«Никто да не обольщает вас самовольным смиренномудрием и служением Ангелов, вторгаясь в то, чего не видел, безрассудно надмеваясь плотским своим умом и не держась главы»
(Кол.2, 18-19)
*
Когда-то ангелы любили людей. Они утешали их в печали и наполняли души светом и теплой музыкой. И такова была воля Бога. Таково было их назначение, их судьба.
И люди любили ангелов за это. Они молились им как личным хранителям и приносили маленькие жертвы – сладости и восковые свечки. Впрочем, эти жертвы всегда приводили ангелов в замешательство и никогда в них не было смысла, потому что ангелы – холодные существа, вся их красота и небесная печаль, всё это не имеет ничего общего с человеческими чувствами, всё это, лишено какой бы то ни было человечности. Ангелы не служат ни кому – они просто пребывают в своем ледяном, безупречно красивом бессмертии.
**
Маленький Денис во всех вызывал соболезнование восторга – он был убогим гением, презренным и слабосильным. Его любили только женщины и кошки, а мужчины презирали. Денис – маленький ангелочек, с белыми льняными прядями волос и блекло голубым взглядом.
Не удивительно, что его не видели в толпе сверстников. Он слишком выделялся среди них безмолвным вдохновением – всё время смотрел как-то не по настоящему, будто он смотрит не для того чтобы видеть, а для того чтобы вспоминать потом, в далеком-далеком будущем то, что утонуло в голубой топи его взгляда. Всё окружающее тонуло и в тоже время, каким-то странным образом обретало надежду на чудесное продолжение своего существования потом, в далекой пустоте бесконечности. Деревья, дома, люди и животные – мелькали по стеклянной сфере, уходя и больше не возвращаясь. Не замечая обращенного на них чужого внимания.
**
Мать не любила Дениса. Она растила его одна, он был ей в тягость. Она не помнила его отца – что-то смутное, нетрезвое очертание, какой-то праздник и нарядная толпа, среди этого она помнила глаза – такие же чужие, как и у сына – холодные и прозрачные, сочетающие в себе непонятным образом непреодолимую печаль и твердость. Глаза самоубийцы или успокоившегося умалишенного. Ей никогда не пришло бы в голову, что она уже через несколько часов окажется с ним в пастели, к тому же она встречалась тогда с парнем, которого любила, как ей казалось.
**
Денис как обычно сидел на грязной скамейке неподалёку от церкви и смотрел на то, как острый крест впивается в серое небо. Преддождевые порывы вера поднимали пыль и песок, гнали клочья желтых газет. Ветер куда-то спешил, и заставлял спешить людей. Редкие прохожие пробегали жмурясь, закрывая лица от пыли.
Он ждал, он знал что обычно происходит в такую пору. И оно снова произошло, он не разочаровался.
Когда первые капли упали на землю, тучи над крестом разошлись и за ними – он снова увидел это – промелькнул Бог. Золотые одежды развивались на ветру – Он сиял, Он пришел для людей, чтобы укрепить их веру. Но, кроме Дениса рядом не было ни одного человека, кто мог бы увидеть Бога. Пробежал только какой-то неуклюжий мужчина в черной рясе, с трудом удерживающий в руках смятый зонт и раздраженно бормочущий что-то неразборчивое. Он был так занят зонтом, что даже не заметил маленького мальчика, сидящего безмятежно на сухой скамейке.
Потом остался только дождь. Бог снова ушел.
**
Ангелы стали демонами, потому что хотели познать людей – утолить свою жажду знать, что такое эти существа, которых им приходиться поддерживать.
Люди – такие странные. Они постоянно делают то, что противоречит логике, красоте и бесконечности. Они часто впадают в бессмысленное отчаяние и ходят по грани. Они не знают, что за гранью, и поэтому их поступки преувеличенно драматичны.
Демоны не вредят людям. Демоны – это посредники между людьми и ангелами. Демоны не верят в искренность красоты и безмолвия, они верят в силу страсти, в силу незнания.
Бог не создавал демонов, но Он знал, что они появятся.
**
Софья возвращалась домой позже обычного. Улицы погрузились в мрачное затишье, как бы давая понять, что это уже не то место, где ты обычно бываешь. Тусклые фонари светили ночным светом, завлекая в свои сферы всяких насекомых.
Она возвращалась от любовника. Среди мутного умиротворения, где-то глубоко на дне неприятно шевелилось отвращение. Она не любила свою жизнь, она не любила себя и своего сына.
Третий день подряд стояла сухая погода. Наконец-то стихли бесконечные дожди, которые вместо воды, как ей казалось, изливали небесную меланхолию и уныние.
Ей больше нравилось солнце. Яркая солнечная и сухая погода. Но солнца уже не будет. По крайней мере, до следующей весны точно. Ноябрьское солнце – это всего лишь дряхлый призрак молодого весеннего.
**
Она почувствовала на себе заинтересованный, излишне продолжительный взгляд.
Ей пришлось идти несколько быстрее, чем она могла.
Тупые звуки шагов сзади не исчезали.
Ей стало тревожно, она перешла на бег.
Она совсем выбилась из сил, но он так и не отстал, наоборот, азарт погони, похоже, так его распалил, что он уже не соблюдал никаких мер предосторожности.
Она плохо понимала, что ей делать, потому что вокруг оказались лишь глухие внутренние дворы и захламленные подворотни. Через два квартала вверх была небольшая открытая площадь перед собором Св. Иосифа, и ей так захотелось очутиться там – неведомым волшебным образом, среди пожухших рододендронов и ветхих скамеек – в месте, вызывавшем в ней обычно брезгливое отвращение.
**
Она ещё оставалась на грани сознания, но силы уже покинули её. Она запиналась и падала. Она больше не слышала шагов за спиной, и на минуту ей показалось, что он исчез, но он не исчез – просто теперь он без труда успевал за ней – ему понравилось чувствовать себя в роли хищника – у него раздувались ноздри в предвкушении скорого пира. Он сдерживал себя пока мог. Но вот он достиг грани экстаза – с урчанием он метнулся к ней, в три прыжка преодолев разделявшее их расстояние, и сбил её с ног.
Женщина билась под ним, пытаясь звать на помощь, он заткнул ей рот и плотоядно срывал с неё одежду, между делом ударяя её головой об мостовую.
Её волосы слиплись от крови, лицо покрылось ссадинами, она потеряла сознание, теперь даже чувство глубокого омерзения не было способно заставить её сопротивляться.
Он яростно входил в неё, стремясь разорвать. Ещё и ещё, слепая ненависть и страсть вливали в него неистовые силы. Ему было мало просто кончить в неё, ему было нужно что-то ещё, он не знал что именно, он задыхался и шалел от мысли, что сейчас всё вот так закончится, он стал входить в неё жёстче и быстрее, сопровождая свои движения непрерывными ударами её головы о камни. Он кричал, он надрывался от своего крика, а пытка всё не кончалась.
**
Луна плавно и беззвучно проникла в переулок серебристым светом, обнаруживая на мостовой два неподвижных тела. Женщина лежала в изломанной позе, бессмысленным взглядом обращаясь в едва звездное осеннее небо. Её волосы слиплись в сосульки и пристали к лицу. Она уже ни о чем не думала, ни на что не надеялась, она стала такой же как это небо – безжизненно прекрасной.
Человек рядом с ней громко сопел, тяжело дышал, хватая время от времени глоток прохладного воздуха. Обжигающая легкость заполнила всё его существо. Он сжимал и разжимал свои ладони, которые как-то неприятно стягивало. Во рту ощущался металлический привкус.
Сегодня днем он так страдал от бессмысленности своей жизни, что хотел повеситься. Остановило его неприятное ощущение шершавой веревки в ладони, а возможно и что-то ещё другое.
Эта ночь…это настоящий фейерверк – апогей существования. Такого он не мог себе раньше и представить.
**
Денис стоял возле тяжелого гроба, от которого неприятно пахло чем-то искусственным, чем-то похожим на нагретое лекарство. Он не плакал. Ему не было как-то необыкновенно, он видел печаль других людей постоянно, в этой церкви часто кого-то отпевали, и он всегда с любопытством наблюдал за тем, как менялись при этом люди – и те, которых отпевали и те, кто приходился им родственниками. В них на миг проскальзывало то пронзительное отчаяние, которое выдавало в них живых и чувствительных существ. Это отличало их от тех, кто встречался ему за пределами церкви в обычной жизни.
Высокий бородатый священник в парчовом облачении что-то громогласно мычал, что именно было не понять, похоже он и не стремился к внятности слова, весь его вид, интонации, движения внушали какой-то страх, он был грозен, но при этом он, как время от времени казалось, пытается этой торжественностью подбодрить присутствующих, вселить в них уважение и трепет к некой Высшей силе, к жестокой силе.
После церкви все направились на старое кладбище, которое находилось в другом конце города. Во время поездки, казалось, что все повеселели, начали несколько преувеличенно, смущаясь момента своей слабости, подбадривать друг друга и даже грубо шутить.
Особенно в этом преуспел дядя Марк, он даже умудрился рассказать скабрезный анекдот про «медленно и печально» и только после этого смутился и замолчал.
**
После того как гроб закопали, и родственники выпили водки, стало заметно тише. Не спеша, все начали расходиться. Денису предстояло возвращаться домой с бабушкой. Теперь он будет жить у неё.
Он шел по заросшей неопрятной тропинке между старыми могильными холмами. Кладбище в основном занимали старые заброшенные могилы с черными деревянными крестами или проржавевшими звездами.
Он поднимал голову и смотрел на осины. Там наверху сидели, путаясь в ветвях дряхлые призраки, поблекшими агатами глаз они всматривались в его лицо. Их взгляды выражали бессмысленность, одиночество и безмерную усталость. Они сторожили свои сгнившие кости – они верили в воскрешение в теле.
-Призраки исчезают?
-Они становятся облаками и водой и лесом и эхом и ещё много чем, идем-идем, не смотри на них.
**
Когда ангелы устают быть бессмертными, они рождаются от смертных, навсегда забывая свое предшествующее существование. Но они не совсем люди. Они не имеют страстей и огня – их считают бездушными и безразличными. Они любят смотреть на осеннее море…