Спляшем, Бетси, спляшем! Часть 3
Часть3 Дельфийский оракул
В мире, где всяк
Сгорблен и взмылен,
Знаю - один
Мне равносилен.
М. Цветаева
Мучит ли меня совесть, когда я лежу, устало раскинувшись на постели, а Джек ласково гладит меня, благодаря за наслаждение, полученное в моих объя-тиях? Нет. Я ни о чем не думаю в это время. Раз и навсегда запретила себе тер-заться и думать о единственном мужчине, которого люблю, лежа в объятиях другого. Для этого есть другое время. Дома, в одинокие ночные часы, тоска по нем становится такой острой, что я начинаю потихоньку стонать, как от зубной боли. Мне до головокружения хочется почувствовать, как его лицо прижимает-ся к моей шее, как губы дотрагиваются до мочки уха, и услышать счастливый шепот: “Бетси!”. Я вздрагиваю в темноте от его голоса и в полусне эти прикос-новения фантастически реальны. Грезы о Коле даже не носят сексуальный ха-рактер: мы ласково прижимаемся друг к другу и шепчемся обо всем, что про-изошло за год, о детях, о работе, о нашей тоске и нашей любви. Это похоже на галлюцинации. Чем ближе подходит время его приезда, тем чаще я в лихора-дочном состоянии замираю посреди важных переговоров, или играя с детьми, или во время партии тенниса, в который играю уже вполне сносно. Джек заме-чает это, но молчит, он знает, как я жду Колин приезд.
В середине апреля проходит премьерный показ нашего фильма по телеви-дению. Витторио сделал большой сюжет обо мне. Женщина, полная тайн. С детьми, на работе, на съемках. Писательница, дипломат, филолог, актриса, се-мейная жизнь которой - загадка, решая которую, нужно читать мои романы. Что в них правда, что - вымысел? Богатая женщина, леди Ферндейл, как девчонка, в старых джинсах и майке, ест мороженое на неаполитанской набережной. И дальше все в том же духе. Я была благодарна Витторио хотя бы за то, что он не стал публично раскрывать загадки моей семейной жизни. Наш фильм понравил-ся и получил хорошую прессу. Его купили некоторые европейские страны. Я стала еще немного богаче. Мне всегда более чем хватало денег, но я знала, что Коле претило жить на деньги моего мужа. Я радовалась, что гонорары за книги, за работу в посольстве и вот теперь за фильм, составили приличную сумму, на которую можно было жить безбедно. Дом в Лондоне у нас был - теперь остава-лось только заполучить Колю сюда.
Наконец, наступает июнь и мы с детьми едем в Лондон. Алисе почти пять лет, Алику через месяц - два года. Саша проводит с ними все свободное время, Алиса с ним неразлучна. Доверчиво прижавшись к нему, она показывает, какой у Джуззи смешной, словно у поросенка, хвостик, рассказывает, как она любит сыр с Алисиного бутерброда, рассуждает, когда же у нее будут щенки. Двух-летнего Алика Саша любит особенно, терпеливо разговаривает с ним на его детском тарабарском языке, катает на ноге, как на качелях, рассказывает ему сказки. Саше почти восемнадцать, он на четвертом курсе. Сара от него в востор-ге и считает, что он станет выдающимся специалистом. Она много с ним зани-мается, помогает в научной работе. Весь в Светлану, Саша обещает стать очень красивым мужчиной, уже сейчас светло-русые чуть вьющиеся волосы и синие глаза делают его похожим на юного греческого бога. На мои вопросы о девуш-ках он застенчиво пожимает плечами.
-Я никого еще не люблю. Я буду Алиску ждать, - и он смеется.
Мы вместе едем встречать Колю. Коля ведет себя легко и непринужденно, шутит, и получается это у него очень достоверно. Только взяв на руки Алика и прижавшись лицом к его детским кудряшкам, он замирает, чуть задохнувшись, и я вижу, что у него в глазах заблестели слезы. Алиса, терпеливо дожидаясь своей очереди, замечает:
-Этот дурачок опять не узнал папу!
Коля поднимает Алису и, целуя, спрашивает:
-А ты, Алиса, помнишь меня?
-Ну конечно помню. Ты - Коко! И тебя не пускают к нам.
Коля быстро взглядывает на меня. Я пожимаю плечами.
-Знаешь, - говорит Коля вечером, задумчиво оглядывая мое тело, устало раскинувшееся на постели, - наши отношения начинают напоминать отпускной роман, который заводят на неделю на юге, а потом разъезжаются по домам и живут своей независимой жизнью, иногда его долго вспоминают, но это никак не влияет на повседневность.
-Мне кажется, что ты переигрываешь в своем стремлении доказать, что для тебя это пустяк.
-А ты, разве ты не играешь? У тебя это так чудесно выходит! Кстати, Бет-си, как получилось, что ты снялась в кино с Джеком?
-Режиссер увидел его и пригласил, ему нужен был англичанин.
-И что у вас с Джеком?
-Коля! Перестань, - устало машу я рукой, - А что у нас с тобой?
-Летний роман.
-И за это спасибо.
В это последнее лето, когда Коля свободно получил визу, он провел с на-ми три недели. На неделю мы слетали в Париж, но почти нигде не бывали, для Коли важнее было побыть с детьми. Вечерами, когда Дженни укладывала их спать, мы гуляли по ночному городу, ужинали в ресторане или ходили в Гранд Опера. Днем мы отправлялись на прогулки в Булонский лес или гуляли по на-бережным с детьми. Опять я водила Колю по магазинам, покупая ему модные мелочи, обувь, и это доставляло мне такое удовольствие, что он не возражал, с улыбкой наблюдая, как я увлеченно подбираю с продавцами галстуки к рубаш-кам или выбираю перчатки, белье, бумажники, зажигалки, жилеты.
-Бетси, ты ненормальная! Зачем ты все это покупаешь и тратишь столько денег?
-Мне хочется, чтобы ты был одет моими руками. Мне это приятно. Эти деньги я сама заработала, не волнуйся. И потом, ты разве не знаешь, что карти-ны, которые ты даришь мне каждый год, тоже дорого стоят здесь? Что ты еще хочешь?
-Я ничего не хочу. Вот только помоги мне купить подарок одной моей знакомой.
-А что она носит?
Он пожимает плечами. Я веду его в бутик и выбираю джемпер и несколь-ко шарфов, губную помаду и лак такого же цвета.
-Ты не спрашиваешь, кому эти подарки?
-Нет, неужели у тебя не может быть знакомых, которым нужно делать по-дарки!
-Бетси, а что ты скажешь, если я женюсь?
-Очень печально, если ты это сделаешь без любви. Если же ты влюбился, я только пожелаю тебе счастья, ты заслужил его больше, чем кто-либо. Но ты во-лен поступать, как захочешь.
-А ты, Бетси, ты не хочешь найти себе мужа?
-Зачем?
-Я хочу тоже видеть тебя счастливой.
-Я счастлива. И прекрати постоянно об этом говорить! - мой голос срыва-ется и я еле сдерживаюсь, чтобы не заплакать.
Эти разговоры, которые он заводит не первый год, становятся тяжелым испытанием для меня. Но вернувшись в отель, он опять спрашивает, почему я так упорно хочу жить одна. Нервы мои уже на пределе, в висках пульсирует кровь.
-Ты разве не понял? У меня корыстный интерес: я ведь тогда потеряю все деньги Алекса! - в запальчивости восклицаю я, - Но если тебя интересует, есть ли у меня любовник, то да, есть!
Тут я опять глупо теряю сознание, а когда прихожу в себя, Коля обнимает меня, сидя на полу.
-Бетси, ты меня напугала! Разве можно так переживать из-за этого. Да хоть десять любовников, лишь бы тебе было хорошо. Когда мы теперь с тобой уви-димся - неизвестно, и мне будет спокойнее, что у тебя все в порядке и есть кто-нибудь рядом.
-Перестань, я не хочу об этом говорить. Почему ты мучаешь меня?
-Бетси, я хочу, чтобы ты посмотрела правде в глаза. Мы с тобой вряд ли сможем жить вместе. Я тебя конечно очень люблю, ты знаешь. И Алик мой сын. Но мне сорок лет и я решил жениться. Мне будет спокойнее, если ты тоже бу-дешь устроена.
-Хорошо, я устроюсь, не волнуйся. Витторио, режиссер, тот, что играл моего брата в фильме, давно ходит вокруг меня, как кот вокруг сметаны.
-Этот красавчик?!
-А что тебя не устраивает?
-Ты его любишь?
-Я люблю тебя. А ты?
-Бетси! - Коля прижимает меня к себе, уткнувшись лицом в мою шею, гу-бы щекочут мочку уха, когда я слышу безнадежный шепот, - Бетси!!
-Ну что - Бетси? - откидываю я голову, чтобы видеть его глаза, полные не-выплаканных слез.
-Я люблю тебя! Но я все равно женюсь.
-Конечно, милый! Я буду любить вас обоих, как любила Светлану.
Он отчаянно смотрит на мои молящие глаза и полураскрытые губы и жад-но целует. У нас от желания подкашиваются ноги. Забыть о беспросветном бу-дущем мы можем только в эти пленительные минуты близости. Мы чувствуем такое единение тел и душ, ничто не может омрачить эти мгновения. Я уверена, что я - единственная, кто может принести ему такое блаженство. То, что испы-тываю я сама - не поддается описанию. Только с ним моя душа парит, наслаж-даясь лаской так же, как и мое тело. Никакие разговоры о женитьбе и любовни-ках, о благоразумии и необходимости не могут отравить нам счастье нашей любви. Сомнений в это время нет: только мы, только вдвоем, навсегда, так, как сейчас! Мы больше не говорим об этом. Вернувшись в Лондон, мы мирно про-водим последнюю неделю. Саша, помня мою болезнь после отъезда Коли в прошлом году, с тревогой наблюдает за мной.
-Саша, ты следишь за мной, как сиделка за тяжелобольным.
-Бетси, правда, что в Париже у тебя опять был обморок?
-Саша, ты дал клятву, что не расскажешь Коле. Молчи!
-Может, я чем-то смогу помочь?
-Нет, мне никто не может помочь, Саша. Позаботься лучше о Коле, ему так же плохо. Ты знаешь, что он хочет жениться?
-Нет! - потрясенно отвечает Сашка и бросается из комнаты.
Я не знаю, о чем они говорят с Колей, но Саша выглядит подавленно и прячет от меня глаза.
-Саша, что случилось? - но он только машет рукой.
Когда мы провожаем Колю домой, Саша подходит ко мне и обняв, спра-шивает:
-Бетси, что я должен для тебя сделать? Ты только скажи, я вывернусь на-изнанку. Черт, если бы я был старше! Уж я бы сделал тебя счастливой!
-Саша! - в изумлении говорю я, - что ты говоришь! Ты думаешь, если Коля женится, мне будет хуже? Наоборот, у меня перестанет болеть сердце, что он там одинок. Может, на этот раз ему повезет. Но я не верю, что он говорит прав-ду, он все придумал, чтобы я сама вышла замуж.
-Бетси, он правда женится через три месяца. Он просил приехать на свадь-бу, мне уже будет восемнадцать лет, но я конечно не поеду. Я ему так и сказал. Две матери у меня есть, третья - это уже многовато.
Я нежно глажу его по щеке.
-Саша, а помнишь, как ты любил сидеть у меня на коленях и есть эклеры?
-Ты ведь сама их любила. Я был такой, как сейчас Алиса, да? Пойдем есть эклеры?
-Пойдем, что нам еще остается?
-Саша, - прошу я, сидя в кондитерской на Кингс Роуд, ты только не повто-ри ошибку, как с мамой, не осуждай Коко. Если бы ты представил, что он пере-живал там один, когда мы все уехали - ты бы простил его сразу.
-А ты? Разве ты пережила меньше?
-Я ведь была с детьми, мне было легче. Все самое трудное он взял на себя, даже измену.
-Тоже мне, ангел! Мама сказала, что сотни уезжают из страны по фальши-вым документам. Германия уже не вмещает эмигрантов. Он ведь тоже мог бы?
-Ты можешь представить себе Коко, выезжающего по фальшивым доку-ментам?!
Саша засмеялся, но потом, печально глядя на меня, спросил:
-Хочешь, я на тебе женюсь?
Тут уж я не выдерживаю и слезы текут у меня по щекам.
-Да, это была бы жестокая месть, но украсть жениха у дочери я неспособ-на! - я улыбаюсь сквозь слезы и Саша тоже хихикает, - ты просто приезжай по-чаще, бери у миссис Коннор деньги. И вообще, если нужно будет, на девушек например, не стесняйся. Ты ведь мой приемный сын? Как ты думаешь, может мне сняться еще раз в кино? Меня приглашали.
-Бетси, ты сыграла так замечательно! Я показывал всем студентам и мисс Саре очень понравилось. Она сказала, что ты блестяще реализуешь себя, пока нет чувства, заслоняющего все остальное и снижающего твой творческий по-тенциал.
-Сара неисправима. Но тебя, Саша, я попрошу: не анализируй нас и не раскладывай по полочкам, навесив ярлыки. Просто люби нас такими, как мы есть. Хорошо?
-Хорошо. Я люблю тебя, Бетси!
-Спасибо, дорогой, - похлопываю я Сашину руку и думаю, что он стано-вится совсем взрослым, сейчас уже выше меня. Девушки от него, должно быть, сходят с ума!
В Рим я возвращаюсь совершенно спокойной. Джек, с тревогой встре-чающий нас в аэропорту, вглядывается в мое лицо, но ничего не может понять. Все лето Джек развлекает меня, как может: на корте, в театрах и музеях. На уик-энд мы ездим на море и там, повозившись в воде с детьми, поплавав, он предла-гает освоить винд-серфинг. Это меня увлекает. Увидев мои загоревшиеся глаза, Джек ужасно рад, что ему удалось поколебать мое отрешенное спокойствие.
Мне нравится ловить ветер и чувствовать, как парус рвется из рук, удер-живать равновесие, стоя на шаткой доске. Такое наслаждение скользить, чуть покачиваясь на волнах, пружиня ногами и изгибаясь всем телом. Мозг все время анализирует силу ветра, высоту волны, не дает расслабиться, и это мне как раз нравится. Это требует всего внимания, отвлекая от проблем, оставшихся на бе-регу. За это я очень благодарна Джеку. На воде я отдыхаю от вечной боли. Чуть отвлекшись, я сразу теряю равновесие и падаю в воду, Джек, описывая вокруг плавные круги, смеется и дает советы, хотя сам начал учиться вместе со мной. Он тоже скользит в воду и, поддерживая за талию, хочет помочь мне забраться обратно на доску, но не удержавшись, начинает целовать. От этого мы уходим под воду. Джек опирается на доску, продолжая обнимать другой рукой.
-Джек, дай же мне забраться обратно!
-Подожди, - умоляет он, - на берегу ты такая недоступная, только здесь я могу делать то, что мне все время хочется.
Он покрывает меня поцелуями, пробую скрыться, поднырнув под его ру-ки, но он быстро ловит меня и опять заключает в объятья.
-Лиззи, Лиззи, я хочу тебя! Безумно, постоянно! Я изо дня в день только об этом и думаю.
-Джек! Отпусти меня, - прошу я.
Он покорно разжимает руки. С приезда я не поощряла его вечную готов-ность любить меня, словно получив разрешение на адюльтер, я потеряла к это-му всякий интерес. Ночью, вернувшись домой, я задумываюсь об отношениях мужчины и женщины и мотивах их поступков. Любовь и предательство, вер-ность и страсть, запреты и грехи - это открывает головокружительную бездну перед ними, а если связаны сложными взаимоотношениями несколько человек, то это потрясающе интересно. Переплетение разума и чувств нескольких муж-чин и женщин создают сложный узор лабиринта, по которому будет блуждать героиня. Я уже начала думать об этом, как о новом романе. Я удивляюсь причу-дам сознания и его умению инстинктивно уходить от сложных проблем в мир фантазии. Мне проще придумать головоломные хитросплетения чужих судеб, чем разобраться в своей. Я боюсь задумываться, как мне теперь жить без наде-жды.
Когда Джек заходит за мной после работы, чтобы идти на корт, он застает меня за письменным столом.
-Джек, дорогой, не отвлекай меня.
-Но как же теннис?
-Потом, - бормочу я, думая о том, в каких отношениях может быть муж героини с бывшей женой ее любовника, - Джек, не обижайся, хочешь - посиди со мной, но я не буду тобой заниматься. Хорошо? Он, наверное, будет изменять жене.
-Что ты сказала?
-Джек, что ты думаешь о женщине, которая хорошо живет с мужем, за ко-торого вышла по любви, и имеет любовника, которого тоже любит?
-А сейчас она любит мужа? И как она любит любовника?
-Вот! Ты ухватил самую суть. Скажем, так: она любила мужа, но в супру-жестве чувства меняются. Она привязана к мужу. Допустим - десять лет. Срок немалый. Так, как в первые дни, она любить его уже не может... Или может?
-Тогда ей не нужен любовник.
-Значит, она любит мужа, но уже не так пылко, да? А любовник... ведь ес-ли бы она влюбилась в него так, как некогда в мужа, она просто ушла бы к не-му.
-Может, меркантильные соображения?
-Нет, тут только чувства. Я бы, например, если безумно полюбила челове-ка - обязательно вышла бы за него замуж. Не в деньгах счастье. Есть женщины, которые ради денег идут на преступление, остальные же ради любви отдадут все. Давай продолжим. Почему она не уходит к любовнику?
-Она его не любит. Элизабет, любовь и страсть - это ведь разные чувства?
-Ты думаешь, любовник дает ей те ощущения, которых лишена ее супру-жеская жизнь? О, я поняла! С мужем иссякла страсть, но осталась сильная ду-ховная близость, то есть любовь, а с любовником - только страсть. Но ведь это быстро пройдет?
-Это если он ее не любит, но ведь он ее может очень сильно любить.
-А она?
Джек печально вздыхает: - У него не должно быть иллюзий на этот счет.
-Прости, Джек. Но ты мне очень помог сейчас.
-Лиззи, что с тобой произошло?
-Со мной?!
-Да, ты приехала из Лондона, оставив там душу.
-Джек, ты заблуждаешься, у меня ее давно нет.
-Что же у тебя все время болит? Я не могу смотреть на тебя без содрога-ния.
-Джек, давай не будем говорить обо мне. Не отвлекай меня! - я склоняюсь над рукописью.
Я пишу, как одержимая. Беру работу на уик-энд, думаю о ней в посольст-ве. В начале сентября вдруг приезжает Саша.
-Привет, Бетси, я приехал тебя навестить.
-Спасибо, дорогой. Что-нибудь случилось?
-Нет-нет, ничего.
Но я знаю, что у него уже начались занятия, и нужна поистине серьезная причина, чтобы заставить Сашу оторваться от лекций.
-Я просто захотел эти дни провести с тобой.
Я обнимаю его и тихо спрашиваю: - Что, Коля?
-Бетси, ты только не волнуйся.
-Саша, Коля пережил это три раза, когда я выходила замуж. Что смог он, то смогу и я.
-Ни за что никогда не влюблюсь! - в сердцах говорит Саша.
-Глупенький! Это так прекрасно! Я бы умерла без любви.
-Смотри, не умри от любви, Бетси. Но как он мог!
-Саша, это не нам решать. Ну что, давай развлекаться? Я давно не отдыха-ла, завтра поедем на море.
Я звоню Джеку и он немедленно приезжает, обрадованный тем, что я по-звала его. Они с Сашей тут же составляют план, по которому каждая минута моя пройдет под их наблюдением, заполненная всяческими развлечениями. Ве-чером они отвозят меня в дорогой ресторан. Я - в парижском вечернем туалете и бриллиантах между двумя красивыми мужчинами в смокингах, на нас обраща-ют внимание, меня узнают после фильма. Мы заказываем бутылку французско-го шампанского. Саша рассказывает смешные эпизоды из своей практики в пси-хиатрической клинике, Джек - о случаях во время учебы в военной школе. Они танцуют со мной по очереди. Мы веселимся вовсю. Но когда Саша заказывает на десерт эклеры, меня передергивает и я, видимо, меняюсь в лице, потому что Саша тут же просит унести их и предлагает съесть мороженое. Но воспомина-ния уже захлестнули меня. Джек подливает вина, а потом предлагает поехать в Колизей, который ночью выглядит особенно живописно.
-Правда, не так величественно, как дельфийские развалины, помнишь, Элизабет?
-А давайте полетим на уик-энд в Дельфы! – тут же ухватилась я за эту мысль, - Ты хочешь, Саша?
-Как замечательно! – подыгрывает он, - Я не был в Греции. А теперь в Ко-лизей!
Мы садимся в машину и едем к Колизею. Я рассеянно оглядываю колос-сальное сооружение, подсвеченное прожекторами, группы туристов, бродящих, перекликаясь, по огромной арене, и мне становится тошно.
-Сегодня это не производит на меня впечатления. Пойдемте в бар.
Саша тревожно смотрит на меня и переглядывается с Джеком. Мы захо-дим в модный бар по соседству, полный туристов, и заказываем мартини. Я пью рюмку за рюмкой и не пьянею, наконец, прошу бренди и вдруг слышу сзади:
-Лиза, тебе опять нужно расслабиться? После бренди ты становишься об-ворожительной. Можно, я дождусь этого?
Я радостно бросаюсь на шею Витторио Минотти.
-Витторио, присоединяйся. Мы не очень успешно топим в вине свои и чу-жие печали по случаю одного радостного события.
-С удовольствием. К тебе, Лиза, я могу присоединиться на всю жизнь!
-Я буду иметь это в виду! – грожу пальцем, как красотка в плохом фильме.
Мы пьем бренди, потом идем в другой бар, где по словам Витторио есть великолепное вино, потом отправляемся в дансинг.
-Элизабет, что с тобой сегодня происходит? - тревожно спрашивает Джек, крепко обняв меня за талию и уверенно ведя в танце.
-Ничего, Джек, не больше, чем всегда. Весело, правда?
-С тобой мне всегда весело. Лиззи, я люблю тебя, - Джек прижимается гу-бами к волосам, - и я соскучился.
Мне нечего сказать и нет сил на сочувствие, танец заканчивается кстати.
-Лиза, я соскучился, давай сделаем еще один фильм? - говорит во время танца Минотти, дождавшийся своей очереди.
-Витторио, не надо о делах. Поедем завтра с нами в Афины и Дельфы? Мы хотим продолжить развлекаться.
-Лиза, а по какому поводу такое веселье? – удивленно интересуется он, зная мой образ жизни и вкусы.
-Да так, одно счастливое событие...
-Напишешь сценарий “Жизели”? – без перерыва заводит он все ту же пес-ню.
-Потом, потом. Давай лучше выпьем!
Мы опять заходим в бар
-За любовь и удачу! - поднимаю я бокал, - Пусть сегодня все мужчины станут счастливыми.
-Ты очень щедра, Лиза. Нас ты тоже включаешь в этот круг счастливцев?
-Ну, конечно! Вы мои друзья! Пошли дальше?
Переходя из бара в бар мы останавливаемся, наконец, у фонтана Треви и я, уже достаточно выпив, вдруг решаю искупаться.
-Витторио, сними меня “а ля Феллини”! - кричу я, подбираю платье и, сняв туфли, и шагаю прямо в воду.
-Бетси, пошли домой! - зовет Саша.
Но я, смеясь, подставляю лицо струям воды. Наконец Джек тоже залезает в фонтан и, подняв меня на руки, выносит совершенно мокрую и смеющуюся. По лицу стекает вода, слез не заметно. Но боль действительно притупилась, мысли под воздействием выпитого путаются и я уже не могу вспомнить, почему мне себя так жаль.
Утром мы вчетвером улетаем в Афины. Повторяя маршрут съемок, мы едем в Дельфы. Приятно быть среди трех мужчин, которые смотрят тебе в рот, ожидая очередное пожелание.
-Витторио, бедняга, ты удивляешься, каким ветром тебя сюда занесло? – наклоняюсь я к Минотти, в машине сидящему справа от меня.
-Нет, я поехал, чтобы уговорить тебя сделать со мной фильм. Напиши сценарий “Жизели”, иначе я попрошу кого-нибудь другого!
-А я подам на тебя в суд! Не торопись. Я сделаю тебе сценарий, когда за-кончу роман.
-Ты пишешь роман? О чем?
-Женщина, ее муж, ее любовник, их жены и любовницы - такой узел из пя-ти жизней.
-О! Это можно будет снять?
-Посмотришь, что получится.
В Дельфах жарко. Солнце превращает воздух в дрожащее марево, и мне это нравится. Хочется раствориться в этом слепящем свете и самой стать мира-жем, рожденным в полуденном жару. Мы стоим на сцене театра, где в прошлом году снимался эпизод из фильма, и Джек с Витторио в один голос просят почи-тать им стихи. Я читаю Жоржа Брассанса, которого недавно перечитывала, раз-думывая, не написать ли мне о нем:
Не повергай Амура в дрожь,
Приставив к горлу, словно нож,
Его же стрелы,
Амур бывает отомщен
Тем, что любви лишает он
За это дело.
Прими любовь такой, как есть,
Зачем ей штамп и закорюки?
Имею честь, имею честь
Не предлагать себя в супруги!
-Лиза, прочти Федру, - просит Витторио, когда я, закончив, делаю шутли-вый реверанс.
-Уместней Медея, - бормочу я и читаю другое:
Скоро уж из ласточек - в колдуньи!
Молодость! Простимся накануне.
Постоим с тобою на ветру,
Смуглая моя! Утешь сестру!
Полыхни малиновою юбкой,
Молодость моя! Моя голубка
Смуглая! Раззор моей души!
Молодость моя! Утешь, спляши!..* (*Стихи М. Цветаевой)
Вдруг откуда-то сверху доносятся бурные аплодисменты. Все удивленно поднимают головы навстречу русоголовому загорелому гиганту, спускающему-ся по ступеням вниз, хлопая в ладоши. Эхо подхватывает хлопки, создавая эф-фект овации. Я, всмотревшись, взвизгиваю и несусь ему навстречу, раскинув руки.
-Митя! О, мой герой! Каким ветром тебя занесло?
Он подхватывает меня в объятия и кружит по сцене.
-Ну, теперь я убедился, что в Греции действительно все есть, даже Мадам Бетси!
-Поставь же меня на землю и расскажи, как ты здесь очутился?
-Я на археологическом конгрессе в Афинах. А ты что здесь делаешь?
-Я приехала на уик-энд с друзьями, - я знакомлю всех с Митей.
-Британский офицер? - удивляется Митя.
-Это моя охрана, я ведь на британской дипломатической службе
-А режиссер - поклонник? Такой красавчик! Ты умела окружать себя кра-сивыми людьми. А где же муж? И почему Британия?
-Я вдова, я тебе все потом расскажу. О, как я рада! Завтра ты тоже здесь? Значит, гуляем!
-Тебе еще рано расставаться с молодостью, Лиза! Ты выглядишь точно так же, как десять лет назад, и теперь похожа скорее на мою дочь! Только очень за-падная и холеная.
-Я богата, - пожимаю плечами я, - и положение обязывает, я леди Ферн-дейл. Но ты тоже неплохо выглядишь! Помнишь раскопки? - я ласково глажу его по щеке.
-Я помню Таганрог! А ты? Не все, что было у нас, забыла?
-Про “там” я помню все и так скучаю! Сейчас взяла бы и босиком пошла домой! – в сердцах машу я рукой.
-Так возвращайся! – улыбается Митя, как будто бы это так просто сделать.
-Не пускают. Сегодня отец моих детей женится на другой, потому что ме-ня к нему не пускают, - жалобно восклицаю я.
-Лиза! - Митя обнимает меня и поглаживает по спине, - Бедная моя! Наши всегда несчастны на чужбине.
-Ну так давай тогда веселиться сквозь слезы!
И мы начинаем “веселиться”. Закупив в ресторане массу вкусных вещей, мы отправляемся на Парнас и, найдя тенистое местечко, образованное заросля-ми дрока и нагромождением валунов, среди которых выросли два кривыми стволами распластавшихся по камням оливковых деревца, устраиваем пикник. В живописном беспорядке на скатерти раскладываются фрукты, местные све-жие лепешки и на них - жареное мясо, огромные помидоры, одуряюще пахну-щие солнечной степью, козий сыр и несчетное количество бутылок.
-Ого, удивляется Митя, - вот это размах! Нам бы так питаться на раскоп-ках.
-А помидоры пахнут так же, правда, Митя? – поднося один к носу, заме-чаю я.
Витторио, никогда не расстающийся с портативной видеокамерой, снима-ет нас. Я полулежу перед этим натюрмортом в модном бикини, мужчины в од-них шортах, Саша обмахивает меня плетеной шляпой.
-Витторио, предложи эти кадры Уайтхоллу, - я хихикаю, - они заинтере-суются моральным обликом своих служащих, предающихся разнообразным по-рокам в обществе двух “русских шпионов”. Нас уволят, правда, Джек? - спра-шиваю у Джека, открывающего бутылку кипрского вина. Он смеется
-Они просто позавидуют.
-Да я только и мечтаю, чтобы тебя уволили, Лиза. Мы сняли бы с тобой такой фильм! На “Пальмовую ветвь”
-Кстати, почему бы ни слетать завтра в Канны? – тут же реагирую на его слова о Каннском фестивале, - Я никогда не играла в рулетку.
-Бетси, - умоляюще говорит Саша, - не сходи с ума. Бог с ним, как женил-ся, так и разведется!
Джек и Витторио с любопытством смотрят на нас, но я быстро беру себя в руки и начинаю командовать пиршеством.
-Джек, наливай всем вина. Давайте выпьем за всех, кто меня любит. И лю-бил, - добавляю я, подумав, - Редко какой женщине выпадает такая удача: си-деть среди четырех мужчин, два из которых предлагали ей выйти замуж.
-Лиза, ты прочитала мои мысли? - удивляется Витторио, - но кто же второй?
-Прости, Витторио, но я не телепат. Первым из вас десять лет назад - нет, одиннадцать? - сделал мне предложение Митя, а не далее как вчера - Саша, что более чем льстит моему самолюбию. Столь юный претендент делает мне честь. Я сразу ощутила себя молоденькой девушкой.
-А теперь давайте выпьем за ту, которую мы все любим! – не сильно огор-чившись отповедью, подхватывает тост Минотти и продолжает: - И раз уж об этом зашел разговор, я действительно мечтал жениться на тебе, Лиза. Считай это предложением руки и сердца!
-Спасибо, дорогой, я тебе очень признательна! - я встречаю печальный взгляд Джека и чуть качаю головой, - Джек, поскольку ты один сохранил ир-ландское благоразумие и не делаешь мне предложение, садись рядом.
Мы едим, пьем, весело болтаем. Все они стараются развлечь меня, дога-дываясь, что неспроста мы бросились очертя голову в это путешествие. Они действительно отвлекают меня. Общий разговор распадается. Саша расспраши-вает Витторио о его работе и обсуждает наш фильм. Джек, взяв у Саши мою шляпу, обмахивает меня, как опахалом. Я тихо разговариваю с Митей по-русски, вспоминая прошлое, расспрашивая его о работе, знакомых, немного рассказываю о себе. Нам становится грустно от воспоминаний прошедшей мо-лодости.
-Лиза, я верю, что у тебя все еще будет хорошо! Ты вспомнишь меня, ко-гда проснешься счастливой.
-Твоими устами, Митя, да мед пить, - улыбаюсь я, протягивая руку за ста-каном. Джек тут же наливает нам вина. Возвращаемся в отель веселой гурьбой, чуть пьяные, разморенные от жары, решаем отдохнуть и вечером опять отпра-виться гулять по прохладе.
-Бетси, мне посидеть с тобой? - спрашивает Саша.
-Иди к себе, Саша, я вздремну.
-Лиза, поговорим еще, давай? - предлагает Митя
-Спасибо. Ты ведь хочешь еще побегать по окрестностям и в музей? Встретимся вечером часов в шесть.
Витторио просто целует мне руку, выразительно глядя в глаза. Наши с Джеком комнаты в конце коридора. У двери он меня останавливает.
-Лиззи, ты ведь знаешь, что я тебя люблю, но я никогда не стану просить тебя стать моей женой. Ты понимаешь?
-Джек, ты самый замечательный мужчина в моей жизни! Как несправед-ливою, что я не встретила тебя раньше... Ты можешь ничего мне не говорить, я всегда знаю, что ты меня любишь.
Я касаюсь пальцами его щеки. Тут же он страстно прижимается губами к ладони и по телу моему невольно пробегает волна возбуждения.
-Джек! - выдыхаю я, - Я соскучилась по тебе!
Джек стискивает мою руку. Едва мы заходим в номер, он подхватывает меня на руки и несет к кровати.
-О, нет, Джек, - успеваю распорядиться я, - Не в кровать, в ванную. Я меч-тала о холодной воде весь день.
Быстро раздевшись, мы становимся под душ и, вздрагивая от холодной воды и прикосновения разгоряченных тел, растворяемся в ласках, забыв обо всем.
-Я не могу больше, Лиззи, я не выдержу, - шепчет Джек и несет меня мок-рую в постель.
-О, Джек, я так виновата перед тобой. Я бессердечная эгоистка, - говорю я, прижимая его голову к груди, когда он нежно и благодарно целует меня, - Хо-чешь, мы будем жить вместе?
-Лиззи, что произошло? – сразу же насторожился Джек.
-Ничего. Я не хочу говорить об этом. Давай говорить о нас. Знаешь, я по-даю прошение об отставке, но буду жить в Риме, пока не повезу Алису в школу.
-Лиззи, ты говоришь не о том, - останавливает Джек, - Ты всегда была ис-кренней со мной и не включала в свои планы. Я не обижался, я знал, что слиш-ком мало значу для тебя. Но что случилось теперь? Скажи мне, я должен знать, к чему мне приготовиться.
-Коля сегодня женится на другой, там, дома.
Джек в изумлении смотрит на меня, потом замирает в раздумье, прижав-шись лицом к моему плечу, наконец вскидывает голову и осторожно спрашива-ет:
-Ты веришь этому?
-Я верю, что он может сделать это, чтобы заставить меня устроить свою жизнь. Он всегда беспокоился, что я живу одна. Он пригласил Сашу на свадьбу, значит так и есть.
-Но ведь ты не можешь перестать любить его?
-Так же, как и он меня, - подтверждаю печально я, - Но мне нужно учиться жить без него.
-И ты сразу подумала обо мне?! Милая! Спасибо. Но я не хочу ничего ме-нять. Мы будем видеться, когда пожелаешь, не хочу, чтобы ты возненавидела меня, - и поясняет на мой удивленный взгляд, - Если мы будем вместе, придет момент, когда тебе нужно будет быть свободной, и ты начнешь терзаться моим присутствием. Ты возненавидишь меня, я буду напоминать о твоем неправиль-ном решении сегодня. Мне уйти сейчас?
-Нет, Джек, мне хочется, что бы ты был сейчас со мной.
Мы лежим, обнявшись и я рассеянно скольжу рукой по его телу, замечая, как напрягаются мышцы спины и глубокий вдох сквозь зубы раздается как всхлип.
-Лиззи, ты правда хотела предложить жить вместе?
-Да.
-Это такой соблазн! Ты делаешь меня счастливым.
-Знаешь, Джек, я тоже счастлива, думая о твоей любви. Такое блаженство - знать, что вызываешь столь сильное чувство. И такая ответственность! Боюсь, что я недостаточно ценила твою преданность.
Я склоняюсь над ним, целуя и лаская его лицо, грудь, слыша глухие уча-стившиеся удары его сердца. Я чувствую к нему большую нежность.
-Ах, Джек, ты удивительный любовник, - шепчу я между поцелуями, не сдерживая трепета страсти, снова охватившего наши тела, - это так восхити-тельно!
-Когда я держу тебя в руках, я счастлив и несчастен одновременно, - при-знается потом Джек, - я боюсь, что это последний миг моего счастья и ты ис-чезнешь навсегда или равнодушно скажешь, чтобы я ушел и больше не возвра-щался.
Я начинаю убеждать его, что он напрасно терзается, и так незаметно про-ходит время. Он все-таки сумел отвлечь меня. К шести часам мы собираемся выпить кофе под тентами среди деревьев.
-Ну, что будем делать? Придумайте что-нибудь интересное, - прошу я.
-Я могу предложить последнее в этом году представление Античного те-атра, если это вас интересует, - говорит Митя и вопросительно смотрит на меня.
-Нас это интересует, - оживляюсь я, - нет ничего приятней, чем смотреть античную драму. После этого твоя личная драма кажется мелкими неприятно-стями, вроде порвавшихся на официальном приеме колготок, правда? Идем на драму! Что нам представят?
-“Эдипа”. А потом, если хотите, мы посетим Дельфийский оракул. Гово-рят, что тем, кто верит в олимпийских богов, он до сих пор предсказывает судь-бу.
-Ну, насчет судьбы у меня двоякое отношение: с одной стороны - хорошо сразу узнать и не мучиться, с другой - элемент неожиданности добавляет пи-кантную остроту нашим жизненным трагедиям. То, что ждешь заранее, не дос-тавляет такого удовольствия!
-Но Лиза, вдруг тебе предскажут, что наш фильм станет событием года! Соглашайся. И я тоже не прочь узнать, что женюсь на тебе, - улыбаясь говорит Витторио.
-Или ты узнаешь, что через два года, например, будешь жить в Ленингра-де, - подсказывает Митя.
-Вы умеете соблазнять! – признаю я и в свою очередь спрашиваю, - А вы? Хотите узнать свое будущее? Витторио?
-Очень! Я уже сказал о некоторых перспективах, которые меня бы осчаст-ливили, - тут же откликается Минотти.
-А ты, Митя?
-Знаешь, ничего нового я не узнаю, но интересно! – улыбается он.
-Саша, а ты хочешь узнать, что тебя ожидает?
-Нет, так неинтересно жить, - отмахивается он.
-А ты, Джек?
Джек пристально смотрит на меня и отвечает:
-А я единственный, кто не верит в Олимпийцев, мне они ничего не откро-ют. Я и так уже все узнал.
-Ну хорошо, вы с Сашей будете беспристрастными наблюдателями. Тогда пошли? Поскольку кровосмешение - единственный грех, не обременяющий на-шу совесть, “Эдипа” мы посмотрим с удовольствием.
Мы уселись на каменных скамьях театра, еще нагретых полуденным солн-цем, и наблюдали за древней историей, которую разыгрывали на такой же древ-ней сцене. Спектакль шел на греческом, Митя нам немного переводил, но со-держание знали все и жесты актеров были выразительны и понятны. Когда ос-лепленный Эдип отправляется в изгнание под напутствия хора, я задумчиво по-вторяю:
- В жизни счастья достиг ли кто?
Лишь подумает: “Счастлив я!” -
И лишается счастья.
Да, это мне знакомо. Что-то я от Дельфийского оракула не жду ничего хороше-го. Кстати, не забыть бы о дарах. Чем там в древности платили богам? Маслом и вином? Давайте подкрепимся, запасемся всем необходимым и пойдем поко-ряться воле богов.
Ужин в ресторане проходит весело. Мы обсуждаем, кому какая судьба бу-дет предсказана.
-Лиза, - спрашивает Витторио, - если будет знак, что мы должны с тобой снять фильм, ты согласишься?
-Я фаталистка и подчинюсь судьбе, - улыбаюсь я, - Как, кстати, все будет происходить? Голос с неба? Или попугай с предсказанием, переданным по фак-су прямо с Олимпа?
-Нет, конечно, - поясняет Митя, - но мне сказали, что есть знаки, нужно все слушать, смотреть, запоминать и нам растолкуют.
-Кто, авгуры?
-Нет, служитель музея, он пойдет с нами. Я сегодня с ним познакомился, он занимается древними предсказаниями и знамениями. Очень интересный че-ловек.
-Митя, ты всегда найдешь интересного человека. Хорошо, верю. Пошли?
Мы поднимаемся вверх по склону Парнаса к святилищу Аполлона Дель-фийского. Митин знакомый оказывается живописным греком с истинно грече-ским твердым профилем и сединой в черных кудрях, прекрасно говорящим по-английски. Он рассказывает, что собрал все упоминания о гадании по яйцу, внутренностям животных и птиц, и особенно - по божественным знакам, посы-лаемым с небес - по погоде, полету птиц, звукам и другим приметам.
Когда мы пришли к святилищу, Никос попросил всех стать за пределами развалин храма и не шуметь.
-Кто первый?
Витторио оглянулся на меня и, видя, что я не спешу, выступил вперед. Никос взял его за руку и они пошли среди камней в ту точку, где было когда-то святилище. Окрестности хорошо освещались луной, и нам были видны их фи-гуры. Они остановились, и Никос стал выполнять ритуал, скорее всего поливая маслом и вином камень в центре выложенной плитками площадки, некогда бывшей полом святилища. Потом они замерли. Ничего особенного мы не заме-тили, хотя таращили глаза, ожидая чего-нибудь наподобие лунного затмения или грозового раската, но вокруг была тишина, только ночная птица или, может быть, летучая мышь пролетела, чуть шумя крыльями. Когда они вернулись, Ни-кос сказал, подумав:
-Я не знаю, кто вы, но над вами пролетел Пегас, вас ожидает творческий порыв и он будет осенен Аполлоном, покровителем Муз.
-А любовь? – капризно вопросил Витторио, желавший иметь сразу все.
-Служенье Музам не должно иметь соперниц.
-Лиза, ты слышишь? Раз я должен принести в жертву свою любовь, ты тем более обязана помочь мне!
-Да я давно согласна, Витторио, - успокоила его я, - Как только закончу роман - сразу начну писать сценарий.
-И сыграешь Лидию!
Я подала руку Никосу, и мы пошли среди развалин храма в нужную точку. Я вдруг поверила, что сейчас узнаю свою судьбу, и сердце заколотилось в гру-ди. Мы остановились в центре святилища и я поразилась ощущению величест-венных стен и священности момента. Никос плеснул на камень вина и масла и тихо попросил дать любую незначительную вещицу. Я сняла браслет венециан-ского стекла и подала его Никосу. Он положил его в центр жертвенного камня и мы замерли, прислушиваясь. Внезапно налетевший порыв ветра зашуршал в ли-стьях олив, засвистел среди камней и одиноких колонн, разбуженная ветром горлинка заворковала в кустах тихим горловым стоном и опять все смолкло. Мы постояли еще и пошли к деревьям, под которыми нас ждали остальные.
-Вы - любимица Афродиты, - с легким поклоном провозгласил Никос, - но получите любовь после бури. Под бурей подразумевается что-то серьезное, ка-кой-то катаклизм, потрясение основ. К сожалению, более конкретно я не могу сказать, но вас это не затронет, Афродита вас хранит.
Джек нашел в темноте мою руку и сжал ее, а Саша тихо сказал по-русски:
-Вот видишь, Бетси, все еще впереди, все образуется!
Митя уже шел с Никосом в начинающемся порыве ветра, который засто-нал в верхушках олив, напоминая шум прибоя. Когда они вернулись, Никос вздохнул и сообщил, что та же буря пройдет по Митиной судьбе.
-Вы как-то связаны?
-Да, - ответила я, - у нас общее прошлое и одна родина.
-Значит, буря пройдет там, где вы вместе.
-Нам не привыкать, да, Лиза? – усмехается Митя, - На нашей родине буря за бурей.
Мы, притихшие, идем обратно.
-Ну, что приуныли, любимцы Аполлона и Афродиты? Жалеете, что при-шли сюда?
-О, - восклицает Витторио, - это превосходит мои мечты, хотя и лишает одной из них. И это обязательно нужно включить в сценарий, правда, Лиза? Это грандиозно!
Когда мы, посидев в баре и посмотрев, как танцуют сиртаки, входим в но-мер, Джек признается:
-Я жалею, что не испытал судьбу. Я почему-то думаю, что все будет так, как он сказал. Знаешь, теперь у меня появилась надежда, что ты полюбишь именно меня, хотя я знаю, что этого не будет никогда. Уж лучше бы я сразу все узнал.
-Джек, не мучай себя! Ты сегодня ночью будешь любить меня и я отвечу тебе всем сердцем.
-Ты умеешь сделать меня счастливым! Но только… - и Джек тяжело взды-хает.
На следующее утро мы уезжаем в Элевсину и, посмотрев храм Посейдона и Деметры, где совершались знаменитые Элевсинские мистерии, отправляемся к морю.
-Ты по-прежнему плохо плаваешь? - смеюсь я, увлекая Митю в воду.
-Я ведь степной волк, причем уже старый, - жалобно отвечает он, но плы-вет за мной, почти не отставая. Я поворачиваюсь и с притворным гневом кричу:
-Ты притворялся! Ты отлично плаваешь!
-А как еще я мог подобраться в воде к тебе поближе? Ты тогда так трога-тельно меня спасала!
В негодовании я начинаю его топить, мы барахтаемся в прозрачной воде, сквозь которую видно дно, и кажется, что оно очень близко. Джек и Витторио спешат к нам, думая, что с нами что-то произошло.
-Все в порядке, но я только что узнала, что однажды зря его спасала. Я тащила его к берегу на себе, веря, что он плохо плавает!
-Это была военная хитрость, - поясняет Митя, - Зато ты дала обнять себя за шею и плыла рядом. Это позволило мне испытать незабываемые ощущения.
Я бросаюсь опять его топить и мы уже впятером поднимаем шумную воз-ню в воде. Рухнув в изнеможении на береговой песок, мы лежим, лениво пере-говариваясь.
-Я опишу все это в новом романе, - задумчиво говорю я.
-А как все это можно великолепно снять! - откликается Витторио, - глав-ное - выбрать нужный цвет, это не должно быть рекламным роликом для тури-стов.
-Желтый и оливковый. И серый.
-Да, это роскошно. Лиза, ты художник.
-Я даже не писатель, хотя и пачкаю регулярно бумагу. Я филолог без ра-боты. Иногда так тоскую без французского языка. В университете я писала ис-следование лексики “Опасных связей” Шодерло де Лакло. Ах, какое это было наслаждение. А мемуары Сен-Симона, госпожи Севинье, Боссюэ или Ларошфу-ко! Истинное удовольствие состоит в чтении умных мыслей, а не в попытках выразить невыразимые чувства.
-Это цитата?
-Нет, смеюсь я, - это личное наблюдение. Но я могу процитировать одно мнение о нашей вчерашней попытке заглянуть в будущее: “Было бы куда по-лезнее употребить все силы нашего разума на то, чтобы достойно пережить случившееся несчастье, чем стараться предугадать несчастья, которые нас еще ожидают”. Приблизительно так считал Ларошфуко.
-К счастью, мало кто согласен с ним, - замечает Саша, - Я думаю, что ос-новной двигатель цивилизации - желание узнать, что с нами будет впереди.
-Саша, глупый, не цивилизации, а философии, - поправляет Митя, - нашей цивилизации наплевать на будущее, она благополучно губит сама себя, не ду-мая о последствиях. Философия же анализирует прошлое и настоящее, чтобы логически рассчитать пути будущего и очень удивляется, почему, когда оно на-ступает, оно не вмещается в заготовленные рамки.
-Митя, ты пессимист, - ужасаюсь я, рассматривая, не сильно ли обгорели на солнце ноги.
-Я реалист, - уточняет Митя, - И я проголодался.
-Здесь недалеко есть рыбная таверна. Пошли? И вино неплохое.
Мы усаживаемся в тени увитой виноградом беседки и нам приносят миску рыбы, тушеной в оливковом масле с овощами, фрукты и вино. Мы попросили покислее, но оно все равно оказалось густым и сладким.
-По древнегреческой традиции вино нужно разбавлять водой, - поясняет Митя, и мы тут же решаем пить по-древнегречески.
После обеда мы отвозим Митю в Афины, и на меня вдруг нападает страсть к покупкам. Я вожу всех по дорогим магазинам площади Омония и лавочкам Монастыраки* и выбираю подарки Мите, его детям, жене, прошу отвезти суве-ниры моей сестре, маме, племянницам, моей свекрови Елене и свадебный пода-рок Коле. (*Район в Афинах, известный торговлей изделий народного искусства) На-груженный свертками Митя в отчаянии, как это все довезти, тогда я покупаю большой кожаный чемодан. Митя в изумлении смотрит на меня.
-Лиза, ты с ума сошла, такие громадные деньги!
-Митя, я же сказала, что богата, и потом, много зарабатываю: каждый мой роман приносит приличный доход, в Англии собираются экранизировать мой “Психоанализ”, а Витторио покупает экранизацию “Жизели”. Куда мне эти деньги? – ворчливо поясняю я, - Я хотела жить на них с Колей, но раз не уда-лось, они мне ни к чему. У меня ведь еще дом в Лондоне, акции от мужа. Я во-обще могу не работать, но тогда лучше повеситься. Я все бы деньги отдала, чтобы оказаться дома, или чтобы Колю выпустили сюда, пусть даже с женой. Перспектива жизни без него наводит ужас. Меня удерживают только дети.
-Дети, дети. У тебя ведь были проблемы?
-Меня вылечили в Швейцарии. Алиске пять лет, это дочь Ива. Леди Элис Ферндейл. Алику два года, это наш с Колей.
-Лиза, твоя жизнь фантастична. Больше всего я завидую твоей возможно-сти реализовать себя. Ты можешь делать все, что захочешь. Писать статьи и ро-маны, сниматься в кино, ездить, куда захочешь. Я об Италии только мечтал, а ты там живешь.
-А хочешь, поедем ко мне на несколько дней? – тут же ухватилась я за эту мысль, - Митя, поедем! Я все оплачу, мне так тоскливо.
-Ну, я не знаю. После конгресса у меня два свободных дня, я хотел поез-дить немного по Греции, сколько хватит денег.
-Митя, какая тебе разница? Грецию ты немного посмотрел, посмотри не-много Италию. И не два дня, а неделю. Я тебе сделаю официальный запрос из Рима, из Археологического института, я знаю директора, - и поясняю на удив-ленный Митин взгляд, - Я заключала с ним договор о совместных исследовани-ях римских поселений в Британии. Вот мои координаты и деньги на билет. При-глашение ты получишь через день и сразу отошли его в Университет, но лучше не упоминай мое имя.
Вечером мы улетаем в Рим. На другой день Саша спрашивает, уезжать ли ему в Кембридж или остаться еще. Я отправляю его в Англию, убедив, что я в порядке и жду приезда Мити.
-Саша, я всегда любила тебя как своего сына. Считай все-таки, что я твоя приемная мать. Хорошо? Я ведь знаю тебя почти всю твою жизнь.
-Я очень люблю тебя, Бетси. Больше, чем приемную мать, - смущаясь, признается он и добавляет: - Если тебе что-нибудь нужно будет - только позови.
-Спасибо, дорогой!
-Бетси, заведи тебе любовника!
-Саша!!
-Я тебя очень прошу. Почему ты должна мучиться?
-Саша, отправляйся, иначе я тебя отшлепаю!
Он, засмеявшись, уезжает в аэропорт, а я сажусь, обессиленная. Эти дни мне пришлось держать свои чувства в кулаке, не давая воли, и вот, наконец, я могу выплакаться всласть, но тут вбегает Алиса, чтобы рассказать о новых про-делках Джуззи, и я терпеливо выслушиваю историю, как она опять подралась с кошкой и как опять не хотела мыть лапы.
-И она опять ночью спала с Аликом, представляешь, мама? –сообщает дочка таинственным шепотом.
-А ты откуда знаешь? Ты ночью не спала?
-Я встала ночью пописать, смотрю - а Джуззи лежит у Алика в ногах и смотрит на меня. Почему она не ложиться у меня?
-Я думаю, что она защищает Алика, как младшего. Помнишь, как она его вылизала в первый вечер? Она все еще считает Алика щенком и заботится о нем. Ну, беги пить молоко.
Алиса хихикает и убегает, а я иду поцеловать на ночь Алика. Только в по-стели я даю волю слезам. Но, поскольку состояние нервного напряжения и тос-ки для меня давно стало привычным, оно стимулирует лихорадочное желание творчества: возвращаясь из посольства я сажусь за письменный стол и работа над романом усиленно продвигается вперед.
Неделя, когда у меня живет Митя, помогает мне справиться с собой. Наши долгие разговоры по вечерам, когда он без сил падал в кресло после целого дня изнурительного осмотра достопримечательностей, помогли мне разобраться в своей жизни. Его меткие замечания, вопросы, сочувствие смягчали боль, но под конец он выругал меня, заявив, что я избалованная, капризная, истеричная да-мочка.
-Лучшие русские женщины живут сейчас в таких условиях, которые ты и представить не можешь, в вечных терзаниях, во что одеть, чем накормить се-мью, что делать с больными детьми, изнуряя себя на работе и дома, умудряясь сохранить божью искру творчества в себе и все время разжигая ее, угасающую, у мужа; самоотверженные, сильные, прекрасные, для которых остановить коня и потушить избу - летняя забава во время отпуска. Посмотри на мою Наташу. Между вторым и третьим ребенком она защитила докторскую диссертацию. Маруся наша астматик и с ней всегда проблемы, Игорек до пяти лет переболел всеми мыслимыми болезнями, Сева был жутким плаксой и до трех лет по ночам писал в кровать. Это она должна бы поехать на конгресс, а не я, античное При-черноморье - это ее тема. А ты живешь, не заботясь о деньгах, на роскошной вилле, где комнат в два раза больше, чем обитателей; детьми занимается няня, хозяйством – прислуга; ты развлекаешься, снимаясь в кино, играя в теннис, ле-тая на уик-энд в Дельфы, ты можешь работать или не работать; мужчины от те-бя без ума, у тебя наверняка есть любовник - есть? - ты любишь хорошего чело-века и уверена, что он тебя - тоже! Лиза!! Что это, как не пресыщенность! Мне стыдно за тебя. Что ты еще хочешь?
-Жить, как твоя Наташа.
-Кисленького захотелось?
-Митя, не ругай меня, – Жалобно прошу я, - Я много пережила и дорого заплатила за все это.
-Да я не ругаю, это я так, хотел тебя встряхнуть. Ну иди, я тебя поцелую.
Я подставляю ему губы. Чмокнув меня, он замечает:
-Ты такая роскошная женщина, что даже у пятидесятилетнего старца взы-грало ретивое.
-Тебе нет еще пятидесяти. И потом, ты, как археологическая древность, законсервирован и нетленен, - я провожу руками по его могучим плечам, по пшеничной шевелюре, в которой незаметна седина, и смеюсь, - Митя, ты дейст-вительно такой же, как десять лет назад. Скажи мне, ты изменял жене?
-Ну, не вгоняй меня в краску! Случалось изредка, но это между нами.
-Завтра поедешь со мной в Венецию?
-Лиза, не перескакивай с одного на другое, - одергивает он, - Я, конечно, с превеликим удовольствием поеду с тобой в Венецию, как и в любое другое ме-сто. Но продолжим разговор о моих изменах жене. Это был чисто академиче-ский вопрос? Или у тебя есть что предложить? - я смеюсь, пока он не закрывает мне рот поцелуем, - это в терапевтических целях, - поясняет он.
-Принимать перед сном, по столовой ложке?!
-Можно все сразу. Если не умрешь - будешь жить.
-Чтобы мне захотелось жить, ты должен поразить мое воображение, - лу-каво улыбаюсь я, - Как в Таганроге.
-Я постараюсь, но ты сделай скидку на мой возраст.
-Если ты еще раз вспомнишь свой возраст, я тебя убью. Пошли к тебе?
-Лиза, - спрашивает Митя по дороге, - Почему ты не вышла тогда за меня замуж? Ты была бы сейчас небогатая, но счастливая женщина.
-Митя, я тебя прошу, не надо говорить о том, что было бы. Просто люби меня сегодня.
Митя всегда удивлял меня в постели. Он был особенный. Я не могла по-нять, в чем тут дело, но он умел создать атмосферу радостного ожидания чуда. Эта вершина, на которую мы вместе поднимались, это чудо - все оставалось с нами, мы так и замирали, обнявшись, на вершине, любуясь открывшейся пер-спективой. Не было возврата в обыденное состояние.
-Митя, ни с кем и никогда, - обретя возможность говорить, но не восста-новив четкость мысли, я не смогла выразить, что чувствовала, - я не получала такое совершенное чувственное наслаждение. Ты как наркотик.
-Глупая, ты думаешь, с другими я такой же? Это потому что ты такая. Мы созданы природой друг для друга, - провозглашает Митя, запечатлев поцелуй на животе чуть повыше пупка.
-И это ошибка природы. Как жаль, что мы не любим друг друга. Мы были бы идеальной парой, нас бы демонстрировали, как лучший образец.
-Образец чего? - подозрительно спрашивает он.
-Может, гармонии желаний и возможностей?
-Да, - смеется Митя, - отдохнем, чтобы довести возможности до желае-мых?
-Отдохнем, - соглашаюсь я, - расскажи мне еще про Ленинград.
Он рассказывает про общих знакомых, про университет, про свои раскоп-ки. Потом я рассказываю про свое замужество и Алекса. Митя потрясен.
-Таким я и представлял себе ад: сильная эмоциональная страсть и полное бессилие. Не приведи Господь испытать такое. И ты, бедная, натерпелась. А я-то думал - повезло с богатым мужем.
-Митя, я не знала, что он нам все оставит, - укоризненно говорю я, - мы полюбили друг друга.
-Лиза, ты простишь, что я наговорил тебе сегодня?
-Что ты, все ведь правильно. Я себялюбивая истеричка. Я больше не буду жаловаться. И вообще, надо менять жизнь. Вот кончу роман, напишу сценарий и будем снимать фильм с Витторио.
-Кстати, где можно посмотреть ваш первый фильм?
-А хочешь сейчас?
-Хочу!
Я приношу плеер и ставлю первую новеллу.
-Лиза, как хорошо! – восхищается Митя, - Почему бы у нас не показать?
-Подожди, вторая лучше. Мне она больше нравится.
-Знаешь, мне кажется, что ты очень хорошая актриса, - говорит Митя, ко-гда фильм закончился, - я воспринимал это, как кусок твоей жизни, а не кино. Вернее, не твоей, вот что удивительно. Я видел тебя и верил, что это женщина по имени Елена. Лиза, как ты решилась сняться в постели?
Я смеюсь: - Выпила бренди и представила, что я первый раз за пятнадцать лет попала в постель к мужчине. А если серьезно - очень сложно. Ведь вокруг этой постели стояли четверо операторов, не считая Витторио. Мы снимали три часа, а в результате сняли все за десять минут. Вот в “Жизели” будет несколько таких сцен, а Витторио опять хочет снимать меня.
-Да, без чужих глаз вольготней, - замечает Митя, - Все-таки это таинство. Или я старомоден?
-Конечно старомоден! - поддразниваю я, обнимая его.
-Лиза, я горжусь, что я не просто знаком с тобой, мне должны завидовать все мужчины, смотревшие этот фильм!
-Конечно, завидуют, - смеюсь я, зарываясь пальцами в его волосы, когда он, поцеловав ямочку у основания шеи, опускается ниже, лаская губами грудь.
В конце недели Митя улетает домой. Я прошу его разыскать Колю и пере-дать ему кассету, на которую засняты дети.
-И вообще, скажи ему, что у нас все хорошо. Я желаю ему счастья и заб-вения. Пусть он забудет меня и ему будет легче. Хорошо? Пусть не думает обо мне. И не любит. Пусть любит теперь свою жену!
Слезы капают у меня из глаз. Митя вытирает их и обнимает меня.
-Лиза, успокойся, я передам все, что ты захочешь.
-Скажи ему, что у меня есть любовник и я очень спокойна. Пусть пришлет данные жены и я сделаю им вызов, теперь их выпустят. И твою Наташу я тоже приглашаю в гости. Не все тебе по заграничным любовницам гулять, - я шутли-во треплю его за ухо, - Спасибо тебе! Ты не представляешь, как помог мне.
Теперь наша жизнь становится размеренной и спокойной, насколько это возможно. Я подаю прошение об отставке и в ее ожидании дописываю вечерами роман, играю с детьми, занимаюсь с Алисой. В следующем году ей предстоит пойти в школу. Джек проводит с нами все свободное время. Мы больше не за-говариваем о том, чтобы жить вместе, но наши отношения приобретают завер-шенность. Я стараюсь уверить его, что не только мой каприз, но и его желание определяют наши встречи. Джек помогает найти мне удобную квартиру. После увольнения я должна освободить виллу, принадлежащую посольству, для ново-го атташе. Новая квартира тоже составляет часть виллы, но более современной, начала века. Сад вокруг нее прекрасен, это и привлекает меня. Перголы, запле-тенные вьющимися розами и виноградом, окружают фонтан, и есть площадка для игр. Джек приложил все усилия, чтобы наш дом был недалеко от его квар-тиры. Наконец, приезжает моя замена, и я сдаю дела. Черновой вариант романа к тому времени готов, и я, прилетев в Лондон для завершения моей карьеры в Уайтхолле, даю его почитать Саре, моему самому беспристрастному критику.
-Бетси, ты превзошла сама себя. И, что самое главное - у тебя нет больше трагического привкуса безнадежности. Ты пишешь обо всем с безмятежностью, наводящей ужас. Неотвратимый фатум. Откуда это?
Я рассказываю, как в Греции мы обращались к Дельфийскому оракулу..
-Понимаешь, там я вдруг поверила, что есть высшие сферы, где предопре-делен весь мой путь. Мойры, ткущие нить моей жизни. И я поняла с облегчени-ем, что так я становлюсь значительно счастливее. Что бы ни случилось, я могу не терзаться за собственные ошибки. Древние греки потому и были счастливой нацией, за них все решали боги. Я даже думаю написать вступление. Одновре-менно рождаются несколько младенцев и Мойры в суете забывают про одну из них - Ирен. Ее судьба предопределена в той мере, в какой она зависит от судеб окружающих людей. Когда она, как я, попадает в Дельфы, она узнает о том, что может жить, как хочет, но только пока никого не любит и никто не любит ее. Иначе она все-таки попадает в сцепление с другими судьбами, как между зуб-цами шестеренок, и бывает ранена больнее остальных, ведь ее никто не обере-гает.
-Да, это удачное дополнение, так все будет еще острее. Ты молодец, Бетси. Что ты будешь делать потом? Еще один роман?
-Нет, попробую сыграть Лидию в “Жизели”. Витторио Минотти уговари-вает уже полгода.
-Это замечательно. Что, у тебя так плохи дела? Когда ты счастлива, ты ведь забываешь обо всем постороннем.
Я киваю головой и впервые с сентября рыдаю. Вытерев слезы, я рассказы-ваю Саре о женитьбе Коли и Джеке.
-Бетси, но что же тебе приносит страдание? То, что он женат на другой?
-Нет, я боюсь, что он сделал это ради меня, а сам будет страдать в этом нелепом браке без любви.
-Но представь себе, что он нашел себе этакого “Джека в юбке” и без люб-ви, но с приятностью проводит с ней время.
-Ах, нет, у него такая тонкая душа, - в запале возражаю я, - Все равно это доставляет ему нравственные мучения. Вот если бы я точно знала, что он со-вершенно меня разлюбил, было бы легче.
-Я понимаю, что ты хочешь сказать, но на мой взгляд, это запредельно утонченные чувства. Может, ты все это придумала?
-Я уже ничего не понимаю! – всхлипываю я последний раз.
В Уайтхолле, получив из Рима отличные характеристики, уговаривают не бросать службу, но я, вспомнив вдруг обиду на то, что меня подставили в Моск-ве, наотрез отказалась. У моего литературного агента я подписала контракт на экранизацию романа “Психоанализ” и, повидавшись с Сашей, уезжаю в Рим до-писывать свой роман, который будет называться “Разум и чувства”. Саша впер-вые за четыре года в рождественские каникулы поедет домой. Я ни о чем его не прошу, только даю деньги на подарки Коле и его жене. Вернувшись домой, я обживаюсь на новом месте, заканчиваю роман и уже начинаю думать о сцена-рии. Опять ко мне приходит после работы Витторио и мы допоздна обсуждаем будущий фильм.
Витторио заявляет, что я должна учиться хореографии, чтобы самой тан-цевать в фильме. Я начинаю посещать студию. Преподавательница, синьора Лючия, после первого занятия, на котором я старательно и неумело повторяла за всеми движения экзерсиса и адажио на середине зала, говорит, вздыхая:
-Если бы ты пришла ко мне лет десять назад, я бы сделала из тебя настоя-щую балерину. Но и сейчас видимость создать можно. Будешь заниматься эк-зерсисом и с Франческо - поддержками. Тут ты должна стать виртуозом. Фигура у тебя спортивная, хотя хорошо бы сбросить килограммов пять.
-Боюсь, это не понравится синьору Минотти, у него свои представления о женской красоте. Но вы знаете, я в Москве беседовала с балериной, которая в молодости танцевала в труппе Дягилева. У нее были фотографии всех балерин труппы. Очень худых среди них не было.
-Да, должно быть в те времена в моде были соблазнительные формы, - со-глашается синьора Лючия и опять заставляет тренироваться до седьмого пота.
Франческо оказывается симпатичным парнем, худеньким, изящным, от-личным танцором. Витторио он понравился и тот решил снимать его в роли партнера Лидии Михаила. Я боюсь, что он может не справиться, ведь это значи-тельный персонаж. Михаил - влюбленный враг Лидии, изводит ее ревностью, по его вине Лидия теряет контакт со своим возлюбленным и попадает в катастро-фу, делающую ее инвалидом. Я, желая познакомиться с Франческо поближе, приглашаю его пообедать. Мы сидим в ресторане. Франческо не пьет и почти не ест, он на диете. Разговор не клеится. Он еще не читал роман, мы не находим, о чем нам поговорить. Ничего, кроме балета, его не интересует, а в балете - важна только карьера. Он мечтает, что после фильма на него обратят внимание и при-гласят в хорошую труппу, что он там будет танцевать - даже не так важно. Это меня удивляет. Я начинаю расспрашивать, как он вообще попал в студию. Ока-зывается, он из маленького городка на севере, четвертый и не последний ребе-нок в семье, отец - муниципальный служащий с небольшим окладом. Его мать, бывшая в молодости учительницей, заметив способности сына к танцам, выле-зала из кожи, дав Франческо возможность учиться, и теперь он считал себя обя-занным сделать быструю карьеру, чтобы отплатить матери.
-Франческо, хочешь, я устрою тебе стажировку в Большой театр? Или в Гранд Опера к Рудольфу Нуриеву?
Он в изумлении таращит на меня глаза: - А вы кто?
-Видишь ли, я несколько лет проработала в дипломатической службе и у меня есть кое-какие связи, особенно дома, в Москве, я ведь русская.
Это производит магическое действие. Мы начинаем говорить о русском балете. Франческо расспрашивает о знаменитых танцорах. Он видел Владимира Васильева в танцевальном номере из “Травиаты”, видел фильмы с Барышнико-вым и Нуриевым. Я рассказываю о Лиепе, Лавровском и танцоре из Ленинграда, который мне безумно понравился и для которого ставил танцы Морис Бежар, о Фазиле Рузиматове. Особенно мне понравились композиции, которые он сочи-няет сам на джазовую музыку и танго.
-Я тоже люблю танцевать под любую музыку, и под танго тоже, - призна-ется Франческо.
-А ты можешь придумать танец танго, который можно станцевать, напри-мер, в ресторане, - приходит мне в голову блестящая мысль, - Но чтобы видно было, что это танцуют балетные артисты?
Конечно!
-Попробуем? Но ты должен меня тверже вести, я все-таки не балерина.
Франческо ведет меня на танцевальную площадку, я подхожу к оркестру и прошу сыграть танго. Мы начинаем танцевать. Он шепчет, что я должна делать, я не уверена, что все получается так, как хочет Франческо, но результат видимо неплох, так как раздаются хлопки посетителей.
-Жаль, что мне не было видно со стороны. Ты сможешь это повторить зав-тра? Я попрошу оператора заснять. Если понравится Минотти - мы включим это в фильм и напишем, что постановка танца - твоя.
-Но тогда нужно прорепетировать. Я еще подумаю над танцем.
-Главное, ты прочитай роман, тогда тебе станет ясно, как ты будешь вести себя, ведь ты должен быть влюблен в меня - долго и безнадежно. Видишь ли, я должна быть моложе, а ты - постарше.
-Ну, это легко представить, - улыбается Франческо.
С этого дня мы подолгу занимаемся вдвоем в студии, отрабатывая все ос-новные движения из двух сцен “Жизели”: сцены безумия и па-де-де во втором акте. Франческо очень помогает мне, с ним значительно легче делать трудные поддержки, он буквально носит меня на руках. Я удивляюсь его силе, ведь мы почти одного роста.
-Франческо, тебе тяжело? - все время спрашиваю я.
-Что ты, ты как пушинка!
За его хрупкой внешностью скрывается стальная мускулатура. Когда он танцует, я любуюсь им, движения его тела совершенны. Кроме “Жизели” в фильме должны быть эпизоды из “Весны священной”, и еще мне приходит в голову, что если мы снимем начало “Призрака розы”, где Франческо будет тан-цевать, а я, еще не “проснувшись”, сидеть в кресле, это может получиться со-вершенно профессионально. К тому времени, как я заканчиваю сценарий и Вит-торио приступает к съемкам, нам с Франческо есть чем похвастать. Кроме того, он прочитал роман, который ему очень понравился, и теперь мы все время ра-зыгрываем отношения Лидии и Михаила. Сцены, которые Франческо время от времени мне закатывает на репетициях и между съемками, настолько правдопо-добны, что я перестаю воспринимать их как игру. Мы целыми днями ведем себя как кошка с собакой, шипя и фыркая, поэтому на съемочной площадке это вы-глядит естественным продолжением наших перепалок. Витторио очень доволен. Мы уже отсняли все танцевальные сцены и он считает, что “сумасшествие” бу-дет коронным эпизодом. Тут мы преподносим ему сюрприз с танго. Мы снима-ем сцену в ресторане, где происходит окончательный разрыв между партнерами и любовниками. Мы сидим за столиком, ссорясь и страдая, и я предлагаю Вит-торио:
-Может, мы потанцуем? Поставьте танго.
Франческо хватает меня за руку и почти силой выводит на площадку к ор-кестру, рывком разворачивая к себе лицом.
-Лиза, я люблю тебя! - тихо говорит он, - Слышишь? Это правда!
-Лидия, - поправляю я и мы начинаем танец, который репетировали не-сколько раз.
-Крупные планы! - кричит Витторио и заставляет нас повторить еще.
-Мы повторим, если ты отметишь в титрах, кто поставил танец! - замечаю я и мы повторяем танго несколько раз.
Теперь остается только один эпизод с Франческо: сцена, где во время ди-кого скандала, устроенного из-за того, что он чуть не уронил меня на сцене, он овладевает мной за кулисами на свернутых декорациях в полутьме. Я всегда оставляю такие эпизоды “на потом”, но этот проходит на удивление непринуж-денно. Мы начинаем ругаться заранее и мечемся среди кулис, лестниц, канатов, размалеванных фанерных кустов, крича друг на друга, причем я, войдя в раж, мешаю итальянские, французские и русские слова и ругательства, как в почти забытых ссорах с Ивом. Как-то неожиданно мы оказываемся в заданном месте и Франческо, бросая мне в лицо ругательства вперемешку с любовными призна-ниями, начинает целовать меня, как безумный, прижимая к фанерному кусту, и мы падаем вместе с ним. Я от неожиданности начинаю вырываться с двойной силой.
-Лиза, поддавайся же! - кричит Витторио .
-Лиза, ну поцелуй же меня! - слышу я шепот Франческо, но по инерции еще колочу его по спине, постепенно затихая и запрокидывая голову, судорож-но дыша и вскрикивая: “Негодяй, бездарь, подлец! Отпусти меня!”, но крепко вцепившись в его плечи и притягивая его голову для поцелуя.
-Отлично, - говорит Витторио и тут же непринужденно предлагает повто-рить.
-Витторио, ты чудовище! Как можно это сделать два раза? Давай продол-жим завтра. Я уже изнасилована, сколько можно!
-Хочешь посмотреть, что получилось? А потом ты скажешь мне, кто кого изнасиловал. Это как раз причина, по которой надо переснять самый конец. У Франческо мало энтузиазма. Вы бы порепетировали.
Я оглядываюсь на Франческо. Он стоит бледный.
-Не расстраивайся, - ласково глажу я его по щеке, - Ты отлично играл, я даже испугалась, такой это был бешеный порыв.
Он нервно улыбается.
-Я действительно в самый последний момент спасовал. Я не могу с тобой грубо обращаться.
-Лиза, - говорит, уходя, Витторио, - мы заканчиваем, когда отрепетируете, скажешь сторожу, чтобы закрыл здесь.
Мы остаемся одни в полутемном павильоне, изображающем театральный зал и сцену.
-Так в чем дело, Франческо, почему у тебя не получается?
-Я не знаю, Лиза. Я пытаюсь себе это представить и не могу. В какой-то момент я перестаю понимать, что мне нужно делать...
Я, стараясь не показать своего изумления, как можно безразличнее спра-шиваю:
-Сколько тебе лет, Франческо?
-Скоро двадцать.
-У тебя много было девушек?
Он заливается краской.
-Когда я уезжал учиться, мама заставила меня поклясться на библии, что пока я не начну танцевать в театре, я не стану встречаться с девушками.
-А дома?
-Дома я целовался несколько раз с соседкой, но меня считали маменьки-ным сынком.
-Но ты замечательно играл. Очень темпераментно!
-Это потому что ты мне очень нравишься и я так хотел бы тебя целовать и ласкать, что это мне снилось по ночам.
-Я поняла. Нельзя сыграть то, что не знаешь. Но ведь ты наверняка все ви-дел в кино?
-В общем, да. Только одно дело - кино, другое - когда ты рядом. Я не могу быть с тобой грубым, - повторяет он.
-Придется, Франческо. Сначала ведь все было хорошо. Мы так ссорились, что мне захотелось тебя придушить. Особенно, когда ты бросился меня цело-вать. Ты отлично сыграл.
-Но я ведь не играл! - отчаянно говорит он, - я месяц ждал этого эпизода. Мне просто хотелось целовать тебя, ведь завтра последняя съемка, когда я еще смогу это сделать?
Я в смятении смотрю на него. И этого мальчика я должна заставить сыг-рать любовную страсть, а потом спокойно распрощаться до завтра. Он чуть старше Саши. Тот тоже еще не имеет любовного опыта. Я не знаю, что мне де-лать.
-Лиза, можно, я еще раз тебя поцелую?
Мне вспоминается, как я просила Колю научить меня всему. Первый опыт должен быть самым лучшим, чтобы всю жизнь жить по этому образцу. Я протя-гиваю руки и Франческо робко заключает меня в объятия. Он целует меня, неж-но касаясь губами, проводя ими по щекам и шее, его взволнованное дыхание горячей волной пробегает по моему телу. Он столько раз в танце держал меня в руках, но сейчас боится дотронуться. Я расстегиваю пуговки на платье, и Фран-ческо с шумным вздохом округлившимися глазами смотрит на мою обнажаю-щуюся грудь
-Лиза, что ты делаешь! - голос его приобретает какой-то металлический тембр и ломкость.
-Я тебя соблазняю, глупенький. Ты должен очень сильно меня захотеть. Не смотри, что я уже немолода, думай, что мне всего двадцать лет. Ты можешь делать все, что захочешь. Ты можешь меня завоевать. Ну?
Франческо вдруг опускается передо мной на колени и обнимает за талию.
-Я боюсь.
-Чего ты боишься? Меня?
-Нет, себя. Я боюсь, что у меня ничего не получится.
-Этого не может быть, глупый мальчик. Всегда у всех все получается! - я ерошу его волосы, прижимая голову к себе, - У тебя когда-нибудь не получи-лось? - осеняет меня.
Он слабо кивает головой. Я тоже опускаюсь перед ним на колени и мы си-дим на полу лицом к лицу, но ему явно хочется спрятать глаза. Кладу голову ему на плечо, устраиваясь поудобней, обнимаю его и он, обхватив меня за та-лию, другой рукой невольно касается моей обнаженной груди. Мы оба вздраги-ваем.
-Расскажи мне все, - прошу я, стараясь, чтобы это не выглядело простым любопытством.
-Парни из студии подшучивали надо мной, когда я рассказал, что поклялся матери. Намекали, что я вообще не способен с женщиной, иначе давно бы на-плевал на всякие клятвы. Потом предложили пойти к проститутке, мол, она не девушка и клятва не будет нарушена. Ну, мы пошли. И когда она меня раздела, у меня пропала всякая охота, как она ни старалась. Мне просто противно сдела-лось. Я заплатил ей и просил ничего не говорить другим, но она, наверное, про-болталась, потому что надо мной стали смеяться еще больше. А один - он во-обще интересуется только мужчинами, открыто стал делать мне предложения.
-Франческо, ты ведь хотел поцеловать меня? Я тебе нравлюсь? – спраши-ваю я, быстро соображая, как ему помочь.
-Очень!
-Я хочу попросить тебя об одной услуге, если тебе это не неприятно. Ты мне очень нравишься. Я давно живу одна. Приласкай меня, доставь мне такое удовольствие, - я беру его руку, целую ладонь, а потом кладу на грудь.
-Вот так? - шепчет он, нежно лаская ее.
-О, спасибо! Как хорошо!
Он осторожно стягивает с плеч платье, касается тела губами, покрывает его поцелуями.
-Франческо, ты великолепен, какое наслаждение! – подбадриваю его, но сама уже чувствую, что действительно это получается замечательно.
-Тебе нравится? - восторженно шепчет он, - Можно я совсем сниму это? - он осторожно снимает с меня платье и, чуть дыша, проводит руками от талии к бедрам, - Какая у тебя нежная кожа!
-Сними свою рубашку, я хочу почувствовать твое тепло рядом, - я помо-гаю снять рубашку и прижимаюсь к нему, подставляя губы для поцелуя, -О, Франческо, у тебя так чудесно все получается, продолжай!
Откинувшись на свернутые холсты декораций, слежу, как он восторженно ласкает мое тело, сам трепеща от возбуждения. Когда мы доходим до полного экстаза и ясно: что бы ни произошло, это его уже не испугает, я прижимаю Франческо к себе, шепча на ухо ласковые и благодарные словечки. Словно вихрь проносится над нами и в нас, увлекая за собой в бешеном ритме... Когда мы замираем, бурно дыша, Франческо вдруг откидывается и рыдает, закрывая лицо. Я глажу его, успокаивая, целую, покусываю и он, несколько раз глубоко вздохнув, затихает.
-Франческо, ты чудесный! Ты, как бог, наделен удивительным даром: ты не думаешь о себе и доставляешь такое наслаждение, что хочется умереть в твоих объятиях.
Он смотрит на меня совершенно счастливым и сияющим взглядом.
-Правда? Я то же самое хотел сказать тебе!
-Так тебе понравилось?
-Я чуть не сошел с ума.
Я засмеялась: - Хочешь еще? Мне хочется сделать для тебя то же, что и ты. Лежи тихонько, вот так... Тебе хорошо?
-Лиза! О Господи, Лиза!
Дальше только вздохи и быстрый шепот восторга прерывают тишину.
-Зачем ты это для меня сделала? - задумчиво спрашивает Франческо, кладя при этом уверенным жестом, жестом мужчины, руку мне на бедро.
-Очень давно, ты еще был совсем маленьким, для меня то же сделал один человек. Я до сих пор с восторгом об этом вспоминаю. С тех пор я уверена, что любовь между мужчиной и женщиной - это самое потрясающее, что есть в ми-ре. Твоя мама очень тебя любит и боится, что ты можешь попасть в сети, выну-жденно жениться и испортить себе карьеру. Невольно она чуть не искалечила тебе жизнь. Тебе просто нужно быть умнее и осмотрительнее. Мой приемный сын - ему скоро девятнадцать - тоже, по-моему, еще не попробовал этого. Я волнуюсь за него и надеюсь, что ему повезет и он не разочаруется. А теперь да-вай одеваться, ведь репетировать мы уже не будем? - со смешком добавляю я.
-Ты меня спасла, но как же я теперь буду жить?
-Ты будешь жить как молодой и талантливый танцор, который нравится девушкам. Ведь ты нравишься девушкам? - он кивает, - Ты просто боялся их, а теперь перестанешь. Но будь осмотрительным.
-Ты начала говорить, как моя мама, - обижается Франческо, - Я весь пере-полнен тобой, я горжусь, словно станцевал трудную партию и все получилось, а ты говоришь об осмотрительности с девушками! Лиза, ты больше никогда не позволишь любить себя?
-Кто может знать, что будет впереди? Вот закончатся съемки и я отвезу тебя в Париж. Я верю, что ты добьешься успеха.
Франческо подхватывает меня на руки и кружит по павильону: - Я не хочу успеха, я не хочу в Париж! Я хочу тебя!
-Меня ты тоже сейчас не хочешь! - смеюсь я, - Поставь меня! Завтра сыг-раем хорошо? А там посмотрим!
Подвезя Фрпанческо к остановке автобуса, я еду дамой и вдруг на меня нападает смех. Тоже мне, наставница молодежи! Но мне можно сегодня поста-вить “отлично”. Хорошая идея - отвлечь его от своих страхов и заставить ду-мать обо мне. Бедный мальчик, как же он мучился! Я невольно улыбаюсь. Если он в таком состоянии сумел так любить меня, что же будет потом! Может, его мать была права? Я совратила невинного парня, и не собьется ли он теперь с пу-ти? Мальчик-то действительно способный. Джеку об этом происшествии лучше не знать. Вот кому бы я все рассказала - это Коле. Он все бы понял, посочувст-вовал парню и сказал, что я все правильно сделала. Дальше я еду, уже не улыба-ясь.
На другой день съемка проходит отлично. Теперь у меня будут другие партнеры. После съемки ко мне подходит бледный Франческо.
-Лиза, мы еще увидимся с тобой?
-Посмотрим, Франческо. Я занята на съемках. А ты должен сейчас, до Па-рижа, усиленно заниматься в студии.
-Но Лиза, я ведь люблю тебя! И всю ночь, весь день я думал только о тебе!
-Тебе только кажется, что ты влюблен. Через месяц я отойду в область воспоминаний. Но не волнуйся, я что-нибудь придумаю, может, мы и встретим-ся еще разок. Главное - это не должно заслонять карьеру, это ведь и имела в ви-ду твоя мать.
-Ты просто не хочешь меня больше и не знаешь, как отделаться, - тоном обиженного ребенка говорит Франческо, - у тебя много любовников и ты поза-бавилась со мной из каприза. А я люблю тебя! Ты для меня - единственная в жизни!
-Твоя жизнь - неполных двадцать лет, а мне скоро тридцать шесть. Я пер-вая, но не последняя. Хотела бы я встретиться с тобой лет через пять. Ты с тру-дом меня вспомнишь, а потом расскажешь о всех своих победах и увлечениях.
-Лиза, замолчи!
-Франческо, я тебя очень прошу, не устраивай сцен! Прости, меня зовет Витторио. Я разыщу тебя в студии. И спасибо тебе, ты прекрасно сыграл!
Я ласково треплю его по щеке, целую и отхожу. Теперь каждый день, уез-жая со студии, я замечаю Франческо, издали наблюдающего за мной. Когда за мной заезжает Джек, Франческо прячется за углом или за чужими машинами и смотрит оттуда тоскливыми глазами. Джек замечает его и спрашивает:
-Кто этот мальчик? Он ведь снимался с тобой?
-Он решил, что влюбился в меня.
-Это немудрено. Жаль, что я не могу сейчас присутствовать на съемках. Мы вообще почти не видимся.
-Скоро все закончится.
-Да, скоро все закончится. Ты уедешь в Лондон и я опять окажусь вдали от тебя. Моя жизнь - сплошное мучение, - с горечью добавляет он.
-Джек! - умоляюще говорю я, удивленная, что ему изменяет выдержка, - Это моя жизнь сейчас - сплошное мучение, я ведь на съемочной площадке стра-даю по-настоящему, я не умею иначе. У меня не хватает сил после съемок про-должать страдать. Пожалей меня. Ты можешь сегодня остаться? Утешь несчаст-ную!
Боже мой, думаю я, неужели мне теперь всю жизнь придется утешать страждущих, решая их проблемы? Я чувствую, что перестаю принадлежать се-бе, на меня заявляют права многие и я не могу отказать, чтобы не ранить, не обидеть. Хотя, может, милосердие тогда и является заслугой, когда сопряжено с самоотречением и приносит личные неудобства? Если бы я была верующей, я посоветовалась бы со священником.
-Джек, а ты посещаешь церковь? – спрашиваю я Джека, сосредоточенно ведущего машину.
-Да, правда очень редко, - отвечает он, удивленный вопросом, - Хожу на исповедь.
-И все там рассказываешь? И про меня?
-Да.
-Тебе это приносит облегчение? Я имею в виду, ты не чувствуешь, что это формально и не имеет отношения к твоим проблемам?
-Нет, это действительно дает мне если не облегчение, то по крайней мере силы жить дальше.
-Тебе тяжело со мной? – спрашиваю тихо и кладу ладонь на руль поверх его руки.
-Мне будет значительно хуже без тебя, - признается он, не отрывая глаз от дороги.
-Мне тоже, Джек! Ты меня разбаловал своей заботой и любовью. Я боюсь остаться одна, - говорю я искренне.
Вечер проходит совершенно по-семейному. Джек играет с Аликом, соби-рая из конструктора замысловатое сооружение, которое должно стать портовым краном. Мы с Алисой играем в лото на двух языках, итальянский она знает те-перь отлично, как и английский. Боюсь только, что лексикон у нее в основном уличный. Ведь в отличие от Дженни, говорящей по-английски безукоризненно, как леди, учителями итальянского были садовник, рассыльный, горничная. Все время приходится поправлять ее. Русскому я учу ее сама по детским книжкам, которые мы привезли из Москвы и присылает Коля. Джуззи устроилась на ков-ре возле Алика и на все заигрывания Алисы только чуть поднимает уши и ше-велит своим смешным хвостиком.
-Вот всегда так! - жалуется Алиса, - Вечно она возле Алика. А подарили-то ее мне! Правда, Джек?
-Я подарил Джуззи вам с Аликом, - примирительно говорит Джек.
-Ну и пожалуйста! - обижается Алиса, - Когда мы приедем в Лондон, Саша купит мне десять таких собак! Он-то меня любит!
-Алиса, как тебе не стыдно! Мы все тебя любим.
-Все равно Саша больше всех! – упрямится Алиса, - И Коко! А когда приедет Коко?
-Я не знаю, Алиса, - честно отвечаю я, - Может, он еще и приедет…
Саша, побывав в Ленинграде, у меня еще не был, позвонил только из Лон-дона и скупо рассказал, что жену Колину он не застал, она уехала в отпуск к ма-тери, видел только ее фотографию.
-Ну, Бетси, ты бы видела! - чуть не захлебнулся ехидным смехом Саша, - Я чуть не упал. Где он ее такую нашел? А Коко постарается последний раз приехать. Он очень скучает без детей.
-Хорошо, Саша, - ответила я, стараясь говорить равнодушным голосом, - мы приедем в Лондон в августе. Ты, я надеюсь, навестишь еще нас до отъезда?
В апреле кончаются съемки. Пока идет монтаж, я решаю уехать в Вене-цию, чтобы показать детям карнавал. Алиса в восторге от Венеции и особенно от веселых и красочных карнавальных шествий. Она тоже требует себе костюм и маску. В одной мастерской мы находим детские костюмы и Алиса выбирает черно-белый костюм Пьеретты с пышным кринолином и белую маску на палоч-ке. У девочки хороший вкус, она не соблазняется яркими и пестрыми детскими костюмами, от которых пахнет Голливудом. Я подбираю себе такой же костюм и маску. Когда Алик видит меня в пышном платье и белой маске на лице, он поднимает крик, и мы с Дженни и Алисой долго его убеждаем, что это совсем не страшно, а просто весело. Наконец Алиса отдает ему свою маску и Алик, за-бавляясь, то закрывает лицо, то открывает.
-Поумнеет он у нас когда-нибудь или нет? - замечает Алиса, - Я ведь не была такой глупой, мама?
На выходные приезжает Джек, и мы катаемся на гондоле по Большому Каналу. Я рассказываю Алисе легенды Венеции. Вечером мы слушаем оперу в театре и Алиса горда, что сидит рядом с Джеком в смокинге, а на мне вечернее платье и бриллианты.
-Мамочка, когда я выросту, ты дашь мне одеть это хоть разок?
-Алиса, когда ты вырастешь, это колье будет твоим. Твой отец подарил его тебе на совершеннолетие.
-Коко?
-Нет, твой настоящий отец, Александр Ферндейл. Ты же знаешь, я тебе рассказывала.
-Интересно, почему у меня сразу так много отцов? И настоящий Алек-сандр, и Коко, и Джек с нами часто играет?
Я невольно переглядываюсь с Джеком и краснею. Хотя и не назвав еще истинного отца, Ива, она права, мужчин вокруг них много. Но дети растут без отца. Может, мне и в самом деле выйти замуж? За Джека например. Я рассеянно скольжу взглядом по его фигуре и лицу. Скоро пять лет, как мы знакомы. По-прежнему меня волнуют его ямочка на подбородке и зеленоватые глаза с их неизменной любовью во взгляде. Я знаю только двух человек, которых я люби-ла больше него. Один уже мертв, другой - далеко. Нет, которых я просто люби-ла. Джека я не люблю и поэтому мне сложно определить одним словом ту смесь симпатии и привязанности, уважения к его чувствам, гордости, что такой заме-чательный человек любит меня, благодарности за его отношение к моим детям и сексуального влечения, которое я испытываю рядом с ним. Но черт побери, что же мне делать, если я люблю другого?! Достаточно ли всей этой не-любви для того, чтобы выйти за него замуж, чтобы связать себя и его клятвой в вечной любви и верности при католическом венчании, и быть готовой в любое мгнове-ние уйти за тем, кого люблю? Единственное мое желание - быть готовой от-кликнуться, если меня позовут, а значит - быть свободной.
-Ты рассматриваешь меня? - вопросительно смотрит Джек, - Каков твой приговор?
Я сжимаю его руку. Антракт закончился и я могу не отвечать, но Джек за-метил, что я не слушаю, думая о своем. Второй проблемой для меня стал Фран-ческо. Тенью он ходит за мной, подстерегая у студии или утром у входа в дом. Его тоскующий взгляд выводит из равновесия. Еще дважды мы встречались в маленьких гостиницах, уезжая за город, и он так бывал счастлив, так благого-вейно любил меня, что мне хотелось смеяться и плакать одновременно. Для ме-ня любовь всегда выражалась в сексе, все чувства выплескивались в любовных объятиях и могли быть нежными и целомудренными в самых бесстыдных и от-кровенных ласках. У Франческо же, получившего подтверждение своей муж-ской силы, сохранилось романтическое представление о невинной духовной близости как высшей форме чувств. Его шокировало мое стремление сразу лечь в постель. Он мог бесконечно долго держать мою руку, прижавшись к ней гу-бами, нежно целовать лицо, и удивлялся моему нетерпению. Мне становилось грустно, ибо я чувствовала себя рядом с ним древней старухой, я с трудом вспоминала те чувства, которые были близки его состоянию и которые я испы-тывала к Сергею в юности. Я тоже считала тогда наслаждение духовной близо-стью важнее секса, хотя мой темперамент пытался убедить меня в обратном. Если бы я полюбила Франческо, возможно я бы снова ощутила желание пере-жить вторую молодость и его восторженная нежность нашла бы отклик. Но сейчас все любовное томление и романтические вздохи утомляли меня.
-Моя Джульетта! - называл он меня и я, подавив смешок, отвечала:
-Ромео уложил Джульетту в постель на первом же свидании. Раньше знали толк в любви, и дети сразу откусывали от яблока, не тратя время на восторги.
-Лиза, ты смеешься надо мной, почему я должен вести себя с тобой как со шлюхой!
Потому что я и есть шлюха - думала я. Спать с мужчиной, не любя его, только ради получения минутного удовольствия, - сродни употреблению нарко-тиков в погоне за иллюзией. Первый раз я поступила милосердно, дав Франче-ско уверенность в себе и излечив его от комплексов, но теперь-то что? И вооб-ще, слишком часто я стала забираться в постель к мужчинам без должного чув-ства, потакая чувственности. Да, Коко, дорогой, что-то ты во мне все-таки сло-мал, пытаясь исправить мою жизнь.
-Ну зачем же, как со шлюхой. Веди себя, как Ромео на первом свидании, - подсказываю я со вздохом.
Тем временем фильм смонтирован, и мы озвучиваем эпизод за эпизодом. Для меня это всегда было трудно. Когда я играю, мой голос играет вместе со мной. Но, сидя в полутемной студии, так трудно повторить тот эмоциональный тон, который естественно звучал на съемочной площадке. Иногда я повторяю фразу по двадцать раз и даже Витторио перестает улавливать разницу.
-Боже, Лиза, как ты требовательна. Я должен бы радоваться, но даже меня ты утомляешь. Я начинаю чувствовать себя непритязательным второсортным режиссеришкой, меня устраивает первый же вариант.
Наконец, все готово. Я смотрю на жизнь, которую я прожила на экране, и не верю, что это создала я сама. Та старуха, что опираясь на палку идет по саду, держа по-прежнему спину прямо, а голову высоко - это уже как бы не я. Я с трудом уговорила снимать меня в гриме до старости. Маленькие шляпки с вуа-леткой, белые кружевные воротнички, которые до сих пор носят наши ленин-градские старушки - это все подсказано мной. И вот теперь я смотрю на экран и сопереживаю несчастной женщине, лишающейся постепенно всего: Родины, возлюбленного, возможности танцевать, и идущей дальше с прямой спиной и поднятой головой, сохранив любовь к Родине, единственному мужчине и танцу. Когда фильм кончается, приглашенные бросаются поздравлять нас. Джек стоит в стороне и смотрит на меня со слезами на глазах. Витторио отводит меня в сто-рону.
-Лиза, только благодаря тебе я попал в Дельфы и снял этот фильм. Раз мы его закончили и предсказание сбылось, может, теперь ты выйдешь за меня за-муж? Я никогда не говорил тебе о любви, но я не хотел тебе надоедать. Еще в Брюсселе я понял, что влюблен.
-Спасибо, дорогой мой, я тронут, - рука моя ласково скользит по его щеке, - Но у меня ведь тоже есть своя предсказанная судьба.
-Ах, ну да, какая-то буря. Ну считай, что это будет буря оваций и востор-гов зрителей.
-Посмотрим. В любом случае я в августе уезжаю в Лондон насовсем.
-Как, а следующий фильм?! Мы создали бы “Разум и чувства” не хуже “Гордости и предубеждения”.
-Может, ты и сделаешь это? Но уже без меня, - улыбаюсь я.
-Я хочу послать наш фильм на фестиваль. Сейчас в Испанию, а потом в Канны. Ты поедешь со мной?
-Если мы получим первый приз! - смеюсь я, отходя.
Фильм с успехом демонстрируется в Европе. В конце апреля мы с Витто-рио, Франческо и Джанкарло Фьори, сыгравшим главную мужскую роль, летим в Испанию. Пока идут конкурсные просмотры, мы с Франческо едем на не-сколько дней в Гранаду. Он давно мечтал посмотреть на настоящие танцы фла-менко. Франческо ждали в начале мая в Париже, где я устроила ему стажиров-ку. Эти дни перед расставанием - прекрасны. Гранада фантастический город, и мы любуемся им все свободное время, а его не так много. Целые дни мы прово-дим в студиях, где обучают фламенко, и в тавернах, где собираются любители-танцоры. Это безумно интересно, я сижу, открыв рот, наблюдая, как испанки непринужденно выбивают кастаньетами один ритм, каблуками кожаных туфе-лек - другой, и их ноги и тела подчиняются таинственным древним канонам, что дает в сумме удивительно гармоничный, сдержанный и пламенный одновре-менно танец, прекраснее которого я не видела. Франческо сразу принимают за своего, уважительно похлопывая по плечу, когда он повторяет за ними наиболее сложные ритмически движения. Эти танцы настолько чудесное зрелище, что я безропотно сижу часами с чашкой кофе и кружкой красного и густого вина с терпким и возбуждающим ароматом, следя за танцорами. Ничего более пре-красного, чем танцующий испанский мужчина, я не видела. Их грация дикого зверя и сдержанная мужественность, взрывающаяся вдруг неукротимым темпе-раментом, приковывают взгляд и заставляют в глубине груди дрожать какую-то струну. Все это накладывает на нас отпечаток чувственности и испанского бе-зумия и придает особенный оттенок нашим ночам. То ли почерпнув мужествен-ной настойчивости в танцах, то ли осознав неотвратимость расставания, Фран-ческо превращается вдруг в необыкновенного любовника.
-Ты становишься взрослым, мой мальчик, - замечаю я, потрепав его по во-лосам.
-Не называй меня мальчиком! - опять обижается он, - Ты все время под-черкиваешь, что я младше.
-Не ты младше, а я старше, - поясняю я, - ты-то в самый раз. Тебе и нужна такая же юная подружка. Присмотрись, парижанки имеют неповторимый шарм.
-Замолчи, Лиза! - он бросается меня целовать.
Удовольствие, что я получаю с другими, уже не изумляет меня. Та часть души, где была моя любовь, захлопнулась и ключ я постаралась забросить дале-ко. Теперь без всякого смущения я следовала только желаниям своего тела.
-Мне не хочется уезжать отсюда, - признаюсь я Франческо, лежа в посте-ли, закинув руки за голову и потягиваясь под его ласковыми прикосновениями, - здесь так спокойно, забыть бы все на свете!
-А я хотел бы, чтобы ты поехала со мной в Париж!
Я смеюсь. Он быстро меня забудет. Уже сейчас танцевать в Париже для него важнее. Франческо сжимает меня в руках, подтягивая на себя.
-Тебе смешно?!
-Я смеюсь от удовольствия, - уверяю я, и он верит, видя в моих глазах раз-горающуюся страсть.
Мы возвращаемся как раз к закрытию фестиваля, когда объявляют побе-дителей. Каково же мое изумление, когда кроме ожидаемого специального при-за жюри нашему фильму, я получаю призы за сценарий и за лучшую женскую роль. Это меня ошеломляет. На конкурсе представлены фильмы с лучшими ак-трисами Европы, и я явно им конкуренцию не составляла. Витторио на вершине счастья. Церемония награждения, хоть и не такая роскошная, как при вручении “Оскара”, все же очень красива. Когда мне вручают приз за лучший сценарий, я в ответном слове говорю, что роман и сценарий были написаны благодаря од-ному человеку, играющему в моей жизни такую же роль, как и в жизни моей героини. Ему я и посвящаю этот приз. Своим же успехом как актриса я обязана режиссеру Витторио Минотти, который один верил вначале, что я смогу танце-вать на экране, как прославленные русские балерины прошлого, и своему парт-неру, который мужественно принял на себя всю тяжесть (в зале вызывает смех мой жест, указывающий на себя) моей балетной карьеры.
Меня осаждают толпы журналистов, но у меня нет никакого желания рас-сказывать им о себе. Я предоставляю это Витторио, а сама отправляюсь в отель собирать вещи. Сразу после банкета ночным рейсом я хочу лететь домой. Бан-кет великолепен, проходит он в залах летней королевской резиденции с пышно-стью, достойной королей. Меня окружают знаменитые актеры, известные ре-жиссеры, и у меня от комплиментов слегка кружится голова. Меня приглашают сниматься, просят написать сценарий, на “бис” мы с Франческо танцуем наше танго. Уже под утро я еду в аэропорт. Джек встречает меня в Риме и везет по пустынным еще улицам, расспрашивая о подробностях и восторгаясь больше меня успехом.
-Я не сомневался, что твою игру оценят. Я смотрел фильм с комком в гор-ле. Ты будешь еще сниматься?
-Нет, больше – нет. Я хочу писать роман о мадам Севинье.
-Что ты думаешь о катастрофе в Киеве?
-Какой катастрофе? Я ничего не слышала. Знаешь, я ведь не знаю испан-ского языка, поэтому чувствовала себя там настоящей иностранкой! А испанцы еще так смешно говорят по-английски, жуткий акцент!
Я смеюсь, но улыбка сползает с губ, когда Джек рассказывает о том, что не сходит с первых полос газет уже пять дней: о радиоактивном облаке, движу-щемся от атомной электростанции под Киевом на северо-восток.
-Из всех посольств в Москве и из консульств начата эвакуация женщин и детей. Уровень радиации очень высок. Ваше правительство пока молчит. Новый лидер недавно вступил в должность. Ему можно только посочувствовать.
-Что же делать? - запаниковала я, - Что делать?! Нужно срочно вызывать всех сюда. Нет, всех не выпустят. Детей! Нужно срочно вызывать сестру с детьми. Джек, помоги!
В слезах я хватаю его за руку и машина виляет, чуть не выскочив на встречную полосу. Джек резко тормозит и останавливается на обочине.
-Элизабет, прекрати истерику. Мы ведь не знаем истинного положения вещей. Может, все не так безнадежно. Я постараюсь помочь, чем смогу, - он об-нимает меня одной рукой, успокаивая, вытирает слезы.
-Поехали же дальше, скорей, - тороплю я его, мне хочется скорее добрать-ся до телефона и позвонить в Ленинград.
Машинально я набираю номер не сестры, а Коли и, услышав его сонный голос, от неожиданности надолго замолкаю, а потом говорю охрипшим внезап-но голосом:
-Прости пожалуйста, я дура. Я не сообразила, что еще рано.
-Что случилось, Бетси? Что-нибудь с детьми?
-У нас все в порядке. Добейся разрешения навестить Сашу, и выезжайте как можно скорее. Немедленно! Твоя жена, случайно, не беременна?
-Нет, - ошеломленно говорит он, - Бетси, что случилось?
-Я не могу говорить, это не телефонный разговор, но ради безопасности я прошу как можно быстрее уехать из страны или хотя бы за Урал. Коля, я очень прошу! Приезжайте навестить Сашу.
Я говорю и говорю одно и то же, но он не понимает, что меня так взволно-вало. Прервав поток слов, Коля начинает расспрашивать о детях.
-Ах, я еще сама их не видела, только что прилетела из Испании.
-Что ты там делала, опять снималась?
-Нет, наш фильм был на кинофестивале.
-Какой фильм?
-“Жизель”. Я, между прочим, получила премию за лучшую женскую роль и за сценарий.
-Бетси, почему ты перестала мне писать? – настойчиво спрашивает Коля, - Я получаю только кассеты с записями детей. Да еще Дмитрий Александрович рассказал кое-что. Я ничего о тебе теперь не знаю.
-И не надо, Коля. Живи без меня и будь счастлив. Я наверное твою жену разбудила? Извини. Кстати, где Митя, ты не знаешь? Его тоже нужно предупре-дить, у него же дети.
-Они, по-моему, уехали на раскопки куда-то на Украину.
Я поражена: Господи, вот та буря, что пройдет по его судьбе.
-Бетси, поговори со мной еще о чем-нибудь.
Я устало вздыхаю: - О чем нам говорить теперь? У меня все хорошо. На-деюсь, у тебя - тоже. Я счастлива. Коля, я счастлива, - слезы текут у меня по щекам, - Вы только уезжайте скорее. Прилетайте к Саше. Завтра же иди оформ-лять визу. Ты обещаешь? Коля... Ты слышишь? Я должна позвонить сестре и маме. Прощай!
И я кладу трубку. Я не думала, что его голос так на меня подействует. Мне хочется завыть, раскачиваясь из стороны в сторону, такая первобытная тоска охватывает меня, даже дышать становится труднее. Я вдруг замечаю, что сижу, покачиваясь мерно взад-вперед, как душевнобольная. Я отхожу к бару налить себе бренди и, выпив залпом, сижу какое-то время, приходя в себя, пока слезы не перестают течь, размывая дорожки на напудренных щеках. А я-то надеялась, что все притупилось в сердце... Набираю номер сестры и начинаю те же угово-ры, с той лишь разницей, что она с удовольствием откликается на приглашение погостить у меня.
Весь день я провожу с детьми, а вечером прошу Джека развлечь меня. Он послушно ведет меня в клуб, с грустью наблюдая, как я, смеясь, принимаю по-здравления знакомых и незнакомых людей с успехом фильма, пью рюмку за рюмкой “Мартини”, танцую со всеми, кто меня приглашает. Наконец, он не вы-держивает и, крепко взяв меня под руку, ведет к машине. Дома Джек подводит меня к дверям спальни и собирается уйти, но я, задержав его руку, тяну за со-бой.
-Ты ведь меня не бросишь? Люби меня пожалуйста, Джек! Ты теперь единственное мое утешение.
-Я не могу тебя бросить, Лиззи. Я люблю тебя. Тебе ведь это знакомо? Ты так же страдаешь, как я?
-Но ведь я с тобой, Джек! – пытаюсь убедить его я, - Возьми меня, я с то-бой!
Он обнимает меня, расстегивая “молнию”, и маленькое черное бархатное платье падает вниз.
-Когда ты вот так стоишь передо мной, я верю, что ты - моя! Лиззи, девоч-ка моя, не печалься, я буду тебя любить. Я сделаю все, что ты пожелаешь!
Он опускается передо мной на колени и страстно целует, пока я не опус-каюсь на ковер рядом, помогая снимать одежду. Джек дает мне забыть об ут-реннем разговоре.
На другой день Джек сообщает мне все, что известно в посольстве об ава-рии, я жадно прочитываю все газеты и звоню Саше. Он тоже волнуется, не зная, что делать, и хочет лететь домой. Строго запретив это, я зову его к себе. Вдвоем будет легче. Наконец, через несколько дней следует официальное заявление правительства об аварии на атомной станции. Я слежу за всеми сообщениями о распространении радиации, но не верю, что это истинное положение вещей.
Вскоре приезжает сестра с детьми, отправив родителей к родственникам на Байкал. Мы тут же всем семейством уезжаем на остров Джильо, где я сни-маю небольшую виллу на берегу моря. Туда же приезжает Клер со своим годо-валым сынишкой, и жизнь наша становится похожей на лежбище котиков на дальневосточных островах. Целыми днями мы лежим лениво на пляже, бди-тельно следя за детьми, которые так и норовят залезть в море и заплыть по-дальше. Племянницы мои уже взрослые девицы четырнадцати и двенадцати лет, и их трудно удержать на месте. Трехлетний Алик тоже то рвется в воду, то уходит в скалы, обнимающие нашу бухточку с двух сторон, и лишь Алиса мо-жет уследить за ним. Только Томас, сынишка Клер, пока спокойно сидит в ма-неже. Днем мы перебираемся на тенистую террасу и, пока дети спят, рассла-бившись, предаемся женским сплетням. На уик-энд приезжают Майкл и Джек. Джек привозит доски для винд-серфинга, и мы с ним увлеченно обследуем ок-рестные берега, заплывая в недоступные с берега крохотные пляжики среди скал.
-Я скучаю без тебя, Лиззи, хотя мне надо привыкать к жизни в одиночест-ве, - говорит он, торопливо снимая с меня купальник и замерев как всегда на минутку, с восхищением оглядывая, - Я никогда не привыкну к твоему телу, каждый раз, когда я смотрю на тебя, у меня, как впервые, захватывает дух. Это совершенство! Ты околдовала меня еще там, в Москве.
На песчаном пляже он ласкает и любит меня под палящим солнцем, сли-зывая бисеринки пота с верхней губы, а потом берет на руки и медленно захо-дит в воду, постепенно погружаясь в благословенную прохладу.
-Джек, мне всегда так хорошо с тобой! - улыбаюсь я, вздрагивая от сопри-косновения разгоряченного тела с водой, - Я хотела бы жить вот так в воде, вы-ходя на берег только для любви.
-Или не выходить. Мы бы научились это делать прямо в воде. Так даже лучше, - прижимает он меня к себе.
-Джек, нам нужно вернуться к обеду, - напоминаю я, уже увлеченная иг-рой. Наш смех, всплески воды, крики радости, вырывающиеся одновременно, никто не слышит. Вернувшись, мы набрасываемся на салат и свежую рыбу, жа-ренную на углях, за которой Майкл сходил в соседнюю крохотную деревушку. Клер всегда выглядит смущенной, когда подозревает, что мы с Джеком “согре-шили”. Она не может забыть Алекса и любит Колю. Всех остальных она считает изменой им. В то же время, Джек - друг ее мужа. Для Клер, прямолинейной и простой в своих чувствах, это слишком сложно. Она меня не осуждает, раз и навсегда она решила, что будет мне верна, что бы я ни сделала, но с грустью наблюдает за происходящим. Она единственная не придала значения Колиной женитьбе, не веря, что это может стать препятствием между нами, и удивляется, как я сама в это поверила. Моя сестра тоже внимательно присматривается ко мне, а потом замечает:
-Ты удовлетворена, словно кошка, напившаяся сливок. Или ты поймала мышь и припрятала про запас?
-Я съела мышь и запила сливками, - лениво улыбаюсь я.
-Лиза, ты мне не рассказывала еще, как ты живешь.
-Ты ведь тоже не рассказала, как он там живет.
-А я не знаю, - разводит руками сестра, - Нечего рассказывать. Свадьбу он не устраивал, просто пришел однажды с женщиной и сказал: “Вот моя жена”. Она его ровесница, так и выглядит: женщина за сорок. Какая-то бесцветная, ти-хая, сидела и молчала. Больше мы ее не видели. В гости они не ходят, к себе не приглашают. Его мы иногда встречаем в филармонии, чаще он издали помашет и не подходит. Счастливым он не выглядит, на откровенность не идет. Все. Мне почему-то кажется, что сливок в его жизни немного, и те прокисшие.
-Помнишь “Попытку ревности” Цветаевой? Ты очень любила это стихо-творение. А мне оно всегда казалось ножом по сердцу - себе и ему, одним ма-хом. Она всегда резала по живому и рассказывала об этом всем. Но как она рас-сказывала! По-другому уже и не скажешь.
- ... Ну, за голову: счастливы?
Нет? В провале без глубин -
Как живется, милый? Тяжче ли?
Так же ли, как мне с другим? -
задумчиво вспоминает сестра, - Так как же? Тяжче?
-Мы ведь с тобой никогда не задумывались о том, что они оба с другими. Как просто быть брошенной и терзаться. Такая сладость в страдании, чувству-ешь себя невинной жертвой! А вот с другим – попробуй, пострадай! Когда дру-гой доводит до экстаза и тебе это нравится, и ты хочешь еще, и уверена, что ты потаскуха, и не отказываешься! Это как искус: святые запирались в пещере, чтобы проверить, испытать веру. Так и с другим - чем лучше, тем хуже...
-Ты мазохистка! Лиза, ты не чувствуешь, что это сродни шизофрении?
-Нет, - смеюсь я, - я совершенно нормальна. Любовь - это гармония разума и чувств. А как называется гармония разума и чувственности? Ты знаешь? Я - нет! Шизофрения, - повторяю я со смешком, - да это спасение! Я больна любо-вью. У меня в крови вирус, как вирус иммунодефицита. Он меня заразил. Я за-была его имя, его голос, я почти забыла его руки на своей коже. Но зараза в крови останется. От меня заразился Джек, он знает, что обречен и ничего кроме тела от меня не получит. Дженни краснеет и бледнеет, когда приезжает Джек, значит больна и она, - я вытираю слезы и смеюсь, - Надо вставить это в сцена-рий. Красивый монолог, да?
-Лиза, ты ведь не показала еще свой фильм, - переводит разговор сестра, испуганная моим тоном.
-Сейчас попробую устроить, - я беру телефон, - Витторио? Ты не хочешь немного отдохнуть от лаврового запаха? Мы на Джильо. Приезжай, дорогой, я познакомлю тебя со своей сестрой. Кстати, прихвати плеер и кассету с филь-мом, и у тебя появится еще одна горячая поклонница.
Витторио приезжает к вечеру в тот же день.
-Ты зафрахтовал “Конкорд”? Ты примчался со сверхзвуковой скоростью!
-Я подумал, вдруг на Джильо заработал Джильский оракул? - внезапно Витторио замирает и глаза его расширяются, - Ирен! - произносит он востор-женно и отрешенно.
-Что с тобой? - интересуюсь я и оглядываюсь. Сзади на ступеньках терра-сы стоит моя сестра. Я беру Витторио за ухо и веду знакомить их. Далее Витто-рио не сводит с нее глаз.
Утром, после всеобщего купания, мы отправляемся в затемненный и про-хладный холл и усаживаемся перед телевизором. Витторио садится так, чтобы наблюдать за единственной зрительницей, которая впервые увидит фильм. Зре-лище захватывает всех - уже который раз. Джек, видевший фильм не менее де-сяти раз, не отрывает глаз от экрана, изредка взглядывая на меня. Сестра смот-рит фильм, подавшись вперед, когда идут заключительные титры, она откиды-вается на спинку кресла и сидит какое-то время молча, а потом говорит:
-Ну ладно, ты всегда была актрисой, это меня не удивляет, но, скажи на милость, как ты стала балериной?!
-Если бы надо было летать по воздуху - я бы летала, правда, Витторио ?
-Но ведь это фантастика, ты настоящая Жизель, ты просто паришь над землей!
- Парю над землей я в руках Франческо, - хихикнула я, - Это он меня но-сит. Но если сказать правду - три месяца по пять часов тренировки ежедневно до седьмого пота - так и обезьянку выучить можно.
-А этот Франческо? Он ведь тоже влюблен в тебя?
Я пожимаю плечами.
-Кстати, Лиза, открой секрет, как ты научила его за вечер обращаться с женщиной? Помнишь? Представляете, - вспоминает Витторио, - начинаем сни-мать сцену насилия, а он навалился на Лизу и не знает, что делать дальше. Я в отчаянии, он ведь не профессиональный актер. Оставляю их прорепетировать, а утром съемки идут как по маслу, с первого дубля - отлично, ну вы видели. Так как это было, Лиза?
-У него были проблемы психологического характера, - сдержанно говорю я, - Я помогла ему разобраться в них. Он ведь еще ребенок - двадцать лет.
-Лиза, - проникновенно говорит сестра, - я даже не могу понять, что луч-ше: сама история или ты в ней. Но впечатление потрясающее. Жаль, что Коля не видел! - она тут же осекается, но я уже поспешно отворачиваюсь налить всем сока со льдом.
-Может быть вы, синьора, уговорите Лизу не уезжать, а написать сценарий “Разума и чувств”? И если вы сниметесь вместе с ней в главных ролях - мы за-воюем “Оскар”!
-Вот прекрасная мысль! - оживляюсь я, - Витторио, попробуй новую ак-трису. Делай, что хочешь, хоть женись на ней, только бы оставить ее с детьми здесь.
Сестра начинает хохотать.
-Да мне ведь сорок лет! Из меня что актриса, что жена! Поздно уже!
Вечером при прощании Витторио целует мне руку.
-Лиза, ты всегда приносишь мне удачу. Вот и сейчас... Что мне сделать для тебя?
-Спасибо, Витторио, ты ничего уже не сможешь прибавить. Я так счастли-ва, так счастлива!
Голос мой прерывается и я глубоко вздыхаю, чтобы загнать слезы обрат-но. Он обнимает меня крепко и держит так, поглаживая по спине.
-Кто тебе нужен, чтобы ты опять улыбалась и была просто счастлива? Скажи, и я достану его хоть на краю света.
-Ты должен будешь вытащить его из супружеской постели.
-И только-то?! - восклицает Витторио легкомысленно и осекается, увидев мое лицо, - Я приеду еще в конце недели, можно?
-Когда хочешь!
-Если бы ты вышла тогда за меня замуж, я бы сумел сделать тебя счастли-вой! - шепчет он напоследок.
Витторио начинает приезжать каждую неделю. Время он проводит в раз-говорах с сестрой. Они заняты друг другом на пляже и на прогулках, когда мы устраиваем пикники, отыскивая живописные полянки среди сосен. Вместе с детьми мы составляем развеселую компанию. В начале июня приезжает Саша. Он сдал последнюю сессию и ему предстоит год стажировки. Он тут же влива-ется в общее веселье, организует детские забавы, Алик с Алисой обычно виснут у него с двух сторон на руках, споря между собой, с кем из них он будет сидеть или купаться. Дженни получает возможность немного отдохнуть. Я четыре-пять часов работаю с документами о Марии Севинье и ее дочери Франсуазе, читаю мемуары герцога де Сен-Симона и другие материалы о правлении Людовика Четырнадцатого, и в это время дети изгоняются из моей комнаты.
Вечерами Саша приходит ко мне на террасу и мы разговариваем обо всем, избегаем лишь говорить о Коле. Я только узнаю, что он приедет в Лондон в ав-густе на три недели. Почему-то мне стало мучительно разговаривать о нем. Се-стра как-то сказала, что я пытаюсь “не думать о белой обезьяне”. Мысли о нем все равно преследовали меня, и лучше, наверное, было бы выговориться, но я боялась. Но однажды Саша сам коснулся этой темы. Мы говорили с ним о на-шей жизни в Лондоне, его стажировке, и Саша предложил остаться жить со мной, хотя я знала, что он очень хочет вернуться домой, чтобы работать над ис-следованиями в области психологии в уникальной обстановке нашей страны. Саша считал, что кто-то из их семьи обязан пожертвовать собой ради моего сча-стья и никак не мог понять, что одна жертва уже сделана и не принесла мне по-коя. С юношеским максимализмом он обвинял Колю в отказе от попыток как-то выехать за границу.
-Ты - та цель, Бетси, что оправдывает любые средства.
-Саша, шесть лет назад я могла попасть к Коле, согласившись сотрудни-чать с КГБ. Мы решили, что это нам не подходит.
Саша изумленно смотрит на меня.
-Так вот почему ты не вернулась! Все равно, - упрямо говорит он, - это од-но, а фиктивный брак - другое. Вот он сейчас женился, а разве для тебя это име-ет значение? Так и надо было: там женился, здесь развелся и вы были бы навсе-гда вместе. Он просто трус, или не любит тебя!
-Саша, замолчи! Это я трусиха и не люблю его! Я боюсь остаться одна и у меня есть любовник. И не смей осуждать Колю!
Саша берет мою руку и прижимается к ней лбом.
-Я давно это знаю. Джек, да? Что же он такой невеселый?
-Выучила на свою голову психолога! Раз ты такой умный, то сам должен понять, что Джеку нечего радоваться. Поди прочь, ты меня утомляешь!
Саша сразу переводит разговор на то, в какую школу я хочу отправить Алису, и больше к этой теме не возвращается.
Витторио приглашает нас с сестрой на студию, он хочет все показать ей и сделать пробы. Я понимаю, что без знания языка ей невозможно серьезно ду-мать о карьере, но я подозреваю, что у Витторио другие планы на ее счет. Пять дней в Риме они заняты друг другом, а я наконец, без опасений быть увиденной Дженни и детьми, посвящаю все время Джеку.
-Ты прощаешься со мной? - спрашивает он ночью, разжимая мои руки, сомкнутые у него на шее.
-Джек, мне просто первый раз повезло, и я одна в Риме. Но если ты име-ешь в виду, что мы больше никогда не увидимся, то ты напрасно надеешься. Я буду приезжать в Италию, и подозреваю, что ты тоже будешь летать в Лондон при любом удобном случае. Ведь так? Значит прощаемся мы с тобой ненадолго.
-Нет, Лиззи, я чувствую, что навсегда. Мы еще когда-нибудь увидимся, но так, как было в этом году - уже не будет. Ты создала волшебную иллюзию, что ты со мной, но я-то знаю, что это не так.
-Джек! Не начинай все сначала, - устало говорю я, - Знаешь, Джек, ты единственный мужчина здесь, которому мало просто спать с женщиной. Тебе нужна еще ее душа, и это удивительно. Мало кто из западных мужчин подозре-вает, что у женщин она тоже есть.
-Наверное потому, что я познакомился с тобой в Москве, и еще потому, что у тебя-то душа бесспорно есть.
-И моя душа страдает оттого, что ты несчастлив из-за меня.
-Помнишь, ты мне как-то пересказала стихотворение о несчастной любви?
-А ты помнишь?!
-Да, я много думал и это как-то утешает.
-Джек, я хочу тебе сказать, что если бы я была вольна выбирать, то я вы-шла бы замуж только за тебя!
Склонившись над ним, я целую лицо, скольжу губами вниз по шее к ямоч-ке у ключицы и замираю на груди, слушая учащающиеся удары сердца.
-Джек! - шепчу я, - Джек, ты простишь меня?
-За что, милая?
-За все! Я ведь не нарочно тебя мучаю.
Он молча гладит меня по волосам, прижимая к груди.
Утром ко мне заезжает Витторио. Он в солидном костюме, в котором смотрится забавно: словно на статую Давида на площади шутники натянули пиджак. Я привыкла видеть его либо в трикотажных рубашках и джинсах, либо в смокинге.
-Леди Ферндейл, я официально прошу руки вашей сестры.
Я начинаю смеяться: - Витторио, у младшей сестры не просят руки, и по-том, ты же знаешь, что она замужем.
-Лиза, а как ты думаешь, она согласится? Мы с ней откровенно разговари-вали, и она призналась, что у нее нелады с мужем. Лиза, я влюблен, как маль-чишка, она очаровательна. И эти ее косы - это что-то необыкновенное. Она по-хожа на Лорелею!
-Витторио, поговори с ней. После того, как ты назовешь ее Лорелеей, она будет твоей.
-Видишь ли, вчера мы... я... ну, в общем, я самый счастливый человек на свете! Но я хочу, чтобы она была моей женой. И ее девочки мне очень нравятся.
Я обнимаю его и целую, встав на цыпочки.
-Витторио, если вы договоритесь, я рада буду получить такого родствен-ника.
В конце июля Саша уезжает в Лондон встречать Колю, а я начинаю пако-вать вещи для возвращения в свой дом. Все во мне сжимается, когда я думаю о переезде, так я боюсь оказаться в городе, в котором надеялась жить с Колей и который связан с воспоминаниями о наших встречах и нашей любви. Меня страшит новое свидание. Я представляю, что вот так себя чувствовал Коля, ко-гда я приезжала с Ивом. Но больше всего я боюсь не этого. За три года с моего отъезда из Москвы мы виделись три раза по две-три недели. И вот теперь он женат и может, я уже ему не нужна? Я довожу себя этими мыслями до отчаянья. Клер, которая часто теперь приходит ко мне перед разлукой, утешает, как мо-жет, она уверена, что Коля по-прежнему любит меня.
-Как ты можешь сомневаться, Элизабет? Это все равно, что сомневаться в Господе Боге!
-Клер, твоя вера безгранична! Но я хотела бы посоветоваться с тобой о другом. Может, мне оставить Дженни здесь, у тебя? У нее может появиться шанс. Ты понимаешь, о чем я?
-Да, я знаю, что она влюблена в Джека. Но по сравнению с тобой она не имеет шансов.
-Я подумала, что возможно, когда он будет скучать обо мне, любящее сердце рядом утешит его и привлечет? Давай попробуем. Как только я устроюсь и отправлю Алису в школу, я пришлю Дженни обратно.
-А как же ты?
-Дети подросли, я отправлю Алика в детский сад и работать буду дома. Если у Дженни ничего не выйдет, я возьму ее обратно. Может, в Лондоне она найдет себе кого-нибудь, чтобы забыть Джека.
-А ты? Тебе не будет трудно без Джека?
-Клер, мне трудно только без одного человека. Джека же мне бесконечно жалко. Но он мужественный человек. И я думаю, что когда мы расстанемся, он сможет сделать счастливой любую. Ему только нужно дать понять, что Дженни страдает.
Наконец мы улетаем в Лондон. Когда я вижу в аэропорту рядом с Сашей Колю, я деревенею от усилий сохранить безмятежное выражение на лице. Дети вопросительно смотрят на меня, на Сашу, а потом подбегают к Коле. Алиса, ко-нечно, помнит его и смело протягивает руки обнять. Алик исподлобья смотрит на них, подняв одну бровь и накрыв верхнюю губу нижней. Я не выдерживаю. Наклонившись над чемоданом, словно мне срочно что-то надо найти, прикусы-ваю до крови губу. Дженни, нагнувшись помочь, с испугом смотрит на меня и поспешно стирает кровь платочком.
-Дженни, принеси мне, пожалуйста, воды, - прошу я, доставая лекарство, которое пью теперь постоянно.
Саша, подхватив Алису, быстро подходит ко мне и обнимает, думая, что я опять упаду. Но я уже опять невозмутима, давно научившись делать вид, что все прекрасно. Выпив сразу две капсулы, я светски улыбаюсь подошедшему с Аликом на руках Коле и протягиваю руку, предотвращая неловкость встречи. Теперь будет так. Мы едем домой, Саша лихо ведет мою машину.
-Саша, неужели ты освоил это жуткое движение по “неправильной” сто-роне? Придется подарить тебе эту машину. Хозяйство ты уже наладил? Завтра же буду искать экономку, - болтаю, не вникая в смысл, лекарство уже действу-ет, и я могу, повернувшись, свободно посмотреть на Колю, - Вы хорошо уст-роились у нас? Где твоя жена?
-Дома.
-Как ты думаешь, Алик вырос? Как твоя жена к нему будет относиться?
-Она все знает. Алик очень вырос, - он крепче прижимает сына к груди, но тот выпрямляется, уставившись в окно на Трафальгарскую площадь, - И спаси-бо тебе за то, что он хорошо говорит по-русски.
-Это больше заслуга Алисы. Саша, а в Фернгрин ты ездил?
-Да, миссис Марш все уже приготовила. Вы можете жить там, когда захо-тите.
Мы подъезжаем к дому и я занимаюсь детьми, вещами, показываю Джен-ни дом, в котором она еще не бывала, и заглядываю на кухню посмотреть, что можно придумать на ужин. Но там все в порядке, ужин готов, в холодильнике молоко для детей и фрукты. Я прошу вошедшую Дженни накормить всех, а са-ма иду в спальню, потому что чувствую, что две капсулы транквилизатора за-ставили мой мозг почти полностью отключиться от действительности. Я ложусь на кровать, на которой мы спали с Алексом и никогда - с Колей, и меня накры-вает ватное безмолвие. Мне кажется, что я не сплю, а просто лежу, ожидая, ко-гда ко мне придет Коля, но сердце мое стучит громко, говоря почему-то по-французски: никогда, никогда, никогда... и мне хочется, чтобы оно замолчало, даже если при этом я умру. Лишь бы не слышать это “никогда”. Я начинаю пла-кать от жалости и бессилия и открываю глаза. В комнате почти темно, горит один ночник, рядом с кроватью сидит Коля и печально смотрит на меня.
-Бетси, почему ты плачешь?
-Я не хотела уезжать из Рима.
-Я так надеялся, что ты счастлива.
-Я счастлива. Я очень счастлива! Вы уже поужинали? Где твоя жена?
-Дома. Я приехал один.
Я в изнеможении закрываю глаза. С этим я бороться не могу. Пока я дума-ла, что они вдвоем, мне было легче справиться с собой. Слезы опять текут из глаз, щекоча шею. Коля наклоняется и вытирает их, вглядываясь в мое лицо. Я слышу, как он пытается сдержать глубокое дыхание и опять закрываю глаза, чтобы не видеть борьбы на его лице. Я чувствую невесомое прикосновение его губ к моему лицу, сорвавшийся нетерпеливый стон и крепкий бесконечный по-целуй. Он целует, притянув меня к себе, сжав в объятьях, его руки проводят по телу, мнут его, впиваясь пальцами, он целует меня, как одинокий мужчина, за год истосковавшийся по близости с женщиной. У меня кружится голова и ка-жется, что на на какое-то время я теряю сознание. Открыв глаза, я делаю то, что никогда бы не сделала в здравом уме: я обнимаю его за шею и начинаю цело-вать так же неистово. Мы не произносим ни слова, нам нечего сказать. Моя се-стра говорила о прокисших сливках - так вот, теперь мы вдосталь напились свежих, но мне показалось, что они отдавали горечью.
-Прости, Бетси, я не хотел этого.
Я сдерживаю нервный смех и продолжаю молча смотреть на него. Мне интересно, что еще он скажет.
-Я дал слово, что все кончено.
-Да?!
-Бетси, - шепчет он, прижимаясь лицом к моей шее и касаясь губами уха, - прости меня, я дурак!
Я беру его лицо в руки и говорю четко:
-Где бы ты ни был, с кем бы ни жил, здесь ты - мой, и я не позволю тебе думать о других в моих объятьях. Никаких угрызений совести, никаких причин для отказа - будь у тебя хоть десять жен и двадцать детей. Запомнил?! И посмей сказать, что ты меня не хочешь!
-Что ты, Лиза, - пугается он, - это я никогда не смогу сказать, это слишком невероятно.
-Тогда почему ты сейчас взял меня, как девку, второпях?
-Мне нет оправдания.
-Поцелуй меня, - неожиданно для самой себя жалобно прошу я и время ос-танавливается для нас.
Ну и пусть, упрямо думаю я, это с ней он изменяет мне. Я была всю жизнь. Только бы он не понял, что без него я не могу жить, что я нуждаюсь в нем, как травинка в солнечном свете, лишь с ним я могу быть сама собой, все во мне кричит от счастья, когда он близко! Я не могу понять, почему я стараюсь скрыть это: из гордости, которой у меня никогда перед ним не было, или из бо-язни нанести ему еще одну рану - вины и раскаянья.
-Бетси, - слышу я Колин шепот, - куда ты ушла?
-Я искала свою гордость.
-Что я с тобой сделал! Ты меня простишь когда-нибудь?
-А ты меня? Ты простишь мне всех моих любовников? С каждым из них я наслаждалась любовью так же, как сейчас с тобой. Младшему из них - всего двадцать лет. Мы пять дней жили в Гранаде и не могли оторваться друг от дру-га. Ты думал, что я сижу здесь без тебя и страдаю?!
-Лиза!..
-Да? Я тебя шокирую? Хорошо, давай тогда забудем о твоей и моей жизни друг без друга, и пока мы вместе, будем только вдвоем, без прошлого и будуще-го. Летний роман, помнишь, ты так это называл. Знаешь, я так хочу есть! А ты ужинал?
Он мотает головой. Мы одеваемся и тихо спускаемся вниз. В холле перед телевизором сидит Саша. Оглянувшись на нас, он вскакивает и подходит ко мне.
-Бетси, как ты себя чувствуешь?
-Отлично. Мы решили поесть. Ты составишь нам компанию?
-Я посижу с вами, - говорит Саша, продолжая приглядываться ко мне. Он не спускает с меня глаз весь вечер.
-Саша, у нас есть что-нибудь выпить?
-В честь чего это? - бурчит он.
-А без повода - нет?
-Там отец привез бутылку армянского коньяка.
-Ну так неси, - распоряжаюсь я и достаю стаканы.
Мы пьем коньяк, и я без остановки болтаю о всяких пустяках, рассказы-ваю Саше о Клер и Майкле, о Витторио и его романе с сестрой. Он внимательно слушает, задает вопросы, поддакивает, словно все это не происходило при нем на Джильо. В его глазах я замечаю жалость и краска бросается мне в лицо. Мне становится невыносимо стыдно: что подумает Саша, если узнает, что я не ус-тояла перед искушением получить женатого мужчину и жалости достойна толь-ко та женщина, что осталась дома и ждет возвращения своего мужа. Все две не-дели, что Коля живет с нами, в доме напряженная обстановка. Саша - вопло-щенное осуждение. Я же изо всех сил играю легкомысленную чувственность: уж такая я есть, дня не могу прожить без любовника и если уехала от одного - беру другого из тех, что поблизости. Вряд ли Коля верит в это, но ночами в по-стели мы больше не разговариваем обо всем на свете, как раньше. Лихорадоч-ное обладание и изощренное сладострастие - так можно описать наши сума-сшедшие ночные свидания.
Днем я по большей части занята работой, пишу о мадам Севинье и понем-ногу работаю над сценарием для Витторио. Школа для Алисы выбрана по реко-мендации Сары. Для меня главным было бережное отношение к интересам де-вочки, еще не определившей для себя главное направление в жизни. Кроме того в этой школе большое внимание уделяли языкам, я хотела, чтобы Алиса учила французский и совершенствовала итальянский. Алиса умная девочка и я с ней занималась по тем же методикам, что и с Сашей. Мне пообещали, что если ей станет скучно в первом классе, ее переведут дальше. Алику я нашла хороший детский сад. После Колиного отъезда я решила отослать Дженни в Рим. Мы с ней нашли хорошую экономку, которой можно было доверять детей, если мне нужно будет ненадолго отлучаться. Жизнь, как всегда, устраивается с удобст-вами. Может, я кривлю душой, когда уверяю себя и других, что променяла бы обеспеченную жизнь на нашу любовь? Смогу ли я теперь жить так, как описы-вал мне Митя? Правда, я много работаю, но даже когда я свободна, я не люблю возиться с хозяйством и привыкла, что дети никогда не были проблемой. Клер и Дженни заботились о них не меньше меня и давали мне полную свободу.
Однажды я заговорила о Мите, и Коля рассказал, что весной он с женой и младшими детьми уехал на раскопки под Чернигов, всего в семидесяти кило-метрах от Чернобыля. Отозвали их оттуда только в июле. Дети болеют, то ли потому, что просто болезненные, то ли сказывается облучение.
-Коля, разыщи Митю, пожалуйста, и передай, чтобы Наташа с детьми со-биралась ко мне, я завтра же оформлю вызов на лечение детей и все оплачу. На-до что-то делать. Да, это наша буря... - задумчиво говорю я.
-Саша мне рассказал, как вы были в Дельфах. Ты об этом?
-Да. И ты знаешь, что интересно, для меня это просто как этап, точка от-счета, а Мите так и сказали: буря пройдет по твоей жизни.
-Так ты действительно поверила, что это предсказание обязательно сбу-дется?
-Да, сразу.
Ночью, прижавшись к спящему Коле, я вспоминаю прежние наши встре-чи, жизнь в Ленинграде, его любовь, что сопровождала всю жизнь, и меня за-хлестывает волна нежности к нему и стыд за ту комедию, что мы разыгрываем друг перед другом, не найдя нужных слов. Тихонько, чтобы не разбудить, я об-нимаю его, касаясь губами плеча, затаив дыхание.
-Бетси, почему у тебя так колотится сердце? - слышу я вдруг шепот Коли.
-Почему ты не спишь?
-Я думал о нас с тобой.
-Я тоже. Только не говори, что ты думал! - поспешно прошу я.
Он крепче обнимает меня, прижавшись губами к моему лбу, и мы замира-ем так, думая о своем и одном и том же. Но сегодня я чувствую, что нас опять связывают те же узы, что и раньше, и мы как всегда - единое целое. И я, лежа в темноте и закрыв глаза, вижу его лицо, вызывающее боль в сердце: брови, губы, его глаза... Я глубоко вздыхаю, чтобы рыдания не прорвались наружу, и слышу такой же судорожный вздох. Я тихо глажу его плечо и мы лежим, пока не засы-паем, замерев в такой близости, какой не бывает в любовном объятии.
Прощание наше мучительно, потому что мы так и не смогли при свете дня найти верный тон и стать уже не любовниками, а друзьями, сохранив ту духов-ную близость, которая существовала всю нашу жизнь и иногда тонкой ниточ-кой связывала нас ночами. Но днем я не хотела быть откровенной, мы обмени-вались лишь незначительными фразами и похоже, что Коля тоже боялся откро-венности. Мы расстались чуть-чуть соприкоснувшись душами и это не принес-ло нам облегчения. Последний раз я вижу его измученное и печальное лицо. После Колиного отъезда я окончательно поняла, что потеряла его. Мы могли бы еще изредка видеться и с жадностью утолять жажду тел, но пили мы теперь из разных источников и были эти источники пересохшими. Единства больше не было. Поэтому я зажила дальше, словно утратив частицу себя. Саша заметил это, но ничего не говорил. Внешне жизнь была размеренна и проста. Я заканчи-вала роман о мадам Севинье и писала сценарий. Алиса с удовольствием ходила в школу и дома развлекала нас историями о школьных новых подругах и учите-лях. Алик после детского сада играл с Джуззи и Сашей.
В сентябре приехала Митина семья. Наташу я плохо знала, видела только на свадьбе и несколько раз в университете. Мы познакомились поближе и под-ружились. Она была милой женщиной, умницей и с большим чувством юмора. Но тот стержень, что был в ней по рассказам Мити, сломался. Выглядела она невероятно усталой, темные круги под глазами и бледность придавали ей ка-кой-то неземной вид. Дети были прелестны, но тоже бледны и усталы, не заво-дили шумных игр, а только смотрели на все с вялым любопытством и тихо иг-рали с Джуззи. Мы с Сашей и миссис Лейдж постарались устроить их как мож-но лучше и моя сердобольная экономка, обожающая детей, начала их откармли-вать, приговаривая, что все болезни от плохого питания. Мы устроили Игоря и Севу в клинику на обследование, Марусю лечил наш старый врач, который при-ходил еще к Алексу. Когда детьми занялись специалисты, я уговорила Наташу тоже пройти обследование. Результаты были неутешительны - и у нее и у маль-чиков начиналось серьезное заболевание крови. Я вела переговоры в клиниках и в конце концов мы нашли способ начать лечение. Я оплачивала все, потому что у меня наворачивались слезы, когда я смотрела на этих детей. Марусина астма здесь почти прошла, девочка посвежела и яркий румянец сделал ее похожей на Митю десять лет назад - те же пшеничные густые волосы и синие глаза. Она все порывалась помочь по хозяйству, и я долго убеждала ее, что посуду у меня моет посудомоечная машина. Маруся много занималась с Аликом, она привыкла до-ма, что младшие братья на ее попечении. Я нашла хорошие курсы английского языка для иностранцев и вскоре Маруся начала говорить по-английски.
Наташа почти все время проводила в клинике с детьми, но когда возвра-щалась, мы подолгу разговаривали. Наташа, уже более десяти лет замужем, с тремя детьми, была влюблена в своего мужа. Это было видно сразу по тому, как она говорила о нем, как, забывшись, называла иногда интимным прозвищем «Дымка», она вообще звала его не Митя, а Дима. Это вызывало у меня спазм в горле от зависти к их жизни вдвоем.
-Лизочка, ты с таким лицом иногда слушаешь меня, что мне хочется пла-кать. Скажи, у вас с Димочкой что-то было?
-Ничего такого, о чем ты могла бы беспокоиться. Он ведь тебе рассказы-вал, как мы были вместе на раскопках? Он тогда мне очень помог прийти в себя после того, как муж меня бросил. Это было еще до тебя. Нет, Наташа, я просто безумно завидую вам.
-Ты - нам?!
-Конечно. Я хочу тоже жить с мужем, я хочу видеть его каждый день, я хочу спать с ним! - и я разрыдалась.
Наташа обнимает меня и спрашивает:
-Погоди, Лиза, о ком ты говоришь? Ведь твой муж умер?
Всхлипывая и сморкаясь я рассказываю Наташе все - свою историю, свои чувства, нашу последнюю встречу с Колей, которая убила во мне всякую наде-жду на будущее. Наташа слушает, широко раскрыв глаза.
-Лиза, я даже не знаю, что тебе сказать. Я бы умерла. Я черпаю свои силы лишь в том, что Димочка только мой, что он любит меня. Я такая счастливая, такая счастливая!
Я прижимаю к себе эту счастливую, смертельно больную женщину, чьи дети сейчас на грани и чей муж год назад убеждал меня, что только со мной... О, Господи! Я начинаю рыдать еще сильнее.
Наташа, постоянно испытывая неловкость оттого, что они живут у меня и лечатся за мой счет, просит найти ей хоть какую-то работу, она согласна даже мыть полы. Я советуюсь с Сарой и мы обе начинаем искать Наташе работу. Скорее благодаря Саре, чем мне, мы находим ей способ заработать немного де-нег на факультете археологии. Наташа так этому обрадовалась, что тут же стала готовить несколько лекций об античных колониях Причерноморья. Ряд ее ста-тей раньше был напечатан в зарубежных научных журналах и теперь она с удо-вольствием общается с английскими коллегами. Через месяц прилетает Митя, они должны решить, делать ли Севе операцию на костном мозге. Целый вечер я убеждаю их, что они должны взять мои деньги и учитывать только интересы мальчика, отбросив неловкость.
-О деньгах не думайте, это мои личные деньги, за книгу. При чем тут деньги, когда речь о жизни ребенка! Митя, как ты можешь!
Я смотрю на Митю, и у меня сжимается сердце. Та же усталость в глазах, нет уже роскошной гривы волос, в поредевшей шевелюре полно седины - да, на добра молодца он уже не похож. При встрече, крепко обняв меня, он прошеп-тал: “Укатали Сивку крутые горки!” - и такая печаль была в глазах и кривой улыбке, что я чуть не заревела. И вот теперь я убеждаю Митю с Наташей взять у меня деньги на операцию.
-Кстати, знаешь, Наташа, у Шурочки Звонаревой девочка тоже больна, и у Ирины...- поворачивается к жене Митя.
-Они все были с нами в экспедиции, - поясняет Наташа, - но им не так по-везло...
-Я подумаю, что можно сделать.
-Лиза, не можешь же ты одна лечить всех, ведь таких тысячи.
-Одна, конечно, не могу, но можно организовать фонд помощи. Завтра я схожу в Феминистский клуб и они мне помогут собрать средства. Нужно уст-роить благотворительные аукционы. Мою книгу я полностью отдам в фонд. Может, устроить какие-то концерты? Нужно позвонить Витторио и узнать, кто купил права на наш фильм... Так, что еще? Позвонить Светлане в Германию. Она знает всех художников, пусть подарят по картине на продажу. И можно продать один из моих портретов. И эти чертовы бриллианты Ива.
-Лиза, остановись, ты как тайфун! – ошарашен Митя, не веря, что я говорю серьезно.
-Я человек дела и привыкла решать дипломатические вопросы. Фонд дол-жен быть международным. У меня есть связи с феминистками Франции, в Ита-лии мне поможет Витторио. Придется согласиться сниматься в новом фильме, это деньги. Важным аспектом помощи будет трудоустройство родителей, кото-рые находятся здесь с детьми. Прежде всего я хочу устроить тебя, Митя, потому что тебе тоже нужно подлечиться. Чтобы не разбрасываться, нужно начать по-мощь нашим ленинградским детям, попавшим под радиацию. А потом посмот-рим. Митя, - спрашиваю я смотрящего на меня вместе с Наташей изумленными глазами Митю, - у тебя нет знакомых медиков, которые взяли бы на себя труд выявлять нуждающихся в лечении детей?
-Нужно подумать, дело деликатное. Я думаю, что нужно связаться с био-факом, они - с медико-генетической службой. И еще через военно-медицинскую академию. Я напишу. Лиза, то, что ты говоришь - это реально? Ведь ты спасешь детей! Ты не представляешь, что это такое!
В глазах Мити появляется подозрительный блеск.
-Вот и подумайте над этим, а я завтра займусь делами фонда. И напишите вашей Шурочке, пусть пришлет данные для визы.
На другой день я встречаюсь с активистками движения. Они обещают по-могать и дают ценные советы. Миссис Коннор соглашается консультировать фонд как юрист. Мне советуют найти в правление фонда подходящего священ-ника. О помощи церкви я уже думала. Я решаю отдать все деньги от издания моей новой книги “Письма Франсуазе”. Мне советуют продавать ее дороже с моим автографом. То же я предлагаю моему французскому издательству. Я зво-ню в Фернгрин священнику Хартнеллу и он советует мне обратиться к молодо-му и энергичному оксфордскому канонику Фаулзу.
В Оксфорд мы решаем поехать все вместе, пока Севу готовят к операции. Заехав в Фернгрин, мы оставляем детей миссис Марш. Со времени нашего воз-вращения она энергично привела в порядок дом и мечтает, что мы будем жить в Фернгрине. Алису она по-прежнему обожает, но что удивительно, еще больше полюбила Алика. Для нее он стал воплощением Алекса: Александр Ферндейл.
В Оксфорде я знакомлю Митю и Наташу с Биллом Хартнеллом, тем са-мым племянником священника, профессором истории. Быстро введенный в курс дела, он сразу соглашается помочь всем, чем сможет. Все вместе мы от-правляемся к канонику Фаулзу. Это, оказывается, молодой мужчина лет три-дцати пяти, курносый и веснушчатый, который скорее похож на студента, чем на священника. Он выслушивает нас и обещает продумать возможность своего участия в фонде. Мне нравится, что он так серьезно к этому подходит.
-А почему вы обращаетесь только к одной конфессии? Даже в Англии ка-толическая церковь имеет некоторое влияние.
-Я думала об этом. Но у меня есть идея привлечь итальянскую католиче-скую церковь, обратиться в Ватикан. И, кстати, Европейскую православную церковь тоже, этим займется моя помощница в Германии.
-Хорошо, леди Ферндейл, я вижу, что у вас серьезные намерения и боль-шие планы. В среду я буду в Лондоне и мы с вами подробнее обсудим задачи фонда и мое участие. Я рад был познакомиться с вами. Я читал ваши книги и видел оба фильма. Мне лестно, что вы обратились ко мне, я ваш поклонник!
Я делаю большие глаза и он смеется:
-Ничто человеческое мне не чуждо. Кроме того, я живу среди молодежи.
-Неужели меня знает молодежь?! – удивляюсь я.
В Фернгрин меня ожидает еще один разговор с миссис Марш. Я хочу убе-дить ее помочь устроить в нашем доме что-то вроде санатория для выздоравли-вающих детей. После интенсивного лечения им нужно пожить на природе.
-Когда я думаю, что эти дети обречены на медленную смерть, как у Алек-са, я готова сделать все, что угодно, чтобы уберечь их от этого. Алекс ведь ост-рее всего переживал гибель дочери, он бы меня понял!
-Да, конечно, леди Элизабет,- подумав, говорит миссис Марш,- я помогу, чем смогу. Эта девочка, Мэри, она тоже больна?
-Больны оба ее брата и их родители. Мария единственная избежала радиа-ции. Скоро они всей семьей переедут сюда. Больные дети - это самое страшное, и таких там много, миссис Марш. Спасибо, что поняли меня. Я счастлива, что мы с вами знакомы. Вы замечательная!
Теперь я готова слетать в Аугсбург к Светлане.
С каноником Фаулзом мы в среду еще раз обсуждаем программу действий фонда. Я бы хотела, чтобы он занялся самой трудной частью работы - трудоуст-ройством родителей. Убедить, что это не представляет угрозы для общества как явление кратковременное - это ему под силу, кроме того, у него блестящие свя-зи в Оксфорде и Лондоне.
-И еще я могу отлично выманивать деньги, - улыбается Фаулз, - в приходе этим занимался в основном я. Мне больше доверяют почему-то.
-У вас исключительно честное и юное лицо, - смеюсь я.
-Слава Господу, я употребляю это преимущество только во благо, - и Фа-улз тоже смеется.
-Очень жаль, что мой сын учится в Кембридже и вы не знакомы. У него сегодня работа в клинике допоздна.
-Ваш сын? Сколько же ему лет? Ведь вам не больше тридцати?
-Мне тридцать шесть. А сын у меня приемный, ему девятнадцать и он кончает курс в этом году.
-О, тогда я знаю, кто он. Самый юный студент Кембриджа, русский. Я слышал о нем. Я с удовольствием познакомлюсь с вашим сыном. Давайте вер-немся к деньгам. Откуда вы собираетесь получать их регулярно? Пожертвова-ния будут разовыми и не составят достаточную сумму.
-Да, я так и предполагаю. Мы устроим, конечно, несколько аукционов. Еще я отдаю свою новую книгу в фонд, она издается в Англии и во Франции. И еще я снимусь в фильме, меня давно приглашает мой режиссер из Италии. Но у меня появилась еще одна идея. Завтра я улетаю в Аугсбург, чтобы договориться об этом, там живет моя подруга, русская художница. Я думаю, можно продавать здесь картины русских художников, это принесло бы двойную пользу: помогло бы нищим художникам и дало бы нам прибыль. Поверьте, там есть очень боль-шие таланты.
Фаулз задумчиво смотрит на меня.
-Ваша целеустремленность и бескорыстие поражают меня, леди Ферндейл. Я вижу, что основную часть расходов и труд достать новые средства вы берете на себя.
-Знаете, каноник Фаулз, я чувствую себя обязанной сделать это. Богатство досталось мне неожиданно, остальное я заработала сама, и это доставило мне удовольствие. Но я понимаю, что я и мои дети могли бы оказаться там и полу-чить сполна тот же удар судьбы. Мне посчастливилось, и я должна отплатить за это. И потом, те, кому я начала помогать - это мои друзья, как же я могу бросить их? И еще одно соображение. Конечно, каждая детская жизнь бесценна и равно-значна, но эти дети - из семей ученых, это будущее русской интеллигенции. Они с детства получают воспитание и образование, которое позволит им стать потом ядром нации. Потерять их - невосполнимая утрата для общества.
-Да, я понимаю вас. У вас видимо так же существует большая разница между разными слоями общества?
-В воспитании - да, хотя простые семьи бывают удивительно благородны. В образовании у всех равные возможности, но в культуре и навыках впитывать эту культуру и образование - существует пропасть. Но это во всех странах ста-новится проблемой. Молодежь отметает культуру прошлого, а когда вырастает из юношеской поп-культуры, настоящая уже утеряна. Может, так было во все времена и мы напрасно брюзжим? Но мне кажется, что мое поколение было не-сколько другим. Я чувствую себя старухой.
-Леди Элизабет, вы не представляете, как мне интересно беседовать с ва-ми!
-Зовите меня просто Элизабет. Титул мне нужен только на службе, да вот еще для солидности в фонде.
-Могу ли я надеяться, что вы будете называть меня Мэт? Мое имя Метью. Это доставит мне удовольствие, - он расцветает улыбкой и я улыбаюсь ему в ответ.
-Ну конечно, каноник Фаулз! Мэт!
Утром я лечу в Аугсбург к Светлане. Усевшись в ее мастерской со стака-нами легкого мозельского вина, мы, как всегда, рассказываем друг другу о сво-ей жизни.
-Боже мой, Светлана, мне бы твои проблемы! - восклицаю я, когда она жа-луется, что никак не может решить, кого из понравившихся мужчин взять в лю-бовники.
-Разве у тебя не из кого выбирать? Ты смотришься обворожительно. И твой фильм! Лиза, это что-то особенное. Ты - кинозвезда! Так что у тебя там случилось?
-У меня ничего не случилось, я одна.
Светлана в изумлении смотрит на меня.
-Что ты так смотришь! Я смертельно устала, из меня выпустили всю кровь, я разучилась радоваться жизни.
-Лиза, что ты говоришь! Ты серьезно?
-Да, так и есть. Пока у меня была надежда, я могла себе позволить про-явить слабость. Я знала, что всегда смогу отбросить все ненужное и уйти, когда меня позовут. Он позовет. Но вдруг все кончилось. Знаешь, это можно сравнить вот с чем. Я долго растила сад, цветник. Я украшала его и ухаживала, чтобы жить там с тем, кого люблю, прогнав зашедших полюбоваться цветами. И вдруг приходит тот, для кого я старалась, и говорит - цветами не проживешь, тебе нужно сеять хлеб или картошку. Он пускает по саду трактор и перепахивает все. Он делает это с благими намереньями, а я с ужасом смотрю, как под плугом возникает пустыня. Некому ее засеять и второй год все это стоит голым полем, где даже сорняки не растут! - голос мой звенит слезами, но я давно уже не пла-чу.
-Лиза, ты еще его любишь?
-Я не знаю. Любовь - это радость, это страсть, даже в страдании это сча-стье. Но меня перепахали. Только сухие комья земли. Летом две недели он спал со мной, но мы даже не поговорили ни разу, нам не о чем было говорить. Пред-ставляешь? Мы стали чужими. И когда он уехал, я поняла, что внутри я вся - мертва. Мне не хочется даже любовника. Раньше в таком состоянии уходили в монастырь. Я отрешилась от всего.
-Мне трудно представить, что мы говорим об одном и том же человеке. Я помню, что он весь горел внутри. Его чувства создавали вокруг него ауру. Осо-бенно после твоего второго приезда. Что тогда случилось?
Меня заливает волна горячей крови.
-Я призналась, что тоже люблю его.
-И как тот безумный влюбленный может уговаривать тебя “сажать кар-тошку”?! Это не укладывается у меня в голове.
-Мы много говорили с ним в юности о разуме и чувствах. Чувства царили пятнадцать лет. Теперь пришла пора разума. Он женился. Хотела бы я посмот-реть на его жену...
-А у тебя, разум или чувства?
-У меня пепел. И наш сын. Светлана, я не могу об этом много говорить. Это боль, как от отрезанной руки. Ее уже нет, а все еще болит. Я ведь приехала к тебе не за этим. Помнишь Митю? Ну, того археолога, что был со мной в Та-ганроге. Так вот, они все с детьми были под Черниговом на раскопках и полу-чили большую дозу радиации. Сейчас они лечатся в Лондоне, я их вызвала к себе, но там есть еще дети. Я организовала Международный фонд помощи де-тям. И мне пришло в голову, что можно убить сразу двух зайцев: вывозить кар-тины на продажу, помогая ленинградским художникам, и здесь всю прибыль от продажи отчислять в фонд. Как ты считаешь?
-Лиза, ты молодец! Я-то поахала, прочитав газеты, и успокоилась. Я по-звоню в Ленинград. Кстати, ты знаешь, что Румянцев открыл художественный салон?
-А разве это можно? И как же Русский музей? – недоумеваю я, - Он что, бросил работу?
-Вроде, теперь можно, а в музее он уже не работает, ты разве не знала? Он и еще один такой же непрактичный талантливый художник арендовали недале-ко от Невского полуподвальное помещение, влезли в долги, сделали ремонт и теперь пытаются торговать картинами. Оба ничего не понимают в коммерции. Съездить, что ли, посмотреть на все это? Заодно я бы переговорила с нужными людьми. А Румянцев отлично разбирается в современной живописи.
-Господи, Света, как я тебе завидую! Если бы можно было - я бы пешком пошла домой, - безнадежно вздохнула я, - Дома я вытерпела бы все. Пусть меня бросают, топчут - но я села бы на своем Васильевском острове, поплакала и стала бы жить дальше, заниматься французской филологией - и ничего мне больше не нужно. Как я страдаю здесь. В Риме, в Венеции, в Гранаде, в Лондо-не, в Брюсселе - хочу в нашу грязь, в наше разорение, в нашу красоту. Лежу как-то на пляже, давно, еще с Ивом, на греческом острове в Ионическом море, и вдруг так захотелось на Карельский под дождичек - аж сердце сжалось от боли. Нигде не могу забыть Ленинград. А еще - наш северный городок, когда мне бы-ло пятнадцать и мы ходили на лыжах в сопки, и Коля учил меня целоваться. Я тогда влюблена была в блондина с голубыми глазами, как Саша теперь. Кстати, я еще должна с тобой поговорить о Саше. А ты скучаешь?
-Я тоже скучаю, но я ведь каждый год два месяца там. И я художник, мне надо, чтобы все было разное, я на одном месте с трудом долго живу. Там было тяжело, здесь тоже. Но здесь, как затосковала - взяла мольберт, краски - и хоть на Гаваи, хоть в Японию. Вот чего мне здесь не хватает - поговорить не с кем. Тебе-то проще: хочешь что-то сказать - пишешь и все читают!
Я смеюсь невесело:
-Это как с глухонемыми. Помнишь, как мы в твоей мастерской сидели ве-черами? Приходил еще художник, мне очень нравились его картины, бородатый такой. Я безумно любила с ним общаться. Илья, кажется?
-Его нет уже, Лиза, - хмурит брови Светлана, - Покончил с собой. Но там дело темное.
-О, я не знала, - я прижимаю руку к губам, - Господи, как жаль! Вот у кого была искра божья. Что же это делается, Светка!
-Коля был очень дружен с ним. По-моему, у него тоже были неприятности.
-Я не знала, - потрясенно шепчу я, - Он никогда мне не говорил...
Я замолкаю, задумавшись. Мои мысли о Коле приобретают другое на-правление. Я ведь совсем не знаю, как он там жил эти три года без меня. Мое желание видеть его возле себя заслоняло все остальное.
-Так что там с Сашей? - отвлекает меня Светлана.
-Ах, да! Света, у него нет девушки, я боюсь за него. Он, конечно, умный мальчик и может сам справиться с этим, но меня это беспокоит. Знаешь, у меня был такой случай... - я рассказываю ей про Франческо и Светлана начинает хо-хотать, - Тебе смешно, а я потом не знала, как от него отделаться, он устраивал мне сцены с упреками и клятвами в вечной любви, пока я не определила его на стажировку в Гранд Опера.
-Так это тот, что танцевал с тобой в фильме? Приятный парень. Лиза, ты по доброте душевной готова обласкать всех нуждающихся.
-В тот момент я вспомнила о Саше и подумала, что может и ему повезет. Ведь первый раз - самый важный. Ты знаешь, что он предлагал мне жениться, когда решил, что я брошена с детьми?
-Нет! Неужели это так серьезно? – поднимает одну бровь Света, - Ведь ко-гда я спрашивала, почему у него нет девушки, он сказал, что не встретил вто-рую Бетси.
-Светка, не думаешь же ты, что он в меня влюбился! – расстроено качаю я головой, - Ведь он всегда воспринимал меня как Колину жену, а Колю - как от-ца.
-Это называется Эдипов комплекс. Ты расспроси, он объяснит тебе все, как психолог.
-Ты все-таки поговори с ним еще раз. И съезди домой. Света, я очень на тебя надеюсь. Кстати, еще проблема с вашей православной церковью, - и я пе-рехожу к деловым вопросам организации фонда.
Когда я возвращаюсь в Лондон, там ждет меня телеграмма от Витторио, он приглашает в Рим на свадьбу с моей сестрой. Лететь в Рим мне приходится в тот же день, чтобы не опоздать, я не успела позвонить Клер и узнать, что там происходит между Дженни и Джеком. Встречает меня новый родственник. Я целуюсь с Витторио и сразу беру его за ухо:
-Я надеюсь, что теперь мы никогда не вспомним о предложении выйти за тебя замуж!
-Лиза, я уже все забыл! Я влюблен, твоя сестра - необыкновенная женщина. Я надеюсь, что она станет для меня такой же музой до самой смерти, как русская жена для Сальвадора Дали. Со мной теперь тоже “праздник на всю жизнь”* *(Жена С. Дали Гала (Галина Дьяконова). Гала по-французски праздник. Здесь зашифровано имя сестры героини.)
-Ну, тогда поцелуй меня еще раз, я рада! Я сразу сделаю тебе свадебный подарок: я буду играть в новом фильме по своему сценарию.
Витторио недоверчиво смотрит на меня:
-Что произошло?
-Мне нужны деньги! И я тебя разорю на гонорарах. Позднее я тебе все объясню.
Пока мы едем из аэропорта, я рассказываю ему о фонде и предлагаю в нем участвовать. Кроме того, мне нужно попасть в Ватикан. Витторио обещает по-мочь, чем сможет, хотя, я чувствую, ему сейчас не до этого. Но он безумно рад, что я согласилась сниматься. Церемония венчания в церкви роскошна. Невеста и жених выглядят счастливыми.
Вечером после приема я звоню Клер и она рассказывает, что я оказалась права. У Джека и Дженни начинают завязываться отношения, которые возмож-но закончатся браком. Джек подал прошение о переводе, и через месяц его со-бираются направить в Данию. Дженни поедет за ним. Я прошу Клер не говорить никому, что я в Риме, чтобы не порвать тонкую ниточку, которая начала их свя-зывать. В отеле я ложусь в постель (я всегда так делаю, мне легче там пережи-вать бури, что регулярно бушуют во мне и надо мной) и думаю о том, что кон-чен последний этап моей жизни. Джек, несмотря ни на что, был мне дорог и, когда он женится, я окончательно останусь одна. Мне вдруг вспомнилось, как я пришла к нему первый раз в альпийском отеле, и как мы однажды любили друг друга на Большом канале в Венеции, чуть задернув шторки кабинки в старин-ной гондоле, и наши прогулки на пляжики среди скал на Джильо под палящим солнцем, и съемки фильма, где Джек несколько раз взбегал по крутой тропе со мной на руках, и его частое дыхание было совсем не от усталости, а от моей не-доступной близости. И я впервые подумала: а не заслонила ли наша любовь, ко-торая не дала ничего, кроме страдания ни мне, ни Коле, другое чувство, при-несшее бы огромное счастье Джеку и мне - покой, умиротворенность и счастье жизни с человеком, который так сильно меня любил. Я вбила себе в голову, что люблю только Колю, но призналась же я, что с Алексом нас связывали особые узы, которые я потом назвала любовью. Возможно, я обманывала себя и Джека, когда убеждала, что не люблю его. Но теперь было поздно, я сама дала ему Дженни. Теперь я окончательно одна. Я давно уже не плачу, но в эту ночь, лежа без сна со страдающим сердцем, я очень жалею, что не могу выплакать все в подушку.
Через день, который я провела, встречаясь с нужными людьми по делам фонда и со своим издателем, я еду в Ватикан на встречу с Архиепископом. На-ша беседа плодотворна, мы как-то встречались на приеме в посольстве, и он слушает меня благосклонно, хотя я подозреваю, что так кажется всем, кто с ним говорит. Но что бы там ни было, Архиепископ соглашается, что католическая церковь не должна стоять в стороне и поддержит милосердные действия фонда. Мне это и нужно. Едва пресса получит заявление об одобрении и причастности католической церкви, фонд в Италии сразу начнет получать пожертвования.
Полюбовавшись на восторженное счастье четы Минотти, я уезжаю домой, даже не поговорив с сестрой. Не хочется взваливать на нее свои проблемы. Дальше вся моя жизнь сосредоточилась вокруг фонда. Митя с Наташей и деть-ми уехали, теперь лечились и жили у меня дочка Шурочки и близнецы Ирины. Я устраивала аукционы, до одурения подписывала автографы на книгах, кото-рые продавали в пользу фонда. На аукционе в Париже я сняла с себя браслет с бриллиантами и он был продан за сумму вдвое больше его стоимости. Когда я пригласила всех выпить по бокалу вина, ко мне внезапно подошел Ив Ферри. Я не ожидала его увидеть, но во мне ничто не дрогнуло. Спокойно я рассматри-ваю его, ведь прошло почти семь лет с нашей последней недели в Женеве. Я за-метила, что Алиса на него все-таки похожа.
-Ты меня рассматриваешь? - удивился Ив, - А мне это ни к чему, я все время вижу тебя перед собой. Лиза, вернись ко мне! Я все еще люблю тебя! Я читаю все твои книги, смотрю тебя в фильмах. Я понимаю, что тебя нельзя дер-жать в клетке. Но можно попробовать жить по-другому. Я не буду стеснять тво-ей свободы. Лиза, давай попробуем еще раз!
-Нет, Ив, мы не сможем жить вместе. Поздно, дорогой.
Он сжимает мою руку.
-Ты жестока со мной, как всегда. А я схожу с ума, видя тебя рядом. Ты стала такой потрясающей женщиной! Может, ты поужинаешь со мной сегодня?
Я еще раз окинула его взглядом. Почему бы и нет? Когда Ив не ревнует, он обворожителен. Вечером мы сидим в ресторане, Ив расспрашивает меня о моей жизни, я уклончиво отвечаю и больше рассказываю о работе в фонде.
-Да, кстати, считай это моим взносом, - Ив одевает мне мой браслет.
-Ив, так это ты купил?! Спасибо! Это очень ценный вклад.
-Я сделал это для тебя, Лиза. Ведь этот браслет тебе подарил я.
-Да, я помню, после того, как ты устроил мне скандал, приревновав к гол-ландским лыжникам.
-Ты злопамятна!
-Нет. Меня это уже не волнует.
В лифте отеля, когда он провожает меня в номер, он вдруг наклоняется и проводит губами по моему горлу. Я задыхаюсь от неожиданности, а Ив, торже-ствуя, говорит:
-Ты ведь все еще хочешь меня, Лиза! Помнишь, как нам чудесно было вдвоем?
-Ив, оставь меня, - шепчу я внезапно пересохшими губами. Я отталкиваю его лицо, склоняющееся ко мне, но он прижимает меня еще крепче.
-Нет, сегодня ты моя!
Он знал, как меня завести. В коридоре у двери я с трудом вставила ключ, так у меня дрожали руки. Почти год одинокой жизни, которую я выбрала сама и с гордостью культивировала, довел мои чувства до предельного обострения. За-крыв за собой дверь, я со стоном отвечаю на его поцелуи, едва держась на осла-бевших вдруг ногах.
-Лиза, мы созданы друг для друга. Разве ты сейчас не почувствовала со-вершенное наслаждение? Вернись ко мне.
-Ты прав, но разве любовь - это только наслаждение? Я не люблю тебя, Ив. Но все-таки, спасибо. Я действительно люблю совершенство во всем. И ты один из самых совершенных любовников, что у меня были.
Его руки сжимают мои плечи.
-У тебя было много любовников!
-Это уже не твое дело, Ив.
-Завтра вечером встретимся еще?
-Посмотрим.
Утром я улетаю в Лондон. Билет был заказан заранее, но у меня ощуще-ние, что я тайком бегу из Парижа. Я никогда не чувствовала себя слабой жен-щиной. Я бывала одинокой, тоскующей, несчастной, но слабой - нет. Я пассив-ный человек, всю жизнь меня болтает на волнах и несет, куда дует ветер, но над собой я всегда имела власть. И сейчас я почувствовала, что готова поддаться. Эта ночь с Ивом была огромным соблазном. Коля как-то сказал, что поддаться зову плоти - не грех. Грех заплатить за это непомерную плату. Я бежала от мужчины, который знал меня наизусть, каждый сантиметр моего тела, знал, что я захочу в следующее мгновение, знал, как сделать, чтобы я рыдала от наслаж-дения в его руках, но я ему не верила. Он еще заставил бы меня расплатиться за семь лет свободы. И потом, Алиса должна быть как можно дальше от него.
Вернувшись в Лондон, я жду сведения от Светланы. Она сама приезжает к нам с Сашей. Через две недели у меня начинаются в Риме съемки, я ожидаю только, когда Алиса закончит школу, чтобы взять их с Аликом с собой. Светла-на приезжает с массой приветов, подарков, новостей. Пятнадцать картин пода-рили художники для нашего фонда. Коля согласился помогать в Ленинграде комплектовать картины для продажи в Лондоне, Париже, Риме.
-Света, ну как он там? - голос у меня сдавленный и Светлана внимательно смотрит на меня.
-Не волнуйся так. Он жив и здоров. Но, ты знаешь, женатый мужчина так не выглядит, - и поясняет на мой вопросительный взгляд, - Он какой-то голод-ный, хотя сыт и очень хорошо одет. Это ты постаралась?
-Да, года три назад, в Париже.
-Домой он меня не пригласил, мы встретились в его салоне. Из долгов он не вылезает. Этот салон - уже третий: как только они ремонтируют помещение и начинают получать доход, им тут же отказывают в аренде и они опять ищут ободранный подвал, занимают денег на ремонт и все начинается сначала. Во-обще, ситуация в стране очень интересная, но это я тебе еще расскажу. А Коля... Он так спросил, не вышла ли ты замуж, что у меня холодок побежал по спине. Лиза, ты знаешь, я ведь долго была влюблена в него и, скажу тебе честно, когда уезжала в Германию, он все еще много значил для меня. Но я ведь всегда знала, что вы созданы друг для друга. Вы не можете жить врозь. Как вы живете?!
-Мы не живем, - устало говорю я, - Но “все проходит, пройдет и это”. Алик не помнит, что у него есть отец. Света, я научилась жить одна, так и буду жить дальше. Не говори мне больше ничего. Но Коле нужно помочь. Как это можно сделать? Послать денег?
-Нужно сделать лучше. Ты должна открыть в Ленинграде представитель-ство фонда и арендовать салон. Пошли кого-нибудь. И еще, Лиза, если фонд бу-дет все время давать о себе знать в Союзе, может быть ты, как председатель, сможешь приехать туда. Знаешь, там теперь происходит что-то интересное, ка-жется что-то начинает меняться.
-Да, я проконсультируюсь, что можно сделать. У меня ведь нет сотрудни-ков, правление фонда - общественный орган. Но я подумаю, что можно сделать. Я через две недели улетаю на съемки.
-Лиза, я порисую тебя немного, раз уж я здесь?
-Рисуй, Бог с тобой, но я буду работать. У меня несколько деловых визи-тов.
У меня, кроме всего прочего, встреча с Мэтом, каноником Фаулзом. Мы оба любим наши беседы, и темы могут быть самые разнообразные. Иногда он приезжает посоветоваться по каким-то студенческим проблемам, которые вы-зывают у него затруднения, а каноник гордится своей связью с молодежью, до-веряющей ему. Иногда предметом разговора могут быть какие-нибудь мораль-ные принципы. Он объясняет, что так готовится к воскресной проповеди, но мне кажется, что ему просто хочется поговорить со мной. Он заходит обычно, закончив все дела в Лондоне, и мы беседуем допоздна. На этот раз мы обсужда-ем, как увеличить объем помощи.
-Да пошлите партию одноразовых шприцев, - советует Светлана, которая сидит за складным мольбертом и делает зарисовки к моему портрету.
-Ну, если это поможет, я буду это делать регулярно. Но кого-то нужно по-слать туда. Завтра я поговорю с миссис Коннор.
-Я бы с удовольствием съездил в Союз, мне очень любопытно. Вы мне до-веряете?
-О, Мэт, я не смела надеяться! Это замечательно! Я дам вам подробней-шие инструкции. Кроме того, вам будут всячески помогать Дмитрий и Наташа, помните их? Мы вместе приезжали к вам в Оксфорд.
Постепенно разговор переходит на предстоящие съемки и мой сценарий. Я кое-что изменила в нем и теперь боялась, что не справлюсь с трудной ролью, которая получилась очень сложной, психологически напряженной.
-Я верю, что у вас это блестяще получится. Вы такая одухотворенная на-тура, у вас хватит ума и чувства, чтобы создать на экране необыкновенную женщину. Я слышал где-то, и мне это очень понравилось, что в 20 лет мы вы-глядим такими, какими нас создали родители. К сорока годам наше лицо заново создается нашей душой. Это значит, что ваша душа прекрасна и сильна, потому что вы красивы и талантливы.
После ухода Фаулза Светлана делает большие глаза и восклицает:
-Как он влюблен в тебя!
-Света, ты везде видишь любовь. Он ведь священник!
-Он же не католик. Он еще не делал тебе предложение? Или он женат?
-Не знаю, по-моему нет. Какая разница!
-Действительно, какая? - смеется Светлана.
-Ты поговорила с Сашей? Он ведь тут до конца года будет хозяйничать один, - перевожу разговор я, - Самое время развлечься с девушками. Я начинаю серьезно волноваться, Светлана. Может, у него другие вкусы?
-Успокойся, с ним все в порядке. Мы поговорили. Не надо на него жать. Меня больше беспокоишь ты. От тебя так и веет одиночеством и голодом. Лиза, ты губишь себя.!
-Сара мне как-то сказала, что только в таком состоянии я могу создавать что-нибудь стоящее. Когда я счастлива, я не могу думать ни о чем другом. И правда, каждый свой роман я пишу после расставания. Я надеюсь, что эта роль у меня тоже получится. А ты так говоришь, словно у меня есть выбор.
-У тебя есть выбор: забыть.
-А я забыла. Пока я помнила - я не мучилась, он всегда был со мной. Мы расставались и встречались опять и я всегда была полна им. Я тосковала без не-го, но не страдала так, как сейчас, когда вместо него у меня пустота.
-Почему ты не заведешь себе любовника?
-Я боюсь. В Париже я встретила Ива. И ночь, что мы провели вместе, меня испугала. Я почувствовала, что могу без разбора лечь в постель с любым, лишь бы он доставил мне такое удовольствие. Поняв это, я сбежала от Ива и никогда больше не поддамся на этот соблазн.
-Лиза, никогда не давай себе таких обещаний!
-Ты думаешь, я не смогу это выполнить? - со смешком спрашиваю я.
-Поживем - увидим.
Опять всей семьей мы отправляемся в Италию. Несколько дней перед съемками мы живем на Джильо на той же вилле, что и в прошлом году, но со-всем по-другому. Тогда мы с Дженни, Клер и сестрой занимались детьми, заго-рали, купались, болтали и ждали своих мужчин, приезжавших на уик-энд. Те-перь же Витторио пригласил почти всю съемочную группу, и мы часами обсуж-дали сценарий, роли, все детали съемок. Я познакомилась со своими партнера-ми: французским актером Жаном-Луи Вернье, моим любовником Полем и итальянским актером Джанни Скола, моим мужем Сержем, и тут же предложи-ла вести себя так, как в фильме. Жан-Луи и Джанни удивились, но признали, что это может создать настроение. Так что всю неделю я металась между двумя мужчинами, поддерживая иллюзию семьи, иллюзию страстной любви, иллюзию счастья. Витторио наблюдал за этим с неослабевающим интересом. Мы много говорили с ним о моей роли. Когда я писала ее, я не имела в виду себя, как ак-трису, вернее, я жила страстями моей Ирен, не задумываясь, как же я реально буду это играть. В фильме оказалось несколько эротических сцен, они были не-обходимы, но теперь я испугалась этого. Мы подробно обсуждали с Витторио каждый кадр и он расспрашивал меня о моем сексуальном опыте, пытаясь найти выразительные позы. Я начинаю вспоминать эпизоды из своей жизни, увлека-ясь, сама поддаваясь эмоциям, которые описываю. Витторио с загоревшимися глазами слушает и смотрит на меня, все более заводясь, наконец я замечаю:
-Мы с тобой похожи на двух извращенцев, получающих удовольствие от просмотра порнофильмов.
-Если бы ты видела себя со стороны, то признала бы во мне нормального здорового мужчину, реагирующего на красивую и возбужденную женщину. У тебя такая улыбка, жесты и тембр голоса, словно ты специально распаляешь меня. Если ты будешь вести себя так же перед камерой, ты получишь еще один приз за игру.
-Я буду претендовать на этот приз, если сыграю женщину, в которой ниче-го нет от шлюхи. Ты должен меня останавливать.
-Лиза, в тебе никогда ничего не было от шлюхи, я могу поручиться. Ты можешь позволить себе все и выглядеть, как леди.
-Я и есть леди, нахал!
-А ты думаешь, что леди не может быть шлюхой?! - смеется Витторио.
Начинаются съемки и я опять перестаю ощущать себя сама собой, раство-ряясь в женщине, созданной мною же в то время, когда я узнала, что теряю свою любовь. Мне очень трудно, я во многом не похожа на Ирен, и ее жизнь меня временами шокирует. Вот мы отсняли уже эпизод в Дельфах, как и обещал Витторио - в желто-серебристых тонах. Мы все бродим по развалинам храма, как по лабиринту, окликая друг друга, спотыкаясь об обломки мраморных плит, сталкиваясь и расходясь, и это получается здорово. Любовные сцены идут на удивление легко. Я понимаю теперь, зачем Витторио расспрашивал меня. В нужный момент он напоминает мне подходящий эпизод, давая определенный настрой. С моим мужем Сержем у меня нет никаких затруднений, мы отлично изображаем нежную любовь и остывающую страсть, но с Жаном-Луи не ладит-ся. Когда я писала роман, Поля я отождествляла с Джеком, но сейчас рядом со мной был совершенно новый человек, не похожий ни на кого, который любил меня по-своему, и я никак не могла понять, нравится ли он мне настолько, что-бы это перевесило любовь к мужу и врожденное неприятие греха. Я пригляды-ваюсь к нему даже в постели, пока Витторио не замечает строго:
-Лиза, может, мне сменить актера? Жан-Луи тебя явно не устраивает.
-Нет-нет, сейчас все будет в порядке. Можно, мы будем говорить по-французски?
-Да хоть по-японски, лишь бы это тебя вдохновило!
Мы начинаем сцену снова и случайно Жан-Луи начинает шептать мне то же, что всегда говорил Ив в постели. Я мгновенно понимаю, что меня смущало: я искала в нем образ Джека, но он скорее был похож на Ива, его страстная лю-бовь не была печальной и одухотворенной. Все сразу становится на свое место и превращается в страсть и наслаждение в чистом виде, не отягощенное лиш-ними проблемами. Он любил меня, как Ив, так же я ему и отвечала. Вечером дома я задумалась, что было бы, если бы я полюбила Ива. Внесло бы это гармо-нию в нашу жизнь или добавило мне лишние страдания? Скорее всего второе. Но я бы, наверное, легче переносила его ревность, находя в ней доказательства его любви. Когда я ловлю себя на этих мыслях, я поражаюсь, что меня опять стал занимать Ив. Наконец, я понимаю. Когда я любила Колю, я могла себе по-зволить близость с Джеком. Его любовь не оскорбляла мои чувства, а была со-звучна им и вызывала желание хоть как-то выразить восхищение его всепогло-щающей преданностью и страстью , но сменить Колю на Ива я никогда бы не смогла. В этом и состояло трагическое заблуждение Ирен. Невольно она сдела-ла еще одну, не предусмотренную мной ошибку и это должно добавить лиш-нюю ложку горечи в ее жизнь. Это меня заинтересовало. Специально ли на роль Поля Витторио пригласил Жана-Луи, или это получилось случайно, но нужно завтра поговорить с ним об открывающихся перспективах. На следующий день Витторио признается, что не задумывался над этим, но согласен, что этот пси-хологический поворот стоит обыграть.
Саша увозит Алису в Лондон, где должен присматривать за ней до конца года вместе с миссис Лейдж, Алик живет в семье Минотти под присмотром ку-зин и тетки, а я все больше вживаюсь в роль Ирен. Так же, как прошлый раз я отождествляла себя с Лидией, так и сейчас все, что переживает моя героиня, проходит через мое сердце. Помню, как мы снимаем вечеринку, на которой встречаются все герои - Ирен, Поль, Серж, бывшая жена Поля, которая пытает-ся соблазнить Сержа и ее новый друг, который восторженно рассматривает Ирен. Я должна петь песенку, пытаясь привлечь внимание мужа, увлеченного другой. Предполагается, что все мы уже прилично выпили, и петь я должна что-то любовное и легкое.
-Пой, что хочешь! - кричит мне Витторио.
Я сразу не могу сообразить, что подходит в такой ситуации, и поэтому на-чинаю то, что люблю с детства. Я пою песню Эдит Пиаф. Голоса у меня, конеч-но, нет, но я непроизвольно подражаю ее тембру и манере исполнения, жестам и выражению ее трагического лица. Когда я с сомнамбулической улыбкой на гу-бах пою припев в ритме вальса, протянув руки вперед, чуть взмахивая кистями и легко пританцовывая, мои глаза невидяще устремлены вдаль. После съемки Витторио показывает мне получившиеся кадры и сам ошеломлен результатом.
-Лиза, ты гений. Эти кадры будут твоей славой! Ты здесь настолько отре-шена от всех проблем, что верится - это все пустяки перед тем главным, что есть только в тебе самой. Как тебе пришло это в голову?
-Я очень люблю французский шансон, написала исследование о его поэти-ке. И я обожаю Эдит Пиаф с детства, как впрочем и твоя жена.
-Но у тебя так замечательно получилось!
То же самое мне говорит и Жан-Луи:
-Во Франции это будет иметь оглушительный успех!
-Ты думаешь? - заинтересовалась я, - Значит, можно запросить больше де-нег.
-Ты и так немало заработаешь на этом фильме.
-Я заранее передала все мои деньги в Фонд помощи детям Чернобыля.
-О! Тогда и всем нам нужно сделать взносы?
-Это было бы замечательно! Тогда это специально отметят в титрах.
К Рождеству наконец все отснято, я еще должна приехать озвучивать роль, но на праздники лечу домой в Лондон, к Алисе. Сразу после Нового года Саше пора возвращаться в Ленинград. В Рождество мы сидим в Фернгрине у пылаю-щего камина, все уже отправились спать, дети развесили чулки, и мы с Сашей остались дожидаться, когда все крепко заснут, чтобы разложить подарки. Саша рассказывает мне о своей работе. Полгода он собирал данные о психическом состоянии детей после пережитой катастрофы: автомобильной или железнодо-рожной, пожара и так далее. Теперь он написал об этом статью и собирается ехать в Армению работать с детьми после землетрясения. Я не видела Сашу почти полгода и с удивлением замечаю, как он изменился: раздался в плечах, лицо стало тверже. Передо мной красивый и взрослый мужчина.
-Бетси, ты какая-то печальная, что с тобой?
-Ничего, Саша, я просто устала на съемках. Настоящие актрисы наверное так не устают. Они снимаются в трагедии, а вечером спокойны и веселы. Я, ко-гда пишу, тоже переживаю все, как на самом деле, мне всегда тяжело писать, а уж на съемках - я вся на нервах.
-Когда-нибудь я займусь этим. Это ведь очень интересно: как сами актеры и писатели реагируют на эмоциональное содержание своей работы. Но тебе бы-ло бы легче, если бы тебя сейчас кто-нибудь любил. Когда ты снималась про-шлый раз, с тобой ведь был Джек? И этот мальчик, твой партнер?
-Откуда ты знаешь?!
-Мама рассказала.
-Да, случай как раз для психолога. Хотя я не хотела, чтобы ты узнал.
-Бетси, если тебе сейчас трудно, может, ты мне расскажешь? Я мог бы те-бе помочь.
-Я никогда не буду тебе исповедоваться. Сын ты мне или психоаналитик?!
-Знаешь, я тоже не хотел бы с тобой разговаривать, как с пациенткой. Я бы предпочел говорить с тобой как мужчина, который может решить твои пробле-мы.
Я с улыбкой смотрю на него, но тут раздается телефонный звонок. Беру трубку и опять озноб пробегает по спине от голоса, который я слышу.
-Бетси, это ты? Саша сказал, что ты на съемках. Как у тебя дела? Где дети? – голос в трубке так близок и ясен, словно Коля стоит рядом. Я давно не слы-шала его голос. Я приучила себя к мысли, что он далек и недосягаем, поэтому голос возле уха вызывает дрожь.
-Спасибо, хорошо. Дети спят, уже ночь.
-Я перезвоню завтра, поговорю с ними. Я соскучился. Бетси, я соскучился!
Мне хочется закричать: “Я тоже!”, но я делаю вид, что не понимаю, и го-ворю тем же деревянным голосом:
-Они тоже. Я желаю тебе счастливого рождества и счастья в новом году, - и передаю трубку Саше.
Я стою, держась за горло Перехватывает дыхание, я начинаю задыхаться, меня сотрясает такая дрожь, что становится страшно. Больше всего мне хоте-лось бы сейчас потерять сознание. Саша кидает трубку и бросается ко мне. Он не знает, что делать, поэтому просто обнимает меня и ведет к дивану. Посадив на колени, он крепко прижимает меня к себе, пытаясь помочь справиться с от-чаянием, но рыдания, наконец-то вырывающиеся из груди, не приносят облег-чения. Я судорожно плачу, уткнувшись лицом ему в грудь, мучительно втягивая воздух и так же с трудом выталкивая его из себя. Я уже полностью обессилела и ничего не соображаю. Саша вытирает мне лицо и заставляет высморкаться. Он хочет встать, чтобы налить мне виски, но я только крепче обнимаю его за шею, мне нужно ощущать, что рядом со мной кто-то есть. Саша шепчет какие-то утешения, гладит меня по спине, по волосам, осторожно целует лицо, пока плач не переходит во всхлипывания. Я не думаю о том, в чьих я объятиях, не знаю, сколько проходит времени, но постепенно впадаю в расслабленное полу-беспамятство, поэтому не сразу замечаю, что Сашины ласки из успокаивающих незаметно переходят в завораживающе страстные. Какое-то время с вялым лю-бопытством слежу, как он нежно проводит губами по лицу, шее, спускаясь все ниже, ловлю себя на том, что это начинает мне нравиться, и пытаюсь отстра-ниться. Мы одинаково тяжело дышим, словно только что рыдали вместе. Он расстегивает пуговку за пуговкой и мое тело независимо от меня начинает го-реть под его поцелуями.
-Что это ты делаешь, как ты думаешь? - я стараюсь спросить холодно и как можно уверенней, но голос предательски дрожит.
-Я не могу сейчас думать, Бетси. Я люблю тебя. Ты разве не знала? Я всю жизнь люблю тебя.
-Ты ведь еще мальчик!
-Мне скоро двадцать один год. Не смей называть меня мальчиком! - и Са-ша твердо берет меня за плечи и целует так крепко, что у меня захватывает дух.
-Саша, Саша! - пытаюсь вразумить его я, но он уже ничего не слышит. На несколько минут моя воля сломлена его страстью, но стряхнув наваждение, я гневно отталкиваю его:
-Нет! Саша, нет! Так нельзя!
-Почему?! - он смотрит на меня затуманенным и совершенно взрослым взглядом.
-Потому что я тебе как мать.
-Это бред, никакая ты не мать!
Он опять тянется поцеловать меня, но я строго отстраняюсь.
-Саша, давай сядем и поговорим спокойно.
Но он уже встает с крепко стиснутыми руками.
-Извини, Бетси, я не хочу с тобой разговаривать спокойно.
Саша быстро выходит из комнаты, а я сижу, оглушенная произошедшим, машинально застегивая блузу. Проходит не меньше часа, когда в комнату опять заглядывает Саша.
-Бетси, ты еще не спишь? Прости, я тебя по-свински бросил. Как ты себя чувствуешь?
-Нормально. Саша, ты понимаешь, что если бы я не опомнилась, я никогда бы не смогла смотреть тебе в глаза?
-Все в порядке, Бетси, не переживай так. Пойдем, разложим подарки?
Мы засовываем подарки в детские чулки, развешенные у камина и, прово-див меня до двери спальни, Саша целует мои руки и говорит очень жалобным голосом:
-Бетси, но я правда люблю тебя! Почему ты отталкиваешь меня?
-Я тоже люблю тебя, Саша! Так же, как пятнадцать лет назад, когда ты си-дел у меня на коленях.
-Только не говори мне о разнице в возрасте, - взвивается он, - Ты для меня женщина без возраста!
-Спокойной ночи, Саша!
Я ложусь в постель и лежу без сна до утра. Я так ошеломлена произошед-шим, что моя реакция на Колин голос отходит на второй план. Я верю, что Са-ша очень разумный мальчик, и то, что сегодня произошло, нельзя рассматри-вать, как минутную вспышку юношеской сексуальности. Начинаю сердиться на Светлану, зачем она рассказала Саше о Франческо! Мне кажется, что именно это послужило толчком к его порыву. Но больше всего меня потрясло то, что со мной сегодня был взрослый мужчина, а не тот мальчик, которого я любила. Он показался мне незнакомым и очень сильным, я поняла, что он отдавал себе от-чет в своих действиях и действительно хотел этого. Если бы это был не Саша, а просто незнакомый мужчина с такой же восхитительной внешностью и настой-чивой страстностью, я бы не устояла. Тело мое до сих пор лихорадило от его поцелуев и именно поэтому я не могла уснуть. Боже мой, думала я, мне ведь тридцать семь лет. Я старуха. Неужели у меня не будет покоя. Я хочу, чтобы меня все оставили в покое!
Утром, глядя на себя в зеркало, я ужасаюсь своему лицу с черными круга-ми вокруг глаз. Оставив радостно рассматривающих подарки детей и Сашу ждать телефонный разговор с Колей, я ухожу в заснеженный сад, потом иду к церкви и захожу на кладбище. Я долго стою у могилы Алекса. Ах, если бы он был сейчас со мной! Как я могла с ним говорить абсолютно обо всем, как он меня понимал. Вот кого мне сейчас не хватало: настоящего друга. Нужно пого-ворить обо всем с каноником Фаулзом, с Мэтом, думаю я. Но дома, взявшись за телефон, чтобы позвонить ему и пригласить в Фернгрин, тут же кладу трубку обратно. Не хочу ничего никому рассказывать. Я должна сама с этим справить-ся. До вечера и все последующие дни мы вели себя как ни в чем не бывало, но все-таки я вижу в Саше почти неуловимую растерянность и тоску. Когда мы едем в Лондон накануне Нового года, Саша замечает:
-Как же ты будешь ездить без меня, Бетси? Придется, все-таки, научиться водить машину по “неправильной стороне”. Или мне остаться у тебя шофером?
Алиса, сидящая сзади, встает и обнимает его за шею:
-Саша, оставайся! Я без тебя заболею и умру. Кто меня будет любить?
-Алиса осторожней, отпусти Сашу! - я разжимаю ее руки.
-Все меня бросают - и отец, и Коко, и Джек, - с обидой выкрикивает она, - Теперь вот Саша!
-Я с тобой, Алиса. Я ведь тебя люблю, и Алик тоже. Мы тебя не бросим! - но Алиса уже садится на свое место, отвернувшись к окну и надувшись.
А вечером Саша приходит ко мне в кабинет и просит поговорить с ним. Я в это время просматривала счета из клиники и финансовый отчет деятельности фонда, до отъезда в Рим мне нужно было его утвердить. Саша садится в кресло напротив, но долго сидит молча, глядя в огонь камина. Кончив проверять отчет, я тоже замираю, не желая первой нарушить тишину.
-Бетси, тебе не кажется, что я должен остаться и воспитывать детей? Али-са будет страдать, когда я уеду. Алик пока не осознает этого, но у него тоже бу-дет потребность в мужском влиянии, - Саша говорит и говорит о психологии детей в неполной семье, о комплексах, которыми они страдают без мужчины в доме, а я сижу, разрываемая на части противоречивыми чувствами. Мне так не хочется, чтобы Саша уезжал! Мы замечательно жили вместе этот год: он чутко улавливал мои настроения и помогал справиться с трудностями, он был забот-лив, нежен, предупредителен, он взял на себя воспитание детей. Я с трудом мог-ла представить, как я теперь буду жить без него, на меня свалятся все бытовые проблемы, которые он с легкостью решал за меня. Но в то же время я не знала, что мне с ним делать. Простых отношений матери с взрослым сыном у нас больше быть не могло. Не было больше белоголового мальчугана, которого я учила говорить по-английски, не было подростка, которого привезла в Кем-бридж учиться, который сидел всю ночь, ожидая, когда родится Алик, который играл с Алисой и Джуззи в Гайд-парке, гоняясь за мячом, который мог бросить-ся обнимать меня и я, смеясь, целовала его в обе щеки. Эта непосредственность и непринужденность наших отношений безвозвратно разрушена Сашиным при-знанием. Мне бесконечно жаль потерять нашу нерушимую, как мне казалось, связь. Это как потерять ребенка. Я вдруг замечаю, что Саша молчит и вопроси-тельно смотрит на меня.
-Прости, Саша, я задумалась.
-О чем?
-О тебе.
-И..?
-Саша, я растеряна. Я всегда любила тебя. Ты был мне как сын. Мы так замечательно жили вместе. Теперь я не знаю, что делать. Тебе надо уехать, да?
-Бетси, у меня нет никаких шансов?
Я встаю из-за стола и подхожу к камину.
-Саша, мне тридцать семь лет, тебе двадцать, у нас почти семнадцать лет разницы. Что ты, собственно, хотел от меня? Любовное приключение?
-Я люблю тебя, я хочу жить с тобой всю жизнь.
-Через десять лет мне будет почти пятьдесят, а тебе - тридцать. А еще че-рез десять лет мне будет шестьдесят. Я буду воспитывать внуков, а ты - сорока-летний, полный сил мужчина, будешь нуждаться в близости с молодой женщи-ной, способной разделить с тобой желания.
-Бетси, хотя бы несколько лет! Сейчас ведь ты так молода. Разве ты не хо-чешь, чтобы рядом с тобой был человек, который тебя обожает? – искушает он, - Ведь после Джека у тебя никого не было? Как ты можешь жить одна?
-Саша, не надо об этом говорить. Но что будет через несколько лет? Мы расстанемся и я буду одна в том возрасте, когда мне еще больше нужна будет опора в жизни, но я уже потеряю остатки молодости и привлекательности, и мне будет сложнее устроить свою жизнь.
-Бетси, ты обвиняешь меня в жестокости эгоизма.
-Я просто говорю правду. Юность склонна жить одним днем, я же должна заглядывать в будущее.
-Мы все время говорим не о том. С детства я видел, как ты страдала от не-счастной любви. Помнишь, как Коко привел тебя к нам, когда тебя бросил муж? Потом я видел, как в твоих глазах была настороженность, когда ты смотрела на своего мужа в Швейцарии. Что у вас происходило, почему ты ушла от него? И потом, уже в Риме, ты страдала одна. Я видел, как ты страдала, когда смеялась и шутила, чтобы никто ничего не заметил, как страдала, когда была с Джеком. Мне всегда хотелось защитить тебя, сделать тебя такой счастливой, что ты за-будешь причину, по которой твоя жизнь была полна переживаний.
-Ты хочешь заменить мне Колю?
Он растерянно смотрит на меня, но потом отвечает с раздражением:
-Я ждал этого. Ты думаешь, я хочу быть его соперником? Ты надеешься, что он к тебе вернется! Бетси, он ведь бросил тебя! Он женился на какой-то ки-киморе и теперь скучает только о сыне!
-Саша, мы этого не знаем.
-Ты готова его защищать до смерти! Ты все еще любишь его?
-Не знаю, - честно говорю я.
-Вот видишь! Так почему ты хочешь, что бы я уехал? Бетси, я люблю тебя. Когда я тебя долго не вижу, у меня начинается лихорадка, я не нахожу себе места и только одно желание меня преследует - ехать туда, где ты. Мама давно догадалась. Она рассказала мне эту историю с танцором. Но еще она сказала, что мне не на что надеяться.
-Это правда, - киваю я, чувствуя себя виноватой за невольно причиненную боль.
-Знаешь, какой мукой мне было жить с тобой! Стоило мне закрыть глаза вечером, как ты приходила ко мне. Иногда ты ложилась ко мне в постель, ино-гда просто сидела и болтала со мной, смеялась, как девчонка. Очень редко я мог поцеловать тебя, но чаще я просто держал тебя в объятиях. Ты была такая неж-ная и теплая, твой запах возбуждал меня до головокружения. Я никогда не мог позволить вести себя слишком вольно, ты понимаешь? Я знаю все о психике и ее возможностях. Если бы я услышал об этом от пациента, я бы знал, что ему сказать. Но для меня это было единственным счастьем. Я не хотел терять тебя даже в таком иллюзорном обладании. Но когда в Рождество я почувствовал твое тело в своих руках - тебя, настоящую, живую и теплую, твою кожу под своими губами, твой аромат - я сошел с ума. Я понял, что никогда уже не смогу вести себя с тобой, как прежде.
Слушаю его, как загипнотизированная. Ноги у меня дрожат, я делаю не-сколько шагов к дивану и падаю на него в полном изумлении.
-Саша, прекрати!
Он быстро подходит и, опустившись на ковер у моих ног, берет за руки.
-Бетси, почему ты отказываешь мне в том, что так милосердно подарила другому? Ты ведь его не любила?
-Потому что ты - это ты, - я машинально глажу его по щеке, но тут же от-дергиваю руку, словно обжегшись о его губы.
-Бетси, - шепчет Саша, - позволь мне просто посидеть с тобой, как я меч-тал.
Я молча киваю и он, сев рядом, привлекает меня к себе. Сашины руки так ласково, почти невесомо касаются моего лица, так нежно обнимают, что я взды-хаю, прикрыв глаза. Его губы мимолетно касаются моих, находят мочку уха, легко прикусывают ее, его рука прижимается к обнаженной спине под джемпе-ром, другая нежно гладит шею, скользит, оттянув ворот, по груди. Меня бьет крупная дрожь. В его поцелуе нет настойчивости, губы просто гладят мои, язык мимоходом касается уголка рта. Это приводит меня в неистовство, взвинчивая нервы нереальностью происходящего и желанием поймать ускользающие ласки. Руки непроизвольно крепче прижимают его голову и он, наконец, целует меня долго-долго, с нарастающей страстью, но так же бережно. И лишь когда джем-пер скользит вверх и обе Сашины руки опускаются на грудь, я чувствую, как кровь начинает бешено стучать в висках, захлебываюсь в остром наслаждении от прикосновения его ищущих губ и это приводит меня в чувство. Отталкивая его и натягивая джемпер, я дрожащим голосом умоляю:
-Саша, уйди! Оставь меня. Ну пожалуйста! Я так не могу. Извини.
Мы сидим в разных углах дивана, приходя в себя.
-Ты хочешь, чтобы я уехал?
-Да. Саша, прости, но я тебя боюсь. То, что ты сейчас сделал - это потря-сающе. Кто тебя научил?! Я боюсь, что не устою, но я этого не хочу, Ты ведь понимаешь, что я могла бы сейчас уступить, но никогда уже мы не были бы так близки, как все эти годы. Ты можешь выбирать - но потом ничего не требуй и не обижайся. Как любовник ты мне не нужен, второй раз ты меня не получишь и больше не увидишь.
Я замечаю, что он непроизвольно делает ко мне движение и тут же зами-рает.
-Я понял, Бетси. Я слишком тебя люблю и не хочу потерять.
-Спасибо, я рада. Иначе ты поставил бы меня в очень трудное положение.
-Почему, ты можешь объяснить?
-Да, тебе это должно быть интересно, как специалисту. Ты действовал сейчас, как опытный соблазнитель, сознательно или интуитивно ты выбрал са-мый верный способ заставить чувственность отключить разум, и с более моло-дой и неопытной девушкой так бы и получилось. Но ты для меня всегда был не только мальчиком, но и приемным сыном. И в сознании абсолютное неприятие отношений, выходящих за рамки родственных, дает слишком острое противо-речие с желанием тела.
-Но ведь у нас никогда не было родственных отношений. Бетси, ты все еще надеешься? - но увидев слезы в моих глазах, он переводит разговор на дру-гое.
-Значит, я уеду. Но я буду часто приезжать. Может, позже ты передума-ешь? Если ты хочешь, чтобы дети были счастливы...
-Саша, это похоже на шантаж. Но я знаю, что ты любишь их, - я замолкаю, но потом начинаю говорить опять, - У меня сейчас самый тяжелый период. Я любила Колю... Ты знаешь, как. Но наша последняя встреча, как паровой каток, сломала все. Я не придала значения его женитьбе, это ничего не значило для меня. Я знала, что просто он упорно хотел заставить меня устроить жизнь без него. Но в последний приезд я вдруг обнаружила, что он не хочет сохранить близость со мной, понимаешь, духовную близость. Он спал со мной, как с про-ституткой. Больше двадцати лет мы понимали друг друга без слов. Мы жили в разных городах, разных странах, но мы были как единое целое. Я тосковала по его телу, но душа его всегда была со мной. И вдруг я поняла, что он ушел от меня, он замкнулся и доступа туда, к нему, нет. Я не знаю, как жить дальше. Мне нужно учиться жить без него. Но это как научиться дышать не кислородом, а фтором. Это уже сейчас разъедает меня изнутри. Когда-нибудь, наверное, я успокоюсь, может, подумаю о своем будущем...
-Я буду ждать, Бетси. Вспомни тогда обо мне.
-Саша, лучше будет, если ты оставишь надежду на это. Когда придет это время, останки опознать будет трудно, - я подхожу к нему и обнимаю, - Прости меня. Я хотела стать тебе второй матерью, но у меня не получилось, как и мно-гое другое в жизни. Я принесла тебе страдания, а ведь все отдала бы, чтобы ты был счастлив. Я оказалась плохой матерью.
-Бетси, я обожаю тебя. Лучше тебя нет никого на свете. А я даже не могу сделать твою жизнь счастливой!
-Саша, сделай счастливой свою жизнь - и мне будет легче.
-Я счастлив рядом с тобой, ты люби меня хотя бы как сына.
-Я всегда любила тебя, даже больше, чем эклеры!
-Бетси!!
Мы стоим, обнявшись, и на какой-то миг я ощущаю, что рядом со мной прежний Сашка. Я легко отталкиваю его:
-Иди!
Через день я провожаю Сашу в Ленинград, дав ему тысячу поручений.
-Я тебе так завидую, Саша. Как бы я хотела уехать с тобой. Боже, как я тоскую по дому!
-Мы постараемся что-нибудь сделать, Бетси. И я скоро приеду. И привезу отца, хочешь?
Я молча смотрю на него. Прощание Саши с детьми было трогательным. Алик пока не понимал, что из его жизни уходит еще один близкий человек, для него расставания не приобрели еще рокового ощущения потери, но Алиса, моя умненькая и душевно чуткая девочка, переживала отъезд Саши, как трагедию. Она не отходила от него ни на шаг последние дни, а перед тем, как ехать в аэро-порт, она вдруг предложила Саше взять с собой Джуззи:
-Тебе не будет так скучно без нас!
Это была самая большая жертва, какую она могла принести. Саша поднял на меня глаза, в которых стояли невыплаканные слезы..
-Алиса, спасибо, что ты не додумалась предложить мне взять, чтобы не скучать, с собой маму. От такого подарка я бы не смог отказаться! Видишь ли, я сразу уеду работать в Армению. Джуззи будет там очень неуютно, так что пусть уж живет с тобой. Играй с ней за меня тоже. И не забывайте меня. Расти быст-рее, тогда я приеду и женюсь на тебе!
-Саша не забивай ей голову!
В аэропорту он смотрит на меня таким тоскующим взглядом, что я обни-маю его сама и целую. Мы долго стоим так, обнявшись, пока к нам не подходит стюардесса.
-Мистер Румянцев, пора! Пройдите в самолет.
-Бетси, ты так ничего и не передала отцу. Что ему сказать?
-Иди уж, Саша! Ничего не говори, - я отворачиваюсь и спешу к стоянке такси.
Мне очень не хочется оставлять Алису в Лондоне одну, но у нее начина-ются занятия в школе, да и миссис Лейдж отлично за ней присматривает. Мы с Аликом улетаем в Рим, и я начинаю озвучивать картину. На этот раз Витторио, зная мою требовательность, не торопит меня, и я часами сижу в студии, произ-нося одни и те же фразы. Зашедший однажды в студию Витторио слушает это некоторое время, а потом подсаживается ко мне.
-Лиза, что с тобой происходит? Что-то не так, но я не могу уловить. Ты или так невероятно счастлива, что замкнулась в своем благополучии, или так несчастна, что все чувства сгорели и осталась одна пустота.
-Как ты хорошо сказал! Да, для окружающих эффект в обоих случаях оди-наков.
-Жизнь с твоей сестрой сделала из меня философа. Вы, русские женщины, одни погружены в анализ души. Такие нюансы чувств недоступны остальным, они их просто не интересуют. Причем эти чувства чаще всего не секс. Это каса-ется морали, этики, религии. Меня это ошеломляло в первое время, а теперь я заразился этим сам, мне это очень помогает в работе. Ведь недаром все выдаю-щиеся творцы в Европе имели русских жен - и Дали, и Пикассо, и Элюар, и Роллан. Мне, конечно, до них далеко... Да, так какой вариант тебе сейчас бли-же?
-Второй.
-Все так плохо?
-Все безнадежно. Не думай об этом, это уже не изменить. Это пожар третьей степени, после него остается пепел и обгорелый остов. Не знаю, смогу ли я после этого играть? Но писать уже - нет. Буду преподавать филологию и растить детей.
-Лиза, помнишь Дельфы?
-Я помню, что я там была в самый страшный для себя день. Остальное я сыграла в кино, и это уже забылось.
-Лиза, вспомни, у тебя будут еще счастье и любовь! Ведь ты любимица Афродиты. Мне очень этого хочется!
-Спасибо, Витторио, но я уже не жду ничего хорошего.
-Может, тебе выйти замуж или завести нового любовника? Ты ведь мо-жешь выбрать любого. Леди Ферндейл может стать графиней или даже герцо-гиней.
-Нет, поздно. Ты знаешь, что я была замужем три раза? Сколько же можно выходить не за тех?
-Лиза, я знаю твою историю, я знаю о твоей любви. Ну, хочешь, я заявлю наш фильм на Московский кинофестиваль и нас обязаны будут впустить? Или за тебя похлопочут из Ватикана?
-Витторио, что, очень заметно, что я на грани?
-Да нет, посторонним, конечно, не понять, но я-то тебя знаю пять лет - твой голос, твои жесты, твои глаза - особенно глаза и вот какая-то трещинка в голосе... Лиза, а что Джек, почему вы не вместе, ведь он так тебя любил?
-Он женится. Сколько может вынести один мужчина?! Есть ведь предел.
Я вдруг замираю, закрыв глаза, так бьют по нервам вырвавшиеся слова. Другое лицо стоит у меня перед глазами. У каждого мужчины есть свой предел. Боже, ну почему его нет у меня! Витторио обнимает меня, и мы долго сидим так, он поглаживает меня по спине.
-Давай работать дальше, - наконец говорю я, выпрямляясь.
Когда фильм озвучен, прошу показать его мне, ждать первый просмотр я не могу, спешу к Алисе. Мы смотрим фильм вчетвером: Витторио, продюсер и мы с сестрой. Назвать его мы решили “Лабиринт”. Я сижу рядом с сестрой, и она в понравившихся местах сжимает мне руку. Когда экран гаснет, продюсер говорит растерянно:
-Вы сделали шедевр, но вы разорили меня. Это элитарное кино и денег оно нам не принесет.
-Посмотрим, - упрямо говорит Витторио, - но ты, Лиза - беллиссима. Зая-вим его прямо на Каннский фестиваль? Во Франции это должно иметь успех.
-Лизочка, это лучше романа! - шепчет сестра.
-Ну конечно, - смеюсь я, - ведь это сделал твой муж! Но снято действи-тельно замечательно. Сцена в Дельфах - это фантастика. Ты - гений! - и я креп-ко целую Витторио.
Вечером мы сидим с сестрой в ее просторной и современной гостиной, Алика я уложила спать.
-Что ты будешь теперь делать? - спрашивает сестра.
-Растить детей. Алису нужно учить музыке. У девочки есть слух и она ин-тересуется оперой. Все время забываю, что она дочь Ива, и мне часто кажется, что она от Алекса унаследовала музыкальный дар.
-А ты сама?
-Я? Знаешь, мне кажется, я переживу это. Сейчас мне очень плохо, но я переживу. Саша бы сказал, что возможности нашей психики безграничны. Я думаю, что через какое-то время я выйду замуж. За спокойного и сдержанного человека, который не будет лезть мне в душу. Я хочу преподавать, хорошо бы в Оксфорде. Молодость прошла, теперь все будет по-другому. Найду себе какого-нибудь профессора из Оксфорда и буду предаваться благоразумным супруже-ским радостям.
-Всегда ненавидела слово “супружеский”, “супруг”. У тебя был когда-нибудь супруг?
-Нет. Наверное, пришла пора. Мужем мне мог быть только один человек... А супруг - да взять хоть каноника Фаулза. Приезжай ко мне, я вас познакомлю. Очаровательный человек. Светлана говорит - влюблен в меня. Он будет мне и другом.
-А ты, ты влюблена в него?
-Ах, о чем ты говоришь! У меня сейчас одна мечта - побывать дома. Ты не представляешь, как я тоскую! Домой хочется - волком бы завыла. Помнишь Цветаеву? Мы эти стихи оценить тогда не могли, это нам было недоступно:
Тоска по родине! Давно
Разоблаченная морока!
Мне совершенно все равно -
Где совершенно одинокой
Быть...
Понимаешь, она была здесь одинокой. Никто нас не может так понять, как дома. Помнишь, как мы сидели как-то на закате на берегу в Гурзуфе, и сзади кто-то стал читать стихи?
-“Это было у моря, где ажурная пена...” - подхватывает сестра, улыбаясь, - и что за очаровательный старик это читал! Он был похож на героя романа, с бо-родкой и тросточкой. И помнишь, что он нам тогда сказал?
-Что орда нахлынула и уйдет, а королева все живет в башне замка. Я тогда не поняла его. Теперь понимаю. Культура и мироощущение Серебряного века остаются в нас жить невостребованными, но ждут своего часа. Мы должны со-хранить их и, может быть, идти дальше, опираясь на это богатство. Плевелы разносит ветер, а зерно сохранится и прорастет. Но разве мы извне можем что-то сделать? Нужно жить там...
-А помнишь, как мы ходили на лыжах? - внезапно вспоминает сестра, - И в марте поднимались на самую высокую сопку, чтобы посмотреть на первое солнце после полярной зимы.
-Да, - подхватываю я, - Это было удивительно: первый луч, первая полос-ка, такая алая между белым снегом и серым небом. У меня это каждый год вы-зывало в душе такой восторг и облегчение, как у первобытных людей: солнце вернулось и снова будет весна и лето.
-А помнишь праздник Проводов Зимы? Какие пекли блины на площади, где шло гулянье? Я таких вкусных никогда больше не ела. Край весь в дыроч-ках, как кружевной, и хрустел, а сам блин был пышным и мягким. И обязатель-ные танцы прямо на снегу, в шубах. “Арабское танго”, помнишь? И мы все тан-цевали! Нам было весело, потому что мы были молоды?
-Да нет, тогда в праздник все искренне веселились. А белые ночи у нас в Ленинграде, помнишь? Однажды мы поехали с последним катером в Петер-гоф... - я запнулась.
-С Колей? - тихо подсказывает сестра.
-Да, мы поехали с Колей в Петергоф, чтобы посмотреть, как утром встает солнце над заливом, и не сообразили, что в Петергофе солнце встает над пар-ком. Мы всю ночь провели в парке, - я на минуту замолкаю и сглатываю, пото-му что у меня перед глазами встает, как именно мы провели эту ночь, - а перед утром задремали в беседке и вдруг просыпаемся от шума. Небо все в тучах - от-куда только взялись! - и такой дождь стучит по листьям, по крыше беседки, а у нас нет зонта. Потом тучи начали уходить в сторону залива, и вдруг над двор-цом открылось солнце, и сияющая граница, за которой в дожде мы стояли, стала продвигаться к нам. Первый луч упал на “Самсона” и так засверкал в золоте! В этот момент включили фонтан, и столб воды стал расти, словно хотел дотянуть-ся до солнца. Это было потрясающе. Мы обернулись к набережной, а она еще была в серой дымке. Всю обратную дорогу мы проспали, и матрос будил нас у пристани Эрмитажа.
-Лиза, - осторожно спрашивает сестра, - а с другими, уже здесь, у тебя бы-ли такие воспоминания, когда то, что ты была не одна, стократно увеличивало остроту восприятия окружающего?
-Да, с Джеком мы были зимой в Альпах, и я помню ночное небо над снеж-ными вершинами. И Венеция - вся только с ним, особенно осенью и зимой. Бы-ло потрясающе красиво, все нежно-пастельных тонов, и мы были вдвоем, слов-но в необитаемом городе. С Ивом - летние альпийские луга, но с ним - не так. Он не умел молчать. С Алексом - зеленые холмы вокруг Фернгрин и наш сад, лилии и ирисы у пруда. Но одно из самых первых и сильных впечатлений тако-го рода - это Гурзуф с Сергеем. Там была одна бухточка и островок посередине, как в “Бегущей по волнам”. Это было волшебное зрелище. Там на камнях мы так любили друг друга, как нигде больше!
-Как, и вы?! - поражена сестра.
-Ты помнишь это место?
-Ну конечно! Ты права, это было волшебство! Мы тоже приходили туда. В сторону Аю-Дага, да?
Мы замолкаем, вспоминая прошлое, потом она говорит:
-Лиза, не выходи замуж за нелюбимого человека, ты потом пожалеешь об этом! Я прошу тебя, не губи свою душу. Есть женщины, которые справляются с этим, но не ты. Обещаешь? - и спрашивает уже совсем другим тоном, - Хочешь, посмотрим еще раз “Ностальгию” Тарковского ?
Я возвращаюсь в Лондон и окунаюсь в домашнее хозяйство, проводя поч-ти все свободное время с детьми, дела фонда занимают остальное время. Сей-час, когда выходит фильм, я должна выжать из интереса публики и прессы все возможные выгоды. Мы теперь очень часто видимся с Мэтом Фаулзом, у меня действительно создается впечатление, что он ищет со мной встреч. Кроме дело-вых вопросов, мы все больше беседуем на отвлеченные темы. Когда Мэт воз-вращается из поездки в Союз, он до полуночи рассказывает мне об увиденном. Он побывал в клиниках Москвы и Ленинграда, встречался с врачами и родите-лями больных и выздоравливающих детей и виделся с Колей, чтобы обсудить перспективы торговли картинами в пользу фонда. Я не хотела, чтобы Мэт понял мою особую заинтересованность в последнем вопросе. Терпеливо я выслушала его доклад и восхищение страной и людьми, с которыми ему пришлось общать-ся, недоумение по поводу реакции чиновников, волокиты с оформлением неко-торых документов, рассказ об общественной организации, помогающей работе фонда. Ее возглавлял Митя, весной он с семьей должен привезти группу детей на очередную диагностику. И вот наконец Мэт начинает рассказывать о Коле. Он описывает его Салон, художников, с которыми он там познакомился, расска-зывает о планах дальнейшего сотрудничества.
-Мэт, вы думаете, что этот Салон может существовать, как финансовое предприятие? Показалось ли вам, что это удачное вложение денег?
-Вы хотите вложить деньги в такое предприятие?
-Видите ли, этот Салон - фактически мой. Но прибыль меня не волнует. Вернее, если он выполняет функции поставщика для нашего фонда, то этого достаточно, но меня интересует, как он работает на внутреннем рынке. Эта часть дохода принадлежит мистеру Румянцеву.
-Мне показалось, что этот Салон - скорее клуб, чем коммерческий мага-зин, но мне понравился безукоризненный вкус, с которым подобрана экспози-ция, и пока я там находился, я видел много посетителей, - он замечает мою до-вольную улыбку, - Элизабет, я догадываюсь, что вы знакомы с хозяином?
-Вы правы, - сгоняю я невольную улыбку, - это мой друг детства, мы зна-комы больше двадцати лет. Расскажите мне еще о Румянцеве. Как вы думаете, он счастлив? - голос мой предательски дрогнул, но я спросила это с непрони-цаемым лицом.
-Элизабет, скажите, вас связывает не только дружба? - Я смотрю на него, изумленная вопросом, он всегда был таким сдержанным! - Вы простите мне мою бестактность, я попытаюсь объяснить. Мистер Румянцев задал мне этот же вопрос и с точно такой же интонацией, но у вас оказалась лучше выдержка, у него при этом кроме голоса дрогнуло что-то в лице. Когда он меня о вас спро-сил, я удивился: кто я такой, чтобы быть информированным о вашем личном счастье, и почему он этим интересуется! Но теперь я убежден, что есть ситуа-ции, в которых хочется услышать о человеке из любых источников. О дорогом человеке, вы понимаете?
-Мэт, я хотела вам рассказать это в любом случае, - со вздохом говорю я, - Мне показалось, что ваш интерес ко мне выходит за рамки фонда. Ведь так? - я вижу его изумленное лицо, - Вы шокированы моей откровенностью? Быть мо-жет, я ошибаюсь?
-Нет, вы не ошибаетесь, но я не ожидал, что вы сами заговорите об этом. Я действительно тешу себя надеждой, что наши отношения могут принести мне... - он обрывает фразу, - Простите, продолжайте, пожалуйста.
-Так вот, я хотела бы рассказать вам некоторые факты о себе, мне кажется, вы должны знать их. Так будет лучше. Я действительно знакома с Румянцевым больше 20 лет. Он отец Алика, - выкладываю Мэту нашу историю и словно за-ново переживаю всю жизнь, не замечая, что начинаю счастливо улыбаться.
-Вы его любите?
-Он недавно женился, - пожимаю я плечами с безразличным видом.
-Но вы остались одинокой.
Не буду я объяснять Мэту, почему цеплялась за свободу, как надеялась, что смогу получить его. Все пошло прахом, так что ж теперь слезы лить. При-ходится рассказать и о завещании Алекса.
-Если кто-нибудь решит взять меня в жены, то возьмет нищей, потому что все деньги Алекса перейдут Алисе, а все, что я зарабатываю сама, уходит в фонд.
-Это самая незначительная информация из той, что я получил. Мне надо все это обдумать. Вы разрешите прийти к вам завтра?
-Да, конечно, Мэт. Но вы ведь так и не ответили на мой вопрос: он кажет-ся счастливым?
-Он показался мне счастливым после того, как я сказал, что у вас и детей все благополучно.
-Спасибо. Я жду вас завтра.
На следующий день каноник Фаулз приходит, когда мы с детьми собира-емся идти гулять в Гайд-парк. Он извиняется, что не согласовал время визита и спрашивает, можно ли ему пойти гулять с нами. Мы молча ходим по аллеям парка, освещенным мартовским солнцем, и наблюдаем, как Алиса и Алик игра-ют с Джуззи на лужайке в мяч.
-У вас прелестные дети, - Мэт надолго замолкает, - Элизабет, из ваших слов вчера я понял, что мои чувства к вам не составляют тайны. И когда я но-чью обдумывал все, что вы мне сказали и не сказали, мне стало страшно от того, что было скрыто за вашим намеком на причину, по которой я должен знать о вас некоторые подробности. Словно вы уверены, что сделка между нами оче-видна и вы хотите заранее внести некоторые уточнения. Это меня ранило. Я по-нимаю, конечно, что рядом с вами я выгляжу сухим и педантичным человеком и всегда буду казаться пуританином, но вы не дали мне возможности выразить мои чувства так, как бы мне хотелось. Я хотел бы вам доказать, что я такой же мужчина, как и герои ваших фильмов и романов, но видимо слишком боялся показаться смешным. Сейчас же я хотел бы в первую очередь предложить вам свою помощь и дружбу.
-Спасибо, Мэт.
-Кстати, я подумал, что мог бы попытаться помочь вам получить визу на посещение Ленинграда. У меня есть родственник, который работает в аппарате премьер-министра.
-Это было бы замечательно. Вы не представляете, как я тоскую по дому. Я так давно не видела родителей. И мой сын ни разу не был на родине.
-Он видел своего отца?
-Всего несколько раз.
-Элизабет, из того, что вы вчера заговорили со мной о моих чувствах, можно сделать вывод, что вы не надеетесь выйти замуж за мистера Румянцева. Вы допускаете мысль, что возможен другой брак, который принесет вам новую жизнь?
-Я много думала об этом в Риме и решила, что для меня это наилучший выход из ситуации. Только глупцы желают то, что не могут получить. Я глупа, но в состоянии все же понять тщету таких желаний.
-И вы подумали обо мне? Я благодарю вас за это. Но, поскольку мне пер-вый раз делают предложение вступить в брак, я, как молоденькая и кокетливая девушка, имею право прошептать, зардевшись: “я подумаю!” - и думать доволь-но долго. Я должен вернуть себе самоуважение и достоинство мужчины. Я буду долго ухаживать за вами, - Мэт подносит мою руку к губам, и я убеждаю себя, что у нас все будет отлично. К черту любовь!
День бежит за днем, заполненные будничной работой. В конце весны приезжают Митя с Наташей и привозят восемь детей для повторного лечения и отдыха. Почти сразу же Витторио вызывает меня на фестиваль во Францию. Выручает Мэт. Он организует в Оксфордском университете группу студентов-добровольцев, изучающих русский язык, для занятий с детьми. Алиса и Алик тоже все время с ними. Студенты обожают Алису, восхищенные ее знанием языков. Теперь она по-русски и по-английски говорит одинаково свободно, по-итальянски - вполне прилично и зимой стала учить французский. Студенты-филологи болтают с ней целыми днями, и наш дом напоминает Вавилон разно-язычным гомоном. Алик, путаясь у всех под ногами, тоже вносит свою лепту, мешая русские и английские слова.
В последний день перед отлетом во Францию Мэт приглашает меня про-вести с ним вечер в Ковент Гарден и поужинать в ресторане. Для фестиваля я купила себе очень изысканное платье “от кутюр” и решила обновить его. За-ехавший за мной Мэт был потрясен моим видом.
-Это генеральная репетиция перед фестивалем, - улыбнулась я, - Возмож-но, что вы окажетесь единственным, кто оценит меня. Я не ожидала успеха “Жизели”, тем приятней было признание, теперь же мне необходим успех из коммерческих соображений - и я думаю, что на этот раз фильм провалится.
-Я так его еще и не видел, но верю, что все, что вы делаете - блестяще!
-Я привезу вам копию. Что мы будем слушать сегодня?
-“Отелло” Верди.
-Ну что ж, поехали, - обреченно вздыхаю я.
-Как вы думаете, Мэт, ревность - это национальная черта? Почему Шек-спир выбирает столь экзотическую пару? - спрашиваю я в антракте.
-Я думаю, ревнивцы есть везде, но способ выражения ревности зависит от географической широты, климата и темперамента народа. Там, где англичанин будет изводить жену мелочными придирками и нравоучениями, испанец уст-роит пламенный скандал с театральными эффектами. И еще мне кажется, что ревность и способ ее выражения зависят от личности того, кого ревнуешь. Рев-ность тем сильней, чем ярче объект ревности. Хорошо, что я не особенно рев-нив, вас я бы ревновал безумно.
-Раньше я думала, что ревность порождена чувством неполноценности: ревнуют к личности, его превосходящей, или ревнуют незаурядную личность. Но на собственном опыте я убедилась, что это не всегда соответствует истине. Когда я была замужем за патологически ревнивым человеком, я не могла найти ни одного оправдания его вспышкам. Он был красив, талантлив, богат и вели-колепный любовник. И я была верна ему. До определенного времени. Для меня это самое загадочное чувство.
-Ну, как мужчина - мужчину я его понимаю.
-От последствий его ревности я лечилась в клинике нервных болезней.
-Простите, моя попытка сделать комплимент неудачна. Возвращаясь к Шекспиру, могу только сказать свое понимание трагедии. Я думаю, что это во-обще не ревность. Отелло не надеялся, что такая великолепная женщина полю-бит его, поэтому его восхищение и святая вера в ее невероятную любовь вдруг были грубо разрушены ее обманом - он ведь поверил клевете. И он просто по-считал, что жить такое чудовище, каким она оказалась в его глазах, не должно. Это оскорбительно и противно разуму и Богу.
-Да, это мне понятно. Как жаль, что мы не можем спросить у Шекспира, так ли это, да?
-Этим он и привлекает, сохраняя свои загадки не один век. Вы любите Шекспира?
-Да, очень, с детства. “Гамлета” я стараюсь смотреть в каждой новой по-становке. Невероятно интересно сравнивать. Это так обогащает. И еще я с дет-ства люблю комедии - “Двенадцатую ночь”, “Много шума из ничего”... Это мне ужасно нравится!
-У нас с вами одинаковые вкусы, мне это приятно.
После спектакля мы ужинаем в ресторане, я так давно не получала от это-го удовольствия. Мэт всерьез держит слово и ухаживает за мной. Он оказывает-ся очаровательным партнером: блестящий ум и образованность чудесно допол-няются чувством юмора. В этот вечер я действительно отдыхаю. На следующий день я уже окунаюсь в суету фестиваля. Пока идут просмотры, мы с Витторио и продюсером встречаемся с нужными людьми, пытаясь подороже продать наш фильм. Я же стараюсь увеличить сумму отчислений в фонд. Бесконечные ком-мерческие разговоры утомляют. К заключительному дню мне удается добиться значительных результатов. Витторио пытается заранее узнать нашу судьбу, но ждать приходится до последнего момента. Ну что ж, результат не так плох: фильм получил специальный приз жюри, я, как сценарист - приз прессы и мы с Жаном-Луи Вернье - призы за лучшее исполнение главных ролей. Большой приз получил голливудский фильм. После награждения я с радостью понимаю, что фонд наш получит неплохие деньги.
Домой я возвращаюсь с триумфом. Переизданный роман “Разум и чувст-ва” я часами подписываю для распродажи. Опять начинаются аукционы. В это время взлетают цены на картины, которые я продаю собственноручно. Журна-листы пишут несколько статей обо мне, рассказывая о фонде и живописуя мои вклады в него. Я занята целыми днями, выбрав только время слетать с детьми к сестре на Джильо на две недели. Полежать на пляже, ни о чем не думая – заме-чательно. Но Господи, как мне тошно иногда от этого вечно лазурного моря и солнечных итальянских красот!
Внезапно в начале августа я получаю приглашение из советского посоль-ства. С бьющимся сердцем прихожу в назначенное время на прием к послу и получаю наконец заверение, что правительство будет счастливо видеть меня в Москве в начале сентября. Домой я приезжаю в сильном возбуждении, даже не могу заснуть без снотворного. Утром звоню Мэту и сообщаю новость таким счастливым голосом, что он смеется. Я, конечно, решаю взять с собой Алису и Алика и заранее оговариваю маршрут с обязательным посещением Ленинграда. Уже накануне отъезда я собираюсь с духом и звоню Коле, но не могу застать его, к телефону никто не подходит. Расстроенная, я прошу маму продолжать звонить ему и начинаю собираться домой. Эти последние дни перед отъездом для меня невыносимы. Я боюсь, что закроют визу, отменят разрешение, уже в Москве меня посадят в самолет и опять вышлют из страны. Все эти дни со мной был Мэт. Он помогал мне заказывать медикаменты, которые я должна была от-везти в детские больницы, медицинскую аппаратуру, которую удалось приобре-сти со скидками, успокаивал, когда я металась по дому, не в силах спокойно ждать вылета. На прощание Мэт впервые поцеловал меня в губы и сказал:
-Наше знакомство доставляет мне невыразимое удовольствие. Больше все-го я хотел бы, чтобы вы были счастливы. Я надеюсь, что эта поездка вам его принесет. Используйте все возможности и на этот раз думайте только о себе и о своем благе.
Я удивилась высокопарности и многозначительности сказанного, но не придаю этому значения.
-Спасибо, Мэт, за все, что вы делаете для меня. Верьте, что я ценю это. До встречи.
Я тоже целую его и чувствую, как его руки непроизвольно обнимают ме-ня. На виду у всего аэропорта каноник Фаулз целуется с женщиной, крепко прижав ее к себе.
-Я всегда рад видеть вас снова. До свидания! - он отрывается от меня не-сколько ошеломленный, но быстро берет себя в руки и говорит это своим обыч-ным мягким и доброжелательным тоном.
В самолете я едва успеваю отвечать на вопросы Алика и Алисы, интере-сующихся, где мы будем жить и что делать.
-Алиса, а ты помнишь, как ты жила в Москве и ездила в Ленинград к ба-бушке?
-Да, и к Коко. А он будет нас встречать?
-Не знаю, я не смогла до него дозвониться. Встречать нас будут дедушка и бабушка. Из Москвы мы поедем в Ленинград, мой родной город. Вы полюбите его обязательно, когда узнаете. Второго такого нет на всем свете.
-Так что же ты плачешь? - спрашивает Алик.
-Это от радости, Алик. Я ведь не была дома пять лет.
-Столько, сколько мне лет?
-Да, дорогой, как раз перед твоим рождением меня послали работать в Рим.
-А разве здесь у нас тоже есть дом, как в Лондоне? И в Фернгрине?
-Нет, - смеюсь я, - здесь у меня только маленькая квартирка, всего одна комната. Мы будем жить у бабушки, но там тоже тесновато. Вы будете спать в одной комнате с Алисой.
-Как здорово! - восхищается Алик.
В Москве мы останавливаемся в гостинице “Россия”, в которой шестна-дцать лет назад я жила с Сергеем. Я заказала еще из Лондона номера с видом на Храм Василия Блаженного и Алик сразу же прилип к окну, рассматривая разно-цветные купола. Мои родители с восторгом знакомятся с внуками, Алису они помнят совсем крошкой, Алика мама видела годовалым в Риме и теперь они все вчетвером разглядывают друг друга.
-Как все-таки Алик похож на отца! - замечает мама.
-Ты так и не дозвонилась до Коли?
-Нет, Лиза, он уехал по делам в Новгород. Саши тоже нет.
-Саша, наверное, в Армении, работает с детьми. Мне не верится, что я до-ма! Мне все еще не верится!
На другой день у меня назначен официальный прием у министра здраво-охранения. Часть привезенных медикаментов я должна передать московской детской клинике, где лечатся облученные дети. Меня предупреждают, что со-провождать меня будет жена Горбачева. Ну что ж, она, в отличие от предыду-щих первых дам, очень приятная женщина. Министру я пообещала, что про-должу благотворительную деятельность и попросила помочь с беспрепятствен-ным въездом в страну по делам Фонда. С помпой правительственный кортеж отправляется в клинику. Нас сопровождают телерепортеры. Вечером в новостях дают сюжет о нашем посещении. Меня называют популярной на Западе писа-тельницей и киноактрисой, о том, что я русская - ни слова. Получить помощь от английской леди, имеющей несколько книг и премию “Сезар”, наверное шикар-ней, чем от своих соотечественников, переживающих аварию, как личную тра-гедию. Ну, Бог с ними, но может теперь мне не будут чинить препятствий, я по дороге поговорила об этом с мадам Горбачевой. Когда нас представляли друг другу, сложилась забавная ситуация. Меня представляют, как леди Ферндейл, ее - просто Раисой Максимовной Горбачевой. Прежде, чем обратиться к ней, я ко-леблюсь несколько секунд. Назвать ее просто миссис Горбачева, как называют ее у нас в прессе - неудобно, она все-таки выше меня по субординации, поэтому я обращаюсь к ней: мадам Горбачева. Простенько и со вкусом! Она сочувствен-но выслушала сокращенный вариант моей истории и обещала помочь с беспре-пятственным въездом.
Дела мои в Москве закончены, и мы едем наконец домой. Митя с другими родителями устраивают трогательную встречу. Когда наша “Красная Стрела” подходит к перрону, толпа народа машет мне букетами цветов. Алису и Алика тут же окружают дети, все вокруг друг друга знают. Сколько же у меня перебы-вало человек? Мне даже не сосчитать, но лечилось около двадцати детей, с па-пами, мамами, даже бабушками и дедушками - это оказалось солидной груп-пой. Здесь тоже было телевидение, его пригласил Митя, они подошли ко мне и попросили разрешения снять большой сюжет о нашем фонде и обо мне. Муж-чины, имеющие машины, наперебой предлагают возить меня сколько нужно будет и куда мы захотим. Я пытаюсь отказаться, собираясь взять машину на-прокат в консульстве, но Митя шепчет:
-Ты с ума сошла, Лиза, они смертельно обидятся, соглашайся.
Каждый день теперь у нашего подъезда дежурит машина, готовая везти меня в любую точку города, а квартира полна цветов и фруктов, все, что растет на дачах, везут нам в подарок. В Москве я сделала глупость, отправив весь груз в Ленинградский фонд родителей. Теперь мы с Митей несколько дней оббиваем пороги таможенного управления, пока я не обещаю в сердцах, позвонить Горба-чевой, с которой вручала первую половину груза в Москве. Не знаю, сработало это или нет, но нам пообещали через неделю все выдать.
-Лиза, что ты такая нервная, дерганная? Что случилось?
-Ничего, Митя, не случилось, об том и печаль.
-А все-таки?
-Коли нет. Хотела его увидеть последний раз.
-Почему последний? Теперь тебя будут пускать к нам.
-Я решила выйти замуж, Митя. За Мэта Фаулза, ты его знаешь, из Окс-форда.
-Лиза, ты с ума сошла? Ты что, любишь его?
-В моем-то возрасте?! Какая любовь...
-Лиза, опомнись! Как ты можешь! Вы уже пережили самое трудное. Ты знаешь, мы познакомились с твоим Колей, правда, не подружились - он к себе близко не подпускает, но теперь я о нем кое-что знаю. Во-первых то, что он те-бя любит, как одержимый. И еще, почему он не мог к тебе выехать. Он и здесь-то еле удержался. У него были крупные неприятности с КГБ. Были здесь такие художники, их держали под колпаком, кончилось трагически, один оказался в психушке, другой якобы покончил с собой. Румянцев был с ними очень близок, кроме того, собирал подписи в их защиту, хлопотал, чтобы их выпустили за границу. Кончилось все это плохо. Румянцеву пришлось уйти из Русского музея и потом он стал невыездным.
-Я догадывалась об этом. Но ведь он женат, Митя!
-Даже если это так, ты теперь здесь и Алик ваш тоже. Все еще будет хо-рошо. Сходи в его Салон. Пойдем вместе, там ты узнаешь, где он.
Мы едем на Невский и в переулке находим вывеску. Да, Мэт был прав, картины собраны отличные и интерьер очень изысканный - бездна вкуса. Когда мы все осматриваем, я спрашиваю у молодой женщины, которая водила нас по двум просторным залам, давая пояснения и называя цены, где можно найти Ру-мянцева. Она вызывает другую сотрудницу, постарше, и вдруг я узнаю джем-пер, который покупала с Колей в Париже для подарка “одной знакомой”. Наде-юсь, что на лице у меня ничего не отразилось, потому что я поняла - это и есть Колина жена. Тут я сделала большую глупость. Женщины, когда чувствуют ревность, способны на самые нелогичные поступки, а я вдруг почувствовала, как меня захлестнула волна. Вот та женщина, которая получает мои ласки и по-целуи!
-Вы искали Румянцева? Для чего он вам нужен? Я все могу вам объяснить.
-Я хотела бы ознакомиться с отчетностью и бухгалтерией Салона.
-А вы, собственно, кто?
-А я, собственно, владелица этого Салона. Компания “Пикчерз интер-нешнлз” принадлежит мне.
-У вас есть документы, подтверждающие это?
-Безусловно. Вот они. Меня зовут Элизабет Ферндейл.
-Бетси? - ее тон мне непонятен, скорее удивление.
-Леди Ферндейл, - поправляю я противным голосом, но она уже ведет ме-ня в кабинет и любезно достает из сейфа кипы документов. Я останавливаю ее.
-Я хотела бы, чтобы отчитался Румянцев. Я пыталась звонить ему из Лон-дона, из Москвы, и здесь я уже четыре дня. Где он?
-Он уехал на неделю в Новгород по делам и решил взять еще неделю от-пуска, он работает без отдыха уже второй год.
-Жаль. Я не знаю, долго ли еще пробуду здесь.
-Но может, вам можно позвонить?
-Он знает, где меня найти.
Я уже жалею, что пришла и заговорила с ней таким тоном. Что я на нее взъелась? Что нам делить? И почему это я так стервозно стала подчеркивать свое превосходство? Ее превосходство надо мной очевидно и неоспоримо: она имеет мужа, которого я не смогла получить. Никогда бы не подумала, что спо-собна на такое. Да чем я отличаюсь от Ива?! Выйдя из Салона и устроившись рядом с Митей в машине, я сижу какое-то время, отупело глядя перед собой, а потом жалобно прошу:
-Обними меня, пожалуйста. Я зря сюда приехала. Пока мы не получили груз, может, я покажу детям город?
Три дня мы с Алисой и Аликом ездим по моим любимым и дорогим мес-там - на Васильевский, в Летний сад, в Петергоф. Начало сентября всегда было самым любимым временем года после белых ночей. Начинающие золотиться листья кленов в парках, нежаркое солнце на ярко синем небе, какого не бывает летом, и наконец такой знакомый и родной мелкий дождичек, зарядивший с ут-ра, так что пришлось отменить поездку в Павловск и просто покататься по го-роду, любуясь Исаакием, Медным всадником и мокнувшим под дождем верб-людом в садике у Адмиралтейства. Алиса с Аликом начинают спорить, какая колонна выше и красивей - на Трафальгарской площади в Лондоне или здесь, на Дворцовой, и я понимаю, что удивить, например, Алису Ленинградом нельзя, она видела и Рим, и Венецию, и Париж, и Лондон.
-Мамочка, какой красивый город, правда? И совсем не похож на другие, - вежливо восторгается Алиса.
-Правда, Алиса, он ни на что не похож. Другого такого нет, и он мне мно-го лет снился по ночам. Я его так люблю!
-А когда же приедет Коко? Почему его с нами нет? - спрашивает Алиса.
-А где Саша? - интересуется Алик.
-Саша работает далеко отсюда, в горах. Там было землетрясение и он те-перь помогает детишкам забыть это и не бояться.
-Когда я боялась темноты, он меня тоже научил не бояться.
-Да, Саша у нас молодец!
-Мамочка, почему он не может жить с нами? - капризно спрашивает Алик.
-Он уже взрослый, милый, и должен жить самостоятельно. Он женится и у него появятся дети, такие, как вы.
-Пусть он женится на мне, он обещал! - тут же вспоминает Алиса.
-Он пошутил, Алиса.
-Нет, он не шутил! Мама, он не шутил!
-Хорошо, котенок, подождем, когда ты вырастешь.
Наконец Митя радостно сообщает, что с грузом все в порядке. Все эти дни ко мне приезжала съемочная группа, снимая наши прогулки по городу и мои рассказы о жизни и о фонде, о моих фильмах и романах. Я даю им кассеты с фильмами, но сомневаюсь, что о “Жизели” будет что-нибудь сказано, ведь это фильм о русской эмигрантке. Но, как ни странно, именно это больше всего и привлекает режиссера. Еще я даю им фильм, снятый Витторио обо мне. Я про-шу только весь сюжет показать мне заранее. Мне обещают, что все сделают так, как я хочу.
Наконец, получив на таможне мой груз, мы с Митей в сопровождении съемочной группы телевидения везем его в клинику. Сначала я хотела взять с собой Алису, но потом решила, что больным детям лучше не видеть мою сы-тую, здоровую и хорошо одетую дочь. Быстро передав медикаменты и аппара-туру больничному начальству, мы заходим в палаты к детям. Я прошу главврача подготовить списки детей, в первую очередь нуждающихся в лечении за грани-цей. Показухи я не люблю, так что никаких конфет и игрушек я не привезла. Игрушки на Западе дорогие и на эти деньги можно купить сотни одноразовых шприцев. Мы идем с главврачом к выходу, составив списки необходимого для следующей отправки. И я и он понимаем, что наши врачи лечить умеют не хуже английских, но аспирином и йодом тут делу не поможешь.
Внезапно я вздрагиваю от видения бегущей ко мне знакомой фигуры и крика “Бетси!”, гулко громыхнувшего в большом и полутемном вестибюле. Я, забыв все, рвусь к нему, наши тела сталкиваются во встречном движении и за-мирают в самой тесной близости. Мы бурно дышим, словно бежали издалека, и как слепые молча гладим друг друга по лицу. Митя, подхватив главврача под руку, тактично отводит его в сторону, а мы так и стоим, не говоря ни слова, прижавшись всем телом и закрыв глаза. Наконец Коля отрывается от меня и, крепко взяв под руку, хриплым шепотом говорит: “Идем!”. Я, кивнув, огляды-ваюсь на Митю, но он машет мне рукой - идите, мол. Коля выводит меня из темного вестибюля в яркость осеннего дня и сажает в машину. Там мы опять надолго замираем в поцелуе, но он все же, имея в отличие от меня, все на свете разом забывшей, какую-то цель, наконец заводит машину и мы мчимся через Литейный мост и по набережной, мимо Летнего сада, Эрмитажа, к Исаакию и дальше. Схватив за руку, Коля стремительно ведет меня через вестибюль, по лестнице Дворца Бракосочетаний и, встав перед дамой за огромным письмен-ным столом, поворачивается ко мне:
-У тебя документы с собой?
Я киваю и достаю из сумки все, что у меня есть: британский паспорт, во-дительские права, документы на детей, страховые полисы, удостоверение пред-седателя фонда, кредитные карты и чековую книжку. Действую я, как заколдо-ванная, покорно выполняя все, что он просит.
-Заполните заявления, разборчиво и на русском языке, - подает бланки за-явлений дама, скользнув по мне любопытным взглядом.
Тут я, слегка придя в себя, цепляюсь за Колину руку, которую он протянул за бланками и отчаянно восклицаю:
-Но ведь ты женат!
-Бетси, дурочка, как я могу быть женатым не на тебе!!! - слышу я в ответ, ошеломленно замираю, а потом со всего размаха отвешиваю такую пощечину, что голова его откидывается назад. Коля со смехом обнимает меня, прижав обе руки, уже готовые снова ударить.
-Так вы будете вступать в брак? - с интересом спрашивает дама.
-Ну конечно! - говорим мы хором и садимся заполнять заявления.
Выйдя на набережную и рухнув на сидение машины, я начинаю безудерж-но рыдать, моему самообладанию пришел конец.
-Бетси, ну что ты, дорогая, любимая моя, все закончилось, все теперь хо-рошо! - обнимая меня, уговаривает Коля.
Но я отталкиваю его и колочу руками по лицу, плечам, по груди, захлебы-ваясь от плача. Коля терпеливо ждет, что истерика моя выплеснется наружу, а потом нежно целует в мокрые щеки и ослепшие от слез глаза. Он успокаивает меня, пока я не начинаю получать удовольствие от происходящего.
-Ты мне снишься?
-Это я должен у тебя спросить! Представляешь, возвращаюсь в Старую Русу после недельной рыбалки на Селигере, и вдруг художники говорят - твою Лизу показывали в новостях, она привозила лекарства и вместе с нашей Горба-чевой посетила госпиталь в Москве. Я тихо сошел с ума, потому что ты в Моск-ве быть никак не можешь. Но тут мне позвонили из Салона, и я помчался до-мой. Гнал машину всю ночь, потом еле разыскал тебя в клинике... А на свадьбу мы должны вызвать Сашу из Еревана. Ты меня больше не бей, Сашка уже уст-роил грандиозный скандал за тебя.
-Ты все-таки негодяй! Я ведь из-за тебя чуть не вышла замуж за Мэта Фа-улза! - я нежно провожу по его губам пальцем, - Ты удивительно похож на Алика!
В наших словах нет ни логики, ни последовательности.
-Прости меня, Бетси, я и правда негодяй. Я думал, что так будет лучше. Я все придумал с женой, но я был такой дурак! Когда Саша мне рассказал, что с тобой там творится, я чуть не помешался.
-Поцелуй меня снова! - закидываю я руки ему за голову.
Мы долго еще сидим в машине, полные почти невыносимого восторга, а потом едем к детям. «У Бетси есть ученый гусь, все песни знает наизусть, - мурлычет Коля, поглядывая на меня, - Спляшем, Бетси, спляшем!» А я никак не могу со-гнать счастливую улыбку. Сижу и смеюсь как дурочка!
Если вас интересуют сценарии и романы, написанные Бетси, прочитайте их: « Путешествие на Цитеру», «Призрак оперы», «Дон Жуан», «Психоанализ», «Жизель» - сказки ушедшего века.