Цыганка нагадала лейтенанту Васину странные вещи. Случилось это в Курске, на еще толком не восстановленном после войны вокзале. Цыганка была страшная, она куталась в когда-то пестрые, но запачканные до невозможности тряпки, и кашель у нее был очень скверный - чахоточный кашель, вроде того. Васин чахоточных мало видел . Возраст ее было невозможно определить – может двадцать пять, а может и вдвое больше. Щеки под слоем грязи и смуглой кожей просвечивали красноватым как стенки жестяной походной печурки в которую наложили сухих дров.
-Красивый – сказала она – плохи твои дела . Ты меня выслушай, ничего не говори, а. Два слова тебе в жизни осталось. Всего два. Скажешь и помрешь. Может, уже сегодня. ..
Тут она закашлялясь, начала шарить где- то в юбке, вытащила из складок серую тряпку в бурых пятнах, прижала ее ко рту, и на тряпке вокруг рта стало набухать красное пятно. Васин в страхе сунул ей мятую бумажку и со всех ног бросился прочь.
С тех пор Васин перестал говорить. Ехал он в демобилизацию, родственники у него в войну все умерли. Устроился на завод токарем, потому что до войны кончал промышленный техникум , и работать на станках умел. Когда надо было что сказать, показывал знаками, либо писал записки – вечно носил в кармашке блокнотик и карандаш. Все считали его за немого . С женихами в то время было тяжко, инвалиды и то нарасхват, так что Васин, хоть и не говорил, нашел себе неплохую бабу, симпатичную и работящую.
Пошли дети, потом внуки.
Умер он восемидесяти трех лет, от почечной недостаточности. Долго лечился, лежал по больницам, уже зная, что жизнь кончается. Жена его умерла семь лет назад, сидела в больнице старшая дочь. В тот день Васин проснулся от тяжелого лекарственного сна в пять утра. За окошком занимался серый день, в одиночной палате, которую ему достали по блату, было тихо и тепло.
“Обманула, сука” – сказал он. И умер.