Спасибо Киму Гарбузу, который своим отличным рассказом «Хлеб» подтолкнул меня рассказать читателю эту историю
Автор
Этот рассказ был первоначально задуман как дополнительная глава к повести о герое еврейского фольклора Гершеле Острополере "Это аномальное время", но в процессе работы над нею автор понял, что целесообразнее выделить ее в самостоятельное произведение.
Г л а в а 1. Сентябрь 1946 года. Маленький городок на Украине. Рынок
"... И ветер - словно скрипка,
Охрипшая от слез:
То жалобно,
То – гулко,
То – медленно,
То – вскачь,
Как будто в переулке
Стоит еврей-скрипач.
Не тает снег на шляпе
И на воротнике,
И гроздья светлых капель
Застыли на смычке..."
(Михаил Сопин "Плывет метель над крышей")
Примечание к эпиграфу:
"В стихотворении "Плывет метель над крышей" словосочетание "стоит еврей-скрипач" заменили на "стареющий скрипач" (про евреев писать не полагалось)."
(Сопина Татьяна "ПРЕДВЕСТНЫЙ СВЕТ")
(В очерке Татьяны рассказывается о подготовке к выходу в свет книги Михаила Сопина "Предвестный свет". Так что не удивляйтесь, если вам встретится другая, прилизанная в соответствии с идеологическими требованиями эпохи редакция этого стихотворения.)
И вот она пришла, долгожданная Победа. Стали возвращаться с войны солдаты. Вернее, те из них, кто прошел по дорогам
отступлений и наступлений, не погиб в окружении, в плену, в концлагерях. Ходил под кинжальным огнем пулеметов в атаку и отражал психические атаки врага. Был трижды ранен, дважды контужен, уцелел под артиллерийским, пулеметным, минометным огнем, но остался в живых. Чудом не сложил голову в штафном батальоне, смывая собственной кровью позорное пятно побывавшего в плену, за что по-настоящему следовало бы спросить с бездарного командования, которое и привело его в плен и наказало после плена... Но, как потом выяснилось, и из них тоже не все возвратились домой. Дорога домой для многих солдат пролегла через Китай, куда в обстановке строгой секретности были переброшены советские войска, чтобы покончить с милитаристской Японией...
Вернулись из эвакуации семьи военнослужащих. И тоже не все. Только те, кого не разбомбили, не потопили, не сожгли по дороге из дома вражеские самолеты, те, кто не умер от тифа, от голода и холода. Те, кто, согласно газетным штампам,
ковал победу в тылу. И вместе с матерями, со стариками вернулись дети солдат, партизан, дети эвакуированных...
Неприветливо встречала вернувшихся родная сторона. Города и заводы стояли в руинах – прежней, привычной работы не было. Война разрушила жилища – отчасти снарядами в результате обстрелов, отчасти вследствие бомбежек, а кое-что было планомерно взорвано при отступлениях своих и вражеских армий...
Основной продукт питания - хлеб – по доступной цене был только по карточкам. Нормы хлеба были урезаны до минимума, положеного количества просто недостаточно. И городской люд шел на рынок, чтобы продать или выменять на буханку сельского хлеба, шматок сала, десяток яиц, кринку молока остатки одежды, белья, инструменты, оставшиеся от погибшего или еще не вернувшегося мужа, сына, брата...
Рынок кишел нищими, голодными и полуголодными детьми, опухшими от голода женщинами и стариками, безрукими и
безногими инвалидами... Дети погибших воинов, дети победителей становились попрошайками, нищими, карманниками,
ворами, уголовниками...
У входа на рынок стоял то ли старый, то ли раньше времени постаревший человек и играл на скрипке. Перед ним на
большом камне, по виду напоминающем табуреточку, была подстелена газета, на которой лежал футляр от скрипки. На дне футляра видна была мелочь и мятые рублевки... Нет, человек не попрошайничал. Он работал - играл на скрипке. И был вправе расчитывать на вознаграждение за свой труд. Слушателей было немного, деньги в футляр добавлялись не часто, но это не смущало скрипача. Ведь не зря говорится: с миру по нитке – бедному рубаха...
Неожиданно со стороны рынка послышалось:
- Держи вора!
И тут же из ворот выскочила и приблизилась к скрипачу вереница разгневанных людей, а впереди их бежал, держа в
одной руке большой кусок хлеба, мальчишка-беспризорник. Он задыхался от бега и все же торопился, пока его не догнали, оторвать другой рукой от большого куска хлеба меньшие куски и запихнуть себе в рот. На нем была не по сезону теплая
одежда. Если это старое, рваное, много повидавшее тряпье, бывшее когда-то пальтом взрослого человека вообще можно
было назвать одеждой для маленького мальчика. Скорее всего, оно служило ему и одеждой, и постелью - матрацем и одеялом одновременно. Полы бывшего пальто волочились по земле и мешали беспризорнику бежать, но бросить пальто мальчишка почему-то не догадывался, а скорее не хотел, боясь остаться без теплой одежды в предверии зимы...
За мальчишкой неслось несколько здоровенных, особенно по сравнению с удиравшим, деревенских мужиков. А за мужиками и вокруг них бежали дети, в большинстве такие же беспризорники, как и этот мальчик...
При виде толпы скрипач прекратил свою игру и аккуратно положил скрипку на камень-табуреточку рядом с футляром. В
тот момент, когда процессия поравнялась с музыкантом, впереди бежавшему мужику удалось наступить тяжелым сапогом
на полу пальто, и мальчик упал. Преследователь уже занес свою вторую ногу, обутую в страшный сапог, для удара по
ребенку. И в этот момент скрипач всем телом прыгнул на кованные сапоги мужика. Тот упал на скрипача. Споткнувшись
об их тела сверху на музыканта и первого мужика попадали и остальные преследователи.
- Беги, Берко, беги! – закричали мальчишки. – Плевать на хламиду!
Воспользовавшись заминкой, мальчик выскользнул из пальто и пустился наутек. При падении он расквасил себе нос, и лицо его заливала алая юшка. Но и сейчас голодный ребенок продолжал на бегу жадно запихивать себе в рот месиво из
крови, слез, соплей и оставшегося куска хлеба.
Куча мала поднялась с земли. Догонять беспризорника, в виду бесполезности этого занятия, не стали, а окружили скрипача:
- Ты почему помешал мне? – кричал, замахиваясь пудовым кулаком, первый мужик.
- Ты зачем дал ему уйти? – вторили, размахивая кулаками, остальные.
- Да что вы, люди, я как раз и прыгнул на него, чтобы схватить вора! – оправдывался Гершеле Острополер, ибо, как
читатель уже догадался, это был никто иной, как он.
И выместили бы мужики на Гершеле свое зло, если бы не вмешался ни весть откуда взявшийся Хромой, длинный и тощий
пятнадцатилетний хулиган со сдвинутой набок кепочкой на голове, главный воровский авторитет местного рынка:
- Вы чего к нему пристали? Он ведь из-за вас пострадал. Пока он вам помогал, у него скрипку тю-тю! А без инструмента ему остается положить зубы на полку... Так что по справедливости, теперь вам придется возмещать ему стоимость инструмента! – говорил Хромой, по-разбойничьи хитро поглядывая на одного первого мужика. – Может быть, пока вы тут кучу малу устроили, ваши сообщенники и приделали скрипке ноги... Может быть, вы специально для этого кучу малу и устроили.
Беспризорники вокруг залились задорным смехом, встречая каждую фразу Хромого так весело, словно он был конферансье на эстрадном концерте.
Связываться с воровским авторитетом и его дружками никому из деревенских не хотелось. А возмещать стоимость
украденной скрипки – тем более, и мужики понуро вернулись на базар.
Гершеле посмотрел на камень-табуреточку – ни скрипки, ни футляра с деньгами на ней не было. Хорошо еще, что камень
не успели укатить... Он устало опустился на камень, достал из кармана носовой платок и вытер пот со лба.
Г л а в а 2. Сентябрь 1946 года. Маленький городок на Украине. Берко
Неизвестно сколько бы просидел Гершеле на камне-табуреточке, если бы спустя некоторое время к нему не подошел какой-то беспризорник:
- Ишь расселся, как король червей... Ступай за мной! – скомандовал малолеток, и пожилой человек последовал за ним.
Пацан повел Гершеле каким-то сложным путем, очевидно стремясь так запутать дорогу, чтобы трудно было ее запомнить, и в конце-концов привел на улицу, которую отступавшие немцы сожгли полностью. Он подошел к развалинам одного из домов, вложил два пальца себе в рот и засвистел. Из какой-то ямы, засыпанной сверху кучей мусора, вылез Берко.
- Ты почему за меня заступился? – спросил Берко. – Признавайся: ты меня знал раньше?
- Нет, не знал, - признался Гершеле. – Жалко мне тебя стало.
- А Хромой говорит, что жалость – это пережиток капитализма, - прокомментировал ответ мальчишка, который привел Гершеле сюда.
- Не буду спорить с Хромым. Наверное так оно и есть. Но если бы не этот пережиток капитализма, забили бы они тебя,
Берко, сапогами...
Они помолчали.
- Ты не шибко расстраивайся, - подумав, произнес Берко. – Я поговорю с Хромым. Может, еще найдется твоя скрипка. Ты где остановился?
- Вообще-то, нигде... А почему ты спрашиваешь?
- Ну, чтобы, если скрипка найдется, знать, где тебя разыскать...
- Так я пошел, - сказал малолеток, приведший сюда Гершеле, и помахал рукой: - Наше вам с кисточкой. А про скрипку я
сам передам Хромому.
Гершеле и Берко помахали ему руками в ответ.
Гершеле уже давно обратил внимание на то, что Берко постоянно чешется. Очевидно, мальца заедали вши.
- Пошли со мной на вокзал, - предложил Гершеле.
- Это зачем? – удивился мальчик.
- Там есть санпропускник, - объяснил взрослый.
- Какой еще санпропускник? – не понял ребенок.
- Сейчас на железной дороге борются со вшами. Поэтому на всех вокзалах билеты продают только тогда, когда
предъявишь корешок от билета в баню. Вот такие бани при железной дороге называются санпропускниками.
- Ну, раз тебе билет на поезд нужен, то ты и иди в санпропускник. А мне никуда ехать не надо. Я живу у себя дома, - неожиданно отказался мальчик.
- Нет, мне билет не нужен. Я просто приглашаю тебя помыться в бане, а одежду сдать в вошебойку. Почувствуешь себя
другим человеком...
- А платить кто будет, Пушкин?
- Платить буду я.
- Ну раз у тебя денег куры не клюют, пошли.
Возле санпропускника сидела женщина и продавала небольшие кусочки хозяйственного мыла, как раз на одну помывку, и
мочалки из ольхового лыка. Они купили мочалку и три кусочка мыла.
- А третий кусок зачем? – удивился мальчик.
- А третий дома в хозяйстве пригодится, - пояснил взрослый.
- А ты предусмотрительный, - улыбнулся Берко.
Гершеле хотел заплатить за два билета в баню – один взрослый и один детский, но мальчик остановил его:
- Не сори деньгами. Один взрослый имеет право провести с собой одного ребенка...
- Но только дошкольника, - поправил его банщик.
- Вот именно! Раз я в школу не хожу, значит, я дошкольник и есть...
Спорить с ребенком банщик не стал – взрослые предпочитали не связываться с беспризорниками.
Они прошли в раздевалку. По тому, как ребенок испуганно озирается по сторонам, Гершеле понял, что с баней ребенок не имел дела. Тогда Гершеле стал уверенно раздеваться, приговаривая при этом:
- Не отставай!
Мальчик снял одежду, и Гершеле поразился его худобе.
Они сдали одежду в вошебойку, чтобы ее прожарили при высокой температуре, получили взамен одежды номерки, взяли
с собой две шайки, мыло и мочалку и вошли в банное помещение.
- Ты отдай мне номерки за одежду. Пусть они будут у меня, - сказал, входя туда, пацаненок.
- Это почему же? – не понял взрослый.
- Ты только не обижайся. Но у меня они будут сохранее. А у тебя или украдут, или ты их чего доброго сам потеряешь...
Гершеле окатил обе шайки кипятком, набрал в них кипяток и окатил кипятком свободную каменную скамейку. Он повторил это операцию дважды, потом намылил мальчику голову, намылил мочалку и принялся тереть ею спину ребенку, приговаривая:
- Ну, держись, сейчас с тебя шкура полезет!
Затем снова намылил мочалку, лег на скамейку и попросил мальчика потереть спину ему, Гершеле. Мальчик обрадовался
и впервые за все время громко засмеялся:
- Теперь ты держись, сейчас с тебя шкура полезет!
... Когда они смылили все имевшееся мыло, Гершеле еще пару раз окатил себя и мальчика из шайки холодной и горячей
водой, и они пошли получать свою прожаренную одежду.
У выхода из санпропускника сидела женщина и продавала горячую варенную картошку и соленые огурцы, укладывая
покупки на листы, вырванные из какой-то книги. Гершеле купил себе и мальчику по порции картошки и по большому
огурцу, и они направились с едой к скамейке в сквере.
- Царская еда - вареная картошка, - заявил Гершеле по дороге.
- Царская еда - вареная картошка, - повторил за ним мальчик и тут же спросил: - А ты знаешь почему вареная картошка это царская еда?
- Наверное, потому что она с солью? - предположил Гершеле.
- Конечно, но не это главное.
- Наверное, потому что она горячая? – снова спросил Гершеле.
- И это тоже, - сказал ребенок. – Но не это главное! Самое главное, что она вареная!
Гершеле принял это за шутку, засмеялся и спросил:
- А тебе приходилось есть сырую картошку?
- Приходилось... И сырую, и мороженную, - серьезно ответил мальчик.
Гершеле прикрыл глаза, произнес вполголоса слова молитвы и предложил:
- Начнем уплетать за обе щеки!
Мальчик рассмеялся:
- Вот именно - уплетать за обе щеки! – Ребенок повторил это несколько раз с набитым ртом: - Уплетать за обе щеки!
- А вот и неправильно, - рассмеялся Гершеле. – Нас же двое! Поэтому надо говорить «уплетать за четыре щеки»!
Это еще больше развеселило мальчика. Он восторженно повторял:
- Уплетать за четыре щеки!
- Знаешь, что? - спросил взрослый, когда они съели всю картошку и огурцы.
- Что?
- Я, кажется, смог бы съесть еще. Скажем, еще полпорции. А ты?
- И я !
- Так в чем же дело? Берем! – Гершеле достал кошелек, отсчитал нужную сумму и протянул деньги мальчику: - Сделай,
пожалуйста, мне одолжение, принеси еще одну порцию на двоих.
- Так в чем же дело? Берем! – Берко радостно повторял за взрослым и смеялся так, словно никогда не слышал ничего
более остроумного. – Могу сделать тебе одолжение, могу принеси еще одну порцию на двоих!
- Сделай, пожалуйста, одолжение, продай нам еще одну порцию на двоих, - сказал он женщине, продававшей картошку. –
И смотри накладывай побольше – мы у тебя постоянные покупатели!
Мальчик принес третью порцию и гордо заявил:
- Видишь, какая порция большая? А почему?
- Почему?
- Потому что я ей сказал: - «Смотри накладывай побольше – мы у тебя постоянные покупатели!»
- Ну ты молодец! А я бы не сообразил...
- То-то я смотрю, ты совсем жизни не знаешь. Ты держись за меня. Со мной не пропадешь...
- Почему же ты решил, что я совсем жизни не знаю?
- Почему - почему? Ну кто же оставляет скрипку без присмотра? И футляр от нее, да еще с деньгами. Я еще когда шел на рынок, обратил на тебя внимание.. Для любого вора спереть твой футляр с деньгами проще паренной репы...
- Что ж ты не спер?
- Так я ведь не вор. Я потому и попался, что не обучен воровать... Я просто два дня ничего не ел... Я ведь и сам не заметил, как хлеб у них схватил... А они: - «Держи вора!.. Держи вора!...»
Мальчик заплакал:
- Я ведь знаю, что воровать нехорошо.
Гершеле погладил его по спине, притулил к себе и спросил:
- А родители у тебя есть?
- Только папка... Мамка за городом, в братской могиле... А папка на войне...
- Что ж ты в детский дом не пойдешь?
- Чудак-человек! Как же я могу пойти в детдом? Папка вернется, где он меня искать будет? Он ведь, когда возвратится с войны, обязательно к нашему дому придет. Ты не думай, что, если дом разрушен, папка туда не придет. Как пить дать придет. А я выйду ему навстречу и скажу... Нет, ты хоть знаешь, что я ему скажу? Я уже все продумал. Я скажу ему: -
«Здравствуй, папа! Узнаешь? Это я, твой сын Берко». А отец ответит: - «Здравствуй, дорогой сыночек Берко. Я знал, что
ты меня дождешься и встретишь». Вот поэтому я и не могу идти в детский дом и живу на развалинах нашего дома. А когда отец придет, мы с ним на этом месте новый дом построим. Еще лучше прежнего. Двухэтажный, может быть... У меня, знаешь, какой отец сильный?
- Знаю, - Гершеле с трудом проглотил комок, подступивший к горлу.
Они помолчали, и Гершеле предложил:
– Пора бы нам на боковую.
Он взял мальчика за руку, и они вышли из сквера. У выхода стояла телега, в которую была запряжена белая лошадь. При
виде Гершеле лошадь пару раз подняла и опустила голову. Мальчик это заметил:
- Смотри, здоровается! Она, что, знает тебя?
- Знает... Она говорит, чтобы мы поспали ночь на этой телеге. Там и сено есть. Так что постель будет мягкая и теплая.
- Не, - твердо возразил мальчик. – Ты можешь оставаться здесь, а я – ты же знаешь – не могу. Я должен идти к себе
домой... Вдруг папка вернется...
- Зачем же тебе идти пешком? Мы с тобой поедем к твоему дому на телеге...
- Да ты что? У нее ведь хозяин есть! Мы ж не воры...
- Это точно, - ответил Гершеле. – Мы с тобой не воры. И никогда ими не будем. Но это моя лошадь и моя телега. И я
приглашаю тебя: - «Давай на ней поедем к твоему дому». И будем спать на моей телеге возле твоего дома. И когда бы ни
вернулся твой отец, хоть этой ночью, хоть в другое время - а я знаю, что он вернется! - ты ему скажешь: - «Здравствуй,
папа! Узнаешь? Это я, твой сын Берко». А отец твой ответит: - «Здравствуй, дорогой сыночек Берчик. Я знал, что ты меня
дождешься и встретишь».
- А если мой отец вернется этой ночью и спросит: - «Кто этот человек, на телеге которого ты ночуешь?», что я ему отвечу?
- Ты ответишь ему: «Этот человек, на телеге которого мы сегодня ночуем, мой друг Гершеле Острополер».
- А что тогда скажет отец?
- Он скажет: - «Дорогой сыночек Берчик! Я так мечтал познакомить тебя с Гершеле Острополером... А ты – такой
молодец! – сам с ним познакомился!» Вот что скажет твой отец...
- Разве мой отец тебя знает?
- А ты сомневаешься?
- Чудак-человек! Что же ты сразу не сказал?
- Извини, Берчик, не догадался...
И они поехали на телеге Гершеле Острополера к дому его юного друга Берко...
-------
Количество прочитавших этот текст на 30.6.2994 в виде
http://www.proza.ru:8004/2003/12/31-61 : 51
------
РЕЦЕНЗИИ на 30.6.2994 на http://www.proza.ru:8004/2003/12/31-61
Иосиф, рада почитать о Вашем замечательном герое и его новых приключениях. Как всегда, Гершель вызывает чувство светлой радости и желание жить и верить в чудеса. Спасибо Вам, с уважением и пожеланиями успехов, А.
Александра Лиходед - 2004/01/28 11:44 •
ЗАМЕЧАНИЯ: (добавить)
И Вам, Саша, спасибо...
И Вам, Саша, счастья и успехов,
I.Pismenny - 2004/01/28 13:17
Саша! Когда найдется время, дочитайте этот рассказ до конца, пожалуйста.
I.Pismenny - 2004/02/01 09:56