МАМА
Епифан – хачик.
Его третий уровень казался Касе мечтой. Невероятной, непостижимой. У всех хачиков была способность из песка делать стекло, из металла – красивые блестящие вещи. «Красота – спасет мир...». Откуда эта фраза?
Чудеса, которые пришли вместе с Епифаном были бесконечные, красивые вспышки совершенства в обычной касиной жизни. Что в этой жизни было? Шаги-шаги, танцы-танцы, слова-слова... Дальше – больше... Но такие же и в одном, горизонтальном направлении. На восьмом уровне. Главное, все правильно.
– Скажи, что ты хочешь сделать с этой старой системой? Единственное, что я могу и хочу сделать для тебя, – говорит Епифан, – дать тебе испить из моих рук то, что достается мне.
– Как это? – Кася в недоумении смотрит на Епифана. Неужели он представляет, что Кася пойдет на такое унижение?
– Видишь ли, на третий уровень ты можешь проникнуть только со мной. Таков закон системы. Ты не сможешь ничем распоряжаться. Только тем, что принадлежит мне в пределах нашего покоя.
Может, и так. Какая разница? Похоже, так же живут родители Каси. Хачик Епифан как будто угадал ее мысли: твоя семья живет не так. У них нет раздела К. Нет линии, которая проходит по плоти семьи, и что самое важное – всегда ощущается в отношениях.
– Какой цвет? – спросила модераторша.
– Синий... – сказала Кася, о чем-то подумала и добавила: – можно ведь синий?
– Конечно, да, можно синий, – только статистика говорит, что в этом сезоне, родители выбрали очень много синих...
– Насколько много? – Кася посмотрела на собеседницу. У нее был белый, легкий костюм, из рукава выглядывала обнаженная рука с рисунком на коже – мелкой сеточкой. Похоже, ей лет тридцать или около этого... Бедное поколение, пошла же тогда мода у родителей...
– Уже почти шестьдесят два процента. – Помощница модератора поправила свою копну волос, которые росли от середины черепа. Этот тип покрова головы назывался «высокий лоб».
«Да, ну и попса была тогда», – подумала Кася.
– Вы будете ребенка делать или меня рассматривать, – с небольшой издевкой, как показалось Касе, сказала модераторская помощница.
– Да, да, конечно...
– Хорошо, вы пока подумайте, а я запущу программу «Body» и расскажу вам о программе. Хорошо? [Что же она все спрашивает: «хорошо, не хорошо». Это же мой первый ребенок, а эта коза в сеточку спрашивает и спрашивает. Прекрасно же все знает.]
– Да, конечно.
Модераторша нажала на кнопку, и на экране, на фоне системы координат, завертелись части тела, схемы отдельных элементов.
Кася достала записку своей мамы и прочитала: «До семи лет – полненький мальчик, к семнадцати – девочка «гадкий утенок», после двадцати двух – атлетически сложенный мужчина...» Кася посмотрела на модераторшу, та была еще занята, тем не менее Кася спросила: «Скажите, а что такое «гадкий утенок»?»
– Это когда ребенок не вызывает зависти, при визуальном контакте у других людей не выделяется гормон “Си 14–56”...
– Понятно, – сказала Кася и подумала: «А что же тогда будет с родителями? Мы тоже будем не любить своего ребенка?»
Модераторша как будто угадала мысли Каси и добавила:
– ...такой тип ребенка выбирают, если при созревании ребенка в стесненных или неблагоприятных условиях родители не уверены в сохранении крепких уз между друг другом или в окружении имеется опасность домогательств для отправления своих сексуальных потребностей.
“Кто же ее об этом спрашивал?” – Кася слегка покраснела. Понятно, мама не уверена в Епифане, вот у нее ребенок то мальчик, то девочка. Мама вообще никогда ни в ком не уверена.
– Вы решили, какие глаза будут у ребенка? – Модераторша выпучила глаза на Касю. Ее лысина на голове блестела от лампы за спиной, а из рукава были видны руки в сеточку, и Кася вдруг подумала: «Блин, я сейчас что-то такое сделаю, а потом также как я кто-то будет смотреть на моего ребенка и говорить: кто ж такого урода сделал?”
– Вы знаете, я передумала...
– Синие глаза передумали? Ладно, вот таблица цветов... Почти двадцать тысяч...
– Нет, – уверенно сказала Кася, – я все передумала
– Что все? Рожать передумали?
– Да, – Кася смущенно опустила глаза. «Блин, что скажет Епифан... вот пусть сам и рожает», – Кася искала оправдание своей нерешительности.
– Что ж основная мораль нашего общества – наличие права выбора, – по телепортальному отчеканила модераторша и потерла лоб. Отчего нимб на ее высоком лбу от света на мгновение показался Касе рогами чертика, который устал от работы и грустит.
– Не расстраивайтесь, я еще подумаю. Может, мой Епифан все сможет сделать...
– Да, но не забывайте, право конфигурации ребенка у того, кто рожает. Вы, как и я, – женщина. И мы только к семидесятым годам прошлого века добились этого самостоятельного права, без участия мужчин...
Модераторша посмотрела на Касю с нескрываемой гордостью и, протянув руку, повернула к Касе стоявшую в глубине стола рамку с фотографией и произнесла: “Видите, это мои...”
Гусиная кожа покрыла Касю. Настоящий ужас смотрел на нее какими-то невероятными фантазиями древнего художника. Кажется, Пикассо.
Да, что поделать, репродуктивный сюрреализм был в моде. Можно сделать ребенка с хвостом, как у рыбы, можно три глаза. Беспредел, короче.
Кася не помнила, как оказалась у дверей. Да, непростое это дело – решиться рожать. Еще и прокуратор на модерационном форуме заявил, что пенсьен после сорока будет лишь у тех, кто купил ребенка. Как же можно так издеваться над людьми? Почему так тяжело? Хочется и так и эдак. Право выбора. Знала бы эта коза с лысиной, что разговаривает с дочерью заслуженной борительницы за это гребаное право выбора. Теперь эти самые потомки сидят перед такими фифами-конструкторшами, которые и сами не выбирали свою конструкцию, и пугают народ в темных и светлых местах. А вдруг к тому времени будет немодно или некрасиво то, что сейчас супер. Почему правительство не помогает нормальными прогнозами? Еще этот ужасный журнал «Варианты человеческих трансформаций» почти на тысячу страниц. С этими мыслями Кася хлопнула по кнопке лифта, подождала минуту, лифт проехал почти сто этажей к стоянке буса над регенерационным человеческим банком, вышла на площадку, осмотрелась… и застыла... Перед ней стоял огромный портрет человека, и под портретом красовалась надпись: «Сто пятьдесят лет самому-самому...»
Это был самый красивый человек, которого Кася когда-либо видела.
Она быстро развернулась и нервным шагом направилась обратно.
– По образцу, так по образцу, – модераторша что-то делала на экране, крутились фигуры, в углу было необычайное, великолепное лицо, Кася забылась, в ней проснулось чувство, которого она никогда не испытывала.
Потом ее попросили в специальный зал, где над ней колдовали несколько докторов и буквально через час она, счастливая, выполнив свой долг, летела домой.
А еще через 274 солнечных суток Касе принесли ее ребенка. Это был чудный младенец, запах которого она чувствовала все эти дни, и теперь ей его покажут.
Только почему на солнечном свете у него такая темная кожа? И носик не такой острый?
Когда маленькому Майклу исполнилось 4 года, Кася понимала: произошло недоразумение. Майкл никогда не станет таким, как... Как кто? Вот он играет в соседней комнате, тянет к ней ручки, проявляет признаки ума возле пульта управления хозяйством квартиры. Еще и Епифан как идиот. Не мой, не наш, не то... Бог с ним, с Епифаном, и его третьим уровнем.
Теперь что вспоминать? Теперь одна. Остался Майкл. Он ее, касино, изобретение. Хотя...
Однажды Кася не выдержала и буквально ворвалась в репродукционный центр, нашла свою модераторшу с “высоким лбом” и, едва сдерживая гнев, заявила:
– Вы меня помните?
– Скажу больше, я вас искала».
Кася прищурилась:
– Вы меня искали... ах, да, на третьем уровне... теперь мы в восьмом...
– Да, я знаю, вы теперь одна.
– Я не одна. Но это не имеет никакого значения!
– Да, простите, Вы с вашим...
– Майкл его зовут.
– Ну, да...
Только спокойствие и благосклонность модераторши останавливала Касю, чтобы не ударить по монитору чем-то тяжелым. Какая вообще наглость? Она искала. Номер связи Каси указан минимум в трех федеральных и шести региональных базах данных. И еще в девяти брачных агентствах.
– Подойдемте...
Кася, которая еще минуту назад ворвалась тигром в этот рассадник мошенничества и педантичного предательства, как цыпленок за курицей пошла за модераторшей. Наконец, пройдя длинным коридором, они зашли в большой зал. Модераторша подошла к большому экрану, сделала короткий запрос голосом: «Номер файла тринадцать дробь две тыщи пятнадцать, ЭмДэ». В следующее мгновение появился федеральный звуковой сигнал «стой», и площадка пришла в движение в большом ангаре хранилища немного вверх, потом вглубь. Площадка остановилась у освещенного места, где их, путешественниц в архив, ждало нечто живое и уже готовое в этом мертвом мире автоматики.
Еще через минуту модераторша, искренне улыбаясь, держала в руках прозрачную папку и, немного покопавшись в содержимом, произнесла: «Да, вот…» Протянула Касе небольшой лист бумаги и еще небольшую карточку.
На листе некрасивыми кривыми буквами было написано всего несколько фраз: «Я хотел, чтобы он прожил своей жизнью столько, сколько будет у вас любви к нему. Простите... – Кася посмотрела на карточку. Это был вылитый маленький Майкл. – ... простите, в этом файле Вы найдете все, что уже нельзя найти в этом мире. Теперь я далеко, но моя любовь бесконечна, как обман, в котором я пребывал благодаря этой любви к совершенству. Ваша любовь – реальность, без которой я пропал бы, если бы не был уверен, что кто-то когда-нибудь найдет меня снова... И подпись: М.Джексон».
Странное, витиеватое письмо. Модераторша стояла, опустив глаза.
Кася вышла из здания на восьмой уровень, добралась на линейном маршруте метро до своей станции, пошла по длинному переходу и, посмотрев в маленькое окошко, заметила окно своей квартиры. В окне было видно лицо Майкла. Он прислонился, и был заметен его взгляд в бесконечный, неизвестный ему мир, Касе показалось, что его губы что-то произносят.
Она замедлила шаг, присмотрелась. Разноликая толпа с ее авеню восьмого уровня, люди которых она не знала, не встречала в своей жизни, услужливо отскакивали в сторону, видя впереди препятствие. Они не только были не похожи на нее, но и вежливо подчеркивали эту разницу разными размерами ног и тел; но все одинаково пугались ее неожиданной, нестандартной остановке в переходе...
Она стояла и всматривалась вдаль. Там был ее мальчик – Майкл.
Он шевелил губами, он произносил одно слово.
Это было слово – мама.