НАШИ
Когда-то, почти 200 лет назад, наш великий Пушкин судьбой и творчеством своим обеспечил бессмертие многим современникам, с кем так или иначе переплелись события его, Пушкина, жизни. Если б не гений Поэта, КТО бы знал сейчас о людях того времени, носивших, скажем, фамилии Оленины, Закревские, Гончаровы, либо Гнедич, Горчаков, Кюхельбекер, Керн… Да тот же Пущин вряд ли был бы столь широко известен потомкам ТЕХ россиян, если бы не был другом САМОГО Пушкина!
Возможно, наша эпоха для увековечивания имён тех, кто жил и пока еще живет в ней, не требует непременно выдающихся личностей, к которым «примыкает» их окружение? Может быть, «нашим» достаточно, скажем, Интернета, чтобы так или иначе, но «увековечиться»? Во всяком случае, хотелось бы, чтоб друзья и родные, все близкие моему сердцу люди, что сопровождают меня в жизни, не ушли бы в небытие вместе со мной. Не отсюда ли начинается желание рассказывать о моих современниках, не выделяющихся в моей эпохе ничем, кроме того, что просто живут в ней? Ну честное слово, почему-то очень хочется, чтобы наши отдаленные потомки нет-нет да набредали в Интернете на следы наши. И чтоб некоторые фамилии, говорящие лично мне о многом, наполнились бы содержанием и для будущих жителей, скажем, России.
И потому я не могу удержаться от соблазна поведать миру о тех, с кем учился когда-то в школе, и с кем время от времени продолжаю встречаться. Итак, речь о нашем 10-м выпускном классе Таллиннской, в то время 33-й средней школы.
Судьба подарила нам прекрасного учителя, нашего классного руководителя Б.И.Чаусскую (к сожалению, совсем недавно она умерла, и о ней я написал небольшой памфлет под названием «Памяти учителя» и поместил его на свою страничку в Интернете, в прозе.ру).
И все же отдельный разговор – о нашем классе, о НАШИХ. Почему «отдельный»? Да потому, что силою обстоятельств наши ребята, мои коллеги по учебе в школе, стали для меня, равно как и друг для друга, неким символом эпохи, надежности и дружбы. Так получилось. И потому хочется коротко рассказать о каждом из тех моих одноклассников, с кем довелось мне последние годы периодически видеться.
Вот Лида Шабалкина (все фамилии я буду называть те самые, изначальные, из нашей юности). Лида – она стала, пожалуй, своеобразным «центром кристаллизации» нашего класса. Так распорядилась судьба. Энергичная, нестареющая, со звонким певучим голосом и неувядающей активностью, Лида хлебнула в жизни немало горечи. Наверное, выручала ее казацкая кровь, так что энергии ее хватило на то, чтобы пережить нерадивость первого мужа, и воспитать двух прекрасных сыновей-близнецов, и родить и вырастить затем третьего. Хватило ее и на то, чтоб в течение нескольких лет в «новое» время заниматься бизнесом. И уж во всяком случае на протяжении десятилетий она «не давала покоя» нам, ее одноклассникам, тормошила, организовывала встречи, печатала фотографии, словом, заставляла нас шевелиться, чтоб никому из нас не приходили в голову преждевременные мысли о безвозвратности прошлого, либо там о надвигающейся старости. Сыновья ее, одно время помогавшие ей в бизнесе, со временем перебрались в США, и теперь Лида перезванивается с ними и периодически навещает. От Америки она в восторге. И Америка принимает ее тоже с восторгом. Но жить Лида пока что остается в Таллинне. Почему? Всё просто: в Таллинне живет старенькая мама Лиды. Свернув свой бизнес, Лида со временем продала и свою дачу, после чего купила квартиры маме и себе, по соседству. Оставить маму одну она, естественно, не может. Тащить бабульку с собой в Америку – бесчеловечно: одна только дорога может вымотать вконец, не говоря уж об остальном. Вот Лида и живет вблизи мамы, рядом с нею, совершенно искренне реализуя свой дочерний долг.
Алла Холина – серьезная, независимая, самостоятельная. С Лидой они уже много лет дружат, живут неподалеку друг от друга. Праздники, дни рождения отмечают вместе. Когда-то, в ту самую пору моей юности, в 10-м классе, я был немножко влюблен в Аллу. Мы сидели в конце класса за соседними партами, и я не раз украдкой скашивал глаза на профиль Аллы. А после выпускного вечера мы, каким-то образом отделившись от остальных «наших», гуляли по ночному Таллину вдвоем. И я был счастлив, хотя и нерешителен: не ожидал от Аллы встречной симпатии. А много лет спустя после школы Алла однажды позвонила и попросила меня о встрече. И я понял, что ей нужна моя поддержка. Мы посидели немного в кафе парка, и Алла рассказала о своей непростой семейной ситуации. Возможно, ей просто хотелось выговориться, и я слушал ее как мог внимательнее, и даже пытался как-то помочь советом. Тешу себя надеждой, что наша тогдашняя встреча хотя бы чуть-чуть помогла Алле. Во всяком случае, некоторое время спустя ее проблемы, похоже, разрешились.
Саша Лукьянов, наш классный поэт и весьма незаурядный парень. Его незаурядность проявлялась во многом, от стихов и философских рассуждений на совершенно разные темы до многих пятерок по математике, физике, химии, истории… Он во всем стремился к самостоятельности суждений. После школы Саша, как водится, отслужил армию, где ему довелось, если не ошибаюсь, даже «поработать» в похоронной команде. Надо полагать, насмотрелся он при этом всякого… Отслужив, продолжил учебу в ВУЗе, и со временем стал видным Таллинским экономистом, издал несколько трудов по экономике, и в конце концов дошел до статуса профессора. Совершенно убеленный сединой, он, несмотря на все свои успехи и регалии, ничуть не вознесся и для нас остался все тем же Сашей Лукьяновым, кем был в те далекие школьные годы. Саша и Лида Шабалкина представляют собой основное ядро нашего класса, являясь застрельщиками и координаторами практически всех наших встреч после окончания школы.
Володя Кутовой и Люда Аксютова – они стали просто Кутовыми, семейной парой, история которой началась вскоре после школы. А возможно и еще раньше – с того самого, памятного всем нам литературного вечера, на котором Люда выступала в роли Дездемоны, а Володя изображал Отелло. В процессе короткого диалога, в финальной сцене ревности, «наш» Отелло так вошел в образ, что чуть было на самом деле не придушил бедную Людочку Аксютову. Возможно, именно с того вечера и зародилось в них взаимное чувство? Как бы то ни было, но Людочка, учась в МГУ на факультете биологии, встретила там же, в Москве, Володю, который, окончив погранучилище, изучал в МГУ китайский язык. И образовалась семья. Люда сопровождала Володю во всех его нелегких армейских буднях, в том числе в те годы, когда на советско-китайской границе было оч-чень неспокойно. В конце концов семья Кутовых, включая их дочь, осела в Риге, и теперь они приезжают оттуда к нам в Таллинн на встречи нашего класса. Благо, не так уж далеко.
Я вспоминаю, как после того самого литературного вечера, на котором сам я изображал князя Игоря (до сих пор помню первую фразу своего тогдашнего монолога из «Слова о полку Игореве»: «Долго ночь длилась. Но вот показался свет зари…». Дальше не помню…), вспоминаю, как в конце этого нашего вечера Люда Аксютова села за рояль и элегантно и просто сыграла «Элегию» Масснэ. Музыка Масснэ так потрясла меня, что я тут же влюбился в исполнительницу. И эта влюбленность оставалась во мне долгие годы, «зациклившись» на треугольнике: Люда – Дездемона - «Элегия» Масснэ…
А еще в тот год стараниями нашей учительницы литературы Марии Алексеевны Симагиной мы поставили пьесу Чехова «Медведь». И я играл в той пьесе отставного поручика Григория Степановича Смирнова, а главную героиню, Елену Ивановну Попову, сыграла Лариса Капишевская. И это тоже осталось в памяти на всю жизнь: как, например, в одно из представлений подо мной совсем не вовремя, с «опережением» развалился стул, но я (к чести себе!) не растерялся, а просто выдал немного раньше, чем требовалось по пьесе, необходимую в подобной ситуации фразу поручика: «Ч-черт! Какая у вас ломкая мебель!». И всё сошло, хотя зрители и ахнули в момент моего падения со стулОМ; а Лариса, оробев, успела шепнуть мне в промежутке между своими сценическими фразами: «Ю-ур-ка-а-а!..». А еще в конце пьесы я должен был поцеловать Ларису-Елену Ивановну, но я целоваться не умел и на репетициях робел, несмотря на все уговоры нашей учительницы литературы. И на представлении поцелуй пришлось изображать, повернувшись спиной к взревевшему от восторга залу и щекоча наклеенными усами щеку Ларисы – не более!
И вот совсем недавно мы с Ларисой Капишевской наконец-то встретились. Все эти годы она не могла принять участие в наших встречах – подводило здоровье. Но на похороны нашей учительницы Лариса все же пришла, превозмогая боль в ногах. И мы сидели за поминальным столом напротив друг друга, и я сумел оценить, как сильно изменился за эти годы взгляд Ларисы: перенесенные страдания сделали ее глаза одновременно ироничными и очень добрыми.
А вот наши эстонцы: Юри Вилипылд и Рейн Кантер. Их родителей в свое время репрессировали (знаменитые «фокусы» сталинской эпохи), мальчики подросли, будучи в Сибири на поселении, там же пошли в русскую школу. А в период хрущевской оттепели, вернувшись в Эстонию, продолжили учебу в РУССКОЙ же школе, в нашем классе. И стали совершенно НАШИМИ ребятами (для нас, во всяком случае). В период «поющей революции», когда политики нынешней Эстонии всячески старались «затирать» всё русское, Рейн и Юри не перестали быть нашими ребятами, охотно принимали участие в наших встречах, не теряли чувство юмора, не возносились в «национальном» превосходстве, и в конце концов однажды Юри даже сказал: «Как это здорово, что мы все есть друг у друга!». Рейн стал крупным строительным деятелем Эстонии, Юри – профессором Таллиннского технического университета (кстати, в вышеназванной пьесе Чехова «Медведь» Юре – мы называли его на русский манер «Юрой» - досталась роль Луки, слуги Елены Ивановны Поповой; и Лука из него, надо сказать, получился великолепный!). И никакие регалии теперь уже, видно, не заставят Рейна и Юри перестать быть НАШИМИ. И в этом определенно есть что-то глубоко человеческое, поднявшееся над любыми политическими и прочими страстями.
Вряд ли имеет смысл ограничиваться воспоминаниями только о тех из НАС, о ком я здесь написал. Все НАШИ, на мой взгляд, достойны того, чтобы вспомнить о них, написать про то, как прожили они значительный кусок своей жизни после школы. Другое дело, что я просто мало знаю об их жизни, а выдумывать – неэтично, потому что все они живые, реальные люди, каждый со своей собственной судьбой: и самый первый из ушедших от нас – Коля Соловьев (о нем я написал в автобиографической своей вещи «На тетиве»), и не столь давно покинувший нас Валера Пономаренко, весельчак и заводила, наградивший всех нас еще во времена школьных будней «сценическими» именами типа Сэм, Легро, Том и стремившийся всю жизнь поддерживать в нас тот самый, разбитной и отчаянный школьный дух. И Слава Лемберг, друг моего детства, очень своеобразный и интересный парень, который, скажем, на коньках катался как бог, и был очень лиричен, хотя некоторой своей нескладностью чем-то напоминал мне знаменитого пушкинского «Кюхлю» – Вильгельма Кюхельбекера. И Юра Новицкий, простой и загадочный одновременно, с которым мы по молодости тузили друг друга на самостийных наших тренировках по боксу – так хотелось научиться драться! Юра – один из немногих, которые как-то не сумели принять участие в наших периодических послешкольных встречах: то ли из-за занятости, то ли, может быть, из-за некоторой засекреченности. Ведь он вскоре после окончания радиоинститута работал на кораблях космической связи, в те самые годы, когда всё, что связано было с космическими исследованиями, было в Союзе строго засекречено.
Ребята! Дорогие мои НАШИ! Нам действительно повезло в том, что мы есть друг у друга. Возможно, чтобы рассказать обо всех вас, нужны б;льшие усилия и б;льшие возможности, чем те, которыми скромно наградила меня природа. Но как бы то ни было, я рад, что хоть немного смог рассказать о ВАС миру. «Ведь вы этого достойны», не так ли? Неспроста же совсем недавно именно Людочка Аксютова сказала при нашей общей встрече: «Ребята! А ведь я воспринимаю всех вас как свою родню!».
Ну что ж, видимо, понятие «родня» гораздо более емко, чем мы, люди, привыкли считать. И для нас, выпускников Таллиннской 33-й средней школы «образца» 1960 года, это понятие, пожалуй, органично переплелось с не менее емким понятием НАШИ.
6-8.06.2004
Таллинн