Так уж получилось, что в моих произведениях, наряду с другими персонажами, действуют говорящие и – главное! - мыслящие животные: попугай Арнольд, пес Вольдемар, Белая Лошадь... То, что попугай на равных разговаривает и спорит с людьми, ни у кого не вызывало сомнений, и о нем не было никаких вопросов. Историю о том, как заговорила лошадь, я рассказал в своей повести "Это аномальное время". Труднее было с Вольдемаром. Многие из тех, кто читал мои повести из цикла "Спасибо, бабушка!", задавали мне один и тот вопрос, на который я не мог ответить:
- "Когда и как пес Вольдемар научился говорить?"
И только недавно я узнал на него ответ...
***
Киббуцник хорошо запомнил это число.
29 февраля 2004 года он пришел в харчевню Эскалопа Моисеевича и увидел необычную картину: в углу, за дальним столиком, сидел пес Вольдемар и пил в одиночестве. Перед ним стояла початая, точнее, до половины опорожненная литровая бутылка водки, и куча тарелок с различной снедью, а собутыльников рядом не было видно. Даже попугай Арнольд почему-то уселся на стойку возле хозяйки харчевни, а не на стол, за которым пил Вольдемар, как он делал обычно, и о чем-то беседовал с хозяйкой.
Киббуцник подумал, садиться ли ему за отдельный столик или за один стол с Вольдемаром, и все же подсел к Вольдемару.
- Сходи, принеси себе тоже стакан, - мрачно сказал Вольдемар. – Помянем их вместе...
- Кого их? – спросил Киббуцник, принеся стакан и снова усаживаясь за столик.
- Кого их? – переспросил Вольдемар. – А ребят... Сегодня как раз годовщина, как они все погибли... И Ростик, и Сережа, и Гайк Мкртычан, и Рома Сельский, и Залик Городской... Всем чечены горло перерезали... Всем... Только меня не тронули, думали, что я теперь у них служить останусь...
За много лет знакомства с говорящим псом Киббуцник никогда не слышал от него про погибших ребят, но тут он увидел такую тоску, такое горе в глазах Вольдемара, что послушно повторил за ним:
– Помянем, - и опорожнил свой стакан, не чокаясь.
- А ведь полегли они все из-за меня, пса поганного, - сказал Вольдемар и зарыдал. – Никому я еще не рассказывал всей правды об этом. Если хочешь, выслушай меня... Я ведь тоже когда-то был человеком...
Киббуцник приготовился слушать...
***
- Я ведь тоже когда-то был человеком, - повторил Вольдемар. - Познакомились мы все еще перед отправкой в Чечню, в учебке... Куда сунули нас, салаг, то есть необстрелянных еще восемнадцатилетних пацанов, чтобы обучить азам военной науки...
Вольдемар замолчал и вспомнил учебку.
Поначалу у них всем заправлял Сердюк. Они думали, что фамилия Сердюк происходит от слова сердитый, у него, действительно, вид был грозный, да и сам он был малый здоровый, не меньше метра девяносто высотой... Но, оказалось, что Сердюк - это воинское звание такое раньше у казаков было. В общем, фамилия у него была звучная. Да и был он не один, а с двумя земляками, которые ему во всем подпевали, так что поначалу они всем в учебке и заправляли...
А погорел Сердюк на том, что привязался к Залику Городскому. Постой, постой, Заликом Городским мы его потом стали называть, а тогда его называли совсем по-другому. Его звали Зиновий Шпигельгласс, вот такая непростая еврейская фамилия была у Залика. Когда на первом построении старшина выкрикнул "Рядовой Шпигельгласс", и Шпигельгласс сделал два шага вперед, Вольдемар сразу подумал, что этот Шпигельгласс и будет для всех мишенью для насмешек. Длинный, тощий, носатый и близорукий... И фамилия, и внешность – все подходило для этой цели... Даже мыслишка такая подловатая мелькнула: - "Ну, Володька, пронесло, если кто и будет козлом отпущения, то это не ты..."
А вечером перед отбоем Сердюк ласково говорит Шпигельглассу, мол фамилия у того трудная, поэтому мы его будем называть по имени.
- Согласен?
- Согласен.
- Вот и лады... Какое у тебя имя?
- Зиновий.
- Ну это слишком официально, а как тебя дома называли?
- Заликом называли.
- Вот и мы тебя будем называть Заликом. Не возражаешь?
- Что ты? Конечно, нет.
А дальше Сердюк невинно так, даже с дружескими нотками спросил у Шпигельгласса, что его фамилия означает. Тот ответил, мол шпигель значит зеркало, а гласс – стекло, вместе получается зеркальное стекло. Таким образом его фамилия говорит о том, что его предки были зеркальщиками, зеркала делали, отсюда и пошла их фамилия...
- И все-то ты врешь, предки твои не делали зеркала, а торговали ими... Евреи ничего делать не умеют, они только на торговле наживаться горазды, - ответил ему Сердюк, а Шпигельгласс повторил упрямо:
- Нет, мои предки делали зеркала.
На этом все в первый раз и закончилось.
А через некоторое время Сердюк заявил, что Шпигельгласс должен чистить ему, Сердюку, сапоги.
- Это почему же? – удивился Шпигельгласс.
- А потому, что мне предстоит служить в Чечне, жизнью за Родину рисковать, а ты здесь, в тылу останешься. Вот и выходит, что ты должен хотя бы таким образом послужить Отчизне.
Шпигельгласс снял очки, протер и спрашивает с дрожью в голосе, почему Сердюк считает, что ему, Сердюку, предстоит служить в Чечне, а он, Шпигельгласс, в тылу останется.
- А потому, - говорит Сердюк и нагло так ухмыляется, - что вы, евреи, всегда в тылу отсиживаетесь. Всегда ищете, как бы за чужими спинами спрятаться.
- Неправда, - чуть не плача, отвечает Шпигельгласс, - мы в тылу не отсиживаемся... И вообще Героев Советского Союза среди евреев, в пересчете на число жителей, самое большое, количество по стране. И чистить твои сапоги я не буду!
Тут Сердюк подымает над головой Шпигельгласса свой кулачище и говорит:
- Или ты немедленно возьмешь и почистишь мои кирзачи, или я опущу этот кулак на твою башку!
Дружки Сердюка тут же окружают Шпигельгласса со всех сторон и подсказывают ему:
- Ну че упрямишься, дурашка? Ведь все равно будешь чистить... Только, если не согласишься сразу, то еще и морду тебе набьют! Соглашайся, и все тут!
Вот тут мы впервые услышали голос Ромы Сельского и обратили на него внимание. Это был рыжий, веснущатый крепыш, ниже среднего роста, в строю стоял на левом фланге и до этого момента ни во что не вмешивался, а тут подал голос:
- Вот что, Сердюк, ты первый из нас подумал, что нам предстоит служить в Чечне и что неплохо бы в тылу устроиться. Выходит, что не Шпигельгласс, а ты ищешь, как бы за чужими спинами спрятаться...
Сердюк, как держал огромный кулак, так развернулся и бросился с этим кулаком на Рому. Только Рома в последний момент нырнул незаметно в сторону, и Сердюк проскочил мимо него.
Дружки Сердюковы стали сзади Ромы заходить, но Рома это увидел и тут же бросил Мкртычану:
- Гайк! Прикрой мою спину!
Несколько раз Сердюк бросался на Романа, и каждый раз безрезультатно. Под конец пригрозил:
- Ну, смотри, Сельская морда, я тебе это еще припомню!
Вольдемар уже тогда обратил внимание на то, что именно Гайку Мкртычану, а не ему, Володьке, или кому другому, Роман бросил свое уверенное:
- Гайк! Прикрой мою спину!
Правда, подумал он тогда, что они, наверное, давно знают друг друга. Может, в школе вместе учились. Может, из одного города. И только уже в Чечне оценил, как точно, как правильно Рома Сельский определил самого надежного среди ребят, Гайка. Когда всем им не раз приходилось кричать:
- Гайк! Прикрой мою спину!
Да, кстати, тогда еще он сам был Владимиром, Володькой, Вовкой, это уже потом его стали называть Вольдемаром, с легкой руки литовца Юозаса. Вообще-то Юозас назвал его Вольдемарасом, но со временем закрепилось более краткое – Вольдемар...
Володемар хорошо помнил, что спину Роману тогда прикрывали двое. Кто же был вторым вместе с Гайком, кто? Эх, проклятая память, ведь вторым был он, Вольдемар! Значит не всегда он был сволочью, был и он когда-то порядочным человеком...
***
Той же ночью Сердюк с дружками устроили Роме Сельскому "велосипед". Это такая забава, когда спящему между пальцами ног вставляются бумажные полоски и затем поджигаются. Жертва спросонья не знает в чем дело, сучит ногами (как при езде на велосипеде), а потом еще долго на ногах остаются следы от ожогов.
Рома не кричал, не крутил "педали" ногами, а немедленно сел и завернул ноги одеялом, чтобы пламя, без воздуха, погасло. Молча посидел немного, потом полез в свою тумбочку, достал какой-то тюбик, смазал пальцы.
Опять тихо посидел. Встал, подошел к койке, где лицом в подушку, притворившись спящим, лежал один из дружков Сердюка. Рома шепнул ему на ухо:
- Тихо! Ребят не разбуди!
Затем ухватил его двумя руками, одной за загривок, другой за задницу, приподнял и шмякнул пару раз о матрац. И тут же приказал шопотом:
- Ступай в умывальник, намочи свои простыни под краном и принеси мне!
Потом повторил то же самое со вторым дружком Сердюка.
Странное дело: оба молча и беспрекословно выполнили его приказ. Они вообще привыкли подчиняться приказам...
Затем они также беспрекословно выполнили следующее приказание и помогли Роману привязать мокрыми простынями Сердюка к кровати. Потом Роман всунул кляп из полотенца в рот Сердюку, один из дружков по приказу Романа вставил Сердюку между пальцами ног бумажные полоски, а второй их поджег.
После этого Рома повернулся спиной к Сердюку и, не оглядываясь, пошел к своей койке.
***
На следующий день замполит вызвал рядового Сельского к себе, поинтересовался, как служится, задал несколько ничего не значащих вопросов, а затем заявил:
- На Вас поступил рапорт, что Вы внедряете в армии дедовщину. Что Вы на это можете возразить?
- Тут какая-то ошибка. Я служу только первый год, а дедовщиной, как известно, занимаются старослужащие. Поэтому я не могу внедрять в армии дедовщину.
Тогда замполит положил перед рядовым Сельским и дал ему прочесть чей-то рапорт, предусмотрительно прикрыв начало и конец рапорта листами бумаги, так, чтобы Сельский не смог прочесть, кто этот рапорт подписал. В рапорте сообщалось, что рядовой Сельский устроил рядовому Сердюку "велосипед", в результате чего тот попал в медсанбат.
- Что Вы скажете на это?
Рядовой Сельский молча принялся снимать свои сапоги.
- Как видите, товарищ подполковник, я не только не внедряю дедовщину, но и сам являюсь жертвой дедовщины.
Замполит посмотрел на свежеобоженные пальцы рядового Сельского и приказал:
- В медсанбат!
Рядовой Сельский вскоре выписался из санбата, а у Сердюка там неожиданно обнаружили какие-то шумы в сердце, и со всеми вместе в Чечню он не попал...
***
- Который час? – спросил Вольдемар у Киббуцника.
Тот посмотрел на часы и ответил.
"С такой скоростью мы до конца дня не уложимся, - подумал Вольдемар. – Надо вспомнить только самое главное. Что же было самым главным? Тот позорный случай, про который и думать не хотелось, с которого все началось".
***
"Интересно устроена жизнь, - подумал Киббуцник, когда Вольдемар упомянул Рому Сельского. - Я ведь хорошо знал отца Ромы - Меера Сельского".
Они были из одного города, Киббуцник и Меер Сельский. Отец Меера погиб на войне. Мать осталась вдовой с двумя детьми. Младшим и был Меер. Пацан быстро отбился от рук и стал детем улицы. Трогать его боялись ребята намного лет его старше, такой силой и отчаянностью он обладал.
Однажды Киббуцник, тогда еще совсем пацан, увидел в самом центре городка такую картину: посреди тротуара стоял Меер (ему тогда было лет четырнадцать, не больше), а рядом на земле на карачках ползали трое дюжих взрослых мужиков с окровавленными мордами. Они пытались расползтись в разные стороны, а Меер все время собирал их в кучу и кричал при этом на всю улицу:
- Люди добрые! Что же это делается? Уже посреди дня пьяному человеку и по городу пройтись невозможно, чтобы не разбить себе морду об тротуар!
Много лет спустя, Давид, двоюродный брат Киббуцника и дружок Меера Сельского, передал ему рассказ Меера о том, как все произошло:
- Понимаешь, Додик, - рассказал ему Меер, - иду я по улице, а эти трое загородили весь тротуар, и тот, что в центре, кричит мне: - "Подойди сюда, жид пархатый, мы сейчас тебе надаем пиндюлей!" Ты же знаешь, я никогда от пиндюлей не отказывался... (И Меер, и Додик в своих расскаЗах Здесь приводили это ругательство в его первоЗданном виде, но я воЗдержусь, думаю, что читатель сам Заметил, какую букву на какую я в нем Заменил.) Вот я и подошел, а тот, что в центре, бьет меня с ходу кулаком по лицу. Я, естественно, не стал ему свое лицо подставлять и малость подвинул его в сторону. И рук об его физиономию тоже пачкать не захотел. Принял я его морду на кумпол. (Для тех, кто не знает, поясню: кумполом у ребят моего поколения было принято называть голову.) Так ты не поверишь: у него не то что из носа или глаз, у него из ушей юшка полилась. А тех двоих я просто стукнул рылами одного об другого, и ты опять не поверишь, они сами стали на колени и завопили в три глотки: - "Не бей, пожалуйста, больше не будем!" И когда только успели вежливости обучиться?
Вот такой чудовищной силой обладал несовершеннолетний рыжий Меер Сельский, отец Ромы Сельского.
***
" Что же было самым главным?... Самым главным был тот позорный случай, о котором вспоминать не хотелось, но с которого все началось"- подумал про себя Вольдемар и вслух произнес:
- А предал я их всех из-за бабы.
Он снова решил рассказать Киббуцнику самое основное и снова замолчал.
------
Количество прочитавших на 30.6.2004 текст
http://www.proza.ru:8004/2004/04/18-64 : 22
-------
РЕЦЕНЗИИ на 30.6.2004 на текст
http://www.proza.ru:8004/2004/04/18-64
Наконец-то завершил давно задуманную серию из трех больших самостоятельных (но связанных общим героем) рассказов о великом остроумце и весельчаке Гершеле Острополере в совсем не веселых обстоятельствах...
Приглашаю всех тех, у кого найдется время для серьезного чтения...
С уважением и благодарностью за любую вашу будущую искреннюю реакцию на эти рассказы,
<I.Pismenny> - 2004/04/18 13:43 •