Путешествие на цитеру. две сказки ушедшего века

Путешествие на Цитеру .   ДВЕ  СКАЗКИ  УШЕДШЕГО ВЕКА               


СКАЗКА     ПЕРВАЯ
Путешествие на Цитеру
Путешествие на Цитеру - путешествие на остров
Любви (фр. куртуазный словарь)
 
Когда моя супружеская жизнь пришла к логическому концу, я не почувство-вала себя свободной, а лишь опустошенной. Сил начать жизнь заново - нет. И тогда я решаю устроить основательную встряску, чтобы почувствовать себя новым чело-веком. Я достаю все сбережения, осколки супружеского благополучия, занимаю еще денег у друзей и знакомых и покупаю себе путевку в Италию.
- Перед отъездом зайди обязательно к Елене, - говорит мне бабушка, - Аx, ес-ли бы Васса была жива!
Я заинтригована. Елена - это бабушкина двоюродная сестра. Но кто такая Васса? Я первый раз слышу это имя. Вечером после работы я захожу к бабушке Елене. Я люблю бывать у нее в доме. Такая старорежимная интеллигентность, такая аура культуры и достоинства окружают этот мирок, что мы все, молодые, с суетой повседневной жизни, компромиссами, жаргонными словечками, небрежностью чувств и действий, кажемся дикарями рядом с ними. Старая квартира, чистенькая, хоть и давно не ремонтированная, наполненная вещами ушедшего века. Потемнев-шая мебель из дуба и карельской березы с изящными контурами модерна, картины и фотографии на стенах в старинных темных рамах, люстра из цветного стекла над большим круглым столом, который застилается перед едой не клеенкой, а бело-снежной льняной скатертью... Я люблю бывать в этом доме.
- Сонечка пришла! - радуется Елена, - Как там твоя мама? Как здоровье Ма-шеньки? – (Мария - это моя бабушка).
Она тут же накрывает на стол, ставит чайник, хлопотливо пододвигает ко мне печенье, которое печет сама и складывает в старинную жестяную коробку, на кото-рой потускневший уже рисунок изображает двух ангелочков, держащих рог изоби-лия с водопадом роз. Чай необычайно вкусный. В чем тут секрет, я не знаю, но ни-где я не пила такого душистого чая. Прихлебывая из чашки, я сообщаю, что через два месяца еду в Италию. Бабушка Лена всплескивает руками:
- Боже мой, если бы жива была Васса!
- Да кто же такая Васса? Бабушка сказала мне те же слова.
- Ну конечно же, ты не знаешь ничего! Мы об этом не говорили, знаешь, это было опасно! - понижая голос, многозначительно говорит она и рассказывает мне невероятную историю, которая приводит меня в изумление не только своей сказоч-ной интригой, но и тем, что столько лет в семье хранилась в строгой тайне, так что наше поколение не имело об этом представления.
У бабушки Лены, оказывается, была родная сестра Васса. Летом сорок перво-го года она отправила свою старшую дочь, четырнадцатилетнюю Наточку, к родст-венникам мужа на Украину. Начавшаяся война и стремительное наступление не-мецких войск разлучили их навсегда. В блокаду у Вассы  умерли оба младших сына, трехлетний Васенька и семилетний Павлик, уже в конце войны погиб на фронте муж. Васса осталась с единственной и горячо любимой сестрой Еленой. После вой-ны она получила письмо с Украины с известием, что в сорок третьем году Наталью отправили в Германию на работу. Больше о ней ничего не было известно. Васса решила, что дочь ее погибла.
- В анкетах мы всегда писали, что родственников на оккупированной террито-рии у нас нет, о том, что Наточка уехала туда отдыхать, ведь никто не знал, - таин-ственным шепотом говорит Елена.
Мне становится смешно: какая разница?
- Что ты, - машет она рукой, - Это было клеймо. Нас могли уволить с работы.
Елена всю жизнь проработала в издательстве "Наука" и Васса, оказывается, тоже. Так вот, прошло два года, и в сорок седьмом году Васса вдруг получает письмо из-за границы на свой старый адрес, это ее спасло в первый раз. Письмо ей передала старая нянька ее мужа, она одна знала, где теперь живет Васса. Адрес и имя отправителя были совершенно неизвестны, письмо было написано по-французски.
- Представляешь, Сонечка, как мы были поражены! Письмо из Швейцарии, пишет нам итальянец, да еще по-французски! Мы стали читать. Он написал, что в Швейцарии познакомился с нашей девочкой и влюбился в нее, в Наталью, в Наточ-ку нашу. Он богач, у его отца банк в Италии, а он его представитель в Швейцарии. Там, в Швейцарии, он ее и встретил. Наточка в детстве очень хорошенькая была - глаза голубые, волосы светло-русые и вились крупными волнами. Какая она вырос-ла - мы не знали. Он написал, что попала она в Швейцарию из Австрии, где работа-ла в богатой семье нянькой. Итальянец этот, Джанни Фарнези, влюбился в нее без памяти и умолял выйти за него замуж (он так и написал), но Наточка рвалась домой к отцу, маме и братьям. Она, бедненькая, не знала, что кроме мамы у нее никого нет теперь! И вот этот Джанни так написал: уважаемая синьора Васса, я сделаю вашу дочь счастливой, я богат и единственный сын у отца, у нас вилла во Флоренции и вилла в Греции на острове в Средиземном море. Наталья будет жить, как захочет, у нее будет прислуга и все, что она пожелает, у нас будут дети, и вы должны для ее блага написать, чтобы она не ехала домой, а осталась со мной! Мы с Вассой плака-ли от счастья, когда читали письмо: жива наша девочка! Я вижу, что Васса сама не своя, так ей хочется Наточку увидеть и обнять, все, что у нее осталось в жизни. Мы решили, что нужно срочно писать, чтобы возвращалась, что мы ждем. Сели даже и написали, Васса письмо сложила и говорит - завтра отправлю. Ну, я успокоилась и стала ждать, когда Наточка приедет. Васса как на иголках, за сердце хватается, вол-нуется. Ждет, думаю. Месяц проходит, другой, полгода - тишина. Я сокрушаюсь, Васса - молчит. Наконец не выдержала и призналась, что письмо наше не отправи-ла, а написала другое, прямо Наточке, чтоб не приезжала, никого тут уже нет в жи-вых, только мы, и если она приедет, и ей и нам хуже будет. Так прямо и написала. И что если есть там хоть кто-то, кто может позаботиться о ней, то пусть будет сча-стлива, а мы будем за нее бога молить. Васса после этого стала таять как свечка. Сердце она подорвала еще в блокаду, а тут такие переживания. В сорок девятом вдруг пришло письмо из Италии - и опять от Джанни Фарнези. Он написал, что восхищен тем, что у его жены такая умная и мужественная мать, он за нее каждый день благодарит Мадонну. Он рад сообщить, что у них родилась дочь, назвали они ее Василия, Наточка счастлива. Письмо от матери он ей не показал, сказал только, что через посольство получил сведения, что семья погибла, но если она, Васса, за-хочет к ним приехать, он поможет и будет рад. Это письмо ее погубило: как прочи-тала она его, побледнела, поняла, что Наточка для нее потеряна, и слегла. Через три дня ее не стало, а вечером за ней пришли, как за итальянской шпионкой. Да поздно уже было. Адреса я Наточкиного не знаю, но живет она во Флоренции, и разыскать ее, наверное, можно, раз у нее муж - богатый банкир. Сонечка, Христом Богом тебя заклинаю, найди нашу Наточку и расскажи ей о матери.
Бабушка Лена достает старый альбом с фотографиями, многие из них я знаю, у моей бабушки есть такие же. Долго она перелистывает страницы, перебирая по-желтевшие старые снимки, достает несколько:
- Вот Васса, это перед войной. Вот она с мужем и сыновьями. А это Наточка!
Я смотрю на эти фотографии. Васса, с тонкими чертами красивого лица, с гладко зачесанными волосами, в пестром шелковом платье с широким кружевным воротником. Вот она рядом с мужем и двумя маленькими сыновьями в матросских костюмчиках, у двухлетнего Васеньки светлые кудряшки, у Павлика на голове бес-козырка  с надписью “Герой”. А вот и Наточка, Наталья. Огромные глаза, светлые кудрявые волосы, платье в клеточку с белым воротничком, руки примерно сложены на коленях. Значит, это моя тетя. Я взяла еще фото Елены тех лет, отнесу в ателье переснять. Бабушка Лена хочет написать письмо. Простая турпоездка обещает пре-вратиться в большее. Я даже не замечаю, как ее основная цель - забыть о неудачном замужестве и разводе, отходит на второй план.
Мой маршрут: Милан, Генуя, Флоренция, Рим, Неаполь. Во Флоренции мы будем три дня. И вот, наконец, я за границей - впервые. Миланский собор приводит меня в состояние блаженного восторга, и я даже забываю о моей задаче семейных розысков. Но вечером в отеле я советуюсь с нашей переводчицей, и она говорит: проще простого! Мы спускаемся к портье, и она просит телефонную книгу Фло-ренции. Я стою рядом и подсказываю: “У них должна быть собственная вилла”, но она только отмахивается, и что-то быстро говорит в трубку. Понятно только – “Фарнези”.
- Я звоню в банк Фарнези. Паоло Фарнези - это он?  - прикрыв трубку рукой, спрашивает она.
- Нет, - испуганно говорю я, - его звали Джанни Фарнези.
Она опять о чем-то быстро говорит и, наконец, удовлетворенно кивает.
- Вот телефон. Паоло - это сын Джанни Фарнези. Будем звонить сейчас? Это обойдется тебе в копеечку.
Я машу рукой: - Бог с ним, звони!
Она набирает номер, занято, наконец, там, во Флоренции, берут трубку и мо-лодой женский голос отвечает сначала по-итальянски, а потом я слышу по-русски:
- Позовите ее к телефону, - я хватаю трубку, - Говорит Елена Фарнези. Кто вы и кого ищете?
- Я хочу поговорить с Натальей Фарнези. Я ее племянница из Ленинграда, привезла ей письмо от бабушки Лены, то есть от ее тети Елены.
Наш разговор сумбурен, я путаюсь в родстве, но там раздается крик:
- Мама, это от Елены из Ленинграда, твоя племянница!
И я уже слышу голос постарше:
- Деточка, дорогая, Павлик предупредил, что ты разыскиваешь меня. Где ты? - в голосе слышны волнение и слезы.
Я объясняю, что я в Милане и буду во Флоренции через два дня. Она хочет знать сразу все: что с мамой? кто остался в живых? чья я дочь? Я ей рассказываю быстро о смерти ее матери, о том, что жива Елена и моя бабушка Маша.
- Так ты тети Машина внучка!? А чья, Ольги или Нади? - узнав, она опять чуть не плачет, ей хочется говорить и говорить, но я смущена:
- Простите, тетя, поговорим при встрече, у меня мало денег, я не смогу опла-тить телефон.
- Не бойся, Сонечка, все в порядке!
Она спрашивает, где я живу в Милане, говорит, что сама найдет меня, и мы прощаемся. Я довольна, что Наталья найдена. Интересно будет на них посмотреть.
На следующий день после экскурсии и обеда мы возвращаемся в отель, чтобы собираться в Геную. В холле нас ждет группа людей, темпераментно объясняющих-ся с портье. Я подхожу к ним, вопросительно оглядывая, и они тут же бросаются меня обнимать, шумная смесь русской и итальянской речи привлекает всеобщее внимание. Здесь почти все: сама Наталья, ее дочери Василия и Елена, ее муж Джан-ни, с Еленой ее молодой муж Лео.
- Паоло ты увидишь дома, и моих внуков тоже. Ну, поехали, дорогая!
- Как, поехали, - пугаюсь я, - Кто же меня отпустит, я ведь с группой.
Тут же призывается мое начальство, и быстро идут переговоры. До Флорен-ции меня отпускают. Всей гурьбой мы направляемся в аэропорт и уже через два ча-са подъезжаем к их дому во Флоренции. До вечера мы сидим с Натальей и расска-зываем друг другу все, что случилось с нашими семьями с войны. С нами сидит Джанни, он неплохо говорит по-русски. Я рассматриваю их. Наталья такая же большеглазая, как в детстве, так же вьются светлые волосы, выглядит она очень молодо и совсем “не по-советски”. Сколько же ей? Неужели уже 53 года? Джанни меня очень интересует. Он старше ее, ему за шестьдесят. Джанни очень симпати-чен, седеющие волосы  придают ему благородство, черные глаза - живость.
Я рассказываю им все, что услышала от Елены о Вассе. Наталья, в свою оче-редь, рассказывает мне свою жизнь: ужас и одиночество в Германии, тяжелая рабо-та в офицерской столовой, приставания мужчин, потом - невероятное везение: ее берет нянькой к своим детям штабной генерал. Она с семьей генерала едет в Авст-рию. К концу войны она превращается в очаровательную девушку. Теперь ее домо-гается сам генерал. Наталья не рассказывает подробностей, но по стиснутым рукам Джанни я вижу, что это даже через 30 лет мучительно для него. Я догадываюсь, что могло происходить там. Когда Вену занимают наши войска, она рвется в советскую зону, но ее увлекает за собой поток отступающей армии. Вблизи швейцарской гра-ницы она решается на отчаянный поступок - пешком она бежит от ненавистного генерала через границу. В Швейцарии она, пройдя пешком около ста пятидесяти километров, голодная, добирается до Цюриха. И вот тут она встречает при весьма романтических обстоятельствах Джанни.
- 0на упала в голодный обморок прямо под колеса моей машины, я еле успел затормозить, - улыбается он  и ласково привлекает жену к себе, - Когда она пришла в себя, я увидел ее глаза и понял, что хочу смотреть в них всю жизнь.
Джанни берет ее к себе на работу секретарем, мотивируя это тем, что ему нужна девушка со знанием немецкого языка. По-немецки Наталья говорит безуко-ризненно, пишет - хуже, но Джанни на это не обращает внимания. Для него глав-ным было подкормить и приручить эту красивую дикарку. Понемногу она приходит в себя, приобретает уверенность, чувство собственного достоинства, не так боится мужчин. Джанни делает ей предложение. Она слышать не хочет, она мечтает уехать домой. И тут Джанни тайком пишет письмо Вассе. Что произошло дальше - расска-зываю со слов бабушки Лены я. Наталья  расстроена, но я объясняю ей судьбу вер-нувшихся на родину: ее ждали бы лагеря, а всех ее родственников репрессии. Васса мужественно спасла ее от такой участи.
Я достаю фотографии, Наталья зовет детей. Собрались уже все. Василия старше меня на три года, замужем, у нее двое детей. Елена самая младшая, ей 24 года, она только что вышла замуж. Ее муж не отходит от нее ни на шаг. Он архео-лог, Елена художник. Меня знакомят с только что приехавшим Паоло - Павликом. О, какой он интересный мужчина! И так похож на Джанни. Не удержавшись, я вос-клицаю:
- Тетя Наталья, если Джанни выглядел тогда так же, как Паоло сейчас, я удив-ляюсь, что потребовалось вмешательство матери. Я не колебалась бы ни минуты!
Джанни благодарно подносит к губам мою руку, а Паоло, вгоняя меня в крас-ку, обнимает и целует в обе щеки. Это приводит меня в смущение, я еще не при-выкла, что он мой кузен. Остальные смеются. Мне нравится эта семья. Все рассмат-ривают фотографии, я рассматриваю их. Елена и Василия не похожи друг на друга, но обе красивые женщины. Елена более живая, с нервным прелестным личиком, тонкими чертами лица слегка напоминает мне Вассу. Василия - мать семейства, спокойная, уверенная в себе, богатая, холеная. Про Паоло можно сказать одно: кра-сив. Его романтическая внешность прямо контрастирует с наследственной профес-сией банкира. Позднее, при более близком знакомстве, он признается, что в детстве мечтал стать архитектором, неплохо рисует и вообще тяготеет к искусству. Если бы он не был единственным сыном, как знать...
К ужину собралась вся семья, приехал муж Василии с двумя очаровательными детьми. За ужином я начала понимать, в какую богатую семью попала. Такую сер-вировку и обстановку столовой я видела только в кино. Дом стоял в саду, расцве-ченном весенними цветами, окна были распахнуты, и теплый ветерок колебал лег-кие занавеси, донося нежный аромат цветов. За ужином нам прислуживал офици-ант в белой куртке и перчатках. Я сидела как на иголках, боялась что-нибудь сде-лать не так, но тетушка все время мне ласково улыбалась, Паоло ухаживал с одной стороны, Джанни подливал вина с другой, и все прошло благополучно. После ужи-на, когда все разошлись, мы еще долго разговаривали с  Натальей о нашей жизни, она почти не помнила ее, а как живут теперь, даже не представляла. Я рассказывала о бабушке, маме, Елене. К нам подсел Паоло. Наталья начала расспрашивать обо мне самой.
- Моя жизнь не представляет никакого интереса, - пожала я плечами, - Я не-удачница. В юности я училась в балетном училище и мечтала о карьере балерины, но болезнь суставов закрыла для меня сцену и я теперь веду занятия ритмики и тан-ца в школе. Вот и все.
- А семья?
- С семьей еще печальнее: ее у меня нет, я только что разошлась с мужем. Я, собственно, и поехала в путешествие, чтобы отвлечься от этого.
Паоло тут же с энтузиазмом предлагает развлечения:
- Мы поедем на карнавал в Венецию! Нет ничего лучше, правда, мама?
- А как же мой маршрут? Я ведь хочу посмотреть и Рим, и Неаполь! Я так ин-тересуюсь историей и искусством. Я впервые попала за границу, и больше, навер-ное, никогда все это не увижу!
- Ну почему же “никогда”! Приезжай к нам летом и мы тебе все покажем.
Я смущаюсь еще больше, мои средства не позволяют ездить в Италию по два раза в год.
- Какие пустяки, Сонечка, мы все оплатим. Давай договоримся, что ты прие-дешь на два месяца и месяц проведешь со мной в Греции на Кефаллинии.
- Отлично, я тоже возьму отпуск на это время! - обрадовался Паоло, - А пока Елена покажет тебе Флоренцию. Через три дня мы едем в Венецию.
- Я надеюсь, мне разрешат, - бормочу озабоченно я.
- Я возьму это на себя, - спокойно говорит Джанни.
Елена с мужем Лео водят меня по Флоренции. Я в восхищении любуюсь го-родом, они с интересом наблюдают за мной. Ах, как мне все это нравится: дома, построенные Микеланджело и Рафаэлем и еще более старые, Палаццо Веккио с зубчатыми стенами и высокой башней с часами, напоминающий крепость; собор Санта Мария дель Фьоре, построенный Бруннелески, бело-голубой, с куполами, крытыми терракотовой черепицей; Каза Буонаротти с рельефами Микеланджело, церковь Сан Лоренцо со знаменитой капеллой Медичи. В ней я увидела скульптуру Ночи и выбитое под ним знаменитое четверостишье Микеланджело, восторженно ойкнула, вспоминая перевод Тютчева: “Молчи, прошу, не смей меня будить...”. Елена прочитала надпись по-итальянски. Тогда я читаю еще один перевод, Ман-дельштама, который я люблю больше:
                Отрадно спать.
                Отрадно камнем быть.
                Нет, в этот век,
                Ужасный и постыдный, 
                Не жить, не чувствовать-
                Удел завидный.
                Не тронь меня,
                Не смей меня будить.
В галерее Уффици мы любуемся картинами Леонардо да Винчи, перед Ботти-челли я замираю надолго, я очень его люблю. Лео замечает, что я похожа на левую танцующую девушку на картине “Весна”, но Елена не согласна.
- Я покажу, на кого похожа София! - обещает она.
 Когда мы заканчивем осматривать все сокровища Уффици и галереи Питти, она предлагает, лукаво улыбаясь:
- А теперь поехали смотреть твой портрет!
Елена привозит нас в церковь Сан Миньято и подводит к надгробию кардина-ла Португальского. Над надгробием в центре композиции в круглом медальоне - рельефное изображение Богоматери с младенцем. Мадонна действительно слегка напоминает меня.
- Скульптор Антонио Росселлини сделал это в середине пятнадцатого века. Интересно, кто ему позировал? Правда, Лео, похожа?
- Замечательно! - соглашается Лео, - у тебя, дорогая, действительно глаз ху-дожника! Восхитительной формы у них обеих губы и, что интересно, не типичные для итальянок черты лица.
Когда мы возвращаемся домой, Лео и Елена рассказывают о моем портретном сходстве с Мадонной на барельефе. На следующий день Паоло едет туда со мной, чтобы проверить, так ли это. Он потрясен:
- Я и не представлял, что могут жить на свете две очень красивые женщины, как две капли воды похожие друг на друга, и между ними - пятьсот лет!
- Паоло, ты мне льстишь, я никогда не была красивой.
- Ты очень красива, София, тебе разве об этом никто не говорил?
- Нет! - беспечно говорю я.
- Не может быть! Значит, я говорю об этом первый? Я горжусь этой честью, - и Паоло галантно целует мне руку.
- Спасибо за комплимент, - краснею я с непривычки.
Утром Наталья везет меня в магазины и начинает покупать подарки в таком количестве, что я прихожу в ужас. Меня она просто одевает с головы до ног. На мои протесты она замечает, что если я поеду с ними в Венецию так как есть, меня примут за их служанку. Наконец все улажено с моей поездкой, я должна быть в Ри-ме через шесть дней, перед отлетом домой.
На другой день мы летим в Венецию. Этот город приводит меня в состояние тихого помешательства. Я бы могла осматривать его не одну неделю, дом за домом, настолько это исключительное зрелище. Серые камни старинных палаццо отража-ются в темной воде узких каналов. Плеск волн и тени наполняют их со времен Ка-зановы. Внезапно гондола вырывается из их ущелья, и мы окунаемся в солнечную рябь и синеву Канале-Гранде. Лицо Елены светится таким же восхищением, что и мое. Елена, Лео и Паоло по очереди возят меня по утрам на катере, поскольку по-сле обеда начинается суета подготовки к карнавалу. Мы приезжаем в день откры-тия.
- Ах, я обожаю карнавал! - восклицает Паоло, - Никогда не знаешь, с кем бу-дешь вечером!
Все смеются над ним, видимо, зная об этом больше меня.
- Если бы ты был таким смелым без маски! - подтрунивает над ним Елена.
- Я смел, но еще не нашел такую красавицу, как София например, чтобы серь-езно влюбиться, а флиртовать удобней в маске.
Мы отправляемся выбирать себе костюмы. На меня Елена одевает огромный кринолин, белый парик и полумаску, похожую на голову совы, всю в перьях.
 - Так, - критически осматривает меня она, - теперь мушки, губы надо подкра-сить, чтобы они были самыми привлекательными. Вот, теперь ты похожа на алле-горию Мудрости! - и она подает мне  большой веер из страусовых перьев, - Если мы потеряемся, встретимся в полночь у собора Сан-Марко. Удачи всем!
Сама Елена одета в балахон домино черного цвета, ее белая маска, напоми-нающая голову птицы, выдается вперед острым клювом. У Лео такой же костюм, но он белого цвета, а маска черная. Они берутся за руки и скрываются в толпе. На-талья с Джанни тоже надевают маски, у Джанни роскошная треуголка с белыми перьями и черный плащ, как у Казановы, у Натальи золотая маска на все лицо, чер-ный парик и алый плащ с золотым галуном. Паоло надевает белый с золотом плащ и такую же полумаску на палочке, которую нужно держать в руке.
- Ее легче снять, - объясняет он, - Это старинный кодекс карнавала, его при-держиваются триста лет: если маска преследует даму, она обязана снять ее перед тем, как получить поцелуй, дама может остаться в маске. Тайна превыше всего! - и он смеется, - Сейчас это звучит забавно, но мне нравится придерживаться старин-ных правил. Я никогда не уверен, кто же там, за маской, может старуха, страшная, как смертный грех. В этом вся прелесть! Развлекайся!
И мы тоже отправляемся в карнавальное путешествие. Площадь Сан-Марко превратилась в огромный танцевальный  зал. Мы танцуем с Паоло, и он, обнимая меня за талию, шепчет:
- Как жаль, что я тебя знаю, прелестная маска, как бы я хотел, чтобы ты не была моей кузиной!
Вскоре нас разлучают, меня подхватывает в танце белая, как смерть маска в черном плаще, потом другая, еще и еще, я теряю Паоло из виду. Кто-то угощает меня бокалом вина, я, улыбаясь, отпиваю. По-итальянски я не говорю совсем, но довольно прилично говорю на французском. Интриговать, так интриговать!  Нако-нец я устаю танцевать и усаживаюсь на стул у столиков, стоящих на краю площади. Компания, что сидит рядом, приглашает меня за свой столик, я благодарю по-французски. Ко мне тут же подсаживается молодой человек и заводит беседу.
- Вы туристка?
- Нет, я приехала к сестре.
- Откуда, из Парижа?
- Нет, из Африки. Из Марокко.
- О, мадемуазель, должно быть, сбежала из гарема какого-нибудь мароккан-ского шейха!
Мы легко болтаем  всякие глупости, я чувствую, что французский для него не родной, поэтому он не может понять, что я тоже не француженка. Он приглашает меня танцевать. В кринолине можно танцевать только вальс.
- Мадемуазель, вы превосходно танцуете, неужели  в гаремах учат вальсиро-вать?
 Когда музыка кончается, он придерживает меня за талию и мы остаемся  тан-цевать следующий танец. Танцует он очень хорошо, я выражаю восхищение. Он улыбается:
- Ну, я-то учился не в гареме, о чем очень жалею. Если там все такие очарова-тельные девушки, как вы, там, должно быть, восхитительно!
- А вдруг я страшна, как смертный грех? - вспоминаю я слова Паоло, - У меня косые маленькие глазки, которые красны и вечно слезятся, а на лбу бородавка.
- Я не верю, прелестная маска! - говорит он, наклоняется и целует меня в гу-бы.
- О, - возмущаюсь я, - вы даже не сняли свою маску!
Он, улыбаясь, снимает ее. Его лицо удивительно сочетает суровую четкость черт с нервной трепетностью бровей над светло-серыми глазами. Он очень мил! Что тут же ему и говорю: в маске я чувствую себя очень непринужденно, хочется проказничать, все равно никто не узнает!
- Могу я надеяться, что вы тоже откроете лицо? – он умоляюще дотрагивается пальцами до перьев маски.
Я улыбаюсь и качаю головой: - Мне пора идти, меня ждут.
- Я увижу вас еще? - я пожимаю плечами, он хватает меня за руку и умоляет, - Завтра, здесь же, за тем столиком!
- Если вы меня найдете! - смеюсь и убегаю: я увидела, как мелькнул в толпе Паоло.
- Хорошо повеселилась? - спрашивает он.
- Чудесно! Мне назначили свидание! - сообщаю я и рассказываю все.
Паоло лукаво качает головой: - У парня наметанный глаз, он тебя и в маске разглядел!
В отеле Паоло выкладывает мои приключения всей компании. Джанни с На-тальей переглядываются, улыбаясь, Елена с Лео довольны:
- Теперь мы позабавимся! Завтра мы тебя переоденем. А как вы, между про-чим, общались? Он что, понимает по-русски?
Я объясняю, что мы говорили на французском, но он явно не француз. На другой день, после прогулки на катере по Лагуне, мы опять начинаем собираться на карнавал. Меня одевают особенно тщательно. На этот раз - в алый плащ и парик Натальи, но золотая полумаска открывает только рот и похожа на золотой слепок с прекрасной статуи. “Посмотрим!” - говорит со злорадством Елена. Все провожают меня на условленное место. Я сижу на стуле, еле сдерживаясь, чтобы не захохотать: вся семья выстроилась полукругом за мной, делая вид, что ничуть не интересуется происходящим. Появляется мой вчерашний визави, в том же костюме, растерянно оглядывается, потом смотрит на меня, на Елену, которая сегодня в моем костюме стоит поодаль в обнимку с Лео. Он в задумчивости рассматривает Елену и, улыба-ясь, подходит ко мне.
- Вы с сестрой решили разыграть меня! - с упрёком говорит он, - Но она со-всем не похожа на вас, ни лицом, ни фигурой!
- Вы меня удивили! - подаю ему руку я.
- Да, пойдемте, я чувствую, что здесь все наблюдают за нами!
 Я смеюсь. Мы идем вдоль площади, вливаемся в круг танцующих, мне при-ходится откинуть плащ, под ним обычное черное трикотажное платье. Алый плащ за плечами вьется огненной струей в плавном кружении вальса.
- Как бы я хотел посмотреть на ваше лицо, прекрасная незнакомка! - шепчет он, но я качаю головой.
Мы бродим в толпе, садимся за столик, он приносит по бокалу вина. Я спра-шиваю, что он делает в Венеции.
- Я приезжаю сюда каждый год, за вдохновением.
- О, источниками вашего вдохновения, наверное, можно заполнить гарем!
Он смеется: - Вы напрасно так думаете, я очень аскетический мужчина, но да-же я не мог противиться очарованию ваших губ. Мой друг, художник, сказал бы про них - лук Эрота. Они так и просят поцелуй! - и он наклоняется ко мне, но я от-страняюсь:
- Уверяю, они делают это без моего участия!
- Тогда я и не буду вас спрашивать, - и он все-таки меня целует.
- О, месье, вы бессовестно пользуетесь карнавалом!
- Конечно, но ведь и вы тоже, тем более, что вы уже видели меня.
- Ах, - говорю я, - вы в более выгодном положении, ваше воображение пре-подносит только то, чего вам больше хочется.
- Но ведь я вам тоже понравился. Эту удачу надо скрепить!
 Он опять целует меня, и реакция на это потрясает. Я уже не отшатываюсь не-произвольно, ощутив прикосновение теплых трепетных и настойчивых мужских губ, а замираю, растягивая удовольствие. Вот так новость! Неужели мало обож-глась? Ближе к полуночи он снова просит о завтрашней встрече:
- Хотите посмотреть на карнавал из гондолы? Это не менее красиво.
Я соглашаюсь и быстро ухожу в толпу. Паоло с Еленой и Лео ждут меня у со-бора. Они полны любопытства. Я рассказываю им о сегодняшнем вечере.
- А он прав, у Софии необыкновенные губы, - восклицает Лео, хватает меня в объятия и целует, - О, поцелуй Эрота!
Елена в притворном гневе  бьет его веером. Паоло тут же повторяет поцелуй и шутливо сообщает:
- Я никак не могу отделаться от чувства, что целовал мраморную Мадонну Сан Миньято. Потанцуем еще? В этом году карнавал не принес мне счастья, - жалу-ется он, ведя меня в танце, - единственная женщина, которая мне понравилась - моя сестра!
- Паоло, тебе надо приехать к нам. Ты найдешь себе русскую девушку.
- Отличная мысль! Если верить моему отцу, жену лучше русской трудно себе вообразить!
На другой день с утра мы с Натальей бродим по магазинам, она покупает по-дарки внукам и моим племянникам. Мы обсуждаем ее приезд в Ленинград. Я счи-таю, что это возможно и никаких неприятностей нам уже не принесет.
- Ах, я так хочу увидеть нашу настоящую зиму! Приеду-ка я под Новый год!
- Бабушка Елена будет счастлива увидеть свею Наточку. И захватите с собой Паоло. Вчера он мечтал о русской жене, вдруг ему повезет.
- Да, дорогая, это хорошая мысль, - оживляется Наталья, - Паоло меня беспо-коит. Похоже, что я скорей дождусь внуков от Леночки. Паоло повезет тебя в Рим, там оформит документы на лето. Господи, как у вас сложно все это! Я уеду на Ке-фаллинию в мае, я не люблю итальянскую жару. А ты приедешь на июнь и июль?
- Хорошо, тетя, я постараюсь, спасибо.
Когда мы с Еленой вернулись из дворца Скуола ди Сан Рокко, где любовались чудесными интерьерами с расписными потолочными плафонами, она в предвкуше-нии радостно потирает руки:
- Ну, как же мы позабавимся сегодня? Я, кажется, знаю! - и она ехидно по-смотрела на Лео, - Лишим мужчин соблазна!
Елена заставила меня опять надеть кринолин, роскошное колье, имитирующее бриллиантовый водопад, последний огромный камень которого лежит в ложбинке поднятой корсетом груди, и, хихикая, протянула сплошную маску, которая закры-вает все лицо.
- Теперь посмотрим, как твой поклонник справится с этим!
- Елена, как ты жестока к мужчинам! - ужаснулся Паоло, - София, я тебе сове-тую снять сегодня маску и насладиться приключением до конца.
- Паоло, ты меня вгоняешь в краску! - прикрывая рукой глаза, смущенно ска-зала я и засмеялась.
- Ах ты, плутовка! Ты потом мне расскажешь, как воспользовалась моим со-ветом! Я буду поблизости.
- Не получится. Мы поедем кататься по каналу, разве что ты проберешься на гондолу?
- Смотри, будь осторожна.
- Я всегда осторожна. Может даже слишком?
- Мы с тобой родственные души, - замечает он, ведя меня за Лео и Еленой, - Может потому мы и одиноки?
- Твоя мать собирается взять тебя за русской невестой!
- О Боже, она и тебя пригласила к нам с той же целью? У нее мания - устраи-вать браки!
-Я уже безнадежна! - смеясь говорю я, - Второй раз меня в такую авантюру не втянуть. Я сильно обожглась! И мне уже тридцать - поздно!
Паоло пораженно уставился на меня:
- Как! Я не думал, что тебе больше двадцати пяти! Но ведь тогда Василия - твоя ровесница, а рядом с тобой она выглядит почтенной дамой.
- Да уж, я не дама!
- Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду!
Мы опять на площади Сан-Марко. Паоло тянет меня танцевать.
- Я желаю тебе удачи, сестричка! - говорит он, отводя меня к столикам.
Мой незнакомец уже ждет и безошибочно подходит ко мне.
- Вы жестоки, прекрасная незнакомка! Вы лишаете меня самого большого удовольствия на этом карнавале, хотя то, что доступно моим глазам, не менее при-тягательно, - он опускает взгляд к декольте и я возмущенно вздыхаю, - Поехали? Гондола ждет.
Мы спускаемся в настоящую гондолу, словно явившуюся из семнадцатого ве-ка, горделивого черного лебедя с грациозной шеей, и плывем медленно по Боль-шому каналу, мимо сверкающих набережных с пестрой толпой. Город переливается огнями иллюминации, отовсюду доносятся музыка и пение. Мы сидим на скамеечке перед закрытой кабинкой у кормы. Я тихо ахаю от восхищения, наблюдая за игрой света на воде и гирляндами огней на набережной. Пользуясь этим, мой спутник об-нимает рукой за талию, с интересом наблюдая за моими восторгами. Тут я замечаю, что он уже без маски, глаза его блестят, губы улыбаются.
- Вы так восхищены, вы впервые на карнавале?
- Я впервые в Италии.
- Вы бывали в Париже, Лондоне?
- Нет, я никуда не выезжала до этого. Здесь я навещаю родственников.
- Что вы успели посмотреть?
- Только Флоренцию и Венецию, да еще немного Милан.
- Ах как бы я хотел показать вам здесь еще что-нибудь.
- Я должна уехать.
- Ваша маска сводит меня с ума! Я прихватил бутылку вина и бокалы, но вы даже не сможете выпить со мной! – он тянется к маске, но я отвожу его руку.
- Нет-нет, я решила, что маску не сниму. Таинственность придает этим дням неповторимое очарование. Я запомню это на всю жизнь!
- Я тоже! Должно быть, вы и правы. Но у меня идея: может мы сядем там, за-дернем шторки и все-таки выпьем? Там я вас не разгляжу, не бойтесь!
Он подает мне руку, помогает перешагнуть через скамейку и усесться в  за-крытой с трех сторон кабинке, задергивает шторки, и мы оказываемся в почти пол-ной темноте
- Господи, что подумает гондольер! - шепчу я в смущении, снимая маску.
Мой спутник веселится: - Разве это имеет значение? Какая вы скромница! - он разливает в бокалы отличное вино с тонким ароматом и мы отпиваем по глотку, - Меня раздирают противоречивые чувства: мне очень хочется увидеть ваше лицо, но я ценю ваше желание сохранить ощущение прекрасного приключения.
- Если вы будете во Флоренции, зайдите в церковь Сан Миньято, - начинаю говорить я, но, опомнившись, останавливаюсь, - а впрочем, зачем?
- 3ачем? Вы не понимаете или это кокетство? - поворачивает он меня к себе,  - Вы меня так привлекаете! Для меня это  первое безумие в жизни!
- Ну да, вы ведь аскетический мужчина! - насмешливо замечаю я, и тут он на-чинает меня целовать по-настоящему, сначала в губы, потом спускается ниже, по шее к декольте, наталкиваясь губами на подвески колье.
- Вы сумасшедший, - шепчу я, вздрагивая от настойчивых горячих прикосно-вений, рождающих в теле давно позабытое бурление крови. Руки непроизвольно упираются ему в грудь, но сил оттолкнуть нет, лишь пальцы слабо цепляются за его свитер.
- Но вам же это нравится?! – раздается прямо у моих губ страстный шепот, - И ваша честь не пострадала, мадемуазель. Так почему же не дать себе немного воли? Ведь я вам хоть чуточку нравлюсь? Вы сами сказали!
Я тихо смеюсь, чтобы скрыть, как на меня подействовали его поцелуи. Мы пьем еще, и он опять целует меня, дразнящими прикосновениями языка слизывая с губ остатки вина.
- Мне приятно, что мы даже не знаем имен друг друга, - шепчу я, отстраняясь, испуганная его настойчивостью, - Мы так и останемся друг для друга загадкой.
- Меня не оставляет надежда увидеть вас и познакомиться поближе.
- К счастью, это невозможно, я уезжаю. Я буду вас вспоминать!
- Вы жестоки, мадемуазель! Я все-таки настаиваю! - и он тянется рукой к шторкам, но я быстро надеваю маску. Мой спутник, вздыхая, подает мне руку, что-бы вывести на ступени набережной.
- Мне нужно к собору к полуночи, меня будут ждать. Что вы делаете в Вене-ции кроме того, что преследуете меня?
- Я приплыл на яхте. Вот уже месяц я болтаюсь по Средиземному морю в по-исках вдохновения, и теперь, кажется, нашел его.
- Вы поэт? Или художник?
Он смеется: - Должна же быть и у меня какая-то тайна, мадемуазель! Я рас-скажу все о себе, глядя вам в лицо.
- Хорошо, оставим все, как есть. 
Мы танцуем до полуночи и со звоном часов подходим к собору.
- Мы завтра увидимся? - просит он.
Я пожимаю плечами. Тут Паоло и Лео с двух сторон подхватывают меня под руки и быстро увлекают в толпу, совсем как  в приключенческих фильмах.
- Ну как, София, ты довольна? - спрашивает Паоло, - Пригодился ли мой со-вет?
- Отчасти, - грустно улыбаюсь я, - Я сохранила инкогнито!
- Ну, то, что он тебя не совратил, все-таки утешает меня. Завтра мы улетим в  Рим, прощайся с Венецией.
- Как, мы должны были лететь послезавтра!
- Мне необходимо быть в Риме по делам банка, и потом нужно  время офор-мить документы для твоего летнего визита. Собирайся. 
Я огорчена и в то же время рада. Такие истории не должны иметь продолже-ния, но, вынуждена признаться, что если бы завтра  мы встретились снова, я не вы-держала бы искушения открыть лицо, чтобы посмотреть, какое впечатление произ-веду на него. Синдром любопытной Психеи*  может приобретать самые  разные формы. Даже страх быть разочарованно отвергнутой не остановил бы меня.     (*Психея, из любопытства желая увидеть лицо таинственного ночного гостя, спугнула и чуть не поте-ряла возлюбленного, оказавшегося Амуром.)
- О чем ты задумалась? - спрашивает Паоло.
 Я объясняю ему. Он начинает шутливо обсуждать с Лео причуды женской ло-гики и психологии.
Утром предстоит трогательное прощание с Натальей и семьей Фарнези. Елена обещает в следующий раз вместе с Лео показать всю Италию, Паоло решает съез-дить со мной на Кефаллинию, если позволят дела.
Рим мелькает в сознании громадой купола собора св.  Петра и Колизеем, стопками анкет в посольстве, которые мы с Паоло бесконечно долго заполняем, и вот я, расцеловавшись с новоиспеченным родственником под восторженный шепо-ток наших туристок, потрясенных его красотой, сажусь в самолет и лечу обратно домой. Я решаю, что обе задачи выполнила с блеском: родственники мои чудесны, а о бывшем муже я совершенно  забыла в предвкушении летних приключений.
Встречать меня приезжают все, даже бабушка Елена. До вечера я им расска-зываю про Наталью, ее детей, мужа, внуков, дом. Раздаю подарки, сообщаю, что Наталья приедет зимой к нам и что летом я опять еду в Италию.
Будничная работа отодвигает впечатления от поездки в область воспомина-ний, и я уже не могу понять, сон или явь - приключение в Венеции. Три раза виден-ное лицо начинает забываться, и нужно бы выбросить его из головы, но сам факт, что я, унылая неудачница, как говорил мой муж, могла увлечь незнакомого мужчи-ну и сама совершить такой безумный  поступок, как флирт и поцелуи с абсолютно чужим человеком, приводил меня в растерянность от незнания  собственных воз-можностей. Я долго уговаривала директора школы дать мне еще один дополни-тельный отпуск без содержания, клятвенно заверяя, что осенью буду работать с не-вероятным энтузиазмом. Вопрос решает альбом с видами Флоренции, подаренный школьной библиотеке. Я заверяю, что привезу их еще из всех городов, где побы-ваю.
- Хорошо, Софья Александровна, - сдается наконец директор, - Но в следую-щем году мы с вас спросим вдвойне. Ансамбль бального танца вы должны подго-товить к городскому смотру!
- Клянусь! - торжественно говорю я и начинаю беготню в консульство и ОВИР.
Наконец все оформлено и взят билет на самолет. Меня начинает лихорадить в  предчувствии необычной поездки. Оказаться надолго за границей, свободной от опеки и недремлющего ока нашей системы, увидеть места, которые остаются голу-бой мечтой всех моих друзей и сослуживцев - это невероятно. Это обещает так много, что я начинаю сомневаться, что получу все это или хотя бы часть.
Тем не менее, в назначенный день и час самолет поднимается в воздух и уносится в Рим, где встречают меня не только Елена и Лео, но и Паоло.
- Я соскучился по тебе, - заявляет он, - У меня свободны три дня, я с вами!
Елена предлагает маршрут: из Рима - в Неаполь, потом на Капри, морем в Чивитта-Веккиа, оттуда в Перуджу, Арреццо, Римини, Равенну, Болонью, Падую, Верону, Кремону, Парму, Геную, Пизу, Ливорно и во Флоренцию
- Здесь ты, Паоло, везешь ее к маме, а мы подъедем позже.
- Хорошо, если она не умрет по дороге, можете ее передать в Генуе. 
Начинается мой итальянский марафон. С Паоло мы отправляемся любо-ваться лоджиями Рафаэля в Ватикан, потом едем в древний порт, в который ве-дет знаменитая Аппиева дорога. Я вспоминаю свой любимый роман Олдингтона “Все люди - враги”. Вот отсюда, едва не опоздав на пароход, герой отплывает навстречу своей ошеломляющей любви. В Неаполе Лео показывает мне раскопки Помпеи и Геркуланума. Дальше мы с Еленой и Лео отплываем на Капри. Паоло пора возвращаться на работу. Перед отъездом, скептически посмотрев на мои полотняные брючки, которые я не снимаю третий день, он отзывает Елену в сто-рону. Елена увлекает меня в магазины и заставляет примерить сарафан, костюм-чик, еще одни брюки - все отличного качества и очень дорогое, затем наступает очередь обуви. Я смущена и пытаюсь отказаться, но Елена непреклонна.
От Капри я в восторге и не хочу уезжать. Эпитеты, которыми награждают этот райский уголок в литературе - солнечный, лазурный, благословенный, цве-тущий - оказываются чистой правдой. На Капри я впервые погружаюсь в про-хладную синеву Средиземного моря. Елена с трудом вытаскивает меня из воды: “Потерпи до Кефаллинии. там море чище!” Я поражена: еще чище? Так не быва-ет! Мы отправляемся на теплоходике в Чивитта-Веккиа. Остальные города сли-ваются у меня в один сплошной поток архитектурных и художественных досто-примечательностей. Наша машина несется мимо деревенских усадеб с большими  серыми каменными домами, напоминающими миниатюрные крепости своими глухими стенами почти без окон.
- Мало окон, чтобы не было жарко летом, - поясняет Елена.
В полях, на виноградниках - крестьянки в черном, мужчины то на суперсо-временных тракторах, то в сопровождении нагруженных осликов, как будто здесь  столкнулись прошлый и нынешний век. Я словно смотрю знаменитые неореалистические фильмы. Мне все это очень нравится. Каждый город будит во мне литературные ассоциации.
- Господи, София, как много ты читала! - восхищается Елена, - Вряд ли, ес-ли я приеду к вам, то поражу тебя такой же осведомленностью в русской литера-туре.
В Болонье, например, мне тут же вспоминаются стихи:
Нет воды вкуснее, чем в Романье,
Нет прекрасней женщин, чем в Болонье*. (*Н. Гумилев. “Болонья”)
           Елена хихикает и переводит на итальянский для Лео. В Кремоне мы слушаем концерт, где музыканты традиционно играют на старинных музейных инструмен-тах. Музыка так прекрасна, что у меня наворачиваются слезы. Это я не забуду нико-гда в жизни. Из Пармы, благоухающей фиалками, мы едем в Геную на встречу с Паоло. Уже несколько дней каждую подходящую минуту Елена делает зарисовки к моему портрету.
- Я приеду порисовать тебя на Кефаллинию, - обещает она.
В Генуе мы прощаемся с Еленой и Лео, теперь со мной будет Паоло. Мы бро-дим с ним по городу, заходим в крепость, во дворец Дожей. Странно, что в Италии мне все время хочется читать стихи. Дворец Дожей, например, тут же заставляет вспомнить одно из самых любимых  стихотворений у Гумилева, и я, не удержав-шись, почти пою его для Паоло:
                В Генуе, в Палаццо Дожей,
                Есть старинные картины,
                На которых странно схожи
                С лебедями бригантины.
                Возле них, сойдясь гурьбою,
                Моряки и арматоры
                Все ведут между собою
                Вековые разговоры
                С блеском глаз, с усмешкой важной,
                Как живые - неживые...
                От залива ветер влажный
                Спутал бороды седые.
                Миг один - и будет чудо:
                Вот один из них, смелее,
                Спросит: “Вы, синьор, откуда,
                Из Ливорно иль Пирея?
                Если будете в Брабанте -
                Там мой брат торгует летом -
                Бочку кьянти  отвезите
                От меня к нему с приветом.”
- Как замечательно, - восхищается Паоло, - Я совсем не знаю русскую поэзию, мама нам читала только Пушкина и Лермонтова.
- Она и не могла знать эти стихи. Гумилева до сих пор у нас не печатают. Но я его очень люблю, так же, как Ахматову и Цветаеву.
- Почитай еще что-нибудь, если помнишь.
И я читаю:
                Однообразные, мелькают
                Все с той же болью дни мои,
                Как будто розы опадают
                И умирают соловьи,
                Но и она печальна тоже,
                Мне приказавшая любовь,
                И под ее атласной кожей
                Течет отравленная кровь...
- Ты любишь оперу? - спрашивает внезапно Паоло, стряхнув задумчивость.
- Очень! - вскидываюсь я.
- Поедем завтра в Ла Скала? 3автра премьера “Травиаты” с новым составом.
- О, “Травиата” - моя самая любимая у Верди!
- Тебе только нужно купить вечернее платье.
- Тогда не поедем. Паоло, мне так стыдно, что вы с Натальей мне все покупае-те! Я конечно понимаю, что слишком бедно одета, но я этого не стыжусь, у нас все так ходят.
- Не волнуйся, дорогая, даже сто вечерних платьев не разорят банк Фарнези!
Утром, уже в Милане, Паоло заводит меня в магазин и мне выбирают преле-стное платье из струящегося шелка цвета морской волны - “под цвет твоих глаз!”. Действительно, даже мои рыжеватые волосы смотрятся с этим платьем очень эф-фектно. Я благодарно целую Паоло в щеку. После обеда, в парикмахерской с по-мощью Паоло я объясняю, что просто хочу крупно завитые волосы. Через полчаса целая грива волнистых волос рассыпается по плечам.
- Ты красавица, София, - комментирует Паоло результаты всеобщих усилий, - И очень опасная красавица! Я прилагаю все усилия, чтобы не влюбиться в тебя, но это так трудно!
Вечером мы сидим в ложе Ла Скала и наслаждаемся оперой. Исполнение бес-подобно. В сцене смерти Виолетты мы  непроизвольно беремся за руки.
Утром за завтраком в миланском отеле Паоло интересуется:
- Ты очень хочешь увидеть Пизанскую башню?
- Нет, - признаюсь я, - Честно скажу, что у меня голова кружится от обилия впечатлений.
- Тогда заедем домой и махнем к маме. Купальные принадлежности лучше ку-пить во Флоренции, в Греции они худшего качества.
Снабженная купальниками, халатами и пр. и пр., я сажусь опять в самолет и мы летим в Грецию, на остров Кефаллиния. Аргостолион - единственный крупный город острова - находится со стороны Средиземного моря, на юго-западе, вилла Фарнези - на северо-восточной оконечности острова. Чтобы добраться туда, нужно  пересечь весь остров по довольно извилистой дороге, которая огибает центральную гористую часть. Наконец, мы добираемся до замечательного дома, построенного в конце прошлого века и призванного соперничать с древнегреческими сооружения-ми. Легкая колоннада по фасаду образует портик над входом, смотрящим в сторону моря. Весь дом построен в форме разомкнутого квадрата с внутренним двориком, мощенным цветными мраморными плитами. Колонны, поддерживающие навес дворика, увиты плетистыми розами и глицинией. Все комнаты распахнутыми фран-цузскими окнами выходят или во дворик, или на море. Наталья рада нашему приез-ду.
- Отдыхайте, дети. Сонечка, ты измучена, Лео протащил тебя по всем раскоп-кам?
Я смеюсь: - Меня спас Паоло. Боже, как мне здесь нравится!
Сияющие краски неба, моря и земли под ослепительным солнцем придают жизни ритм радостного возбуждения, как пузырьки в шампанском создают игру бесценного вина. Мне хочется быть одновременно везде: лазить по горам, которые начинаются сразу за садом, переходящим в виноградник на склоне, исследовать  все красоты острова и не вылезать из моря. С детства боготворившая море, так любив-шая плавать в нем, тут я получила его в таком количестве и качестве, что ошалела. Я часами плавала и ныряла, как дельфин. Выходила из воды, чтобы блаженно рас-тянуться на подстилке рядом с Паоло, лениво поедая виноград, который он забот-ливо брал с собой на берег, считая, что если я не подкреплюсь чем-нибудь, то рас-творюсь в воде, как нимфа. Мы очень сблизились в эти дни, я впервые откровенно рассказала о себе, о тех событиях, которые исковеркали мою судьбу: о болезни, лишившей всех надежд и того, что составляло смысл жизни - балета, о неудачном браке, который не утешил меня в несчастье, а наоборот ежедневно травил душу сознанием своей никчемности. Кроме танца я ничего не умела делать, а любовь оказалась призраком, уплывшим сквозь пальцы.
- Я часто танцую во сне, хотя стараюсь не давать себе воли, и только по при-вычке тренируюсь по утрам.
- Ты совсем не можешь танцевать?
- Нет, могу конечно, я только не в состоянии выносить колоссальные нагрузки спектакля. Суставы ноют лишь в плохую погоду, да мне противопоказано просту-жаться.
Паоло умоляет потанцевать для него. Я включаю магнитофон, который он бе-рет с собой на берег. После нескольких эстрадных песен там записана музыкальная тема, очень красивая, написанная Нино Рота к какому-то кинофильму. Я танцую прямо на песке, в купальнике. Паоло в восхищении:
- Ты должна танцевать, это так чудесно! На это должна посмотреть мама!
Вечером он уговаривает меня станцевать на мощеной площадке патио под мои любимые мелодии. Наталья растрогана до слез:
- Сонечка, у тебя талант! Ах, как жаль, что ты не можешь танцевать на сцене!
Я печально улыбаюсь, но мне приятно, что кому-то нравится мой танец. За двенадцать лет я впервые свободно отдаюсь наслаждению выразить себя в движе-нии.
- Можно, я буду иногда здесь танцевать? Давно уже не чувствовала себя так легко: я уже не думаю о том, что потеряла, а только о том, что есть сейчас!
 Паоло смеется: - Мы требуем, чтобы ты каждый вечер развлекала нас танца-ми! Когда ты танцуешь, на лице видна твоя душа, правда, мама?
Через день Паоло едет по делам, и  тут же без его присмотра я попадаю в ис-торию. Он настоял, чтобы я, уплывая далеко от берега, брала с собой надувной мат-рас, на всякий случай. После обеда я плаваю, толкая его перед собой, потом ложусь на него и, закрыв глаза, лениво покачиваюсь на волнах, чуть загребая руками. Пао-ло что-то говорил о течении, идущем чуть поодаль от нашего берега, но это тут же вылетело из головы. Я переворачиваюсь на живот и пытаюсь смотреть в воду, но яркие блики солнца не дают увидеть, что там. Тогда я опускаю лицо в воду и на-блюдаю, как в прозрачной глубине снуют стайки серебристых рыбок. Я  так увлек-лась, что забываю поглядывать в сторону берега. Вдруг, услышав рядом тарахтение мотора, я поднимаю голову и вижу рыбачью лодку. Несколько рыбаков, размахивая руками, что-то кричат по-гречески. Ничего не понимая, улыбаюсь им и машу рукой. Они продолжают кричать и делают знаки, приглашая плыть к лодке. Оглядываюсь назад, чтобы показать на берег, я, мол, оттуда, и холодею: берега не видно! Со всех сторон  одинаковая, сверкающая на солнце синь моря. Я в растерянности. Лодка подплывает ближе, мне протягивают руки и помогают забраться на борт. Кто-то вытаскивает мой матрас. На мне один купальник, волосы мокрыми прядями липнут к щекам и шее. Меня наперебой расспрашивают, но я ничего не понимаю! Пробую говорить по-французски - не понимают они. “Вилла Фарнези” ничего им не гово-рит. Меня похлопывают по плечу, один из рыбаков дает довольно чистую рубаху, я набрасываю ее на плечи, потому что кожа уже начинает гореть: слишком долго ле-жала на солнце. Лодка быстро плывет, рыбаки ставят еще и парус, и вот уже видна полоска берега.
Мы причаливаем у крохотной деревушки. Детишки бегут к лодке, выходят из домов женщины, все опять начинают обсуждать мое спасение, но здесь тоже никто не говорит по-французски. Я в отчаянии, потому что не могу даже добиться ответа, далеко ли до виллы Фарнези. Наконец, я умоляюще говорю: “Телефон!”. Это тоже долго обсуждается, потом, переговариваясь, двое мужчин ведут меня по пыльной каменистой дороге, сворачивают на тропинку, вьющуюся среди сосен в гору, и на-конец через двадцать минут  утомительной ходьбы, я ведь босиком, мы подходим к дому, стоящему на обрыве, открывающем великолепный вид на море. Мужчины громко вызывают хозяина и долго с ним говорят, показывая руками то на море, то на меня, то демонстрируя надувной матрас, который нес один из них. К моему ве-ликому облегчению, хозяин дома понимает по-французски. Рыбаки машут мне ру-кой, улыбаются и уходят. Хозяин приглашает меня в дом, усаживает, приносит ли-монад со льдом и спрашивает, улыбаясь:
- Откуда же взялась в море прелестная незнакомка?
Я объясняю, как я случайно была отнесена течением от берега.
- Но течение идет к берегу! - озадаченно восклицает он, - Начнем сначала. Где вы живете?
- На вилле Фарнези.
- Не знаю такой. Где она находится?
- Я плохо представляю, но от Аргостолиона надо пересечь весь остров к севе-ро-востоку. Я даже не знаю номера телефона! - говорю я в отчаянии.
Он хлопает себя по бедрам и вдруг начинает хохотать. Я в изумлении смотрю на него и он поясняет:
- Вы живете на Кефаллинии, а это остров Итака! - я в шоке, а он смеется и, похлопав меня по плечу, утешает, - Не волнуйтесь, это поправимо. Сейчас я все улажу.
Он подходит к телефону и начинает длительные переговоры по-гречески. Я рассматриваю моего спасителя. Ему лет пятьдесят, в черных кудрях и бороде много седины, глаза с цепким взглядом, мощная фигура, руки прекрасной формы, но очень сильные, работящие. Шорты и распахнутая рубаха, сандалии - все, что на нем надето. Наконец, его соединяют и он переходит на итальянский. Поговорив, он, улыбаясь, передает трубку мне.
- Сонечка, какое счастье, с тобой все в порядке? - слышу я голос Натальи, - Паоло задержался в городе, я с ума схожу - где ты, что с тобой! Синьор Кастеллини мне все объяснил. Не волнуйся, он поможет тебе добраться домой. Чао, дорогая!
Я передаю еще раз трубку хозяину. Когда разговор закончен, он с любопытст-вом смотрит на меня.
- Вы не француженка, на каком языке вы говорили?
- Я русская. Меня зовут София, а вы - синьор Кастеллини?
- Зовите меня Никколо, прекрасная синьорина София. Мы с синьорой Фарне-зи обо всем договорились. Сегодня доставить вас домой будет довольно затрудни-тельно, так что я провожу вас в вашу комнату, если вы не боитесь прохладной воды - можете воспользоваться душем. А вот как быть с одеждой? Придется вам доволь-ствоваться моей самой длинной майкой вместо платья.
Он приносит мне темно-зеленую футболку. Я с наслаждением принимаю душ, смывая с тела и волос морскую соль, нахожу на полочке крем и смазываю горящую кожу на плечах и спине, надеваю футболку, которая прикрывает меня до середины бедер, как мини-платье. Волосы, высыхая, начинают виться крупными волнами, как их завили в парикмахерской в Милане. Я приобретаю божеский вид. Когда я выхо-жу, Никколо протягивает мне стакан “Мартини” со льдом:
- Вам нужно расслабиться после приключения!
Я смеюсь: - В этом году мне везет на приключения. Значит, я попала на Итаку! Это фантастика! Та самая Итака, где жил Одиссей?
Он, усаживая меня за стол, рассказывает, что есть даже место, где стоял дво-рец Лаэртидов, после раскопок можно видеть остатки храма и каменной стены ог-рады. Я жалею, что не смогу все это посмотреть. Никколо предлагает приехать спе-циально, чтобы познакомиться с достопримечательностями. Я говорю, что первые несколько дней наслаждалась только морем и не думала, что я в Греции, то есть там, где с детства мечтала побывать и увидеть колыбель цивилизации, но после се-годняшнего приключения к морю буду относиться спокойнее, и жажда увидеть всю Грецию опять не будет давать мне покоя.
- Я не была даже в Афинах! - жалуюсь я.
 Он улыбается: - Я вам завидую! У вас все впереди. Почему вы так мало еди-те?
Объясняю, что с детства в училище приучена к аскетизму в еде.
- Вы балерина? -  интересуется он.
Я признаюсь, что сейчас не танцую, а преподаю детям. Никколо приглашает перейти в студию, он должен еще поработать, мы можем поговорить там. Я вхожу в большую комнату с застекленной стеной, за которой сумерки быстро накрывают сгущающейся темнотой чудесный морской пейзаж. Вспыхивает свет, и я вижу, что попала в мастерскую скульптора. Несколько мраморных голов греческих мужчин, девушка, смотрящая исподлобья, с безукоризненным греческим профилем, неза-конченная детская фигура в полный рост. Мальчуган стоит, гордо выпятив животик и подносит ко рту гроздь винограда. Мне все это очень нравится.
- А у вас нет ощущения, будто то, что вы лепите сейчас, две тысячи лет назад уже имело место и называлось: Аполлон, амазонка, Эрот?
Он, смеясь, разводит руками: - Да, пожалуй вы правы! Но тогда мне пришлось бы прекратить работать. Я смотрю на вас и меня тоже не покидает ощущение, что я вас уже где-то видел. Может, с вас тоже лепили морскую нимфу? Или вы рожда-лись, как Венера, из пены? Хотел бы я быть на месте наших рыбаков и вытащить вас из моря!
- Вряд ли это зрелище доставило вам удовольствие. Я была похожа на мокрую курицу, - улыбнулась я его энтузиазму.
Мы разговариваем, а он начинает ходить вокруг фигуры мальчика, поправляя незаметные мне дефекты, оглаживая ее руками, и я любуюсь, как его чуткие пальцы проводят по глине. Утром мы спускаемся в деревню и Никколо, договорившись с рыбаками, везет меня домой. Встречать меня выходят все: Наталья, Паоло и прие-хавшие с ним на несколько дней Елена и Лео. Елена делает круглые глаза и шепчет мне:
- Это же Никколо Кастеллини! Он делал скульптуры для Ватикана.
При прощании Пикколо говорит мне:
- Я рад, что море вынесло вас к моему дому. Вы не хотели бы позировать мне?
- Я не могу! - растерянно отказываюсь я.
- Не отказывайтесь сразу, подумайте, - просит он, - и будьте осторожнее в во-де, следующий раз может быть не таким счастливым!
- Я теперь не спущу с нее глаз! - заверяет Паоло, обнимая меня за плечи.
- Скоро приедет мой друг, он плавает по Эгейскому морю, он сможет, если захотите, показать вам кое-что из древностей, может быть, тогда вы навестите меня еще раз на Итаке?
- О, с удовольствием!
Несколько дней проходят тихо. Мы плаваем в море. “Недалеко от берега!” - кричит мне все время Паоло. Мы с Еленой уходим загорать за скалы, снимая ку-пальники.
- Ненавижу, когда загар не сплошной, это так не эстетично - белая грудь на за-горелом теле, - говорит она, - Древние греки вообще ходили обнаженными, а у нас с тобой такие отличные фигуры!
Я загорела уже до цвета темной бронзы. Прямо со скал мы соскальзываем в воду и купаемся нагими. Такое блаженство!
Елена уговаривает меня позировать скульптору. Сама она рисует меня на пляже. Когда вечером Паоло просит меня танцевать, она в восхищении хватается за бумагу и карандаш и пытается сделать наброски. Теперь Елена изводит меня прось-бами стать в танцевальную позу. К счастью, она должна скоро уехать, Лео уже дав-но пора на работу. В последний день перед отъездом, после обеда, Елена опять просит меня станцевать. Все садятся полукругом под навесом патио, я танцую по-середине под музыку Шопена и Альбинони. Я не вижу, как входят гости, только заметив, как встает навстречу пришедшим Наталья, я застываю с высоко поднятой в арабеске ногой, а потом быстро убегаю одеться приличнее. Приехал Никколо а с ним еще кто-то, вероятно тот самый друг. Выйдя в патио и поздоровавшись с синь-ором Никколо, поворачиваю голову взглянуть на его спутника и застываю. Это мой незнакомец из Венеции! Я надеюсь, что держу себя в руках. Тише, дурочка, говорю я сама себе, он же тебя не знает! Какое облегчение, что мне хватило ума не открыть лицо. Приезжие в восторге от танца. Никколо хватает меня за руки и начинает уго-варивать позировать ему.
- Какое счастливое стечение обстоятельств, мой друг на яхте будет привозить вас каждый день, он пробудет здесь еще двадцать дней. Знакомьтесь, Джим Тасбо-ро, морской бродяга и композитор!
Елена, поддержав Никколо, убеждает, что я должна, просто обязана позиро-вать, и обязательно - танцующей.
- Дурочка, Кастеллини сделает с твоей помощью шедевр! - шепчет она мне, - Я бы не раздумывала.
Наконец я соглашаюсь попробовать. Завтра они приедут за мной.
- В восемь! - заявляет Никколо.
- В девять, - заступается за меня Паоло, - София здесь отдыхает!
- Хорошо, - обреченно вздыхает Никколо, - завтра Джим зайдет за вами, Со-фия.
Утром мы допиваем кофе, когда приходит Джим Тасборо. Он улыбается  всем, отказывается от кофе, и я прощаюсь с Еленой и Лео. Паоло сокрушается, что не сможет поехать с нами, ему нужно отвезти сестру в аэропорт. Я утешаю его, со-общив, что если капитан корабля сам не выбросит меня за борт, я вернусь жива и здорова. Елена тут же переводит мои слова Джиму. Он смеется и уводит меня на берег, где у причала стоит его яхта.
Мы идем под парусами, он предлагает сесть на скамеечку, чтобы меня не за-дело парусом, когда он переводит его, ловя ветер.
- Далеко до Итаки? - спрашиваю я.
- По прямой - пять-шесть километров, - и он приглашает меня в крохотную каютку, где достает карту, - Вот тут отмечено течение, которое отнесло вас в море. Если бы вас не подобрали моряки, вы все равно прибыли бы на Итаку, но нам с Никколо не так бы повезло, течение проходит южнее. Вы давно здесь отдыхаете?
- Больше недели.
- Бывали когда-нибудь в Греции?
- Нет.
- Я бы вам предложил небольшое путешествие по островам, но боюсь, что Никколо теперь не отпустит вас от себя. Долго вы тут пробудете?
- Еще три недели, может чуть побольше, мне нужно вернуться к 10 августа, - и я объясняю, что работаю в школе, учу детей танцевать.
- Я думал, что вы - балерина, знаете, у нас ходят легенды о русском балете. Скажите, а вы бывали в Италии раньше? Весной, например?
Я честно смотрю ему в глаза и отвечаю:
- Я приехала в Италию месяц назад и изъездила всю страну.
Мы поднимаемся на палубу, и он спрашивает, могу ли я управлять яхтой.
- Я в этом ничего не понимаю.
- Тогда садитесь и отдыхайте перед тем, как Никколо вытрясет из вас душу.
Действительно, скоро уже виден берег, такой же гористый, как на Кефалли-нии. Мы причаливаем не в деревне, а в крохотной бухточке, прямо под домом, и поднимаемся по крутой тропинке между цветущих кустов. Я не знаю, как они назы-ваются, но их желто-оранжевые цветки очень душисты. Джим срывает веточку и втыкает мне в волосы: “Под цвет ваших волос!”. Мы проходим в студию, где Ник-коло уже ждет нас. Он просит меня раздеться (хорошо, что я взяла купальник!) и танцевать: “Медленнее, медленнее” - просит он. Наконец он находит позу. Она не-вероятно трудна, почти невозможна. Я должна встать на носок правой ноги, левую, согнув в колене, поднять вперед, руки подняты, голова откинута, спина сильно прогнута. Я понимаю, что ему надо, и пробегаю по студии по диагонали, высоко вскидывая колени и откинувшись назад. Он в восторге.
- Это то, что надо! Дикая пляска менады. И этот цветок! Нет, нужен венок. Джим, сбегай сорви. И потом, может ты не будешь путаться под ногами и пойдешь работать?
Джим возвращается с охапкой цветов, сооружает из них венок и одевает мне на голову.
- Венчаю музу, пусть она пошлет мне вдохновение! - восклицает он и уходит.
Вскоре из соседней комнаты доносятся звуки рояля. Мы с Никколо стараемся придумать, как облегчить мне позу, наконец, он просто подсовывает под ногу по-лено, что приготовлено у очага, и я, получив дополнительную точку опоры, зами-раю.
- Первый этап довольно скучен, я буду делать основу. Вы можете немного расслабиться, только   держите правильно общий рисунок позы.
Я стою так до обеда, время от времени делая несколько танцевальных движе-ний, чтобы разогреть усталые мышцы. Музыка то затихает, то звучит снова. Я за-мечаю, что Джим сидит так, что ему меня видно в открытую дверь, и он наблюдает, как я танцую. Никколо тоже это замечает и тотчас отдает распоряжение:
- Не бездельничай, пойди приготовь что-нибудь на обед, иначе София свалит-ся от истощения.
При мне они говорят по-французски, но иногда Никколо начинает бормотать на итальянском, и Джим ему отвечает. Я подозреваю, что идет мое обсуждение, и это меня смущает. За обедом Никколо предлагает нам часа на два съездить посмот-реть развалины дворца Одиссея, он пока поработает один.
Джим садится за руль старенькой машинки, мы спускаемся к деревне и за ней выбираемся на дорогу, разбитую, всю в ухабах. Нас подбрасывает и кидает в разные стороны, он кричит: “Держитесь за меня!”, и тут же резко тормозит, потому что из-за поворота выскакивает кудлатая собака. Она шарахается из-под колес и с перепугу кидается в обратную сторону, прямо под встречный грузовичок. Грузовик, вильнув, проносится мимо, оставив несчастное животное лежать в пыли на дороге. Я дико кричу и, выскочив из машины, бегу к собаке, Джим за мной. Когда мы убеждаемся, что собака жива, я судорожно вздыхаю. Не могу видеть мучений животных. Джим бережно осматривает собаку. У нее повреждена лапа, похоже на перелом, и рана на боку, где задел бампер. Я глажу ее, почесывая за ухом, успокаиваю, она жалобно повизгивает. Я по-русски уговариваю ее потерпеть, потом поднимаю на него умо-ляющие глаза:
- Ее надо отвезти куда-нибудь, чтобы перевязать.
- Придется возвращаться, вряд ли здесь есть ветеринар. Вы всегда принимаете так близко к сердцу страдания других?
Я киваю: - Тех, кто не может постоять за себя.
Мы вдвоем несем собаку в машину, я сажусь на заднее сидение и кладу ее го-лову себе на колени.
- Смотрите, вы запачкали платье!
Я только машу рукой. Он тихо трогает машину с места, но  она все равно под-прыгивает на дороге, собака жалобно повизгивает, я обнимаю ее и чуть не плачу. После особенно плохого участка пути он останавливает машину, садится рядом со мной, обняв одной рукой, другой поднимает мое лицо и говорит:
- Ну, успокойся, не переживай так. Эта собака проживет еще сто лет. Мы ее вылечим. Стоит ли плакать! - он губами снимает слезинки с моих щек и легко целу-ет, - Я поеду осторожней.
Он опять садится за руль и мы медленно едем к дому. Когда собака перевяза-на, а на сломанную лапу наложена шина, я даю ей миску молока, которое она жад-но выпивает и тихо лежит на подстилке у крыльца.
- Ну, мы успеем только выкупаться. Пошли? 
Он увлекает меня вниз, по крутой тропинке, придерживая время от времени за талию, когда я угрожающе несусь на дерево или камень. На берегу я скручиваю во-лосы на затылке, подвязав их пояском платья, и мы погружаемся в воду. Я по при-вычке плыву в открытое море, но Джим догоняет и разворачивает меня к берегу:
- Ты решила отправиться прямо на Кефаллинию? Никколо мне этого не про-стит!
Мы тихо плывем к берегу. Меня сверлит мысль: узнал он, или не узнал? Ведь голос, мой французский, наконец - нижняя часть лица, по которой он смог тогда отличить нас с Еленой? Я подозрительно смотрю на него, но по непроницаемому лицу ничего не понять. Мы выходим из воды и идем обратно к дому. Никколо уже ждет меня. Опять я стою в позе “танцующей менады”, Джим играет в соседней комнате, все заняты делом. Наконец я, шатаясь, иду к стулу:
- Я больше не могу, простите!
Джим несет мне “мартини” со льдом.
- Этот изверг тебя замучил. Знаешь, Никколо, наша собака и то имеет лучший уход, чем твоя модель. Я думаю, что морская прогулка, где мы не рискуем найти еще одну раненую собаку, пойдет Софи на пользу.
Перед уходом я склоняюсь над собакой и поглаживаю ее, она слабо шевелит хвостом.
- Она меня узнала! - радуюсь я.
Джим подает мне руку: - Мне сильно хочется быть на месте этой собаки. Не знаю почему, но мне тоже хочется вилять хвостом!
Яхта тихо плывет вдоль острова, ловя попутный ветер.
- Мне не верится, что я нахожусь в таком легендарном месте. Родина Одиссея! С детства любила читать о Греции, но никогда не думала, что меня принесет сюда течением!
- Я тоже рад, что ты не промахнулась!
- Под течением я имела в виду судьбу, - и я рассказываю ему историю нашей семьи, - Вот так я оказалась здесь.
- Хочешь, я покажу тебе Грецию? Поплывем в Дельфы.
Я радостно вскинулась, но потом сникла:
- У меня чуть больше двадцати дней. Синьор Никколо будет мучить меня еще дней десять, а такое путешествие требует много времени - я думаю, ничего не вый-дет.
- Хорошо, там посмотрим. Посиди здесь или иди в каюту, я поймал ветер.
Пока он управлялся с парусом, я сидела, наслаждаясь крепнувшим ветерком, наконец, сделав поворот, мы пошли прямо к Кефаллинии. Джим закрепил парус и подошел ко мне.
- Тебе нравится?
- Очень, я люблю море! Правда, мне редко удается бывать на  нем. А ты? Как можешь работать здесь, я что-то не видела в каюте концертный рояль, или он не обязателен? Я не очень знакома с работой композитора. Ты сочиняешь здесь? - я дотронулась до его головы, он засмеялся.
- Почти! Иногда так, иногда этак! У меня есть студия в Дельфах, но половину времени я работаю в море, у меня в каюте действительно есть синтезатор. Для на-чала его хватает, потом я возвращаюсь домой.
- А почему Дельфы?
- Да так, попал и остался. Не могу работать в крупных городах, там во мне все перестает звучать. Не то, что здесь.
- Ты счастливый, можешь жить там, где захочешь, и делать то, что больше нравится!
- А ты - нет?
- Нет! - я печально вздохнула.
Яхта подошла к нашему причалу, навстречу уже бежал Паоло... Мы стояли с ним и смотрели, как парусник плавно развернулся и заскользил вдаль, позолочен-ный заходящим солнцем.
- Ну как? Я завтра поеду, посмотрю? - спросил Паоло.
Я отговариваю его, объяснив, что работа только начинается, что-нибудь уви-деть можно не раньше, чем через неделю.
- А этот тип, он к тебе не пристает? - ревниво спрашивает Паоло
- Не волнуйся, он джентльмен!
- А что с твоим платьем? И кровь! С тобой все в порядке?
Я рассказываю ему о собаке. Вечер проходит тихо, на вилле остались только мы втроем. Я беру карту Греции и углубляюсь в ее изучение.
Утром Джим первым делом передает мне привет от собаки. Она оправилась от травмы и уже встает на три лапы. Паоло смеется и желает нам удачи. Мы опять плывем навстречу солнцу к Итаке. Сегодня Никколо работает без перерывов, он часто подходит ко мне, чтобы провести руками по телу, прощупывая мышцы. Мне приходится стоять, почти не касаясь опоры второй ногой, чтобы тело было напря-жено, как в танце. Когда мы садимся обедать, он восхищенно говорит, что давно не имел дела с таким великолепно развитым телом. Вот что значит - профессионал! Простая натурщица так не смогла бы. Джим в ответ замечает, что больше восхища-ется моим ангельским терпением. Допив кофе, он предлагает все-таки совершить нашу прогулку к Одиссею. Мы приезжаем к месту раскопок и бродим среди разва-лин и осколков колонн, потом он торопит меня обратно, чтобы успеть искупаться. В воде мы затеваем шумную игру, догоняя друг друга, пока он не ловит меня, креп-ко обняв, выносит на руках на берег и там бережно опускает. В такие минуты, когда он непринужденно обнимает меня, я деревенею от смущения и растерянности. Ме-ня приводит в смятение двусмысленность положения. Я молю бога, чтобы он оста-вался в неведении. Джим замечает мою скованность и спрашивает:
- В чем дело, Софи? Тебе неприятно, когда я приближаюсь?
- Нет, но... Ты меня смущаешь.
- Софи, я не могу удержаться, ты необыкновенно меня привлекаешь! - и он, притянув к себе, целует в губы, а потом задумчиво смотрят на меня. Я бросаюсь по тропинке вверх, чтобы он не разглядел моего лица, которое залил румянец.
Проходит несколько дней изнурительного позирования. Я стараюсь удержать наши отношения с Джимом на грани простого знакомства. Наконец, Паоло не вы-держивает и настойчиво просит взять его с собой. Я с радостью соглашаюсь. Мне уже хочется, чтобы между нами кто-нибудь был. Когда мы приходим в студию, Паоло долго стоит перед незаконченной фигурой. Никколо торопит меня встать в позу, чтобы начать работать.
- Дня через два я дам вам отдохнуть и буду лепить лицо.
Паоло оживляется: - А вы знаете, что Софию уже лепили и есть ее портрет? Во Флоренции в церкви Сан Миньято есть Мадонна с ее лицом, мы все ходили смотреть - сходство поразительное!
Никколо хлопает себя по лбу: - То-то же мне показалось, что я ее где-то ви-дел. Ты слышишь, Джим?
Краска бросается мне в лицо. Мне просто плохо делается. Остальные не заме-чают моего смятения. Мне остается надеяться, что он тогда не расслышал, не по-нял, не придал значения, забыл... Паоло остается до полудня, а потом просит отвез-ти его обратно, ему нужно сделать несколько деловых звонков.
- Возможно, мне придется уехать домой раньше, чем я планировал. Я наде-юсь, что вы здесь развлечете Софию. Жаль, что я не смогу повезти ее в Афины.
Перед его уходом Никколо о чем-то долго и горячо говорит с ним по-итальянски, пока я разминаю усталое тело. Джим не смотрит на меня, это большое облегчение, я решаю, что он забыл и не узнал.
 Через час Никколо, ворча, идет готовить обед, пока я быстро бегу искупаться. Выскочив из-за кустов, я со всего размаха сталкиваюсь с Джимом, поднимающимся навстречу. Мы несколько секунд стоим, по инерции крепко прижавшись друг к дру-гу. Я пытаюсь отстраниться, но он не отпускает и, подняв вверх мое лицо, шепчет:
- Теперь ты не убежишь! - он тянется поцеловать, но я вырываюсь и бегу к морю.
Я плыву вперед с такой отчаянной скоростью, словно за мной гонятся акулы. Наконец, устав, ложусь на спину отдохнуть. Чуть поодаль я замечаю Джима.
- Я боюсь к тебе приближаться, вдруг ты решишь уплыть от меня на Кефалли-нию. Пять километров я не проплыву!
Я непроизвольно смеюсь и мы неспешно плывем к берегу. Джим, догадав-шись, что меня лучше не трогать, идет поодаль и расспрашивает о Паоло. Я ожив-ляюсь и рассказываю ему, как мы подружились, и о том, что он, вынужденно про-должив дело отца, сохранил страсть к искусству.
- Он очень понимает меня!
- Он влюблен в тебя. А ты?
Я поражена: - Влюблен? Он же мой брат!
- Ну, как я понял, родство очень отдаленное?
- Да, пожалуй, но все равно... А с чего ты взял, что он влюблен?
Джим смеется: - Ты слепая, Софи! И очень невинная. Сколько тебе лет?
- Тридцать.
- Ты мастерица на розыгрыши!
- Увы, я бы тоже хотела, чтобы мне было меньше, я вообще с удовольствием вычеркнула бы последние шесть лет из своей жизни!
- А почему?
- Неудавшийся брак, - говорю я неохотно.
- Понятно.
Больше мы на эту тему не говорим. Я боюсь вечером плыть с ним одна, но он, поняв, что я вся - словно натянутая струна, и меня лучше не трогать, разговаривает на отвлеченные темы. Вечером мы сидим с Паоло с бокалами вина и слушаем му-зыку. Он ставит нашу любимую “Травиату”.
- София, тебе нравится Джим? – интересуется вдруг Паоло, - Он так тобой ин-тересовался, все расспрашивал, пока отвозил домой.
- Он хотел знать, была ли я во время карнавала в Венеции? - в отчаянии спра-шиваю я.
- Да. Он сказал, что ему показалось, будто он видел тебя там. - (Я чуть не пла-чу.) - Что с тобой, дорогая?
У меня нет сил держать это в себе, я ему все выкладываю.
- Что же ты переживаешь? Это так здорово! Такое удачное совпадение.
Но я уже не могу успокоиться: - Как ты не можешь понять! Там я вела себя так непростительно легкомысленно, что он может подумать! А здесь я никак не мо-гу понять, узнал он меня или нет. Это так мучит меня, я умру от стыда!
- Он так сильно тебе нравится? - спрашивает Паоло.
- Я не знаю - удрученно отвечаю я.
- В любом случае, он показался мне очень порядочным человеком. Разберись в себе: нужен он тебе? И если нужен - не раздумывай!
- Паоло! - поражена я.
- Видишь ли, я сужу по себе. Я очень нерешителен, и пока теряю время в раз-думьях, бывает поздно. Мне кажется, мы с тобой похожи в этом, поэтому попробуй хоть раз поступить иначе, а там посмотрим.
- А ты? Прислушаешься сам к своему совету?
- Мне уже поздно, дорогая. Я, кстати, завтра уезжаю. Отец вызывает меня за-няться делами. Очень жаль, что мы с тобой так мало были вместе. Я прилечу за то-бой в августе, чтобы проводить домой. Кстати, Никколо просил меня сегодня пого-ворить насчет вашей работы. Он бы хотел, чтобы ты позировала ему обнаженной, хотя бы день или два, когда он будет заканчивать отделку. Я обещал уговорить те-бя. Я думаю, тебе нечего бояться, работа будет великолепной!
- Я не знаю, - нерешительно говорю я и тут же оживляюсь, - Но Паоло, это так увлекательно! Когда я стою перед ним, я действительно чувствую себя танцую-щей менадой. Мне хочется громко кричать и носиться по комнате, или по берегу, может быть - даже обнаженной! Какое-то священное безумие... Но как мне не хо-чется, чтобы ты уезжал! С тобой я чувствую себя уверенней. Ты всегда поможешь.
- Ты боишься остаться с ним одна?
Я понимаю, что он имеет в виду не Никколо. Я только киваю.
Утром мы прощаемся с Паоло - до моего отъезда. Джим, как всегда, заходит за мной после завтрака. Он ведет себя очень непринужденно и спокойно. Я немного расслабляюсь. Во время плавания он рассказывает о своей жизни в Греции, о своей работе. Он написал музыку к нескольким кинофильмам - это дает средства к суще-ствованию, но для себя он пишет еще симфоническую музыку, иногда выступает с концертами как пианист. В Лондоне он почти не бывает, только по делам.
Никколо начинает лепить мою голову. Долго не получается нужное выраже-ние. Он просит Джима играть, потом предлагает танцевать под его музыку и нако-нец улавливает то выражение, которое считает нужным.
- Но вы все-таки по природе своей не менада. Я ваше лицо скорее вижу в за-думчивой грусти, только танец может довести вас до безумия, - сокрушается он.
- Но ведь жрицы тоже редко достигали такого состояния. И наверняка поль-зовались какими-то наркотиками, судя по тому, что эти пляски заканчивались кро-вавыми жертвами, - я наклоняюсь погладить приковылявшую к моим ногам собаку.
- Да уж, раздирающей в ярости барашка я тебя не представляю! - замечает во-шедший Джим, за что тут же изгнан на кухню. Купаться мы впервые идем все вме-сте. Никколо поражает моя страсть к воде и купанию.
- О, - бормочет он, - нереида, нимфа моря, отдающая себя только волне. Вот так! - и он заставляет меня, высунувшись из воды по грудь, откинуться назад, про-тягивая одну руку вперед, навстречу барашкам волн.
Запрокинув голову вверх, к солнцу, я улыбаюсь, прикрыв глаза.
- Изумительно! - кричит Никколо, - Ты посмотри, какая у нее чувственная улыбка!
Я тут же погружаюсь в воду и сердито плыву от берега.
- Она  опять поплыла на Кефаллинию. Каждый день я останавливаю ее на полпути, - смеется Джим и, догоняя меня, подталкивает к берегу.
В студии Никколо начинает метаться, не зная, что делать.
- Я разрываюсь на части, мне хочется закончить это и хочется сразу начать не-реиду. Придется работать ночами...
Он просит меня, сидя на стуле, откинуться в той позе, что была в воде, и на-чинает быстро мять глину, придавая ей форму моего тела.
- Ваш брат передал мою просьбу?
- Да.
- Вы согласны?
- Пожалуй, да. Я понимаю, что согласившись позировать, не могу капризни-чать. У меня будет только одно условие.
- Какое?
- Мы должны быть в студии только вдвоем.
- Этот бездельник не приблизится к дому на сто метров. Вас это устроит?
-  Вполне!
- Тогда завтра, и сразу для двух скульптур!
Несмотря на то, что я с детства не стесняюсь своего тела, ведь полуобнажен-ность партнеров по танцу и рискованные поддержки приучили к сознанию, что ра-бота есть работа, снимать с себя купальник при мужчине приходится с внутренним усилием.
- Вы не так хрупки, как кажетесь в одежде, отлично!
Он начинает быстро работать, подходя иногда, чтобы нащупать мышцы на-пряженной спины и ног.
- Не опирайтесь второй ногой! - просит он.
Для отдыха я откидываюсь на стуле в позе нереиды. Никколо работает, как бешеный. Стук в дверь заставляет нас обоих вздрогнуть.
- Ну, что еще! - взревывает он.
- Уже три часа, я приготовил обед, - доносится из-за двери.
Я натягиваю купальник и мы идем есть. Я, в основном, ем овощи, виноград и маслины, которые очень люблю. Джим с беспокойством вглядывается в меня:
- Никколо, ты бессовестно эксплуатируешь Софи, она даже побледнела!
Тот отмахивается. Он не отпускает меня до вечера. Я  так устаю, что у меня подрагивают мышцы. На яхте Джим сразу ведет меня в каюту и предлагает отдох-нуть. Я ложусь и под легкое покачивание и журчание воды неожиданно засыпаю. Когда я открываю глаза, вижу, что он сидит напротив и смотрит на меня.
- Прости, я заснула!
- Тебе что-нибудь снилось? - спрашивает он.
- Нет, - смущенно отвечаю я, не могу же я признаться, что мне снилась наша прогулка в гондоле по Большому каналу в Венеции. Я выхожу из каюты и в изум-лении смотрю на него: мы стоим у причала напротив моего дома.
- Мы давно здесь?
- Больше часа. Мне было жаль тебя будить. Софи, а тебе не кажется, что я достоин награды за свое стоическое терпение?
Я удивленно поднимаю брови, а он берет мое лицо в ладони и целует. Я в та-ком оцепенении, что даже не протестую, но потом все же беру себя в руки и от-страняюсь.
- Джим, я бы не хотела давать повод думать, что поощряю это!
- Нет, моя дорогая, ты не поощряешь. В этом я могу дать клятву! - и он засме-ялся, - Никколо дает послезавтра тебе день отдыха. Хочешь куда-нибудь отправить-ся?
- Да, я ведь ничего еще не видела толком.
- Так давай слетаем в Афины?
- На один день?!
- Мы выпросим два! Поговори с синьорой Фарнези. И выспись как следует!
За ужином я все рассказываю Наталье. Ах, Паоло, как мне тебя не хватает! Наталья считает, что  это большая удача и мне нужно ехать.
- Сонечка, я очень рада! Лучше бы он был богат, но он, судя по всему, хорошо образован и воспитан.
- О Господи, тетя! Какое это имеет значение! Я уеду через неделю и все.
- Как знать, Сонечка, наши судьбы пишутся на небесах!
- Ну, ваша-то точно! Но вряд ли кто-то озаботится моей судьбой. Я всегда плыву по течению.
На другой день мы также напряженно работаем с Никколо, наконец он меня отпускает на два дня. Два дня в Афинах мне кажутся сказкой. Мы едем к Акрополю, и я хожу и хожу между колонн Парфенона, от статуи к статуе в музее Акрополя, по-том мы бродим по Агоре. Наконец я выбиваюсь из сил. Джим ведет меня в ресто-ранчик, кормит, и после второй чашки кофе я прихожу в себя и с новыми силами устремляюсь в Национальный музей. Остановившись у очередной Коры, я призна-юсь:
- 3наешь, мне хочется провести по ней руками. Складки ткани такие натураль-ные, что кажется - прижмешь руки к талии и почувствуешь тело.
- Мне тоже хочется, - признается он, - но мне проще!
Он тут же сжимает руками мою талию и проводит ими вниз к бедрам. Я шле-паю его по рукам. Наконец я заявляю, что больше не могу воспринимать очередные отбитые руки и головы.
- Что теперь будем делать?
- Пошли, сейчас увидишь!
Он выводит меня из прохлады музея на палящее  солнце. Я должна признать-ся, что переношу жару в Афинах хуже, чем на островах. У входа на улице нас ждет машина. Мы усаживаемся, Джим разговаривает с шофером по-гречески. Машина вырывается из раскаленного города и несется по дороге, мимо оливковых рощ, по живописной равнине Аттики.
- Куда мы едем? - интересуюсь я.
- В Фивы.
Меня так разморило от жары, что я засыпаю, привалившись к плечу моего спутника. От громкого гудка машины, сигналящей двум осликам, что бредут по до-роге впереди, я просыпаюсь и спрашиваю, где же Фивы.
- Давно позади. Спи еще. Мы, собственно, едем в Дельфы.
Я задыхаюсь от возмущения: - Это что, похищение?
Он смеется и притягивает мою голову на плечо:
- Ты хотела бы провести еще один день в Афинах, в этой жаре?
- Нет, это слишком тяжело, спасибо, - бормочу я и снова засыпаю.
Просыпаюсь я от прохлады, льющейся  в открытые окна машины. Мы едем по горной дороге и это настолько красиво, что я высовываюсь из окна, стараясь охва-тить глазом всю величественную панораму гор.
- Вон там, впереди - Парнас. У его подножия и расположено святилище Дель-фийского оракула. Завтра с утра мы пойдем туда. Хочешь узнать свою судьбу?
- Нет! - быстро говорю я, Джим смеется.
Мы въезжаем в Дельфы уже в сумерках. Улица уступами уходящих к горе до-мов огибает подножие. Машина останавливается у ограды. Мы входим и через темный сад поднимаемся к дому, заплетенному виноградом. Большая терраса зани-мает его половину, на нее выходят двери двух комнат. Стены большой, в которую мы заходим, завешаны полками с книгами, кипами нот, керамикой, посередине стоит рояль. Маленькая представляет собой аскетическую спальню мужчины с уз-кой кроватью и шкафом у дальней стены.
- Хочешь принять душ? - спрашивает Джим и ведет в пристройку, где устрое-на душевая и туалет, - Я принесу тебе полотенце.
Когда я стою под струями прохладной воды и с наслаждением смываю с себя пыль и жару Афин, дверь приоткрывается, и он кладет на табурет полотенце.
- Я принес тебе халат. Все в порядке?
- Да! - кричу я сквозь шум воды, надеясь, что меня за прозрачной шторкой не видно, даже если он и посмотрел. Но вдруг осознаю, что мне этого очень хочется. Я так устала терзаться мыслью о моем “Венецианском позоре” и о том, узнал меня Джим или нет, что хочу уже, чтобы это как-нибудь разрешилось и принесло успо-коение. Он мне ужасно нравится, это я поняла давно. Может, Паоло прав, когда со-ветует не раздумывать долго. Когда я выхожу в коричневом махровом халате с мо-нограммой, пахнувшем мужским одеколоном, Джим подводит меня к спальне:
- Твои вещи здесь, это твоя комната, приводи себя в порядок. Я быстро в душ. Потом пойдем поужинаем в отель.
Я спешно расчесываю волосы и чуть-чуть подкрашиваю глаза. Лицо такое за-горелое, что пудра неуместна. Не успеваю одеться, а Джим зовет уже выпить снача-ла кофе:
- Иди, как есть, потом оденешься, остынет!
Я сижу на диванчике с чашкой кофе, в которую он плеснул бренди, Джим, устроившись напротив, пристально меня рассматривает.
- Что-нибудь не так? - не выдерживаю я.
- Нет, все в порядке, я просто задумался. Я живу здесь один и вдруг в моем халате, так по-домашнему - женщина, о которой я мечтал! - я опускаю глаза на за-румянившемся лице, - Больше всего мне в тебе нравится застенчивость юной де-вушки. Иди одевайся, пойдем ужинать.
Джим ведет меня по тускло освещенной улице к яркому пятну отеля, столики выставлены прямо на площадку под деревья, в которых горят разноцветные фона-рики. Он заказывает мне овощи и фрукты, себе мясо, зажаренное на шампуре, как наши шашлыки, и очень сладкое и необыкновенно вкусное мускатное вино. Я тя-нусь вилкой к его тарелке:
- Можно я возьму кусочек?       
Он ставит тарелку между нами и мы едим из нее оба, я - чуть-чуть, он все ос-тальное. “Объеденье!” - восклицаю я в конце и мы оба смеемся. Неторопливо пьем еще вино и кофе, я наслаждаюсь жизнью. Потом мы медленно идем в сторону Пар-наса, и вдруг за деревьями появляются величественные развалины, подсвеченные прожекторами. Стройные колонны устремляются в столбах света в темное небо, и у меня наворачиваются  слезы от нахлынувшего восторга. Только тут я до конца осознаю, что стою в сердце Эллады, к которому три тысячи лет идут прикоснуться люди, ожидая кто совета, кто поддержки, кто обещания ума, или богатства, или счастья.
- Как ты счастлив, наверное, что живешь здесь! - говорю я.
- Хочешь тоже здесь жить, со мной? - притягивает меня к себе Джим.
Я закрываю ему рот рукой, но он, поцеловав ее, отводит в сторону и легко це-лует сначала в глаза, лоб, щеки, потом в губы, нежно и крепко. Я задыхаюсь и пере-стаю сопротивляться, отдавшись красоте момента. Когда совсем не хватает дыха-ния, мы отрываемся друг от друга и медленно идем к дому, Джим придерживает меня за талию. Дома, подведя к спальне, он еще раз целует и желает спокойной но-чи.
- Не закрывай дверь, будет не так жарко. Я устроюсь на террасе.
Я ложусь на кровать, восхищаясь его порядочностью, и думаю, что может и не оскорбилась бы, если он... Я закрываю глаза и проваливаюсь в сон. Утром меня будят тихие шаги по террасе, запах кофе, стук чашки о блюдце, накидываю его ха-лат и выхожу, щурясь на солнце из затемненной комнаты.
- Иди сюда, дорогая, выпей кофе.
Джим успел сбегать за свежими булочками, на столе стоит апельсиновый сок, кофе и виноград. Я подсаживаюсь, пью сок, отщипываю виноград, откусываю бу-лочку и, откинувшись на спинку дивана, наслаждаюсь кофе.
- Ты хорошо отдохнула, Софи? - улыбается мне Джим, - допивай кофе, я про-смотрю почту и пойдем осматривать все, что тут можно посмотреть.
Я наблюдаю, как он вскрывает конверты, одно письмо он внимательно читает и откладывает в сторону.
- Вот черт, мне предлагают концертное турне через два месяца. Придется сле-тать дня на два в Лондон, уточнить программу. Как некстати!
- Да, Никколо не обрадуется! – улыбаюсь я.
- Я тоже  не рад, не хочу от тебя улетать, и так мало осталось до твоего отъез-да!
Я ухожу одеваться и мы отправляемся в город осматривать храм Аполлона, сокровищницы, театр. Я спускаюсь по скамьям-ступенькам на сцену и, встав на са-мую середину, читаю цветаевское “Послание Федры”:
Ипполиту от Матери - Федры - Царицы - весть,
Прихотливому мальчику, чья красота, как воск
От державного Феба, от Федры бежит... Итак,
Ипполиту от Федры: стенание нежных уст.
Утоли мою душу! (Нельзя, не коснувшись уст,
Утолить нашу душу!) Нельзя, припадая к устам,
Не припасть и к Психее, порхающей гостье уст...
Утоли мою душу: итак, утоли уста.
Ипполит, я устала...
Мой тихий голос подхвачен вверх и, грохоча, возвращается к нам. Я замолкаю и закрываю уши, зажмурившись, мне кажется, что меня слышит весь город. Джим опускает мои руки и спрашивает:
- Что ты читала?
- Это очень трудно перевести. Это письмо Федры - Ипполиту. Она умоляет о поцелуе, потому что когда целуют губы - целуют душу. Она устала и измучена лю-бовью.
Он тихо и серьезно просит:
- Поцелуй мою душу, Софи! - и я, привстав на цыпочки, целую его, - Спасибо, - шепчет он, - Как красиво звучит это на твоем языке - как воркование голубки.
- Я думаю, она и была воркующая голубка. Она была молода, Тезей, у которо-го было к тому времени 50 детей от разных женщин, женился на ней по политиче-ским соображениям, убив предварительно мать Ипполита, царицу амазонок. Она влюбилась в молодого сына, а не в старого отца, но не идет его соблазнять, а пишет ему письмо и умоляет излечить от страданий. А он врывается к ней и начинает об-винять во всех смертных грехах. Я думаю, она повесилась не столько из страха пе-ред мужем, сколько от разбившихся иллюзий. Ей незачем стало жить. Вообще, все греческие мужчины не отличались порядочностью и тонкостью чувств. Зато какие женщины! Медея, Федра, Антигона. А Цирцея! Вот кого до сих пор боятся все мужчины! Что ты можешь сказать по этому поводу?
- Ты думаешь, этого испытания не может выдержать ни один мужчина?   (*В резуль-тате испытания Цирцеи большинство мужчин превращалось в животных, в основном - в свиней).
Я засмеялась: - Ну, в то время - точно ни один, сейчас - не знаю. Вам видней!
Мы идем в музей смотреть знаменитого Возничего**, потом бродим по Пар-насу, поднимаясь все выше и выше по сухим, источающим жар камням, пока я не сажусь в изнеможении:            (** Возничий - античная скульптура, предположительно Аполлон)
- Я умираю от жажды! Больше всего мне сейчас хочется оказаться в море как раз посередине между Итакой и Кефаллинией.
Он смеется и увлекает меня навстречу шумящим серебристым оливам, широ-ким потоком стекающим вниз по долине. Мы спускаемся и проходим опять через полукруглую чашу амфитеатра. На сцене Джим говорит несколько фраз на грече-ском, очень звучных и красивых. Я вопросительно смотрю на него:
- Что ты сказал?
- Я благодарил богов.
- За что? - но он только улыбается.
После обеда мы на той же машине едем дальше, спускаясь постепенно к морю в Мессалонги, и там садимся в самолет. Мы добираемся к вилле Фарнези до темно-ты. Расцеловавшись с Натальей, я иду проводить Джима на яхту и заодно искупать-ся. Мы погружаемся в прохладную воду, я от наслаждения тихо смеюсь и медленно плыву вперед, пока Джим не останавливает меня:
- Осторожней, там дальше течение! Хотя я бы хотел, чтобы нас унесло куда-нибудь вместе.
Мы плывем к берегу, который уже покрыт тенью, и в сгущающихся сумерках Джим опять берет меня на руки и выносит на берег.
- Прощай, до завтра! - он добавляет несколько слов по-английски, которые я не понимаю - Я целую твою душу!
Он легко целует меня и ставит на песок. Я стою и смотрю, как яхта тихо от-плывает под парусом, а потом иду к Наталье, которая ждет от меня отчет о путеше-ствии.
На другой день Никколо рвет и мечет после известия, что осталось только два сеанса. Он немедленно начинает работать, бросив нетерпеливо - “Раздевайся!”. Мы делаем только короткий перерыв на обед, даже не идем купаться.
- София, оставайтесь у меня ночевать, слишком много времени уходит на до-рогу! - и он идет к телефону звонить Наталье.
Мы работаем допоздна. Я так устаю, что у меня нет сил спуститься к морю искупаться.
- Хочешь, я отнесу тебя на руках? - спрашивает Джим, но я отказываюсь:
- Я могу заснуть прямо в воде.
Я засыпаю, едва коснувшись подушки, но во сне у меня еще долго подраги-вают мышцы ног. Мне снится, что я поднимаюсь на Парнас, мне надо добраться до самой вершины, где ждет Джим, и если я не успею, он улетит прямо с вершины в Лондон. И я иду, и иду всю ночь, и так и не могу добраться до этой недоступной вершины. Утром я просыпаюсь с чувством утраты и печали. Мы быстро завтракаем, Никколо просит не терять времени. Я стою, уже не замечая усталых ног. Никколо  не нравится выражение моего лица и он просит Джима играть что-нибудь эмоцио-нальное. Тот играет Шопена, сонаты Бетховена, потом что-то очень красивое и не-знакомое. Никколо очень доволен. Он старается закончить “Нереиду”. Наконец он замечает мое побледневшее лицо.
- Ладно, София, одевайтесь, все равно этого мало. Эх, еще бы неделю! - и он кричит в дверь Джиму: - Принеси выпить что-нибудь, покрепче и побольше, и ко-фе!
Я вяло натягиваю на себя сарафан и падаю в кресло. Джим приносит стаканы с коньяком и, опустившись перед  моим креслом на колени, заставляет выпить все. Я пью, морщась и запивая коньяк крепким кофе.
- Никколо, ты зверь, ты чуть не убил ее!
Я сижу тихонько в кресле, приходя в себя, потом подхожу и впервые смотрю на себя со стороны. Обе скульптуры такие разные. Менада несется в бешеной пля-ске с вдохновенно закинутой головой, вся изогнутая, как лук, напряженная и неис-товая. Нереида, всплыв из ажурной пены, открывшей ее тело до талии, блаженно прижав левую руку к груди, правой тянется к следующей волне, запрокинув лицо к небу с чувственной и нежной улыбкой на приоткрытых губах. Джим стоит сзади, приобняв меня за плечи, и тоже всматривается в их лица.
- Неужели это я?! - спрашиваю удивленно у Джима, - Этого не может быть!
- Это ты, дорогая! - подтверждает Джим.
- Это еще не закончено. Надо работать и работать! - ворчит Никколо, - София, когда вы приедете в следующий раз? Скоро?
- Я не знаю, - пожимаю я плечами, - может быть - никогда, может быть - сле-дующим летом.
- Хорошо, я поговорю об этом с синьорой Фарнези. Отвези ее домой, Джим, я еще поработаю.
 При прощании я благодарно целую Никколо в щеку повыше бороды, он тре-плет меня по плечу:
- Спасибо, девочка, я рад, что тебя принесло море!
Мы идем к яхте. Джим, со словами: “Ты так измучена!” - подхватывает меня на руки, несмотря на мои протесты, и несет вниз к морю. На яхте он спрашивает:
- Хочешь поспать?
- Нет, я уже вполне пришла в себя!
Я сажусь на скамеечку и наблюдаю, как он ставит парус. Наконец, он ловит ветер и, закрепив парус, подсаживается ко мне.
- Сколько дней у тебя осталось?
- Дней семь. Я не знаю, на какое число Паоло возьмет для меня билет. Он должен за мной прилететь.
Парус начинает хлопать, и Джим убирает его. Яхта тихо покачивается на вол-нах. Мы сидим, глядя на чернеющую вдали полоску берега.
- Софи, - говорит Джим, - Софи, я не хочу тебя терять! Эта поездка в Лондон так не нужна сейчас! Я боюсь, что ты опять исчезнешь, как в Венеции!
Я изумленно вскидываю голову, а потом кричу в гневе:
- Ты знал! Ты обманул меня! Ты знал, что это я, и не сказал мне! Какой стыд, ты смеялся надо мной! - Джим, улыбаясь, протягивает ко мне руки, но я кричу, - Не подходи ко мне! - и пытаюсь увернуться от него.
Бежать на крошечном суденышке просто некуда, и тогда я перешагиваю через поручни и, прыгнув в воду прямо в сарафане, быстро плыву прочь, лишь бы он не видел моего отчаянного лица. Я слышу, что Джим прыгает вслед за мной. Он быст-ро догоняет меня и хватает в объятия, от которых мы все время погружаемся в во-ду. Я умоляюще прошу: “Пусти же меня, пусти!” - но он  крепко обнимает за талию и увлекает к яхте. Джим помогает мне забраться по веревочной лесенке, отводит в каюту и протягивает сухую футболку: “Переоденься.” К счастью, у меня в сумке су-хой купальник. Я надеваю поверх него футболку и сажусь на койку, спрятав лицо в руках. Мне невыносимо стыдно. Джим спускается в каюту и садится рядом.
- Софи, ты действительно думала, что я тебя не узнал?!
- Я надеялась на это. Мне так стыдно!
- Чего, глупая?
- Ты все время думал, что я легкомысленная и доступная! Такой позор! Я сама не знаю, что на меня тогда нашло. Паоло и Елена убеждали, что на карнавале все дозволено, я была уверена, что меня никто не узнает. Да и кто мог узнать? Я прие-хала на десять дней из другого мира. Когда я увидела тебя здесь, я чуть не умерла! Я молила бога, чтобы ты не узнал меня. Ты меня презираешь?!
- Глупенькая девочка, я тебя обожаю! Ты даже не представляешь, чего мне стоило сдерживаться! Я сходил с ума! А когда ты не пришла в Венеции?  Я обходил отель за отелем в надежде тебя найти!
 Тут он начинает меня целовать, так тихо-тихо, чтобы не спугнуть, пока я не вздыхаю судорожно, как после рыданий. Джим обнимает меня и поглаживает, ус-покаивая. Мы долго сидим, рассказывая друг другу наши переживания, и целуемся без конца. Наконец он говорит:
- Я бы не отпускал тебя ни на минуту, но завтра мне нужно лететь в Лондон, а тебе необходимо как следует отдохнуть. Придется плыть дальше!
Парус он не ставит, а заводит мотор, и мы быстро приближаемся к берегу. На прощание он спрашивает меня:
- Ты выйдешь за меня замуж?
- Давай поговорим  об этом потом.
- Хорошо, через два дня. Я увезу тебя на середину моря, чтобы ты не могла больше ни убежать, ни уплыть от меня!
На следующий день все мои романтические мечты рушатся. Приезжает Паоло.
- София, я за тобой! У меня только два дня. Потом собрание вкладчиков. Зав-тра мы улетаем!
Я в растерянности, но потом решаю - пусть будет все, как есть: все равно ни-чего хорошего из этого не получится, так зачем душу травить! И я спокойно улы-баюсь Паоло:
- Отлично, завтра летим! 
На прощанье я все-таки говорю Наталье: - Должен прийти Джим Тасборо, те-тя, скажи ему, что я постараюсь приехать в следующем году, тогда мы и поговорим. И пусть передаст привет синьору Кастеллини.
- Конечно, моя девочка! Я все ему расскажу, - обещает она.
В самолете, набирающем высоту, Паоло берет меня за руку и просит:
- Ну, расскажи все, что было без меня.
Я начинаю, но слезы наворачиваются на глаза. Он обнимает меня за плечи:
- Ну, что ты, неужели это так серьезно?
Я киваю головой. Успокоившись, я все рассказываю.
- София, это замечательно. Он тебя обязательно найдет! Теперь он знает, кто ты и откуда. Я сам его разыщу, и мы поговорим. Не переживай, все будет хорошо, я позабочусь об этом.
Я надеюсь, что не застав меня на острове, Джим позвонит мне во Флоренцию. Я весь день, пока  Паоло заседает на своих советах директоров, просидела дома у телефона, но позвонила только Наталья с пожеланием счастливого пути. Позднее я узнала, что подписание контракта на турне задержалось,  Джим вернулся из Лондо-на на три дня позже. Встретившись с Натальей, он стал звонить во Флоренцию, ко-гда нас уже там не было. На другой день Паоло увез меня в Милан.
- Я решил подсластить пилюлю. До отлета мы еще раз  сходим в оперу.
 Я покорно соглашаюсь. Мы слушаем “Норму” Беллини и еще раз “Травиату”. Это примирило меня с жизнью. Вытирая слезы после заключительной арии Вио-летты, я сказала:
- Знаешь, Паоло, счастливой любви, наверное, не бывает. Надо находить кра-соту в неудаче.
- Ты что, а мама с отцом?
- Ну, это бывает один раз на миллион. Нам, простым смертным, так не пове-зет.
- Выброси эти мысли из головы! - встряхивает он меня, - У тебя все будет хо-рошо! Я притащу его  к тебе за волосы, если надо будет!
Я засмеялась: - Спасибо, Паоло, ты самый лучший! Когда ты приедешь зимой, я найду тебе самую красивую девушку в жены.
- Если бы у тебя была сестра-близнец, я с удовольствием бы на ней женился.
- Глупый, она тоже была бы тебе сестрой!
- Ты разбиваешь мои мечты!
- Нельзя так опасно мечтать. Впрочем, хочется всегда недоступного. Ну что, например, может быть общего у меня с англичанином! Мы на разных полюсах.
Возвращение домой на этот раз далось труднее. За два месяца я привыкла жить в мирке, центром которого была я сама. Все - Паоло, Никколо, Елена, Джим признавали за мной право на исключительность. Я интересовала их как личность, и то, что дома было неудачливой заурядностью, там, в их глазах, сверкало, как отмы-тый от пыли бриллиант. То волшебство, которое  сотворил Никколо, разглядев во мне совершенно несвойственное в повседневной жизни состояние души, дало об-ратный эффект и я уже чувствовала в себе и способность неистовой страстной са-моотдачи, и мечтательную томность предчувствия любви. Я возвращалась в старую жизнь новым человеком и что теперь будет со мной, - не знала. Я всегда считала себя человеком разумным и постаралась взять себя в руки и спокойно отодвинуть происшедшее назад, в область воспоминаний, чтобы жить дальше, как и жила до этого. Иногда мне снился Джим.
К декабрю будничные хлопоты и работа начали стирать из памяти мою лет-нюю одиссею, и я была занята в школе - подготовкой к Новогоднему смотру дет-ской самодеятельности, дома - бесконечными обсуждениями, как мы будем прини-мать гостей из Италии, чем угощать, что показывать. Бабушка Лена от хлопот даже заболела, и я часто  навещала ее, помогая по хозяйству. Как-то само собой я все ей рассказала про Джима и она, глядя на меня старчески светлыми глазами, сказала:
- Все в руках божьих, Сонечка. Теперь не те времена, может, и тебе повезет еще.
Наконец приехали Наталья и Паоло. Елена ожила и помолодела от счастья. Моя бабушка, мама и тетя Надя не могли насмотреться на них, бедный Паоло за-хлебывался в волнах восхищения его красотой и достоинствами. Ему нужно было сразу после Нового года лететь обратно. Он не отпускал меня ни на шаг, спасаясь за моей спиной от родственной любви, пошел даже в школу посмотреть на мои уроки. Там он и встретил нашу молодую, только что из института, учительницу ма-тематики Риту, очаровавшую его светло-русой косой. “Да, русские женщины - это невероятное чудо!” - обалдело приговаривал он. То, что весь наш женский учитель-ский коллектив потрясен его красотой, было неизбежно. После этого мы везде хо-дили уже втроем.
- Сегодня, милые девушки, мы идем в Филармонию. Там должен быть один мой знакомый.
Вечером мы отправляемся на концерт проходившего в эти дни фестиваля “Русская музыкальная зима”. Паоло отходит за программкой, потом, пропуская нас с Ритой на наши места, шепчет мне:
- Смори, как интересно: Тасборо, в общем, довольно редкая фамилия, правда? - и передает мне программку.
- Джеймс Тасборо, “Симфоническая фантазия” - читаю я, - Но ведь здесь “Джеймс”?
- Дурочка, это полное имя. Слушай!
Я слушаю и узнаю лейтмотив, под который позировала Никколо. В мечтах уношусь в те дни, и, когда концерт окончен, все еще оцепенело сижу, не в силах справиться с собой. Рита с любопытством смотрит на меня, но Паоло уводит ее за собой со словами:
- Приди в себя, мы пока возьмем наши пальто.
Я сижу, прикрыв глаза рукой, пока последние зрители покидают зал. Впервые за эти полгода на меня накатывает  отчаяние утраты. Я начинаю понимать, как тя-жело было все эти месяцы делать вид, что ничего не произошло. Встаю, глубоко вздохнув, все еще сердясь на Паоло за то, что, желая сделать мне приятное, он не-вольно причинил мне такую боль, и иду к выходу. В дверях меня догоняет голос, от которого вдруг подгибаются ноги:
- Здесь ты от меня не сбежишь! Я приехал, чтобы жениться на тебе.
Знакомые руки обвивают меня надежным и ласковым кольцом. Я, уткнувшись в него, плачу от счастья и облегчения и только приговариваю, мешая русские и французские слова:
- О, Джим! Я так люблю тебя! Джимми, дорогой, я так тебя люблю!


СКАЗКА     ВТОРАЯ
Призрак Оперы

И все-таки - что ж это было ?
Чего так хочется и жаль?
Так и не знаю: победила ль?
Побеждена ль?               
          М.Цветаева

-Ах, мама, я ни за что не поверю, что вы не целовались. Как это можно!
-Глупенькая, вот и можно! Разве это главное? Мы любили друг друга.
-Сказки для маленьких детей. Что же вы делали?
-Мы танцевали, слушали музыку, ходили на каток. Знаешь, я хорошо каталась на коньках, но у меня были слабые связки и ноги очень быстро уставали. Серж са-моотверженно взял меня под свое покровительство. На катке всегда был рядом, стоило ему заметить, что мне больно - он тут же буксировал меня в павильон от-дохнуть, угощал кофе, кока-колой, мороженым, помогал снять коньки, садился пе-редо мной на пол и массировал ноги, пока я пила. Это было очень трогательно, од-ноклассники даже не смеялись над ним, - Елена задумчиво улыбается, не замечая иронического взгляда дочери, - По-моему, они завидовали нам. Однажды они в шутку повесили ему на шею огромную медаль на такой толстой ржавой цепи. На медали было написано: ”Горячая любовь топит лед”. Он очень гордился этим.
-А ты?
-И я тоже, дорогая. Такая преданность всегда приятна девушке, а уж если она тоже влюблена, то для нее это лучшее доказательство его чувства. Мы были в клас-се на особом положении как иностранцы, правда, Серж отлично говорил по-французски, он жил в Брюсселе уже пять лет. Я пришла учиться в эту школу в че-тырнадцать лет, в восьмой класс, но по-французски говорила плохо, знаешь, как учат в нашей школе. И Серж сразу стал мне помогать. После  школы он приглашал меня в отцовский ресторан, его мать на кухне кормила нас спагетти или пиццей. Она была отличной кулинаркой, как все итальянки. И я ей нравилась. Однажды я показала ей,  как делают у нас пельмени. Оказывается, в Италии есть похожие на них равиоли, но с другой начинкой.
-Подожди-ка, так он был итальянец?
-Да, его отец приехал из Милана и открыл итальянский ресторан. Собственно, и звали его не Серж, а Серджио. Он начал учить меня итальянскому языку, чтобы можно было переговариваться и никто больше не понимал.
-Странно, и он так тебя ни разу не поцеловал? Даже при прощании?
-У нас не было прощания, мы не знали, что расстаемся навсегда. Он с мате-рью уехал в Милан к заболевшей бабушке, а тут родители решили после отпуска не брать меня с собой на три месяца, до окончания контракта, чтобы я закончила шко-лу дома. Так мы и не попрощались.
-Печально! Но первая любовь ведь всегда несчастная, потому что тогда она была бы и последней. Ну, я опаздываю!
     Катя целует мать и убегает на дискотеку. Елена рассеянно вешает в шкаф дочкину разбросанную одежду и садится на диван. Катины вопросы разбудили па-мять, и она начинает вспоминать свою юность, по счастливому стечению обстоя-тельств проведенную в Бельгии, где ее родители работали три года в посольстве по контракту, отец - шофером, мать - уборщицей.
 Елена помнит, что вначале она не обращала внимания на мальчика, который выглядел моложе ее, маленький, подвижный, черноволосый, с удивительными жи-выми синими глазами. Она была ошеломлена новыми впечатлениями, свободными отношениями между учителями и учениками, даже тем, что в школе все были оде-ты, кто во что хотел. На уроках она напряженно слушала преподавателей, с трудом преодолевая сложности с языком. Вот тут он и подошел к ней с предложением по-мочь. После уроков он повторял ей все, медленно и долго разъясняя непонятные моменты. Именно благодаря нему Елена стала свободно говорить по-французски. Когда они подружились, Серж научил ее говорить по-итальянски, а она его - не-множко по-русски.
     До пятнадцати лет Елена была рыжеволосой толстушкой с очень светлой кожей, Серж выглядел как мальчик-с-пальчик рядом с ней. В школе привыкли ви-деть их вместе. Но вот Елена  вошла в класс после летних каникул и все удивленно уставились на нее: ее детская пухлость превратилась в округлые формы прелестной девичьей фигуры, темно-рыжие, как у Тициана, вьющиеся волосы сияли  ореолом вокруг нежного овала лица с прозрачной белой кожей и неожиданно темными со-болиными бровями и ресницами, в обрамлении которых серо-зеленые глаза каза-лись еще ярче. Она прошла к своему месту и застыла в таком же изумлении: Серж, поднявшийся ей навстречу, был на пол-головы выше ее. На школьных вечеринках ее наперебой приглашали танцевать, но тут Серж дал всем понять, что Елена - его девушка. Их так привыкли видеть вместе, что никому не приходило в голову пы-таться завоевать ее, отбив у Сержа. Они проводили все свое свободное время вдво-ем, даже если были в шумной компании одноклассников. У них была одна общая страсть - музыка. Серж любил оперу, Елена любила слушать все подряд. У него был хороший проигрыватель, и чаще всего они, сделав быстро уроки, сидели молча, слушая пластинки, иногда втроем с младшей сестрой Сержа Стефанией, которая  обожала музыку и чудесно пела.
     Елена звала Сержа по-русски Сережей, а он, услышав однажды, как мать позвала ее: «Лёля», называл так, когда никто не слышал. Это для других она была Элен. Внешне они оставались  друзьями, как и раньше, но Елена так привыкла, что он был всегда рядом и так предан ей, что уже не представляла, как бы она жила без него. Строгие правила жизни в посольстве не касались Елены, она старалась как можно меньше бывать на глазах у взрослых, родители были заняты допоздна и до-веряли ей. Серж вечером провожал ее домой.  Зимой они все время проводили на катке или слушая музыку.
     Он не позволял себе вольностей, как другие одноклассники, но иногда они встречались глазами и Елена чувствовала, как румянец заливает ее щеки. Между ними возникали какие-то особые токи. И если у нее вдруг кровь горячей волной проходила по телу и в груди оставался теплый пульсирующий комок, Елена огля-дывалась на Сержа и точно знала, что он чувствует то же. Самыми блаженными были прикосновения, которые дарили им удивительные ощущения. Они не торопи-лись, словно у них впереди была целая жизнь вместе. Во время танцев на вечерин-ках он держал ее за талию и она чувствовала, как его рука нежно касается ее тела, она ощущала ее через свитер, словно была обнажена. Однажды Елена закинула ему на плечи обе руки, а он крепче прижал ее к себе. Елена подняла голову и встрети-лась с его сияющим взглядом. Они оба улыбнулись. В самой шумной компании они всегда выглядели вдвоем, как на необитаемом острове. С каждым разом руки Еле-ны сами собой сближались на его плечах, пока не сомкнулись  у него за спиной, коснувшись шеи. Это было новое ощущение, и они его запомнили, насладившись новизной. И вот она осмелилась  провести рукой по его шее и погрузить пальцы в его длинные черные волосы. Она почувствовала, как он затаил дыхание, его глаза были закрыты. Она убрала руку, но иногда делала так еще, мимолетно ласково ка-саясь пальцами его головы.
     Серж давно уже помогал ей с ее непослушными волосами, когда нужно было быстро убрать их на катке под шапочку или, наоборот, расчесать после бас-сейна. Волосы у Елены были мягкие и вились до самого пояса. Она убедила мать, что в Бельгии никто не ходит с косами в школу, но та заставляла ее завязывать во-лосы на затылке в хвост. Выйдя из дома, по дороге в школу Елена встречала Сержа и тот быстро помогал причесать их, развязав бант. С ее волосами любила возиться Стефания, делая ей разные прически, пока они слушали музыку или разговаривали. Соорудив очередную невообразимую мешанину из локонов, бантов, косичек, она убегала, и тогда Серж аккуратно расплетал прядки, легко касаясь их расческой. Елена не любила свои волосы. Ей хотелось, чтобы они были тяжелыми, длинными, прямыми, такие были в моде в то время, но Серж утешал ее, говоря, что таких как у нее волос  нет больше ни у кого.
     Весной они любили бродить, открывая все новые улочки в старом городе, площади, окруженные со всех сторон узкими и высокими домами, стоящими вплотную и не похожими один на другой, ухоженные садики, зажатые между дома-ми. Нежная весенняя зелень деревьев давала ощущение интимной обособленности посреди шумного города, и они подолгу сидели на скамейке, разговаривая. Серж по кусочку скармливал Елене  шоколад и улыбался, когда она губами брала их у него из рук. Улыбка у него была обворожительная и однажды Елена, не удержавшись, потрогала его губы пальцем, быстро очерчивая прихотливую линию рта. Он удер-жал ее руку, прижавшись к ней губами, но увидев ее испуганные глаза, тотчас же отпустил.
     В день ее шестнадцатилетия Серж уговорил свою мать устроить у них ве-черинку в честь  Елены. Елена была так счастлива в этот день! Ей показалось со-вершенно естественным положить во время танца голову ему на плечо. Когда Серж наклонился к ней  и его щека коснулась ее щеки, она почувствовала словно ожог в этом месте. Ей показалось, что она теряет сознание от ощущения блаженной тепло-ты его кожи, но он крепко прижимал ее к себе, поддерживая. Елена чуть повернула голову, и ее губы коснулись шеи Сержа, уловив бешеный ритм пульса. ”Лёля!” -услышала она его шепот  и спросила почти беззвучно: ”Что?”, но Серж только по-вторил еще раз так же тихо: ”Лёля!” Ей больше и не надо было. Елена и так знала, что он хотел ей сказать. Вдруг раздались крики, смех и свистки, и они, оглянув-шись, увидели, что давно стоят в обнимку посреди комнаты, а танец уже закончил-ся. Смущенно улыбаясь, они разошлись, но во время следующего танца Елена опять положила голову ему на плечо. В тот день он подарил ей пластинки с оперой Беллини, где Норму пела Мария Каллас.
-Где бы ты ни слушала “Каста дива”, ты будешь вспоминать меня.
И правда, даже сейчас, через двадцать лет, при первых звуках знаменитой арии Елену захлестывала горячая волна, словно опять его щека прижималась к ней. Накануне его отъезда в Милан, они слушали “Травиату”, сидя на диване и взявшись за руки. Во время последнего акта, который всегда волновал Елену до слез, Серж одной рукой обнял ее и прижал к себе, а она опять положила голову ему на плечо  и не отстранилась, когда вошла Стефания, тут же начавшая подпевать Виолетте сво-им красивым, сильным сопрано.
-Ах, Серджио, скорей бы к тебе вернулся голос! – воскликнула Стефания, за-кончив арию, - Знаешь, Элен, у него был голос, как у Робертино Лоретти, но сейчас он поет, как охрипший петух. Когда голос установится, может, он опять будет петь со мной!
Елена удивилась. Она никогда не слышала, чтобы Серж пел.
-Болтушка, - засмеялся он, - может, у меня и не будет голоса.
-А тебе бы хотелось петь? - спросила Елена.
-Конечно, я хотел бы петь в опере. Я стал бы знаменитым певцом и ты прихо-дила бы в театр слушать меня.
-И меня! - закричала Стефания.
-Тебя - обязательно! - улыбнулась Елена, - Договорились, на первый свой спектакль пригласите меня. Но, скорее всего, мы больше никогда не увидимся, - она почувствовала, как Серж сжал ее плечо, - Я через пять месяцев должна уехать насовсем!
- Я скоро вернусь из Милана, ты не уезжай без меня, подожди, - горячо за-шептал он, - Лёля, не уезжай, обещаешь?
-Конечно! – уверенно пообещала Елена.
В тот вечер Серж долго провожал ее домой, они ходили кругами, все не реша-ясь расстаться. И вдруг Елена повернулась к нему и слезы брызнули у нее из глаз. Серж нежно обнял ее, вытер слезинки, и они долго стояли, прислонившись друг к другу. Елена прижалась лбом к его шее в распахнутом вороте рубашки, - она была уже почти на голову ниже его, - а Серж опустил лицо в ее волосы. Она слышала его участившееся дыхание, теплой волной пробегавшее к затылку.
-Я не хочу уезжать, - прошептал он.
-Ты скоро вернешься.
-Почему же ты плакала?
-Не знаю. Мне пора домой.
О любви между ними не сказано было ни слова. Они просто всегда знали об этом. Елену увезли домой через месяц, больше они не виделись. Потом родители привезли ей из Брюсселя письмо, в котором Серж писал, что он ее любит  с первой минуты, когда она вошла в их класс, как он сейчас тоскует без нее, как жалеет, что не сделал то, о чем мечтал все три года: не поцеловал ее. До конца страницы он по-вторял одно и то же: ”Лёля, я люблю тебя! Не забудь меня!”
Закончив школу, Елена пошла учиться в художественное училище и занялась театральными костюмами. Это был единственный способ быть связанной с опер-ным театром, а им она заболела на всю жизнь. Попав в театр, она с благоговением окунулась в атмосферу музыки, стараясь не замечать закулисных склок, интриг и борьбы. Елена увлеклась работой, которая требовала изощренной фантазии: из скудных средств она создавала блеск и роскошь оперных костюмов. Вечерами она оставалась в театре на спектакль.
     Замуж она вышла как-то внезапно и сразу переехала с мужем, театральным художником, из Москвы в Ленинград. Они стали работать в одном театре и посели-лись в «хрущевке», маленькой квартирке панельного дома на зеленой окраине под названием Старая деревня. Елена превратила ее в художественную студию сообраз-но со своими вкусами. Почти вся ее жизнь проходила в театре. Даже с рождением дочери почти ничего не изменилось.
     Семейная жизнь Елены не сложилась, они с мужем были слишком разны-ми людьми. Елена никогда не была в жизни легкомысленной и не могла привык-нуть к богемным привычкам мужа. Он же всегда подчеркивал, что она - как из пан-сиона благородных девиц, со своим безукоризненным вкусом, пристрастием к опе-ре и классической музыке, иностранными языками и антипатией к попойкам с ху-дожниками. Через шесть лет они без скандалов и взаимных обвинений разошлись, и он ушел к ее подруге, оставив им с дочерью квартиру. Елена решила, что не соз-дана для семейной жизни, и не пыталась больше искать спутника. Они стали жить вдвоем с дочерью, очень довольные друг другом и своим существованием.                Когда Катя подросла, Елена стала брать ее с собой в театр. Катя совсем не походила на мать - была темноволосой и сероглазой, с живым характером, любила шумные компании. От матери она научилась сначала французскому языку, потом итальян-скому и решила стать переводчицей.
     И вот, наконец, Катя закончила школу и должна была сдавать экзамены в университет. Елена работала последнюю неделю перед отпуском, на гастроли с те-атром она в этом сезоне не ехала из-за Кати, да и вообще, слишком много было же-лающих. К ним в театр приезжала Венская труппа. Елена решила, что обязательно придет послушать “Норму” и “Травиату”, на остальное у нее не хватало времени из-за Катиных экзаменов.

     Елена сидела в увешанном эскизами кабинетике при костюмерных мастер-ских и составляла заказ на материалы для костюмов к новой постановке ”Царской невесты”, уверенная, что список урежут наполовину. Она подняла голову навстречу входившим к ней во главе с администратором людям.
-Елена Николаевна выручайте, у наших гостей из Вены затруднения: не при-была из Москвы часть багажа и в “Травиате” не хватает нескольких костюмов.
-Я постараюсь помочь, но мне нужны эскизы их костюмов, размеры, я хотела бы посмотреть на те из их костюмов, которые прибыли...
 И вдруг одна из вошедших женщин хватает Елену за руки и, вглядываясь в лицо, спрашивает по-французски:
-Элен? Элен, это ты? Я - Стефания, ты меня не узнаешь? Стефания Барецци, сестра Сержа! - и женщины бросаются в объятия друг другу.
 Елена всматривается в эту красивую черноволосую женщину и вспоминает худую и подвижную, как галчонок, девочку-подростка, всегда напевавшую и жиз-нерадостную.
-Стефания, тебя не узнать! Так ты стала певицей? Боже, как я рада тебя ви-деть! Мы ведь поговорим позже? Мне надо помочь с костюмами.
-Как раз мне ты и поможешь. Мне завтра петь Виолетту, а костюма нет!
      Елена ведет всех в костюмерную, не выпуская руки Стефании. Они подби-рают все детали костюмов и оставляют их костюмерше подгонять.
-У меня есть полтора часа до репетиции. Поговорим? - спрашивает Стефания.
В актерском кафетерии они устраиваются за столиком. Им приносят кофе и бутерброды.
-Стефания, ты изменилась. Ты выросла! Я бы тебя не узнала! Совсем большая девочка.
-А я тебя узнала сразу. Волосы такие же, и глаза...
-Стефания, а что Серж? Как он живет? Ты мне расскажешь?
-О, мой милый братец переживает очередной развод с очередной женой. Ко-гда я уезжала, он лежал больной, с гриппом, значит, опять несколько месяцев не будет петь.
-Он поет?
-Он солист Брюссельской оперы. Мы часто поем “Травиату” вместе. У меня есть кассета с записями, я дам тебе послушать. Расскажи мне о себе, ты замужем?
-Нет. Теперь - нет. Я живу с дочерью. Она закончила школу и сейчас поступа-ет в университет. Завтра мы вместе придем на “Травиату”, я вас познакомлю. А ты?
-Ну, я - птичка вольная! Пока поется - пою. Сколько же мы не виделись?
-Почти двадцать два года.
-Элен, ты нас вспоминала?
-Да, очень часто. И Кате рассказывала про Сержа. Я ведь тогда его очень лю-била.
-Он тебя тоже. Когда ты уехала, на него страшно было смотреть. Женился он только через восемь лет.
-Стефания, я рада, что он поет. И еще не поздно наладить семейную жизнь. Я желаю ему  счастья. Передай ему.
     На следующий день Елена с дочерью пришла на спектакль. Костюмы на Стефании сидят отлично. Елена со слезами на глазах слушает ее пение. Божествен-ный голос! После спектакля они идут к ней за кулисы. Когда Елена знакомит с ней дочь, Стефания на минутку замирает и широко открытыми глазами смотрит на Ка-тю. Потом улыбается и говорит:
-Элен, у тебя красивая дочь, но она совсем на тебя не похожа.
-На отца я тоже не похожа. В кого я такая уродилась?! - и Катя весело смеется.
     Стефания внимательно смотрит на Елену. Елена, ласково улыбаясь, любу-ется дочерью. Они долго сидят, вспоминая детство, Стефания рассказывает Кате, как она подсматривала за братом и Элен, как она им завидовала. На прощание она передает Елене кассету с записью их с Сержем выступления.
-Мы еще придем слушать “Норму”. Ты была сегодня восхитительна! – гово-рит Елена на прощание.
     Дома Елена включает магнитофон. Стефания и Серж поют Альфреда и Виолетту  в ”Травиате”. Потом начинается сцена Аиды и Радамеса. Ах, какой го-лос! Такой теплый и сильный, он словно обнимает, заполняя все пространство во-круг. Елена слушает, пытаясь представить Сержа взрослым мужчиной, поющим ве-ликолепным тенором, но у нее не получается. Ее Серж не пел. На другой день она спрашивает Стефанию, нет ли у нее фотографии Сержа.
-Нет, к сожалению, но ты напомнила мне, что нам нужно сфотографировать-ся.
Когда вечером после спектакля они сидят в уборной Стефании, она делает не-сколько снимков Елены и Кати. Через неделю Елена провожает Стефанию в Вену. Та обещает тут же передать Сержу все новости о Елене, все ее приветы и пожела-ния.
-Он будет безумно рад. Вам надо увидеться. Может, вам пожениться?
-Стефания, что ты говоришь! Я старая, мне скоро сорок, зачем я ему нужна?
-Ты глупая, ты думаешь, что он остался шестнадцатилетним мальчиком? Ему ведь тоже скоро сорок. А ты прекрасно выглядишь!
-Я не представляю его, - сокрушенно признается Елена, - Я помню его только юным, пусть так все и останется! Но я рада, что повидала тебя и мы поговорили. До свидания, дорогая! Может быть, мы еще когда-нибудь увидимся. Хотелось бы раньше, чем через двадцать лет. Приезжайте к нам еще.
Елена спешит к Кате, завтра у нее первый экзамен.

Иногда Елена думает, что она счастливая женщина, у нее есть любимая  рабо-та и любимая дочь, которой можно гордиться: без протекции поступила в универ-ситет, отлично учится и все у них хорошо. Елена убеждена, что все у них хорошо! Грех жаловаться.
     Прошло уже почти два года после встречи со Стефанией. Она получила только одно письмо из Вены. Стефания писала, что собирается ехать в Брюссель к брату и очень обеспокоена его состоянием. Тяжелый грипп дал осложнения на лег-кие и голосовые связки, что ставит под угрозу его карьеру певца. Больше никаких вестей ни от Сержа, ни от Стефании не было. Елена понимала, конечно, что когда рушится мир (а потерю голоса она относила к катастрофам), не до детских воспо-минаний, поэтому и не обиделась на молчание.
     Свое сорокалетие весной она отметила очень скромно, денег уже хрониче-ски не хватало, начиналась обвальная инфляция. Чтобы как-то продержаться, Елена пыталась продавать свои картины, шила театральным дамам, но это было нерегу-лярно и недостаточно для процветания. В отпуск она не поехала, нужно было сшить обещанный Кате костюм и заработать на сапоги, поскольку старые грозили от ветхости порваться прямо на ногах. Катя пообещала найти работу в следующем году, но Елене хотелось, чтобы ее девочка не отвлекалась от учебы. Иногда она жа-лела, что не вышла опять замуж – было бы легче жить материально.
     В воскресенье они с Катей поехали на залив, погреться на солнышке. Они иногда любили создавать видимость ”красивой жизни”, выезжая в Репино, Комаро-во или Зеленогорск, обедая в кафе и поздно возвращаясь домой. Уже в восемь, пе-реступив порог дома, Елена подбежала к трезвонившему телефону. Звонили из те-атра. Ее разыскивает бельгийский режиссер-постановщик для консультации по по-воду ”Пиковой дамы”. Она должна сама ему позвонить в гостиницу. Елена с любо-пытством набирает оставленный ей номер.
-Алло, мадам говорит по-французски? Отлично! Я хотел бы поговорить с ва-ми о моей постановке ”Пиковой дамы”. Меня послала к вам Стефания Барецци. Вы не могли бы приехать прямо сейчас в гостиницу ”Астория”, я буду вас ждать в рес-торане?
-Хорошо, я подъеду через полчаса.
Елена быстро одевается, берет такси и, уже подъезжая к “Астории”, сообража-ет, что они не знают друг друга. Но, выйдя из такси и оглядевшись, она сразу заме-тила спешащего ей навстречу мужчину.
-Мадам, я благодарю вас за то, что вы пришли. Прошу вас! - он, поцеловав ей руку, пропускает вперед и ведет к столику, так что она не может даже толком раз-глядеть его.
Только когда они садятся, его напряженное лицо оказывается прямо напротив и Елена изумленно вглядывается. Что-то настолько мучительно знакомое есть в его лице, похожее... похожее на Стефанию! Елена прикрывает лицо рукой и слышит тихий шепот:
-Элен! Лёля! Ты меня помнишь?
Елена улыбается и смотрит на него.
-Ну конечно, Серж, я помню тебя! Почему ты сразу не сказал, что это ты?
-Я хотел увидеть, как ты меня узнаешь.
-Но почему режиссер, ведь ты певец? Стефания мне писала, что ты болел. Я надеюсь, что все в порядке?
-Нет, Элен, я больше не пою. Сейчас пробую поставить оперу. Театр - это единственное, что я знаю в жизни.
Елена молча пожимает его руку, лежащую на столе.
-Прости, что я не писал тебе все это время, Стефания сразу же мне позвонила из Вены, но я был в таком состоянии... Я переходил из клиники в клинику, в Ита-лии, Швейцарии, США. Потом она встряхнула меня и придумала эту постановку. И тут же послала к тебе. Она сказала, что ты мне поможешь во всем. Я так рад, Элен, так рад, что увидел тебя снова!
Только тут они замечают, что официант давно стоит у их столика. Они делают заказ.
-Помнишь, как твоя мама кормила нас спагетти?
-А ты лепила ей равиоли.
-Пельмени! У нас они называются пельмени.
-Ты помнишь все?
-Конечно! И я столько раз рассказывала об этом дочери.
-Я хочу увидеть твою дочь. Стефания много мне о ней говорила. А по-итальянски ты еще помнишь что-нибудь?
-Ну конечно, - переходит на итальянский Елена, - моя Катя второй год учит итальянский и французский в университете, но мы с детства говорим с ней на трех языках. Так что у тебя с “Пиковой дамой”?
-Я хочу поставить ее в Брюсселе. Мне нужен тенор для партии Германа и я хотел бы, что бы он был русским. Я даже знаю, кого попробую пригласить. Он поет в Москве. Лизу конечно  будет петь Стефания, она меня убьет, если я приглашу дру-гую певицу. А тебя я хочу попросить сделать костюмы. Может ты все оформишь?
-Нет, я никогда не занималась декорациями. Я могу сделать только эскизы. Моя работа - только костюм. Хорошо, что ты приехал к нам, я покажу, где это все происходило.
Они заканчивают поздний ужин, Серж наливает ей еще вина.
-Мне нужно позвонить дочери, завтра мы можем поговорить о работе.
-Элен, может мы поговорим о нас? Мы не виделись больше двадцати лет, а говорим о разной ерунде.
-Да, конечно, но ведь у нас еще будет время? Ты надолго?
-Я должен оформить тебе контракт на работу, а потом на несколько дней по-ехать в Москву.
Они выходят в вестибюль, Елена звонит Кате, машинально продолжая гово-рить по-французски :
-Катрин, ты представляешь, кто этот бельгийский режиссер?
-Ну конечно, твой Серж.
-Откуда ты знаешь? - изумляется Елена.
-Ну, мать, ты даешь! Кто еще из Бельгии приедет к заштатной костюмерше? Это как дважды - два. Он сильно изменился?
-Я не знаю, я не присматривалась.
-Вы, конечно, будете вспоминать молодость. Можешь гулять до утра. Я уже поела и ложусь. Передай от меня привет!
-Она передает тебе привет, - растерянно говорит Елена, временами она забы-вает, что ее дочь уже взрослая, и удивляется ее проницательности.
-Бон жур, Катрин, - берет у нее трубку Серж, - ты можешь не беспокоиться, я доставлю твою маму домой. И я очень хочу с тобой познакомиться.
-Я тоже. Мама мне много рассказывала о вас. Вы мне не можете сказать, по-чему вы ее тогда ни разу  не поцеловали? По-моему, она до сих пор страдает от это-го.
-Я постараюсь это исправить. Мы с тобой подружимся, Катя. До свидания.
-Катя, что ты ему сказала? Что исправить?
-Он сам тебе расскажет. Пока!
-Почему так светло? - удивляется Серж, когда они выходят на улицу, - Ведь уже одиннадцать часов.
-Белые ночи. Пойдем, я покажу тебе, где утопилась Лиза. И где жила графиня.
Они идут от “Астории” мимо Исаакиевского собора на набережную.
-Как красиво! Волшебное зрелище! – восхищенно оглядывается Серж.
-Это освещение. Последний раз я гуляла здесь ночью почти двадцать лет на-зад, еще до рождения Кати. Я как раз приехала из Москвы и муж повел меня смот-реть город в белые ночи. Когда ты молод, все воспринимаешь по-другому. Все ка-жется волнующим и необыкновенным.
-Элен, ты хочешь сказать, что ты уже не молода?
-Конечно! Ведь мне сорок лет. Моя дочь старше той девочки, которая ката-лась с тобой на коньках.
-И которую я любил.
-Да, и я тебя тоже любила. А сейчас мы вместе вспоминаем об этом, нам со-рок лет и каждый из нас прожил свою жизнь, - грустно подводит итог Елена.
Они медленно идут вдоль Невы до Зимнего дворца. Елена просит рассказать Сержа о себе.
-Мне трудно говорить о себе. После того, как ты уехала, я долго жил в пусто-те, как будто вокруг выкачали воздух. Потом я стал петь, и жил только этим.
-А семья?
-С семьей у меня никогда не получалось. Первая жена родила мне сына, ему сейчас четырнадцать лет, он живет с матерью. Две другие были просто ошибкой. Со мной трудно жить.
-Я помню, что мне ни с кем потом не было так легко и комфортно, как с то-бой. Никто больше не понимал меня без слов.
-С тобой было удивительно приятно молчать. Или говорить о другом. Одиль, моя первая жена, все время требовала от меня полный отчет о моих мыслях и чув-ствах, она непременно хотела знать все о каждой минуте моей жизни, и я не вы-держал. Я надеялся, что Жанетта будет улучшенной копией Одиль, но быстро по-нял, что мои усилия найти настоящую подругу тщетны. Мишель просто была для меня невозможной женщиной. Мы жили в разных временах и пространствах, и почти не стыковались. Она была актрисой и за все три года мы провели вместе не больше трех месяцев: съемки, гастроли, репетиции у нас накладывались друг на друга.
-Стефания рассказывала, что вы развелись до твоей болезни. Значит, рядом с тобой никого не было? Как же ты это пережил, бедный мой! - Елена ласково гладит его руку.
-Я еще не пережил...
Они подходят к Зимней Канавке.
-Вот здесь Лиза ждала Германа на последнее свидание: ”Ночью и днем - толь-ко о нем...”
-Ты знаешь, именно это я чувствовал, когда вернулся из Милана, а тебя уже не было. Ты мне снилась каждую ночь. Когда твоя мать сказала, что ты уже не вер-нешься, я тоже думал, что не смогу жить. А как ты жила?
-Мне тоже было тяжело, я даже не хочу вспоминать об этом. Потом я училась в художественном училище и пришла в театр.
-Почему вы разошлись с мужем?
-Сейчас уже трудно сказать. Это было давно, Кате тогда было шесть лет. Мы просто поняли, что равнодушны друг к другу, и он ушел к другой. У них очень удачный брак, они работают со мной в театре.
-Господи, Элен, так ты с тех пор живешь одна?
-Ну что ты, я живу с Катей. Нам очень хорошо вдвоем.
Он грустно смотрит на Елену:
-Как печально, что ты несчастлива!
-Но я очень счастлива! У меня есть Катя, и театр, и любимая работа.
Они подходят к бывшему Австрийскому посольству, где жила когда-то Долли Фикельмон и чей дом, по гипотезе пушкинистов, был описан в “Пиковой даме”, потом заходят в Летний сад. По аллее сквозь строй мраморных статуй они углуб-ляются в сумрак парка, где на каждой скамейке сидят влюбленные парочки.
-Серж, мы глупо выглядим здесь, среди юных и влюбленных.
-Я бы многое отдал, чтобы сейчас опять стать юным и влюбленным, правда, отдавать уже нечего!
-Не смей так говорить, - горячо возражает Елена, - ты прожил только полови-ну жизни! У тебя еще многое впереди.
Они присаживаются на скамейку.
-Элен, я уже ничего хорошего не жду от жизни.
-Неправда, ты поставишь оперу и на премьере поймешь, что создал ее так же, как если бы сам спел каждую ноту, а потом примешься за другую. Я постараюсь помочь тебе всем, чем смогу.
Серж привлекает ее к себе и Елена кладет голову ему на плечо, как когда-то в Брюсселе. Вдруг она резко выпрямляется:
-Если я сейчас не уеду домой, то придется сидеть здесь до четырех часов: ско-ро разведут мосты.
Они быстро выходят на набережную ловить машину. Невзирая на возражения  Елены, Серж садится с ней.
-Я обещал Кате, что доставлю тебя прямо к дому. Я ведь всегда тебя прово-жал, помнишь?
Они едут к  Черной речке и у дома, выскочив из машины, Елена дает инст-рукцию шоферу: если не удастся проскочить мост, то приехать обратно. Через пол-часа звонок в дверь сообщает ей, что Серж не успел доехать к гостинице. Она  бе-жит открыть, запахнув халатик, волосы уже распущены, она не успела заплести их в косу на ночь.
-Вот теперь я вижу, что это ты! - Серж проводит рукой по ее волосам.
-Заходи, - Елена вводит его в свою крохотную квартирку.
Серж с любопытством разглядывает стены, увешанные эскизами костюмов, кукол, которых Елена делает перед каждым спектаклем, одевая их, как оперных персонажей, мольберт у окна с эскизом Шамаханской царицы. Елена быстро разби-рает диван, на котором обычно спит сама, приносит в ванную полотенца, идет по-ставить чайник. Пока Серж моется, она ломает голову над проблемой, чем его уго-стить. У Кати очередной период увлечения диетами, сама Елена - вегетарианка. Кроме сыра, яиц и вилка капусты в холодильнике - ничего. Пока она быстро делает горячие тосты с сыром, выходит Серж. Они сидят на кухоньке, пьют чай, перегова-риваясь шепотом.
-Я никогда не видел, как ты рисуешь, а ведь ты отлично рисуешь, у тебя боль-шой талант.
-Ну и что, я ведь тоже не слышала, как ты поешь, только записи у Стефании. Теперь никогда и не услышу? Ой, прости, - смущается Елена.
-Я не могу петь оперный спектакль, легкие не справляются. А ты хочешь ус-лышать?
Она кивает головой. И вдруг Серж негромко начинает “Серенаду” Шуберта. Он старается петь очень тихо, но голос заполняет помещение. Елена закрывает гла-за, растворяясь в звуках.
-Как хорошо! - шепчет она, улыбаясь.
-Привет! - доносится вдруг от двери: Катя, растрепанная, в пижаме, стоит, щурясь на ярком свету, - Я уж думала, что ты, мать, ночью магнитофон слушаешь!
-Катя, это Серж, - представляет Елена, - это моя дочь Катя. Серж опоздал до разводки мостов вернуться в гостиницу. Иди, ложись, мы не будем больше шуметь.
Но Катя не торопится уходить, ей интересно. Она усаживается на табуретку и начинает внимательно разглядывать Сержа.
-Мама, он сильно изменился? Каким он был тогда? Я, в общем, представляла себе его другим, таким более итальянским, жгучим, черным.
-Катя! - одергивает ее мать, а сама задумчиво смотрит на Сержа, - не знаю, у меня накладывается тот мальчик на нынешнего взрослого мужчину. Я не могу ни-чего сказать...
-А вы? Вы ее узнали? - продолжает допрашивать Катя.
-Да, Катя, даже если бы у меня не было вашей фотографии, я бы ее узнал - те же глаза и волосы. Стефания ведь тоже сразу узнала. Таких, как Элен, больше нет.
Катя смеется и идет к двери: - Спокойной ночи!
Елена тоже встает: - Действительно, пора спать.
 Она указывает Сержу на диван и идет спать к Кате. Утром Катя, вставшая раньше всех, догадалась сбегать в магазин, и когда все садятся завтракать, на столе красуется яичница с ветчиной.
-Катя, ты уже покончила с диетой?! - радуется Елена.
-Вот еще, это просто маленькое отступление. А ты хотела кормить мужчину своей овсянкой с яблоком? Хотя в нашем доме мужчины к завтраку не бывали больше десяти лет, так что ты можешь и не знать, что они едят.
-Катя!! - отчаянно восклицает Елена.
После завтрака они с Сержем едут в театр, где, выдержав бой в дирекции, Еле-на получает разрешение на командировку по контракту. Серж настаивает, чтобы все документы были подписаны как можно скорее:
-Мадам мне нужна через месяц. Премьера назначена к Рождеству.
Серж зовет Елену с собой в Москву, но она отказывается: ей надо побыть с дочерью, ведь она оставляет ее на полгода. Серж уговаривает Елену взять Катю с собой, она может учиться в Брюсселе. Но Елена решает, что девочка должна по-жить самостоятельно, пусть приедет к Рождеству на премьеру. Пока Серж в Москве решает вопрос с тенором на партию Германа, Елена уже делает эскизы интерьеров, мебели, военных и штатских костюмов, рисует Летний сад, Зимнюю Канавку, набе-режные Невы. Потом она начинает рисовать старуху графиню, старой и молодой, в костюмах восемнадцатого и девятнадцатого веков. Серж застает ее увлеченной ра-ботой. Ее эскизы поражают его.
-Элен, ты должна оформить весь спектакль. У тебя от эскизов веет такой мис-тикой!
-Тебе нужно прочитать повесть Пушкина, она несколько отличается от либ-ретто: в отличие от оперы там нет любви, только жажда денег и мистическое воз-мездие за это. В опере любовь и деньги на двух полюсах. Мне кажется, что графи-ня, как дьявол-искуситель, дает возможность выбора и наказывает за ошибку.
     Елена показывает эскизы последней карточной игры Германа: в роскошной гостиной по углам сгущаются черные тени, из которых сияющим прямоугольником выступает зеркало в золоченой раме, в нем графиня в пудреном парике, колыша у груди черный страусовый веер, с коварной улыбкой следит поверх столпившихся у стола за игрой Германа.
-Ты хочешь сделать графиню главным действующим лицом!..
-Это тебе решать.
-Твои эскизы меняют мое видение спектакля.
     Два дня до отъезда в Москву они бродят по городу, Елена показывает свои самые любимые места. С приездом Сержа Елена начинает меняться на глазах. По-ходка становится упругой и легкой, когда она идет рядом с ним, глаза приобретают молодой блеск, лицо светится изнутри, как прежде. Катя с удивлением слышит в ее смехе новые грудные нотки - это смех счастливой женщины. Перед отъездом Серж приглашает их в ресторан. Катя тихонько говорит ему, когда Елена отходит попра-вить волосы - по просьбе Сержа она носит их распущенными:
-Маму не узнать, вы сотворили чудо. Ведь она лет пятнадцать существовала, как в глубокой заморозке, и вдруг - такое фантастическое возрождение. Вы что, це-ловали ее?
Серж, улыбаясь, качает головой.
-Боже, что же случится после этого! Я хотела бы быть поблизости, чтобы по-смотреть.
-Обещаю, ты это увидишь! – чуть улыбается Серж, - Элен мне очень дорога.
-Как воспоминание?
-Девочка, ты слишком прямолинейна, - Сержу приходится сделать усилие, чтобы не показать смущения, - нельзя форсировать события, из этого может ничего не получиться. Но ты права, Элен все больше становится похожей на ту, которую я знал.
За ужином Серж приглашает Катю провести Рождество в Брюсселе:
-Ты посмотришь Фландрию, а потом мы можем слетать в Париж.
-Серж, вы змей-искуситель. Ради этого я сдам досрочно сессию и приеду на месяц!
На другой день Елена провожает Сержа в Пулково, а через три недели сама, дав Кате тысячу наставлений, улетает в Брюссель.  Ее встречают Стефания и Серж и везут в крохотный отель в старой части города недалеко от театра, скорее напоми-нающий домашний пансион.
-Стефания хотела, чтобы ты жила у нее, но я решил, что одной тебе будет удобней. Студия для работы есть в театральных мастерских, я тебе завтра все пока-жу. А сегодня мы пойдем ужинать в наш ресторан. Мама ждет нас.
-Неужели она еще работает!
-Нет, конечно, ей уже семьдесят, но держит все в своих руках. Управляющий - наш двоюродный брат из Милана. Ты хочешь отдохнуть?
-Нет! Я бы с удовольствием побродила по городу чтобы все вспомнить.
Стефания прощается до вечера, и они с Сержем выходят на маленькую тихую площадь. В кафе Серж угощает Елену кофе с ликером и булочками, потом они мед-ленно идут по улицам мимо театра и вдруг выходят к своей школе. Елена мгновен-но все вспоминает и, сориентировавшись, сама поворачивает к дому Сержа мар-шрутом, который знаком ей до мелочей.
-Я могу пройти здесь с закрытыми глазами, - улыбается  она.
-Помнишь, как мы бегали здесь в дождь под одним зонтом?
-А вот в этом доме жил громадный сенбернар, - вспоминает Елена
-И он тебя очень любил. Помнишь, как он вылизал тебе лицо? Я ему ужасно завидовал!
Они смеются.
-А вот здесь ты мне покупал шоколадки, - указывает Елена на кондитерскую
Серж хватает ее за руку и заводит внутрь, где покупает пригоршню шокола-док.
-Нет, те были не такие, они были в красной обертке и на каждой - герб какого-нибудь города, - разочарованно замечает Елена, огорченная тем, что не нашлось именно такого шоколада, словно без него воспоминания теряют смысл.
-Но сейчас таких уже нет, - улыбается им полная дама за прилавком, - давно уже нет.
-Я ела их двадцать четыре года назад, - поясняет Елена.
Они выходят, Серж разворачивает одну шоколадку и протягивает ей. Елена берет ее губами, а потом грустно говорит:
-Даже шоколада такого уже нет. Смешно пытаться воскресить то время.
-Но так приятно вспомнить его!
Они подходят к ресторану и по боковой лестнице поднимаются в квартиру. Елена подходит поздороваться к синьоре Барецци.
-С приездом, моя девочка, - она целует Елену в обе щеки, - Мадонна, я и за-была, как она похожа на Одиль!
В это время от двери доносится:
-Вот так сюрприз! Николя тоже приехал?
Елена поворачивается навстречу входящему молодому человеку, похожему на Стефанию и Сержа.
-Элен, это мой кузен Гвидо. Мадам Элен приехала из России, - представляет Серж.
-Я рада с вами познакомиться!
-Серджио, ты настолько помешан на рыжих волосах, что даже  в России разы-скал рыжеволосую синьору, - замечает по-итальянски Гвидо, - Я решил, что это Одиль.
-Гвидо, Элен - школьная подруга Сержа и отлично говорит по-итальянски! - смеясь, вставляет Стефания.
-Простите, синьора, мое замечание неуместно, - смущенно краснеет молодой человек.
Во время ужина Гвидо все время изумленно поглядывает на Елену.
-Как приятно в семье поговорить на родном языке. Ни одна жена Серджио не хотела учить итальянский и приходилось говорить при них по-французски, - жалу-ется синьора Барецци, - Элен, ты стала говорить еще лучше.
-Да, моя дочь Катя изучает итальянский в университете и знает теперь его лучше меня, теперь она меня учит.
-Почему ты так мало ешь? Тебе раньше нравилось, как я готовлю. Помнишь?
-Да, очень вкусно, но я не ем мяса, вообще стараюсь есть одни овощи. Но ва-ши спагетти великолепны.
-Это готовил Гвидо, я уже стара, меня не пускают в кухню.
-Ну, что вы, вы отлично выглядите. И Гвидо достойный ваш ученик.
-Синьора приехала посмотреть страну?
-Нет, я приехала работать, я театральный художник и буду ставить с Сержем русскую оперу.
-Так вы здесь учились? – с любопытством продолжает расспросы Гвидо.
-Да, три года в одном классе с Сержем.
-Ага, так это было до Одиль, - бормочет он под сердитым взглядом Сержа.
-Ну, конечно, Гвидо, ты плохо соображаешь. Серж был влюблен в Элен в ше-стнадцать лет, - поясняет Стефания, - погоди, ты еще увидишь дочку Элен. Она та-кая красотка!
    После ужина, где было выпито много легкого итальянского вина и съедено невообразимое количество спагетти с разными соусами, сыром, грибами, а для Еле-ны специально из ресторана Гвидо принес замечательно вкусное неаполитанское овощное рагу, все перешли в гостиную и Стефания села за пианино. Она начала петь итальянские песни, потом Серж стал ей подпевать, пока не закашлялся. Он сразу погрустнел, но Елена подошла к нему и, пытаясь отвлечь, стала вспоминать, как они отмечали здесь ее день рождения. Гвидо, извинившись, спустился в ресто-ран, наконец и Стефания заявила, что ей пора. Серж пошел провожать Елену.
Они медленно идут по узким улочкам, машинально обходя шумные магистра-ли.
-Как я люблю этот город! Он столько лет снился мне по ночам. Я не верила, что когда-нибудь попаду сюда снова.
Серж привлек Елену к себе и они идут дальше, как в юности, в такой же вол-нующей близости.
-Я, наверное, слишком много выпила, мне сейчас показалось, что я перене-слась на двадцать пять лет назад.
-Нет, Элен, это сейчас тебе приятно идти рядом со мной.
-Серж, твоя жена Одиль, это ведь о ней сегодня все говорили? Она похожа на меня?
-Не знаю, я никогда не задумывался над этим. Сейчас она точно на тебя не по-хожа. Она стала полнеть. Но у нее действительно рыжие волосы, похожие на твои... У нее вполне приличный муж, который хорошо относится к Николя. Они живут в Антверпене
-Ты скучаешь вдали от сына?
-Да, раньше я этого не осознавал. Театр заслонял все, а теперь мне очень оди-ноко.
Елена нежно гладит его по руке, лежащей у нее на плече.
-Не грусти, черная полоска прошла, теперь все будет хорошо.
-Какая полоска?
-Вся жизнь состоит из черных и белых полос: то случается что-то хорошее, потом приходит горе, а потом обязательно будет опять светло.
-Врачи говорят, что, может быть со временем дыхание восстановится, но за-чем оно мне в пятьдесят?
-Серж, ты даже не мечтай о голосе. Постарайся, чтобы тебе было хорошо без этого, тогда вдруг все образуется само собой. Хорошо бы, конечно, чтобы ты был не одинок, но у тебя ведь большая семья: и мама и Стефания тебя очень любят. Ду-май меньше о себе и своих проблемах, тебе надо переключиться на что-то другое. Это очень помогает, спасает от одиночества.
-Тебе это помогло?
-Да. Я...-Елена запнулась, - но ведь я не одинока! У меня Катя!
-Катю очень волнует твое одиночество.
-Она тебе сказала? - удивляется Елена, - Она еще очень молода и не понимает.
-Она достаточно взрослая, чтобы понять, что ты похоронила себя заживо.
-Неправда! Откуда она знает?
-Элен, скажи мне честно, когда в последний раз тебя обнимал мужчина?
-Серж! Ты меня шокируешь. Я не хочу об этом говорить.
-Хорошо. Но я прав. Значит тебе есть чему меня научить: ты справилась со своими личными несчастьями отлично. Мы пришли. Вот твой отель. А я живу на-против, вот мои окна на третьем этаже. Завтра я зайду за тобой. Часов в десять?
     Поднявшись в свой номер из двух комнат, она подходит к окну, выходя-щему на площадь, и смотрит на окна напротив. Вот зажигается свет, к окну подхо-дит Серж и машет ей рукой. Она отвечает и идет спать. Слишком много всего за один день - решает она.
     Утром, проснувшись, она не может удержаться и не посмотреть на окна Сержа. Как хорошо, что он совсем рядом! Серж заходит за ней в десять и ведет в театр. Они осматривают зал, сцену, потом идут в художественные мастерские. Еле-на с любопытством разглядывает все и знакомится с художниками-декораторами. Серж просит показать эскизы.
-О, мадам, это очень сложно сделать, особенно вот эту, последнюю сцену. Эти тени - надо экспериментировать со светом. Но это очень интересно, - говорит один.
-А может, колыханье тончайших серых и черных полотнищ? - предлагает дру-гой.
-Нужно попробовать и то и другое, возможно, совместить.
-Но подождите, это ведь просто наброски, мне нужно еще много работать.
-Конечно, до середины октября вы можете вносить любые изменения, - успо-каивают ее.
Студия, где она может работать, удобна и очень устраивает Елену, но она про-сит Сержа достать ей легкий мольберт и краски, чтобы она могла рисовать и дома.
-Нет проблем, я принесу тебе все, что нужно.
-Когда ты начинаешь работу с певцами? Кстати, петь они будут на француз-ском?
-Нет, по-русски. Я хочу попросить тебя еще об одной услуге. Не могла бы ты взять на себя языковые консультации певцам? Все это, разумеется, будет оплачено, - и он называет такие суммы, какие и не снились Елене, с ее мизерным окладом в родном театре.
-О, Серж, как хорошо! Теперь я смогу купить Кате шубу на зиму и наконец-то сменю себе сапоги, мои совсем старые и текут!
Серж в изумлении смотрит на нее:
-Элен, у тебя были материальные затруднения?
-Пустяки, просто моей зарплаты нам едва хватало. Выручало только то, что я сама шью нам одежду. Это значительно дешевле. И, мне кажется, Катя выглядит вполне прилично, правда?
-Вы обе отлично одеты, - успокаивает Серж.
-Спасибо.
-Ты всегда думаешь в первую очередь о дочери?
-Конечно, а как же еще? Мне уже ни к чему роскошно одеваться, я привыкла не выделяться. Хотя, знаешь, хочется иногда что-нибудь эдакое, но мне некуда хо-дить - дом и работа.
-Решено, мы будем вести активную светскую жизнь. Тебе нужно вечернее пла-тье. Через две недели открытие сезона в театре. Завтра ты подпишешь контракт и получишь часть денег.
-Серж, это обязательно? Насчет светской жизни?
-Ну конечно. Элен, ты отличный художник, твой талант должен принести тебе успех и признание. Я хочу, чтобы ты была счастлива!
-Спасибо, Серж. Я останусь, поработаю?
-Хорошо, сейчас мы с тобой пообедаем, а вечером я зайду за тобой перед ужи-ном.
     В семь часов вечера Серж застает ее у мольберта, эскизы сохнут на столах. Он внимательно рассматривает их.
-Вот этот хорош! - указывает он на эскиз музыкального вечера.
В одной из поющих у клавесина девушек можно узнать Стефанию. Спальня старой графини похожа на пещеру Али-Бабы таинственным мерцанием золота ро-коко, увядших чайных роз в вазах, золочеными ширмами с росписями пастушеских сцен. Огромное зеркало отражает висящий напротив портрет молодой графини.
-Я представляю себе, что в сцене смерти старухи портрет должен ожить и, смеясь, удалиться. Останется только пустая рама.
Серж заинтересованно смотрит на нее.
-Мы должны поговорить подробнее обо всем спектакле. У тебя такие инте-ресные предложения.
-Мне всегда было обидно, что в наших постановках из оперы старались пол-ностью изгнать мистику, а ведь какая музыка - просто мороз по коже. Настоящий оперный триллер, - улыбается Елена, - Кстати, мне было бы значительно проще, ес-ли бы у меня была фонограмма оперы.
-У меня есть пластинки, запись вашего Большого театра. Давай поужинаем и пойдем ко мне слушать.
    Попав в квартиру Сержа, Елена с интересом оглядывается: комната с краси-вой старинной резной мебелью и мраморным камином, прикрытым шелковым вы-шитым экраном, кажется какой-то нежилой, рояль наглухо закрыт наброшенным  гобеленовым покрывалом. Словно почувствовав ее удивление, Серж объясняет:
-Я здесь почти не жил, арендовал квартиру с мебелью и сразу заболел. Потом было не до этого. - (Это жилье - после развода, догадывается Елена) - Раньше у нас была  огромная и суперсовременная квартира.
Елена кивает головой, ее не удивляет, что Серж словно читает ее мысли.
-Наверное, пора привести жилье в порядок, - он окидывает комнату взглядом, словно видит впервые, - Ты мне поможешь?
-Серж, это очень красивая комната, просто тут не видно тебя. И потом, вот это, - она указывает на рояль, - ужасно смотрится. Давай его освободим? Тебе ведь придется работать с партитурой?
Он сдергивает покрывало.
-Ты права, это было похоже на катафалк. Надо смотреть правде в глаза.
-Правда не так уж плоха: ты жив и, в общем, здоров, ты красивый мужчина и нравишься женщинам, сейчас ты в творческом поиске - у тебя отличные перспекти-вы! А голос бог дал - бог взял. Наверное, у тебя другое предназначение. Знаешь, я - фаталистка, так значительно легче жить.
-Значит, тебе так легче жить! Ты больше десяти лет живешь одна - без сердеч-ной привязанности, без близости с мужчиной, который бы любил тебя - и ты счита-ешь, что это фатум. Катя сказала, что ты заморожена. Но ведь это ты сделала с со-бой сама, при чем же тут судьба?
-Катя так сказала?
-Да. Тебе не кажется, что ты подаешь дурной пример дочери? Что она может узнать о жизни, видя тебя перед собой? Что любовь и секс на последнем месте?
-Нет, Серж, но я надеюсь, что она поняла, глядя на меня, что если не найти любви, то лучше отказаться от всего остального, потому что это оскорбительно без сильного чувства. Поэтому мы и разошлись с мужем.
-Ты искала эту твою сильную любовь?
-А ты был счастлив со своими женами?
-Прости, Элен. Ты очень сильная женщина.
-Никто не видел меня другой, - тихо признается Елена.
-Тебе тоже бывает трудно?
Она только кивает. Серж привлекает ее к себе и они стоят, обнявшись, у роя-ля. Он тихо гладит ее по волосам.
-Знаешь, Серж, ты первый, с кем я могу этим поделиться. Может, Катя права? Я насильно запретила себе думать о личной жизни. А теперь, может быть, ты по-ставишь “Пиковую даму”? – меняет тему разговора Елена, давая понять, что больше не хочет говорить о себе.
Они слушают оперу, обмениваясь замечаниями о постановке.
-Хорошо бы достать проигрыватель, мне легче будет рисовать под музыку.
-Ты будешь рисовать у меня, я поставлю здесь мольберт. Но у нас есть еще время до начала работы. Давай съездим на побережье, пока хорошая погода?
-Но ведь мне надо работать? – неуверенно возражает Елена.
-Какая разница, когда. Ведь ты уже сделала почти все.
-Что ты, я еще не начинала. Эти эскизы - еще не сцена.
-Ты все успеешь сделать. И не забывай, что у тебя будут художники по деко-рациям. Поехали!
     Они отправляются на машине до Гента, не торопясь, осматривая маленькие городки, которые западнее становятся по-настоящему фламандскими. Елену радуют дома из серого камня под яркой черепичной крышей, чистенькие и аккуратные, с подстриженными газонами и массой ярких цветов в палисадниках. Традиционные мельницы, тщательно сохраняемые в рабочем состоянии, черными силуэтами вы-рисовываются на фоне бледно-голубого неба. В таких маленьких городках Елене особенно нравятся крохотные кафе, где можно съесть только что  испеченные бу-лочки, выбрать любой из двадцати сортов сыра и запить это чашкой кофе со слив-ками. Все расстояние до моря было не  больше, чем от Петербурга до Выборга, но Елене так нравилось ехать, приближаясь к Генту по полям, прорезанным сетью ка-налов, что Серж не торопился. Когда она впервые увидела корабль, словно плыву-щий вдали по равнине, она восторженно вскрикнула. Канала не было видно за кус-тарником и создавалось впечатление, что корабль, как левиафан, вышедший на су-шу, плавно скользит  прямо по зеленому полю. Чем ближе они подъезжали к Генту, тем больше кораблей им встречалось, сеть каналов за Гентом соединялась, чтобы выйти мимо Брюгге к морю.    
     В Генте они остановились купить Елене рисовальные принадлежности и осмотреть музей. Вечером, сидя в ресторанчике за ужином, они услышали вдруг старую-старую песню, которую пел Сальваторе Адамо и под которую они танцева-ли в школе. Серж тут же ведет Елену танцевать и она, машинально положив руки ему на плечи, смотрит на него сияющим взглядом, как когда-то.
-Лёля! - шепчет он.
-Что? - почти беззвучно спрашивает она.
-Как хорошо, что ты есть!
-Спасибо! Я тоже рада, что я с тобой! - она легко касается щеки Сержа и он в ответ целует руку, лежащую у него на плече.
Когда они возвращаются в отель, Серж говорит:
-Сегодня я почувствовал, что Катя сказала правду, ты действительно заморо-женная. Когда я танцевал с тобой, когда поцеловал твою руку, тебя при этом не бы-ло. Помнишь, как ты вся трепетала, когда я обнимал тебя? Каждое прикосновение было таким счастьем для меня, и я знал, что ты так же это чувствуешь. А теперь ты как мертвая. Может, я не привлекаю тебя больше как мужчина?
-Мне трудно об этом говорить. Да и зачем? Почему тебя это так интересует?
-Ну, считай, что у меня меняется самооценка и мне важно твое мнение.
-Серж, ты в юности был потрясающе нежным и привлекательным, и мне ка-жется - таким и остался. Я никак не могу понять, почему твои жены не смогли это оценить.
-Наверное потому, что с ними я не был так потрясающе нежен, как с тобой.
-Почему?
-Должно быть, я не любил так, как тебя.
-Как это может повлиять на твою самооценку?
-Я могу решить, что я уже не способен на такое состояние любви, как в юно-сти.
-Это неправда. Ты молод и вполне способен на эмоциональные переживания, связанные с женщиной.
-Элен, ты намного старше меня? – тут же спрашивает он.
-Не лови меня на слове, - смеется Елена.
     Серж резко останавливается, поворачивает ее к себе и, обхватив голову ла-донями, легко целует в губы, а потом начинает покрывать поцелуями ее лицо.
-Серж, тебе не кажется, что это смешно - двое немолодых людей так глупо се-бя ведут на виду у всех! – спокойно отстраняется Елена.
-Мне наплевать на всех! И потом, ты только что сказала, что я молод. Поце-луй меня, - требует Серж.
     Елена быстро целует его в щеку. Серж со вздохом ведет ее к отелю. Утром  они направляются через Брюгге в Остенде. Пять дней на побережье Елена ведет се-бя, как подросток. Ее неуемное любопытство приводит их на рыбацкий баркас, где она одновременно наслаждается ветром, свистящим в снастях, барашками волн, яр-ким солнцем, улыбкой Сержа, наблюдающего за всем с видом взрослого, сопрово-ждающего ребенка, потом хватается за цветные мелки  чтобы зарисовать линию бе-рега, чуть видного вдали и обозначенного двумя вертикалями - Остендским маяком и мельницей в предместье. Когда вытащены сети с рыбой, она начинает быстро за-рисовывать улов: рыбу, попавшую случайно морскую звезду и извивающегося ту-гим клубком осьминога. Ветер развевает ее волосы, бросает их в лицо, и Елена бы-стро заплетает две косы по сторонам лица. Серж видит ее лицо, ставшее юным и беззащитным, и его охватывает щемящая жалость к этой женщине, которая из по-трясающей нежной и чувственной девушки превратилась в замкнувшуюся несчаст-ливую женщину. Ему хочется приласкать ее, растормошить, разбудить, но он пони-мает, что сделать это будет непросто. Внутренняя самодисциплина не дает ей рас-слабиться ни на минуту. Серж снимает свитер и набрасывает на нее сзади, на мгно-вение обняв. Елена, оглянувшись на него через плечо, благодарно улыбается и про-должает быстро делать зарисовки. Серж указывает на несколько прилипших к бу-маге рыбьих чешуек и замечает:
-Смотри, как здорово смотрится, это придает серебристость рисунку.
-Да, хорошо, но это скоро высохнет и упадет.
-Дома попробуй прикрепить. Эта рыба на твоем рисунке выглядит великолеп-но. Я тебе завидую. Чудесно, наверное, так рисовать!
     На другой день они пробуют купаться, но вода, несмотря на солнце, уже слишком холодная. «Как жаль!» - огорчается Елена. Они загорают среди камней на побережье. Серж замечает, что Елена сохранила неплохую фигуру, хотя конечно чуть располнела с юности, но талия ее так же гибка и тонка. Разглядывая Елену ис-подтишка, Серж так увлекся, что сердится, когда она снова вспоминает о дочери, разрушая очарование интимности.
-Жаль, что Катя приедет зимой, ей бы здесь понравилось!
- Ничего, она еще все это увидит, - добродушно замечает Серж и, не удер-жавшись, спросил, - У тебя всегда одна лишь дочь на уме? – но, поймав ее удив-ленный взгляд, устыдился: а о ком же она должна думать, о нем? А хорошо бы, - внезапно думает он и улыбается.
Вечером Серж ведет ее в рыбный ресторанчик.
-Ты когда-нибудь ела устрицы?
-Нет.
-Значит, пришла пора попробовать! – весело заявляет Серж.
Им приносят блюдо, на котором в колотом льду лежат раскрытые раковины. Серж выдавливает на них половинку лимона и показывает, как специальной вилоч-кой отправить устрицу в рот. Елена непроизвольно делает гримаску.
-Серж, я не понимаю, как это можно есть. По-моему, гадость!
-Хорошо, - смеется он, - Я возьму тебе омара.
Омары сидят в стеклянном садке, шевеля огромными клешнями. Серж выби-рает одного из них, и его уносят на кухню, чтобы вскоре подать Елене уже гото-вым. Елене интересно, почему он выбрал именно этого, а не другого, на ее взгляд все они одинаковы. Серж помогает расколоть панцирь и Елена с наслаждением по-глощает вкусную чуть розоватую мякоть с острым аппетитным запахом.
-Серж, помогай мне, я все не съем!
Они сидят, весело болтая, запивая устриц и омаров легким белым вином.
-Спасибо за то, что ты привез меня сюда. Это восхитительно!
-Значит, мы будем ходить сюда каждый день.
И действительно, позагорав, побродив по городу, раскинувшему пристани - набережные и вдоль побережья и вдоль  канала, идущего параллельно берегу, зари-совав все, что понравилось: прыгавшую по камням деловитую чайку, корабли у пристани, цветы у входа в кафе на набережной, они садились за столик съесть по миске вкусной похлебки из устриц, или только что выловленную и зажаренную на углях рыбу. Наконец Елена не выдерживает:
-Все, хватит, надо уезжать отсюда, на мне уже джинсы трещат по швам. Я ни-когда так много не ела. Я превращаюсь в толстуху, как у Рубенса.
-М-м-м, - отвечает Серж, задумчиво глядя на нее, - То, что мужчинам нравят-ся худые женщины - придумали сами женщины.
-Меня не интересует, что нравится мужчинам. Я не люблю, когда я толстею, тогда я чувствую себя еще старше.
-Хорошо, давай уедем, - покорно соглашается Серж, - репетиции начинаются только через несколько дней, но может и правда, пора за работу.
Обратно они едут тем же маршрутом, останавливаясь, чтобы зарисовать все, что понравилось Елене раньше. В Брюсселе ее ждет письмо от Кати с уверением, что все в порядке. Елена начинает работать. День ее теперь заполнен до отказа. Она присутствует на всех репетициях, помогая разобраться с русским текстом. В мас-терской она делает рабочие эскизы костюмов, но рисует по-прежнему вечерами у Сержа, включив проигрыватель. Пока не приехал русский тенор на партию Герма-на, Серж на репетициях вполголоса поет за него, часто задыхаясь, когда, забыв-шись, начинает петь в полный голос. Елена, замечая его стиснутые руки с побелев-шими пальцами, ласково берет его руки в свои, стараясь отвлечь каким-нибудь за-мечанием. Стефания говорит после одной такой репетиции:
-Ты, как наседка, готова броситься на помощь. Я так и знала, что только ты можешь сейчас скрасить ему жизнь.
-Стефания, ты все время придаешь своим замечаниям определенный смысл, намекая на отношения, которых у нас нет и уже не может быть. Я помогаю Сержу, но это ничего не значит. И для него тоже.
-Глупая, сегодня вечером я докажу тебе, что ты не права.
Действительно, когда они приходят вечером навестить синьору Барецци, Сте-фания уводит Елену в комнату матери и, открыв шкатулку с фотографиями, достает несколько.
-Смотри, вот это - Одиль.
Елена с любопытством рассматривает первую жену Сержа. И правда, волосы у нее точно, как у Елены, но лицо более круглое, усыпанное веснушками, и глаза го-лубые.
-А теперь смотри на Жаннетту.
Рыжие волосы тоном темнее, полненькая, сероглазая, но ресницы и брови, как и у Елены, темные
-А вот - Мишель.
Роскошные золотистые волосы с медным отливом. Красивое лицо с яркими зелеными глазами. Но вся она - какая-то искусственная, как на рекламе. «Голливуд-ская красотка» - думает Елена.
-Ты видишь? Это случай для психиатра. Серджио всю жизнь искал тебе заме-ну. Они все - твои бледные копии. Ни одна из них не относилась к нему так, как ты.
-Я не знаю, что тебе сказать, Стефания. Нельзя создать чувства по заказу.
-Ты его не любишь?
-Стефания, ты не понимаешь! Я люблю его, но не так, как тебе хочется. Ду-маю, что уже вряд ли смогу полюбить мужчину. Я почти четырнадцать лет живу одна, я уже разучилась. Мне необходимо было разучиться.
-Элен, это  ужасно! Но вам  надо попробовать. Ведь Серж, не отдавая себе от-чета, всю жизнь любил только тебя.
-Покажи мне сына Сержа.
-Николя? Вот он. Хороший мальчик. Серж его очень любит, жаль, что он жи-вет не с ним.
-Да, он очень похож на Сержа.
-Мне кажется, что он похож на твою Катю. Когда я впервые увидела  ее, я удивилась.
Елена пожимает плечами. Вошедший Серж прерывает их разговор.

Стефания вовлекает Елену в орбиту женских интересов, то приглашая с собой в салон красоты, то увлекая в поход по магазинам, то обсуждая моды на этот сезон. Стефании нужно сделать несколько платьев, она просит  помочь выбрать модели. Елена осматривает образцы, потом делает несколько рисунков.
-Может, так лучше?
-Элен, ты душечка, это шикарно!
Но в ателье с сомнением смотрят на рисунки: это красиво, но невыполнимо.
-Хорошо, я сошью сама. Мне, кстати, тоже нужно что-нибудь сшить. Серж сказал, что потребуется вечернее платье..
-И не одно!
-Тогда я сделаю одно из них таким, о каком я мечтала двадцать лет назад.
Елена идет в костюмерные мастерские театра, знакомится со швеями, им при-дется вместе работать над оперными костюмами. Стефании она шьет платье цвета морской волны из жатого крепдешина со специальной обработкой. Прихотливо вы-гнутая ткань похожа на волну с ажурным пенистым гребнем и по краю расшита жемчужинками. Платье цвета моря смотрится очень эффектно, открывая высту-пающие из него, как из воды, плечи Стефании. Себе она шьет два платья: темно-зеленое и алое, шелковое с золотой отделкой, эскиз для него она сделала еще в юности.
     Открытие сезона в театре Елена всегда очень любила, а здесь она ждет его с нетерпением. Серж должен зайти за ней перед спектаклем. Стефания поет в новой постановке «Аиды» и уехала в театр раньше. Елена одевает сшитое из зеленого креп-жоржета с бархатным лифом платье, расшитое атласными зелеными и золо-тыми аппликациями, силуэтом и отделкой напоминающее костюм Ренессанса, зо-лоченые туфельки, закалывает волосы пышным узлом и решает немного подкра-ситься, как ее учили в салоне красоты. Серж застает в комнате почти незнакомую красивую женщину с лихорадочно блестящими глазами и румянцем возбуждения на щеках.
-Ты прекрасна, Элен! - удивленный Серж целует ей руку и ведет к лестнице.
В ложе их уже ждет Гвидо. Он тоже поражен видом Елены.
-Синьора, вы, должно быть одеваетесь в Париже «от кутюр» !
-Можно сказать и так, - улыбается Елена, - но только значительно ближе. Это сшито здесь, в театре.
-Элен, ты серьезно?
-Конечно!
Когда начинается спектакль, Елена берет Сержа за руку. Она понимает, как  тяжело ему будет слушать в опере, где он всегда пел со Стефанией, другого певца. Она чувствует, как он нервно сжимает ее руку, когда поет Радамес. После первого акта они заходят в бар выпить, и Елена старается отвлечь Сержа болтовней, расска-зывая Гвидо , как Серж учил ее есть устрицы. Серж начинает подшучивать над ней и она довольна.
     После спектакля они идут за кулисы к Стефании. Та всплескивает руками.
-Элен, ты великолепна! Серж, сегодня ты будешь с двумя самыми красивыми женщинами, или уж по крайней мере, с самыми роскошно одетыми.
-Не заговаривай мне зубы. Ты чуть не сорвалась в третьем действии. Я на  месте Бланше придушил бы тебя.
-Это заметил только ты, дорогой.
-В моем спектакле форсировать я тебе не позволю!
-Нет, ты только послушай, Элен, как он заговорил!
Они препираются, пока Стефания переодевается. Когда она выходит в своем новом платье, Серж замечает:
-Господи, Стефания, ты опять тратишь на наряды больше, чем успеваешь за-работать!
-Представь себе, первое платье - подарок фирмы. Да, Элен? - говорит Стефа-ния со смехом, целуя  Елену, - За второе ты можешь взять любые деньги. Оно того стоит, если ты дашь слово, что больше никому такое не сошьешь.
-Элен, так это платье ты тоже сделала сама? Но это действительно «от кутюр». Ты можешь открывать свой дом моделей.
-Спасибо, мне очень приятны ваши похвалы!
Прием по случаю открытия сезона происходит прямо в фойе. Официанты уже оформили столы «а ля фуршет». Когда Серж выводит своих дам, со всех сторон на-чинают сверкать вспышки фотокамер. Елена делает непроизвольное движение спрятаться за спины Стефании и Сержа, но он, спокойно улыбаясь, удерживает ее.
-Элен, ты скоро будешь в центре внимания, ты художник-постановщик спек-такля. Так или иначе, но тебе придется иметь дело с прессой. Привыкай, - он подает ей бокал вина, предложенного официантом.
-По-моему, они хотят купить шкуру неубитого медведя.
-Я могу засвидетельствовать, что это не так. Благодаря тебе спектакль будет великолепным!
Они оставляют Стефанию, окруженную журналистами и подходят к группе солистов, которые хорошо знают Елену по репетициям. Женщины восторгаются ее платьем, мужчины, привыкшие видеть ее в джинсах и свитерах, с новым интересом присматриваются к ней и делают комплименты. При первых звуках вальса из «Тра-виаты» певец, поющий Елецкого, приглашает Елену танцевать. Они вальсируют одни, пока к ним не присоединяются еще несколько пар. От быстрого вращения не-сколько шпилек, скрепляющих прическу, вылетают и волосы Елены падают вниз. Елена быстро отходит в сторону.
-Серж, что делать? У меня больше нет заколок, - сокрушенно жалуется она.
-Подожди, я все поправлю, - он берет расческу и аккуратно причесывает ее волосы, как делал это в школе, - Так еще лучше. Пошли танцевать, я заказал одну песню.
-О! - восклицает Елена, услышав знаменитую в конце шестидесятых «Тень твоей улыбки», - моя любимая!
-Ты помнишь?
-Конечно!               
-Нет, ты помнишь, как однажды положила голову мне на плечо, а потом кос-нулась губами?
-В день моего рождения, двадцать четыре года назад. Я и сейчас с удовольст-вием сделала бы то же самое, если бы не эти фотографы. Не будем шокировать пуб-лику.
-Ты мне обещаешь, что, когда не будет зрителей, ты это повторишь?
-Под эту музыку - да.
Елена готова обещать ему все, что угодно, лишь бы этот день прошел для не-го без душевных волнений. Они медленно идут к дому и Елена говорит, не умолкая, о своей работе, о трудностях с русским языком у певцов, потом начинает вспоми-нать, под какую музыку они танцевали в школе. Она называет Адамо и Тома Джон-са, «Битлз», потом Хампердинка и Синатру.
-Кто же еще?
-Холидей, Клифф Ричард, - Серж начинает напевать ей разные песенки и ме-лодии, популярные в то время.
-А помнишь, какие были чудесные мелодии у оркестра Рэя Кониффа? «Зелень лета» помнишь?
Дальше они идут, распевая вместе, заходят в закрывающийся бар и уговари-вают хозяина налить им бренди.
-Серж, я буду совсем пьяная! - смеется Елена после второй рюмки.
-Ничего, милая, я доведу тебя до дома.
Они опять идут, напевая, потом он подхватывает Елену и увлекает танцевать прямо на пустынной улице. Смеясь, они танцуют твист, вдруг Серж прижимает ее к себе и начинает тихо напевать «Тень твоей улыбки». Елена обнимает его за шею и кладет голову на плечо. Она чувствует, как его щека прислоняется к ее щеке. Горя-чая волна заливает ее, как в юности и она прижимается губами к его шее. Серж крепче обнимает ее.
-Лёля! -шепчет он.
-Ш-ш-ш... молчи. Так хорошо!
Фары проезжающей машины заливают их ослепительным светом и Елена от-скакивает.
-Мы совсем потеряли голову, - смущенно признает она.
-Разве это так плохо?
-Ты подпоил меня. Это грех!
-Я буду поить тебя каждый вечер. Когда ты теряешь голову, ты становишься восхитительной.
-Серж, уже почти два часа ночи и я хочу спать.
Подведя к дверям отеля, он опять обнимает ее и просит: «Поцелуй меня!», но Елена опять целует его в щеку. Показалось ли ему, что ее губы при этом дрогнули? Он поклялся себе, что растопит тот лед, которым она себя заморозила.
     На другой день в театре Елену разыскивает приятная молодая женщина.
-Мадам, я корреспондент журнала для женщин. Я очарована вашим платьем и платьем мадам Барецци. Она сообщила мне, что оба они созданы вами. Я хотела бы побеседовать о вас и вашей работе.
Елена поднимает руку.
-О моей работе можно  говорить только после того, как она будет завершена.
-Хорошо, я согласна, большую статью о вас и вашем спектакле мы опублику-ем зимой. Но сейчас вы должны мне рассказать немного о себе. Правда ли, что вы провели юность в нашем городе?
Елене приходится рассказывать о себе.
-Как вы можете совмещать работу в театре и моделирование одежды?
-Но я не модельер, я художник по костюмам. Я шью одежду только для себя и близких друзей. Мне действительно скучно шить из журналов мод. Я представляю себе ситуации, в которых будут находиться люди, как театральные спектакли, и придумываю костюмы для них. Для меня важны персонаж, место и образ, который он должен создать в этом месте. Я думаю, у меня ничего не получится, если я по-пробую просто придумать некое платье неизвестно для кого.
-Хоть один ваш рисунок, прошу вас.
-Сейчас я могу дать вам только эскиз платья Стефании.
Елена обещает подробно поговорить с журналисткой накануне премьеры. Те-перь Елена лихорадочно занята работой. Начинается наиболее сложный для нее этап, ведь она никогда раньше не оформляла весь спектакль, но художники, кото-рые должны делать декорации, берут решение всех проблем на себя. Они, напротив, восторгаются тем, что она сделала часть их работы, так детально продумав все де-корации спектакля. Наибольшие дискуссии вызывают мистически окрашенные сце-ны с появлением призрака графини. Ее пожелания рождают массу технических предложений и Елена довольна, что начинает получаться то, что ей хотелось. Серж, призванный для окончательного решения, соглашается со всем, что она придумала.
     Каждое утро Елена присутствует на репетициях. Серж имеет обыкновение, отдав указания певцам, смотреть на нее, ища поддержки. Ее кивок или улыбка со-гласия всегда поднимают ему настроение. По вечерам она приходит к нему рисо-вать, хотя ей уже не нужно прослушивать оперу. Просто они привыкли в это время быть вместе. Пока Елена сидит за мольбертом, Серж работает с партитурой, все время советуясь с ней, какую эмоциональную окраску придать тому или иному от-рывку, как расставить акценты. Иногда она не понимает разницы, пока он не де-монстрирует ей отличия, спев один отрывок несколько раз.
-Удивительно, ты делаешь своим голосом  чудеса, - она переводит разговор, - когда же приедет Герман? И кто, кстати, это будет? Ты мне так и не сказал.
-Теперь он уже точно согласился, я могу сказать. Это Виктор Левин. Он пел Германа в Москве, поэтому приедет репетировать на две недели в конце ноября и потом сразу на премьеру. Ты его слышала?
Елена, смешивая краски, рассеяно говорит:
-Да, я его слышала. Я начинала работать в театре, когда он дебютировал с большим успехом. Я шила ему костюм Герцога в «Риголетто».
Они начинают говорить о другом и это имя больше не упоминается.
По воскресеньям они ходят на спектакли в театр, на концерты, на вечеринки, которые иногда устраивает у себя Стефания или сидят в ресторане у Гвидо, тогда тот распоряжается приготовить любимые Еленой овощи и кроме итальянских песен звучат иногда старые мелодии шестидесятых, под которые они танцуют. Однажды, сидя вечером у Сержа и слушая «Паяцы» Леонкавалло, Елена начинает машинально рисовать маски и вдруг говорит:
-Ах, как отлично можно сделать этот спектакль. Актеры едут по Италии со своим представлением и в Венецию попадают на карнавал .И то, что вокруг все зрители в масках, заставляет их играть с открытыми лицами, тогда видно, что скрывается под масками, а зрители в масках хохочут, думая, что это представление.
-Элен, это потрясающе. Но я не хочу сейчас об этом думать. Через два месяца я сам тебе напомню и мы поговорим.
     Иногда Елена слушает музыку на маленьком диванчике у зажженного ка-мина, Серж подсаживается к ней, устраиваясь на подушке у ее ног и кладет голову ей на колени. Не задумываясь она опускает руку на его волосы и перебирает их, по-ка он не останавливает Елену, сняв ее руку. Елена смущается, потому что понимает, почему он это сделал. На другой день она слушает музыку, сидя у мольберта.
-Элен?    
Видя ее растерянный взгляд, Серж в душе улыбается: ее безмятежное спокой-ствие, похоже, сломлено. Он не хочет торопить события, но чего ему стоит видеть Елену каждый день в такой кажущейся близости от себя, знает только он. Давно уже юношеское чувство вспыхнуло в нем с новой силой, но теперь к этой новой женщине с морщинками у глаз, спокойным взглядом, огромным талантом и умени-ем думать о других, забывая о себе. Серж уже перестал заводить разговоры о любви и ее чувствах, зная, что она, раз и навсегда убедив себя когда-то, что счастлива без любви, будет упорно доказывать, что не нуждается в ней.
     Дни идут и однажды утром, завтракая с ней перед работой, он сообщает, что наконец-то сегодня репетиция пройдет в полном составе.
-У меня тоже много дел в мастерских . Закончены почти все декорации и се-годня мы их поднимаем и смотрим, что получилось. Может, ты обойдешься без меня?
-Наоборот, ты будешь переводить Левину, он не говорит по-французски . А после обеда пойдем вместе смотреть декорации.
Елена забегает в мастерские предупредить о своем расписании и входит в зал, когда все уже на сцене. Она наблюдает, как Левин раскланивается с певцами, при-ветствует на ломаном английском языке и говорит, что готов начать. Репетиция се-годня проходит с оркестром. Елена сидит вначале с отсутствующим видом, думая о своем, но при первых звуках арии Германа она вскидывается и внимательно слуша-ет. Когда он кончает, Елена поворачивается к Сержу.
-Это несколько не то, что пел ты, правда? Он слишком категоричен, может, нужно мягче? У тебя будут замечания?
-Да, пожалуй, ты права, - и Серж начинает давать рекомендации, которые Еле-на в точности переводит Левину.
Тот, наконец, обращает на нее внимание и, всмотревшись и узнав, кивает ей:
-Леночка, это вы? Какими судьбами? Мне приятно снова вас видеть.
Он просит повторить арию и поет ее в точности так, как хотел Серж.
-Отлично, правда? Он профессионал! - доволен Серж.
После репетиции Левин подходит к Елене.
-Что ты здесь делаешь, Елена Прекрасная? Ты похорошела еще больше и не старишься, в отличие от меня, - он самодовольно улыбается, ожидая комплимен-тов, - может вечером мы поужинаем и ты мне расскажешь, как ты сюда попала?
-Спасибо, но я ужинаю с месье Барецци. Я художник постановщик. Ты дол-жен будешь зайти ко мне в мастерские на днях, снять мерки для костюма.
-Да, вот так мы и познакомились с тобой. Мадам Барецци, прошу вас, подож-дите... - останавливает он Стефанию, а Елена, резко повернувшись, почти налетает на Сержа и, схватив его за руку, увлекает из зала.
За обедом она просит вина и на удивленный взгляд Сержа поясняет:
-Я волнуюсь. Сейчас ты увидишь, что у меня получилось. Из хороших эскизов иногда получаются посредственные декорации.
Но декорации получаются отличные, особенно комната Графини и игорный дом.
-Большое значение будет иметь мебель. Клавесин великолепен. Теперь самое главное - свет, через три дня мы будем работать с осветителями. Я довольна, а ты?
Серж молча целует ей руку.
     На репетициях Левин концентрирует все внимание на себе, завоевав сим-патии певцов комплиментами. Даже Стефания благосклонно ему улыбается, а он преувеличенно бурно выражает восторг после ее арии. Елену он называет громо-гласно по-английски: Моя Прекрасная Елена. Елена морщится и старается общать-ся с ним только по необходимости. Перед отъездом он приглашает их с Сержем и Стефанию на ужин. Выйдя с Еленой в дамскую комнату, Стефания интересуется:
-Ну что, Моя Прекрасная Елена, двадцать лет назад он был больше похож на Сержа?
-Да! - когда Елена понимает, что проговорилась, краска бросается ей в лицо, - Стефания! Ты думаешь, Серж догадался?
-О чем, - невинно спрашивает та, - о том, что Катя дочь Левина? Ведь так?
-Как ты узнала!?
-Дорогая, не может же быть трех мужчин, похожих друг на друга, в жизни од-ной женщины. Это уже слишком! О том, что вы были знакомы в то время, мне ска-зал Серж. Не бойся, я никому не скажу. Так он правда был хорош в молодости?
-Да, я познакомилась с ним во время его дебюта, он ведь старше Сержа. Он был небольшого роста, стройный, хорошее лицо, глаза почти как у Сержа, но не та-кие... сияющие, что ли. Он не был точной копией, но тогда очень напоминал мне Сержа. Это сейчас он полнеет, щеки уже чуть обвисают, лет через пять он просто будет толстым. Мы жили вместе полгода.
-Но почему же ты вышла замуж за другого?
-Он категорически выбрал карьеру, а не семью. Мне нужно было срочно вый-ти замуж из-за ребенка.
-Как, он знал о ребенке?
-Он не знал, что я ее оставила и родила. Я немедленно уехала из Москвы.
-Значит, знал и отказался жениться? Господи, боже! Этого действительно Сержу лучше не знать. Ну, пошли, они нас ждут. Подумать, каков негодяй, и сейчас так с тобой обращается, словно ничего не случилось.
-Да он, наверное, все позабыл. Забавное приключение, мало ли у него потом было молоденьких дурочек! Стефания, Катя действительно так похожа на Сержа?
-Я увидела это сразу. Она очень похожа на Николя, словно это дети одного отца, как мы с Сержем. Не зная о Левине, я была потрясена.
-Знаешь, я начинаю жалеть, что приехала сюда, - чуть не плача говорит Елена.
Стефания крепко обнимает ее и гладит по спине.
-Я думаю, у тебя все еще будет хорошо. Сержу должно быть все равно, на ко-го похожа твоя дочь, если она у тебя есть. Он всегда хорошо отзывался о Кате. А твой муж, Элен, ты его любила?
-Он мне нравился, мы оба были художниками и вместе работали, - пожимает плечами Елена.
     Они подходят к столу улыбаясь. Стефания просит принести шампанское и предлагает тост за будущую премьеру и за мужчину, из-за которого она готова уто-питься. Елена нервно улыбается. Когда Серж провожает Елену домой, она просит:
-Отвези меня на денек на побережье. Я вдруг почувствовала, что очень устала. Мы себе можем это позволить?
-Конечно, когда захочешь!
     Утром они мчатся на запад и через четыре часа подъезжают к Остенде. Одевшись теплее, они идут гулять на берег. Свинцово-серый океан на удивление спокоен для середины ноября, хотя ветер с северо-запада несет леденящее дыхание арктических широт. Серж снимает с себя шарф и набрасывает его на голову Елене, завязав узлом под подбородком. Щеки ее разрумянились на ветру, в глазах Серж замечает слезы. Он притягивает ее к себе за концы шарфа и целует в обе щеки:
-Ты замерзла!
Но Елена так же молча смотрит на него, моргая мокрыми ресницами, и, не выдержав этого загадочного взгляда, Серж крепко обнимает ее и целует в губы, долго не имея сил оторваться, хотя и чувствует, что Елена просто замерла и не от-вечает. Наконец он встряхивает ее за плечи и говорит обиженно:
-Лёля, почему? Я же люблю тебя! Почему ты такая? - но заметив слезинку на ее щеке и поймав ее губами, шепчет: - прости меня, я правда люблю тебя. Почему ты плачешь?
-Это от ветра, Сережа, - тихо говорит она, - спасибо тебе, я счастливая жен-щина.
Елена обнимает его за шею, уютно устраиваясь лицом у воротника распахну-той куртки и он кожей чувствует ее теплое прерывистое дыхание. Серж наклоняет-ся к ней и, отодвинув волосы, прижимает губы к нежной шее за ухом. Почувство-вав, как ее пальцы напряженно зарываются в его волосы на затылке, он заглядывает в испуганные глаза и бережно прикасается к приоткрытым в сдержанном вздохе гу-бам Елены, покрывая нежными легкими поцелуями, пока она сама не удерживает его губы у своих. Поцелуй длится несколько мгновений, но Серж смотрит на нее таким счастливым взглядом, что Елена закрывает глаза и шепчет растерянно:
-Господи, что же будет!  
-Все будет очень хорошо. Все, что ты захочешь и когда захочешь. Лёля, ты чудо. А теперь давай бегом в тепло! - командует он.
     Они быстро доходят до рыбного ресторана, в который заходили летом , за-казав горячую устричную похлебку, просят принести бренди. Согревшись, они на-чинают потихоньку снимать шарфы и лишние свитера, подшучивая друг над дру-гом. После второй рюмки бренди Елена привычно берет себя в руки, но Серж слов-но не замечает ее замкнувшегося лица. После обеда они бродят по магазинам, захо-дя в художественные салоны и рассматривая сувениры, фарфор, картины, покупают кованые каминные щипцы. Серж уговаривает Елену зайти в ювелирный магазин и она выбирает себе браслеты и ожерелье, имитирующие восточные украшения.
-Это на премьеру.
Серж подает ей только что купленное кольцо с бриллиантами и, не слушая ее бурных протестов, одевает на палец.
-Элен, я прошу твоей руки. Ты выйдешь за меня замуж?
-Серж, я не знаю, что тебе сказать.
-Помни, что ты можешь сделать меня счастливым!
-Я не знаю, - растерянно повторяет Елена.
-Не торопись, милая, ты можешь подумать.
     Вечер они проводят в том же ресторанчике. Елена очень внимательна к Сержу, но опять непроницаемо сдержанна. Однако теперь Серж этого не боится. Сегодня он понял, что у него появилась надежда сломать ее ледяное спокойствие. Следующим утром они возвращаются в Брюссель. Начинается самый сумасшедший  месяц перед премьерой. Елена работает с осветителями, добиваясь нужных свето-вых эффектов, отделывает своими руками каждый костюм, успевает на каждую ре-петицию и заканчивает два вечерних платья: Стефании и Кате. Свое она сшила дав-но. Но за несколько дней до премьеры гонка вдруг кончается - все готово. Впереди генеральная репетиция и премьера в первый день Рождества. Завтра прилетает Ка-тя. Серж увлекает Елену в магазины за подарками.
Атмосфера Рождества восхитительна: даже взрослые чувствуют себя детьми. Музыка и яркие витрины, повсюду сверкающие украшения на елочках, на каждой двери - венок или гирлянда с алой лентой и колокольчиком, от всего этого Елена счастлива, как ребенок. Она выбирает подарки Кате, Стефании, синьоре Барецци, Гвидо. Подарок Сержу она приготовила заранее. Серж все время спрашивает, по-нравится та или иная вещь Кате. Для Николя он выбирает компьютерные игры и магнитофон.
-Что бы ты хотела получить в подарок?
-Серж, я не знаю, но мне хотелось бы... может есть пластинка с записями тво-их выступлений? Я бы хотела иметь их на память...
-Элен, это твой ответ мне? - спрашивает он напряженным голосом, не глядя на нее.
-Нет, прости, Серж, я не подумала, это еще не ответ, - она легко касается пальцами его щеки, растерянно смотрит на его застывшее лицо, заглядывает в глаза и проникновенно говорит: - Ты единственный мужчина, которого я люблю. Мне очень трудно. Ты не обижайся, - и Елена целует его прямо посередине толпы в уни-версальном магазине.
-Браво! - слышат они за спиной голос Стефании, - это генеральная репетиция или премьера?
-Стефания, ты и в детстве подглядывала за нами, - восклицает Елена, - бессо-вестная!
-Вы забыли закрыть дверь, - смеется та, - На вас очень интересно было смот-реть. Вы купили подарки?
-Да, почти. Я только не решил, что купить Кате.
-Серж, ты и так купил ей массу подарков. Не балуй девочку, - начинает возра-жать Елена.
-Меня беспокоит, что вам будет тесно вдвоем в твоем номере. Может, ты пе-реедешь ко мне? Ведь у меня пустуют две комнаты для гостей, Николя будет ноче-вать у бабушки.
-Спасибо, Серж, но я очень соскучилась и не отпущу Катю от себя!
Вечером они опять сидят у камина, слушая Моцарта. Серж подает Елене бокал красного вина, которое готовит сам, нагревая со специями.
-Лёля, почему ты сомневаешься? Ты не уверена в моем чувстве?
-Нет, я не уверена в своем чувстве. Я слишком долго жила одна, я уже не могу жить по-другому.
-Но мы полгода вместе каждый день. Все отлично! Я хочу всю оставшуюся жизнь прожить так с тобой.
-Ах, я не об этом! Ты разве не понимаешь? - она сидит, опустив голову, пряча глаза, - Я не смогу сделать тебя счастливым, а мне так этого хочется. У меня есть только два дорогих человека: Катя и ты.
-Ты хочешь сказать, что боишься близости со мной?
Она кивает головой:
-Я боюсь, что уже не способна ни на какие чувства.
-Как ты меня мучаешь, Элен! - вздыхает Серж.
На следующий день они едут в аэропорт. Катя бросается на шею матери, по-том так же эмоционально здоровается с Сержем.
-Ну, как вы тут без меня? - интересуется она, словно это она уезжала, оставив их ненадолго. Серж сразу берет быка за рога:
-Я сделал Элен  предложение, но она еще не ответила. Может ты поможешь уговорить ее?
-Хорошо, я разберусь, - уверенно говорит Катя.
Когда они едут в отель, Катя с восторгом рассматривает праздничный город.
-О, как красиво. А магазины! Вот бы взглянуть одним глазом!
-Катя, у нас сейчас репетиция.
-Давай заедем к Гвидо, он может показать Кате город, пока мы заняты - пред-лагает Серж.
Он знакомит Катю с синьорой Барецци и Гвидо. Оба они в восхищении. Гви-до смотрит на нее, как зачарованный и сразу предлагает все показать в этом городе.
     Серж с Еленой отправляются в театр отдать последние распоряжения перед репетицией. «Я так волнуюсь!» шепчет Елена, когда все сцены последний раз прой-дены уже в полном составе. Она дает последние наставления осветителям и рекви-зиторам, внимательно осматривает костюмы, уделяя особое внимание статистке, изображающей призрак молодой графини.
-Все в порядке, ты можешь гордиться собой! - успокаивает Серж.
-Гордиться я буду, когда все это кончится, -Елена судорожно сжимает его ру-ку
-Перестань волноваться. Пойдем, нас ждет Катя.
Но Катя их не ждет, они с Гвидо еще ходят по городу. Когда они вбегают, смеясь и громко болтая по-итальянски, видно, что Катя полностью освоилась и, приняв восхищение Гвидо как должное, уже командует им вовсю. Синьора Барецци наблюдает за этим с улыбкой, Насмешница Стефания уже собирается отпустить по этому поводу какую-то шутку но, встретив озабоченный взгляд Елены, молчит, по-том тихо говорит ей:
-Не надо с таким испугом смотреть, словно она сейчас испарится или прова-лится сквозь землю. Пусть девочка повеселится. Ты все равно не сможешь всю жизнь держать ее за руку. Подумай лучше о моем брате. Я не знала, что ты такая жестокая!
-Стефания, - возмущенно шепчет Елена, - я только о нем и думаю. Я думаю о том,  что не имею права взваливать на него свои проблемы.
-Дурочка, он просто мечтает об этом. Решая твои проблемы, он забудет о сво-их.
-Все равно я боюсь, Стефания.
-Я даю тебе сроку до премьеры, я не Серж. На другой день ты должна дать ему ответ, иначе он сойдет с ума. Это с тобой он такой спокойный и терпеливый, а на нас он потом срывает свое напряжение.
К ним подходит Катя и Елена предостерегающе смотрит на Стефанию, но та неумолимо продолжает:
-Ты уже не девочка и должна решить без колебаний, что ты выбираешь. Не забывай только, что от твоего выбора зависит судьба и душевное состояние Сержа. Катя, помоги мне уговорить Элен. Она думает, что Серж будет еще двадцать лет ждать, когда она ответит «Да» !
-Стефания, я жду этого с таким же нетерпением, как и вы. Сколько я себя помню, я всегда чувствовала, что мама - несчастный и одинокий человек, и Серж - это самое лучшее, что она могла бы получить в жизни .
-Все, все, все! - сердится Елена, - завтра генеральная репетиция. Стефания, ты не волнуешься?
-Я всегда теряю голос накануне премьеры. Но тебе уже нечего волноваться. У тебя все получилось замечательно. Я видела « Пиковую даму» в Лондоне и в Пари-же, на гастролях Большого театра, но ваше решение мне нравится больше.
-Господи, что же вы там сотворили?! - интересуется Катя.
-Завтра увидишь. Ты ведь придешь на генеральную репетицию?
-Ну, я не знаю. Два дня подряд - это ведь многовато. И Гвидо хочет меня по-везти в Ватерлоо. А вечером мы пойдем в церковь с синьорой Барецци.
-Ну, как хочешь, дорогая. Развлекайся. Не забудь только, нужно примерить платье для премьеры.
-Мне?! - Катя бросается целовать мать.
На следующий день, вернувшись из Ватерлоо, поля которого зимой выгляде-ли довольно уныло, Катя решает, что матери будет приятно, если она все-таки поя-вится на репетиции. Гвидо привозит ее в театр и они входят в зал, когда идет уже последняя картина               
 -Как здорово, - шепчет Катя Елене на ухо, - жаль, что вы не догадались еще парочку призраков протащить над сценой на канатах. Мама, у тебя получился на-стоящий триллер.
Елена нервно смеется и подходит к директору, чтобы выслушать порцию ком-плиментов и заверений, что благодаря ее оформлению опера станет гвоздем сезона. Все поднимаются на сцену, Елена благодарит осветителей и рабочих сцены, потом восхищенно говорит труппе:
-Господа, вы сделали чудо: совершенно русская опера! Считайте это самым большим комплиментом. Я горжусь вами. Моя дочь подтвердит вам это.
-Здорово! - улыбается Катя, - публика умрет от страха и восторга. Стефания, ты чудесно пела.
-Елена Прекрасная, я и не знал, что у тебя такая прелестная дочь! Сколько же ей лет?
-Летом будет двадцать. Как вы назвали мою маму?
-Разве мама тебе обо мне не рассказывала? Меня зовут Виктор Левин, мы бы-ли друзьями с твоей мамой еще до твоего рождения и она для меня  была  - Моя Прекрасная Елена, - Левин вдруг останавливается и с новым интересом смотрит на Катю, - Я бы хотел поближе познакомиться с тобой, Катя. Ты не могла бы соста-вить мне компанию за ужином?
Катя оглядывается на Гвидо, оставшегося внизу, в зале, и, улыбаясь, говорит:
-Спасибо, но я сегодня вечером занята. Может, позже? Я буду здесь еще два-дцать дней.
-Конечно, девочка, я буду рад уделить тебе внимание, когда захочешь. Прихо-ди на мои концерты.
Тут Елена, отвлеченная разговором с певцами, замечает Левина и Катю и бро-сает отчаянный взгляд на Стефанию.
-Дорогая, - тут же приходит на помощь она, - если Гвидо не хочет, что бы в ресторане в Рождество подавали сухие корки, ему пора приступать к работе. Он должен отвезти тебя домой. Иди! А с вами, месье Левин, мы должны еще обсудить программу нашего концерта, - и она увлекает его в сторону.
Елена не может прийти в себя. Серж, заметив ее бледность, извиняется перед всеми:
-Мадам Элен переволновалась. Я отвезу ее домой, чтобы она как следует от-дохнула до завтра. Изменить мы уже ничего не можем, надо только спеть так, как сейчас, и все будет отлично. Веселого рождества всем!
     Серж бережно ведет Елену к машине и, усадив , заботливо вглядывается в ее лицо.
-Что с тобой? Ты словно увидела призрак.
Елена вдруг начинает плакать. Серж настолько растерян, что не знает, что де-лать. Вышедшая из театра Стефания заглядывает в так и не отъехавшую машину и видит Сержа в еще большем отчаянии, чем Елену.
-Возьми себя в руки, Элен, ничего страшного не произошло. Катя до вечера будет с Гвидо, завтра они будут развлекать Николя, послезавтра вы все можете ку-да-нибудь уехать. Серж, отвези Элен домой, напои как следует, чтобы она пришла в себя. На ночь пусть выпьет снотворное. Завтра мы все к двенадцати собираемся у мамы, а там уже и премьера. Этого Ловласа я беру на себя.
-Стефания, ты мне можешь объяснить, что происходит? – недоуменно хватает ее за руку Серж.
-Ничего страшного и непоправимого. Ах, уж женились бы вы поскорей и дело с концом!
Серж ведет машину, тревожно поглядывая на Елену. Он привозит ее к себе, усаживает на диван, бросается разжечь камин, суетится, но Елена очередным уси-лием воли сдерживает нервную дрожь и идет варить кофе.
-Я буду делать все в точности, как велела Стефания.
Серж наливает Елене бренди и заставляет выпить. Они сидят, глядя в огонь, Серж обнимает ее, поглаживая по волосам.
-Что у тебя случилось? Лёля, доверься мне!
Но Елена лишь машет головой, а потом заявляет, что тоже хочет пойти в цер-ковь с Катей, Гвидо и синьорой Барецци. Серж покорно соглашается.
     После торжественной службы они выходят из собора, Гвидо зовет их с группой прихожан петь рождественские гимны под окнами домов. Кате это безум-но нравится, она старательно поет, держа Гвидо за руку, Елена тоже начинает под-певать, а когда вступает Серж, получается замечательно. Из окон им бросают мо-нетки, они их собирают, чтобы опустить потом в церковную кружку. Все веселятся, особенно  когда из нескольких домов выносят угощение - конфеты и пряники в ви-де Вифлеемской звезды, Поет даже синьора Барецци, у нее оказывается красивое меццо-сопрано. Елена с тревогой поглядывает на Сержа, берет его за руку и тихо говорит:
-Не пой на холоде, тебе станет хуже.
-Не бойся, - успокаивает ее Серж, - в Рождество ничего не может случиться.
Когда они все заходят в ресторан, который вечером в Сочельник закрыт, Гви-до с Катей начинают варить вино со специями и все, обжигаясь, пьют ароматный напиток, чтобы согреться. Елена расслабляется, убедив себя, что действительно ни-чего не случилось, пьет вино и веселится вместе со всеми. Гвидо идет их провожать и вчетвером, под колокольный звон они отправляются домой.
    Утром, выспавшись, Елена уже не понимает, что это она так разволнова-лась вчера. Нагруженные подарками в красивой упаковке, они идут на рождествен-ский обед. Серж уже у матери и, когда они входят, зовет их знакомиться с сыном. Николя действительно очень красивый мальчик, чем-то похожий на Катю, темно-волосый и синеглазый. Он во все глаза смотрит на Елену, она улыбается ему ласко-во и говорит:
-Ты очень похож на того мальчика, с которым я училась в школе. Ему было четырнадцать лет и он был ниже меня ростом, ты же скоро будешь выше меня!
Он улыбнулся ей, глаза сразу засияли, как у Сержа.
     За столом, уставленным рождественскими яствами, никто не говорил о премьере, но Елену лихорадило, а Стефания сидела с напряженным лицом. Гвидо специально для Елены приготовил суфле из спаржи, и она восторгалась его кули-нарным искусством. Когда разрезали рождественский пирог, Серж под аплодис-менты молодежи извлек боб из своего куска и одел корону на Катю, а свою передал Николя. Николя очень серьезно поклонился Кате и подал ей руку, приглашая тан-цевать. После того, как они провальсировали вокруг стола, все стали рассматривать подарки. Больше всех их оказалось у Кати - Серж постарался, не отстал от него и Гвидо, подарив ей чудесный ангорский свитер, шарф, шапочку и перчатки и все в серо-синей гамме под цвет глаз. Но когда она открыла коробочку с серебряным браслетом, на брелке которого была золотая буква «К», а сверху него лежали авиа-билеты в Париж, Катя завизжала от восторга и бросилась Сержу на шею. Елена, кроме сувениров, подарила всем по акварели: Стефании - эскиз к «Пиковой даме», где она сама поет дуэт, Гвидо - акварель с рыбой, всю усыпанную чешуей, в добав-ление к роскошному фартуку, который сама сшила, изобразив на груди аппликаци-ей целый овощной натюрморт. Сержу она подарила акварель, сделанную сразу по-сле возвращения из Остенде, где был изображен он сам у поручней рыбачьего бар-каса, на котором они выходили в море. Синьоре Барецци они с Катей подарили оренбургский платок, специально привезенный Катей. Николя увлеченно рассмат-ривает книги о русском оружии и флоте от Кати. Елена благодарно целует Сержа, получив лазерный проигрыватель и диски, отдельно лежит опера «Паяцы» с запис-кой: «Это - следующая!». Но самый роскошный подарок - от Стефании: великолеп-ное черное пальто-накидка, очень дорогое и качественное.
-Это ты оденешь сегодня. Не куртку же ты накинешь поверх вечернего платья. Конечно, мех - шикарней, но сейчас от любителей животных можно ждать любых гадостей, лучше не рисковать. Ну, пора идти готовиться. Мне уже плохо! - и она уходит.
-Нам с Катей тоже надо идти, - торопится Елена.
Дома она достает Катино платье и они начинают собираться в театр. Елена замечает, что у нее дрожат руки, когда она подкрашивает глаза. Наконец они обе готовы, скоро за ней зайдет Серж, а позднее за Катей - Гвидо с Николя. Они приса-живаются на диван в халатах и Катя спрашивает:
-А теперь ты можешь объяснить, почему ты мучаешь человека?
-Катя, я боюсь. Он три раза был женат и каждый раз жестоко  разочарован в жене. Зачем ему еще четвертая неудача?   
-Да ты в своем уме? Ты же будешь ходить за ним с тапочками и носовыми платками всю свою жизнь и оформлять все его постановки. Он же только об этом мечтает. Если ты откажешь, ты убьешь его, он мне так и сказал.
-Ах, Катя, ты еще ничего не понимаешь в жизни.
-Уж конечно! Да я, может, завтра выйду замуж. Я, мама, в жизни понимаю больше тебя. Это ты пятнадцать лет назад отгородилась от жизни стеклянным барь-ером и живешь, как лягушка в террариуме, такая же холодная. Если ты не выйдешь замуж за Сержа, тогда это сделаю я! Он мне очень нравится и жалко его до слез.
-Катя, остынь. Мне надо одеться, сейчас придет Серж.
Елена одевает платье и Катя восторженно ахает.
-Как тебе это пришло в голову?!
Платье из алого креп-жоржета напоминает одеяние восточной красавицы, скрепляясь на плечах золотыми пряжками и застегиваясь впереди на множество зо-лоченых пуговок, спадает к полу многослойным пышным облаком, и перепоясано парчовыми поясами по талии и на бедрах чуть наискосок, золотые кисти мерцают на алом шелке. Браслеты Елена застегивает выше локтя. Рыжие волосы водопадом завитков падают до пояса, прикрывая плечи, и на красном фоне горят язычками пламени.
-Ожерелье лучше надеть не на шею, а на голову, - предлагает Катя.
-Нет, это очень вызывающе, но ты права, волосы надо чем-то закрепить.
Катя одевает ей на волосы золотую тонкую цепочку.
-Вот так. Я сейчас подколю. А вот это колечко тоже сюда идет. Одень! - и Ка-тя протягивает обручальное кольцо Сержа, - Откуда оно у тебя? Боже мой, это ведь настоящие бриллианты?
-Да, это Серж подарил, когда делал предложение, - и Елена тяжело вздыхает.
-Не слышу счастья в голосе! - бодро говорит Катя, - Правда, она красавица? - спрашивает она у застывшего в дверях Сержа, - Моя Прекрасная Елена! - передраз-нивает она и Елена вдруг с облегчением смеется: Левин явно не произвел на нее впечатления.
Серж подходит к Елене и, взяв за руки, восторженно разглядывает.
-Ты как восточная принцесса! Мне даже страшно, - он смотрит на руку, на ко-торой одето его кольцо и, притянув Елену к себе, целует, - Катя, ты отдашь мне ее в жены?
-С удовольствием! - смеется та и добавляет по-русски, - Баба с возу - кобыле легче!
-Катя!!! Одевайся, не опоздай!
-На тебе тоже будет что-нибудь невероятное? - интересуется Серж.
-Нет, очень скромное, можно сказать - девичье. Мама уверена, что мне некого соблазнять, - преувеличенно скромно отвечает она.
На самом деле платье у Кати очень красивое. Как и у Стефании, оно, словно кринолин, расходится колышущейся колоколом юбкой. Елена вставила вниз балет-ную пачку, которая держит форму. Многослойная юбка из тончайшего дымчатого шелка сзади приподнята как бы тюрнюром из завернутых к поясу верхних юбок, да еще украшена пышными розами, свернутыми из розового атласного шелка и вы-глядывающими из-за отворота верхней юбки. Такие же розы впереди гирляндой лежат по краю черного лифа, туго, как корсет, обхватывающего точеную девичью фигурку. Черные волосы до плеч, которые Катя подстригла «а ля паж», дополняют образ  юной Дамы пик.
     Платье Стефании, такого же силуэта, решено в черно-белой гамме, от чер-ного корсажа спадает белая парчовая юбка, густо покрытая у талии аппликацией из черных парчовых треугольников, создающих невероятные узоры, прихотливо и свободно расходящиеся к краю юбки.
     За кулисами платье Елены, несмотря на волнение премьеры, производит фурор. Стефания, всплеснув руками, говорит:
- Саломея, чью же голову ты потребуешь на блюде? - и, нервно хихикнув, до-бавляет, - Я, кажется, знаю!
     Когда Серж с Еленой после третьего звонка появляются в ложе, где сидят уже синьора Барецци, Гвидо, Николя и Катя, происходит быстрая немая сцена:  Гвидо и Николя, раскрыв рты, с восхищением смотрят на Елену, а Серж целует Ка-те руку, шепнув «Ты прекрасна!». Наконец начинается увертюра и Елена, нервно сжав руку Сержа, почти не видит того, что происходит на сцене.
-Я даже не поняла, удачно ли мы решили свет, - признается она Сержу в ан-тракте.
-А я почти не слышал пения!
-Пение замечательное. Ты молодец!
-Со светом тоже все в порядке. Вообще декорации отличные.
Когда занавес открывается и видна комната графини, раздаются аплодисмен-ты.
-Это тебе! - шепчет Серж.
Когда опера кончается, под гром аплодисментов солисты выходят на поклон и, повернувшись к их ложе, вместе с оркестром тоже начинают хлопать. Серж вста-ет и подает Елене руку. На глазах у всего зала он целует ее.
-Серж, я сейчас упаду!
-Все уже кончилось, дорогая! Мы победили! Теперь идем на аукцион.
 Это идея журналистки из дамского журнала. Елена отдала некоторые эскизы и кукол в оперных костюмах на благотворительный аукцион, средства от которого пойдут на рождественские подарки неимущим. В фойе уже готовятся к банкету по случаю премьеры. Когда выходят Елена с Сержем, раздаются аплодисменты. Елену тут же начинают фотографировать. Устроители аукциона из редакции журнала про-сят, чтобы представляла работы Катя. Зардевшись от всеобщего внимания, она по очереди показывает всем окантованные акварельные эскизы костюмов и декораций. Когда Катя поднимает над головой кукол, начинается ажиотаж, после газетной рек-ламы, видимо, пришли коллекционеры. Цены начинают подниматься, две послед-ние куклы, старая и молодая графиня, вызывают ожесточенный торг и последняя продана за 175 тысяч бельгийских франков, это пять тысяч долларов. Елена оше-ломлена величиной суммы, а к ней уже подходит пожилой англичанин, которому не досталась кукла графини, и умоляет сделать ему копию.
-Но я не занимаюсь изготовлением кукол, это рабочие макеты. Вы можете по-лучить кукол к следующей опере, которую я буду оформлять, - но, видя огорченное лицо англичанина, она берет его визитку, - хорошо, если у меня будет время, я со-общу вам.
Новые аплодисменты звучат навстречу входящим певцам. Стефания в своем элегантном черно-белом платье плывет, как королева. Когда она подходит к Кате, фотоаппараты щелкают с новой силой: они очень хороши вдвоем. К Елене спешит с поздравлениями директор театра:
-Вы можете выбрать любую оперу для следующей постановки, я рассмотрю все ваши предложения.
-Благодарю вас, мсье. Мы обдумаем ваше предложение.
Они поднимают бокалы с шампанским. Серж ведет Елену танцевать, Катя с Гвидо уже кружатся в центре зала.
-Девчонка совсем вскружила голову твоему кузену. Боже, неужели все кончи-лось? Завтра я спокойно буду спать до двенадцати.
-И мы займемся только личными делами. Ты сегодня обжигаешь, как огонь, - шепчет он, крепче прижимая ее к себе.
Елена чувствует его ладонь на талии сквозь тонкий шелк, румянец заливает ее щеки и она опускает ресницы. Заметив это, Серж мимолетно касается губами ее лба.
-Серж! - укоризненно шепчет она.
-Лёля, можно, я объявлю сейчас, что ты согласна выйти за меня замуж?
-Подожди еще, Серж, зачем же так публично!
Музыка заканчивается, и Елена отходит к Стефании, но ее перехватывает Ле-вин. Она спокойно смотрит на него, надеясь, что после обычных любезностей и ре-верансов он отойдет, но он вдруг спрашивает:
-Елена, почему ты не сказала Кате, что я ее отец?
Елена так ошеломлена, что мгновение ждет: сейчас остановится  сердце в гру-ди. С застывшим лицом она делает знак официанту, прося бокал вина, потом пово-рачивается к нему и, глядя невидящими глазами, бесцветным голосом спрашивает:
-Почему ты так в этом уверен?
-Я умею считать, и она похожа на меня. Очень красивая девочка. Я думаю, что она будет гордиться своим отцом!
Кровь бросается в лицо Елене.
-Виктор, ты заблуждаешься. У Кати другой отец, на которого она очень по-хожа. Ее отец - Серж Барецци, я люблю его с детства. Сейчас мы наконец должны пожениться. Ты можешь спросить об этом Стефанию Барецци, она знает все.
Елена придумывает все на ходу, осененная сходством Кати с Николя. Левин смотрит на нее недоверчиво.
-Ты жила со мной, как он мог...
-Он приезжал на конкурс (Елена даже не помнит, был ли в Москве в том году какой-нибудь вокальный конкурс). Я надеялась, что ты не заметил бы, что ребенок не твой, если бы согласился жениться на мне.
-Тогда ты - хитрое маленькое чудовище! И хорошо, что я на тебе не женился! Но я тебе не верю, - добавляет он, видя торжествующий блеск в ее глазах и лихора-дочный румянец, окрасивший щеки.
-Это твое право. Но Катя - не твоя! Спроси у Стефании.
Издевательски засмеявшись, Елена отходит на ставших ватными ногах. Она чувствует, что еще минута - и она потеряет сознание. Она ищет глазами Катю и бы-стро подходит к ней.
-Катюша, мне нехорошо, проводи меня домой.
-Я позову Сержа, - предлагает Катя, но Елена хватает ее за руку и, повиснув на ней, настойчиво ведет к выходу.
Гвидо идет за ними, но Катя делает ему знак найти Сержа и подводит Елену к креслу, в которое та падает, теряя сознание. Катя пугается. Когда подбегает Серж и Гвидо, Катя чуть не плачет. Серж, не теряя присутствия духа, посылает Гвидо за синьорой Барецци и Николя, а Катю оставляет с Еленой, которая начинает прихо-дить в себя. Он бежит за накидкой Елены, прихватив по дороге рюмку с бренди, и сразу же, заставив Елену проглотить несколько глотков, ведет их с Катей к машине.
-Катя, - говорит он, для убедительности встряхивая руку девушки после каж-дого слова, - садись в машину и жди Гвидо. Уезжайте немедленно. Отвезите маму с Николя домой, а потом Гвидо доставит тебя в отель. Спи спокойно, с Элен все бу-дет в порядке. Я позабочусь о ней. Ты поняла? Она просто переволновалась. Я хочу воспользоваться этим и уговорить ее, - и он подмигивает Кате, которая тут же заго-ворщицки улыбается в ответ.
     Он останавливает такси и бережно усаживает Елену в машину. Всю дорогу ее сотрясает крупная дрожь, но она молчит, привалившись к плечу Сержа. Выйдя из машины, он подхватывает Елену на руки и взбегает на третий этаж. Она безучастно дает себя раздеть, снять платье, надеть халат. Серж относит ее в спальню, кладет на кровать, укрывает, потом приносит еще бренди.
-Элен, все в порядке, успокойся. Катя ничего не знает, она с Гвидо. Он увез ее от Левина.
Елену еще трясет, но от бренди у нее проясняются мысли и она, приподняв голову, спрашивает:
-Откуда ты знаешь про Левина?
-Потому что этот идиот побежал ко мне выяснять, правда ли Катя - моя дочь. Конечно, сказал я. Об этом знают все родственники, только девочке мы скажем, ко-гда поженимся. Тут его перехватила Стефания, а я побежал к вам. Почему ты не рассказала все вчера?
Елена начинает рыдать. Серж, сидя на краю кровати, притягивает ее к себе, обнимая, как ребенка, и старается успокоить, но она безутешна. Когда она устает плакать и только судорожно всхлипывает, он приносит из ванной мокрое полотен-це и вытирает ей лицо, лаская его и целуя.
-Мне нужно умыться, - говорит наконец Елена.
-Хочешь, я налью тебе ванну? А потом сварю кофе.
Он набирает ванну, добавив морской соли, и, проводив Елену, идет на кухню варить кофе. Несколько раз он подходит к двери спросить, все ли в порядке. Когда Елена выходит, он сразу подхватывает ее и несет в постель.
-Я пойду домой, - слабо протестует она, но Серж качает головой и ставит  на кровать поднос с кофе, бренди и фруктами.
-Ты ничего не ела, съешь что-нибудь, - уговаривает он.
Они пьют кофе, потом Серж наливает бренди и предлагает:
-Давай выпьем за то, что у нас, несмотря ни на что, все в порядке!
-Серж, прости меня! Я не имела права впутывать тебя в это. Такой позор! Но я очень испугалась за Катю. Когда он сказал, что она будет гордиться им, я обезуме-ла. Но как он посмел идти с этим к тебе! Я сказала, что подтвердит Стефания.
-Стефания знала?
-Да, еще в ноябре.
-Но почему ты не сказала мне? Я бы нашел предлог расторгнуть контракт!
-Я не думала, что так будет. Прости меня! Серж, ты не сердишься?
-За что? Пользуйся мной, как хочешь, милая. Жаль, что мне пришлось ему первому сказать, что мы женимся.
-Я ему тоже сказала, - шепчет Елена, опустив голову.
Серж рывком притягивает ее к себе и начинает целовать шею и грудь в рас-пахнувшемся халате, опьяненный близостью ее полуобнаженного тела и признани-ем, в котором ему слышится обещание. Елена напряженно упирается руками в его плечи, запрокинув голову, и он наконец отпускает ее. Отвернувшись, Серж опуска-ет голову на стиснутые руки.
-Лёля, ты меня мучаешь! Я страдаю от твоей холодности. У меня и так не бы-ло счастья с женщинами, а сейчас я потерял голос и теряю тебя!
Это было то, что нужно! Елена тут же забыла о себе и не думает больше о Ка-те, с которой теперь все в порядке.
-Серж, я ведь не сказала тебе «нет». Я сделаю для тебя все, что смогу, - она сама обнимает его, нежно касаясь его лица и волос, - ты не должен страдать, Серж!
Она покрывает его лицо поцелуями, и он совсем сходит с ума, тут же ловит ее губы своими и они целуются, пока хватает дыхания. Оторвавшись от него, Елена смущенно запахивает халат.
-Лёля, ты когда-нибудь доверишься мне?
-Я тебе доверяю, - шепчет она, - но дай мне время привыкнуть.
-Хорошо, дорогая, не бойся. Давай еще выпьем и я с твоего разрешения лягу, я сегодня тоже устал и много волновался.
Когда он разливает по рюмкам бренди, Елена испуганно смотрит на него:
-Серж, ты решил меня подпоить!
-Нет, дорогая, нам нужно снять напряжение. Сегодня был тяжелый день.
Елена покорно пьет, пока он ходит по комнате, задергивая шторы и гася свет. Ложась в постель, Серж чувствует, что она затаила дыхание.
-Лёля, - шепчет он, - обними меня сама, я боюсь до тебя дотронутся.
Елена, прильнув к нему, кладет голову на плечо и обнимает его одной рукой. Серж задыхается от прикосновения ее теплой кожи и, сдерживая себя, нежно по-глаживает ее, целует и ласкает. Ему хочется окружить Елену своей любовью, слов-но каменной стеной, защитить и отгородить от всех печалей. Вскоре ее трепещущее тело оживает под его руками, дыхание становится прерывистым. Ее пальцы впива-ются в его плечи, когда он крепко прижимает ее к себе. «Серж!» - изумленно выры-вается у нее сквозь закушенные губы одновременно с его ликующим стоном. Руки ее нежно и обессилено скользят по его телу, губами Серж чувствует слезы на ее ще-ках.
-Ты плачешь? Прости меня, любовь моя, не плачь!
Но она тихо шепчет, лаская его лицо: - Это от счастья, - и он слышит улыбку в ее голосе.
-Это я самый счастливый человек на свете! И завтра мы поженимся! - он опять покрывает поцелуями ее лицо и грудь, - теперь ты меня не боишься?
-О, Серж, - говорит она прерывающимся голосом, уткнувшись ему в плечо, словно стесняясь своего счастья, - это было так прекрасно, так удивительно. Нико-гда в жизни, ни с кем я не испытывала такого. Во мне словно взорвалось солнце. Я-то боялась, что уже не способна так чувствовать. Спасибо тебе! - и она благодарно целует его, а потом, рассмеявшись, говорит: - Вот теперь я хочу есть!
-Я тоже! - радостно отзывается Серж, - Пошли на кухню?
 Он снова варит кофе, наливает Елене сок, достает фрукты и сыр, а себе делает огромный бутерброд с ветчиной. Елена смотрит на него веселыми глазами.
 -Мне нужно учиться жить с мужчиной. Я многого не знаю.
-Ты быстро научишься. Главное - чтобы я был сыт и энергичен. А ты очень мило краснеешь!
Серж опять притягивает ее к себе, усаживая на колени, и они доедают все с поцелуями пополам.
-Мы ведем себя, как дети! - говорит Елена и не понять, осуждает она это, или рада.
-А мы и есть дети. На чем мы там в шестнадцать лет остановились? Продол-жим? -  и Серж, обняв ее за талию, отправляется в постель.
     Утром их будит телефонный звонок.
-У вас все в порядке? Я отправила детей с Гвидо, Николя хочет показать Кате Антверпен. Когда вы придете в себя, неплохо бы отметить появление у тебя взрос-лой и прелестной дочери. В том, что у тебя, наконец, появилась взрослая и преле-стная жена, я не сомневаюсь! Ведь так?
-Да, Стефания, мы поженимся как можно скорее!
-Кстати, вы вчера так быстро исчезли, что вас не успел найти мой венский ди-ректор. У него есть предложение. И еще, Элен разыскивают из дома мод: наши пла-тья произвели сенсацию. Сегодняшние газеты  полны фотографий и хвалебных ре-цензий. Такой успех! Ну, ладно, спите до обеда. До встречи! - выпалив все это по-итальянски, Стефания вешает трубку.
-С Катей все в порядке? - сонно потягиваясь, спрашивает Елена.
-Да, дорогая, с вами теперь все всегда будет в порядке. Когда мы вернемся из Парижа, мы заново обставим квартиру, хочешь?
-Хочу, - бормочет Елена и, обняв Сержа, опять засыпает.
 Когда они приезжают в квартиру Барецци над рестораном, все ждут их и встречают  поздравлениями.
-Серджио, сынок, может хоть сейчас ты обвенчаешься со своей женой? - про-сит синьора  Барецци, - У тебя потому и не ладилось раньше, без божьего благо-словения.
-Конечно, мама, я готов. А ты? - он целует Елене руку и  вопросительно смот-рит на нее.
-Я, конечно, христианка, но ведь я не католичка, - растерянно говорит Елена.
-Значит, будем венчаться в двух церквях, - невозмутимо говорит Серж,- и еще в мэрии.
-И еще в посольстве, на всякий случай, - добавляет Катя, - и, боюсь, вас еще пошлют в Петербург, без этого будет недействительно.
-Я готов хоть десять раз жениться на твоей матери! Ну, обними же меня, ты теперь моя дочь!
Катя бросается на шею Сержу, с другой стороны на нем виснет Николя.
-Может, теперь мама чаще будет разрешать мне жить у тебя, - с надеждой го-ворит он, - и мне так нравится Катрин!
Катя треплет его волосы.
-Ты мне тоже нравишься, я всегда мечтала о брате.
-Господи, какая идиллия! - восклицает Стефания, - Мне, что ли, замуж выйти?
-И мне! - добавляет Гвидо, глядя на Катю влюбленными глазами.
 На другой день они на три дня улетают в Париж. Серж водит их по Монмар-тру, Елисейским полям, к Нотр-Дам  и, улыбаясь, наблюдает, как Елена так же вос-хищенно все осматривает, не уступая Кате и Николя в детской непосредственности. Париж веселится рождественскую неделю в ожидании Нового года и Елена при-сматривается к этой таинственной и обособленной жизни, которая вся проходит на виду у туристов, но в то же время это недоступная парижская жизнь для внутренне-го употребления.
     Серж уже передал Елене приглашение дирекции перенести «Пиковую да-му» на Венскую сцену. Они отправляются в Вену. Дни, заполненные работой и но-чи, проведенные с Сержем, делают жизнь Елены настолько завершенной и гармо-ничной, что она втайне не верит, что это может продлиться долго. Серж терпеливо и нежно учит ее в постели быть раскованной и наслаждаться каждым моментом близости. Оказывается, что Елена очень страстная женщина и вскоре Серж поража-ется той перемене, что с ней происходит.
-Ты совершенная любовница, я всегда подозревал это. Рыжая и неистовая! - он начинает опять целовать ее тело.
-О, Серж. Сделай так еще! Это так приятно...
-С удовольствием, дорогая! Ласкать тебя - одно удовольствие...
Его прикосновения опять вызывают в теле пульсирующий жар.
-Серж!! Только ты... - но она уже не может договорить, почти теряя сознание от волны опьяняющей страсти.
-Что ты со мной делаешь! - восклицает она чуть погодя.
-Я делаю тебя счастливой.
-Да, это правда, ты так много мне даешь, что мне становится страшно.
-Мне тоже страшно, Лёля. Я боюсь, что все исчезнет. Не покидай меня!
-«Не покидай меня» - помнишь, был такой шансон у Жака Бреля?
-Да, конечно.
Серж напевает ей шансон. Он часто поет Елене. Она любит, когда он вполго-лоса поет итальянские песни.
-Знаешь, мне очень нравится, что я одна слышу тебя. Твое пение теперь - только для меня, для других - постановки.
-Может, весной поедем в Венецию на карнавал? Мне очень нравится идея тво-их «Паяцев».
     Но на карнавал они не едут. В Вене Елена почувствовала себя так плохо, что испуганный Серж поднимает на ноги всех врачей в клинике, пока ему не объяс-няют, что у Елены очень сильный, но не смертельный токсикоз, связанный с бере-менностью. Елена в шоке: в ее-то возрасте, когда она в любой момент сама может стать бабушкой! Но, увидев лицо Сержа, она задумывается.
-Ты хочешь ребенка?
-Элен, ты еще спрашиваешь! Только если ты сама захочешь, договорились?
-Я боюсь, но я согласна, раз тебе этого хочется.
-О, Мадонна! Пусть решают врачи. Если они гарантируют, что все будет в по-рядке...
Врачи решают вопрос в пользу ребенка. Теперь Серж, как ястреб, следит за Еленой, не давая ей сделать лишний шаг.
-Серж, ты меня утомляешь больше, чем тошнота по утрам! Я ведь не больна, я просто беременна.
Но он неумолим. Ей разрешается только раз в день присутствовать на репети-ции и консультировать художников по декорациям и костюмам. Осветителей Серж просто посылает в Брюссель посмотреть тамошний спектакль. Серж торопится за-кончить постановку, чтобы успеть к середине марта вернуться в Брюссель, где со-стоится их свадьба.
-Серж, как же мы будем венчаться? Хороша невеста в интересном положении!
-Ты самая лучшая невеста, поверь мне!
-Да, у тебя богатый опыт, - невольно улыбается Елена.
Свадьба запомнилась Елене, как одна большая и красивая нелепость. Церковь была полна, все солисты оперы пели с церковным хором. Временами ей было очень плохо, так как она боялась пить много лекарства, прописанного врачами в Вене. Стоя рядом с Сержем у алтаря в роскошном кружевном платье со шлейфом, кото-рое сшила уже не сама, в окружении подружек в розовых платьях и веночках из роз: Стефании, Кати, двух маленьких племянниц Сержа из Милана, она иногда еле сдер-живала накатывающую дурноту, крепко сжимая руку Сержа. Она сказала «Да» та-ким слабым голосом, что по церкви пошел шепоток . От присутствия на свадебном обеде Серж ее избавил.
     До лета Елена чувствовала себя все хуже и хуже. В мае, после того, как она теряла несколько раз сознание, ее положили в клинику. У Елены стали отказывать почки. Теперь Серж раз в неделю возил ее в клинику на диализ. Она страшно по-дурнела, стала бледной, с отечным лицом и потухшим взглядом. Однажды, сидя в кресле, пока Серж  растирал ее распухшие ноги, она тихо сказала:
-Я больше не могу.
Он, стоя перед ней на коленях, поднял страдающее лицо.
-Прости меня, Лёля! Это я виноват.
Вдруг она совершенно иным, счастливым голосом воскликнула:
-О, как он толкается! - и Серж, обняв ее за располневшую талию, зарыдал.
Через несколько дней врач вызвал Сержа в кабинет и, показывая на монитор, заявил:
-У вашей жены двойня, поэтому ее организм и не справляется. Мы сделаем все, чтобы сохранить их, - но он развел руками и выразительно посмотрел на Сер-жа, чтобы Елена не поняла недосказанное.
Елена упорно отказывалась от интенсивного лечения, боясь повредить детям. К концу лета она уже лежала, не вставая, и чувствовала себя умирающей. В начале сентября ее врач в клинике заявил: если это продлится еще - она станет инвалидом. Елене предстояло кесарево сечение. Когда ее везли в операционный зал, она про-шептала Сержу:
-Вот и конец. Если что-нибудь произойдет, ты ведь сможешь их вырастить? И Катя поможет, - она скривила губы в улыбке, глядя на него умирающими глазами, - Я все равно была с тобой счастлива, - она слабо жмет ему руку, - И я даже не знаю, кто там, мальчики или девочки...
Действительно, врачи никак не могли определить пол детей.
-Ты еще узнаешь об этом, когда этот ужас кончится, - трясущимися губами сказал Серж, целуя ее руки.
     Через полчаса Сержу передают двух довольно крупных мальчиков и врач-педиатр заявляет, что это отличные здоровые дети.
-Что с Элен?
-Мы вытащили ее с того света, надеемся, что все будет в порядке. Часа через два вы сможете взглянуть на нее.
Но его опять и опять не пускают к ней, за закрытыми дверями ощущается на-пряжение и суета. Наконец, к ней можно войти. Передав детей  Стефании, у кото-рой тоже от волнения трясутся руки, и Кате, с опаской взявшей на руки одного из братьев, Серж несколько дней не отходит от жены. Очнувшись от наркоза, Елена слабо улыбается Сержу и обессиленной рукой гладит его руку.
-Серж, с детьми все в порядке? - шепчет она.
-Все хорошо, Лёля, они прелестны, точная копия Николя и Кати. Это мальчи-ки.
-Господи, сколько мужчин теперь в моей жизни. Ради этого стоило ждать два-дцать пять лет, - и она проводит рукой по его волосам, в которых появилась первая седина. 
     Когда она уже стала больше походить на прежнюю Елену и опять улыба-лась и шутила, держа сыновей на двух руках, Серж спросил Катю и Николя, прие-хавшего посмотреть на братьев:
-Как вы их назовете?
-А разве мы? - удивился Николя.
-Вас двое - и их двое. Каждый даст имя одному.
-Андре! - предлагает Николя.
-Серж! - говорит Катя.
-О, нет, Серж только один! - восклицает Елена, - придумай что-нибудь другое.
-Хорошо, тогда Филипп.
-Это что, твой новый приятель? - с подозрением спрашивает Елена.
Гвидо уже просил Катиной руки, но она, начав учиться в Брюсселе, слишком увлеклась студенческой жизнью и вскружила голову не одному однокурснику.
-Нет, мне просто нравится братик Фил, а Сержем мы назовем своего ребенка.
-Кто - мы? - растерянно спрашивает Елена.
-Мы с Гвидо. Вы не возражаете, если мы на Рождество поженимся? Как я еще могу стать Барецци и влиться в нашу дружную семью?
-Катя, ты невозможна! Хорошо, я подумаю, прежде, чем дать согласие на ваш брак. Это так неожиданно!
-Да, и двадцати лет не прошло!
Елена ловит веселый взгляд Сержа.
-На свадьбу я сошью себе потрясающее вечернее платье! - мечтательно гово-рит она, оглядывая свое многочисленное семейство, - Платье для счастливой жен-щины!