Часть четвертая. Сновидения ведьмы.
Поведай, откуда
Пришел ты сегодня ко мне
Тропой сновидений?..
Рёкан
Свой первый отпуск молодожены решили провести у бабушки. С деньгами помог Олежка, отец добавил, и вот в июне Инга с Ильей отправились в Данию, в Эльсинор, к бабушке Пилар. Инга смотрела на окружающее с таким же любопытством, как и ее муж. Хотя она дважды побывала в Дании, но видела ее впервые. Пилар встретила их в аэропорту.
- Добро пожаловать, голубка! Я рада тебя видеть, Илья! - она произносила “Илия” с ударением на первом слоге, - Я приехала из Эльсинора на такси, поехали на нем же обратно.
- А разве Андерса нет? - спросила Инга, стараясь не выдать разочарования.
- Он в Непале, - Пилар пристально посмотрела на Ингу и взяла ее за руку, - С тех пор, как он обнаружил пропажу книги, он словно сошел с ума. Здесь он метался как тигр, поэтому решил поехать в Гималаи. Они действуют на него умиротворяюще.
- Отец тоже нервничает. Он рассказал мне о том, как охотились за книгами разведки. Это звучало так фантастически, что я не поверила. А ты веришь?
- Андерс мне очень убедительно все рассказал. Так и было, поверь мне. И потом, мне снова сделали обследование и кое-какие результаты заставили врачей схватиться за голову. Но об этом я потом расскажу. У вас несомненные успехи в испанском - и очень кстати! Я хочу съездить наконец на родину и ждала только тебя, дорогая.
- В Испанию! Я все еще вспоминаю с восторгом поездку в Катманду. Ты повезешь нас в город своего детства?
- Да, мы поедем в Фуэнхиролу. Пора навестить родственников, ведь я теперь старшая женщина рода.
- Старшая женщина рода - как торжественно звучит! До тебя была твоя бабушка?
- После ее смерти старшей стала моя тетя, родная сестра отца. Она была бездетной и недавно обязанности старшей перешли ко мне.
- Как интересно! И что ты должна теперь делать как старшая?
- Раньше старшая женщина имела решающий голос на семейном совете, без ее одобрения не женились, не выдавали замуж дочерей, не принимали деловых решений. Сейчас, конечно, все по-другому, забываются старые традиции, все хотят жить своим умом... Я должна выучить свою преемницу всему, что знаю сама, чему научилась у бабушки.
- А чему выучить? И кто будет преемницей?
- Кто - это мы уточним в Фуэнхироле. А чему... Я знаю много тайных приемов. Магия, предсказание судьбы, приемы лечения - это все когда-то я узнала от бабушки Пилар. Это было нарушением правил, но она любила меня. И потом, тетя не обладала такими способностями, как я. Я думаю, бабушка ей даже не все открыла, она бы не поняла. А я девочкой участвовала во всех обрядах. У бабушки Пилар не было от меня тайн.
- Ее тоже звали Пилар? - поразилась Инга, - Она моя прапрабабушка... Но бабушка, тогда меня тоже должны были назвать Пилар?
- А ты и есть Пилар! - засмеялась бабушка, - По гороскопу ты не Инга. Ты крещеная?
- Нет, наверное - нет.
- Вот мы тебя окрестим в Фуэнхироле в нашей церкви Нуэстра Сеньора дель Пилар.
- Так поэтому вас всех назвали Пилар?
- И поэтому тоже. Вот мы и приехали, - бабушка вышла из машины и озабоченно спросила, - Вам не будет тесно в комнате, где ты останавливалась в прошлый раз?
- Ну конечно нет! - засмеялась Инга и обняла Пилар за плечи, - не хлопочи так, дорогая моя, нам у тебя везде хорошо!
- Я имею в виду - там довольно узкая кровать, - пробормотала Пилар, направляясь в гостиную, - Молодоженам это...
- Молодоженам это все равно! - подсказала Инга и опять засмеялась, - Только какие же мы молодожены! Мы уже пять лет вместе. O tempora, o mores!* - не правда ли?
- Я прожила слишком длинную жизнь, чтобы осуждать кого-нибудь за такие прегрешения. И я открою тебе один секрет: мы с моим Петром тоже не ждали свадьбы, - Пилар задумчиво села в кресло, - Это произошло во время бомбежки... Более счастлива я была только после того, как родила Сенечку.
- Бабушка! - воскликнула, шутливо хватаясь за голову и улыбаясь, Инга.
Эльсинор маленький городок и осмотреть его можно за два дня. Но Илья с Ингой не спеша обходили старинные улочки и улицы особняков прошлого века, загорали на пляже, глядя на купающихся, но сами не рисковали заходить в довольно холодную воду. Лежать вот так, греясь на солнышке было здорово. Илья ложился на спину, и голова его покоилась у Инги на животе, она отталкивала его, жалуясь, что он мешает загорать. Начиналась возня, Инга шикала на Илью, стесняясь посторонних взглядов, хотя молодежь на пляже вела себя более чем раскованно.
- Потерпи до вечера! - советовала Инга, а сама, зарывшись пальцами в его русые густые волосы, нежно поглаживала их.
- А ты не провоцируй!
Больше всего Инга любила бродить по побережью. Они уходили довольно далеко по песчаным дюнам, поросшим кустарником и переходящим время от времени в россыпи камней, среди которых плескалась вода. Взявшись за руки они шли вдоль кромки воды, поддевая босыми ногами песок и слушая крики чаек. Усевшись на камни, Инга доставала пару яблок и они грызли их, лениво переговариваясь и подставив лица солнцу. Ветер развевал волосы Инги, взметая черными прядями, и Илья приглаживал их, задерживая руку на затылке. Наконец они начинали целоваться и пальцы Инги пробегали по пуговкам его рубашки, пока Илья стаскивал с плеч бретели ее купальника. В доме Пилар Инга чувствовала необъяснимую скованность и только в укромных местечках на берегу они предавались желаниям, которыми еще не пресытились за пять лет и четыре месяца брака. В доме же Инга ощущала постоянное присутствие Андерса, ей все время казалось, что его глаза следят за ней, и она нервничала. Однажды Инга не выдержала и решила поговорить с бабушкой. Та выслушала ее очень внимательно и стала расспрашивать, что еще чувствует Инга.
- Я вообще чувствую всех близких мне людей. Настроение, которое иногда скрывается, я вижу как на ладони. С отцом мы можем даже переговариваться во сне, правда, теперь реже. Это было часто, когда он волновался за меня. Для меня ощущение близкого человека раньше было единственным способом увидеть его. Я всегда знала, когда в комнату входил брат или Илья. Но раньше я не задумывалась об этом и если бы мне кто-то сказал, что я чувствую больше, чем обычные люди, я просто посмеялась бы. Я никогда не верила в паранормальные способности, да и сейчас не особо верю. Хотя знаешь, - оживилась Инга, - был еще один случай. Помнишь, в первый день рождества я пришла поговорить с Андерсом. Я слышала, как он страдает, и хотела утешить. Я ничего лучшего не могла придумать, чем сказать, что ты все-таки его родная мать. Ты просто была уверена в моем выборе и ничем не рисковала, предоставив ему свободу. Я так хотела ему это внушить, что почувствовала, как у меня даже меняется голос, интонация… Я словно гипнотизировала его. Ведь он поверил?
- Да, дорогая, он поверил. Но он сам готов был поверить во что угодно. Знаешь, девочка моя, не заблуждайся на счет Андерса. У него не просто сильная воля, йогическая подготовка дает ему возможность держать чувства в узде.
- В узде, да, - взволнованно согласилась Инга, - Но они сохраняются там, в глубине, и нарушают покой. Я волнуюсь за него. Я очень волнуюсь. Бабушка, а может быть я права и Андерс действительно твой сын? Если мы не одной крови, почему мы всегда были связаны незримой нитью, думаем и чувствуем одинаково? Почему я слышу его?
- Не спрашивай меня, голубка. Пути Господни неисповедимы. Почему мы любим одного, связаны с другим, а замуж часто выходим за третьего? Все имеет какое-то значение, судьбы пишутся на небесах.
- А ты веришь, что судьба каждого предопределена?
- Конечно. Я тебя научу узнавать судьбу. Взять хоть вас. Сначала составляется гороскоп, но это умеют многие. Андерс, например, по гороскопу Стрелец, огненный Дракон, рожденный под знаком Юпитера. Он должен быть энергичен и активен, презирать ограничения, он независим, справедлив, любовь к жизни так сильна, что он не чужд удовольствий, но если не женится в ранней молодости - не женится никогда. Но самое главное - это чувство справедливости, активное неприятие зла. Рожденный под звездой Пурва Ашадха по сути своей - гуру, учитель, участь его - священство, цель - джнана, знание.
- Да, это Андерс! Я думала, что гороскопы - это чушь, но удивительно совпадает с тем, как я чувствую Андерса.
- И даже больше, чем ты думаешь! Ведь имеет еще значение день, в который он родился. Двенадцатый лунный день - это день включения космической энергии любви, день, когда не только человек любит Творца, но и тот отвечает любовью к своему созданию. В этот день рождаются носители “Чаши Грааля”, самые чистые люди на пути добра и мира.
- Что-то у тебя невеселый голос. Это же здорово!
- Голубка моя, где же здесь хоть одно слово о счастье? Я хотела бы Андерсу судьбы не такой блистательной, но наполненной простыми человеческими радостями. Тяжело нести на плечах весь мир.
- А я? - помолчав, спросила Инга; ей очень хотелось узнать, о какой тяжести мира сказала Пилар, ведь с Андерсом все в порядке.
- О тебе мы поговорим в Испании. А как ты чувствуешь Андерса?
- Мне трудно объяснить. Я вижу его голубой свет. И еще чувствую свой восторг на грани благоговения. Знаешь, наверное, поэтому я не увлеклась любовью: это кощунство. Ну, как можно представить себя в постели со святым или ангелом! А если уж окажешься, то это вызовет только неловкость. Ты понимаешь? - услышав смех Пилар, Инга, не выдержав, фыркнула, - Хотя в постели он действовал на меня неотразимо. Я просто с ума сходила, должно быть, как и все остальные. Ой, извини, я ведь не должна говорить тебе такие вещи?
- Да почему же? Ты думаешь, раз я старуха, то все позабыла и не пойму?
- Бабушка, а ты помнишь? - затаив дыхание, спросила Инга.
- Как вчера! Я тоже сходила с ума, когда Петр любил меня. Он был такой нежный: зацелует, заласкает - и я уже сама не своя. Пятьдесят лет помню его тело рядом. А что ты еще чувствуешь в Андерсе?
- Еще - что мы словно одно целое, словно наше сознание соприкасается, или лучше сказать - переплетается. Знаешь, как лиана обвивает мощное дерево. Я его чувствую не сексуально, понимаешь? Вот, пожалуй, и все.
- Я так не вижу. Голубое сияние... Это, должно быть, красиво. Но я тоже всегда знала, что это мальчик особенный. И судьба его необыкновенна.
- А ты знаешь, что с ним будет?
Пилар пожала плечами и не ответила. Через три дня они улетели в Испанию.
Андерс вышел на террасу монастыря, нависающую над ущельем, и встал лицом к восходящему солнцу. Несколько месяцев он находился здесь, деля время между беседами с настоятелем и работой, которой занимался теперь несколько механически. У него оставались восемь листков скопированных вручную текстов из украденной книги, и Андерс переводил их, мало надеясь на то, что ему повезет натолкнуться на нужный рецепт. Он ощущал бессилие и злость. Черная полоса в жизни все не кончалась. К Андерсу подошел настоятель и спросил, как продвигается работа.
- Меня печалит не то, что работа продвигается медленно, а то, что она скоро закончится! И еще, я чувствую бессилие перед злом.
Настоятель был в курсе произошедшего. Помолчав, он медленно сказал:
- Плохо, когда зло вызывает бессилие, со злом нужно бороться всегда. Другое дело, что способы борьбы могут быть разными, и если не удался один, нужно выбрать другой. Ошибочно считать, что происходящее имеет только одно значение. Всегда есть как минимум несколько дорог к одной цели и если тебе не дали пройти по самой легкой - это значит, ты достоин одолеть самую трудную. Подумай, что ты можешь сделать еще для достижения своей цели. Потом приходи ко мне.
Андерс взял руку настоятеля и прижал к своему лбу, склонившись в поклоне. Он остался на террасе, любуясь всходящим солнцем и не чувствуя ветра, несущего с заснеженных вершин холод, пробирающий до костей. Андерс даже не замечал, как постепенно его тренированное тело делается нечувствительным к погодным условиям, становясь закаленным телом настоящего йогина. Андерс давно уже задумывался о том, что ему неизбежно придется сделать. Разочарование от утраченной книги подтолкнуло его к решению войти все-таки в состояние, включающее в космический разум. Андерс понял, что дошел до конца. Ничто не держало его больше - ни потерянная любовь, ни надежда найти предмет своих мечтаний, волшебный эликсир. Все эти месяцы Андерс готовился к этому шагу, беседуя с настоятелем, который открывал перед ним последние секреты эзотерических знаний Тантры и буддизма. Оставалось еще закончить кое-какие дела и Андерс на время вернулся в Катманду.
Среди прочих дел была назначена встреча с Шенрабом Намджалом и визит в монастырь Сердца Господня к крестной матери Марии. Андерс почувствовал потребность последний раз навестить любимую крестную. Мать Мария слабела на глазах и вставала уже только для ежедневной молитвы в часовне. Андерс сел у ее кровати и взял в руки ее худую слабую руку.
- Я жалею сейчас, что не имею такой лечебной силы рук, как у моей матери. Ведь тебе было легче, когда она приезжала к тебе год назад?
- Да, дорогой мальчик, она подарила мне еще один год жизни, да простит меня Господь. Но сейчас я хотела бы поговорить с тобой о грехе, взятом на душу по просьбе твоей матери. Я не хочу уходить из жизни с такой тяжестью на сердце, тем более, это уже не нужно: Пилар мне написала, что рассказала тебе правду о твоем рождении.
- Да, крестная. Но это не принесло мне счастья.
- Ты несправедлив, мой мальчик, в своей поспешной оценке. Пилар была с тобой всю твою жизнь и останется до своей смерти, ведь так? Но ее признание открыло тебе новых родственников.
- Но я ничего о них не знаю!
- Я хочу рассказать тебе о твоей бабушке. Разыскивая тебя, она обратилась ко мне три года назад, но тогда я ничего не сказала тебе. Я просто сообщила ей все, что знала: где ты учился, над чем работаешь, что ты еще не женат. Но теперь ты должен разыскать ее. Я поняла, что она одинока. Ты мог бы стать ее утешением на старости лет. Прости меня, мой мальчик, я скрыла это от тебя из благих побуждений и рада, что теперь совесть моя чиста.
- Спасибо, крестная! Но ведь бабушка должна быть очень старой?
- Ты забываешь, что в традиции индийцев - ранние браки. Она почти такого возраста, как Пилар, во всяком случае, младше меня. А твою настоящую мать я помню. Совсем юная женщина, ей было лет девятнадцать. Пилар очень старалась спасти ее.
- Как все странно! Еще недавно Инга убедила меня, что мать сказала неправду и я все-таки ее родной сын. И я ей поверил! Теперь ты доказала, что я чужой для Пилар, но зато у меня есть новая бабушка. Есть от чего сойти с ума. Может быть у меня куча родственников? Всякие дяди и тети, двоюродные сестры и братья?
- Разыщи бабушку и ты все узнаешь. А теперь, Андерс, расскажи мне о сыне Пилар и ее внучке. Как она счастлива, должно быть!
Не встретившись с Намджалом, который был в отъезде, Андерс улетел в Бомбей разыскивать бабушку. Из Бомбея нужно было ехать в Пуну, и Андерс с сожалением покидал океанский берег, дающий морскими бризами хоть какое-то ощущение прохлады. Пуна, древний город в штате Махараштра, считался столицей читпаван-брахманов. Говорят там на языке маратхи, которого Андерс не знал и чувствовал себя иностранцем, как во времена своей молодости, когда учился в Мадрасе, где большинство говорит на тамильском языке. Такси остановилось у большого дома с садом, седой слуга в белой одежде вышел узнать, к кому приехал господин. К счастью, он говорил на хинди.
- Я ищу госпожу Индраяни Рой. Если она дома, передайте ей, что ее хочет видеть Андерс Видст из Дании.
- Госпожа всегда дома. Я ей доложу.
Через несколько минут слуга с низким поклоном попросил пройти в дом, госпожа ждет его. Андерс вошел в просторный холл, куда выходили несколько дверей. Одна из них открылась и женщина в белом сари без украшений, говорящем о том, что она - вдова, вкатила инвалидное кресло. Седая как лунь старуха в таком же вдовьем белом сари, украшением которого были только часы на золотой цепочке, поблескивающие поверх белой кофточки-чоли, с величественной осанкой сидела в кресле, стараясь держать голову выше и только чуть дрожащий подбородок выдавал, каких усилий ей это стоило. Ее черные глаза впились в Андерса и вдруг она разрыдалась. Пока женщина суетилась, наливая стакан воды и звоня в колокольчик, Андерс опустился на колени, взял сухие старческие темные руки в свои и прижал их к губам. Старуха правой рукой обняла Андерса за шею и он понял, что левая парализована.
- О, мальчик, дорогой! Ты совсем взрослый мужчина! Добро пожаловать в свой дом! Я и моя невестка Рамабаи твои покорные служанки.
Андерс прекрасно знал систему индийских семейных связей. Раньше, да и теперь нередко, после отца сыновья и внуки распоряжались домом и имуществом семьи, а все женщины, независимо от возраста, находились под их покровительством и подчинялись во всем. Индийская жена и мать рождена на свет, чтобы делать жизнь мужчины удобной и счастливой, это она усваивает с детства. Что уж говорить о вдовах! То, что на дворе конец двадцатого века, не имеет значения. Но Андерсу показалось, что, несмотря на искреннюю радость увидеть внука, глаза старухи лукаво блеснули, словно она понимала, что это просто традиционная формула вежливости и они вдвоем знают это. Впоследствии, ближе познакомившись с бабушкой, Андерс понял, что она удивительно умный и сильный человек и чужда предрассудков и отживающих свой век обычаев. Пока же ему казалось, что он вернулся в мир своего детства: в домах его друзей в Катманду он видел таких же женщин. Бабушка перестала плакать и уже давала распоряжения вошедшему с лекарством слуге поспешить с угощением. Перед Андерсом тут же поставили чай и сладости, а бабушка велела принести виски. От виски Андерс отказался и с удовольствием выпил две чашки чая, только после этого бабушка отослала невестку и слугу, велев ему напоследок принести кожаный английский портфель из ее кабинета.
- Сядь ближе, дитя мое, я покажу тебе твою мать. Я знаю, что тебя воспитала хорошая женщина. И то, что от тебя скрывали, что она не родная, может быть и правильно. Но мне обидно, что ты не знаешь меня и никогда не вспоминал свою настоящую мать. А теперь посмотри на фотографии. Вот твоя мать Радхарани.
Андерс с любопытством взял в руки несколько карточек, забыв вопросы, вихрем кружившие в голове. Он рассматривал смуглую черноволосую девочку с огромными глазами, весело смеющуюся в объектив, не замечая, что сзади подкрадывается подросток, протянувший руки, чтобы выхватить у нее куклу. Вот она в нарядном сари с накинутым на голову концом-паллавом. Здесь ей лет шестнадцать, у нее те же огромные глаза и аристократический нос с легкой горбинкой, такой же, как у Андерса. А вот она уже с мужем, чинно сидит рядом, опустив взгляд. Значит, когда она вышла замуж, ей было семнадцать лет. Вот она в европейском костюме и с высокой прической, заметно, что ей нравится это переодевание. Так молоденькие девушки в Европе с удовольствием одевают карнавальные костюмы. Вот ей уже восемнадцать и она сидит с ребенком на руках - с ним, Андерсом, завернутым в тонкую ткань. А вот они втроем, Андерса держит на руках отец, а матери ужасно хочется взять ребенка и она положила руку на его ножки. Она выглядит счастливой, но все-таки что-то есть в ее глазах, что она хотела бы скрыть в себе. И эти фотографии - вся память о матери, которую он не знал! Девятнадцать лет жизни. Счастливой ли? Теперь это не узнает никто.
Андерс тяжело вздохнул, передавая фотографии бабушке. Расспрашивать ее в этот день он не решился, видя, как она взволнована и утомлена. Невестка бабушки Рамабаи пригласила Андерса поесть и угощала множеством замечательно вкусных блюд, которым Андерс, с детства любивший индийскую кухню, отдал должное. Потом слуга показал отведенную ему комнату, большую и красиво обставленную мебелью начала века. Вообще весь дом дышал патриархальностью, сохранив колониальный стиль. Тихая улица в богатом квартале, слуги, неслышно содержащие дом в порядке, и две женщины, как две белые тени, доживают век, вспоминая прошлое. Вскоре Андерс узнал, что прав только в последнем, прошлое до сих пор довлело над домом.
Поговорить с бабушкой случай представился только через несколько дней. Приезд внука так взволновал ее, что два дня она провела в постели. Андерс решил пока осмотреть Пуну и бродил по жаре от храма к храму, заинтересованный пантеоном богов штата Махараштра. Кроме самых известных, Шивы, Парвати, Кришны, тут чтили стоящие в каждом храме изображения древних богов Кхандобы, Виттоля, Мхасобы, забытых в других местах. Зайдя в храм Панчалешвар, Андерс обратил внимание на ярко красное человеческое лицо, грубо прорисованное над дверью в святилище. Дождавшись, когда оттуда вышел полуобнаженный жрец, Андерс поинтересовался, кто изображен над входом. Отец богини Парвати - был ответ. Андерс отошел к колонне и сел на пол, задумчиво разглядывая лицо. Богиня Парвати, жена Шивы, была дочерью воплощения гор, дочерью Гималаев, потому что ее отец не бог, не дух, не владыка гор. Значит это портрет самой идеи гор, души Гималаев. Лицо было нарисовано в традиционной манере, с выпученными круглыми глазами, толстыми бесформенными губами и широким носом, но Андерсу было все равно, душа Гималаев жила и в нем самом. Слабый дневной свет проникал только в двери, за проемами в святилищах богов мрак казался особенно густым. Андерсу хотелось сидеть здесь, в прохладной полутьме и думать о Гималаях, позабыв, зачем собственно он сюда приехал. Снова выйдя на улицу, он окунулся в городской шум, остановился на перекрестке, пропуская мотоцикл, и удивился, заметив из-под шлема мотоциклиста гриву развевающих волос. Нигде в Индии он не видел раньше женщин на мотоцикле. Андерс вообще обратил внимание, что в Пуне женщины держатся на улицах совершенно свободно и с достоинством.
Утром бабушка послала за Андерсом. Она сидела в кресле такая же подтянутая, аккуратно одетая, изо всех сил скрывая последствия паралича. Она извинилась и ласково расспросила Андерса, чем он занимался это время, потом попросила рассказать о себе. Андерс перескакивал с одного на другое, торопясь закончить, ему самому хотелось расспросить бабушку о матери, которая пока была для него лишь лицом на фотографии, увиденной два дня назад.
- Расскажи мне о моей матери. С тех пор, как я узнал, что моя родная мать умерла, я чувствую пустоту в груди. Я с удовольствием познакомлюсь с родственниками.
- Не спеши, дорогой. Когда ты все узнаешь, ты поймешь, почему о тебе знала только я и последнее время - Рамабаи, даже мой сын не подозревал, что Радхарани моя дочь. Ты воспитан в европейской традиции и тебе будет странно слушать эту историю. Хотя ты ведь хорошо знаешь наши обычаи?
- Ну, не так хорошо, как надо бы. Теперь я займусь этим вопросом.
- Теперь тебе надо бы просто жить с нами, ты мой наследник. Или тебя кто-то удерживает в Дании? Ты мне еще расскажешь все подробности о себе. А сейчас слушай о своей матери. Хотя это будет скорее рассказ о моих грехах. Я из знатной индуистской семьи читпаван-брахманов. Замуж меня выдали в шестнадцать лет за молодого человека из такой же благородной семьи, я родила двух сыновей, но один умер в младенчестве. В двадцать лет я овдовела. Дальше произошло то, о чем никто не знает. Почти сразу я вышла замуж второй раз. Это было нарушением всех правил, даже если бы мужем мне стал такой же знатный брахман, но я выбрала в мужья мужчину самой низкой варны и касты, танцора-вагхья. Обряд по всем правилам мы, конечно, совершить не могли, поэтому заключили тайный брак гандхарва, взаимное соглашение. Мы очень любили друг друга, но скрывали наши отношения, чтобы не опозорить семью моего покойного мужа. В 1934 году я родила дочь Радхарани, уехав подальше от дома, в Джайпур, где меня никто не знал. Там я временно оставила свою девочку, пообещав вернуться за ней. Знаешь ли ты наши кастовые законы? Если брахманка родит ребенка от шудры, мужчины низкой варны, то он будет иметь самую низкую касту в варне отца. Моя девочка должна была избежать такой участи. Я поселилась в Пуне, в доме моего сына и занималась его воспитанием. Но через четыре года я привезла из Джайпура Радхарани, сказав всем, что просто взяла сиротку из милости в свой дом. Моя соседка, известная писательница, постоянно воспитывала девочек-сирот и я словно последовала ее примеру. Радхарани росла вместе с моим сыном Говиндом, получила прекрасное образование в колледже и я задумалась, какова же будет ее судьба, ведь выйти замуж в хорошую семью она не смогла бы. Радхарани была красавицей и больше похожа на своего отца, а он для меня был самым красивым мужчиной на земле. Мой сын Говинд старше сестры на три года и не знал, что они кровные родственники. Мы нашли ему невесту из семьи брахманов, но вдруг перед самой свадьбой он заявил, что любит Радхарани и хочет жениться на ней. Я растерялась и объяснила невозможность их брака тем, что она из низкой варны и не может быть его женой. Но мой сын столько раз слышал от меня и моих друзей о порочности кастового деления, что сам заразился передовыми идеями и слышать ничего не хотел. Я увезла Радхарани в Дели к своей тете. И вот тут по дороге, в поезде, мы познакомились с европейцем Якобом Видстом. Он помог нам добраться до дома тети и пришел на следующий день, чтобы узнать, не нужна ли нам его помощь. Я поняла, что моя девочка ему очень понравилась, иначе зачем бы ему приходить к нам почти каждый день целую неделю? Ведь не за мной же он пытался ухаживать! И тут мне пришла в голову счастливая мысль: он был датчанином и его совершенно не интересовала кастовая принадлежность Радхарани.
Андерс прикинул, что его отец был всего на два-три года моложе бабушки и подумал, что тогда она тоже была достаточно молода, чтобы отец мог ухаживать именно за ней. Я никогда не привыкну к их образу мысли, Индия - это другая планета! - решил он и спросил:
- Бабушка, а мама тоже сразу влюбилась в отца?
- Девушка никогда об этом не скажет. Но, выходя замуж, индийская женщина готова полюбить своего мужа, даже если, как в старые времена, не видела его до свадьбы. Муж моей тети поговорил с Видстом и предложил ему жениться на моей воспитаннице. Он объяснил, что Радхарани получила воспитание и образование брахманки и, выйдя замуж за мужчину низкой касты, будет несчастлива. Видст дал согласие взять ее в жены по законам своей страны. Они должны были уехать в Непал, где он жил постоянно. Накануне отъезда я призналась Радхарани, что я ее родная мать и рассказала свою историю. Бедная девочка плакала у меня на груди весь вечер. Я вернулась к самой свадьбе сына и сказала ему, что Радхарани вышла замуж и он должен забыть ее. В первый и последний раз он впал в неистовство и замахнулся на меня, но не ударил, а хлопнул дверью и ушел на всю ночь. Через два дня Говинд женился на Рамабаи и они прожили вместе больше тридцати лет. Три их дочери уже давно замужем и у меня несколько правнуков. От Радхарани же я получала письма, где она подробно описывала свою жизнь с мужем, рождение сына, даже прислала свою фотографию с ребенком. Мужем она была довольна, он всегда был ласков с ней и очень любил сына. А как она радовалась в письмах, что у нее будет еще один ребенок! Она надеялась, что это будет девочка: ее мужу очень хотелось иметь дочь. Известие о смерти Радхарани обрушилось на меня как гром с ясного неба. Моя девочка умерла раньше меня!
- А ее отец? Твой муж, бабушка, что было с ним?
- Он погиб в сорок восьмом году. Тогда, после смерти Ганди, по Махараштре прокатилась волна страшных погромов. Поджигали и рушили дома брахманов, многих убивали. Мой муж охранял наш дом и был убит толпой погромщиков. Нас не тронули только благодаря соседям, которые были хорошо известны: Вишрам Бедекар, писатель и кинорежиссер, и его жена Балутаи, писательница. Они взяли нас к себе. Балутаи - единственная, кто знал всю мою историю, должна же я была выплакать мое горе на плече друга.
Ее рассказ, слишком смахивающий на индийские кинофильмы с их наивной фантастичностью сюжета и счастливой развязкой, вызвал желание разобраться, что же скрывается за этой мелодрамой. Андерсу многое было непонятно в этой истории. Ему захотелось узнать живых людей с живыми чувствами за стереотипами поведения молодой вдовы и кастовыми запретами, описанными во всех популярных трудах об Индии. Он понимал, что это будет крайне сложно сделать, индийская женщина не привыкла откровенно говорить о себе даже с собственным мужем, станет ли бабушка открывать свою душу и копаться в чувствах своей дочери перед внуком, которого видит впервые в своем доме? Но вскоре оказалось, что узнать это очень легко.
Заметив, что бабушка утомлена разговором, Андерс спросил разрешения уйти в свою комнату отдохнуть, но попросил какую-нибудь книгу, если можно - индийскую, чтобы познакомиться с современной литературой, которую знал очень поверхностно. Андерс не ожидал, что в доме могут быть подобные книги, но бабушка предложила выбрать любую в кабинете и позвала Рамабаи, чтобы та проводила Андерса. Войдя в кабинет, Андерс задохнулся от изумления. Это была комната, обставленная со вкусом, в котором чувствовалась индивидуальность. Удобная мебель колониального стиля, огромное количество книг и предметов искусства, причем не только индийских. На стенах множество фотографий. Интересно, чей это кабинет, может быть бабушкиного сына? Андерс подошел к стене рассмотреть фотографии. Многие были с дарственными надписями, адресованными Мирабаи. Андерс знал, что так звали средневековую поэтессу, прославившуюся любовной лирикой, посвященной Кришне. Но фотографии, конечно же, дарили не ей.
- Кто эта Мирабаи? - спросил он у Рамабаи, - И чей это кабинет?
- Это кабинет матери. Все эти фотографии подарены ей ее почитателями.
Андерс недоуменно посмотрел на нее.
- Я ничего не понимаю. Кто же она?
- Почти пятьдесят лет Индраяни Рой пишет романы под псевдонимом Мирабаи. И еще - киносценарии. По ее сценариям снимал еще Вишрам Бедекар. Вот на тех полках все ее книги, - с гордостью показала Рамабаи.
Андерс посмотрел на полки. Они были заставлены книгами на всех языках Индии: тамили, хинди, бенгали, урду, малаялами, маратхи, на английском, немецком, французском.
- Это все написала бабушка? - недоверчиво спросил Андерс, рассматривая книги и читая названия: “Второй день бабочки-однодневки”, “Удовольствие нарушить запрет”, “Любовь на поле сражения”, “Автопортрет без зеркала”...
- Конечно! Она замечательная писательница. В ее спальне стоит портрет Индиры Ганди с дарственной надписью. У нас очень популярны фильмы по ее сценариям. А сколько актеров снималось в ее фильмах! Вот здесь есть фотография Раджа Капура. Некоторые его фильмы сняты по ее сценарию.
Андерс взял несколько романов на хинди и ушел в предназначенную ему комнату. Открыв первый роман, “Второй день бабочки-однодневки”, он прочитал первую страницу и закрыл книгу, только дочитав ее всю.
“Мирабаи не успела закончить колледж, хотя очень хотела учиться. Отец позвал ее к себе, чтобы сообщить, что нашел ей подходящего мужа. Мирабаи была сердита, но ее разбирало любопытство: какой он, мужчина, который завладеет ею до конца ее жизни? Помнится, как-то ее рано овдовевшая тетя с горечью сказала, что жизнь женщины похожа на жизнь бабочки-однодневки. Ее замужество длится один день, составляющий всю ее жизнь. Смерть мужа не имеет уже значения, он не отпускает ее до конца: все равно на закате дня бабочку ожидает гибель. Мирабаи тогда не совсем ее поняла, но теперь осознала, что отец отдает ее человеку, которого она обязана не просто почитать, но полюбить на всю жизнь и молиться всем богам, чтобы он жил дольше ее. Второго дня у нее не будет. Мирабаи задохнулась от возмущения. Почему такой важный выбор не доверяют ей? А вдруг он не полюбит ее? Или она? Хотя мать все время твердила, что любовь - это то, что рождается в браке, а все остальное - блажь и выдумки глупых девиц, засидевшихся в ожидании мужа. Мирабаи все-таки надеялась, что увидит жениха на смотринах и сможет уговорить отца, если жених будет ну совсем уж неподходящим. Но будущего мужа Мирабаи увидела только на свадебной церемонии, на смотрины приходил его отец. Был составлен гороскоп на жениха и невесту, оказавшийся благоприятным, и его семья дала согласие на брак. Мужу Мирабаи было в то время восемнадцать лет, он заканчивал колледж и должен был учится дальше в университете в Бомбее. На первый взгляд, он не был ни Рамой, ни Арджуной. На свадебной церемонии Мирабаи увидела обыкновенного молодого человека чуть выше ее ростом, нервно облизывающего губы, почему-то недовольного, едва глядящего на нее, так что ей стало обидно вдвойне. Они не испытывали друг к другу никаких чувств, кроме настороженности, но Мирабаи, наслушавшись поучений тети и матери, смирила гордость, сразу признала за мужем превосходство и готова была принять из его рук любую судьбу. Изменить-то уже ничего было нельзя. Пока же она приняла от него новое имя: Лилабаи и его фамилию и превратилась из кумари (девицы) Мирабаи в саубхагъявати (“обладающую счастливой звездой”, т.е. имеющую мужа) Лилабаи. Она вошла в дом его родителей, преисполненная энтузиазма сделать их супружескую жизнь радужной и приятной, приняла на себя всю тяжесть домашней работы и стала ждать, когда же муж обратит на нее свою благосклонность и начнет делать ее счастливой, как ей обещали. Через три дня настал черед выполнить гарбхадан. (Интересно, что это такое, - подумал Андерс - нужно бы посмотреть в справочнике) После чтения мантр и жертвоприношения огню родители и родственники Мирабаи подарили им подарки и оставили одних. Мирабаи была в таком возбуждении от ожидания, что совершенно не соображала, что делает, но все-таки сдерживала себя, показав свою скромность. Муж, которого она не могла теперь называть по имени (словно раньше она постоянно это делала!) посмотрел на нее исподлобья и раздраженно сказал: “Сядь”. Мирабаи - нет, теперь Лилабаи - облегченно села на стул, потому что ноги почти не держали ее.
- Послушай, эта наша женитьба... Я ее не хотел, мне еще нужно учиться! Отец пригрозил, что лишит наследства, - сказал он окаменевшей от изумления жене, - И вообще, у меня завтра выпускной экзамен в колледже. Может, будем спать? - и он, взяв подушку с широкой кровати, застеленной желтым, как сари невесты, шелковым покрывалом, улегся прямо на ковер. Придя в себя, Мирабаи сползла со стула и устроилась рядом, но вместо подушки подложила под голову руку. Он ничего не сказал. Мирабаи душили слезы разочарования. Супружеская жизнь складывалась совсем не так, как ей обещали.”
Андерс вдруг вспомнил, что читал об обряде гарбхадан. Дословно это означало: наполнение чрева жены. Он присвистнул. Вот тебе и “Кама сутра”! Теоретические рассуждения о том, что индийская женщина подчиняется мужу, зато всегда остается довольна сексуальной жизнью, ибо это оговаривается религиозными правилами, на самом деле не выдерживали никакой критики. Андерс смутно подозревал, что в романе описана бабушкина жизнь, недаром героиню зовут так же, как автора. А ведь она вышла замуж в шестнадцать лет! - вспомнил Андерс. Дальше он читал об ее одиночестве, когда муж уезжал в Бомбей, о трудной жизни в доме свекрови, о несбывшихся надеждах на счастье, когда муж забрал ее в Бомбей и они зажили своим домом. Даже рождение долгожданного ребенка - сына! - не сделало ее полностью счастливой. Рядом с ней жил чужой человек, не желавший ее понимать, смеявшийся над ее желанием учиться. Ей оставалось только как одержимой мыть и чистить весь дом, стирать, готовить, угождать мужу. Через год она родила второго сына. Родители мужа, довольные тем, что у них семья не хуже других и все идет, как положено, выделили ему часть капитала. У нее появилась служанка. Он же теперь был занят еще больше, открыв свое дело. Дальше несчастья навалились на нее одно за другим: за смертью новорожденного сына последовала гибель мужа. Все было бессмысленно и бесцельно. День бабочки подошел к концу - и каким коротким он оказался! О том, что вдова в Индии совершенно бесправное существо, Андерс читал, но то была теория, этнографические исследования, тогда как теперь он представил, что должна чувствовать двадцатилетняя красивая женщина, выброшенная на обочину жизни. Вся в белом, сняв супружеское ожерелье и все украшения, стерев кунку, знак на лбу, знаменующий замужество, она заметна теперь издали, как прокаженный на дороге, и должна жить из милости в доме сына или родителей мужа.
“Мирабаи не поехала в дом свекра и свекрови, а осталась жить с сыном в Бомбее, в доме, что купил покойный муж, хотя это было и не очень пристойно. Но ей хотелось слегка прийти в себя, пожить одной и подумать не о несчастной своей доле, а о том, как же ей жить дальше. То, что жизнь кончена, Мирабаи упорно не хотела признавать. Она быстро перестала ощущать себя Лилабаи, мужней женой. Напротив, к ней вернулась ее былая жизнерадостность и упорство, с которым она в школьные годы добивалась успеха в трудных делах. Она знала, что ее могут осудить за непокорность, но формально ее защищало то, что она жила с сыном. Соблюдать приличия все же стоило.
Через три месяца после смерти мужа, вызвавшей перешептывания за ее спиной (он утонул вместе с веселой компанией, отправившейся на морскую прогулку с женщинами сомнительной репутации), наступил праздник холи. Мирабаи раньше очень любила веселую кутерьму, когда на улице все обсыпали друг друга сухой краской, а шутники обливали прохожих водой, чтобы краска растеклась потеками по одежде. Избежать воды было особой доблестью, которой хвастались потом до следующего праздника. Вдове такие развлечения не пристали. Мирабаи стояла за живой изгородью, с завистью наблюдая за уличным оживлением, и вдруг незнакомый мужчина перепрыгнул ограду и вынырнул внезапно из кустов, так что она не успела прикрыться концом сари. Он показался ей языком пламени, почему - она и сама не знала. То ли одежда в желтых и красных разводах краски, то ли движения его тела, переменчивые, как вспыхивающий и затухающий огонь, навели ее на эту мысль - но он так и остался в воспоминании как воплощение бога Агни. Он замер, разглядывая ее, а потом весело улыбнулся, сделав жест молчания. Его руки быстро замелькали в позициях мудра - языка жестов, она не успевала уловить их смысл и просто любовалась грацией движений. Кто бы он ни был, он отлично знал древнее искусство Шивы-Натараджи, “Царя Танца”. Мирабаи была очарована. Тело с переливающимися под гладкой смуглой кожей мускулами и профиль с легкой горбинкой носа под копной черных, чуть вьющихся волос загипнотизировали ее. Он опять засмеялся и внезапно резко вскинул руку. Мирабаи оказалась в облаке краски, вскрикнула, но так и осталась стоять, замерев, в сари, ставшем вдруг золотисто-желтым, как у невесты. Она протянула руку и положила ее на грудь мужчины, туда, где находится Чакра сердца. Так Мирабаи встретилась со своим избранником.”
Интересно, подумал Андерс, на самом деле так все и происходило? Он перевернул страницу и продолжил чтение.
“Невидимый и вездесущий Кама, бог любовной страсти, натянул лук и пустил в них свою цветочную стрелу. Но вспыхнуть от нее могла лишь любовная страсть. Как же родилась между ними Любовь? Страсть можно утолить, погасить пресыщением, Любовь же всегда готова слиться с Любовью возлюбленного и стать неодолимой силой. Утолив первую любовную страсть, они вдруг обнаружили, каждый в самом себе, неугасимый огонек любви и с нежной улыбкой показали друг другу свои горящие сердца. Перед лицом этой любви Мирабаи забыла о вдовстве, приличиях и смиренно преклонилась перед судьбой, подарившей ей это чудо после всех испытаний. Задумалась ли она, кто он, какой варны и касты? Она лишь подумала с удивлением: как другие отвлекаются на такие пустяки? Глупцы!”
Андерс посмотрел на обложку. Роман вышел в свет в тридцать восьмом году. Да, немудрено, что он сразу стал предметом обсуждения. В Индии такие откровения были скандальны и в более поздние времена. Андерсу стало любопытно, чем кончится роман, ведь своей судьбы бабушка тогда еще не знала. Конечно, в конце должна случиться какая-нибудь трагедия, такие истории не имеют счастливого конца. Так и произошло, возлюбленный Мирабаи умирает.
“Мирабаи издали следила за погребением, не в силах подойти поближе. Да и как она могла подойти? Кто он был ей и кто она - ему? Свет очей, единственный возлюбленный, счастье всей жизни - кому это было важно? Посторонних не интересовала смерть какого-то вагхья, несколько таких же танцоров и танцовщиц-мурали присутствовали на обряде погребения. Они были его настоящей семьей. И только Мирабаи стала его вдовой. Она вдруг поняла, что почитает за счастье быть вдовой. Она вспомнила свое первое вдовство, не затронувшее ее чувств. Вот именно сейчас она теряет имя саубхагъявати, утратив свою “счастливую звезду”, единственного в сердце супруга. И впереди жизнь, сотканная из воспоминаний - каждого дня с ним, каждого мига, дарившего восторг и благоговение. Вдова всю жизнь хранит память о муже. Так Мирабаи и собиралась прожить остаток дней”
Андерс шумно вздохнул, потрясенный. Бабушка предчувствовала, чем все кончится через десять лет, и описала, словно уже пережила в своем сердце. На другой день Андерс начал расспрашивать ее о подробностях жизни. Непроизвольно он стал больше интересоваться ее судьбой. Короткая жизнь его матери не вместила и сотой доли страстей и испытаний, пережитых бабушкой. Что могло с ней произойти за неполных девятнадцать лет, кроме трагической и нелепой смерти?! Но бабушка оставалась для него загадкой. Характер такой силы было трудно предположить в индийской женщине. Андерс поймал себя на том, что опять обобщает и думает о ней, как об объекте исследования, о некой Индийской Женщине. Интересно, сможет ли он почувствовать себя когда-нибудь наполовину индийцем? Увидит ли все изнутри?
- Бабушка, признайся, ты написала о том, что было?
- Да, Андерс, все так и было, за исключением того, что я-то была счастлива целых пятнадцать лет.
- Но ведь вы не могли открыто жить вместе, да?
- Конечно, ради сына и родственников я скрывала нашу связь, - бабушка внезапно улыбнулась озорно и лукаво, как молодая, - Знаешь, это придавало нашей жизни прелесть тайных свиданий. Мы все время изобретали способы провести вместе день - два. Мы часто ездили на съемки. Но мне так редко удавалось встать пораньше и приготовить Раджу чашку чая, как делает жена в каждой индийской семье! Я не роптала на судьбу. Я была счастлива тем, что он просто живет на свете и любит меня!
- А кто такие вагхья?
- Это щудры низкой касты, касты храмовых танцовщиков. Раньше они вместе с танцовщицами-мурали занимали одну из самых последних ступенек в обществе.
- А почему?
- Не знаю, так положено. Мурали давали обет безбрачия и становились рабынями бога. Вагхья тоже никогда не женились. Но в храмовой общине они составляли одну большую семью.
- Подожди-ка, рабыни бога - это девадаси? То есть храмовые проститутки?
- Так их называют на юге. У нас они вагхья-мурали. То, что они живут в таком странном браке, все друг другу мужья и жены, как раз и вызывает осуждение брахманов. Но теперь они становятся профессиональными танцорами, артистами, и многие окружены славой. Твой дед Радж тоже был известным танцором, часто снимался в кино. Я помогла ему получить контракт на киностудии. Он был талантлив, хорошо пел. Если бы он дожил до пятидесятых годов, он стал бы национальной знаменитостью. У меня есть все фильмы с его участием. Я покажу тебе, - бабушка задумчиво провела рукой по лицу, - Я иногда думаю, что если бы не могла видеть его, когда захочу, мне было бы легче. На экране он так же молод и полон сил, а я, парализованная старуха, смотрю на него и мне хочется остановить время, хоть на секунду вернуть его. Я все еще тоскую...
- Знаешь, бабушка, моя мама Пилар тоже призналась, что все еще любит и помнит своего первого мужа. За отца же она вышла из-за меня и полюбила только потом. Ваши судьбы похожи, но словно зеркальное отражение - все наоборот: у тебя сначала брак с нелюбимым мужем, а затем любовь, у нее же сначала брак по любви, а потом... Я, собственно, не знаю, что руководило ей, когда она осталась с нами. Вероятно, я напоминал ей потерянного сына. Я похож на свою мать?
- Ты похож на своего деда. Настолько похож, что когда я увидела тебя впервые, у меня заболело сердце. Тот же нос, волосы, улыбка, такая же ямочка на подбородке. У твоего деда была необычная для Махараштры внешность. У мурали иногда рождаются удивительно красивые дети, теперь это научно объясняют тем, что смешиваются разные народы, разная кровь, ведь паломники в храм приходят из всех уголков Индии.
- Бабушка, а как ты начала писать? У тебя замечательный роман! И еще, почему ты стала подписываться Мирабаи?
Бабушка засмеялась. У нее была чудесная улыбка и Андерсу показалось, что у нее свои зубы - в ее-то семьдесят девять лет! Паралич почти не затронул лицо, лишь уголки губ приподнимались в улыбке чуть неровно, придавая лицу немного лукавое выражение. Так же молодили бабушку черные глаза и темные брови из-под совершенно белых волос. Смуглые щеки все были покрыты мелкими морщинками.
- Писать я пробовала еще в колледже, у меня всегда были пятерки по сочинению. Я писала дома бесконечный любовный роман с продолжением, а потом приносила по нескольку страничек в колледж и давала читать девочкам. Всем безумно нравилось. Помню, там была масса нелепых ситуаций, из-за которых влюбленные герой и героиня не могли пожениться, были переодевания, похищения, героиню пытались насильно выдать замуж за другого, но в конце концов все кончалось счастливой свадьбой. Все приключения длились не один год, а влюбленная девушка так и оставалась юной и наивной красавицей. В последней строчке целомудренная невеста предвкушала долгожданный первый поцелуй. Потом, пока я была замужем, я не могла написать и строчки. Мне не только было некогда, вся домашняя работа была на мне, я не имела ни минуты покоя от придирок, так что тогда во мне все молчало. Больше всего меня угнетало полное равнодушие мужа и давление на мои вкусы, мысли и желания. Я думаю, в моем сознании все это откладывалось и накапливалось. Когда же я влюбилась, я словно родилась заново и сразу взяла в руки перо. Слова лились из меня рекой. Так бывает, наверное, когда немой вдруг заговорит - и дальше уже не может остановиться от радости. Я тут же начала писать свой первый роман и писала, конечно, о себе. Я не пыталась обобщать, но так сложилось, что мое замужество было типичным для того времени, и первая часть получилась совершенно реалистичной. Вторая же вызывала скандал. Любовник у вдовы, да еще из низкой варны! Это было позором! Наверняка, я была не единственная, но никто и никогда открыто в этом не признавался. Ты не представляешь, какая бы тут поднялась буря, если бы я сразу напечатала роман. Но я положила рукопись в стол и начала писать следующий. Да и позднее, если бы я не спряталась за псевдонимом, меня бы растерзали! Меня поддерживала тогда моя соседка Балутаи, жена Вишрама Бедекара. Она сама талантливая писательница и, когда прочитала мой роман, тут же отправила его своему родственнику издателю. Так я стала писательницей, а Балутаи - моей лучшей подругой на долгие годы.
Тут разговор прервала Рамабаи, пришедшая пригласить их на обед. В Индии едят два раза в день, утром и вечером, в полдневную жару кроме холодного чая ничего не хочется. Андерс, увлеченный рассказом бабушки, с неохотой поднялся и повез ее инвалидное кресло в столовую. С сомнением оглядев стол, Рамабаи спросила Андерса, не хочет ли он мяса, которое так любят есть в Европе, но Андерс, засмеявшись, отказался.
- Я могу питаться горстью цзамбы и зеленым чаем, в Гималаях так и приходилось, в монастырях ведь нет ресторанов! И моя приемная мать - вегетарианка, так что я с детства привык к умеренности в еде.
Андерс положил себе на тарелку самоса, пирожки с овощами, и Рамабаи тут же подвинула поближе несколько мисочек с острой и кисло-сладкой приправой-чатни. Потом она разложила по тарелкам рис с овощами, потом жареный сыр, потом... потом... Андерс засмеялся и помотал головой, потому что наелся пирожками, которые ему очень понравились.
- Тебе не нравится? - тревожно спросила Рамабаи и посмотрела на бабушку, заметив, что Андерс вдруг помрачнел, прикусив губу.
- Нет, очень нравится, особенно самоса, - поспешил он успокоить женщин, - Просто я кое-что вспомнил.
Андерс пояснил, что вспомнил, как в Катманду так же давал Инге попробовать разные кушанья и как она с любопытством начинала есть каждое, ожидая чего-то необычного, а потом хвалила и смеялась, убеждая, что уже сыта и не может проглотить ни кусочка.
- Инга - это твоя девушка? - спросила бабушка.
- Нет, это внучка мамы Пилар. Тогда в Катманду она была еще слепой.
- И ты думал к тому же, что она твоя племянница, - мягко добавила бабушка, понимающе кивнув головой.
- Да нет, - удивился Андерс проницательности бабушки, - Тогда мы еще не знали, что Инга - дочь потерянного сына Пилар. Это сложная история и похожа на твои романы, - он непроизвольно вздохнул.
- Это хуже, чем я думала! - пробормотала она, - Ты мне расскажешь? Чай выпьем у меня, распорядись, Рамабаи! Так что ты говоришь, она была слепая? А теперь? - бабушка оглянулась на Андерса, везущего ее кресло в кабинет.
Андерсу пришлось выложить всю историю Инги. Бабушка внимательно слушала, подперев голову рукой и переглядываясь время от времени с Рамабаи, а потом уверенно сказала:
- Ты ее, конечно, любишь, это ясно. В Европе никогда никого не смущали разводы. Ты не хочешь попробовать добиться ее?
- Нет, бабушка! Инга никогда не оставила бы мне такой лазейки! Если бы она любила меня, она была бы со мной! Она не способна играть чувствами других. Но ты права, я ее люблю. Сначала я хотел забыть все, освободиться от чувств, но потом в Гималаях я понял, что мне нельзя насильно вырывать ее из памяти: то, что она всегда мысленно со мной, поможет мне, когда я буду выполнять задуманное.
Бабушка допила чай и поставила чашку на стол.
- Мне почему-то кажется, что ты получишь все, что хочешь в жизни! Нужно только четко определить желания, отбросив все второстепенное.
- Бабушка! - засмеялся Андерс, - Если бы это было так просто, все на свете были бы счастливы, все желания выполнялись бы!
- Нет, я не говорю про всех, - серьезно пояснила бабушка, - Редко кто способен четко определить, что ему нужно в жизни и настойчиво добиваться этого, уклоняясь от соблазнов. Мне, старухе, кажется, что ты из тех, кто добивается и получает желаемое.
Андерс наклонился к ее рукам и поцеловал их.
- Спасибо, ты веришь в меня больше, чем я сам!
- Судя по всему, ты прошел хорошую школу йоги, так?
- Да, я занимаюсь в буддийском монастыре Сакьяпа.
- Тантра левой руки... Опасный путь! Но ведет к цели.
- Ты знаешь?!
- Я знаю то, что знают все, - пожала плечами она, - но мы ведь сейчас говорим не об этом, не правда ли? Мы говорим о твоей земной жизни и о любви.
- Я перестал об этом думать, бабушка.
- Глупенький, об этом невозможно перестать думать! Все дело - как думать. Чистая любовь и чистая печаль дают силы, каких нет у обычных людей.
Звякнула чашка в руках Рамабаи. Андерс заметил, что когда она собрала посуду на поднос, руки ее чуть дрожали. Андерс задумался, глядя на Рамабаи, о том, знала ли она, что когда она выходила замуж, ее жених был влюблен в другую и страдал в бессилии, потеряв возлюбленную.
Бабушка тоже посмотрела вслед невестке и повернулась к внуку.
- Я догадываюсь, о чем ты думаешь. Ты подумал о моем сыне, да?
- Я подумал о чувствах его жены. Мне кажется, она знала, что всего лишь заместительница в его сердце. Это страшно. Уж лучше страдать, как я, отвергнутым. Бабушка, а как ты стала писать сценарии? - перевел разговор Андерс и, когда вернулась Рамабаи, они уже разговаривали о другом.
- Когда мою “Бабочку-однодневку” напечатали, никто не знал, кто автор. Балутаи по моей просьбе молчала. У нее в то время как раз был в разгаре роман с ее будущим мужем, а он был уже известным режиссером и собирался в Англию продолжать учиться кинематографии. Они поженились тридцатого декабря, а через день Бедекар уехал в Лондон. Накануне мы сидели в моем доме, зашел разговор о романе и Вишрам Бедекар начал преувеличенно горячо хвалить его. Но больше всего его восхитило имя писательницы - Мирабаи. Он сказал, что это одна из первых женщин, живущих по своим законам, как бы они не расходились с требованиями времени. И то, что роман о нарушении во имя любви кастовых законов подписан именем женщины, не признававшей неравенства мужчин и женщин всех религий и каст, подчеркивает его социальное значение. Балутаи уже знала, что у меня готов новый роман и именно о поэтессе Мирабаи. Не называя имен, она предложила Вишраму взять в дорогу занимательное чтение. Я сделала круглые глаза, но Балутаи принесла мою рукопись и вручила Вишраму. “Прочитай, а когда вернешься, я устрою тебе встречу с автором!” - лукаво глядя на меня, заявила она. Я решила, что в Лондоне Бедекар забудет об этом разговоре, но когда через восемь месяцев он вернулся, он сразу же напомнил Балутаи о ее обещании. “Хорошо, - заверила та, - завтра ты познакомишься с автором романа.” Балутаи тогда была на государственной службе в Солапуре и мы с детьми как раз приехали погостить к ней. Я любила бывать у нее в гостях. Обычно мы разговаривали допоздна и эти разговоры, в основном о положении женщин в Индии, помогали мне в работе, один раз из нашего спора родился сюжет романа. На другой день вечером мы сидели за столом и Бедекар сказал с сожалением, что Балутаи не сдержала слово, а ему очень нужно переговорить с автором романа о сценарии для исторического фильма о Мирабаи. Тут Балутаи не выдержала и, засмеявшись, указала на меня: “Да вот же перед тобой автор “Бабочки-однодневки”, и “Удовольствия нарушить запрет”, и “Одержимой любовью Мирабаи”! Знакомься: писательница Мирабаи!” Бедекар пораженно уставился на меня, а потом схватился шутливо за голову: “Я-то страдал, имея образованную эмансипированную жену! Но две такие женщины на одного мужчину в доме - это уж слишком!” Потом был серьезный разговор о сценарии. Я тогда ничего в этом не понимала, но Бедекар очень мне помог. Сценарий я написала за три дня. Потом были две недели споров, потому что в него старались вписать как можно больше песен и танцев в ущерб смыслу. Наконец Бедекар устал со мной ругаться. Уловив, что он стал покладистым, я согласилась включить несколько храмовых танцев, если на съемки пригласят моего знакомого танцора. Бедекар обреченно махнул рукой. Так мы с Раджем попали на съемки кинокартины. Она имела большой успех и мне начали заказывать сценарии по другим моим романам. Знаешь, мне нравилась моя работа для кино. Она ничего общего не имела с реализмом, но эти сентиментальные истории любви, испытаний, невзгод и обретения счастья приносили зрителям отдых, чуточку радости и веру, что все может еще быть хорошо. Конечно, мне хотелось бы написать сценарий фильма, похожего на итальянский неореализм, но всему свое время и место. Сейчас начинают появляться первые попытки сделать кино зеркалом жизни, этим занимаются молодые. Я же старуха и мне теперь трудно даже разговаривать с любимым внуком столько, сколько я хотела бы! В кабинете в резном шкафчике стоит видеомагнитофон и кассеты с моими фильмами. Там ты найдешь и фильмы, где танцевал твой дед Радж.
Поцеловав бабушку, Андерс пошел в кабинет и до ночи смотрел старые фильмы. Фильм о Мирабаи назывался “Возлюбленная Кришны”. Название романа: “Одержимая любовью Мирабаи”, Андерсу понравилось больше. Андерс смутно помнил историю поэтессы, теперь же схожесть судьбы двух женщин удивила его. В шестнадцатом веке юная вдова магараджи княжества Читор Мирабаи отказалась совершить обряд сати, самосожжения вместе с трупом умершего мужа. Она была ревностной поклонницей Кришны и считала его своим единственным возлюбленным. В своей мистической любви Мирабаи отвергла “стыд и приличия” - так кричали братья покойного мужа. Ее стихи, посвященные кумиру своего сердца, экзальтированны, откровенны и темпераментны. Их до сих пор поют в храмах Кришны и на всех праздниках, посвященных этому божественному пастушку - воплощению бога Вишну. В Индии считается, что вдова неправедной жизнью добавляет грехов умершему мужу и препятствует его новому рождению. Родственники мужа решили, что она опозорила их семью, жестоко преследовали Мирабаи, несколько раз даже пытались убить ее. Дворец Читор стал ее тюрьмой и она вынуждена была бежать из княжества. Она жила в местах, связанных с жизнью Кришны, искала защиту в общине кришнаитов-бхактов. Вместе с ними Мирабаи верила, что все люди равны перед богом: богатые и бедные, женщины и мужчины, брахманы и шудры. Но силу Мирабаи черпала в самой себе. Она была талантлива и ее поэтический дар помогал ей сохранить душу в любых условиях. Даже во дворцовом затворничестве она уносилась на крыльях воображения к возлюбленному, и не имело значения, что она его видела лишь в мечтах и никогда не испытает его подлинной любви...
Где бродит Возлюбленный мой? Не знаю его дорог.
Явился только единожды мне, светильник любви зажег.
Лодку любви столкнул в океан разлуки - берег далек...*
Конечно, в фильме все было попроще, но Андерсу понравился режиссерский прием: когда героиня предается любовным мечтам, она представляет танцующего Кришну. Андерс не знал всех поз и жестов абхинайя - языка танца, на котором можно было рассказывать гимны и целые поэмы, но то, что он понял, было танцевальной версией стихов Мирабаи, рассказывающих о ее любви к Кришне. Танцор, исполняющий роль Кришны, был удивительно талантлив. Тело его струилось от движения к движению в неуловимых переходах, паузах и поворотах. Андерс вспомнил строки из бабушкиного романа: “Он показался ей языком пламени, почему - она и сама не знала. То ли одежда в желтых и красных разводах краски, то ли движения его тела, переменчивые, как вспыхивающий и затухающий огонь, навели ее на эту мысль - но он так и остался в воспоминании как воплощение бога Агни.” Это мой дед - понял Андерс, вглядываясь в изображение на экране. Он был молод и красив, лет тридцати, с орлиным профилем и черными кудрями. Его глаза казались обведенными черной краской, так густы были ресницы. Он был похож на портрет поверженного Демона русского художника Врубеля, который показала ему Инга.
- Они были красивой парой! - услышал Андерс от двери и оглянулся на стоявшую тихо Рамабаи.
- Входите, прошу вас! - вскочив, пригласил Андерс, - Вы, наверное, смотрели это не один раз. Я же впервые вижу своего деда. А нет ли фотографии бабушки того времени?
Рамабаи достала фотографии и протянула ему. Андерс залюбовался гордым выражением лица и чисто европейским достоинством молодой женщины на снимке.
- Сразу видно, что ее ничто не могло остановить, правда?
Андерсу послышалась нотка горечи и он мельком взглянул на Рамабаи. Та залилась румянцем, но не отвела взгляд.
- Вы осуждаете ее? - спросил он мягко.
- Нет, я не осуждаю, тогда она не могла предвидеть всех последствий, иначе пошла бы до конца и не скрывала это от своих детей.
- Что вы имеете в виду? - Андерс хорошо знал, о чем она говорит, но ему хотелось услышать ее версию случившегося.
- Я имею в виду, что если бы ее дети знали, что они брат и сестра, они не полюбили бы друг друга так страстно!
- Друг друга? - переспросил Андерс растерянно, - Но разве она... они любили? - он быстро поправился, но Рамабаи заметила его оговорку, говорящую о том, что он знал про влюбленного Говинда.
- Мать вам этого не сказала? Прошу прощения, я разболталась! Пора спать.
- Нет уж, расскажите все, что вы знаете, прошу вас, Рамабаи! Ведь это же моя мать! Еще месяц назад я не был уверен, что моя мать не та женщина, что вырастила меня. Теперь я хочу знать про нее все, что возможно.
- Я знаю не так много. Больше тридцати лет я была уверенна, что Радхарани - воспитанница матери. Только три года назад, после смерти мужа, я узнала правду. Если бы Говинд знал о родстве давно, он простил бы мать сразу. Но он всю жизнь помнил о том, что она разлучила его с возлюбленной. Когда пришло известие, что Радхарани умерла, он был в таком отчаянии, что не выдержал и рассказал мне все. Я ожидала тогда ребенка, нашу первую дочь. Я не умерла от стыда и огорчения только потому, что давно подозревала об этом. Ночами он часто во сне звал ее по имени. Однажды, вскоре после свадьбы, обиженная, я сказала Говинду об этом, он растерялся и стал убеждать меня, что ему просто приснилось детство и их игры с Радхарани. На этот раз Говинд признался мне во всем. И в том, что они любили друг друга, и что мать разлучила их и насильно выдала Радхарани замуж за нелюбимого человека. Ведь он, как европеец, мог закрыть глаза на то, что невеста потеряла невинность... Вам плохо? - вскрикнула Рамабаи, когда Андерс стиснул ее руку, - Простите, я не должна была говорить такое о вашей матери! Простите меня!
- Нет-нет! Это не имеет значения! Мне важно разобраться в их чувствах. Перед тем, как отправить мою мать с мужем в Катманду, бабушка ей все рассказала, мама узнала, что любила своего брата.
- Значит ей было легче перенести случившееся.
- Господи, уж поверьте мне, что легче от этого не становится! То, что недоступно, превращается в навязчивую идею...
- Я знаю, - тихо сказала Рамабаи, - Когда пришло сообщение от Радхарани о рождении сына, Говинд словно сошел с ума. Через год он мне признался, что не знает, чей это ребенок и это мучает его. Для меня это было последней каплей. У меня раньше времени начались роды и я с трудом оправилась, родив дочь. Это изменило нашу жизнь. То, что я тоже родила недоношенную девочку и чуть не умерла, потрясло Говинда. Он стал больше заботиться обо мне. Радхарани была мертва. Я попросила мужа дать нашей дочери имя Радхарани, хотя в Махараштре не приняты бенгальские имена. Со временем наш брак стал почти счастливым. Может быть Говинд даже полюбил меня. Только то, что у меня родились три дочери, а в Катманду жил сын Радхарани, омрачало всю его жизнь.
- Спасибо, что рассказали мне это, Рамабаи! Но можете не волноваться, я все-таки думаю, что я сын Якоба Видста. Мой рост выдает во мне скандинава, где вы видели индийца под два метра?
Рамабаи слабо улыбнулась.
- Теперь я была бы рада сыну Говинда! Он был бы и моим сыном.
- Тогда договорились! У меня две матери, пусть теперь будет три! - весело сказал Андерс, но на глазах его были слезы.
Рамабаи торжественно поцеловала Андерса в лоб.
Больше всех, конечно, волновалась Пилар. Инга и Илья бережно поддерживали ее под руки, когда она остановилась на трапе и прошептала:
- Слышите, как здесь пахнет воздух?
Инга втянула в себя воздух, принюхиваясь, и улыбнулась бабушке. Знойный воздух пах бензином и мокрым асфальтом. В Мадриде они не задержались и на час, самолет на Малагу уже принимал первых пассажиров. Усевшись в салоне, Пилар приникла к иллюминатору, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть. Глаза ее блестели и лихорадочный румянец заливал щеки. Час перелета прошел в томительном ожидании. Инга сама волновалась, как никогда. Ей казалось, что она тоже возвращается домой. Возвращается в дом, в котором никогда не была. И вот, наконец, они вышли из самолета и Пилар остановилась на трапе.
- Бабушка, не волнуйся так, все будет хорошо, - Инга пожала ее руку выше локтя, - Ведь нам еще ехать на автобусе? Давайте выпьем кофе!
- Спасибо, дорогая! - Пилар разгадала отвлекающий маневр Инги.
На такси они доехали до площади, где останавливались междугородные автобусы, и зашли в кафе. Инга от кофе отказалась и попросила воды со льдом. Ей принесли бокал из толстого стекла с водой, в которой кроме кубиков льда, плавал золотистый кружок лимона. Инга попробовала кофе из чашки у Ильи. Он был обжигающим и крепким. “О!” - воскликнула Инга и засмеялась. Пилар лукаво посмотрела на нее.
- Привыкай, голубка! Это наш напиток. С ним легче колдовать!
- Бабушка, мы скоро будем жить в третьем тысячелетии! Зачем мне колдовство?
- Колдовство есть всегда. Ты не веришь в детские сказки, так я тоже не верю в них. Знание, недоступное всем, может быть, непонятое и мной, но сохраненное и переданное дальше. Кто мы такие, чтобы решить, что это знание больше не нужно?! Оно передается больше трех тысяч лет, можешь ли ты уничтожить его в неверии?
- Вы так говорите, словно передаете его Инге! - заметил Илья.
- Я почти уверена, что Инга будет следующей. Мои внучатые племянницы значительно младше. Сегодня мы это выясним. Поехали? Мне не терпится узнать, уцелел ли дом, в котором я росла.
Дорога вилась вдоль побережья среди виноградников, слева все время видно было море. Виноградники кончались у самого города, уступая место оливам и апельсиновым рощицам на окраинах, пирамидальным тополям, стоявшим как свечи, среди беленых домов. Автобус проехал по широкой улице, прорезавшей город от шоссе до площади с белым собором, и остановился.
- Приехали, бабушка! Бабушка? - Инга тревожно посмотрела на Пилар и взяла ее за руку: та сидела, не шевелясь, с выражением, словно перед ней привидение.
- Поторопитесь, сеньоры! Автобус отправляется дальше! - оглянулся со своего места шофер.
- Пойдем, голубка! - решительно сказала Пилар, - Дай мне руку, у меня все-таки немного дрожат ноги.
На площади стайка молодежи, смеясь и подталкивая друг друга локтями, выжидательно смотрела на всех, выходящих из автобуса.
- Бабушка Пилар?! - обращались они к каждой пожилой пассажирке.
Пилар с Ингой вышли последними и молодые люди недоверчиво уставились на них.
- Может быть вы Пилар, сеньора?
- Ну конечно, я Пилар! Хулио, Мария, - начала перечислять Пилар, показывая пальцем на всех по очереди, - Пако, Хоселито, Лусия...
Послышался смех:
- Это я Пако, а Хоселито - вот он. А Лусии с нами нет! И это - малышка Пилар!
- Пилар! И как я не догадалась! А со мной - моя внучка Инга Пилар и ее муж Илия (опять ударение на первом слоге). Ну, ведите нас. Хотя - стойте! Я сама.
Пилар уверенно свернула с площади на узкую улочку вдоль набережной. Молодые люди подхватили чемоданы и сумки. Тот, кого звали Пако, уселся на мотоцикл, юная Пилар пристроилась сзади и они унеслись вперед.
- Бабушка, откуда ты их знаешь? - удивленно спросила Инга.
- Это внуки моих младших братьев. Я их никогда не видела, но братья писали мне о своих семьях. Сейчас ты всех их увидишь.
Окруженная молодежью, Пилар привела всех к маленькому домику под огромным тополем, как свеча, устремленным в небо. Она подошла к тополю и обняла его гигантский ствол.
- Неужели это тот самый! - воскликнула Пилар, с нежностью проводя ладонью по шершавой коре.
- Нет, сестричка Пилар, того уже нет, - приближаясь к ней, произнес худой невысокий старик с густой шевелюрой черных с проседью волос, черными блестящими глазами и с осанкой балетного танцора, поразившей Ингу, - Этот я посадил, когда родился мой сын Пабло, ему всего пятьдесят один год.
- Фернандо! - Пилар резко повернулась на голос, оказавшись в объятиях брата, - дорогой мой!
- А меня ты узнаешь? - еще один старик протянул руки, чтобы обнять ее.
- Хоселито, мальчик мой, ну как я могу забыть тебя? - с нежностью воскликнула Пилар, - Ты по-прежнему не любишь козье молоко?!
Внуки громко расхохотались, услышав это. Все окружили Пилар, ее обнимали, почтительно целовали руку. Инга стояла, сжав руку Ильи и улыбалась дрожащими губами. Вдруг молодежь бросилась обнимать и ее, но расступилась перед старым Фернандо.
- Да, это наша порода, - сказал он, внимательно вглядевшись в лицо Инги, - А ты заметила, как она похожа на нашу бабушку? Только глаза странные, совсем не наши. Ну, сестра, приглашай всех в свой дом! - обернулся он к Пилар
Пилар прошла в дом, смотрящий на улицу глухой беленой стеной, увитой хмелем. В комнате с окнами, закрытыми деревянными ставнями-жалюзи, было полутемно и прохладно, но когда вошли остальные, стало тесно. Пилар предложила выйти в сад. Когда все расселись на просторной террасе, заплетенной виноградом, девушки принесли кофе в маленьких фаянсовых чашках и несколько кувшинов с вином. Вино разлили по глиняным кружкам и Фернандо стал объяснять, с какого виноградника каждое, каков нынче прогноз на урожай, сколько собрали в прошлом году и сколько заработали на этом. Инга пригубила из своей кружки кажущегося почти черным густого вина с терпким и теплым ароматом степи. “Вот это да!” - услышала она шепот Ильи по-русски. Между тем Пилар начала расспрашивать братьев о подробностях семейной истории. Инга отставила кружку с вином, внимательно слушая и стараясь разобраться в родстве. Фернандо неторопливо рассказывал о смерти старших братьев. Хулио расстреляли франкисты, когда нашли в сторожке на виноградниках оружие. Франсиско утонул в сильный шторм во время рыбалки в сороковом году.
- Франсиско как раз собирался жениться. И знаешь, на ком? Помнишь, малышку Карменситу, соседскую девчонку, все бегала к нам поиграть с твоим котенком? Вот она выросла красавицей и Франсиско просил ее руки у старого Мигеля. А потом, через два года после смерти Франсиско, она вышла замуж за сына лавочника. И знаешь, как зовут ее первого сына? Франсиско! У него теперь универсальный магазин в центре за собором. Я женился на дочке старой тетки Химены, помнишь ее? Лола была мне хорошей женой, но несчастье с детьми подорвало ее сердце. Хосе женился на Росите, ты ее не знаешь, когда ты уехала от нас, она была совсем маленькая. Помнишь Пепе, что батрачил на виноградниках? Так это его дочь. Она сейчас придет к нам. Наши сыновья тоже после работы будут здесь. Мой Пабло мастер-винодел, у Хоселито Франсиско управляющий отелем, а Хулио закончил консерваторию в Гранаде, он хороший гитарист, и его дочь Мария поет как наша тетя Лусия. Хулио приедет завтра из Гранады.
- А твоя дочь Пилар? - тихо спросила бабушка.
- Ты к ней потом зайдешь, сестра. Пока жива была наша бабушка, Пилар чувствовала себя лучше, - Фернандо безнадежно махнул рукой, но потом снова оживился, - Знаешь, у моего Пабло двое сыновей-близнецов: Пако и Хоселито! Это моя гордость. У Хосе кроме Марии трое внуков от Франсиско: Лусия, Хулио и Пилар.
- Слушай, я немного запутался, - шепнул Инге Илья, - Их всех зовут одинаково!
- В каждом поколении повторяются имена родственников. Фернандо и Хосе - младшие братья бабушки, у Фернандо остались в живых двое детей, Пабло и Пилар. Пилар в детстве болела полиомиелитом, она инвалид. А у Пабло сыновья-двойняшки: Франсиско и Хосе.
- А кто Пако и Хоселито?
- Это они и есть, Пако сокращенно от Франсиско, а Хоселито уменьшительное от Хосе, понял? А у старого Хосе двое сыновей, Франсиско и Хулио. Когда ты поближе познакомишься со всеми, сразу разберешься, кто есть кто.
Фернандо между тем с гордостью рассказывал о своих внуках. Пако и Хоселито учились в университете в Барселоне, Хоселито будет инженером по компьютерам, а Пако - врачом. Они были братьями-близнецами и очень похожи друг на друга, только Хоселито отрастил гриву пышных черных волос, чтобы отличаться от брата. Тут же вступил в разговор Хосе, сообщив, что его внучка Мария только что поступила в консерваторию, Лусия работает у отца в отеле и собирается учиться туристическому бизнесу, а Хулио и Пилар учатся в школе и являются образцом ума и усидчивости. Тут внуки расхохотались и бабушка Пилар вместе с ними.
- А ты сестра, как ты живешь? Мы знали, что у тебя был сын, но ты ничего не упоминала о внучке.
- Завтра я расскажу вам историю, как я нашла потерянную семью, а сейчас давайте отпразднуем мое возвращение в дом моего отца через столько лет! За эти годы умирали и рождались поколения, не стало наших родителей, Пабло и Марии, нет моей любимой бабушки Пилар, зато наши дети и внуки радуют нас тем, что род наш продолжается и не иссякнет никогда! Завтра мы все пойдем в собор помолиться об этом Деве Марии.
- Ты хорошо сказала, старшая женщина рода! - заявил Фернандо.
- А что, Фернандо, ты по-прежнему лучше всех танцуешь фламенко? - спросила бабушка, лукаво улыбаясь.
- Несите гитары, - самодовольно ухмыльнулся тот в ответ, - Мария, внучка, иди сюда, спой нам саэту о смерти голубки.
Пилар нахмурилась, но когда Мария чистым низким, чуть гортанным голосом запела цыганскую балладу, закрыла глаза и погрузилась в знакомую с детства мелодию. Под перебор гитар на середину террасы вышла пятнадцатилетняя Пилар, внучка Хосе, и начала танец, сосредоточенно следя за ритмом и помахивая краем короткой юбки, не совсем приспособленной для этого. Ее сменил старый Фернандо, и Инга вдруг поняла, что он в свои семьдесят пять лет совсем молод. Гибкое тело грациозно поворачивалось на месте, изгибаясь, словно у тореадора, пропускающего быка за взмахом красной мулеты. Щелчок каблуками по каменным плиткам пола - и снова плавный поворот чуть прогнувшись, так и кажется - в сантиметре от смертоносных рогов. Инга смотрела, подавшись вперед, и слышала восторженное дыхание Ильи за спиной. Фернандо сделал неуловимое движение рукой и, повинуясь ему, с места поднялась бабушка Пилар. Держа спину еще прямее, чем всегда, она пошла навстречу Фернандо, плавно покачивая бедрами и хлопая в ладони у левого уха. И вдруг руки ее, как крылья летящей птицы, сделали широкий взмах и соединились над головой, а потом раскрылись наподобие причудливого волшебного цветка. Теперь уже хлопали все, выводя прихотливый ритм, гитары вплетали в него свою вязь, а каблуки дорогих модельных босоножек бабушки звонко выбивали еще одну мелодию. Все это загипнотизировало Ингу, как может гипнотизировать глухой и мерный барабанный бой. Внутри у нее все кипело и кровь в висках вторила ритмичным хлопкам. Когда Пилар села на стул, совсем не запыхавшись, в круг вышел молодой Пако. Вот тут уж сердце Инги застучало, как молот, зрелище было потрясающим. Его тело казалось напряженным, как струна, и расслабленным одновременно, оно текло и переливалось в движении, оставаясь сдержанным, даже суровым телом испанского мужчины. Это было почти невыносимое совершенство. У Инги перехватило дыхание. Пако поймал взгляд ее расширенных глаз и, не отрываясь от него, танцевал дальше только для Инги. Это было настолько красиво, что она задохнулась в волнении и не почувствовала, как рука Ильи сжала ее локоть. В себя она пришла, когда старик Хосе запел чуть надтреснутым голосом протяжную песню со сложным ритмом и речитативами. Инга заметила, что продолжает не отрываясь смотреть в глаза Пако, смутилась и, улыбнувшись, отвела взгляд. Незнакомая пожилая женщина кивком подозвала к себе девушек и вот уже они поставили на стол угощение, снова наполнили всем кружки вином и женщина, оказавшаяся Роситой, женой старого Хосе, пригласила всех закусить. Пришли после работы сыновья стариков Пабло и Франсиско с женами. Наконец большая семья, Илья насчитал пятнадцать человек, села за стол, где стояла посередине огромных размеров глубокая сковорода, в которой скворчала оливковым маслом источающая аппетитные ароматы тушеная с овощами и вином рыба пяти сортов с мидиями и раковыми шейками. Потрясенный Илья уставился в тарелку, на которую Лусия заботливо подкладывала морские деликатесы. Малышка Пилар посмотрела на него и расхохоталась.
- А у вас это не едят? Тебе не нравится? Я принесу мясо, - тут же предложила Мария, протягивая руку к тарелке Ильи.
- Ну что ты, нет! Мне очень нравится! - поспешил он заверить Марию и набросился на еду.
Лусия зачарованно смотрела, как Илья ест. Надо сказать, что его русые волосы и серые глаза произвели на девушек сильное впечатление. Пятнадцатилетняя Пилар не сводила с него глаз, по очереди с Лусией подкладывая на тарелку Ильи все новые порции рыбы. Наконец бабушка Пилар заметила его отчаянные взгляды и поспешила на помощь, отвлекая девушек вопросами. Инга сидела, задумчиво отпивая вино. Пако спустился в сад и принес ей апельсиновую ветку с мелкими, только начинающими золотиться плодами, пахнущую терпко и сильно. Инга благодарно улыбнулась, подняв на него глаза и Пако вдруг смутился и покраснел.
После ужина, затянувшегося дотемна, так что пришлось включить лампы, все стали прощаться. Хоселито предложил с утра пойти на море, но старый Фернандо напомнил, что все завтра пойдут на утреннюю мессу. Бабушка Пилар попросила проводить ее к больной племяннице и знаком позвала Ингу с собой. Фернандо ввел их в небольшую комнату, где на кровати лежала женщина лет сорока пяти с совершенно неподвижной левой стороной тела, тогда как правая все время конвульсивно подергивалась. Она повернула к вошедшим голову и Инга поразилась ее умному и пристальному взгляду. Пилар подошла к кровати и поцеловала женщину в лоб.
- Пилар, я сестра твоего отца, тоже Пилар, а со мной приехала из России моя внучка Инга Пилар. Говорят, что если соберутся трое с одинаковыми именами, должно случиться что-то хорошее. Я думаю, это правда. Мы с внучкой постараемся помочь тебе. Инга, голубка, подержи ладони у нее на затылке.
Инга выполнила просьбу бабушки, пока та проводила руками над телом больной. Потом она улыбнулась всем ободряюще и пообещала постараться помочь.
- Бегать ты, конечно, не будешь, но в кресле сидеть сможешь. Завтра и начнем, - Пилар ласково сжала плечо племянницы и вышла, - Ты поняла? - обернулась она к Инге, - После полиомиелита - церебральный паралич, усложненный недавним инсультом. Последствия инсульта мы попробуем смягчить. Жаль девочку, у нее тяжелая жизнь. Она должна бы потом сменить меня, но не может. Так что скоро я начну учить тебя, - и добавила напоследок, - Спи крепко, здесь Андерс никогда не бывал.
- Откуда ты знаешь?.. - удивленно вскрикнула Инга.
- Ты ведь сама мне сказала, что в Эльсиноре тебе кажется, будто он везде с тобой. Так вот, здесь его нет, успокойся!
- Колдунья! - прошептала Инга, качая головой.
И правда, позже, в комнате с белеными стенами и простой мебелью, блаженно замерев в ласковых руках мужа, Инга удовлетворенно вздохнула и заснула как убитая.
Утром все встали на рассвете. В летнюю жару днем никто не работает. Сиеста - время отдыха, поэтому в утренней прохладе стараются успеть сделать как можно больше. Небольшие города все еще живут по патриархальным законам в отличие от космополитических Мадрида и Барселоны с их европейским распорядком жизни. Пилар до завтрака решила приняться за лечение племянницы и позвала Ингу с собой. За Ильей зашли Мария и Пилар и тихо сообщили, что Пако и Хоселито ждут их на улице, чтобы сбегать быстро искупаться в море. Инга мимоходом поцеловала мужа и посоветовала не увлекаться. Чем - она не пояснила, но Илья смущенно засмеялся и развел руками. В комнате племянницы Пилар был полумрак, из-за закрытых ставень-жалюзи солнце косыми полосками ложилось на каменные плитки пола. Пилар лежала чисто вымытая и выжидательно смотрела на дверь. Увидев вошедших, она улыбнулась чуть кривой улыбкой. Инга почувствовала, как от нее идет волна облегчения.
- Ты сомневалась, что мы придем? - спросила Инга, - Или ты боишься, что бабушкино лечение не поможет?
- Нет, я верю в вас! - горячо зашептала Пилар, - Когда была жива папина бабушка, она очень мне помогала. Но после ее смерти умерла моя мама и я слегла, левая сторона совсем не слушается.
- А почему ты говоришь шепотом? - поинтересовалась Инга.
- Так получается понятней, - громко и очень невнятно сказала Пилар, губы ее кривились и дрожали.
- Инга, не будем терять времени, давай, становись справа, я слева, руки на висок и затылок, потом поменяемся местами, у нас по-разному получается. Пилар, закрой глаза и расслабься.
Подержав руки на голове больной, они сделали ей массаж в четыре руки, оглаживая все тело. Затем бабушка перекрестила племянницу и поцеловала ее в лоб. Инга внезапно спросила:
- Тетя Пилар, можно, я приду к тебе во время сиесты поговорить?
Пилар кивнула, судорожно двигая правой рукой по простыне, пока не нашла руку Инги.
В церкви собралась вся семья. Женщины были все в кружевных накидках на волосах, Инге тоже дали черные кружева поверх ее белого платья, купленного Андерсом в Катманду. Это называется мантильей - вспомнила Инга и посмотрела на Илью, который стал вдруг очень серьезен. Поднявшись по ступеням и войдя в прохладный полумрак , разрезанный яркими солнечными полосами света из высоких узких окон, Инга вдруг ощутила толчок в груди. “В этом соборе крестили, венчали и отпевали многие поколения моих предков, теперь он приветствует меня. Нуэстра Сеньора дель Пилар узнал во мне Ингу Пилар.” Она благоговейно подошла к алтарю и встала на колени перед старинным распятием из черного дерева, уменьшенную копию которого отец недавно вернул бабушке и которое принадлежало еще раньше ее бабушке. Инга не знала молитв, а просто стояла, чувствуя невидимую связь с чем-то, что присутствовало здесь незримо. Неужели я становлюсь суеверной - мелькнуло в голове, но то, что она чувствовала, не имело отношение к вере, она ощущала эту связь как реальность, не вызывающую сомнений, как и то, что рядом стояла ее бабушка, перед алтарем колебался огонь свечей, а чуть позади Росита бормотала молитву Деве Марии. Когда бабушка спросила, хочет ли она быть окрещенной здесь, Инга согласилась с горячностью, удивившей даже ее саму. На следующий день старенький священник окрестил ее двумя именами: Палома* Пилар. Инга удивилась, почему бабушка отбросила ее настоящее имя, но та пояснила, что ее назвал так человек, не имеющий отношения к их семье и это имя чужое для нее. Пусть у тебя, в конце концов, будет три имени - предложила бабушка. Илья, когда узнал все это, пришел в восторг. (* Палома(исп) – голубка)
- Как же мне теперь тебя называть, Палома, как бабушка, или Пилар?
- Как всегда, когда любишь! - Инга шаловливо взъерошила его волосы, притягивая к себе и подставляя губы.
- Кошечка, солнышко, заинька, ласточка... - начал перечислять Илья, закрепляя каждое слово поцелуем.
- По-испански, по-испански! - смеялась Инга, отвечая на каждый поцелуй.
Выбежавший на террасу Пако застыл на месте, не прерывая их занятий, завороженный зрелищем. Идущий следом Хоселито раскрыл рот от удивления, ожегшись о взгляд Пако, и тоже застыл в дверях.
- Ну, и что вы тут застряли? - громко спросила Лусия, выйдя следом за братьями, - пойдем мы искупаться или будем ждать, когда нас пошлют работать на виноградник?
Братья шикнули на нее, но Инга уже отскочила от мужа и смущенно рассмеялась. И опять она встретилась взглядом с Пако. Его неотступное внимание начинало тревожить ее. На пляж пошли всей компанией, шумно плавали наперегонки, плескались в воде, девушки чувствовали себя в море так же свободно и привычно, с раннего детства проводя на берегу все свободное время. Но море не было для них забавой, они выросли в доме потомственных рыбаков: выходить на лов Фернандо и Хосе перестали только после смерти брата Франсиско. Выйдя на берег, Илья с Ингой делали несколько упражнений йоги, вызывая пристальный интерес молодежи. Они просили показать им все, что гости умели. Инга начала учить их дыхательным упражнениям и Пако был самым послушным учеником. Инга в свою очередь попросила научить ее хотя бы элементарным приемам танца фламенко. Малышка Пилар тут же вызвалась показать все, что умела сама.
- Но ведь твоя бабушка танцует лучше всех! - все-таки удивилась она, - почему же она не научит тебя?
- Она учит меня всему остальному, - пояснила Инга и Пилар с любопытством уставилась на нее, но ничего не сказала.
Инга действительно стала учиться у бабушки, сначала - приемам лечения, особенно наблюдая, как та лечит племянницу Пилар. Инга много времени проводила с Пилар, разговаривая с ней, рассказывала о себе, потом вдруг рассказала об Андерсе. Пилар радовалась ее обществу, с ней никогда так много не проводили времени. Она была внимательной слушательницей, хотя Инга сомневалась, что они хорошо понимают друг друга: по-испански Инга говорила не так свободно и иногда не все понимала у Пилар, но обе были довольны. Постепенно Пилар становилось лучше и наконец они усадили ее в инвалидное кресло, обложив подушками. Инга причесала ее стриженые волосы, попытавшись уложить их привлекательней. Церебральный паралич не прошел и беспорядочные движения рук и ног продолжались, но для Пилар это было привычно с детства и не мешало наслаждаться компанией родственников, сидящих на террасе. Она вся светилась от счастья, наблюдая за танцами, которые устроила молодежь, с рвением начавшая обучать Ингу фламенко. Самыми рьяными учителями были маленькая Пилар и Пако. Замечательно танцевал и отец Марии Хулио, приезжавший из Гранады на выходные. А когда он брал гитару, Ингу невозможно было оторвать от него. Она готова была сидеть часами, с замирающим сердцем слушая его игру. Такой же восторг на грани благоговения вызывали танцы Пако. Как-то она спросила его, почему он не танцует профессионально, а хочет стать врачом. Пако пожал плечами.
- Танцуют у нас все, разве это профессия? Я хочу лечить людей, это значительно интересней. Вот ты тоже лечишь людей. Как ты это делаешь?
- Я не знаю, Пако, как это получается. Да я еще и не лечу, я только помогаю бабушке.
- Нет, я вчера слышал, как она говорила Фернандо, что без тебя ничего не смогла бы сделать, у тебя руки покойной бабушки Пилар.
- Ну, не знаю. Я пока не ощущаю в себе особых талантов. А что в медицине привлекает тебя?
- Я буду искать вакцину от СПИДа!
- Тогда тебе надо бы познакомиться с приемным сыном бабушки Пилар, Андерсом. Он тоже одержим этой идеей. Он ищет разгадку в Гималаях, - Инга невольно вздохнула, - а меня бабушка начала учить своим секретам, в том числе и траволечению. Ведьмовские зелья, - Инга засмеялась, - Ты веришь в это?
- Если бы ты знала бабушку нашего деда, ты бы поверила!
- А ты откуда про нее знаешь?
- Я ведь ее помню, мне было почти четыре года, когда она умерла. Ей было сто четыре года! Представляешь?! Это была настоящая колдунья! Говорят, ты на нее похожа. Ты тоже умеешь колдовать?
- Скоро научусь! - засмеялась Инга.
- А по-моему, уже научилась, - пробормотал Пако.
Илья оказался несколько в стороне от семейных связей и занятий, днем Инга проводила много времени с бабушкой, вечерами ей завладевали молодые родственники, обучая танцам. Маленькая Пилар попыталась и Илью приобщить к фламенко, но у того не получилось и он, махнув рукой, сидел в углу, наблюдая за танцорами, изредка делая глоток вина или кофе, которые ему заботливо подливала Мария. Поздним вечером, когда все расходились, они с Ингой оставались на террасе и смотрели, обнявшись, в черное небо, мерцающее мириадами звезд. Оно напоминало небо в планетарии четким рисунком ярких созвездий. Инге казалось, что она видит фигурки людей и животных, так, как их рисовали в древности: Персей, Медведица, Телец, Андромеда, Орел... Инга вспомнила, что Андерс рассказывал ей при первом знакомстве, как ночами смотрел в звездное небо Гималаев после месяца, проведенного в темноте. Он прочитал ей тогда древнее стихотворение индийского поэта:
Огромная туча-кошка
Огненным языком
Лакает лунные сливки
Из кастрюли ночных небес.
Инга тихо улыбнулась, представив еще раз большую серую кошку с сияющим розовым языком, вылизывающую Млечный путь. Она смотрела на звезды и ей казалось, что между ними, находящимися на противоположных концах земли, протянута незримая нить. Может быть он тоже смотрит на эти же звезды? И их взгляды перекрещиваются в той невообразимой дали, не имея возможности встретиться на земле. Ленивое течение мыслей невольно соскальзывало в привычное русло: когда Инга не следила, о чем думает, Андерс занимал ее воображение.
- Ты думаешь не обо мне? - возвращал ее в реальность Илья, целуя возле уха и начиная нежно проводить губами по щекам, горлу, опуская руки все ниже, зная те местечки, где ее тело особенно отзывается на его ласки.
- Слишком много нового со мной происходит, - оправдывалась Инга, - Но я думаю и о тебе тоже. Я люблю тебя. Ты ведь знаешь? Ты знаешь об этом?
Инга начинала настойчиво встряхивать мужа за плечи, пока он не обнимал ее, крепко целуя. Ночи принадлежали ему, в постели Инга была прежней, ласковой и страстной, единственно любимой женщиной. Но днем она становилась все недоступней в делах и мыслях, поглощавших ее целиком и уводивших от него все дальше. Она становилась для Ильи загадкой и это тревожило его. У Инги появилась какая-то цель, к которой она шла, не оглядываясь на него, часть ее жизни теперь была закрыта, но это привлекало его к ней еще больше. Однажды бабушка увидела его раздосадованный взгляд, когда Инга в очередной раз отказалась пойти с ними на море, и поманив Илью за собой, усадила его в своей комнате поговорить.
- Дорогой мой, я вижу, что тебя беспокоит Инга. Тебе кажется, что она ускользает от тебя, ведь так? - Илья кивнул и она продолжала, - Твоя жена необыкновенная женщина и ее судьба еще не определилась. Но в любом случае она будет трудной. С тобой она отдыхает душой, она сама выбрала тебя и уверена, что ты не оставишь ее своей помощью. Будь терпелив и люби ее - больше ей ничего и не надо. Знать, что дома ждет покой и нежность - великое благо для избранных.
- Вы говорите загадками.
- Инга для меня во многом пока загадка. Что произойдет с ней, да и со всеми нами - знает один Господь. Не требуй от нее больше, чем она дает - она дает все, что может, остальное принадлежит всем. И еще, я знаю, что ты не ревнив. Это хорошо. Верь ей, она хорошая девочка и не даст тебе повода для напрасных переживаний. Сделай ее счастливой, боюсь, больше ей счастья ждать неоткуда.
- Мне становится страшно, это не пустые предположения? Что с ней будет? Мне хотелось бы, чтобы Инга мне больше доверяла. Я очень люблю ее.
- Она говорит тебе все, что может сказать. Муж моей бабушки тоже ничего не знал о ней. И мои мужья не подозревали, на что я способна. Возможности Инги пока не определены. Тебе не нужно знать о них, зачем? Не мужское это дело.
Каждый вечер теперь бабушка давала Инге уроки астрологии, учила предсказывать судьбу по картам Таро, по линиям рук, по множеству примет и данных, которые составляют открытое и тайное искусство пророчества. Инге было интересно и смешно одновременно. Она была совершенно чужда мистики и зачастую просто запоминала сведения, как таблицу умножения. Но иногда что-то привлекало ее. Объяснив какой-нибудь прием гадания, бабушка говорила, что нужно это запомнить, но в действительности делается не так, просто стоит прислушаться к себе - и сразу поймешь, как все происходит. “Ты же чувствуешь, что представляет человек на самом деле, зачем тебе смотреть в карты?” - говорила она и Инга понимала, что она действительно чувствует это. Карты лишь подтверждали ее ощущения. Когда бабушка впервые дала ей в руки карты Таро, Инга была заинтригована необычностью их вида. Сами карты были старинными и очень красивыми. Бабушка объяснила, что это семейные карты, которым больше ста лет. Инга внимательно рассмотрела картинки, полные мистических предметов и сцен. Бабушка предложила перетасовать карты и открыть верхнюю. Инга взяла карту и положила ее на стол.
- Верховная жрица! - удивилась бабушка, - Редкий знак. Его называют еще Папесса. Ты не хочешь, чтобы я тебе погадала?
- Нет, хочу, мне интересно!
- Хорошо, завтра я попробую. А теперь, давай я просто покажу тебе, как это делается.
- А почему не сейчас?
- Сейчас нельзя, Верховная жрица категорически запрещает гадать на тебя.
- Но почему? - удивилась Инга.
- Одно из двух: или ты сама не хочешь узнать судьбу, или ты обязана принять решение самостоятельно и оно будет тайным.
На другой день бабушка опять дала Инге колоду карт и когда та перетасовала их и открыла верхнюю карту, опять оказалось, что это Верховная жрица. Они пораженно уставились друг на друга.
- Да, голубка моя, твоя судьба должна быть закрыта для тебя.
- Бабушка, а можно разложить карты на кого-нибудь другого?
- Ты и я - мы можем.
- Давай посмотрим, что там у Андерса? - предложила Инга и покраснела под пристальным взглядом бабушки., - Я просто волнуюсь за него.
- Ну, что ж, отдели от общей колоды двадцать две карты Мажор Арканы, большой тайны, и разложи карты сама, вот так, - и Пилар очертила рукой два треугольника вершинами вверх и вниз, составивших шестиконечную звезду.
Когда Инга кончила раскладывать, бабушка велела положить седьмую карту в центре. Это оказался Висельник. Инга громко ойкнула. Пилар восхищенно вздохнула и засмеялась.
- У тебя и правда магическая рука! Ты повторила в точности тот расклад, какой выпал ему почти десять лет назад.
- Но в центре, смотри, какая страшная карта!
- Глупенькая, это великая карта, особенно в сочетании с Чародеем вверху. Чародей - символ власти над человеком и природой. А Висельник, вернее Подвешенный, и не на виселице - Древе Жизни, узлом, означающим Веру, находится между небом и землей, да еще вниз головой, то есть в состоянии, невозможном для остальных людей... Есть скандинавский миф о боге Одине, который для того, чтобы понять тайный смысл рунических надписей, девять дней висел на дереве, подвешенным вниз головой. Андерс из тех, кто, чтобы узнать тайну Древа Жизни, согласится висеть вниз головой не один раз по девять дней!
- Я боюсь! - проговорила Инга глухим голосом, - С ним все будет в порядке?
- Он получит власть над тайнами природы и человека. Цена для него не имеет значения.
- Но для нас она имеет значение!
- Это не изменит ничего! Успокойся! Давай, я тебе объясню подробнее значение каждой карты.
Пилар начала называть каждую карту, объясняя ее значение в сочетании с окружавшими картами, но Инга рассеянно слушала ее, думая об Андерсе и выпавших ему картах. Они с Пилар не подозревали, что Андерс находился в это время совсем близко от них.
Проведя у бабушки больше месяца и поклявшись, что вернется скоро и надолго, Андерс улетел в Катманду. Покидать двух женщин, ставших ему близкими, не хотелось. С Рамабаи Андерс подружился и они подолгу и очень откровенно разговаривали. Однажды он рассказал ей об Инге и своих чувствах то, что не говорил никому, и Рамабаи поняла его. Она была неглупа и наблюдательна. В общении с Рамабаи Андерсу стала открываться та сторона жизни индийцев, которая, как правило, скрыта от иностранцев и не понятна им. Бабушка же просто вызывала его восхищение. Эта старуха во многом не уступала молодым, в ставшем немощным теле сохранился несгибаемый дух, в молодости завуалированный мягкостью и видимой покорностью судьбе. Тем не менее, уехать все-таки пришлось.
В Катманду Андерса застала скорбная весть о смерти матери Марии. Она умерла три дня назад и он появился в монастыре уже после ее похорон. Андерс был в отчаянии, что не застал ее в живых и не поблагодарил за подаренную ему встречу с бабушкой. Он прослушал заупокойную мессу и долго стоял над могилой, мысленно разговаривая с крестной, так как верил, что ее святая жизнь позволила ее душе сразу вознестись и наблюдать оттуда за всем, и за ним в том числе.
- Будь моим ангелом-хранителем, крестная! И помолись за меня, мне сейчас нужна будет поддержка! - прошептал Андерс напоследок и низко склонился над могилой.
Его пригласила новая мать настоятельница и передала завещание матери Марии.
- Сын мой, перед смертью мать Мария выразила волю, чтобы ты взял на себя управление ее наследственной собственностью, не подлежащей продаже. Все средства она пожертвовала монастырю, но в Барселоне осталось фамильное поместье, доход от которого идет на благотворительность, а в усадьбе открыт приют. Ты назван единственным наследником. Здесь все документы и распоряжение барселонскому адвокату о введении в наследство. Возьми, сын мой. Мать Мария не сомневалась, что ты распорядишься наследством наилучшим образом, - отдавая пакет документов, настоятельница перекрестила Андерса.
- Я сделаю все, что в моих силах, матушка! - Андерс поцеловал ей руку и подумал, что неотложные дела бесконечно отвлекают его от цели.
Андерс решил не менять последовательности деловых вопросов и сначала поговорить с Намджалом. Они встретились в центре, в маленьком ресторанчике индийской кухни. Андерс заказал полюбившиеся у бабушки пирожки самоса и рассказал Намджалу о пропаже тибетской книги, на которую возлагал такие надежды.
- Ловко! Это, конечно, дело рук ЦРУ. Что же ты собираешься теперь делать?
- Буду искать дальше. Но есть другой вариант. Однажды в монастыре меня на месяц заперли в темной келье. И там случилась странная вещь. Мне показалось, что я получил некое знание, связанное с эликсиром. Я проверял потом - то, что я узнал, сейчас только исследуется, это самые передовые знания из области медицины и биологии, а кое-что я просто нигде не нашел, понимаете?
- Да, я понимаю... Ты никому это не говорил?
- Нет, никому, вернее, есть только один человек, который знает об этом.
- Ты доверяешь ему?
- Да, я доверяю ей, как самому себе. Теперь я хочу попробовать еще раз. И когда я буду в монастыре, я хочу, чтобы вы меня подстраховали. В Непале у меня больше никого не осталось. Если со мной что-нибудь случится, вы выполните все, что я запишу как свою волю. Хорошо?
- Я понимаю. Я знаю, о чем ты говоришь. Достаточная ли у тебя подготовка?
- Да, мой гуру ручается, что я подготовлен ко всему, что может произойти со мной. Мне осталось только слетать по делам в Испанию. Я вернусь примерно через месяц. Мы еще увидимся. Спасибо вам.
На другой день Андерс вылетел в Мадрид. Попав впервые в жизни в Испанию, с которой у него были связаны детские фантазии о Дон-Кихоте, корриде, Кармен, гитаре, Севилье и Гранаде, Дон Жуане, фламенко, Пикассо и Веласкесе, Андерс был слегка разочарован европейским ритмом Мадрида. Испанки теперь не привлекали его, сконцентрировавшись в одной единственной женщине, олицетворяющей юношеские мечты о прекрасной андалузке. Он опоздал приехать в Испанию. Инга заслонила собой всех. Из отеля Андерс позвонил в Эльсинор, надеясь застать там не только Пилар, но и Ингу. Матери нужно было сообщить о смерти ее подруги. Ингу захотелось просто услышать. Автоответчик сообщил Андерсу, что Пилар в Испании, в Фуэнхироле. Андерс задумался. Его сердце рвалось туда в смутной надежде, что Инга приехала с бабушкой. В то же время, нужно было быстрее начинать оформление документов, поехать в Фуэнхиролу он сможет и потом, выполнив все обязательства. Здравый смысл восторжествовал.
Барселона встретила Андерса почти тропическим дождем. Город сквозь потоки воды на стеклах машины разглядеть было трудно и Андерс так и лег спать в неизвестном городе, в безликом отеле, в номере, похожем на все остальные. Ему опять приснилась Инга. Сон был ярким, цветным. Они вдвоем шли через виноградники, уступами спускающиеся к морю. Андерс сорвал кисть розового винограда с чуть удлиненными ягодами и по виноградине протягивал ей, а она брала их, касаясь губами его пальцев, и каждый раз у него замирало сердце. Потом она взметнула полы белого платья, что он купил ей в Непале, и взлетела в синеву яркого неба, зовя с собой. Летим! - смеялась она, - Я теперь Палома, ты разве не знаешь? Он рванулся за ней изо вех сил и остался на месте. Подожди, я должен научиться! - крикнул он вверх, - Я должен получить этот дар от Будды! Она, смеясь, улетала вперед. Утром, вспомнив ночные видения, Андерс удивился четкой топографии места, никогда им раньше не виденного. Сон выбил его из колеи и Андерс рассердился на себя. Давно уже надо бы перестать грезить о чужой жене. В Гималаях он почти излечился, но сейчас он ощущал, словно вибрацию воздуха, незримое присутствие Инги. Усилием воли Андерс изгнал мысли о ней и занялся делами.
Адвокат, ведущий дела поместья, внук нотариуса, занимавшегося этим еще при жизни родителей матери Марии, внимательно просмотрел все бумаги и сообщил, что предварительное завещательное письмо получил еще полтора года назад и подготовил уже черновики документов. Они могут поехать в Вильянуэва-и-Жельтру сегодня после обеда. До обеда Андерс решил побродить по городу и сделал это с удовольствием. Гигантский город в центре был очень красив, сохранив архитектуру прошлого века. Каждый дом был построен с изысканностью дворца и Андерс ходил по улицам, любуясь редкими вкраплениями зданий модерн в испанское барокко. Внезапно он вышел к парку Гуэль и не мог уже оторваться от гармонии архитектуры с природой. Андерс с наслаждением углубился в аллеи парка, где ряды деревьев переходили в заросли колонн, каменные причудливые строения не уступали изысканным формам кактусов или старым стволам деревьев, изогнутым и узловатым. Взглянув на часы, Андерс понял, что опаздывает и не успеет пообедать. Он выпил чашку кофе в уличном кафе и подошел к офису, опоздав на две минуты.
Машина адвоката медленно продвигалась в потоке таких же спешащих машин. Дорога через город заняла столько же времени, сколько понадобилось, чтобы проехать по новому шоссе вдоль побережья до Вильянуэва-и-Жельтру, небольшого городка на берегу. Проехав городок насквозь, адвокат показал Андерсу небольшое и красивое здание современного отеля, сказав, что он построен на земле поместья и приносит неплохой доход. За отелем начинались апельсиновые плантации, оливковые рощи, поднимающиеся к отрогам Каталонских гор, и там, в пяти километрах от Вильянуэвы, в долинке меж двух склонов, заросших апельсиновыми деревьями, похожими издали на темно-зеленые шарики, белел величественный дом середины прошлого века, Паласио Монтанер. Андерс с изумлением узнал, что мать Мария из благородной барселонской семьи Сориа-и-Монтанер.
- Вы разве не знали об этом, сеньор Видст? - спросил удивленный адвокат, - Ведь для того, чтобы передать вам фамильное наследство, сеньорита Мария Сореа-и-Монтанер усыновила вас, вы теперь тоже член семьи и имеете право носить эту фамилию.
- Я ничего не знал! Крестная не предупредила меня. Но раз она доверила вести ее благотворительные дела, то я не могу отказаться. Этот приют для детей-сирот?
- Нет, здесь живут одинокие старики. Я познакомлю вас с сеньорой Гарсия, она командует приютом, а ее отец - управляющий поместьем.
В доме, сохранившем старинную обстановку, было уютно и чисто. Картины на стенах поразили Андерса. Ему показалось, что он узнал даже одного Гойю. Старинная мебель была в образцовом порядке. Сестра в голубом платье и белой косынке, похожая на монахиню, проводила их в кабинет директрисы. Кабинет располагался в бывшей библиотеке. Стены были заставлены высокими застекленными шкафами с сотнями томов в кожаных золоченых переплетах, некоторые выглядели очень старыми. Комната смотрелась несколько мрачновато. За массивным письменным столом сидела женщина лет тридцати пяти - сорока, в таком же голубом платье, и сосредоточенно проверяла счета. Чуть длинный нос и сдвинутые черные брови придавали ей угрюмый вид. Она подняла голову и улыбнулась вошедшим. Улыбка преобразила ее лицо, приподняв щеки холмиками и сделав его совершенно юным. Она крепко пожала им руки и предложила сесть. Адвокат представил Андерса и сразу успокоил директрису, что приют закрыт не будет.
- Я рада, - просто сказала она, - Сеньор Сориа-и-Монтанер должен познакомиться с обитателями дома и нашим маленьким хозяйством. Виделись ли вы уже с управляющим?
- Нет, я вчера только прилетел из Непала. И прошу вас, не называйте меня так. Мое имя Андерс Видст. Вы мне покажете все? Или у вас нет времени?
- Кое-какие дела я могу переложить на плечи наших сестер. Не хотите ли кофе? Я распоряжусь.
- С удовольствием!
Выпив кофе, они быстро посмотрели жилые комнаты, столовую, гостиную с телевизором и бильярдную. Обитателей почти не было, все предпочитали вечернее солнышко в саду. Увидев, как адвокат поглядывает на часы, Андерс спросил не может ли он довезти его до отеля. Возвращаться в Барселону, не повидав управляющего, не хотелось. Сеньора Гарсия тут же предложила остановиться у них в комнате для гостей.
- В конце концов, вы хозяин этого дома! Завтра я отвезу вас к отцу.
- Спасибо! Но я бы не хотел, чтобы меня считали хозяином. Я лишь распорядитель матери Марии.
Утром до завтрака Андерс вышел в парк, чтобы подальше от посторонних глаз сделать комплекс йоги. Он нашел укромное местечко за кустами рододендрона, чуть выше дома, расстелил коврик и погрузился в хатха-йогу. Шаги Андерс не услышал и заметил сеньору Гарсия не сразу. Она спустилась из апельсиновой рощи и подошла почти неслышно. Сколько она стояла так, он не знал. Андерс был раздосадован, что нарушено его уединение, но в ее глазах сквозило такое восхищение, что он смутился. Она же, выйдя на полянку, умоляюще сложила руки:
- Прошу вас, не прерывайте занятия. Если я мешаю, я уйду.
- Да нет, как хотите, - пожал плечами Андерс, - Мне ничто не мешает, - и он продолжил упражнения.
Краем глаза Андерс заметил, что она села под кустами и раскрыла мольберт, висевший на плече. Через минуту он уже не обращал на нее внимания. Закончив упражнения, Андерс посмотрел в ее сторону. Сеньора Гарсия делала быстрые зарисовки, часто поглядывая на него. Она сидела, освещенная солнцем, на фоне цветущих кустов, и ее волосы, которые вчера были гладко зачесаны и показались ему почти черными, сейчас отсвечивали в пышных завитках бронзой. Глаза из-под густых бровей смотрели весело и были темно-золотистыми, теплого орехового цвета. Она улыбнулась и опять Андерс удивился, как изменилось ее лицо.
- Я не могла удержаться! - пояснила она, указывая на мольберт, - Давно я не видела такого великолепного тела. В вас видна порода. Кто вы?
- Говоря собачьим языком, я - дворняжка! - засмеялся Андерс в ответ на ее улыбку, - Мой отец датчанин - предположительно, а мать - точно индианка.
- Простите? Я не поняла, что значит - предположительно?
- Моя мать была замужем за датчанином, когда родила меня, но есть версия, что мой настоящий отец - ее сводный брат. Я сомневаюсь в этом, но совсем сбрасывать со счетов такой вариант нельзя. Теперь уже это не узнать наверняка, все трое мертвы.
Сеньора Гарсия выслушала это, удивленно приподняв брови.
- Вы прекрасно говорите по-испански, откуда?
- Моя приемная мать - испанка, так же, как и крестная. Не утолите ли и мое любопытство? Почему вы занимаетесь приютом, если вы художница, сеньора Гарсия?
- Это длинная история. Но сейчас я заменила мою мать, которая тридцать лет проработала здесь. И мне нравится моя работа. Эти старики, многие из них ровесники века, достойны того, чтобы ради них немного поступиться своими интересами. Я имею возможность рисовать по утрам, как сейчас, хотя мне редко попадается такая замечательная натура, как сегодня. Вы мне позволите еще разок посидеть вот так во время ваших занятий?
- Я к вашим услугам, сеньора Гарсия.
- Не называйте меня все время “сеньора Гарсия”. Меня зовут Фернанда. Фернанда Куэльяр. Гарсия - фамилия моего бывшего мужа.
- Простите, Фернанда, но и вы тогда должны звать меня по имени: Андерс, хорошо?
Андерс подхватил свой коврик и ее мольберт и зашагал через кусты к дому. После завтрака Фернанда отвезла его к управляющему и пообещала заехать перед обедом. Ознакомившись с документацией, Андерс убедился, что дела в поместье ведутся безукоризненно. Антонио Куэльяр умело управлял хозяйством, не гонясь за большой прибылью, но доход был стабилен.
- Замечательная идея - построить гостиницу для туристов, - одобрил Андерс, просмотрев финансовые отчеты за последние годы.
- Да, если бы она полностью принадлежала нам, это было бы очень выгодно! Пока же шестьдесят процентов - вклад барселонского банка.
- Сеньор Антонио, вы не могли бы сделать расчеты финансовой перспективы, возможно, это капиталовложение привлечет меня. Я хотел бы обеспечить свою семью стабильным доходом - и почему бы не сделать это в Испании?!
Управляющий с любопытством посмотрел на Андерса, но ничего не спросил, пообещав подготовить необходимые сведения. Андерс и сам не знал, почему ему вдруг захотелось купить на имя Пилар эту гостиницу. Не потому ли, что это в конечном счете будет подарком Инге? Ему самому, при его аскетическом образе жизни, деньги становились нужны все меньше и меньше, радуя одной только роскошью - свободой передвижения по миру. Сеньор Антонио хотел еще показать Андерсу новую маслобойню, плантацию карликовых апельсинов, два стареньких трактора, содержащихся в образцовом порядке вот уже тридцать лет, но Андерс умоляюще вскинул руки. Он ничего не понимал в сельском хозяйстве. В полдень за ним заехала Фернанда. Вместо форменного голубого платья, в котором Андерс видел ее в приюте, на ней были шорты и полосатая трикотажная майка. Андерс с удивлением посмотрел на нее.
- Во время сиесты я свободна и хочу предложить вам искупаться. Я знаю здесь места, неизвестные туристам. Поехали?
- Но ведь мне нужно скорее ознакомиться с хозяйством? - Андерс безнадежно вздохнул, - Последнее время я только и делаю, что предаюсь приятному ничегонеделанию. Только что я устроил себе месячный отдых в Индии, теперь здесь... Мне нужно бы позвонить адвокату и подписать все документы не глядя, вы отлично работали до меня, так же будете и продолжать.
- В Индии! Как интересно! У своих родственников?
- Да, у бабушки, мы знакомились. Я ведь недавно узнал, кто моя настоящая мать. А кстати, у моей приемной матери девичья фамилия тоже Гарсия. Она из Андалузии.
- Там это распространенная фамилия. Мой муж тоже андалузец. У него была большая семья, когда все собирались на воскресную мессу, представляли внушительное зрелище.
- Вы так говорите, словно все они исчезли с лица земли!
- Нет-нет! Они все чудесные люди и до сих пор хорошо относятся ко мне. Моя дочь с удовольствием гостит у них каждое лето. Пожалуй, у них она больше любит бывать, чем здесь... У вас есть дети?
- Нет, детей у меня нет. Как-то не получилось...
Фернанда с любопытством посмотрела на него, но ничего не сказала. Машина съехала с дороги, объезжая скалы, и остановилась в крохотном пятнышке тени у маленького песчаного пляжа. На узкой полоске земли пополам со щебенкой заросли дрока и полыни источали горькие ароматы степи, смешиваясь с острым запахом морской травы, выброшенной на берег во время шторма. Скалы закрывали пляж от дороги и создавали иллюзию полного уединения. Легкий морской ветер разгонял полдневный зной. Фернанда быстро сняла шорты и майку и, не оглядываясь, пошла в воду. Плавала она замечательно, Андерс с трудом догнал ее. Мокрое лицо и прилипшие пряди волос сразу сделали ее некрасивой и она, должно быть, знала об этом, поэтому тут же поспешила к берегу. Андерс деликатно дал ей возможность приплыть первой и привести себя в порядок. Они сели в тени под скалой и Фернанда достала из машины два апельсина и виноград.
- Меня разбирает любопытство, - сказала она, очищая апельсин, - Вы так много повидали в жизни, были в экзотических странах. Расскажите!
- Я антрополог и Азия - моя специальность. Гималаи и Тибет - вот сфера моих интересов. И как всякая работа, это стало обыденным и привычным. А тем более мне, я ведь там родился. Уж если говорить о работе, так о вашей, это позволит мне соединить приятное с полезным и узнать немного о приюте. Вам все-таки не скучно было сменить художественную богему на одиноких стариков?
- Богема... Да, именно потому, что я рано оказалась в самом центре богемы, я с удовольствием взялась за эту работу. Со стариками интересно работать! Это первое дело, которое я выбрала сама, - и неожиданно для самой себя Фернанда стала откровенно рассказывать о своей жизни, - Окончив художественную школу, я устроилась на киностудию. Потом на съемках познакомилась со своим будущим мужем. Он композитор, гитарист, знаток фламенко, был тогда молод, но уже становился известен. Я вышла замуж и наша жизнь сразу приобрела богемный характер. Музыка с утра до ночи и всю ночь до утра, шумные вечеринки с танцами, моя дочь обожала это. В три года она уже лихо отплясывала фанданго и пела андалузские песни, которым ее учила бабушка. Мы кочевали с квартиры на квартиру, я ездила за ним на гастроли, я перестала рисовать. Наконец я поняла, что устала от такой жизни. Видит Бог, я долго терпела ради дочери. Если бы не смерть мамы, я наверное еще протянула так не один год. А тут появилась возможность зажить нормальным домом и моя Мария впервые узнала бы, что это такое. Но она предпочла остаться с отцом, ее уже затянула эта жизнь. И я решила, что пора проявить самостоятельность. Я работаю здесь четыре года и я счастлива! Я впервые узнала, что есть люди, которые мне благодарны за мою заботу, для которых уют и дом много значат в жизни и которым нравится, как я это создаю для них. Может быть я мещанка? Я не оценила того, что получила от мужа и захотела вернуться к примитивным бытовым удобствам?
- Мне трудно судить. На востоке женщина получает то, к чему вы стремились, автоматически. Забота о доме и семье - это первая обязанность, которой учат девочку. Поэтому там сейчас так много говорят об эмансипации женщины, о смене ориентиров в ее жизни. У вас же наоборот, пресыщенность свободой вызывает тоску по патриархальным ценностям. Но это все теория. Вы - частный случай со своими сложностями и проблемами. И хорошо, что вы нашли свое место.
- Да, вы здорово все объяснили.
- Простите, я часто за собой замечаю способность превратить жизнь в научное исследование. С возрастом я становлюсь занудой и сухарем.
- Ну, о возрасте вы будете говорить, когда доживете до преклонных лет, как мои подопечные! Разве вы чувствуете себя стариком?
- Нет, конечно не стариком. Но я чувствую, что все испытал в земной жизни и больше ничего нового здесь не узнаю.
- Вы так говорите, словно вольны по своему желанию перейти от земной жизни куда-то еще, в высшие сферы. Куда?
- Не знаю. Никто не знает, куда мы уходим, кончив свой путь... Неопределенность - единственное, что останавливает...
- Останавливает - от чего? Не от самоубийства, надеюсь?
- Нет! - засмеялся Андерс, - Хотя есть действия, равноценные самоубийству.
Фернанда искоса посмотрела на него и ничего не сказала. Они посидели молча, лениво пощипывая виноград, потом она предложила еще искупаться. В воде было ненамного прохладней, чем в воздухе, но плыть, рассекая упругую теплую воду было очень приятно. Андерс лег на спину и закрыл глаза, покачиваясь на волнах. Под веками тут же заполыхало огнем от яркого солнца, но это давало ощущение необычного сплава сухого жара и морской прохлады. Андерс впал в состояние, похожее на самогипноз.
- Андерс, нам пора, - привел его в чувство голос совсем рядом. Он открыл глаза и обнаружил, что почти ослеп от яркого солнечного света. Наугад Андерс доплыл до берега, где ждала уже Фернанда в шортах и майке, тщательно причесанная. В машине было жарко, раскаленный воздух вливался в открытые окна, пока они не повернули к дому по дороге, обсаженной деревьями, дающими благословенную тень.
- Если вы хотите познакомиться с нашими стариками, это можно сделать сегодня к вечеру. Они будут рады поговорить с вами, - предложила Фернанда.
Перед ужином Андерс пришел в гостиную, где собрались человек двадцать стариков, некоторые сидели в инвалидных креслах. Почти всем было за восемьдесят, самому старому - девяносто три. Фернанда сказала с гордостью, что это не самый старый обитатель приюта. Есть еще две женщины девяноста пяти и девяноста семи лет, но они привыкли рано ложиться спать и ужинают у себя в комнатах. Андерс начал рассказывать о своих путешествиях по Индии и Тибету. Его вежливо слушали, спрашивали подробности, но каждый раз начинали объяснять, что у них в селе, городке, в округе живут совсем не так и значительно лучше. Тогда Андерс сделал дипломатический ход, попросив рассказать, как жили в Испании до тридцать седьмого года. Старики зашумели, всем хотелось высказаться. Наконец один спросил, почему только до тридцать седьмого. Андерс пояснил, что его мать родом из Андалусии и уехала из страны в день падения Мадрида. Ну, заявили ему, как жили в Андалусии, они не знают, это ведь на другом конце света! Оказалось, что большинство из них знают только свою Каталонию, соседний Арагон для них уже заграница, кастильцев они презирают как сухопутных крыс, в Валенсии бывали лишь рыбаки и только один моряк плавал в молодости в Малагу. Он начал рассказывать, как там веселятся в праздники, другие убеждали, что там и танцуют не так, и песни у них другие... Все наперебой стали вспоминать, как жили во времена их далекой молодости, и разошлись на ужин совершенно довольные друг другом. Такие вечера воспоминаний случались почти каждый день, пока Андерс жил в Паласио Монтанер. Старики пели ему старинные песни, споря и подсказывая друг другу, если кто-нибудь забывал слова, а восьмидесятилетний дон Игнасио, родом из Барселоны, начал учить Андерса играть на бильярде. В свою очередь Андерс собрал трех стариков, страдающих астмой и показал им способы дыхания йогов.
Андерс уже две недели жил в приюте и ему это нравилось. Утром он в парке по-прежнему делал комплекс хатха-йоги и несколько раз Фернанда приходила рисовать его. Она сидела тихо как мышка, стараясь не мешать, лишь изредка пересаживаясь на другое место, чтобы сменить ракурс. Свои рисунки она не показывала. В сиесту они каждый день ездили купаться на тот же пляж за скалами, а потом в тени разговаривали о делах приюта, о детстве Фернанды, о экспедициях Андерса, о дочери Марии, по которой скучала Фернанда. Между ними установились странные отношения, необычайно близкие и в то же время лишенные напряжения, которое неизбежно возникает между мужчиной и женщиной. Правда Андерс несколько раз замечал блеск глаз и нервозность, с которой Фернанда реагировала на его вполне невинные прикосновения в воде или на прогулке, но он не придавал им значения. Фернанда ему очень нравилась - но и только. Он не мог предположить, что она влюбилась в него сразу же, как увидела. Кое-что он начал понимать, когда поехал с ней к морю поздно вечером. Андерс давно удивлялся, где Фернанда проводит вечера, после восьми ее никогда не было видно. В тот вечер Андерс получил от управляющего отчет по гостинице и решил посоветоваться с Фернандой, которая хорошо знала окрестности, где можно купить дом, чтобы поселиться в нем недалеко от имения. Андерс встретил Фернанду направляющейся из дома к гаражу и она предложила поговорить по дороге.
- Я еду к морю, хотите со мной? Я как-то рисовала морской пейзаж на закате и мне так понравилось купаться после захода солнца, что я продолжаю ездить туда каждый день. Ночное море - это волшебное ощущение. Правда-правда! - добавила она по-детски и Андерс засмеялся:
- Я верю! А странно, что ночь имеет над человеком такую власть, правда? Никогда ничего не видел прекрасней ночного неба над Гималаями. Моя мать - андалузская цыганка и немного колдунья. В детстве она рассказывала мне истории о ночном колдовстве, о том, как в полнолуние ведьмы собирают травы для своего зелья, и я никак не мог понять, где правда в этих рассказах, а где выдумки.
- Да, я знала одну такую колдунью, сейчас она уже умерла. Тогда ей было около ста лет. Это была настоящая ведьма! Она много умела делать, меня она лечила, уже перед самой смертью. До сих пор помню, как у меня мурашки бегали, когда она прикасалась ко мне своими скрюченными от старости руками. Точнее, не мурашки, а словно слабый электрический ток. Я чувствовала ее руки на расстоянии, представляете? Она так и не дождалась, когда я родила ее праправнучку, но она определенно сказала мне, что это будет девочка, и просила назвать ее Марией. Она сказала, что девочка будет певицей, Мария действительно поет! И еще она сказала, что я рожу себе соперницу - смешно, правда? Хотя, если вдуматься, так и есть. Мария отлично уживается с отцом, заменив меня в его сердце. Без меня им всегда было лучше. Когда они садились за рояль или брали гитары, я становилась лишней. После этого я еще больше поверила в способности старухи. Мы приехали!
Фернанда привезла Андерса совсем в другое место, чем днем. Скалы здесь подходили к берегу с двух сторон, огибая маленькую бухточку. Солнце опускалось в море как раз посередине, заливая все багровым светом, который постепенно гас, становясь прозрачным и серым, как угли потухающего костра. Это было потрясающе красиво. Андерс невольно взял Фернанду за руку и сжал ее. Он почувствовал под пальцами бешеное биение пульса и испуганно обнял ее за плечи.
- Тебе плохо? - невольно переходя на “ты” спросил Андерс.
Фернанда вдруг бессильно прислонилась к нему, словно ноги не держали ее, и молча постояла так, чуть вздрагивая.
- Извини, - странным сдавленным голосом ответила она наконец, - Я сейчас... со мной все в порядке. Я сейчас справлюсь! Отпусти же меня!
Андерс поспешно разжал руки и Фернанда быстро села на песок, почти упав к его ногам. Он тут же опустился рядом и опять взял ее запястье, нащупывая пульс.
- Не трогай же меня! - со слезами попросила она, - Пожалуйста! Я сейчас буду в порядке.
Фернанда отвернулась в сторону моря, обхватив колени руками и сжавшись в комок. Андерс сидел, замерев, в полной растерянности, не понимая, что произошло. Наконец Фернанда глубоко вздохнула и обернулась к нему.
- Извини, я не знаю, что на меня нашло. После развода с мужем у меня иногда сдают нервы.
- Ты давно с ним разошлась?
- Пять лет назад.
- И все время одна? Разве ты не можешь найти себе друга, который помог бы тебе забыть неудачный брак?
- Друга? - переспросила Фернанда и у нее вырвался нервный смешок, - Знаешь, такая уж я дурочка, я признаю только любовь! Не могу с кем попало забывать о любви, что была когда-то у нас с мужем! Все у меня не так, как у людей, правда?
- Да, это редко встречается, - согласился Андерс мягко, - Тем прекрасней такая женщина на фоне удручающей бесчувственности нашего поколения. И все-таки я посоветовал бы присмотреться к окружающим мужчинам. Может тот, кто тебе нужен, ходит рядом.
- Ты прав! Я присмотрюсь, - прошептала Фернанда, опустив голову, чтобы он не увидел выражения ее лица, - Ну вот! Из-за моих причуд мы пропустили закат!
Действительно, солнце уже скрылось и на море стремительно опускалась темнота. Одинокая звезда зажглась у горизонта на том месте, где только что небо было перламутрово-розовым. Они посидели еще немного, пока мрак вдруг не засеребрился нежным сиянием. Андерс оглянулся. Над горами поднимался огромный светящийся круг луны. Легкая волна отражала лунный свет и море сразу ожило. Тишина тут же наполнилась звуками ночи: шумом и шепотом, звенящим стрекотом цикад, легким шуршанием волн по песку. Фернанда прерывисто вздохнула, словно только что сильно плакала.
- Пошли купаться? - поднялась она с песка и начала расстегивать сарафан.
Обратно ехали в полном молчании. В холле Андерс взял ее руку и, почувствовав нервный трепет, поднес к губам.
- Спокойной ночи, Фернанда!
Ему послышался вздох, похожий на всхлип, и Фернанда поспешно отняла руку.
- Приятных снов! - преувеличенно спокойно отозвалась она и быстро пошла к лестнице.
На другой день Андерсу показалось, что Фернанда избегает его. Вспомнив, что вчера он так и забыл с ней посоветоваться по поводу покупки отеля, Андерс пытался ее разыскать, но одна из сестер сказала, что Фернанда уехала в Барселону в банк. К вечеру она вернулась и извинилась, что не предупредила о поездке.
- Я только по дороге сообразила, что вам, возможно, тоже нужно было по делам в Барселону, - Фернанда сказала ему по-старому “вы”, подчеркнув случайность вчерашней фамильярности.
- Пустяки. В Барселоне мне нужно только окончательно подписать все документы на наследство. Здесь же осталось еще одно дело и я вчера хотел посоветоваться с вами.
- Ну что ж, пойдем в кабинет? - нерешительно предложила она, густо покраснев от напоминания о вчерашнем вечере.
- Ваш мрачный кабинет - неподходящее место для личных разговоров. Я хочу просить совета, может вы отвезете меня еще раз на ваш пляж? Тем более, что днем я вместо купания терпеливо играл в шахматы с сеньором Доминго.
- Хорошо, поехали, - с обреченностью в голосе согласилась Фернанда и пошла отдать последние распоряжения.
В машине она сразу спросила, что ему хочется обсудить. Услышав, что Андерс хочет купить гостиницу и дом поблизости, Фернанда задумалась, а потом пообещала навести справки о подходящих домах, выставленных на продажу.
- Вы мне не скажете, кто будет жить в этом доме? Я хочу знать, большой ли он должен быть, - поспешно пояснила она, покраснев.
- Да, довольно просторный. Кроме моей матери там будет жить ее сын и, возможно, ее внучка, а у нее есть муж и наверное будут дети. Я предполагаю указать ее своей наследницей, если сам не смогу распоряжаться имением.
- Почему?
- Всякое может случиться, - уклончиво ответил Андерс.
- Вы ни разу не упомянули возможность завести свою семью. Вы не думали об этом?
- Да, это маловероятно.
- Но почему?!
- Должно быть - не судьба. Мне сорок лет, поздновато думать о семье, вам не кажется?
- Нет! - бросила Фернанда, искоса глянув не него, и покраснела, - Мне вы вчера дали другой совет.
- Я - не тот случай! - печально сказал Андерс, - Хотя подружек в молодости у меня было предостаточно. Но я давно живу одиноко... И все-таки изредка чувствую это одиночество в сердце. Видишь, мне иногда тоже хочется пожаловаться и найти сочувствие! - добавил он, переходя опять на “ты” и проводя тем самым границу между днем и этой интимностью наступающей ночи.
- Странно, что ты ищешь сочувствие у меня. Ты мог бы найти его у любой женщины мира! - Фернанда смутилась горячности слов и на секунду прикрыла лицо рукой, - Знаешь, мне тридцать восемь лет, а я все еще не излечилась от детских комплексов!
- Ты думала в детстве, что некрасива? - догадался Андерс.
- Я и есть некрасивая. Это отгораживало меня от других людей, как стальная решетка! Я не верила, что кто-нибудь обратит на меня внимание, я не понимала, что и некрасивые бывают кому-то нужны. А ты...
- А я в Европе смотрюсь, как экзотический зверь в клетке, - с ироническим смешком подсказал Андерс, - Но в Индии, например, я самый обыкновенный человек!
- Не может быть! - вырвалось у Фернанды и они засмеялись.
- С чего ты взяла, что некрасива? Ты не представляешь, насколько обаятельна твоя улыбка! Щеки вот здесь поднимаются маленькими холмиками и это ужасно мило, - Андерс легко коснулся пальцами ее лица, - А глаза такие теплые, бархатные, словно скорлупка лесного ореха, когда ее только что освободили от зеленой оболочки и она такая же бархатистая, густого золотого цвета. Видела когда-нибудь?
Фернанда сидела как загипнотизированная, легко и часто дыша, потом с усилием встряхнула головой, освобождаясь от чар.
- Андерс, перестань, я прошу, а то я поверю в свою исключительность! - Фернанда открыла дверцу и вышла из машины.
Солнце уже наполовину опустилось в море и опять все было залито густо розовым светом. Когда оно скрылось, над морем еще какое-то время светился жемчужно серый ореол, но морская вода уже стремительно темнела, приобретая вид черного стекла.
- Как восхитительна испанская ночь! - прошептал Андерс, кладя руки на плечи стоящей впереди Фернанды, но она сделала шаг вперед, выходя из-под его рук.
- Сейчас взойдет луна, на это можно посмотреть из воды, пошли?
Они тихо вошли в море смотреть, как над горами повисает плоский перламутровый диск луны, а на воде появляется серебряная дорожка, протянувшись прямо к ним. Фернанда быстро поплыла в открытое море, Андерс старался не отставать, не выпуская ее из вида. Вода была настолько теплой, что просто не чувствовалась кожей, и казалось, что они парят в бездне.
- Пора поворачивать к берегу! - наконец заметил Андерс.
- Мне хочется доплыть до середины моря и там погрузиться в глубину! - в ее спокойном тоне не было эмоций и это было страшно.
Андерс приблизился и рукой обвил ее талию, словно удерживая от безумного желания, но Фернанда выскользнула из его рук и быстро поплыла к берегу. Андерс представил, что он так же мог бы терзаться в бессилии удержать любовь, если бы не умел усилием воли подавлять чувства. Он был уверен, что Фернанда все еще страдает от разрыва с мужем и жалость к ней закрыла от него истину. Андерсу в голову не могло прийти, что именно его присутствие так волнует ее. Когда он вышел на берег, Фернанда стояла на камне, причесывая волосы. Ее маленькая фигурка в лунном свете отливала бронзой, а волосы опять казались черными. На камне она была почти с него ростом и когда Андерс подошел, их лица оказались одно против другого.
- Я могу тебе чем-нибудь помочь? - Андерс машинально ласково обнял ее, прижимая к себе.
- Да, не подливай масла в огонь! - это было последнее усилие воли удержаться в рамках приличия, но ее поднятые руки уже опустились на плечи Андерса и Фернанда вздрогнула, ощутив его тело под ладонями. Ее губы не повиновались разуму, целуя с бесконечной страстью его лицо, да и разума в ней уже не осталось.
Через час Фернанда все еще рыдала на берегу, сжавшись в комок. Андерс пребывал в отчаянии, не понимая, что он сделал не так. Он был с ней очень нежен, мало того, ее страстный порыв подхватил и его, так что теперь раскаяние оттого, что он воспользовался ее слабостью, не давало ему покоя. Но Андерсу показалось, что Фернанда была не против - и вдруг эти рыдания!
- Ну что я должен сделать, чтобы ты утешилась! - воскликнул он в безнадежной попытке успокоить ее.
- Перестать презирать меня, - услышал он сквозь рыдания, - И не смотри на меня, я такая страшная сейчас!
- Я восхищаюсь тобой! - Андерс прижал голову Фернанды к плечу, поглаживая волосы, - Ты замечательная женщина! И я тебе так благодарен за все, что сейчас произошло!
- Правда? - обрадовано прошептала Фернанда и уткнулась лицом в его плечо, - Ты не думаешь, что я бессовестно навязалась?
- А ты не думаешь, что я бессовестно воспользовался?
- Господи, ну почему я всегда все порчу! Как замечательно было бы любить друг друга на песке в лунном свете! И получить от этого радость и удовольствие, а потом так же радостно расстаться! - и она снова заплакала.
- Но Фернанда, мы действительно любили друг друга на песке и в лунном свете, и мне кажется, что мы получили от этого радость и удовольствие, разве не так?
- Да, но чем все кончилось!
- Ну, хочешь, мы завтра приедем сюда снова и сделаем так, как ты сказала? И закончим вечер в счастливой уверенности, что все было замечательно?!
Андерс почувствовал, как Фернанда покачала головой.
На другой день Андерс с утра поехал к управляющему, потом в Барселону к адвокату и вечером возвращался в Паласио Монтанер его подлинным владельцем, с приятным ощущением выполненного долга. Теперь осталось быстро решить вопрос с гостиницей, повидать Пилар и возвращаться в Гималаи. Да, возникла вдруг проблема Фернанды. Андерс чувствовал, что эта женщина была не из тех, кто с легкостью заводит интрижку и с такой же легкостью переключается на другую. Не будем обманывать друг друга! - решил он, - сегодня я сдержу обещание, а завтра поговорю с ней. Она поймет. Он вспомнил глаза Фернанды и ее юную улыбку, ее длинный нос и угрюмое выражение, когда она думала, что никто ее не видит. Он понял, что боится обидеть эту женщину, потому что она ему нравится, и выходило, что он уже взял на себя ответственность за нее. На ступеньках дома Андерс столкнулся с молодой девушкой, которую никогда в жизни не видел, но все-таки показалось, что она знакома ему. Девушка обворожительно улыбнулась и сказала низким певучим голосом, заставившим его удивленно остановиться.
- А вы, конечно, сеньор Андерс, новый хозяин богадельни! Мама рассказала о вас в восторженных тонах, вы произвели на нее впечатление, - с простодушной откровенностью она окинула его восхищенным взглядом, - Надо сказать, что на меня - тоже! Поехали на пляж? Что здесь еще делать! Ах, да! Я забыла представиться. Мария Гарсия, студентка консерватории в Гранаде.
Мария была мила, непосредственна и совсем не похожа на Фернанду, вот разве только глаза были такого же орехового цвета. Андерс, измученный барселонской жарой, пропитанной выхлопными газами, с удовольствием согласился. В вестибюле он столкнулся с Фернандой.
- Твоя дочь соблазнила меня морским купанием, что очень своевременно после барселонского пекла. Ты поедешь?
- У меня дела! - развела она руками и посмотрела тоскливо.
Фернанде очень хотелось повиснуть у него на шее и ощутить его руки на своем теле, а когда она вспомнила эти губы на своих, ее бросило в жар. Все это на мгновение отразилось на лице Фернанды, но Андерс отвернулся поздороваться с доном Игнасио и ничего не заметил.
Мария привезла его на пляж отеля, где было многолюдно и шумно. На песке у воды группа молодежи играла в волейбол. В шезлонгах под тентами полулежали престарелые американские красотки, лениво потягивая апельсиновый сок со льдом или колу и улыбаясь всем искусственными улыбками. Девицы самых разных мастей в немыслимых купальниках демонстрировали свои прелести, блестя смазанными маслом телами. Мария сбросила пеструю широкую юбку и крохотную, не прикрывающую живот трикотажную маечку, представляющую собой сплошное декольте, и оказалась в таком же немыслимом купальнике, открывшем бедра прямо от талии. Фигурка у нее была ладненькой, хотя отличалась от тощих и обтекаемых тел туристок. Роста Мария была такого же, как мать, и едва доставала Андерсу до плеча.
- Ах, как бы я хотела иметь рост, как у манекенщицы! - завистливо поглядела вокруг Мария, - И такую же фигуру!
- Не жалей, у тебя классическая испанская фигура, - примирительно сказал Андерс, - в Европе такую не сыскать!
Мария улыбнулась и капризно протянула:
- Хочу пить! Пойдемте туда! - она указала рукой на столики под тентами. Там посетители сидели, минимально прикрыв тела, а официанты обслуживали их в каталонских костюмах, изнемогая от жары в черных куртках поверх белоснежной рубашки с красным платком на шее и в черных брюках. Андерс хмыкнул, но Мария уже тянула его за руку, - Ах, ну пожалуйста! Мне всегда хотелось здесь побывать! А можно выпить шампанского? - шепотом спросила она и Андерсу стало смешно: она явно видела это в кино.
Он подозвал официанта и попросил принести воды со льдом и шампанского. Кстати, можно отметить оформление документов и смену владельцев поместья.
- Тебе не будет плохо? - озабоченно спросил Андерс, когда Мария сделала несколько глотков из бокала, - Ты пила когда-нибудь шампанское?
- Конечно, пила! - обиделась Мария, - Мне ведь уже девятнадцать лет! Мне папа давал попробовать, - добавила она, - Как здесь здорово!
Глаза Марии блестели и она явно наслаждалась тем, что выглядит так же, как богатые туристки, и так же пьет шампанское.
- Послушай, мы ведь приехали искупаться! Пошли?
Мария надула губы, но послушно поднялась. Пока они шли к воде, Мария ловила восхищенные взгляды, которые обращены были Андерсу, и это ей доставляло не меньшее наслаждение, чем если бы восхищались ею. Смешная девочка, - подумал Андерс, стараясь плыть медленнее, чтобы она не отставала. На другой день утром она уже поджидала его у дома и увязалась за ним на полянку делать гимнастику. Увидев его сосредоточенные занятия, Мария притихла и тоже попробовала повторить некоторые позы. Андерс, невольно отвлекся и стал помогать ей, объясняя, как правильно дышать и управлять телом. Так их и застала Фернанда: одна рука Андерса у Марии под грудью на диафрагме, вторая - сзади, на спине.
Еще четыре дня, пока шли переговоры с барселонским банком по поводу гостиницы, Фернанда не знала ни минуты покоя. Мария всегда оказывалась около Андерса первой и то уводила его на пляж, то тащила в горы, взяв с собой винограда и яблок. Там, выйдя из апельсиновой рощи на скалы, Мария поворачивалась лицом к морю и пела. Ее голос завораживал Андерса. Слыша его, он переставал видеть перед собой маленькую смешную в своем желании казаться взрослой и искушенной девушку. Звуки, вылетающие из ее горла, низкие и чуть вибрирующие, как звуки органа, могли принадлежать высокой и статной красавице, роскошной и полной чувства. Когда Андерс не смотрел на Марию, он так и представлял, что поет другая. Потом они садились на горячие от солнца камни и ели виноград. Мария болтала без умолку, рассказывая, как она живет с отцом, как любят бывать у них его друзья (Потому что я хорошая хозяйка! - добавляла она с гордостью), как часто отец аккомпанирует ей на гитаре, а она поет андалузские песни. Андерс просил спеть и ему, Мария заводила протяжные саэты и они оба погружались в звуки. Саэту о смерти голубки Андерс всегда слушал со стесненным сердцем, она вызывала у него ассоциации с увиденным здесь сном о летающей, как белая голубка, Инге. Ему нравилось ходить с Марией в горы. Часто они возвращались перед самой сиестой и втроем ехали купаться. Мария больше не рвалась на пляж при отеле, ей было достаточно внимания Андерса.
Фернанда стала молчаливой и улыбка ее уже не так преображала лицо, чаще бывавшее грустным. Она не то чтобы избегала Андерса, но просто вела себя с ним, как с малознакомым человеком. У Андерса это вызывало беспокойство и облегчение одновременно. Андерс надеялся, что Фернанда, скорей всего, не придала значения тому, что произошло у них, а значит, ему не надо было теперь думать, как порвать тонкую ниточку, связавшую их тогда на берегу. И все же смутная тревога иногда возникала в груди, когда Андерс видел ее спокойный грустный взгляд. Им она провожала их, когда они с Марией собирались куда-нибудь идти или возвращались с прогулки. Мария не оставляла их наедине, занимаясь по утрам гимнастикой вместе с Андерсом, присоединяясь к ночным купаниям и сиесте на пляже за скалами. Она, как капризный ребенок, требовала к себе постоянного внимания, ненавязчиво распоряжаясь Андерсом, его временем и занятиями. Андерса ее манеры захватчицы забавляли. Чувствовалось, что девочка выросла под влиянием отца и привыкла быть центром мужской компании, причем отнюдь не своих ровесников.
Андерс все больше и больше думал о Фернанде, но не подозревал, что она страдает, как никогда в жизни. Все силы она тратила, чтобы скрыть от окружающих свои чувства. То, что происходящее не казалось банальным любовным треугольником, было ее заслугой. Наблюдая, как ее дочь откровенно вешается на шею Андерсу, Фернанда стискивала зубы, чтобы удержаться от нравоучений. Мать уступает дочери возлюбленного не потому, что чувствует свое бессилие перед юной соперницей, а в силу материнского инстинкта заботиться в первую очередь о своем ребенке. Мария уже взрослая - твердила она про себя, - я не могу запрещать ей вести себя так... так бесстыдно! Ведь никто не догадается, что я просто хочу ее научить достоинству и гордости. Ну почему она приехала ко мне именно сейчас! Еще несколько дней, и я узнала бы, что толкнуло его ко мне: жалость или симпатия. Фернанда по привычке считала себя недостаточно привлекательной, чтобы возбудить любовь мужчины, да еще какого! Ее любовь стала почти священным восторгом, не требующим ответа, но ночами она сходила с ума, снова и снова чувствуя, как в бреду, мгновения близости, впервые превратившие ее в женщину. И это ее, тридцативосьмилетнюю мать взрослой дочери! Страсть ее была беспредельной, но еще больше были ее комплексы. Если бы Фернанда поверила, что может возбудить такую же любовь мужчины, она стала бы бороться, но бороться со своей собственной дочерью?! Это был замкнутый круг, в котором она пребывала, как в камере пыток, теряя сон и покой.
Андерс наконец заметил ее осунувшееся лицо и, улучив минутку, когда Марии не было рядом, подошел с предложением уехать на пляж и отдохнуть. Фернанда судорожно вздохнула и на мгновение прикрыла глаза, но потом спокойно кивнула головой. Они поехали по шоссе, обсуждая те дома, которые успели посмотреть. Андерс очень разборчиво подходил к выбору дома, сразу отбросив варианты с неудачным расположением, маленькие или слишком просторные и те, у которых не было сада. Мария ежедневно возила его смотреть очередной дом, высказывая свое мнение в категорической форме, то заявляя: “Я в таком ни за что не смогла бы жить!” или: “О, чудесное гнездышко! Я с радостью жила бы здесь!” Она словно подталкивала его сказать: “Тебе нравится? Вот этот мы и возьмем, чтобы жить в нем вместе!” Андерс рассказывал Фернанде о каждом увиденном доме, но она отвечала односложно, пристально глядя на дорогу впереди и нервно сжимая руль. Внезапно она резко нажала на тормоза и, когда машина, взвизгнув, остановилась, осталась сидеть, вцепившись в руль дрожащими руками
- Что случилось? - повернулся к ней Андерс и, заметив ее состояние, взял руки в свои и легонько пожал.
- Я проехала спуск к морю! - в ее голосе было столько отчаяния, словно это являлось мировой катастрофой.
- Фернанда, дорогая, ты пугаешь меня! Если дело только в этом - разверни машину и вернемся к повороту. Ты была так спокойна последнее время, а сейчас - опять нервы?
- Извини! Я больше не буду, - сказала она совсем по-детски и не глядя на него. Фернанда вообще избегала смотреть на него последнее время и Андерс удивился, что не замечал этого. Я стал бесчувственным толстокожим эгоистом! - подумал он. Эта женщина нуждается во мне, и ничто не мешает сделать ее счастливой, так почему бы не попробовать! На пляже Андерс вышел из машины первым и распахнул дверцу перед Фернандой. Она попыталась неловко протиснуться мимо него, не задев, но Андерс притянул ее к себе, поцеловал в щеку возле глаза и, взяв на руки, понес к воде, не слушая умоляющих слов. Не раздеваясь, он погружался в воду, Фернанда перестала делать попытки вырваться и затихла в его объятиях, обняв за шею. Андерс целовал ее и его охватывала тихая радость оттого, что она расцветала на глазах, позабыв свои комплексы, наполняясь страстью, как в тот вечер, когда сама бросилась ему на шею. Он снимал с Фернанды мокрую одежду и она помогала расстегивать пуговицы его рубашки. Они поплыли, не торопясь, навстречу заходящему солнцу, окрасившему их лица медью. Волосы Фернанды были совершенно рыжими и улыбка блаженства сияла на лице, превратив ее в красавицу. Их обнаженные тела скользили рядом, время от времени касаясь друг друга в воде и эта мимолетная ласка отзывалась дрожью в груди. Фернанде иногда казалось, что счастье сейчас переполнит ее и она умрет, и ей хотелось этого. Смутно она чувствовала, что лучше не будет. Они закачались на волнах, держась за руки, потом Андерс подтянул ее к себе, обнимая за талию, поцеловал в плечо, но когда попробовал поцеловать в губы, они оба ушли под воду и всплыли, барахтаясь и смеясь. Из воды он опять вынес Фернанду на руках, но опустился с ней на песок прямо на кромке прибоя, так что ноги их заливали волны. Фернанда забыла все страдания последних дней в самозабвенных усилиях выразить всю свою любовь. Андерс был ошеломлен ее чувством. Она вызывала в нем нежность и желание продлить для нее состояние счастья. Они долго еще лежали молча, наслаждаясь близостью. Андерс ласково поглаживал ее тело, все еще крепкое, словно у юной девушки, но с формами иберийской Венеры, которые будили смутное желание иных ласк. Фернанда лежала, отдавшись в его руки, без смущения наслаждаясь прикосновениями, забыв обо всем, но вдруг спросила шепотом:
- Почему? Скажи мне, почему ты это делаешь для меня? - и она перевернулась на живот и приподнялась на локте, чтобы видеть его лицо в последних лучах заходящего солнца.
- Потому что мне так хочется, - Андерс убрал с ее лба мокрые пряди волос и провел пальцами по вздрагивающим губам, - Это доставляет мне радость. И потом, ты очаровательная любовница!
Засмеявшись, Андерс поцеловал зарумянившуюся, как девочка, Фернанду.
- Завтра я позвоню в Фуэнхиролу и как только выясню намерения банка, съезжу повидаться с матерью. Но я вернусь еще.
- Так твоя мать из Фуэнхиролы? - Фернанда схватила его за руку и забросала вопросами, - Постой-ка, как ее зовут? Ты говорил, что ее фамилия Гарсия?
- Да, ее звали до замужества Пилар Гарсия. А что?
- Мой муж Хулио Гарсия тоже из Фуэнхиролы. И в его семье в каждом поколении есть Пилар. Та колдунья, о которой я тебе рассказывала, тоже Пилар Гарсия, прабабушка.
- А как звали твоего свекра?
- Дон Хосе, он крепкий старик, ему нет еще семидесяти.
- Скорей всего, это младший брат моей приемной матери. Мир тесен! Тебя не шокирует, что я имею отношение к той семье?
- Мне все равно. Я люблю тебя!
- Ты преувеличиваешь!
- Это невозможно преувеличить. Я тебя люблю! С первого дня, с первой секунды! - Фернанда твердила о любви, всматриваясь в еле видимое в темноте лицо, пока луна не осветила их таинственным серебряным светом, - Я люблю тебя. Я хотела бы умереть сейчас! Лучше уже не будет!
- Сейчас посмотрим! - шепнул Андерс ей на ухо, крепко обнимая податливое тело, прижавшееся к нему.
На другой день Мария, обидевшись, что ее не взяли купаться, капризничала и командовала Андерсом пуще прежнего. Лишь когда Андерс объявил, что банк запросил за гостиницу слишком большую для него сумму и покупка дома откладывается , а он завтра улетает в Фуэнхиролу, Мария присмирела, но так и не отходила от Андерса ни на шаг. За ее спиной он пожал плечами, перехватив взгляд Фернанды и она улыбнулась в ответ непослушными губами. Сегодня ей уже казалось неправдоподобным все, чем она наслаждалась вчера, она разучилась быть счастливой, и Андерс подумал, что будет долго и терпеливо возвращать ей уверенность и приучать к мысли, что она желанна и необходима ему. Им так и не удалось уединиться ни на минуту и Андерс, замечая голодный взгляд и подрагивающие от возбуждения губы Фернанды, мог только улыбаться ей самой своей нежной интимной улыбкой. Многозначительно глядя в ореховые глаза матери, он спросил дочь, долго ли она пробудет здесь, и услышав, что через неделю она отправляется с отцом на гастроли в Астурию, радостно улыбнулся.
- Как жаль, что мы больше не увидимся! - искренне воскликнул Андерс, - но ты знаешь, мы с Фернандой выяснили, что я, возможно, двоюродный брат твоего отца, так что мы еще встретимся!
Фернанда открыла рот сказать, что он не может быть кровным родственником - и промолчала. Ей нравился этот невинный заговор против Марии, соединяющий их маленькой тайной. Ах, ну почему Мария не наша дочь, мы были бы замечательной семьей и любили друг друга, - пришла ей в голову шальная мысль и Фернанда объединила взглядом двух самых любимых ею людей.
Ночью Андерсу опять приснилась Инга. Она явилась ему на грани сна и бодрствования, так, что казалось - откроешь глаза и увидишь ее, но в комнате стояла полная темнота. Андерс только ощущал Ингу рядом, слыша во мраке ее взволнованный прерывистый вздох. Он даже во сне понимал, что это только сон, но это было так реально - ее легкое дыхание у его губ и манящий поцелуй, не принесший ему облегчения.
- Не уходи, постой, Инга! - заклинал Андерс, не надеясь, что она послушает его и не ускользнет, как всегда, - Я люблю тебя!
Резкое движение рядом разбудило его окончательно и Андерс увидел в лунном свете, заливавшем комнату, девичью фигурку в тонкой и коротенькой рубашке, сидевшую на постели рядом с ним. Она всматривалась в его лицо, обхватив его ладонями. Андерс резко сел в постели, отрывая от себя руки Марии.
- Что ты тут делаешь!
Вопрос прозвучал резко и так же резко она задала свой:
- Так кто же Инга, которую ты любишь в своих снах? Уж не та ли внучка, что приехала с бабушкой Пилар из Дании? А я? - она постаралась сделать голос как можно обольстительней, - Меня ты не хочешь любить? Ведь сегодня последняя ночь!
- Мария, иди спать! - попросил растерянный Андерс.
Он потянулся за шортами, но потом просто обернул обнаженное тело покрывалом и, взяв Марию за плечи, повел к двери. В коридоре он развернул ее в сторону спальни, борясь с желанием придать ей ускорение, шлепнув как следует пониже спины, и встретился с расширенными глазами Фернанды. Она стояла у лестницы, вцепившись побелевшими пальцами в резные перила балюстрады и закусив до крови губу.
- Фернанда, я тебе все объясню! - Андерс выпустил плечи Марии, уже забыв про нее, но она не хотела упускать случай оставить последнее слово за собой.
- Спокойной ночи, милый! - нежно проворковала она и с улыбкой проскользнула мимо матери.
Фернанда резко повернулась и, не слушая его оправданий, ушла. Андерс сильно потер руками лицо, приходя в себя, а потом побрел в свою комнату. Он все еще был в шоке от произошедшего, но сердце уже сжало предчувствие непоправимого. Ему бы надо было побежать за ней и уговорами и нежностью, всеми уловками, которые неотразимо действуют на влюбленную женщину, убедить ее не верить собственным глазам. Но Андерса привела в ярость выходка Марии и он боялся, что может наговорить Фернанде о дочери что-нибудь резкое. Он решил, что утром, когда и он, и Фернанда успокоятся, ему будет легче говорить с ней.
Утро было таким же лучезарным, как всегда, только на душе было тяжело. Марии нигде не было видно. Андерс подошел к одной из сиделок узнать, где Фернанда.
- Сеньора Гарсия занята, - сообщила приветливо сиделка, - она просила передать, что придет попрощаться. Сеньор будет завтракать? Я распоряжусь.
Андерс поел, собрал вещи. Фернанды не было видно. Он пошел попрощаться со стариками. Они дружески пожелали ему счастливого пути, звали приезжать еще. Немного поболтав с ними, Андерс посмотрел на часы: пора было ехать. В Барселону, в аэропорт, его взялся доставить повар, который собирался заехать к кондитеру за праздничным тортом, у дона Игнасио завтра был день рождения. Андерс с дорожной сумкой через плечо шел по коридору, заглядывая во все двери в поисках Фернанды. Он уже решил, что если надо, отложит поездку. Фернанда вышла ему навстречу из своего кабинета. Она страшно переменилась за эту ночь. Некрасивость ее стала заметна, глаза были обведены черными кругами, губа чуть распухла там, где вчера была прокушена, придавая рту некоторую асимметрию. Видно было, что она не спала ночь и много плакала. Андерс бросил сумку на пол и со стесненным сердцем пошел к ней, но Фернанда выставила вперед руку, словно преграду, дальше которой он не мог приблизиться к ней. Андерс начал говорить, оправдываясь за вчерашнее, - она закрыла ладонями уши и помотала головой, спазм сдавил ей горло и еще больше исказил черты. Фернанда посмотрела на Андерса взглядом раненой птицы и произнесла бесцветным голосом:
- По делам приюта я буду отчитываться через адвоката. Прощайте! Я жалею, что не умерла позавчера! - добавила она и ушла в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь.
- Рожденной под знаком Рыб звезда Ревати дает любовь мужчин, - звучный голос Пилар был приглушен, все уже спали в этот поздний час, - Но Венера в Рыбах указывает не только на это. В картах Таро ей соответствует “Звезда”, карта творческой личности, стремящейся только к одному: выразить себя, выполнить свою миссию на Земле. В ней заключена идея Мессии, призванного на землю ради спасения людей. Но и это не все. Нептун в ночной обители и Уран дают власть над подсознанием и мистические способности, и это все у тебя есть!
- Ах, я все-таки не понимаю, что такое мистические способности! - вздохнула Инга, подперев рукой голову и глядя на бабушку серыми прозрачными глазами.
- Это интуиция и спиритуальный подход в поисках гармонии, красоты и мира. Тебе суждено было видеть человека насквозь - ты и видишь! Но за все нужно платить: развитие личности для такого человека возможно лишь в одиночестве, никогда не получит он того, кто равен ему на Земле, кого желает превыше всего... Ну да ладно, это неважно пока... Нептун и Уран - это европейская астрология, мы же пользуемся более древней, которая пришла из Индии. Две теневые планеты, Раху и Кету, это две половинки дракона, разрубленного богами за то, что он выпил напиток бессмертия. Раху - это его голова, “ум без силы”, интеллект, ключ к тайнам мира. Восемь черных коней мчат сумеречную колесницу Раху. Кету - это хвост, символ мира потустороннего, дающего интуицию. Восемь коней колесницы Кету, быстрые, как ветер, имеют цвет темно-красного лака или дыма от горящей соломы. Кету указывает на родство по мужской линии, через отца ты получила тайные способности.
- Черные и красные кони - как это красиво!
- Кстати, тот опаловый кулон, который ты так неосторожно часто носишь, он тоже спутник мага, позволяющий управлять иллюзией, но нужно уметь это делать. Одевают его только во время ворожбы. А вот этот камень тебе подарил Андерс? - Пилар дотронулась до перстня из гематита на правой руке Инги, - У него я видела такой же. Носи его всегда, но только не одевай на левую. О камнях мы еще поговорим. Устала?
- Нет... - задумчиво протянула Инга, - Но я чувствую тревогу. Нет, не тревогу - тоску. Что-то происходит сейчас, непоправимое. Может быть, с Андерсом?
- Последнее разочарование!.. - пробормотала Пилар и вздохнула, - Теперь он свободен...
- Бабушка, о чем ты? - Инга сжала руку Пилар, - Расскажи!
- Он сам тебе расскажет. Завтра он приедет к нам.
- Ты видишь это? - шепотом спросила Инга, глядя расширенными восторженными глазами.
- Я могла бы сказать “да”! - засмеявшись, Пилар потрепала Ингу по волосам, - И ты поверила бы мне? Андерс мне позвонил вчера из Барселоны, когда ты ездила провожать мужа. Еще он сказал, что сестра Мария умерла... Иди спать, Палома, я хочу посидеть одна.
Инга легла в опустевшую постель - второй раз со дня свадьбы. Они еще не разлучались с Ильей больше чем на день. Но срок его отпуска истекал и вчера он улетел домой. Весь месяц Инга прокрадывалась среди ночи в постель, стараясь не разбудить Илью и каждый раз он просыпался, чтобы прижать ее к себе и поцеловать.
- Закончила колдовать, ведьма? - спрашивал он серьезно.
- Угу! - мурлыкала она, потягиваясь, - Хочешь попробовать любовного напитка?
- Да зачем же он мне?! - смеялся Илья, уже совершенно проснувшись и преисполнившись воодушевления, - Или ты считаешь, что с ним я буду больше тебя любить?
И вот теперь вторую ночь Инга томилась в одиночестве, чувствуя, что утрачивает силу, которая всегда поддерживала ее. Вот наверное отчего ведьмы стремились очаровать всех мужчин, которые их окружали, - подумала Инга. Мужская любовь волнует кровь и вливает силы. Женщина, окруженная любовью, становится ведьмой - неотразимой и могущественной. Она засмеялась, но улыбка тут же погасла. Опять сердце сжала непонятная тоска. Инга вскочила с постели и голышом подошла к зеркалу. Она действовала как в трансе, но голова была ясной и сердце глухо и часто билось в груди. Она должна была обязательно узнать, что происходит сейчас и с кем, отчего стеснена грудь и тоска сжимает горло так, что не хочется жить. Инга одела опаловый кулон и села перед зеркалом. Сначала она просто смотрела на свое отражение в слабом лунном свете, потом вспомнила “Светлану” Жуковского и поставила напротив большого зеркала маленькое, прислонив его к вазочке с цветами. Отражаясь друг в друге, они создали анфиладу, теряющуюся в темноте. Инге показалось, что там, в дали бесконечных отражений, что-то есть. Она затаила дыхание, всматриваясь, потом досадливо поморщилась и, оглянувшись, заметила перед статуэткой Девы Марии в углу несколько свечек. Инга торопливо зажгла одну и приладила ее между зеркалами. Анфилада превратилась в вереницу огней, уходящих в таинственную бесконечность. Неровно горящая свеча трещала и временами вспыхивала. Инга все пристальнее всматривалась в глубину, но не видела ничего, кроме струек дыма, то плавно соединяющихся, то разделяющихся на две, то перекручивающихся, и так до бесконечности. Глаза у Инги заслезились и она уже ничего не видела. Она смигнула слезы и зажала кулон в кулаке, но по-прежнему две струйки дыма скользили в глубине зеркального пространства, все время стремясь слиться в одну. Инга тяжело вздохнула и загасила свечу.
Сон, что ей приснился, даже трудно было назвать сном. Темноту, как под сомкнутыми ресницами, сотрясали рыдания. Инга чувствовала такое безысходное отчаяние, что хотелось умереть. Ей хотелось умереть? Ведь это она плакала, закрыв глаза, чтобы не видеть мир, ставший к ней таким жестоким. Не утешала даже ее любовь к нему, потому что все было растоптано в один миг. Желание смерти притупилось сожалением, что жизнь не оборвалась на самом взлете, когда его любовь довела ее до сумасшедшего восторга. Вот когда нужно было кончать с жизнью, она ведь знала, что лучше уже не будет никогда и ни с кем! А теперь все равно: то, что она узнала про него, убило ее верней и беспощадней, чем пуля или яд. Отчаяние было настолько велико, что Инга проснулась и опять провалилась в сон уже без сновидений.
Утром Ингу разбудила бабушка.
- Соня! Ну сколько же можно спать! Приведи себя в порядок и пойдем к Пилар, пора делать ей массаж, скоро приедет Чанда, - бабушка повернулась и вдруг застыла на месте пристально рассматривая зеркала и свечу на столике, которые Инга оставила вечером так, как есть, - Чем это ты вчера занималась?! Ты не понимаешь разве, что с этим шутки плохи?
- Господи, да это проделывают на Святки каждый год сотни молоденьких дурочек! В прошлом веке это гадание было описано в поэме русского поэта. Что тут такого?
- То они, а то ты! А что ты видела? - не сдержав любопытства спросила бабушка, - У тебя получился локальный срез или ты увидела все?
- Не понимаю, срез - чего? И что - все?
- О, Мадонна! Она открывает временной коридор и даже не знает, что видит! Не смей больше делать этого, пока я тебя не научу, так и заблудиться недолго!
- Временной коридор! - обалдело прошептала Инга, - Ну уж это из области фантастики! К твоему сведению, я видела ерунду: две струйки дыма, которые все поднимались и поднимались без конца, переплетаясь, сливаясь и расходясь. И - все! Скорее всего на этом самом коридоре висел большой замок, так что я его открыть не смогла. Я просто хотела увидеть, что стряслось, но у меня не получилось. Увидела я только во сне: я почувствовала разочарование женщины. Это было страшно. Она хотела смерти, но у нее даже на это не было сил. Разбитая любовь... нет, она подумала - растоптанная. Это так страшно! - снова повторила Инга и передернулась вся, словно еще раз оказалась той неведомой женщиной, - А ты что-то знаешь о том, кто эта женщина!
- Нет, Палома, я только знала, что это должно было когда-нибудь произойти - и все. А то, что ты видела в зеркалах - это твоя жизнь, длинная-длинная.
- Эта женщина, она связана с Андерсом? А вторая струйка в зеркале - это Илья?
- Это тот, с кем переплетается твоя душа. Тебе не дано пока знать больше. Пойдем, пора заняться делами.
После завтрака как всегда за Ингой зашли Пако и Хоселито и она, сначала думая отказаться, потом решила, что глупо сидеть сложа руки и ждать, когда приедет Андерс. Они ходили теперь не на городской пляж, а в бухточку за виноградниками. Скалистый берег уходил в море россыпью огромных камней, с которых так здорово было соскальзывать, плюхаясь в воду среди брызг. Пако из солидарности тоже шлепался в море рядом, а Хоселито нырял чуть подальше с обломка скалы, выдающегося в море, ловко разворачиваясь в воздухе и уходя в воду без брызг. Плавали долго и с наслаждением, отдыхали, покачиваясь на легких волнах, лежа на спине и раскинув руки, ныряли, отыскивая на дне раковины. Вода была прозрачна и вся пронизана солнцем. Дно казалось совсем рядом и виден был каждый камушек и стайки маленьких рыбок, сновавших между ними. В море Инга забывала о времени, предаваясь первобытным инстинктам. Все живое вышло из моря и ее тянуло обратно, как тянет вернуться назад в ушедшее детство.
Усевшись на горячие камни, они ели ранний виноград, сорванный по дороге на винограднике, и разговаривали. Чаще всего Инга с Пако обсуждали нетрадиционную медицину, Инге хотелось узнать мнение будущего врача о том, чему ее выучила Пилар. Пако горячо интересовался ее успехами и всячески старался поколебать ее сомнения. Хоселито предпочитал сидеть в тени с книжкой. Читал он только американские детективы или специальную литературу по компьютерной технике. Но сегодня он тоже заинтересовался разговором и сел по другую сторону от Инги. Они говорили о научном объяснении колдовства. Инга рассказала о своих снах, в которых могла общаться с людьми, находящимися далеко. Пако заверил ее, что это все объяснимо и теперь не считается невероятным. Возможности человеческого мозга не изучены полностью, но бесконечно разнообразны. Тогда Инга призналась, что чувствует близких людей, их эмоции и настроение. Ну, сказали ей, это уж и вовсе пустяки. Чуткий и наблюдательный человек всегда чувствует настроение собеседника.
- Ах, вы говорите совсем о другом! Я вижу это, но внутри себя!
- Я не понимаю, - нахмурился Пако.
- А вот бабушка сразу поняла, хотя она так не видит.
- Ну, так то бабушка!.. - протянул Хоселито, - Вот я помню нашу прапрабабушку Пилар, та просто видела насквозь! Я только входил к ней, а она уже лезла в сундук и доставала именно то, что я хотел.
- Подумаешь, ты вечно хотел только конфеты или футбольный мяч! - поддразнил Пако.
- Я тоже думал, что она просто достает то, что у нее есть, а мне это всегда хочется. И вот однажды я решил проверить и целый день думал, что хорошо бы получить конфетку, но когда шел к ней, я твердил про себя: больше конфет я хочу книгу сказок, какую подарили Агустиньо, соседскому мальчишке. И что вы думаете, она вытащила из сундука эту самую книжку и протянула мне, помнишь, Пако? А тебе дала конфет!
- Конечно помню! - обрадовался Пако, - Я еще подумал, на что тебе эта книжка!
- Там оказались чудесные сказки! Колдуны, ведьмы, великаны... Помнишь, как дедушка читал нам? Тебе разве не нравилось?
- Мне-то нравилось, но я думал, что тебе больше хочется убежать играть с мальчишками. Так ты веришь, что она прочитала твои мысли?
- Ну да! Про книгу я никому не говорил!
- Постойте-ка, - не выдержала Инга, - Но как же она узнала заранее, что ты захочешь? Ведь книгу нужно было купить и положить в сундук?!
- Если бы ты ее видела, ты уверовала бы в то, что книга появилась, когда открылся сундук!
- Вы меня разыгрываете! - заявила Инга, - Давайте искупаемся - и домой, сегодня приезжает Андерс!
На обратной дороге Пако взял Ингу за руку и тихо заметил:
- Ты так взволнована, словно приезжает твой муж!
- Да нет... Но я чувствую, что с Андерсом что-то случилось, и тревожусь.
- А меня ты тоже чувствуешь?
- Да. И о тебе я тоже тревожусь. Мне не хотелось бы, чтобы ты пережил разочарование! Это так ужасно, - Инга вздрогнула, вспомнив ночной кошмар.
- Да уж будь спокойна, я не разочаруюсь никогда! Бабушка сказала мне, что надеяться не на что, так что я не питаю иллюзий...
- Ты разговаривал об этом с бабушкой?!
- Она сама начала. Наверное, это так заметно? Все видят, что я круглый дурак, влюбленный в кузину, которая замужем и любит своего мужа! Это смешно!
- Это не смешно, Франсиско! Любовь не может быть смешной, - Инга повернулась к Пако и сжала его руки, она испытывала к нему большую нежность и желание как-то выказать свою симпатию, но не знала, как это сделать, чтобы не пробудить напрасные надежды.
- Эй, вы идете, или нет? - закричал им Хоселито, ушедший вперед.
Добравшись до дома, Инга облегченно шагнула в прохладную полутьму гостиной, наглухо скрытой от палящих солнечных лучей и тут же почувствовала, что он здесь. Инга замедлила шаги и остановилась, вдруг ощутив нахлынувшую на нее растерянность. Она подумала, что если она, выйдя замуж по любви, испытывает смятение от возможности увидеть Андерса вновь, то каково же ему? Прошло всего полгода, и вряд ли он успел забыть ее. Инга поймала себя на том, что ей этого не хочется. Мысленно обругав себя, она сжала руки, возвращая равновесие. Пако искоса наблюдал за ней, читая в ее лице борьбу чувств, и сердце его болезненно сжималось от предчувствий, что у него появился еще один соперник.
Андерс сидел на ситцевом диванчике со стариками, тут же крутилась малышка Пилар, подливая всем апельсинового сока со льдом. Вид у Андерса был измученным, сразу видно, что он плохо спал ночь. Он встал навстречу Инге и та, взяв его лицо в ладони, подержала так немного, глядя в глаза.
- Что у тебя случилось? - тихо спросила она по-датски, не поздоровавшись, - Почему рядом с тобой страдание? И твое сердце тоже болит...
Андерс вздрогнул и удивленно глянул на Ингу.
- Откуда ты знаешь?!
- Я знаю. Но скажи мне, как ты мог так жестоко поступить! Мне вчера хотелось умереть!
- Не понимаю! Тебе? Что произошло?!
- Чанда, дорогой, отложите ваш разговор, - вмешалась Пилар, - Закончи свой рассказ о матери Марии, пожалуйста!
- Да, мама, - и Андерс сел рассказывать о своих последних встречах с крестной и ее завещании.
Инга почти не слушала, о чем они говорят, размышляя о том, надолго ли приехал Андерс и как они теперь будут жить в одном доме. Она чувствовала в нем подавленную боль и растерянность и сама терзалась его болью. Инга встала и вышла на террасу. Бесцельно переходя от перил к столу и обратно, она пыталась отвлечься тем, что мысленно составляла гороскоп на Пако, но получалось очень приблизительно, потому что Инга не знала, кто родился первым, он или Хоселито. Потом она села в кресло, расслабившись, и закрыла глаза, вдыхая аромат роз, что заплетали террасу с юга и особенно сильно благоухали в полдневном зное. Это напомнило ей запахи благовоний в лавочках Катманду. Выйдя на террасу, Андерс увидел ее фигуру в белом платье на фоне темной зелени с алыми пятнами соцветий. Инга казалась уснувшей, только руки вздрагивали на коленях и что-то неслышно шептали губы. Он подошел и сел на каменные плитки пола у ее ног, прислонив голову к ее колену. Инга не шевелилась, но потом положила руку на его волосы и опять они сидели, ощущая облегчение оттого, что были рядом. Пако показался на минуту в дверях и скользнул обратно в дом, чтобы не мешать этим двоим молчать в заколдованном кругу близости. Пако вдруг понял, что его ревность к Илье - совершенно детское чувство к счастливчику, который мог ее целовать и любить за закрытыми дверями супружеской спальни, но то, что он ощутил, увидев мужчину, замершего у ног женщины, и ее руку, по-матерински нежно лежащую на его волосах, явилось смесью самых сильных чувств, в которых ревности не было места. В том, что он увидел, было что-то высшего порядка - Пако понял это сразу, и непостижимая тоска скрутила его сердце в тугой узел.
- Чем я могу помочь тебе? - тихо спросила Инга, и Андерс чуть помедлил, прежде чем ответить:
- Просто будь со мной!
- Я всегда с тобой, ты же знаешь. Но расскажи, что произошло, я знаю только, к чему это привело. Это было очень страшно.
Андерс не щадил себя, когда описывал произошедшее. Слишком поздно он понял, что чувства Фернанды так сильны, что, обернувшись разочарованием, принесут ей невыносимое страдание. Самое ужасное заключалось в том, что Андерс был бессилен как-то повлиять на события последнего дня, все было похоже на страшный сон, где ничто от него не зависело. Пока он рассказывал о последней, прощальной встрече с Фернандой, Инга машинально погрузила пальцы в густую гриву черных волос, мягко поглаживая затылок. Андерс с облегчением заметил, что тупая боль в голове стала отступать.
- Я не верю, что инцидент с Марией мог так ее разочаровать. Я видела девочку, она крайне легкомысленна и мать должна бы это знать. Здесь она пыталась обаять Илью, правда, они все крутились вокруг него! А там вы были вдвоем, мать она в расчет не принимала... И все-таки, мне кажется, что было что-то еще. Расскажи подробнее, что произошло после вашего с Фернандой последнего свидания.
- Да в общем, ничего. Я проснулся, когда Мария поцеловала меня. Потом она рассердилась, потом откровенно предложила себя...
- Почему она рассердилась?
- Видишь ли, мне снился сон, и этот поцелуй тоже был во сне. Когда я просыпался, я назвал одно имя... Мария его слышала и...
- Андерс, тебе снилась я? - тихо спросила Инга и уверенно продолжила, - И Мария сказала об этом матери! Фернанда что-то вчера узнала про тебя, и это сразило ее “верней, чем пуля или яд”, она так и подумала.
- Да, должно быть, так и было. Но откуда ты знаешь?
- Я вчера почувствовала это во сне. Я была Фернандой, и мне хотелось умереть. Мое сердце резали на кусочки.
- Когда это было?
- В два часа ночи я ощутила первое беспокойство. Потом около часа я смотрела в зеркала, значит, заснула не раньше трех. Вот тут я это и почувствовала. Я думала, что это кошмар, но это было на самом деле... Это ужасно, Андерс! Она не покончит с собой?
- Нет, теперь уже - нет. Но утром она была как мертвая... А ты изменилась, - помолчав, сменил тему Андерс.
- Да, я изменилась. Знаешь, бабушка занимается со мной, учит всему, что узнала от своей бабушки.
- И ты теперь умеешь колдовать!
- Если бы я умела колдовать, я сделала бы тебя счастливым! - грустно заметила Инга, не прекращая массировать Андерсу затылок и виски.
- Но ты почти добилась этого! - Андерс с удивлением заметил, что исчезла не только головная боль, но стало значительно легче на душе, - У тебя волшебные руки!
- Ты преувеличиваешь. Тебе надо поспать. Иди!
- Мне надо многое рассказать тебе. Я нашел свою настоящую бабушку и узнал историю матери.
- Потом, потом... Сейчас - спать! Пойдем, я уложу тебя.
Инга встала, последний раз пробежав пальцами по его лбу и векам, и повела в свою комнату. Андерс лег на кровать, почувствовав вдруг непреодолимую сонливость. “Ведьма!” - прошептал он и заснул, вдыхая ее запах, идущий от подушки. Инга вышла, прикрыв дверь.
Вечером молодежь, желая поближе познакомиться с Андерсом, повела его купаться в бухточку за виноградниками. Проходя дорогой между рядов подвязанного шпалерами винограда, Андерс оглядывался по сторонам, а потом сказал шедшей рядом Инге:
- Мне знакомо это место. Кажется, я здесь уже был, но когда? - он задумался и вдруг схватил ее за руку, - Я был здесь с тобой, во сне. И ты летала. Ты летаешь только во сне?
- Да, откуда ты знаешь?
- Говорю же, что видел это. Ты сказала, что теперь тебя зовут Палома.
- Месяц назад? Я вспоминаю. Мне приснилось, что мы идем по дороге...
- Вот по этой самой. И ты полетела, а я просил подождать меня.
- И еще ты сказал, что должен научиться, что должен получить этот дар от Будды, так?
- Да! Мы видели один и тот же сон?
- Помнишь, по пути в Копенгаген я рассказывала, как разговаривала во сне с отцом? Теперь вот и с тобой.
- Инга, ну почему мы не вместе?!
- Наверное как раз поэтому. Мы можем жить только с обыкновенными людьми.
- Я разве необыкновенный?
- Бабушка считает, что да. И я тоже раскладывала на тебя карты. Тебя ждет что-то настолько великое, что это выше нашего понимания. Ты получишь свой Дар.
- Я тебе верю! - серьезно сказал Андерс.
Вечером познакомиться с Андерсом пришла вся семья. Инга на правах хозяйки угощала всех вином, кофе и испеченным по русским рецептам пирогом с капустой. Молодежь тут же начала танцы и Андерс зачарованно следил за тем, как Пако по очереди с Ингой и младшей Пилар танцевали под аккомпанемент хлопков и гитар, а Пилар одела еще и кастаньеты. Инга танцевала уверенно и грациозно, хотя, конечно, не так, как Пилар, которая училась этому с детства. В десять старики поднялись, и молодежь послушно разошлась спать.
На другой день Андерс долго рассказывал Инге и Пилар историю своей бабушки и матери. Инга плохо знала жизнь и индийские обычаи, помня лишь несколько фильмов, виденных в детстве, и представляла себе только Бродягу, во всех случаях жизни поющего песни, приплясывая и лукаво усмехаясь. Трагическая история юных влюбленных, разлученных в силу неумолимых обстоятельств, прекрасно укладывалась в рамки такого фильма, вот только финал не подчинялся законам жанра, хеппи энд не получился. Пилар больше разбиралась в ситуации и серьезно отнеслась к рассказу Андерса, сразу уловив суть произошедшего много лет назад.
- Бедные дети! - вздохнула Пилар, - Как глупы законы и обычаи, которые допускают такие недоразумения и калечат судьбы нескольких поколений. Но самая трагическая фигура в этой истории - твоя бабушка. Мне даже трудно представить, что она пережила, держа в тайне существование мужа и дочери, а потом ощутив на себе ненависть сына. Но ты, Чанда, можешь быть уверен - твой отец Якоб. И знаешь, мне показалось, что твоя мать искренне переживала, что умирая, оставляет мужа и сына одних. Она была привязана к Якобу.
- Ах, это все видимость! Чертов имидж Индийской Жены! А бедняжка Рамабаи выпила этой отравы больше всех, она самая невинная жертва в этой истории. Она замечательный человек и мы очень подружились. Мама, я хотел бы, чтобы вы съездили к ним, хорошо?
Потом Андерс достал кассеты и показал фильмы, в которых танцевал его дед Радж. Пилар понимала хинди, а для Инги и Пако, которого та позвала, Андерс тихо переводил на испанский. Все были очарованы танцами, Пако впился в экран, вскрикивая время от времени:
- Ой, это движение я знаю! И так мы тоже танцуем! О, какие руки! Это удивительно!
- Это не просто движения, это стихи Мирабаи о ее любви к Кришне, - заметил Андерс
- Как это - стихи? - удивился Пако.
- Каждое движение и жест имеют значение слова или образа. Этот танец можно читать, как книгу, вот это, например:
Подружка! Сегодня Владыка смиренных женился на мне - во сне.
Обряды свершились, он за руку взял меня в тишине - во сне.
Невиданное блаженство даровано было жене - во сне...*
(*Мира-баи. Гимны Кришне)
- С ума сойти! Это как язык веера у нас в Испании? - предположил Пако, - Дамы могли движением веера, закрывая его и открывая полностью или частично, передать возлюбленному “записку” о свидании, назначить время и место.
- Вот так, да? - и руки Андерса замелькали, складывая гибкие пальцы в жестах мудра, некоторые действительно иногда напоминали закрывающийся веер.
- Здорово! - восхитился Пако, - Ты научишь меня?
- Я хочу научить тебя другому. Ты ведь врач, значит поймешь меня. Я хочу сохранить некоторые сведения, чтобы они не исчезли, потому что мне кажется, что они еще не известны науке.
- Как это? А откуда ты их знаешь? - удивился Пако.
- Я тебе все расскажу.
- Андерс, у тебя все будет в порядке, тебе рано еще думать о наследниках, - тихо сказала Инга, положив прохладную ладонь на его руку, - Твоя жизнь не дошла еще до середины.
- Ты не учитываешь, что жизнь тела может продолжаться долго, но сознание не будет участвовать в ней.
- Нет, с тобой это не произойдет, я знаю. И бабушка тоже уверена. Мы проследили за твоей судьбой, она полна деятельности.
- Ах, если бы ты пообещала, что она будет полна любви!.. Знаешь, после того, как я узнал о матери, я поразился, насколько несчастны мы все в любви: моя мать, рано овдовевшая бабушка, мама Пилар, твой отец, я...
- Может быть это слабое утешение, но мне кажется, что несчастны в любви только те, кто не может полюбить сам и мучается этим. Про отца-то я точно знаю, что он не считает себя несчастным.
- Я не хочу этим утешаться! - Андерс резко оборвал разговор и повернулся к Пако, - Когда ты можешь уделить мне время?
Пако с трудом справился с волнением от услышанного. Когда Инга разговаривала с Андерсом, так же ровно, не понижая голоса, Пако казалось, что они говорят наедине и очень интимно, и его бросало в краску, словно он подслушивал. То, что Андерс любил, было очевидно для Пако и восхищало, как маленького мальчика восхищает недоступное пока великолепие взрослого мужчины. Но чуткий взгляд влюбленного разглядел в Инге такое же сильное чувство. Инга любила Андерса - это было ясно, как и то, что ее любовь лишена была всякого налета чувственности, сосредоточившись в ее душе. Это сводило Пако с ума острым сожалением, что его так никто и никогда любить не будет. Этим летом он стремительно повзрослел, наблюдая в себе и других такие чувства, что раньше были недоступны его пониманию.
- Я свободен, давай хоть сейчас! - ответил наконец Пако, заметив, что молчит слишком долго.
- А можно и мне? - попросила Инга, - Я, конечно, ничего не понимаю в тонкостях медицины, но мне интересно.
Андерс попросил Пако принести анатомический атлас и начал рассказывать, что он увидел в темной монастырской келье. Изумленный услышанным, Пако даже не сразу начал делать записи, а потом забросал Андерса вопросами, которые Инга уже не могла понять. Она слушала, как беседа приобретает характер научной дискуссии, и только удивлялась, откуда у Андерса такие познания в столь специальных вопросах как эндокринология, иммунология и биохимия человека. Но когда они закончили, Инга рассказала им о приемах лечения, которым ее научила бабушка, и все они были связаны с воздействием на ключевые точки организма.
- А хотите, я вас удивлю еще больше? Полтора года назад бабушка лечила умирающую подругу. После этого та прожила больше года, да? Вот точки, с которыми работала бабушка, - и Инга положила ладони на голову Пако, на шею и дальше на все области, о которых только что говорил Андерс, - Здорово, правда? Интересно, это интуитивное знание? Ведь умение так лечить пришло с Востока.
- Но так лечить умеете только вы, таких способностей больше ни у кого нет!
Пако посмотрел на Ингу восторженным влюбленным взглядом. Андерс заметил это и, сочувственно улыбнувшись, похлопал его по плечу. Бедный мальчик, подумал он, тоже влюблен без надежды на ответ.
- Я хочу только предупредить, - добавил Андерс, - Что знаю несколько людей, готовых отдать за эти сведения любые деньги. Прежде чем использовать их, посоветуйся сначала с Ингой. Ты кончаешь курс в этом году? Ты не мог бы кроме этого заняться здоровьем Пилар?
Инга хихикнула, так как знала, что здоровье у бабушки отличное. Но Андерс рассказал им историю тибетского эликсира и дал результаты обследования. Пробежав глазами данные анализов, Пако удивленно уставился на Андерса.
- Разве так бывает? Ведь это противоречит всему, чему меня учили! И ты думаешь, что это произошло из-за каких-то капель?
- Да, и в научном отделе ЦРУ не сомневаются в этом!
- И потом, - добавила Инга, - Тебе не кажется, что наша бабушка Пилар не выглядит как бабушка?
- Верно, - оживился Пако, - когда вы приехали, мы встречали старушку, а из автобуса вышла просто пожилая женщина. Мы все были удивлены. Неужели это все связано? И что же теперь делать? Как узнать рецепт, раз украли рукопись?
- Я попытаюсь узнать, - просто сказал Андерс.
- Ты опять едешь в Гималаи? - спросила Инга и опять Пако показалось, что она словно ласково погладила его по щеке и прижалась к груди.
- Да, послезавтра, - мягко ответил он, лаская взглядом ее губы и скользя по шее и плечам.
- Мне тоже пора ехать, отпуск кончается, - вздохнула Инга, - Я, наверное, скоро уйду с работы: начала писать книгу.
- О чем?
- Об андалузских колдуньях. Знаешь, я ощутила себя одной из них, Паломой Пилар Гарсия.
Андерс взял наконец руку Инги и прижал ее к своему лицу.
- Я надеюсь, что ты счастлива!
- Нет, - это Инга произнесла одними губами, так, что услышал только Андерс, но Пако понял по губам и резко отвернулся, не в силах больше смотреть на них. Он не знал, что их связывает и что разъединяет, но у него сжималось сердце от непонятной тоски, когда они были радом.
Оставшийся до отъезда день они провели, бесцельно бродя по дому, уходили гулять на виноградники, разговаривали о незначительном или молчали. Они не старались уединиться, но почему-то чаще были одни. Вечером Андерс последний раз лег спать в комнате Инги, которую она уступила ему, перебравшись к бабушке. Подушка по-прежнему хранила ее запах - лаванды и моря, и новых духов “Палома Пикассо”, ее последнего увлечения. Андерс уже засыпал, а на губах его еще блуждала счастливая улыбка.
Сон начался сразу же, как сомкнулись веки. Он стоял в соборе, куда накануне ходил с матерью и Ингой отслужить заупокойную мессу по матери Марии. На стене перед ним висело черное распятие, а в нише алтаря стояла статуя Мадонны из белого мрамора, в мерцающем свете свечей она казалась живой. Инга подошла и встала рядом с Андерсом. Краем глаза он посмотрел на нее. Она была в белом платье, которое он купил ей в Непале, и черных кружевах на голове. Это называется мантильей! - вспомнил Андерс. Их опущенные руки встретились и переплелись, сообщая друг другу горячие толчки крови. Из-под черных кружев сияли ее удивительные глаза. Повинуясь внезапному порыву, Андерс встал перед ней на колени и обнял, прижавшись лицом к телу под тонкой тканью. “Что ты, здесь это грех! Мы ведь не в Индии” - Инга, тихо засмеявшись, ласково взъерошила волосы и наклонилась над ним, почти касаясь губами его лба. Ее учащенное дыхание ветерком касалось его кожи и Андерс понял, что сейчас она совсем другая, чем днем. Соблазнительная и чувственная ведьма с дразнящим взглядом замерла в его руках, чуть поглаживая пальцами виски. Андерс не уловил, как они оказались на песке у моря, он был поглощен наслаждением держать ее в своих объятиях. Рывком он разорвал последнюю преграду между ними, тонкая ткань платья с треском разошлась, брызнули оторванные пуговицы и он услышал одобрительный хрипловатый смех. Он оборвал его поцелуем и больше уже ничего не помнил кроме фантастического восторга, которым всегда был полон, обладая ею. Выпускать ее из рук не хотелось и они долго лежали, тесно прижавшись и не шевелясь. “Приходи ко мне каждую ночь” - попросил Андерс, и она шепнула, касаясь губами уха: “Все ночи теперь наши! А сейчас мне пора!” Инга поцеловала его в уголок рта и вот он уже один, опять в постели, пахнувшей ее духами, и тело его чувствует блаженную легкость. Андерс глубоко вздохнул и заснул без сновидений.
Утром Андерс проснулся полным бурлящей силы, вышел на террасу, где сидели за завтраком Инга с бабушкой, и улыбнулся им счастливой улыбкой. На Инге было все то же белое платье, и Андерс поразился, что оно целое и все пуговицы на месте. Заметив его удивление, Инга рассмеялась и налила ему чашку кофе, прошептав лукаво и мечтательно: “Невиданное блаженство даровано было жене - во сне...” Пако, выйдя на террасу, застал их в радостном оживлении и озадаченно раскрыл рот, ожидая увидеть печаль расставания. Эта загадка долго не давала ему покоя. Прощаясь на площади у собора, где ждал уже автобус на Малагу, Андерс задержал руку Инги в своей и требовательно произнес: “Так не забудь, ночи теперь мои!”, а она удивленно подняла брови и засмеялась, но потом поцеловала его с неожиданной страстью. Ее губы были последним, что он запомнил в Испании.
Инга вернулась домой другим человеком. Она не стала замкнутой, нет, просто она была погружена в себя. Это придавало ей загадочность и недоступную привлекательность. На работе в консульстве, да и везде, где они бывали вместе с Ильей, мужчин к ней тянуло, как магнитом, они кружили вокруг, словно мухи у меда. Илья смотрел на это с улыбкой, прекрасно понимая, что им можно только посочувствовать. Он и сам ощущал, как от Инги расходятся волны женского очарования, противиться которому было невозможно. Он все больше и больше удивлялся своему везению, благодаря которому Инга выбрала именно его.
Они жили теперь рядом с отцом, в соседней квартире, подаренной им на свадьбу Андерсом. Инга вела общее хозяйство не напрягаясь, ее мужчины были непритязательны и помогали в домашних делах. Завтрак по утрам готовил Илья, Арсений Петрович, всю жизнь проживший один, привычно мыл посуду. Инга готовила немудреную еду на вечер, но иногда на нее “нападал стих” и она, открыв кулинарную книгу или дамский журнал, пыталась приготовить какое-нибудь изысканное блюдо, не всегда, правда, получавшееся. Тогда отец и муж начинали подшучивать над ней, но всегда все съедали. “Вполне съедобно! А что это было?” - задумчиво спрашивал Арсений Петрович под общий смех. “Колдовство не удалось!” - в заключение констатировал Илья и целовал жену в макушку.
Все так же по выходным ходили они с Ильей в клуб йоги и в филармонию. Инга скучала по веселью и звукам старой квартиры, жизнь в которой напоминала репетицию оркестра, но комнату, в которой она прожила тридцать лет, заняла теперь маленькая Леночка. Инга полюбила племянницу с первого дня, как увидела это крохотное существо, сосредоточенно занятое постижением окружающего таинственного мира. Ее голубые младенческие глазки следили за всем, что происходило вокруг и пытливо всматривались в каждого, кто подходил к ней. Инга забегала поиграть с Леночкой почти каждый день. Девочка спокойно лежала в кроватке, слушая мамину флейту, а когда к ней присоединялся и папин кларнет, малышка в восторге дрыгала ножками и смеялась беззубым еще ртом. Инга ощущала волну нежности, когда брала племянницу на руки, и в такие минуты безумное желание иметь своего ребенка захватывало ее целиком.
С Ильей они не обсуждали этот вопрос. Он как-то сказал ей, что еще не насытился возможностью постоянно видеть ее, любить, сколько захочет, и знать, что она рада этому. Он еще не был готов делить эту любовь с кем бы то ни было. Их медовый месяц длился уже пол-года и пока не казался им приторным, напротив, Илья замечал в Инге новую жадность к любовным ласкам, но не задумывался, отчего его жена превращается в постели в страстную и ненасытную обольстительницу. Разжав объятия, она обычно вздыхала, как это делает довольный ребенок, и повернувшись на бок, проваливалась в сон. Спала Инга очень крепко и однажды, когда она чуть стонала во сне, дыша, как после долгого бега, Илья попытался ее разбудить, но она не проснулась. Он подождал, пока на ее губах не появилась нежная загадочная улыбка, и сам заснул, успокоенный. Что ей снилось, он не знал.
Отец тоже не догадывался о тайнах, что окружали Ингу. Арсений Петрович вообще не знал о необычных способностях своей матери и дочери. То, что он сам когда-то в детстве смутно ощущал присутствие погибшей матери, которую совершенно не помнил, и еще совсем недавно мог во сне разговаривать с Ингой, он не принимал за что-то необычное и просто думать об этом забыл. О том, что Инга может успокоить головную боль, подержав руки на висках, он знал, но сейчас это было модным способом лечения и ничего особенного в этом не было. Его дочь по вечерам звала всех в столовую, где стоял уже чайник крепкого и ароматного цейлонского чая, печенье и бутерброды, и они втроем подолгу сидели с чашками, разговаривая о своих делах, реже о новостях, что передавали сегодня по радио (телевизора в доме не было по принципиальным соображениям, жизнь страны текла как бы мимо них, почти не затрагивая отсутствием продуктов или некоторых удобств, или наоборот, появлением каких-то невероятных новшеств). Потом Инга жаловалась, как мало материалов об андалузских цыганах и их магических способностях есть в библиотеке. Уйдя с работы, Инга начала писать книгу, которую задумала еще в Фуэнхироле, и ее сдерживала нехватка исторических материалов Второй темой для разговора за чаем был буддизм и об этом она могла беседовать с отцом часами. Илья, который еще со времени ее интереса к йоге, взял за правило жить ее увлечениями, тоже штудировал книги из библиотеки Арсения Петровича, читая их Инге вслух, и они теперь вечерами часто обсуждали тонкости буддийской философии. Ингу очень занимал тантризм и она могла говорить о нем каждый день. Когда Арсений Петрович спросил ее об этом, она пожала плечами и ответила, что ей просто интересно, но однажды сказала, что Андерс последователь тантрического учения и хочет использовать его принципы при медитации для достижения нирваны.
- Наверное, он знает, что делает. Иначе он сумасшедший.
- Это опасно? - Инга резко подняла голову от чашки с чаем.
- Я не большой специалист. Мне кажется, основная часть Тантры эзотерическая, она скрыта от посторонних. То, что писали о тантрической системе подготовки к медитации европейцы, сводилось к возмущению аморальностью действий. Ну, сама подумай, как добропорядочные христиане могли реагировать на такие указания: для достижения нужного состояния необходимо нарушить пять запретов праведной жизни: нужно употребить в пищу мясо, рыбу, спиртные напитки, жареное зерно, проделать мудра - символические движения руками и наконец, вершиной разврата было совершение ритуального соединения с женщиной. Все это называли не более не менее, как оргией. Подлинного значения этих действий европейцы понять не могли.
- А как ты думаешь, для чего на самом деле это было нужно?
- Я слышал, что в католических семинариях перед принятием сана с его обетами безбрачия, будущим священникам дают возможность узнать, от чего они отказываются, иначе жертва не будет полной и осознанной.
- Так ты думаешь, что нарушив запреты и потом сознательно отказавшись от испытанного, получаешь моральное совершенство, позволяющее шагнуть на ступеньку вверх? - несколько разочарованно возразила Инга, - Нет, это как-то слишком по-европейски, по-католически. Должно быть еще одно объяснение, хотя стойкость духа - это само по себе важно. Но знаешь, это слишком простое объяснение, я имею в виду - это для обычных людей. Тот, кто готов сделать последний шаг, уже оставил такие слабости далеко внизу. Это же руководство к действию. Может быть, его выполнение дает особое состояние организма?
- В буддизме никогда не применялись стимуляторы, какие были распространены в других культурах, - пояснил Арсений Петрович, - Это шаманы жевали мухоморы, чтобы войти в транс. Такая же практика была у древних ацтеков, индейцев майя и, судя по исследованиям антропологов, сохранилась в центральноамериканской культуре до сих пор.
- Потому что цель буддиста другая: совершенство духа. Это может быть достигнуто только в самом себе и навсегда, никакие наркотики этого не дадут, - вступил в разговор внимательно слушающий Илья, - Буддизм - это не иллюзии, а философия, в наркотическом бреду недоступная.
- И все-таки тантра предполагает такую встряску организма, - задумчиво проговорила Инга, - Зачем? Это необходимое условие достижения нирваны? Индийцы вегетарианцы и употребление спиртного у них не в традиции, правда? - и когда отец подтвердил, Инга уверенно продолжала, - Резкая смена диеты меняет биохимию организма? Если да, то в этом объяснение обряда.
- Больше того, - добавил Арсений Петрович, - Сейчас медицина очень заинтересовалась некоторыми мудра, которые имеют лечебное значение, нормализуют артериальное давление, стимулируют работу сердца и многое другое. Это изучается.
- А женщина - это шакти, сила, недостающая энергия. Все пять компонентов выводят организм на новый уровень, необходимый для просветления. Это надо проверить!
На другой день Инга принесла из библиотеки несколько учебников по медицине и Илья терпеливо читал их ей. Сама Инга много читать не могла, зрение ее полностью не восстановилось. Хотя в жизни ей это не особо мешало, чтение по-прежнему было малодоступно и это ее удручало. Выручал Илья, терпеливо бравший книгу в руки, как только приходил с работы.
Через несколько месяцев после возвращения из Испании Инга вдруг резко изменилась. Она стала нервной, плохо спала ночами, осунулась и взгляд ее беспокойно блуждал с предмета на предмет или наоборот, застывал, словно разглядывал видное только ей одной. Илья пытался отвлечь ее и успокоить. Он понимал, что Инга не скажет ему, в чем причина ее тревожного состояния, и просто, помня слова Пилар, нежностью и вниманием облегчал жизнь жены. Инга ничего не объясняла, но была благодарна мужу. Внезапно она начала жаловаться, что ей не хватает материалов для книги, стала часто звонить Пилар в Эльсинор и наконец объявила, что на Рождество поедет к бабушке и поработает там месяц, другой. Илья только вздохнул. После разговора с Пилар в Испании он жил одним днем, радуясь, что сегодня Инга его любила и завтра, может быть, тоже будет любить. Но с другой стороны, Илья был уверен, что есть только один человек на свете, который может быть ему соперником. Было что-то несправедливое в том, что Инга оттолкнула Андерса. Илья чувствовал иногда, что ему досталось чужое сокровище. При всем своем рационализме он единственный тут же поверил в способности Инги, потому что еще со школы так и представлял ее колдуньей с лучистым взглядом Марины Влади, приворожившей его таинственным образом и на всю жизнь. Но каким-то шестым чувством Илья ощущал незримую прочную связь между Ингой и Андерсом и смирился с этим.
Инга улетела в первых числах декабря. В Эльсиноре, в доме бабушки, она впервые за последние месяцы расслабилась. Пилар спокойно наблюдала за внучкой, отвлекая ее то прогулкой, то воспоминаниями о своей бабушке Пилар, которые очень интересовали Ингу. Ее книга стала постепенно выливаться в форму, которую она хотела бы ей придать: невольно Инга подражала Карен Бликсен с ее сжатостью повествования и множеством причудливых готических сюжетов, спрятанных один в другом. Лейтмотивом была любовь. Ингу интересовало, может ли женщина, обладающая магическими способностями, быть счастлива в истинной любви, или же она питается любовью мужчин, оставаясь душой холодна, как лунный свет. Она думала об этом постоянно. Инга чувствовала в себе перемены и хотела разобраться во всем раньше, чем они станут непоправимыми. Больше всего ей бы не хотелось, чтобы страсти подменили в ней живые чувства. Пилар по-прежнему передавала ей все свои знания, которыми сама почти не пользовалась. Инга интересовалась магией все больше и больше, объясняя это необходимостью собрать материал для книги, но то, чему обучала ее бабушка, было тайным знанием и писать об этом было нельзя. Способности Инги не были беспредельны и некоторые вещи, получавшиеся у Пилар легко и естественно, она повторить не могла.
Однажды вечером, смешав колоду карт, Пилар сообщила, что завтра день рождения Андерса и может быть он позвонит, как делал это всегда.
- Он не позвонит, - грустно ответила Инга и уверенность в ее голосе удивила Пилар.
- Ты что-нибудь знаешь? - живо спросила Пилар, взяв ее за руку, - Он не сможет позвонить, только если он далеко в горах.
- Он в монастыре. И я уже два месяца не могу до него добраться! - в голосе Инги прорвалось отчаяние, - Раньше он просто давал понять, чтобы я ему не мешала, но сейчас он закрыт для меня полностью, я знаю только, что он жив.
- Я не понимаю, как ты с ним общалась?
- Я видела его во сне, но уже пять месяцев он недоступен. А ты разве не чувствуешь, что он жив?
- Чувствую, но это только чувство. Но чтобы видеть?! Расскажи мне.
- Я не знаю, как это происходит. Я не знаю, сон ли это. Я закрываю глаза и я уже с ним. Первый раз это было в Фуэнхироле и с тех пор происходило почти каждую ночь. Но в августе он сказал, что я его отвлекаю. Я мешаю ему сосредоточиться! Представляешь? И больше не пускает к себе. Два месяца назад он совсем исчез. Я волнуюсь за него. Я... Я плохо стала спать. Мой разум мечется всю ночь, пытаясь добраться до него.
- Бедняжка! Хочешь, я дам тебе отвар?
- Нет! Я буду ждать. Вдруг Андерс захочет поговорить со мной.
Вечером Инга опять села нагой перед зеркалом, поставив рядом свечу. Она не устанавливала другое зеркало, а просто расчесывала волосы, разглядывая свое отражение, и думала о том, что будет когда-нибудь старухой и умрут все желания ее тела, но как она будет жить тогда, если душа ее останется так же молода? Будет ли она любить с такой же силой? И так ли будет разрываться на две части, не умея соединить разные чувства? Гармония души была нарушена и в разладе предстояло жить всегда. Инга на миг удивилась, откуда появились у нее эти мысли, но потом увлеклась мерными движениями щетки по волосам и дальше чисто механически взмахивала рукой, думая об Андерсе. Заснула Инга мгновенно, как раньше. На этот раз не было чувства движения во тьме, наполненной незримым вращением. Инга лежала в своей постели, той самой, о которой Пилар беспокоилась, что она узка для двоих, и рядом неподвижно лежал Андерс. Ей показалось, что он умер, и она надолго затихла рядом, положив голову ему на грудь, без мыслей и почти без чувств. Все усилия привести его в чувство ничего не дали. Сначала она от сознания бессилия принялась растирать его холодные руки и ноги, массировать грудь, сильно надавливая на область сердца, держала свои ладони у него на висках, но ничего не помогало. Потом она услышала первый сильный удар сердца, раздавшийся как удар грома. Инга облегченно вздохнула. Когда она услышала, как бьется его сердце, редко-редко, но сильно и ритмично, Инга поняла, что он просто в состоянии, напоминающем летаргический сон. Она провела, не касаясь руками, вдоль его тела, ощущая биополе, почти полностью сконцентрированное вокруг головы. Что делать дальше, она не знала, поэтому легла возле него, взяв левой рукой его правую руку, а свою правую положила на лоб и затихла, впадая в расслабленное состояние. Инга не думала о том, что это всего-навсего сон и Андерс находится в это время за тысячи километров от нее. Она жила в эти мгновения в той реальности, которой стала ее комната с распростертым на ее постели телом. Полная темнота и тишина помогли отключиться от всего, что не было ими двумя, лежащими рядом. Инге хотелось отдать ему всю свою энергию и любовь, ей казалось, что потоки силы истекают из ее души, наполняя его тело, еще чуть-чуть, и он очнется или просто подаст ей сигнал, что все хорошо, но отклика не было. От бессилия она заплакала и плакала еще долго, сжимая подушку, на своей одинокой узкой постели.
Утром Инга чувствовала себя разбитой и сидела слабая, вяло поддерживая разговор с бабушкой, пока та не поставила перед ней чашку крепкого кофе.
- Что с тобой, Палома? Из тебя словно жизнь ушла? - озабоченно разглядывая ее, спросила Пилар.
Инга только кивнула головой, соглашаясь. Ей не хотелось рассказывать то, что случилось с ней ночью. Бабушка подошла к ней и положила руки на виски. Инге сразу стало легче, и вскоре она уже сидела, прихлебывая кофе, и обсуждала, как они будут встречать Рождество.
За два дня до Рождества нагрянули гости. Это было неожиданно, но внесло в дом молодое веселье. Пако и Хоселито привезли малышку Пилар посмотреть на “конец света”. Пилар не бывала дальше Мадрида, а остальные пару раз ездили во Францию. Дания для них была Северным полюсом. Инга водила их показывать город, древнюю крепость датских королей, возила в Копенгаген. Там Инга решила кроме королевского дворца показать Пилар “Русалочку” и с изумлением выяснила, что та в детстве не читала сказки Андерсена. Стоя на набережной она начала рассказывать любимую с детства сказку о великой любви, не всегда даруемой людям, но превратившей русалочку в самую нежную и самоотверженную девушку на свете. Холодный ветер с пролива пронизывал насквозь и заканчивала сказку Инга в крохотном кафе, где все взяли по кружке горячего кофе со сливками и булочки.
- Я однажды оказалась в положении Русалочки и сразу стала понимать ее еще больше! - сказала, улыбаясь, Инга и Пилар недоверчиво посмотрела на нее, - Мне было шестнадцать лет, когда отец купил мне первые туфли на высоком каблуке. Я конечно сама их выбирала и остановилась на черных лаковых французских, с застежкой на подъеме и с каблуком в десять сантиметров. В таких туфлях обычно танцуют танго. Тут же появился повод одеть их: на гастроли приехал знаменитый пианист и мне достали билеты на его концерт. Бабушка сшила чудесное платье из черного батиста в зеленый горошек, я отлично помню его: оно как перчатка облегало талию и бедра, а ниже расходилось очень широкой юбкой-клеш. На груди был пышный бант, а на голове - черная шляпа с огромными полями. На окружающих это производило сильное впечатление!
- Еще бы! - воскликнул восхищенный Пако и все засмеялись.
- И что дальше? - нетерпеливо спросила Пилар.
- Когда за мной зашел мой тогдашний поклонник...
- Илья?
- Нет, что ты, Пилар, Илье тогда было всего четырнадцать лет, они с моим младшим братом учились в одном классе. У меня был совершенно взрослый поклонник, студент моего отца, и когда он за мной зашел, платье еще было недошито. Мы с бабушкой в четыре руки подшили юбку, но молнию так и не успели вшить. Пришлось зашить платье прямо на мне, - Инга хихикнула, вспомнив, как это было, - Я так спешила, что порвала колготки. И вот тут я сделала большую глупость. Я легкомысленно одела новые туфли прямо без чулок и мы еле успели к началу. Я сильно стерла ноги. Пока мы сидели в зале, я забыла об этом, но когда нужно было встать и идти, тут-то я и почувствовала, что, как русалочка, шагаю по ножам. Я чуть не плакала, но улыбалась, потому что чувствовала, что никогда еще на меня так не обращали внимание мужчины. Я упивалась триумфом. Я была тщеславна и не могла все разрушить, признавшись, что банально натерла ноги. Фи! Поэтому я улыбалась и шла вперед, лишь чуть сильнее опираясь на руку спутника. Это так ему понравилось, что он пригласил меня погулять по набережной, были как раз белые ночи. Мы бродили до полуночи, каждый шаг отдавался острой болью, ноги были стерты до крови, но я мужественно шагала и улыбалась. Впереди нас шла компания студентов с магнитофоном и вдруг они устроили танцы прямо на набережной. Меня пригласили на вальс, потом на танго. Я пользовалась бешеным успехом и желание заплакать от боли боролось во мне с желанием, чтобы это не кончалось никогда. Домой я вернулась совершенно измученная и несколько дней ходила в стоптанных домашних туфлях без задников.
- Ну, - разочарованно протянула Пилар, - А где же тут любовь? Ведь русалочка терпела боль из любви к принцу!
- Ты права, Пилар! Мной двигал тогда только эгоизм. Любовь пришла ко мне значительно позже. Но это уже совсем другая история.
- Расскажи! - тут же стала просить Пилар, но Инга встретилась взглядом с Пако и покачала головой.
- Нам надо ехать домой, нужно еще украсить елку. Давайте сначала зайдем в универмаг за подарками для бабушки.
Рождество прошло чудесно, совсем по-испански, с рождественскими песнями в Сочельник и семейным обедом, с гитарой и танцами. Хоселито с таинственным видом принес коробку, которую они привезли с собой, и с ловкостью фокусника стал доставать бутылки вина с дедушкиных виноградников. Пилар подарила Инге специально привезенные из дома кастаньеты, сообщив, что они прапрабабушкины. Взяв их в руки, Инга почувствовала горячий толчок в сердце. От кастаньет исходил ток тепла и дружелюбия, словно их старая владелица была рада новой хозяйке своих любимых кастаньет и посылала ей лукавую улыбку сквозь время. Инга тут же одела их и попробовала отбить простенький ритм. Пако каблуками повторял его, давая возможность усложнить и снова повторял. Секрет состоял в том, что ноги и руки Инги должны были двигаться независимо друг от друга и ритм кастаньет дополнял, но не совпадал с ритмом каблуков. Малышка Пилар делала это не задумываясь, а Инга все время сбивалась. Взрывы веселья сопровождали ее попытки. Наконец бабушка не выдержала и, одев знакомые с детства кастаньеты, показала, как это делается. Пако в восхищении встал перед ней на колени, продолжая отбивать ладонями ритм а она лукаво посмеивалась и выделывала такое, что Инга ахала от восторга.
Инга позвала всех гулять. Накануне выпал снег, Эльсинор выглядел сказочным городом, вырезанным из белой бумаги, силуэты которого оживляли яркие цветные пятна. Перезвон колоколов разносился далеко окрест, перекрывая музыку и шум телепередач из открытых окон. Пако взял Ингу под руку и чуть отстал от остальных.
- Что с тобой случилось? - тихо спросил он, - У тебя все время отчаянное лицо.
- Это так заметно? Это плохо, - досадливо поморщилась Инга, - Я хотела бы с тобой поговорить.
- Тебе нужна помощь? - Пако сжал ее руку и тут же выпустил, нежно погладив.
- Нет. То есть, да! Мне нужна помощь. Я хочу разобраться в одном медицинском вопросе.
- А! - разочарованно протянул Пако.
- А ты ждал, что я попрошу тебя сразиться с великанами! Это очень важный вопрос. И вообще, я хотела бы тебе рассказать все. Ты один имеешь медицинское образование и можешь помочь мне разобраться в этом. Я боюсь, что Андерс попал в беду.
- Боже мой! Ты опять думаешь о нем! Скажи, ты его любишь?
- Я люблю Илью. А Андерс - просто часть меня. Вернее, я - часть его. Тебе не понять, это не связано с чувствами, - заверила Инга, но тут же добавила честно, - Хотя чувств между нами достаточно... Он меня любит.
- Ну естественно! Я видел, - признался Пако, - Хотя у вас все не как у людей! Рассказывай!
Они машинально шли за остальными, увлеченные разговором. Инга не таясь рассказала Пако все: о своих попытках разобраться в тантрических обрядах, о все более серьезных занятиях медициной, и наконец, о своих снах. Она не объяснила, как проходили их встречи с Андерсом во сне в первое время, но вынуждена была намекнуть, что они давали достаточную эмоциональную разрядку. Пако понимающе кивнул. Он-то представлял, что им снилось. Его ночи подчас бывали мучительно полны неудовлетворенностью, когда ему снилась Инга.
- А ты уверена, что это не твои обычные сны?
- Нет, он сам мне признался, что тоже переживает это. Но пять месяцев назад во сне он просил меня не мешать ему сосредоточиться. У меня было такое чувство, словно он отворачивался от меня. Потом... потом был только один сон, такой же, как прежде, - щеки Инги окрасил легкий румянец и Пако нервно сглотнул, опустив глаза, ему трудно было смотреть на ее взволнованное лицо, - И вот уже два месяца я вообще не чувствую его, он исчез для меня, понимаешь?
- Не совсем... - неуверенно промолвил Пако, - Продолжай.
- Но самое страшное случилось неделю назад. Я увидела его, но это был не мой сон. И я поняла, что с ним произошло. Он находится в состоянии, которое в буддизме называется четвертой дхъяной. Это полная отрешенность от мира. Он лежал, словно мертвый, сердце почти не билось и я не могла достучаться до его разума! - Инга в отчаянии схватила руку Пако и сжала ее до боли, - Помоги мне! Что делать? Всю ночь я отдавала ему свою энергию. Я отдала бы ему все! Но этого недостаточно...
Инга вдруг остановилась и расплакалась. Пако прижал ее к себе и губами снял слезы с холодных щек.
- Пошли скорей домой, ты замерзла! - прошептал он, борясь с желанием стоять так вечно, держа ее в объятиях и чувствуя ее щеку у своих губ, - Я подумаю, что можно сделать.
Весь вечер Пако был задумчив, не участвуя в общем веселье. Утром он сообщил Инге, что улетает в Барселону, чтобы собрать всю информацию.
- Я скоро вернусь, не бойся! Инга! - добавил он вдруг, - Я рад, что ты обратилась именно ко мне. Ты даешь мне шанс!
Инга ласково потрепала Пако по волосам и вдруг, обняв за шею, крепко поцеловала в губы. Он вздрогнул от неожиданности и шумно перевел дыхание.
- Не делай больше этого никогда, я прошу тебя! Это мучительно: слишком разительный контраст с действительностью. Ты ведь меня не любишь?!
- Я тебе благодарна и я тебя люблю! Я многих люблю и всех по-разному, разве это плохо? Я буду ждать тебя, Франсиско!
Пако вернулся через десять дней, утром. Инга прожила их, как натянутая струна, внешне все такая же спокойная, ласковая с бабушкой, стараясь изо всех сил скрыть от нее свое нарастающее беспокойство. Они завтракали на кухне. Инга посмотрела на приехавшего Пако сонным взглядом и продолжала намазывать джемом рогалик. Потом достала из шкафа еще одну чашку и налила ему кофе, так же неторопливо намазав рогалик для него. Пако заметил вдруг, как побелели костяшки пальцев, которыми Инга стиснула свою чашку и испугался, что она сломает ее.
- Я привез тебе нужные учебники, - поспешил он ее успокоить, догадавшись, что она пока не хочет, чтобы бабушка знала об их разговоре, и лучезарно улыбнулся Пилар, - Я поживу немного у вас? Мне нужно готовиться к экзаменам, а у Хоселито очередной загул, квартира вибрирует от музыки и страстей, а по утрам у ванной я сталкиваюсь с незнакомыми девицами. Мне очень понравились ваши тишина и покой!
Пилар усмехнулась и кивнула головой.
- Ты можешь жить в комнате Андерса. Палома, проводи Франсиско. Тебе ведь хочется с ним поговорить?
В комнате Андерса, в которую Инга никогда не заходила, она схватила Пако за обе руки и прошептала:
- Ну? Рассказывай же! Что ты узнал?
- Не так много, как хотелось бы, но в основном ты оказалась права: сумма незначительных по отдельности изменений может дать существенный сдвиг в организме даже без учета энергетических всплесков при некоторых позах и движениях рук, о которых ты говорила. Особенно велика доля последнего, пятого условия, - Пако опустил глаза и слегка покраснел, но потом спокойно посмотрел на Ингу, - Ведь это дает еще дополнительный гормональный всплеск.
- Я так и знала! Значит, сексуальный контакт необходим, без него ничего не получится.
- Скажем так - без него значительно сложнее, модель необходимого биохимического равновесия будет нарушена. Древние по наитию нашли формулу особого состояния организма, причем кроме небольшой дозы алкоголя, которая европейцу не грозит даже головной болью, все по отдельности вполне невинно, безвредно и доступно всем. Я ведь не могу оценить результаты в полной мере, - удрученно развел руками Пако, - Я не биохимик, я пока лишь студент! Но мне кажется, что имитация чувств - это не сами чувства. Ваше свидание во сне - это всего лишь сон!
- Да, я поняла, - рассеяно ответила Инга, - Но как узнать, достиг ли он того, чего хотел?! Может все в порядке?
- Давай еще немного подождем, а потом попытаемся выяснить. Главное - он жив, ты ведь чувствуешь это?
- Да, я уверена, тело его живо, но где он сам?
- Знаешь, - рассмеялся невесело Пако, - если бы кто-нибудь слышал сейчас наш разговор, решил бы, что мы сумасшедшие!
- Еще год назад я бы тоже так подумала! Я очень земной и рациональный человек, я и сейчас стараюсь найти объяснение всему, что кажется необъяснимым. А мне приходится принимать на веру то, что я делаю так же просто, как дышу.
- Инга, покажи мне что-нибудь из того, что умеешь! Пожалуйста!
Инга поколебалась несколько мгновений.
- Ну хорошо. Ты хотел сегодня куда-нибудь идти?
- Да, я решил зайти в книжный магазин посмотреть, нет ли книг на испанском, я привез с собой только учебники.
- Хорошо. Ты ведь знаешь, где магазин, это совсем близко. Сходи в него сам, только принеси мне сначала стакан воды из кухни, в холодильнике есть бутылка минеральной.
Инга сделала глоток из принесенного стакана и удивленно посмотрела на Пако:
- Ты добавил сироп? Я просила чистой воды!
- Да нет же, я налил из бутылки! Дай-ка, я попробую, - недоверчиво посмотрев, Пако взял из ее рук стакан, отпил несколько глотков и первый из них был действительно сладким, но потом он понял, что это не так, - Обычная вода!
- Значит мне показалось, - улыбнулась Инга, - Ну иди!
- А как же демонстрация твоих возможностей? Или это и был фокус с водой?
- Когда ты вернешься, я обязательно тебе покажу все, что умею.
Пако вышел на заснеженную улицу, полюбовался непривычным и потому таким привлекательным видом северной зимы и направился к книжному магазину, который был действительно совсем близко, на соседней улице. Пако не один раз проходил мимо, когда они гуляли по городу. Он хотел взять несколько книг по буддизму, если найдет. Пако дошел до угла и свернул в переулок. В конце его оказались развалины древнего королевского замка, которые им показывала Инга. Пако повернул назад, дошел до дома Пилар и снова отправился к переулку, который должен был вывести почти к книжному магазину. На этот раз он вышел к пляжу, пустынному в это время года, только чайки резко кричали, кружа над одним местом. Пако показалось, что у него закружилась голова. Он добрел до берега и опустил руку, почувствовав, как она немедленно занемела от ледяной воды. Он прижал холодную руку ко лбу и пошел назад. В третий раз он вышел на центральную площадь к собору. Пако зашел под своды, где оказалось совсем не мрачно от множества ярко горевших свечей, и постоял в проходе между рядами сидений, шепча детскую молитву Деве Марии. Ему стало легче и он уже с любопытством и почти без страха сделал еще две попытки добраться все-таки до книжного магазина. На пятый раз по переулку от дома бабушки он вышел к нему же и обреченно вошел в комнату, где сидела Инга, спокойно глядя на него.
- Ты долго ходил! Нашел нужные книги?
- Ты ведь знаешь! Как ты это сделала?!
- Догадайся сам! - засмеялась Инга, - Мне сходить с тобой, или попробуешь еще раз? Теперь у тебя получится!- она провела рукой по его лбу, - Впрочем, пора обедать.
Пако перехватил ее по дороге, крепко сжав плечи, и потянулся губами, но лицо ее по-прежнему манило в сантиметре от его рта, недоступное.
- Ведьма! - хрипло выдохнул он, - Приснись мне ночью!
- Зачем тебе это! - ласково ответила Инга и Пако послышалось сожаление в ее голосе, - Живи спокойно.
- Спокойно! Ничего себе! - Пако отпустил ее и выскочил из комнаты.
Несколько дней в доме стояла тишина. Инга писала, или делала вид, что пишет книгу у себя в комнате, Пако сидел над учебниками, но с трудом понимал, что читает. Пилар жила привычной размеренной жизнью, как последние двадцать лет. Что она знала о происходящем, о чем догадывалась - оставалось загадкой. Через неделю утром Инга застала Пилар разговаривающей по телефону. Она поманила внучку к себе и, закончив разговор, сообщила, что ей звонили из Катманду. Инга вопросительно вскинула на нее глаза, но ничего не спросила.
- Андерс полгода в монастыре и заранее оставил сослуживцу своего отца инструкции, как действовать, если он будет там так долго.
- Я полечу в Непал, - не раздумывая, отозвалась Инга, - Я знаю, что делать.
- Мне тоже лететь с тобой? Я могу помочь? - не возражая, поинтересовалась Пилар.
- Как хочешь, но помочь ему могу только я.
- С Ингой полечу я, - сказал стоящий у двери Пако, - Если потребуется медицинская помощь, я знаю, что делать.
- Хорошо, - подумав, разрешила Инга, - Ты действительно можешь понадобиться, для связи, например. Но Андерсу никто не поможет, а мне - только бабушка.
- Решено, отправляемся втроем! - тоном, не терпящим возражений, заявила Пилар, - Мне нужно побывать в посольстве Непала, через два часа едем в Копенгаген.
Когда Пилар имела цель, она действовала решительно и эффективно. К вечеру они уже имели визы и билеты на самолет в Катманду. Сидя в салоне самолета, Инга вспомнила, как летела в Непал с Андерсом. И было это меньше двух лет назад - поразилась она. За это время она словно прожила несколько жизней. И стала совсем другой. Инга чувствовала себя необычайно сильной, и сила эта все увеличивалась, словно в нее вливались невидимые ручейки энергии. Она закрыла глаза, вспоминая, как тогда в самолете задремала на плече у Андерса. Как он укрыл ее одеялом в гостинице и наклонился поцеловать - и не поцеловал. Как они целовались в ее номере у двери и как он испугался, что она не хочет его любви. Как он одевал ей браслеты и ожерелья, касаясь пальцами ее шеи и рук, и эти прикосновения электризовали кожу, передавая ей его страстное желание. Инга и сейчас, вспоминая это, начинала чувствовать дрожь возбуждения в теле. Стюардесса объявила, что самолет пролетает над Гималаями. Наконец Инга увидела то, что привлекало Андерса больше всего в жизни. Она наклонилась к иллюминатору и стала смотреть на нагромождение снежных пиков внизу. Все было синим и белым, как на полотнах Рериха. Если Бог живет на земле, его дом здесь. Наклонившись с нею вместе к иллюминатору, Пако так же легко и восхищенно вздохнул.
Шенраб Намджал встречал их в аэропорту и отвез в гостиницу. С Пилар он был почтителен, но увидев Ингу и вспомнив, как Андерс однажды упомянул о ней, почувствовал в ней ту силу, которая одна могла сейчас помочь, говорил в основном для нее. Пилар переводила его рассказ о том, как Андерс попросил сохранить документы для передачи родственникам через полгода после его отъезда в монастырь. Намджал протянул пакет Пилар и та достала оттуда записку, в которой Андерс кратко писал о возможной неудаче и просил Ингу взять на себя обязанности распорядителя наследством матери Марии. Несколько слов прощания - и все. Там же была дарственная на все имущество на имя Пилар и доверенность на управление барселонским имением. Еще в пакете была магнитофонная кассета и конверт, адресованный Фернанде Гарсия. Инга протянула руку.
- Кассета для меня. Когда мы едем в монастырь?
- Я отвезу вас завтра.
- Хорошо. Я хотела бы сделать одну покупку, а потом отдохнуть. Вы не поможете мне? - попросила Инга Шенраба Намджала и он с готовностью вскочил с места.
Очутившись в старой части города, Инга вдохнула запах сандала и опять окунулась в воспоминания. Она точно знала, что должна найти в лавочках торговцев. Намджал привел ее в квартал, где торговали благовониями, и Инга переходила от одного к другому, пока не нашла то, что было нужно. Она помнила этот запах, который свел их тогда с ума. Повернувшись к увязавшемуся за ними Пако, Инга поинтересовалась, чувствует ли запахи человек, находящийся в бессознательном состоянии.
- Конечно, иначе нашатырный спирт не приводил бы в чувство! Ты хочешь попробовать воздействовать запахом и вернуть его сознание обратно в тело? - заинтересовался он.
Инга пожала плечами и стала выбирать кроме смеси благовоний, за которыми пришла, гераниевое и лавандовое масло, иланг-иланг и масло грейпфрута. Потом они сели отдохнуть в тени цветущих деревьев и Инга заботливо провела пальцами по влажному лбу Пако.
- Жарко! А ты совсем не чувствуешь зноя, словно только ч000000то из моря! - восхитился он, - Инга, ты так мне и не рассказала тогда в Эльсиноре, что произошло! Ты действительно меня заколдовала? Это мучит меня и пока я не узнаю, как получилось, что я никак не мог попасть в книжный магазин, не смогу спать спокойно! Мне все время кажется, что ты сделала что-то ужасное: например, искривила время и пространство.
Инга лукаво рассмеялась и потрепала Пако по голове.
- Ты хорошо запомнил тот переулок, который ведет к магазину?
- Ну-у-у, а что?
- Можешь ли ты с уверенностью сказать, что все время шел по тому же самому переулку и только в конце находилось не то, что должно было быть? Мне не пришлось ничего искривлять.
- Не может быть! Ты хочешь сказать, что я каждый раз сворачивал в разные переулки? Но как же, я точно помню, что доходил до угла и потом направо.
- Или налево, - улыбнулась Инга, - Или прямо...
- Но уж воду, что я тебе принес, ты точно заколдовала!
- Глупый! Это был отвлекающий маневр. После этого тебе легче было внушить, что ты идешь правильной дорогой. Ты был готов к любому чуду.
- Так это было простое внушение! Хотя, постой-ка. Я знаком с основами гипноза, я видел, как это делается. Ты не гипнотизировала меня.
- Посмотри, какие смешные обезьянки! - воскликнула Инга, показывая рукой в сторону.
Пако обернулся посмотреть, а когда опять перевел глаза, рядом с ним сидела бабушка Пилар в черном платье и ласково улыбалась ему. Он опешил. Пилар расхохоталась и снова стала Ингой. Намджал сидел невозмутимо, торговец бананами все так же лениво смотрел на них, не выказывая удивления. Пако помотал головой и решил, что ему показалось.
- Я не знаю, как это получается, - призналась Инга, - Может, это действительно не гипноз. Я просто смотрю твоими глазами и ты видишь то же, что и я.
- Ты просто смотришь... - растерянно пробормотал Пако, - С тобой здорово грабить банки!
- Не пробовала. Зачем?
- Не знаю, чтобы стать богатым? Послушай! Ты ведь идеальная шпионка!
- Господи, ты как ребенок - только ерунда на уме! Пошли? Франсиско, а ты знаешь Фернанду, жену дяди Хулио?
- Конечно! Она ведь живет сейчас недалеко от Барселоны. Когда Мария приезжает к ней, мы с Хоселито тоже иногда живем у нее на каникулах.
- Какая она?
- Да обычная! Некрасивая, но умная. Марию очень любит. Я сколько раз говорил девчонке, чтобы была поласковей с матерью, но Мария плюет на нее. Отец ее избаловал. А что?
- Да так, ничего. Когда все кончится, мы с тобой прикинемся туристами и как следует осмотрим город, да? А то я тоже ничего не видела здесь, хоть уже и была однажды.
Вернувшись в гостиницу, Инга закрылась в номере, чтобы одной прослушать кассету Андерса. Как в те времена, когда она была слепа и получала от него звуковые письма, Инга услышала голос, который всегда придавал ее существованию смысл и убеждение, что жизнь прекрасна. Она слушала его сдержанные и простые признания в любви и плакала навзрыд, словно так же, как и он, прощалась навсегда, не надеясь на счастливый исход. Инге совсем не хотелось проявлять силу и твердость характера, и она с наслаждением по-бабски выплакалась и заснула, чувствуя, что ей стало лучше. Утром она была собранна и уверена в себе.
Пилар не поехала в монастырь Сакъяпа. Перед тем, как Шенраб Намджал увез Ингу с Пако, она долго разговаривала с внучкой, напоминая ей древние значения лунных дней. Назавтра, в двадцать первый лунный день, следовало заниматься построением своего тела как храма духа, поднимать его на более высокий уровень, выполнять асаны йоги. Символом дня был табун коней, его сила. Тело последователя древних законов подобно колеснице, а разум - его возничий. Двадцать второй лунный день связан со знаком Стрельца, его символом был Ганеша, человек с головой слона, бог мудрости у индусов. Пилар напомнила, что Андерс родился под знаком Стрельца. Это день получения тайного знания и его мудрого использования. В двадцать третий же лунный день запрещено использование тантрической энергии, сексуальная энергия может разрушить в этот день любых людей, она так же подрывает здоровье. В этот день лучше не грешить, а только каяться. Зато двадцать четвертый лунный день - день тантры, день супружества, он связан с трансформацией мужской энергии. При этом повышается духовный уровень партнеров. Следующий день - день сосредоточения и преображения. В этот день спонтанно включаются сиддхи - высшие психические силы, дающие сверхъестественные способности: левитацию, телекинез, ясновидение. Этот день хорошо использовать для работы с психическими энергиями. Все начатое получается с первого раза, изнутри, подсознательно, на порыве.
- Имей это в виду, Палома, это может тебе помочь. Вам помочь, - поправилась Пилар, - Помни только, что через два дня - запретный для тебя день. Я буду молиться за вас. Верни его нам, тебе это удастся!
Пилар взяла Ингу за руки и держала так, пока не покачнулась, побледнев.
- Бабушка, - прошептала Инга, чувствуя, как ей передаются потоки энергии, растекаясь и бурля в теле, как пузырьки в шампанском, - побереги себя! Все будет хорошо, ты сама сказала, когда мы гадали на картах. Они ведь не врут? Послушай, а вдруг меня не пустят к нему?
- Докажи, что ты его шакти, Палома. Никто не запретит вам быть вместе.
- Ты, оказывается, все знала?
- А если бы твой сын выбрал себе путь, разве ты не узнала бы все, что можно, о том, что будет его ожидать?
- Мой сын!.. –вздрогнув, прошептала Инга и мечтательно вздохнула.
- Иди, дорогая, тебя уже ждут, - перекрестила ее Пилар.
Машина поднималась по горной дороге, мотор задыхался и кашлял в разреженном воздухе. Инга спешно учила Пако правильно дышать, чтобы не так страдать от нехватки кислорода. Она говорила и двигалась как сомнамбула, мысленно уже сидя рядом с распростертым телом Андерса, таким, как привиделось ей в чужом сне. Инга терялась в догадках, чья сила позволила ей увидеть его после двух месяцев неизвестности. Монастырь незаметно вырос из камней на склоне, возвысившись такой же серой громадой, как и окружающие его скалы. К воротам было не подъехать и они поднимались по узкой дороге среди грубо обтесанных обломков скал пешком. Машину, должно быть, заметили. Ворота тут же распахнулись, бритоголовый монах в желтом халате жестом пригласил их войти в маленький дворик между двух высоких глухих стен, словно вырастающих из крутого склона, ограничивающего его с третей стороны. Бесстрастно посмотрев на прибывших, монах безошибочно выделил Намджала и что-то спросил у него. Намджал почтительно ответил, показав рукой на Ингу, и поклонился. Монах ввел их в комнату в стене, совершенно пустую, если не считать двух низких сундуков и нескольких войлочных ковриков, и вышел. Все уселись на сундуки и расслабились, отдыхая, но сразу же вскочили навстречу входившему монаху в шафрановом халате и красном капюшоне, откинутом на плечи. Лицо, сухое и морщинистое, по которому невозможно было определить его возраст, было так же непроницаемо, но глаза внимательно осматривали приехавших, избегая однако смотреть в лицо Инге. “Это настоятель!” - шепнул Намджал и начал объяснять цель приезда. Настоятель спокойно выслушал его и покачал головой.
- Того, кто преодолел перевал и готов спуститься по ту сторону, нельзя беспокоить, - перевел Намджал.
- Он еще не преодолел! - резко откликнулась Инга и настоятель впервые посмотрел на нее прямо.
- Откуда ты знаешь? Он больше двух месяцев не притрагивается к воде.
- Восемьдесят три дня, - уточнила Инга.
- Но откуда ты знаешь?! - снова спросил настоятель, уже совсем другим тоном.
- Я видела его.
- Где? - удивился настоятель, проявив чисто человеческое любопытство.
Инга машинальным жестом показала на лоб, не думая о том, что указывает туда, где располагается чакра Аджна, носящая поэтическое и грозное название Третий глаз Шивы. Настоятель вздрогнул. Он подошел к ней с некоторой опаской и сверху вниз провел руками по воздуху, словно по разделяющему их стеклу, потом взял ее руку и приложил ко лбу, почтительно склонив голову.
- Госпожа может отвести нас к келье? - он почти извинялся за то, что не отказывается от последнего испытания.
- Не знаю, - сказала Инга растерянно и оглянулась на Пако, - я попробую!
Настоятель сделал приглашающий жест, и все прошли через другую дверь в просторный монастырский двор, окруженный жилыми и хозяйственными строениями, и откуда начинались ступени к храму. Тут Инга немного смухлевала, вспомнив, как Андерс рассказывал ей о своем первом приключении в монастыре. Он говорил об обрядах во время службы, значит это происходило в главном храме. Инга уверенно начала подниматься по ступеням, чуть позади пыхтел и задыхался Пако. Пронизывающий ветер леденил тело, но Инга была настолько возбуждена, что ей стало жарко, и она рванула застежку куртки.
В храме гуляли сквозняки, унося ввысь спирали дыма от горящих ароматических палочек и жаровен. Служба уже кончилась, но несколько монахов сидели на низких скамьях, бормоча молитвы рокочущими голосами. Инга встала посередине и, закрыв глаза, медленно повернулась вокруг себя, потом еще раз, почувствовала, как в один момент у нее заколотилось сердце, и пошла в этом направлении, не открывая глаз и вытянув вперед руки, как слепая. Она шла и шла, не слыша даже шагов позади, пока не уперлась в каменную стену, и замерла, прижавшись к ней всем телом и чуть вздрагивая. Она знала, что Андерс там. Минуту все молчали, потом настоятель сказал несколько фраз на неизвестном Намджалу языке, которые поэтому остались без перевода. Понятным даже Инге было только слово “шакти”.
Приезжих отвели в маленький домик на крыше здания, прилегающего к стене. Домик делился на три крохотные кельи, каждая из которых выходила прямо на крышу. Монах в желтом принес угощение, состоявшее из тибетского зеленого чая, сваренного с маслом, лепешек и горсти сухофруктов, особого лакомства в этом суровом высокогорье. Пако с опаской посмотрел на пиалу с чаем, но потом вошел во вкус дегустации. Инга ела рассеяно, ее все еще колотила дрожь. Намджал между тем пояснил, что для них является огромной честью поселиться наверху, а не внизу, в кельях для паломников, но их все-таки постарались убрать с глаз: присутствие женщины здесь нежелательно. Намджал предупредил, что завтра должен вернуться в Катманду и приедет за ними в конце недели. Настоятель уже спросил у Инги, когда она хочет уйти к Андерсу и она сказала, что через два дня. Настоятель кивнул одобрительно и заметил, что госпожа правильно выбрала время. Он был предельно внимателен к Инге, расспрашивая об ее занятиях йогой и глядя на нее даже с какой-то опаской. Потом он попросил рассказать, в каком состоянии она увидела Андерса. “Я лучше покажу” - предложила Инга и неожиданно несколько раз провела ладонями вдоль его лба и висков. Шенраб опешил от такой непочтительности. Настоятель вдруг изумленно вскрикнул, глядя широко раскрытыми глазами на центр комнаты. Он один видел обнаженного мужчину, неподвижно распростертого во сне, похожем на смерть, и не сразу сообразил, что тот должен бы лежать на войлочной подстилке, а не на белых простынях кровати с резной спинкой. “Я его увидела так!” - извиняющимся тоном сообщила Инга. Настоятель, услышав ее голос, вздрогнул и посмотрел почти со священным трепетом на эту маленькую красивую женщину со странными прозрачными глазами, каких он еще не видел.
- Госпожа обладает сиддхи, когда она получила Дар?
Инга пожала плечами: - Наверное, я родилась такой, но раньше никогда не задумывалась об этом. Я десять лет была слепой, а когда прозрела, меня стали учить. Моя бабушка - приемная мать Андерса, она умеет намного больше меня.
- Женщина, которой давали эликсир Небесной жизни?
- Небесной жизни? Красивое название. Да, это бабушку лечили в Лхасе.
- Теперь я верю, что вы избраны и вдвоем можете одолеть перевал, недоступный обычным людям. Твоя сила шакти, госпожа, велика и все чакры открыты, мне нечему тебя учить.
- Вы не правы, учиться нужно всегда. И я очень мало знаю. Сейчас я начала заниматься медициной, чтобы понять, как я могу лечить.
- Ты все поймешь, когда тебе откроется знание.
На другой день Намджал уехал, а Инга с Пако остались одни. Неожиданно выяснилось, что настоятель и монах, приносивший им еду, говорят по-английски. Этого было достаточно, чтобы общаться, но Инге хотелось поговорить с настоятелем о тонкостях тантрического учения, и языковый барьер раздражал ее. Встав рано утром, Инга выходила на плоскую крышу, усаживалась на войлочный коврик, накинув на плечи поверх пуховой куртки теплый халат шафранового цвета, и наблюдала восход солнца. Зрелище неба, которое меняло цвет от темно-синего до густо розового, светлело и становилось прозрачным, далеко открывая панораму снежных вершин, сиявших в первых лучах солнца, наполняло ее ликующей силой, отдаваясь в теле дрожанием каждого нерва. Инга начала понимать, отчего Андерса тянуло в Гималаи как магнитом. Ей сейчас тоже хотелось сидеть так вечно, думая о простых и великих вещах, составляющих основу жизни, но в глубине души она понимала, что не может позволить себе скрыться от тех, кто нуждался в ее любви, в ее способностях и милосердии. Выходил из своей кельи Пако и усаживался рядом, кутаясь в такой же халат. Выглядел он не лучшим образом, под глазами уже легли тени и губы приобретали синеватый оттенок, сказывался недостаток кислорода.
- Пожалуй, медицинская помощь понадобится мне первому! - улыбнулся Пако, - А ты свежа, как роза! Отчего так?
- Я дольше тебя занимаюсь йогой. И потом, мой организм сейчас в экстремальном состоянии. Возможно, когда кончатся силы, я буду себя чувствовать значительно хуже.
- Я хотел бы, чтобы ты умирала и я спас тебя!
- Или на меня напал дракон, и ты убил бы его, - в тон ему продолжила Инга.
- Или с неба свалился бы боинг, и я вытащил тебя из-под обломков! - хихикнул Пако, развеселясь, и закашлялся, задохнувшись.
- Франсиско, я боюсь! - внезапно призналась Инга и подняла на него глаза, наполнившиеся слезами.
- Чего? Что у тебя не хватит сил?
- Нет, что ему не нужна моя помощь. Правильно ли я поняла? Может быть то, что мне показали, означало: я счастлив в нирване и больше в земной жизни ни в чем не нуждаюсь.
- Что значит - показали?
- То, что это был не мой сон. И не его, это я точно знаю.
- Значит, он все-таки нуждается в помощи, иначе зачем бы показывать его тебе? Ты должна верить в свою необходимость! Кстати, настоятель поверил в тебя сразу же, а ему виднее. Господи, ну почему именно мне нужно убеждать тебя! Мало мне твоего мужа, я должен еще подталкивать тебя к другому!
Инга взяла руку Пако и ласково сжала ее.
- Пако, я давно хотела тебя спросить, кто из вас с братом родился первым?
- Ну конечно Хоселито! Мама говорила, что он родился и сразу же стал требовать внимания и еды, а я был задумчивым растяпой. Таким и остался! А что?
- Я составляла на вас гороскопы и не знала, который из вас в сорок лет влюбится как сумасшедший и будет счастлив всю жизнь.
- Наверное, братец, он к сорока годам как раз угомониться!
- Да нет, раз ты родился вторым, значит это ты. Ты влюбишься в молоденькую девушку, и она выберет тебя - и на всю жизнь. Я не знаю, кто она, а это наводит на мысль, что она - близкий мне человек. Если бы у меня была дочь... но зато у меня есть племянница! Она должна быть младше тебя на двадцать четыре года, а это что-нибудь да значит - покорить столь юную девушку!
- Мне будет сорок лет, значит ей - шестнадцать?! Невероятно! Постой-ка, выходит, она еще не родилась, мне будет двадцать четыре только в августе.
- Может быть, - ответила Инга рассеяно, думая уже о другом, - Пако, я хочу, чтобы до завтра мне не мешали. Есть я не буду. Не бойся за меня! - Инга подошла и крепко обняла его, словно прощалась.
- Роди мне дочку! - не удержавшись, сказал вслед Пако.
В синем предрассветном сумраке Пако шел за Ингой и сопровождающим монахом по лестницам и переходам к храму, где их ждал настоятель. Шафрановый халат, в который она была закутана, светился впереди. Пако случайно опустил глаза и вдруг увидел, что она идет босиком. Его бросило в дрожь, когда он представил, каково это - идти по холодным каменным ступеням на леденящем ветру. Двери храма захлопнулись за ними с глухим стуком. Несколько монахов в красных капюшонах, скрывающих лица, читали молитву. Инга прошла к настоятелю, окутанному дымом от жаровен, и тот жестом указал ей, чтобы она шла впереди. У стены, к которой она уже подходила, все остановились и два монаха с трудом выдвинули камень, закрывающий проход. Инга сбросила халат и, не оглядываясь, шагнула в черный проем. Камень встал на место. Пако навсегда запомнил темные стены, теряющиеся во мраке, а в мерцающем неверном свете светильников - обнаженное женское тело совершенных очертаний. Он подошел и поднял сброшенный Ингой халат. Мощная чувственная волна исходившего от него аромата захлестнула Пако, бросив в жар. Вернувшись в келью, он упал на топчан и до вечера пролежал, уткнувшись лицом в одежды, источавшие волнующий запах.
Инга очутилась в полной темноте и помедлила, надеясь, что глаза привыкнут. Так и не различив окружающее, она прислушалась к своим чувствам и безошибочно повернулась туда, где на войлочной подстилке лежал Андерс. Инга опустилась на колени и дотронулась до его прохладного тела. Ее ладони провели по груди, мягко погладили, нежным движением скользнули вдоль туловища... Отсутствие мгновенного отклика на ласку было так непривычно, что вызвало волну страха, захлестнувшего мозг и отключившего способность мыслить логически. Она не помнила, что уже видела Андерса, так же лежавшего на ее постели, забыла свои действия и начала судорожно ощупывать его, трясти, растирать холодные руки, попыталась сделать что-то вроде искусственного дыхания, энергично нажимая обеими руками на грудь, и это ритмичное движение привело ее в чувство. Постаравшись взять себя в руки, Инга легла рядом, прижимаясь всем телом к неподвижному Андерсу и затихла, успокоившись. Сердце ее все еще колотилось, как колокол и из-за громкого стука в ушах она пропустила первый сигнал, но через какое-то время наконец услышала мощный толчок в груди и вскрикнула от неожиданности и радости, что все идет так, как она уже видела во сне. Инга дождалась второго удара сердца и осторожно провела руками вдоль тела Андерса, проверяя биополе. Почти все оно было сконцентрировано вокруг головы, окружая ее мощным ореолом. Инга попыталась выровнять его, водя руками над туловищем и добавляя свою энергию, но видимых изменений это не принесло. Она опять устроилась рядом, продолжая держать свою правую руку на лбу, а левой взяла его безжизненную руку и тихонько пожала. Расслабившись, Инга попыталась решить, что еще можно сделать, но темнота и пустота вокруг скрадывали звуки и мысли, как черный бархат, и она затихла, впадая в странное состояние полусна-полубодрствования, когда мысли лениво скользят на грани сознания, сохраняя реальным только ощущение лежащего рядом мужчины. Полная темнота и тишина помогли отключиться от всего, что не было ими двумя, лежащими рядом на подстилке из войлока посреди каменных стен. Сначала она представила себе, что эти камни - часть самой огромной горы Гималаев и они находятся в ее середине. Потом Гималаи стали обширны, как мир, как Земной шар, бесконечны, как вселенная, и они были подобны песчинке в самой середине Вселенной. Наконец Инга поняла, что она не одна там, но Андерс был не просто рядом, наконец-то он опять повернулся к ней, перестав прятать свое сознание. Их разум слился, они были одним целым, двумя половинками, но уже не песчинки: она ощущала, что они составляют прекрасное и мудрое целое, им есть чем гордиться, но во Вселенной это чувство ничего не значило. Просто они должны стать равны этой Вселенной - и готовы будут читать ее, как открытую книгу, когда получат нужную для этого силу. Они спокойно ждали, когда наступит таинственный миг. Аромат благовоний, которыми Инга, не жалея, полила все тело, медленно, но верно ускорял бег крови и возрождал древние инстинкты тела. Их расслабленность постепенно уступала место напряжению, нарастающему, как горный обвал, дрожь пробежала по их телам, плотно прижатым друг к другу, рефлексы управляли тем, что было сейчас лишено разума и знало только необходимость получить в кровь нужные гормоны и перейти на биохимический уровень, дающий возможность существовать в новом качестве. Инстинкты и долгая подготовка, путь йоги, руководили ими до того момента, когда беззвучный ликующий крик двоих, слитых воедино, известил, что они готовы к восприятию Вселенной, достигнув вершины, откуда открывался ошеломляющий вид, недоступный простым смертным. Дальше они впитывали сознание Вселенной и отдавали ей свое сознание, которое для нее было таким же ценным. Объятия разжались и два тела бессильно скользнули на подстилку, голова Инги осталась лежать на плече Андерса, забытье перешло в спокойный сон без сновидений, ибо им требовался отдых. Андерс первым вернулся из небытия. Медленно приходило чувство действительности, сначала - первое ощущение прохладного воздуха, потом теплоты и тяжести прильнувшего к нему тела, потом пришла первая самостоятельная мысль. Она была о той, что вместе с ним прошла весь путь. Нежность к ней захлестнула его до боли в сердце. Ты - это я. Без тебя я не стал бы тем, что я есть теперь. Но ты не принадлежишь мне. В этом мире мы врозь. Первым движением было объятие, каким прощаются навсегда. Инга шевельнулась в его руках и чуть застонала, потом удобнее устроила голову у него на плече, словно собиралась спать дальше, и положила руку ему на грудь. Услышав ровное биение сердца, она удовлетворенно вздохнула. Они молча лежали еще какое-то время, как лежат утром в постели, услышав будильник, и когда хочется еще хоть минутку понежиться в теплых объятиях. Инга ласково погладила Андерса, тело которого стало опять таким живым, подвижным и сильным. Он подтянул ее повыше и поцеловал коротко и нежно, в темноте попав губами в нос и краешек рта, и услышал в ответ удовлетворенный выдох, похожий на смешок. Отрываться друг от друга не хотелось, и они еще полежали, впитывая ни с чем не сравнимые ощущения от близости, которая теперь стала настолько полной, что каждая мысль, каждый внутренний порыв и желание были для них сейчас общими. Потом Инга сказала шепотом: “Встаем?” и он ответил: “Пора” - и они начали сосредоточенно выполнять комплекс йоги. Они не спросили друг друга: “А что теперь?”, потому что знали, что вечное служение, которое они избирают сами, лишь цена за все, что они приобрели. Дар был огромен, но и цена немалой.
Пако сидел в храме третий день, боясь отвести взгляд от темного коридора в стене, где скрылась Инга. Он не знал, сколько она там пробудет, но поклялся дождаться на том самом месте, где в последний раз она мелькнула перед его глазами. Служба закончилась, и монахи покидали помещение, неслышно ступая в мягкой войлочной обуви. Лишь один остался сидеть на корточках, монотонно повторяя низким и протяжным голосом священное “Ом-м-м”. Головокружение стало привычным, усиливаясь от сандалового дыма курильниц, и Пако чуть покачивался в ритм со звуками. Шум в тупике коридора, похожий на скрежет камня о камень, не сразу вывел Пако из его отрешенности, но настоятель уже повернул в ту сторону, и Пако резко вскинул голову, подавшись вперед. На грани тьмы и света стояли мужчина и женщина. Обнаженные тела золотились в ярком свете светильников и это было самым прекрасным зрелищем на свете, которое Пако не мог и вообразить. Мощное тело мужчины не сохранило и следа шестимесячного пребывания в суровых условиях и казалось огромным рядом с миниатюрной фигуркой женщины, достающей ему до подбородка. Его ладонь тяжело лежала на ее плече, но она с легкостью сохраняла гордую осанку. Они были точной копией храмовых барельефов и восхищенный всхлип, что вырвался у Пако, совсем не удивил присутствующих. Настоятель приблизился к ним и несколько секунд колебался, вглядываясь в одному ему известные неуловимые признаки, но потом уверенно сделал последний шаг и, взяв руку Андерса, почтительно приложил ее к своему лбу.
- Я готов учиться у тебя, гуру, - промолвил он.
Пако не понял истинного смысла последней сцены, но ему было невыносимо, что Инга стоит обнаженной среди мужчин на ледяных сквозняках. Он даже не заметил, что стоит она совершенно спокойно, равнодушная как к холоду, так и ко взглядам окружающих, кстати, таким же восхищенным, как и у Пако. Он взял ее халат, с которым не расставался эти дни, и набросил ей на плечи совершенно обыденным заботливым жестом. Инга улыбнулась ему точно такой же, как всегда, ласковой и дружеской улыбкой, но Пако все-таки почувствовал в ее облике что-то, отличающее ангелов от обычных людей. Тут он понял, что никогда больше не посмотрит на нее как на женщину, у которой можно добиваться благосклонности, отныне она для него недоступна, как Мадонна, и чувство, что наполняет его - не любовь, а благоговение. Сожаление остро ударило по сердцу, смешавшись в нем с восторгом и восхищением.
Через день Шенраб Намджал отвез их в Катманду. Пако обрадовался жаре, как райской погоде, и о пережитом напоминали только тени вокруг его глаз. Обследование Андерса, стоически вытерпевшего все процедуры, разочаровало его, потому что перед ним оказался совершенно здоровый человек. Он очень жалел, что в условиях монастыря не мог провести тонкие биохимические анализы. Мучимый любопытством, Пако пытался расспросить Ингу о произошедшем, но она лишь снисходительно потрепала его по волосам и ласково улыбнулась. Андерс долго разговаривал с настоятелем наедине, но никто больше не решился задать ему вопросы, которые в монастыре интересовали всех. У монахов он вызывал немое благоговение и они смотрели, как смотрели бы на воскресшего Будду. Так же посмотрел на Андерса приехавший Шенраб Намджал.
Увидев в гостинице в Катманду Пилар, Андерс радостно пошел к ней навстречу.
- Мама! Ты приехала! Мне стыдно, что я доставил всем столько хлопот!
- Нисколько, Чанда! - ласково улыбнулась ему Пилар, целуя склоненную к ее рукам голову, - Я с удовольствием жила здесь эту неделю, побывала на могиле сестры Марии, и твоя старая подружка развлекала меня, ожидая твоего возвращения вместе со мной.
- Какая подружка?
- Мисс Чен. Очаровательная женщина! Она много мне рассказала о тебе. Ты ведь знаешь, что тщеславие матери питается восторгом окружающих сына женщин. Она обещала скоро зайти ко мне.
- Мама! Я ведь говорил тебе о ней. Ты проявила неосторожность, общаясь с этой змеей.
- Глупости! Это милая женщина, ее несчастье только в том, что она в молодости поставила не на ту лошадь, но надо сказать, что лошадка до сих пор неплохо бежит, хотя первого места ей не видать! Палома, дорогая, ты слишком таинственно улыбаешься.
- Нет, ничего. Просто ты права, как всегда, бабушка: мисс Кэти Чен очень преуспеет в жизни, когда перестанет интересоваться лошадьми.
- Как это?
Инга только пожала плечами.
- Она кстати уже не мисс Чен, пять лет назад она вышла замуж за Джозефа Челлинджера, адвоката, и теперь... - Инга повернулась к входящей в гостиную женщине, - Добрый день, миссис Челлинджер. Стоило ли бросать трехмесячную дочку на занятого работой мужа, чтобы преследовать иллюзорные цели?!
Вошедшая Кэти была настолько поражена, что на мгновение утратила самообладание.
- Вы конечно знаете меня, - продолжила Инга, - Я внучка Пилар Видст и дочь Арсения Болотова. Я же знаю о вас более чем достаточно. Я могла бы поступить с вами так же коварно, как вы и ваш шеф, но я полна сентиментальных чувств. В память о том, что Андерс Видст когда-то вполне искренне сделал вам предложение, и в благодарность за ваш отказ я сделаю вам подарок. Это, конечно, не тот эликсир, который вы с не меньшим, чем Андерс, упорством пытаетесь найти. Тот рецепт на днях будет обнародован. Но вот это компенсирует разочарование, - и Инга, сев к столу, набросала несколько строк.
Все молча смотрели, как Кэти взяла у Инги листок и недоверчиво уставилась на него. Та усмехнулась.
- Это не особо заинтересует шефа ЦРУ, но вам принесет коммерческий успех! Взамен я ничего не прошу. Наша семья в полной безопасности, так как скоро не будет представлять для вас никакого интереса. Прощайте, Кэти, будьте счастливы! Кстати, не волнуйтесь так, операция у вашего отца пройдет удачно.
Кэти Челлинджер, как сомнамбула вышла из комнаты, зажав листок бумаги в кулаке.
- Она даже не попрощалась с Андерсом! - удивилась Пилар, когда за Кэти закрылась дверь, - И что за рецепт ты ей дала?
- Андерса она не увидела. А в рецепте - эффективное омолаживающее косметическое средство.
- Палома, ты начинаешь меня пугать! - воскликнула Пилар.
- Ну уж! Ты разве так не умеешь?
- Так - конечно нет! Ты знала про нее все. Откуда?
- Понятия не имею, - беспечно ответила Инга, но глаза у нее при этом были печальные.
- Кстати, а что там насчет эликсира? Я правильно понял, что вы его знаете? - Пако с любопытством подался вперед.
- Я и забыл! - вышел из задумчивости Андерс, - Записывай: одна часть настойки женьшеня, настойка семян лимонника...
- Вытяжка золотого корня, отвар цмина песчаного, зверобой, березовые почки... и еще ряд препаратов животного происхождения, - подхватила Инга, - Там важно соблюдать сроки сбора и технологию приготовления компонентов, я все тебе запишу.
- Сегодня исторический день! Неужели средство против СПИДа у нас в руках?! - ликование Пако вызвало улыбку у Андерса, а Инга посмотрела на него с сочувствием.
- Запасись терпением, дорогой! Сколько времени уйдет на клинические испытания? И потом, ты должен еще приготовить сам эликсир, а это не так просто, некоторые травы надо собирать здесь в горах, или на Памире и Алтае.. Тебе понадобится шесть лет на все это, но первая больная в твоей клинике, оставшаяся жить, запомнится навсегда!
Пако посмотрел на Ингу во все глаза, удивленный не только словами, но и тоном, каким они были сказаны. Ему показалось, что она говорит о будущем, как об уже свершившемся. Это вызывало безотчетную тревогу, как вмешательство в тайны бытия. Пако хотелось быть уверенным, что его будущее зависит только от его свободной воли. Заманчивые перспективы, обрисованные Ингой, были очень привлекательны, но не оставляли выбора, и потому будили упрямое желание поступить по-своему. Но как? Ведь успешная борьба со СПИДом была мечтой все годы учебы. Инга заметила гамму чувств, отразившихся на его лице, и обняла, прошептав на ухо:
- Не переживай, я больше никогда ничего не скажу тебе. Живи, как знаешь!
- А ты сказала правду? Так и будет? У меня все получится, и будет своя клиника, и излечившиеся от СПИДа пациенты?
- Да. Но это лишь один миг твоей жизни. Я могу только сказать, что жизнь у тебя будет хорошей и долгой. В твоих руках эликсир...
- Бессмертия? - затаив дыхание, прошептал Пако.
- Нет, дурачок! - засмеялась Инга, шутливо потрепав его волосы, - А ты хотел бы жить вечно? Ты не Господь Бог! И человеку это не дано. Но и того, что ты ему дашь, более чем достаточно: еще тридцать-сорок лет активной жизни. Только если бы это решило все проблемы! Остальное лечить уже не эликсиром...
* * *
- Анна! Ты опять была в моем сне? Сколько можно говорить тебе, что так нельзя!
- Почему, мама? Мне интересно.
- Маленькие девочки не должны подглядывать за взрослыми. Гуляй по детским снам.
- Мне там скучно, мамочка! И потом, где я еще могу увидеть отца!
- Анна Пилар!!! Твой отец играет с тобой каждый вечер - и не говори мне, что тебе это не нравится!
- Нравится. Но мне-то ты можешь не рассказывать сказки, что Илья мой отец. Я ведь ВСЕ ЗНАЮ! И бабушка Пилар как-то сказала сама себе: “Господи, вылитый Чанда в детстве!” Она думала, я не могу слышать. Интересно, почему про это знают все, кроме отца? А может, он тоже знает, но не подает вида?! И почему он никогда ко мне не приезжает? Мамочка, а я буду такой же красивой?
- Лучше бы спросила, будешь ли ты такой же умной.
- Вот еще, я и так умнее всех.
- Фу, какая нескромность! Стыдись! Ты еще так много не знаешь и не умеешь. Когда ты это поймешь и захочешь учиться...
- Тогда я попрошу отца научить. Ну ладно, Андерса!!! И почему это взрослые глупее маленьких детей!
- Потому что они научились уже скрывать свой ум! Хочешь поехать со мной в Барселону к Фернанде?
- А Пако будет?
- Детка, тебе неприлично звать взрослого мужчину детским именем! Франсиско очень занят, но наверное приедет на денек.
- Вот и славно! Я люблю, когда он приезжает. Но как медленно идет время - осталось ждать целых одиннадцать лет!
- Одиннадцать лет? До чего?!
- До нашей свадьбы.
- Анна, ты невыносима! Откуда ты это узнала?
- Ты же сама говорила это Андерсу неделю назад. Знаю, знаю! Я не буду больше лезть в твои сны! Но я рада, что выйду замуж за Пако, из обыкновенных он самый лучший. Можно, я пойду погулять?
- Только никаких выкрутасов со временем и пространством. Скверик у Адмиралтейства - и не дальше! И умерь свое любопытство, никаких экспериментов с погодой, электричеством, транспортом и всем остальным, что еще может прийти тебе в голову. Не то заколдую!
- Что я, маленькая, что ли? Не волнуйся, грозу в январе я больше вызывать не буду. Потому что сейчас август! И мерзнуть в снегу совсем не хочется.
- Дорогу переходи только на зеленый свет. Не забывай, что тебе всего пять лет. Горе ты мое!
- Неправда! Я твое счастье, ты сама сказала.
- Кому?
- Да всем! Разве нет? Ну, и Андерсу тоже, конечно...