Меня пугали, что там дурной запах каналов. Мне рассказывали о ней сказки. Я видела фильмы и мечтала оказаться там. Я думала, что эти мечты останутся бесплодными, в категории тех вещей, о которых приятно грезить, даже зная, что они никогда не явятся пред очи… Что-то вроде желания вернуться в детство или выйти за муж за нефтяного магната.
Оказалось, что сойти с катерка, рассекшего Гранд-канал напополам, точно жизнь мою отныне, вдохнуть соленый воздух лагуны и ступить на плавящиеся от июльского пекла булыжники пьяцца Сан-Марко куда более приятно, чем нежиться в объятиях миллиардера.
Первое слово, услышанное мной и перекатываемое на языке и в мыслях множество раз, будто первое слово младенца, повторяющего его на все лады, было «лагуна». Ла Гу-у-у-нна… Как приятно произносить его, ощущая каждой клеткой кожи то, в чем пребываешь: тебя качает в колыбели лагуны, а освежающий ветерок не дает телу погибнуть от жары. Здесь все такое незнакомое, как само это слово, и я иду по камушкам мостовой к площади святого Марка, с каждым шагом приобщаясь к сказке, становясь на несколько часов жительницей лагуны – жительницей другой планеты.
Эта планета состоит из мостов. Они и столь же многочисленные площади с фонтанчиками питьевой воды - единственная часть суши, по которой передвигаются люди. Дома растут из воды. Низкие, старые, видавшие ночные похождения Джакомо Казановы, они кажутся нескончаемыми, отражаясь в водах каналов.
Я сижу на периллах моста Куртизанок и схожу с ума от реальности пейзажа, в котором почему-то, непонятно как, каким образом нарисовалась я! Тысячу раз я видела это место на картинках в журналах, и вот, чувствую тепло нагретого под солнцем камня перилл, вижу проплывающую подо мной гондолу, шапочку гондольера почти у самых моих ног, слышу всплеск воды под его веслом, голоса туристов, запах моря – вовсе не дурной, а напротив, соленый, пьянящий, тот, что вдыхали на этом мосту куртизанки, млея от поцелуев кавалеров.
Чем дальше вглубь города, тем улицы уже - вряд ли два человека разойдутся. В церкви Санта Мария делла Салюте прохлада леденит кончики пальцев и дрожью пробирается под парэо, которым я накрываю плечи, дабы соблюсти местные обычаи. А может, все же это священный трепет внутри меня?..
В зале, где на протяжении тысячи ста лет выбирались дожи, правители Венеции, стоит огромное потертое кресло, обитое красным бархатом, сохранившееся с тех времен. Те времена… Нигде и никогда я не вкладывала столь глубокий смысл в эту фразу. Нигде так глубоко в сознание не проникал дух ТЕХ времен, как в Венеции – здесь все: стены домов, завитушки на перилах мостов, трава, пробивающаяся из-под асфальта на набережной – из ТОГО времени. Я слышала голоса людей, присутствующих в зале дожей страшно огромное количество лет назад. Я была одной из них, по милости Бога удостоившихся счастья созерцать выборы нового правителя. Я видела его самого – обветренное лицо, уверенный взгляд, низкие брови, прямой, не «варварский» нос, седина у висков, жилистые руки крепко сжимающие поручни кресла, красная мантия струится на сырой каменный пол, выложенный разноцветной плиткой… Эхо голосов уносится под сводчатый потолок и застывает там густым облаком, сквозь которое вонзаются в пространство залы солнечные лучи.
Здесь все не так, по-другому, но это и немудрено – здесь другая планета. На выходе из церкви рука поднимается для привычного жеста – перекреститься, но не могу вспомнить, как складывать пальцы, по-нашему уже не получается.
Дома с номерами 1456, 1637 стоят бок о бок. Двадцатая по ходу площадь похожа на пятую и тридцать шестую, кажется, что кружу на месте, но нет, то был собор Санти Джованни э Паоло, а это уже церковь Санта Мария Формоза.
Мрачный, серый дом в проулке, откуда вдаль, в темноту и сырость тени уводит невероятно узкая улочка, называется сиротским приютом. От небольшого окошка, выходящего на эту улицу, от карниза до земли тянется каменная горка. Когда-то ее не было, и знатные вельможи оставляли под этим окном своих незаконнорожденных детей в корзинах, снабженных кошельком с деньгами и запиской. Горка была сотворена по приказу мудрого дожа во избежание беспредела во нравах… Интересно, стало ли от этого меньше незаконнорожденных детей?
А вот и знаменитая пьяцца Сан-Марко и собор такой красоты, что захватывает дух при виде крылатого льва над главным входом, над бронзовыми дверями, привезенными – подумать только! – из Византии в одиннадцатом веке. Лев, образ евангелиста Марка, - символа богатства, а, по сути, символа города. Я бы наделила его всеми существующими символами того, с чем в нашем скудном понятии связано счастье.
Море туристов, жаждущих проникнуть внутрь, не мешает наслаждаться… нет, красотой – слишком бледное слово для описания чуда. За один евро дают возможность приобщиться к сокровищу и тайне Мира – Золотому алтарю, Пала Доро, где за блеском золота и режущим глаза разнообразием всех видов драгоценных камней, которые существуют в природе, едва различимы фигурки святых.
Я сажусь на прохладный каменный приступок и смотрю поверх голов туристов и Золотого алтаря, туда, где вечность ощутима на вид и вкус… Гул голосов внезапно уходит все дальше и, наконец, вовсе исчезает, я остаюсь одна в огромном соборе. На меня с высоты балюстрады пристально смотрят каменные ангелы – стражи вечности, склонив головы, сложа за спиной тяжелые крылья. Сердце замирает на миг и с утроенной силой бьется в груди, отстукивая ритм времени, которое рядом, в головокружительной близости, дышит в лицо, просачивается сквозь мрамор плит и трещины фресок… Свет пронизывает стены, падая солнечным лучом на каменные колонны, стремящиеся к куполу, и на него, точно на тонкую натянутую нить, насаживаются блики цветных витражей – где-то высоко и давно…
Площадь Сан-Марко поглощает в себя без остатка, вырывая из прохлады и тишины собора, заставляя безумно хохотать от вихря пестрых масок, вспышек фотоаппаратов, крыльев голубей, во множестве своем пугающе спокойных и сытых. За один евро, ровно за ту сумму, сколько стоит взглянуть на седьмое чудо света, кормят голубей зернами. Голуби повсюду – под ногами, на плечах, на бортиках под крышами зданий Старой и Новой Прокурации, на низких ступенях которых сидят не подозревающие о неминуемой «беде» туристы.
К сожалению, слишком жарко для праздного провождения времени в кафе на площади, к счастью, слишком много времени до неизбежного отплытия из Венеции. Узкая улочка увлекает меня от пьяцца Сан-Марко, куда я непременно вернусь, вглубь города. Заныриваю в крошечные магазинчики, торгующие знаменитым венецианским стеклом, сувенирами, украшениями. Хочу найти потерянный в Москве кулон, который подарил отец. Но моя наивность становится очевидной при первом беглом взгляде на россыпь пестрых, округлых кулонов с золотой крошкой внутри – нет и не может быть двух одинаковых изделий! С легкой досадой обхожу десяток магазинчиков, пытаясь отыскать хотя бы нечто отдаленно напоминающее пропажу, но, увы, напрасно.
В последнем магазине, площадью пять-шесть квадратных метров, меня встречает хозяин, мужчина лет пятидесяти, высокий, крепкий итальянец. Расплывается в радушной улыбке, но меня этим не смутить, я привыкла: к хорошему ведь быстро привыкаешь.
С моим оставляющем желать лучшего знанием английского я умудряюсь флиртовать с хозяином, когда тот помогает примерить выбранный кулон, застегивая его на моей шее… Ни к чему не обязывающие галантные любезности, улыбка, взгляд, задерживающийся на мне чуть дольше приличного, сдержанные комплементы, абсолютно не соответствующие горящим в глазах огоньках… . Приятный на ощупь гладкий кругляшок темного стекла с яркими разводами и золотом внутри теплеет в руках. Наконец-то я нашла то, что нужно! А я и не знала, что ищу куда больше, чем просто украшение: в душе поселилось веселье, и усталость прошла тут же, как только я переступила порог магазинчика и очутилась на улице. «Прелестная сеньорита! Комплементэ! Эта длинная тонкая шейка должна украшать самые изысканные брильянты!» Ох, не он ли в прошлой жизни носил имя Джакомо?..
Голод дал о себе знать болезненно воспринятым резким запахом пряностей и жареной рыбы из окон ресторанчика, где обычно столуются русские туристы. Официанты тут выучили русский язык. Какие они все-таки молодцы! Я с удовольствием заплатила бы за еду вдвое больше, только чтобы сейчас не пришлось напрягаться, вспоминая английские фразы с примесью недавно познанного итальянского. Но ко мне почему-то обращаются не иначе, как на языке Данте, принимая за свою. И это не смотря на выгоревшие на солнце, без того пшеничного цвета волосы… С чего бы это? – думаю я, и мне становится страшно от неожиданного «открытия»: а вдруг в прошлой жизни я родилась здесь, в Венеции, знала с рождения песни гондольеров, и кожа моя пропиталась солью и ветром лагуны? Кто знает…
И вот, снова пьяцца Сан-Марко, которая, как сердце Мира, манит и притягивает к себе, не оставляя даже малой надежды избежать ее магического проникновения в тебя. Выбираю уютный столик в тени, в известном на весь Свет своим самым дорогим в Европе (после Москвы, разумеется) кофе – кафе «Флориан». Рядом играет оркестр. Лист, Вивальди, Чайковский… Не смотря на изнуряющую жару, все музыканты в черных фраках и изумительно белых, наглухо застегнутых рубашках. Скрипач подмигивает мне, я аплодирую. Поклон в мою сторону, «Сеньорита белиссима»… Заиграли «Подмосковные вечера» - визитная карточка, видимо... Нет, все-таки зря я надеялась – они чуют во мне русскую, ничего не поделаешь!
Крошечная чашечка вкуснейшего кофе опустела, оставив ровный коричневый ободок у краев. Солнце, сжалившись над туристами, с явным сожалением решило лишить себя радости созерцать этот восхитительный город и потихоньку поползло к горизонту. Гондольеры, на протяжении всего дня без устали катающие по каналам любителей экзотики, заскучали. Самое время отправиться по Венеции – по той же самой Венеции – в параллельном измерении, по воде.
Гондола слегка качнулась, когда сильная рука человека в полосатой майке поддержала меня, помогая усесться на носу лодки. Самое укромное местечко, где можно расположиться в одиночку, наблюдая, как рассекается спокойная вода канала, и за поворотом появляется новый мостик, за ним еще один, еще… Потрогать рукой воду, прикоснуться к чуду еще раз – Господи, как хорошо! Счастье – вот оно, просто опусти руку, почувствуй, как пальцы окунаются в ласкающую влагу, как бежит по ним едва заметная волна, как весло отталкивается от дна, заставляя гондолу двигаться вперед, мимо стен домов, башен и площадей, как сотни лет назад.
Время словно не властно над Венецией. Оно здесь отдыхает, замерев на дне Гранд-канала. Ничего не изменилось с тех пор, как сюда вернулся Марко Поло после четверть векового путешествия. Он мог бы вернулся несколько веков спустя, город ждал бы его, ничуть не поменяв свой облик. Это место, куда надо возвращаться – оно не разочарует тебя переменами. Измениться может что угодно, ты сам, но Венеция снова и снова будет ждать тебя, как влюбленная девушка ждала сердцееда-красавца Казанову, надеясь навсегда завоевать его любовь. Но в отличие от него, ты влюбляешься в Венецию навсегда и хранишь ей верность до конца жизни, мечтая вернуться, вдохнуть воздух каналов и площадей, услышать всплеск воды под веслом, шум крыльев голубей, бой часов на башне Сан-Марко, звуки уличного оркестра… Ты вернешься туда, зная, что эта любовь взаимна. А разве есть что-то в этом мире более значимое?..
Бросаю монетку в канал Джудекка, покидая рай. Пять часов, проведенных в мечте, стоят многих лет жизни. Жадно впитываю глазами последние виды Венеции, открывающиеся с катера, покинувшего причал Санта-Лючия: дворец дожей, словно перевернутый вверх днищем огромный корабль, тонущий в водах лагуны, слегка покосившаяся башенка, оставшаяся для меня безымянной, отель «Метрополь», в котором жил Чайковский – и кого здесь только не встретишь!..
Вскоре Венеция осталась далеко, как нереальный, сказочный город, качающийся в золоте заката на воде, готовый вот-вот исчезнуть.
Бродский любил зимнюю Венецию, «засахаренную мечту», «Гретту Гарбо в неглиже». Феллини прельщали венецианские карнавалы. Кто-то приезжает за знаменитым муранским стеклом, кто-то – проплыть по каналам на гондолах и купить маски… Я вернусь в Венецию, чтобы продолжать жить. Жить, зная, что есть на свете любовь – любовь человека и города, верная и взаимная, как любовь Казановы к своим воспоминаниям…
Июнь 2004 г.