом. «Прикидался, гад!» – злобится Тимофеич, да без толку. Еще и панцирь – царев дар грудь стиснул, плыть мешает.
– Атаман! – доносится со струга, – А может махнемся все-таки? Я тебе княжну-персиянку, а ты мне кольчужку-царев дар. Слышь?! Ведь потонешь в ней. Ты ж только по-собачьи умеешь; да и то, – (глумливый смешок), – …с матрацем. А у нас тут сухая одежда, горячий чай, наше радушие… На кольчужку! А?!
– Не по Сеньке шапка! – огрызается через плечо Ермак Тимофеич. Да только чувствует, что прав искуситель, не доплыть ему. Сил нет, а до берега далече… А ведь предлагали друзья-казаки в свое время: хошь кролем, хочешь брасом научим. Не послушался. Вот теперь пропадай голова непутевая. Эх, корчевать твою корму корягой, кабы не эта слабость в заплывах:
– Ладно! – на последнем издыхании орет казачий атаман; – Ваша взяла! Пакуйте… – и дальше силится лишь бы на волне удержаться.
– Поднажми, – слышится стенькино задорное, – Кто с багром – на левый борт. Поживее там, на веслах. Сам Ермак Тимофеич к нам в гости пожаловали. Ермак Тимофеич к нам в гости. Тимофеич, к нам гости...
“Да что это он заладил?, – дивится Ермак очевидному наваждению, – чушь несет как спросонья…»
– Тимофеич! К нам гости!
«А? Шо?!»
Быстро всплывая из сонной реки, Ермак засучил ногами, пытаясь нащупать край лавки «ну и широка», – пошарил вправо-влево – не нашел: – Твою мать, в корму корягой, я ведь на земле сплю! – проснулся окончательно казачий атаман:
– Ну кто там еще?!
– Гости к нам… – ослепляя шатерную полутемень и начальские глаза, откинул полог, всунулся внутрь Сашка-ординарец. Ермак заморгал, замахал рукой:
– Закрой. А гостей гони в шею!
– Дык... – Сашка замялся…
– Что еще?
– Они, прошу прощения, прямо сейчас ворота вышибают.
– Как-как? Кто?!
– Бревном стало быть. Всей ордой ломятся. Тесть ваш, прощенья просим, Еди-гей, с людишками.
Ермак прислушался. “А ведь действительно...”.
Издали доносились размеренные буханья в лагерные ворота.
“И послал же Бог тестюшку. Этак он... Стоп-стоп-стоп! А я разве женат? – атаман напряг память, но ничего кроме «Підманули Галю, завезли до лісу» на ум про женский пол не приходило. Помнится пили всю неделю без просыпу. А вот повод попойки ускользал стервец, прятался где-то в пьяном угаре. «Ну и хрен с ним!» – вышибалистые удары вернули в действительность:
– Слышь, Санька. А ты случаем не знаешь, что этому Еди-стало-быть-гею нужно? Если дочку – так я верну. Кстати, где она, жена моя нареченная?
– Ну как же? – верный Санька сделал удивленное лицо: Вы ж ее сами подарили пятого дня. Аль не помните?
Тимофеич снова сделал попытку собраться с мыслями, но сборам явно не способствовали приворотные усердия папаши подаренной:
– У меня сейчас башка что-то того. А тут еще тесть этот грюкает…
Сашка понял начальские затруднения:
– С самого начала?
– Сделай одолжение.
– …Вот я и говорю. Пришли мы значит сюда и встали лагерем. То-се, будто бы геологи. А как местные аборигены подтянулись, вы, Ермак Тимофеич, митинг с пальбой и фейерверками устроили. Искренне признались местным, что пришли их покорять. А те что? Народ темный, забитый, за бочку сивухи сразу и согласились. Особливо хан Еди-гей ихний, он первым хлебнул. Ну а чтобы укрепить связь между народами, или как хан сказал «обменяться генофондом», он вам свою дочурку и подсунул. Дальше – больше. Со словами «Пропадай моя жизь холостяцкая», вы учинили свадебку с распитием, гулянием и побиванием лиц. А на пятый день выходите из шатра – в одной руке кружка, в другой супруга за косы волочимая и объявляете: «100 грамм! Супругу за 100 грамм». Какой-то дурень вам и налил, а кто – никто не разглядел. Только ж вы, Ермак Тимофеич, человек честный, вот не зная кому, и подарили жонку всему лагерю. Уж как она убивалась, горемычная, а вы: «Не обижайся девица, но для солдата главное…»
Атаман что-то такое видимо припомнив, перебил:
– Это я погорячился… А наши что?
– Как полагается, – пожал плечами Санька, – все по порядку встали, чтобы без драки, полюбовно.
– А местные?
– Да тоже в очередь старались затесаться.
– Так ее папаша из-за этого?
– Скорей всего из-за другого. Когда его ханское величие ребята из очереди выдернули, он к вам жалиться побежал. Поговорю, говорит, с ермак-начальником. У него может еще огненной воды осталось, а у меня – сын. Договоримся с глазу на глаз… Только недолго он в вашей палатке пробыл. И вылетел, прошу прощения за каламбур, с разбитым глазом. И убежал!
– Но обещал вернуться?
– Ага!
– Тоже мне, Карлсон без крыши. Ладно! – коль ситуация более-менее прояснилась, на повестке похмельного дня встал извечный вопрос, который Тимофеич и озвучил:
– Что будем делать, Сань? Есть предложения?
– Предупреждаю сразу, – водка кончилась. Так что…
– …Не откупимся. Это понятно.
Снаружи постучали во входной щит и под полог пронырнул Яшка-десятник:
– Вот вы тут советы совещаете, а сибир-быки…
– Сибир-я-ки.
– Я и говорю – а наши покоренные двери с петель уже сносят. Выручай, Тимофеич.
Ермак Тимофеич на десятские слова решил канать под просточка и возмутился:
– Безобразие! А из пищалей пугануть пытались?
– Дак ведь кончился порох в пороховницах, батька. Ты же сам извел, когда рыбу глушил.
Батька-атаман вопросительно взглянул на Саньку и тот кивнул:
– Было такое…
– А транспарантами махать пробовали? Ну там: «Нет войне!», «Скажи водке – Нет!», «Переучет», «Нет и не будет». Говорят – иногда помогает.
– Так ведь они бусурмане по нашему ни аза не понимают.
– А если научить? Аз, буки, веди – очень легко.
– Не факт.
Во входной щит опять вдруг постучали.
– У нас совещание!
Стук повторился.
– Вот настыра! Ну входи, раз пришел. – Тимофеич поглядел на полог в ожидании: – Ну?
Но никто не появлялся. Между тем щит снова дробно потревожили.
– Да что там за идиот стоит? Сань, выйди, глянь. И морду набей…
Верный ординарец выскочил из шатра и ойкнув, тут же вернулся. В одиночестве…
– И кто там колотился? Рыло набил? И хватит рожи корчить, не корчмарь поди, – попробовал поюморить с лингвистикой Ермак. – Так кто?
– Не кто, а что… – Санька выдернул из плеча стрелу: – Вот! Стрелами пуляться начали.
– Видать кирдык нам, – подал голос десятник, – Слышь, Тимофеич, кажись сдаваться пора.
Атаман задумался.
– Эх, велика Россия, а отступать некуда – позади река.
– …а если прижмут к реке…
– Всем крышка! – закончил бинтовать рану Санька. – Что-то они бУхать прекратили.
Вся троица прислушалась. А и вправду…
– Кажись закончили ломать ворота.
– Типун, тебе десятник, на язык, – Ермака аж передернуло, – Небось еще одну подлянку приготовили. От этих тунгусов, корягой их в корму, всего ведь можно ожидать…
– …даже Тунгусского метеорита на ваш лагерь, – закончила вошедшая фигура. Выпрямившись, подлянка оказалась местной шаманкой. «В летах, но не без ягодки по силуэту» – оценил Ермак.
– Ну, здравствуй, родственничек, – быстро угадала с обращением шаманистая парламентерка, – Ты что ж это, муженька моего Еди-иногда-гея нелицеприятно в глаз потрогал? Дочурку мою – жену свою оставил без внимания… Ее тут плохим словам научили. Ходит вот сейчас и орет на всю тайгу:
– На Ивана –
на Купала
на миленка
я упала.
Песни я и сама люблю, а охотники жалуются. Нехорошо это. Не по-христиански.
Ермак Тимофеевич конфузливо потупил глаза: «Свекруха!!! Мать ее за ухо! Не поспоришь.». А та продолжала:
– Казачки твои… С нашими девками в разбойничков играют.
– Дык, елы-палы, дело молодое…
– А приплод потом куды? В интернаты сдавать? Так не пойдет. Раз уж вы нас покорили – извольте отвечать. А так-же, – шаманка стала загибать пальцы: – Поить, кормить и грамоте учить… Сперва хотябы общих наших деточек.
Казачий атаман взвесил предложение свекрови-парламентерки стоически и трезво рассудил, что «братва на это не пойдет. Скорей с боями станут прорываться до Камчатки». Шаманка видно угадала отступательные мысли:
– Нам много и не надо. Одного в залог оставите и хватит. Ну как?
– Треба поміркувати з хлопцями, – от волнения Ермак Тимофеич перешел на конспиративную мову: – Санько! Яшук! Ну як вам їхня пропозиція?
– Сувора жінка, – первым ответил Сашка: – Маю надію про тунгуську каменюку нам на потилицю вона необмірковано погуморила. Інакше...
– Кірдик нам! – высказался и пессимист-десятник.
– Жеребкування?
– Втрьох. І саме тут!
– Бо хлопці не порозуміють...
– Ми згодні, – подвел итоги Тимофеич, – Тьфу! В смысле – мы согласны.
– Жребий кидать надумали? – плотоядно ухмыльнулась на Ермака свекруха-«видно полиглотка»: – Одобряю!
– Очко? Чет-не-чет? Камень-ножницы-бумага? – предложил Яшка и атаман выбрал второй из вариантов:
– Монетка у кого-нибудь найдется?
– Откуда?
Сашка тоже пожал плечами:
– Настоящий казак или платит зубом или не платит вовсе!
Все посмотрели на Тимофеича, а у того мелькнуло вдруг в голове спасительно-наполеоновское: «А может все-таки прорвемся? Если и не в Париж, то за Урал хоть…»
– Время? Кота за хвост? Волынку тянете? – осведомилась ведьмачка, – Ну-ну.
Ермак обреченно достал пятак:
– Не торопите, мама. Тут люди может на судьбу играют. Итак, ребята, – он посмотрел на приятелей, – Орел остается, решки идут дальше.
Приятели-ребята напряженно закивали.
Все понимали всю ответственность момента. Даже свекровь застыла без движения. Речь шла о закреплении Сибири за Россией. И на монету был поставлен выбор кандидата-закрепителя.
Ермак Тимофеич глубоко вздохнул и:
– Где наша не пропадала, – подбросил судьбу в воздух…
«Орел или решка???»
Русский народ придумывает песни. Русский народ рассказывает сказки. Во всех них атаман Ермак Орлом казацким величается.