Эпизод 8 Торт с полынью

Олег Лихоманов
  Повсюду начинают шевелиться плюшевые звери, которые до этого момента спали . На их милых синтетических мордочках, минуту назад бессмысленно улыбающихся во сне, медленно расплываются зубастые, от уха до уха пасти цвета мяса. Коротенькие руки-обрубки без суставов и пальцев нащупывают под собой опору, они медленно подымаются где-то там, в пустоте. Я их не вижу, но каким-то чувством, ранее для меня скрытым, точно знаю, что всё происходит именно так.
Мне некуда бежать. Я нахожусь точно посередине кольца, образованного толпами моих будущих мучителей, бредущих ко мне во мраке. Любое движение, попытка убежать, только ускорит встречу с ними. Знание о том, что меня ожидает, сводит с ума, превращает сознание в маленькую точку, в застывший вопль, который будет звучать бесконечно.

Скрип половиц. Трущиеся друг об друга старые доски двухэтажного дачного дома пережёвывают смолистыми боками мой разум, но всё же это не так худо, как предыдущий мир. Впрочем, он  никуда не делся: это передышка. После короткой душной паузы, когда я буду мучительно бодрствовать, кошмар алкогольной абстиненции-забытья продолжиться с новой силой. А пока я  лежу в ознобе на втором этаже в маленькой, обитой сосновыми квадратными фанерками комнатке, завёрнутый в сбившиеся простыню и одеяло. Вымокшее в поту бельё холодит: этой июньской ночью на улице слишком свежо, окно открыто, а дом не отапливается. Безумно хочется пить, но я не смогу преодолеть все эти двери, лестницы, замки за которыми существует в сумраке приусадебного участка ржавый краник. Нет сил даже подняться.
Как же всё произошло? Ах, ну да, День рождения, четвертак - серьёзная дата. Начали в Москве, ничего особенного, дворовая компания, пиво. (Все пьют пиво, будь оно неладно. Это ясно, как дважды два. Достаточно включить "телек". Кто только придумал эти молодые загорелые лица из рекламных роликов, святящиеся от избытка здоровья? Бронзовые ухоженные руки протягивают вам с заморских курортов запотевшие бутылочки. Наверное, они - настоящие люди, не такое дерьмо как я, поэтому они и веселятся там, среди пальм и золотистых островов, усеянных огромными белами домами-парусниками ).
 Проспавшись после посиделки  в Москве, на следующий день я поехал на дачу. Меня встретила старая компания: я знаю их всех с детства.
Колесо праздника совершило ещё один поворот. Костёр, пластиковый стаканчик с пластиковым пойлом, еловый дым, оживляющий дорогие сердцу воспоминания юности. Я был остроумен как никогда, каждая моя реплика неизменно заканчивалась одобрительным гоготом; таким остроумием, может статься, не блистают даже  ребята из развесёлых теле-шоу.

Но праздник закончился. А теперь - ночь. Кажется, следующая. Я уже приехал с дачи и тихо подыхаю на своём ложе, которое в такой момент хочется назвать одром. Кровать каким-то образом привезли со мной: те же удавки-простыни, такие же мокрые. Обхватили, спеленали. Да откуда столько пота? Человек состоит на восемьдесят процентов из воды, и меня, похоже, осталось очень немного.
Я уснул, или нет? Полумрак комнаты, разбавленный огнями города, преодолевшими жалюзи, стал плотным, как болотная вода. Окружающие предметы колышутся в нём словно живые. Я опять отъезжаю, сон непохожий на сон давит на веки.
Ну вот, началось…Чей-то взгляд, ледяной и по-клоунски весёлый, нащупывает меня, как луч фонаря находящий мельтешащее в ночном лесу животное, замирает и смотрит пристально. Невыносимо. Он проникает сквозь границу, отделяющую меня от мира, который я способен видеть, но ни разу не видел. Кричать невозможно; вопль, неслышный, рвущийся из глубин души, не имеет аналогов со звуковыми колебаниями в воздухе. Они жалкое подобие стона, возникающего при виде чего-то  абсолютно враждебного, чуждого  человеку.
Впрочем, чего я так беспокоюсь, кого боюсь? Я же давно знаю это существо, часто подолгу беседую с ним, с радостью принимаю все его выдумки, на которые он не истощим. Зачем так нервничать увидев старого приятеля, невидимая рука которого столько раз одобрительно хлопала меня по плечу?   

Опять забылся. Вот что: надо добрести до умывальника, в кране будет вода, а на столе, рядом, должна стоять большая синяя кружка с отбитым краем и стершимся золотистым рисунком. Я сделаю несколько жадных глотков и ещё возьму полную кружку с собой, поставлю её рядом с кроватью. Идти тяжело: я совсем забыл, что всё пространство забито неподатливым мраком, мягким, как старая шуба на антресоли.
Под ногами бесшумно проскользнул в дверной проём толстый, непонятного цвета зверёк и скрылся, окинув на прощание меня зазывающим, насмешливым взглядом.
Ну это уже слишком, у меня никогда не было домашних животных, тем более таких, как это – маленький мохнатый уродец с почти человеческим лицом! Что эта скотина делала у меня в комнате? Я доберусь до кухни, и, клянусь, выкину эту тварь в форточку. Шаг, ещё шаг. Пальцы цепляются за косяк двери, так легче: усилие руки - и я пройду в коридор. Надо передохнуть.
Опять оно. Выглядывает из коридора, поднимает пушистую мордочку, раскрыло ротик, усеянный маленькими серыми зубками.
Хватаю его, нагнувшись, одной рукой, другой опираюсь на косяк двери для устойчивости. Уродец болтается над полом, ему не хватает воздуха - мои пальцы надёжно сомкнулись на пушистом горле.
Проходит минута. Нет: так дело не пойдёт: зверёк изворачивается, крутится, как уж, а я устал, я утомлён, душить – долго. Нагибаюсь, прижимаю его рукой к полу, потом ногой. Рука, державшая это создание, освобождается: теперь удобно держаться за дверной проём. Есть идея: если давить ему на  грудную клетку и живот пяткой, получится быстрее. И точно, так и есть. Я стараюсь. Слышно первый звук за всё это время : хрип животного, явственный, реальный, разрывающий темноту.
А ведь зверёк не такой слабый: мою ногу, которой я приканчивал его,  подбрасывает усилие, несоизмеримое с таким маленьким тельцем. Он вдруг подпрыгивает и неожиданно огромная, глумливая, карикатурная морда-лицо оказывается передо мной. Смотрит мне прямо в глаза. Немедленно, как бур, вгрызается прямо в душу опять тот же ледяной, хохочущий  чуждый разум.
Дерьмо-о-о! Голова бьётся по подушке, по стене, только бы убрать  равномерно чавкающую, тупую, нестерпимую боль в черепной коробке.
Опять анальгин? Аспирин? Воду? Всё вместе? Возможности, варианты, одни и те же, сто раз испробованные за последние двое суток, проворачиваются вместе с болью, на одном и том же валу в облепленной скомканными волосами головушке.
Особенно обидно от понимания того, что эти физические и нравственные страдания -результат моего свободного выбора, и как бы сейчас не было мне обидно за сделанное, я нахожусь в обществе и состоянии, которое заслужил.
Какое уродство! Почему постоянно я соглашаюсь с его неслышным голосом, держа в руках эти красивые фужеры, которые потом бьются, и их осколки так свирепо терзают меня? Мой ум, как ротор турбины в потоке воды, вращается в этих мыслях.
Опять забытьё.

Я не знаю, где нахожусь, но меня, должно быть, скоро выпустят. Я беседую с людьми, странно одетыми - мне не с чем сравнить. Выражение лица одного из них отчуждённо-грустное. Одну руку он положил на мудрёную машину, которая стоит подле нас, другой жестикулирует.
-Да, она очень сложная, состоит из элементов, взятых из разных стран и эпох, - он уныло оглядывает её.
-Ты забираешь её с собой, туда, для кого-нибудь ещё? – я не помню, с чего начался разговор, но этот вопрос сам собой вытекает из его контекста.
-Да, возьму с собой. Надо её демонтировать и подготовить к транспортировке.
Мне почему-то становиться легче. «Забирайте с собой эту машину и идите, идите с ней куда угодно. Я очень устал от неё», - думаю про себя.
Машину увозят.