Рассказу положил начало фильм французского режиссера Жан-Пьера Жене под названием “Амели”.
Как простой полет бабочки может вызвать где-то далеко мощный ураган, непрекращающийся шторм, сильную бурю, так и незначительные мелочи, ничтожные пустяки могут обернуться как глобальной катастрофой, так и бесконечным счастьем. Все то, на что мы подчас не обращаем внимания, или, по крайней мере, стараемся не обращать, может сыграть либо против нас, либо в нашу пользу. А может, и нет. Это уже вопрос времени. Полагает ли та самая бабочка, что легкий взмах ее трепетных крылышек может повлечь за собой бурю в стакане воды? Навряд ли, тем более что бабочки совсем не могут предполагать что-либо, в отличие от людей, которые не похожи на них, рождающихся в обличии скользких гусениц, а затем превращающихся в нечто красочное и порхающее, сливающееся с пестрыми цветами. И порой бывает достаточно легкого толчка, мягкого дуновения ветра, чтобы напомнить нам о прошлых грезах и мечтаниях, затронув тем самым те струны души, до которых не сумела добраться и испортить мирская суета…
Оливье Гарсо сидел за столом в своем кабинете, крутился на стуле и вертел в руках видеокассету, испытывая волнение перед намечающейся встречей, на которой у него могли возникнуть нешуточные проблемы.
На кассете был записан второсортный немецкий порно-фильм под названием «Глубокие цыпочки». Оливье часто просил своих знакомых, а иногда и подчиненных, записать ему видео подобного рода для просмотра в одиночестве-обстановке «Помоги себе сам» - или когда ему предстояло встретиться с девушками нетяжелого поведения. Бывало, эти встречи проходили прямо в его кабинете, на рабочем месте Оливье, который в такие минуты-именно минуты, не часы, ему было достаточно для отдыха подобного рода всего каких-то пятнадцать-двадцать минут - хорошенько запирал дверь ключом и просил своего поверенного Люка не беспокоить его ни по какому поводу. Обычно он садился на край стола и сосредотачивал все свое внимание на экране, где шла «клубничка», в то время как его обслуживала одна из девочек. На нее Оливье старался не смотреть, поскольку считал себя эстетом, а эти девушки, торговавшие собой, имели весьма неприглядный и потрепанный, аналогично старой ветхой книге, вид.
У Оливье была жена Элен, которая вела домашнее хозяйство, но после одиннадцати лет совместной жизни ему все чаще надоедало даже разговаривать с ней, о каком там супружеском долге могла идти речь в принципе?
Он нередко уходил спать один в гостиную, в углу которой стоял телевизор, где и просматривал так называемое "hot video" Что касается секса с проститутками,- то он был для Оливье своего рода отдушиной, возможностью расслабиться, совершенно не думая о том, чтобы ублажить кого-то самому.
К своему сыну-школьнику по имени Пьер - Оливье также проявлял минимум внимания, целиком поручая заботу о нем Элен, руководствуясь тем постулатом, будто сыновья больше слушаются мать, нежели отца. «Я приношу в дом деньги-этого мало? Если бы это была дочь, то я бы ее воспитывал»- подобные фразы Элен слышала всякий раз, когда она пыталась хоть как-нибудь намекнуть мужу о том, что он так редко общается с Пьером. Эти слова были похожи на укор и больно задевали ее, но Элен молчала, терпеливо снося равнодушие мужа, как к ней, так и по отношению к их сыну, надеясь, что когда-нибудь Оливье одумается и станет более чутким и внимательным.
Последнее время Пьеру трудно давалась алгебра, и он просил отца, чтобы тот помог ему решить сложные задачи или просто разъяснить теоретический материал, но, увы, тщетно: Оливье не хотел посодействовать в этом сыну. «Ты уже большой мужик,- говорил он десятилетнему ребенку. Сам должен уметь справляться с такими пустяками, как задачи по математике».
Давным-давно, в туманной юности, Оливье играл на пианино в школьном оркестре, затем поступил в музыкальный колледж и закончил его с отличием. Преподаватели пророчили ему отличное музыкальное будущее. Однако, по мере все большего углубления в бизнес, жизненную рутину разных дел, Оливье забросил музыку, и пианино, которое стояло в квартире, покрывалось пылью, приобретая вид чего-то ненужного, и служило лишь подставкой для различных вещей. На нем находились фарфоровые статуэтки, пачки бумаг, канцелярские товары, шкатулки, сделанные из дерева и выкрашенные в такой же древесно-коричневый цвет, стеклянная пепельница, серебряный портсигар, мундштуки и прочая, как называл Оливье, дребедень.
Тем не менее, он по-прежнему, с юношеских лет, питал особую страсть к инструментальным мелодиям с журчащими звуками фортепиано, - они очень успокаивали Оливье, служа своего рода противоядием от стрессовых ситуаций, которые время от времени случались на работе. У него была своя фирма по производству сигарет, которая считалась одной из самых успешных организаций в городе. Иногда на работе не все было гладко по части финансовых вопросов, но закон Оливье старался не нарушать. Его старания удавались, правда, не всегда, и в таких случаях приходилось влезать в долги, дабы расплатиться с полицией, которая закрывала глаза на все мелкие и не очень грешки Оливье, едва только ее умасливали деньгами. Все бы ничего, но, бывали случаи, когда, легко уходя от правосудия, Гарсо сталкивался с непредвиденными обстоятельствами: к примеру, те люди, у которых он брал в долг-обычно это были так называемые "братки", главы других частных контор-требовали с него причитающееся им раньше оговоренного срока. Понимая, что с ними лучше не спорить, Оливье всегда отдавал деньги тогда, когда их у него требовали.
И в этот раз на предстоящей встрече Оливье должен был расплатиться с кредитором раньше срока, но-вот незадача - из всех наличных денег, отложенных на долг, не хватало пятисот долларов. Можно было снять нужную сумму со счета в банке, но Оливье сделать это не позволяла собственная скупость. Он слыл одним из тех, у кого снега зимой не допросишься, и это несмотря на свою финансовую состоятельность.
«Может, он не заметит недостающей суммы,- с надеждой подумал Оливье. Или если даже заметит-простит. Подумаешь, всего какие-то пятьсот баксов».
Действительно, пятьсот долларов по отношению ко всей сумме долга с множеством нулей, были подобны сброшенным двум фунтам для женщины весом сто кило-то есть незаметной иголкой в стоге стена, исчезнувшей песчинкой в пустыне.
Размышления Оливье прервал стук в дверь.
-Да-да, входите.
Дверь открылась, и в кабинет вошел Люк-поверенный Оливье,- низкорослый мужчина средних лет, чем-то, возможно, своими роскошными усами, напоминавший гусара из анекдотов.
-Я принес вам документы, которые нужно подписать, сэр.
-О’кей. Положи их на стол. Да, и еще, Люк, сделай милость, запиши на эту кассету другую “Клубничку”. А то эта у меня уже поперек горла стоит. Только не пойми буквально, - ухмыльнулся Оливье.- И сделай это поскорее, в течение ближайших пары часов. Я сейчас уезжаю на деловую встречу, а когда вернусь, кассета должна уже лежать у меня на столе.
-Будет сделано, сэр.
Люк взял кассету, учтиво склонил голову и вышел из кабинета. Когда дверь за ним закрылась, Оливье посмотрел на часы и тут же забыл о своем поверенном. Теперь его мысли сосредоточились на предстоящей встрече с кредитором. Он встал, прошелся быстрым шагом по кабинету, достал из шкафчика бутылку, наполовину наполненную виски “Джонни Уокер” и отпил прямо из горлышка. Спиртное согрело Оливье и придало уверенности в себе, благодаря чему ехать на встречу стало не так страшно. Он убрал бутылку обратно в шкафчик-теперь в ней оставалось совсем немного, буквально еще на несколько глотков, виски, взял чемодан и решительной походкой покинул кабинет.
Спустившись по лестнице, Оливье вышел на улицу и сел за руль своего серебристого “Пежо”.
-Ну что, кореш, будем-с должок отдавать?- этот хриплый голос принадлежал кредитору - бравому мужику бандитского вида с небритой щетиной. Судя по всему, он не был настроен дружелюбно.
Оливье открыл дрожащими руками чемодан и показал на лежащие в нем аккуратной стопкой купюры, перевязанные красной ленточкой.
“Будто в честь праздника, - промелькнуло в голове Оливье.- Только вместо поздравлений мне, видимо, придется принимать соболезнования, если он заметит недостающую сумму”.
Небритый плюнул себе на руку и принялся пересчитывать деньги. Наступила гробовая тишина. Оливье ощутил, как струйка пота пробежала вниз по его спине, словно он только что хорошенько позанимался в тренажерном зале, поднимая тяжелые штанги.
-Тут не все,- сурово произнес мужик и поднял тяжелый взгляд из-под нависших век на Оливье.
-Но… я же считал… - срывающимся голосом произнес тот.
-Плохо считал, братец. Не хватает пятьсот баксов. На твоем месте я бы так не шутил, а вернул недостающее.
-Я бы вернул, - начал оправдываться Оливье. Только у меня с собой нет этой суммы. Обещаю достать до завтра, даю голову на отсечение, если у меня не будет завтра денег.
-Смотри, если завтра не принесешь-пеняй на себя. Голова твоя точно отсечется. Понял?
-Понял.
-Значит, завтра на этом же месте, - сказал небритый и ушел, не прощаясь.
Оливье пошел негнущимися ногами к своему автомобилю. Его испуг уже прошел, сменившись злостью на этого небритого мужика.
“Вот дьявол, еще пятьсот баксов отдавать придется, - негодовал Оливье по дороге в офис.
Сдались они ему…»
Для него деньги были одним из главных жизненных ценностей, и расставаться с любыми, даже с небольшими суммами, для Оливье было всегда мучительно. Он старался экономить практически на всем. О его скупости ходили слухи, и не было удивительно то, задействованные с ним в финансовом плане, скрупулезно подсчитывали суммы, выданные им, будь то пятьдесят либо тысяча долларов, так как он будто бы ненароком мог выдать им неполную сумму.
От пережитых волнений у Оливье разгорелся аппетит, и он припарковался рядом с ближайшим “Макдоналдсом” для того, чтобы взять что-нибудь перекусить. Купив громадный гамбургер с сыром и ветчиной, он вернулся к своему автомобилю, рядом с которой стояли двое плохо одетых подростка.
-Что вам надо? Отойдите от машины
-Дяденька, не дадите нам немного денег? - робко спросил один из ребят.
-Нет,- резко сказал Оливье. Его раздражали уличные попрошайки.
Оливье стал садиться в автомобиль.
-Всего несколько долларов, и мы сможем купить себе что-нибудь покушать, - промолвил второй мальчик с доверчивыми серыми глазами, грустно глядя на гамбургер в руке Оливье. - Дайте, а? Пожалуйста…
-Убирайтесь отсюда вон,- прошипел Оливье, с силой захлопнул дверцу автомобиля и нажал на педаль газа.
“Развелось тут всяких оборванцев. Совсем обнаглели-уже в чужие машины лезут… И еще деньги им подавай,- возмущенно думал Гарсо по дороге в офис.
Одной рукой он вел автомобиль, в другой держал гамбургер, периодически откусывая от него большие куски.
Приехав на работу сам не свой после встречи, Оливье удивленно посмотрел на кассету, которую положил ему на стол вошедший Люк.
-Что это ты мне принес?
-Вы же сами просили, мистер Гарсо. Это новая “клубничка”.
-А, да, совсем забыл. Спасибо, Люк. Свободен.
Когда Люк ушел, Оливье усмехнулся, глядя на кассету. Похоже, сегодня его ждет расслабляющий вечер. Хоть что-то приятное среди всей этой дрянной и суматошной жизни…
Вечером Оливье возвратился домой не в духе. Он молча поглощал ужин, не имея ни малейшего желания разговаривать с семьей. Элен, однако, не выдержала столь напряженного молчания:
-Как дела, дорогой? Почему ты все время молчишь?
-Потому, - взорвался Оливье, наспех доел свою порцию и ушел в гостиную.
Элен пошла вслед за ним.
-Что случилось, Оливье?
-Какое твое дело,- огрызнулся тот. - Вечно ты со своими вопросами лезешь.
-Но я же переживаю за тебя.
-Нечего за меня переживать, я давно не мальчик. Смотри лучше за Пьером. И вообще, я скоро иду спать, так что не устраивай мне истерик на ночь глядя, тебе ясно?
Элен вздохнула и молча вышла из гостиной. Ведь что еще ей оставалось делать? Она уже привыкла к такому обращению со стороны Оливье, и только лишь прилагала все усилия, чтобы Пьер не стал невольным свидетелем их конфликтов, возникающих изо дня на день.
К счастью, их сын рос послушным мальчиком, и Элен не составляло особого труда уговорить его лечь спать пораньше тогда, когда у них с Оливье случались ссоры и взаимные… - впрочем, нет, большей частью они шли со стороны мужа, - упреки.
Оливье дождался, пока жена закроет за собой дверь с той стороны, и открыл шкафчик, где стояло несколько графинов с вином и одна начатая бутылка коньяка. Сделать выбор между этими напитками ему было несложно: он обычно предпочитал что-нибудь крепкое, горячительное, заставляющее его кровь быстрее бежать по жилам и затуманивать сознание. Оливье взял хрустальный бокал и налил в него из бутылки золотисто-коричневой жидкости. Пришло время включить видео. Оливье достал из чемодана кассету и поставил в видеомагнитофон. Устроился в мягком и удобном кресле и приготовился к славному отдыху. Заиграла мелодичная музыка и послышался закадровый голос. Оливье недоуменно уставился на экран: «Что это-художественный фильм? Я просил Люка записать порно, а этот идиот что мне подсунул?»
Это действительно оказалась художественная картина под названием “Амели из Монмартра”...
...Амели Пулен лукаво улыбалась ему на экране, и Оливье нашел ее весьма приятной героиней. Он продолжал смотреть фильм, начиная забывать о своих первоначальных целях, да, теперь он догадался, что ничего “горячего” в этой картине не будет, но не стал выключать видео. Тем более что делать ему было особо нечего, спать и вовсе не хотелось. Постепенно внимание Оливье к мерцающему экрану усиливалось. И, начиная с того самого поворотного момента, когда Амели нечаянно находит тайник, где маленький мальчик прятал свои детские сокровища, он буквально не отрывался от экрана.
Почему-то коньяк стал казаться ему чудовищно горьким, и Оливье, немного морщась, поставил бокал на столик. С каждой минутой фильма стал он все больше ощущать, как в глубине его души всколыхнулись чувства, давно позабытые, приглушенные алкоголем и досужими развлечениями: жалость и сочувствие, неподдельное восхищение и симпатия к великодушной и самоотреченной Амели, помогавшей другим; он радовался и печалился вместе с этой героиней.
Ближе к концу фильма, на сцене, когда Амели разрыдалась, Оливье удивленно обнаружил, что его глаза, оказывается, могут увлажняться… Как странно, обычно они у него лишь слезились от табачного дыма или от чересчур долгого нахождения перед экраном компьютера…
Когда же фильм закончился, глаза Оливье были уже не просто мокрыми. Теперь он буквально рыдал навзрыд. Последний раз Оливье плакал в пятом классе, когда хулиган-старшеклассник в школе на переменке силой отнял у него завтрак, приготовленный мамой. Но тогда это были слезы обиды. А сейчас… Оливье сам не мог толком объяснить, по какой причине он, зрелый тридцатипятилетний мужчина, плачет, будто ребенок, и не может остановиться. Похоже, фильм, просмотренный только что, его сильно растрогал. “Растрогал… черт, неужели я еще помню значение этого слова?”- с горечью думал Оливье, испытывая какое-то щемящее и непонятное ему чувство, от которого хотелось биться головой о стену, кричать, крушить все вокруг, вести себя как ненормальный, но он лишь сидел в кресле и беззвучно плакал.
На Оливье будто снизошло прозрение. Вся жизнь, вся его долгая жизнь, отчетливо пролетела перед его глазами, будто цветная кинопленка. Годы, прожитые Оливье, показались ему такими неправильными и бессмысленными, что он почувствовал прилив дикого негодования на себя, на свое невнимание к другой стороне жизни.
Картина «Амели» длился два часа-всего два часа-это какие-то сто двадцать минут, пролетающие так быстро, что не успеваешь оглянуться, но за это короткое время Оливье испытывал сильнейшие эмоции глубокие чувства; он смеялся и плакал, сочувствовал и переживал, он забывал обо всем в эти моменты, чувствуя, как бьется его сердце. А оно билось как сумасшедшее, впервые само по себе, а не после изрядной попойки или когда он перебирал с сигаретами, выкуривая две пачки подряд.
Фильм уже давно закончился, видео автоматически выключилось, а Оливье все сидел в кресле неподвижно, всем своим видом напоминая статую, с мокрым от слез лицом, в полном потрясении от душевного переворота, произошедшего только что, и все думал, размышлял, говорил сам с собою. «Мне тридцать пять… Еще, нет, уже тридцать пять, а… Я до сих пор не делаю того, что хочу делать. Где те прежние желания, стремления, юношеские мечты, почему они не воплотились в реальность сейчас, когда у меня есть все возможности для того, чтобы их осуществить? Но… быть может, еще не поздно…Да, я уверен, что еще не поздно…». В конце концов, мысли Оливье стали путаться, его стало клонить в сон, глаза закрылись, и он заснул, сидя в кресле.
Проснулся Оливье от того, что кто-то усердно его тормошил. Он с усилием открыл полузаспанные глаза: над ним склонилась его жена и будила его:
-Вставай, девятый час уже! У тебя новая привычка спать, сидя в кресле?
Не дожидаясь ответа от мужа, она развернулась и ушла на кухню.
«Элен…,-с нежностью подумал Оливье, - Моя любимая Элен. Бог мой, когда я в последний раз говорил, что люблю ее?».
Он рассеянно почесал в затылке, чувствуя себя глубоко виноватым перед женой.
«Не могу вспомнить…»
Наспех умывшись, почистив зубы и приняв душ, Оливье побрел на кухню, где Элен возилась с горой посуды, заполнившей всю раковину.
-Пирог на столе,- сухо сказала она, даже не оборачиваясь в сторону Оливье.
-Зачем мне пирог, у меня есть ты,- игриво произнес тот.
Элен недоверчиво покосилась на него.
-Уже успел принять на грудь перед завтраком?
Оливье улыбнулся.
-Нет, еще не успел. Да, думаю, это мне не нужно.
Он мягко отстранил жену от раковины и принялся сам домывать оставшиеся тарелки.
Элен вскинула вверх брови и потрогала лоб Оливье.
-Что это с тобой? Не заболел ли?
-Со мной все в порядке. Лучше не бывает!
Оливье домыл посуду, аккуратно протер ее полотенцем, поставил в шкаф и подошел к Элен.
-Знаешь,… я так…,- его голос дрожал и слегка срывался,- так давно не говорил тебе этого, но… я по-прежнему очень люблю тебя…
У Элен от изумления пропал дар речи. Она молчала, будучи не в состоянии вымолвить ни единого слова, она лишь сидела и жевала пирог с клубникой, пристально глядя на мужа.
Оливье доел свою порцию пирога, выпил чашку кофе, тщательно вымыл за собой за собой посуду, - чего он ранее не делал-поцеловал жену и вышел из кухни.
«Нет, он определенно заболел, - прошептала Элен пересохшими губами, смотря ему вслед, пребывая в состоянии счастливой эйфории, в котором хочется обнять весь мир. Ведь в это утро она вновь, как и много-много лет назад, в первый год после их свадьбы, ощутила себя любимой и желанной для Оливье. Создавалось такое впечатление, будто Оливье проснулся другим человеком. Элен было так легко и радостно на душе, что она не стала задумываться над причинами нового поведения мужа, да и, собственно, они были ей не так важны…
Тем временем Оливье уже полностью собрался на работу, но вдруг, перед самым выходом из дома, у него возникло ощущение, что он забыл сделать что-то важное. И он понял, что именно.
Сняв ботинки, он тихо зашел в комнату Пьера, остановился у изголовья кровати и с умилением посмотрел на него, спящего в своей кроватке, лицо которого в этот момент выражало ангельскую кротость. Оливье наклонился, и осторожно, стараясь не разбудить, поцеловал сына.
Внезапно мальчик открыл глаза и удивленно взглянул прямо на отца.
Во взгляде Оливье была несвойственная ему ранее теплота, которую сын не мог не заметить.
-Папочка… - сонно пробормотал Пьер, чувствуя, что с его отцом произошла какая-то, сразу видная детскому глазу, перемена.
-Спи, малыш,- ласково произнес Оливье и заботливо поправил на сыне одеяло.
Пьер послушно закрыл глаза и через некоторое время снова заснул глубоким и безмятежным сном.
Оливье на цыпочках вышел из комнаты сына, обулся, и, попрощавшись с Элен-та все еще сидела на кухне и сияла, будто майское солнце, от радости допивая уже четвертую чашку кофе-вышел из дома.
Был солнечный летний день, один из тех дней, когда природа показывает все прелести, присущие ей, благодаря ярким краскам зеленой листвы, голубого безоблачного неба, воздуху, в котором всякий может уловить неповторимый запах лета.
Едва только Оливье вышел на улицу, ему расхотелось садиться в свой душный автомобиль, и он решил пройтись пешком. Пройдя некоторое расстояние, в двух шагах от дома он увидел куст жасмина, от которого исходил чудесный аромат, заставивший Оливье остановиться и вдыхать его несколько минут.
«Какой прекрасный запах,- пробормотал он,- Странно, почему я не чувствовал его раньше?»
По дороге ему встретились два подростка, которые показались Оливье знакомыми. Он внимательно посмотрел на них и вспомнил, что это те самые, кто вчера около «Макдоналдса» безуспешно просили у него денег.
Он направился прямо к ним. Мальчики сразу узнали Оливье-вчерашнего злого господина с большим гамбургером в руке-и со страхом и недоверием посмотрели на него.
Оливье протянул каждому по купюре в сто долларов:
-Это вам. Извините, я был с вами груб вчера. Надеюсь, это окупит мое поведение.
Подростки засуетились, взяли деньги дрожащими от волнения руками.
-Что нужно сделать, сэр? - тоненьким голосом спросил один из них.
Оливье молча покачал головой, одарил его широкой улыбкой и пошел быстрым шагом дальше. Мальчики остались стоять, недоуменно переводя взгляд то на купюры в их руках, то на удаляющуюся фигуру Оливье, то друг на друга. На мгновение им показалось, будто они находятся во сне.
Придя в офис, Оливье первым делом вызвал к себе Люка. Тот вошел, не решаясь поднять на шефа глаза, всем своим видом напоминая нашкодившую собаку.
-Послушай, Люк…
-Мистер Гарсо, виноват, каюсь. Простите, я перепутал кассеты.
-Да нет, все в порядке.
Люк осмелился посмотреть прямо на Оливье.
-Вы, наверное, очень сердитесь на меня. Я совершенно случайно, клянусь. Та кассета с порно у меня осталась, а я вам нечаянно фильм из своей видеотеки дал…
-Прекрати, Люк, я же сказал, все нормально. Я вызвал тебя по другому вопросу. Хочу попросить сделать для меня одолжение.
-Да, сэр?
-Оставь ту порно-кассету себе. А твой фильм пусть останется у меня, хорошо?
-Как хотите, сэр.
-Вот и славно! И еще. Я принял решение. Хочу отблагодарить тебя за все, Люк. Я ухожу из фирмы и поручаю ее тебе на поруки. Сейчас мы подпишем все необходимые документы, и поздравлю тебя как новоиспеченного босса.
Оливье стал рыться в ящиках стола. Люк стоял ни жив, ни мертв. Ему показалось, что его начальник сошел с ума. Или что это такая своеобразная шутка, после которой, чего доброго, последует увольнение.
-Почему молчишь, Люк? Ты этому не рад?
-Я… э-э-э…
-Понятно, не можешь в это поверить. А придется,- с такими словами Оливье достал из нижнего ящика стола бланк документа, оформил его, скрепил печатью и расписался.
-Теперь твоя очередь, Люк.
Поверенный поставил на бланке свою подпись, глядя на Оливье ошалевшими глазами.
-Вот и все. Теперь ты-глава этой фирмы, с чем тебя я и поздравляю.
Оливье подошел к Люку и пожал ему руку.
-Послушайте, но… вы себя хорошо чувствуете?- Люк был вне себя от потрясения.
Вы поняли, что сейчас сделали? И где теперь будете работать?
-Пока не знаю. Но я тут недавно осознал, что то, чем я занимался по настоящий день,-не для меня. Буду искать себе занятие по душе. Ладно, мне пора. Удачи тебе, Люк. Я думаю, ты справишься со своими новыми обязанностями.
Оливье положил ключи от кабинета на стол, одобряюще похлопал Люка по плечу и ушел, оставив экс-поверенного в полном столбняке от произошедшего.
Сегодня Гарсо договаривался о возврате оставшейся суммы долга. Нужно было зайти в банк за деньгами. И-это было непривычным, новым ощущением для Оливье-деньги, выданные ему девушкой-кассиршей, показались какими-то зелеными бумажками, от которых на встрече с кредитором он избавился с выражением плохо скрываемой радости на лице, чем несказанно удивил того небритого братка. Последний думал, что Оливье, слывший законченным скупердяем, с такой легкостью скорее расстанется со своей жизнью, чем с деньгами.
-Ну, молодец, брат,- усмехнулся небритый. - Я-то думал, опять отмазываться будешь. Но смотри, в следующий раз все вовремя отдавай.
-Следующего раза не будет,- сказал как отрезал Оливье и ушел, чувствуя себя свободным от всего, как птица в небе.
Придя домой и, заглянув в комнату Пьера, увидел сына, сидящего за столом и обхватившего свою голову руками.
-Что случилось, Пьер?
-Да вот… никак задачку не могу решить…
-Помочь тебе?
Пьер оторопело посмотрел на отца.
-Ты не стесняйся, покажи условие.
Сын протянул ему листок.
-А, так это же пара пустяков. Вот, смотри…
И Оливье решил задачу, такую простую для него и такую сложную для сына.
-Спасибо, пап,- с благодарностью сказал Пьер. - А раньше ты…
-То было раньше, - прервал его Оливье. - Теперь я тебе всегда буду помогать, сынок.
Он вошел в гостиную и остановился возле запылившегося пианино, одиноко стоящего посреди комнаты, бросил на него рассеянный взгляд, и тут вдруг, подчинившись внезапному порыву, неожиданному импульсу, одним махом скинул на пол все вещи, находящиеся на этом инструменте, открыл крышку пианино и… заиграл. Оливье играл безо всяких нот, лишь по своей памяти, но, нисколько не сбивался с ритма, играл долго, исступленно, с наслаждением и самоотрешенно, будто бы он наконец-таки делал то, что ему давным-давно хотелось сделать…
Даже Пьер, делавший уроки в своей комнате, приоткрыл дверь и с раскрытым ртом, затаив дыхание, слушал игру Оливье. Он ведь даже не подозревал, что его отец умеет играть на фортепиано, да притом ТАК играть. Через некоторое время Пьер, еле дождавшись, пока музыка стихнет, подбежал к отцу и задал ему вопрос, который он не мог не задать после его игры:
-Пап, а ты никогда не хотел стать музыкантом?
На первый взгляд, это был простой и непосредственный вопрос ребенка, но ведь, как известно, устами младенца часто глаголет истина…
Оливье застыл, будто громом пораженный. В этот момент он испытал то, что посещает нас в те минуты, когда мы интуитивно чувствуем, что наше заветное желание, наша давняя, практически забытая и растворившаяся в глубинах памяти мечта, вот-вот осуществится…
-Я… да, хотел… всегда хотел, - сглотнув ком в горле, промолвил Оливье.
Эта фраза была адресована не только сыну, но и… самому себе.
… Утром, после просмотра пришедших газет, Оливье дрожащими от волнения руками набирал телефонный номер.
-Филармония,- послышался мелодичный женский голос в трубке.
-Здравствуйте, я по объявлению. Вам требуются пианисты? - произнес Оливье и кивал головой, слушая то, что ему говорили на другом конце провода. - Я готов приступить к работе хоть сейчас. Завтра? Хорошо, я подойду.
Он положил трубку. Его глаза сияли каким-то необычным светом…
Порой, став взрослыми, люди возвращаются к своим детским мечтам-и тогда их жизнь, будучи, может, не слишком серой и бесцветной, но все же не такой, какой хотелось бы, кардинально меняется в лучшую сторону, заиграв яркими красками.
Это и произошло с Оливье-он изменился, по-новому взглянув на то, на что раньше не обращал внимания: на себя, на свои истинные стремления и желания, на то, что его окружает, на тех, кто его окружает, на весь мир в целом, - и все это произошло благодаря образу Амели Пулен, - образу светлому и чистому, отныне навсегда поселившемся в душе Оливье…