Вчера позвонила Танька из Боснии и мрачно сообщила, что завалила экзамен по социологии. Когда объяснила, почему, я подумала, что у них там, в Боснии, какая-то странная социология. Танька срезалась на следующем вопросе теста: Кто получает от секса большее удовольствие?
а) геи
б) лесбиянки
в) гетеросексуалы
Решительно отметив галочкой "б)", она заронила страшное подозрение в мозг преподавателя и обрекла себя на пересдачу. Возможно, на ее выбор дурно повлияла наша дружная "семейка", образовавшаяся на курсе в первый же год обучения. Танька, тогда еще только собиравшаяся замуж за американца, работающего в Боснии, следила за нашими весенними "брачными" играми и весело улыбалась. Боком вышло ей это наблюдение. Неужели мы были так милы, что ей показалось, будто именно лесбиянки испытывают от секса большее удовольствие? Я уже не говорю о странности самого вопроса. Может быть, американец подкачал в постели, может, сама Танька решила, что не собирается отказываться от красивой жизни в угоду своим желаниям. А может, мы и вправду были милы, хотя, если честно, из четверых "стриженых" никто ни с кем как раз и не спал. Тогда, во всяком случае. Просто брачные игры. Я, например, в то время была полностью поглощена новым увлечением, грозившим превратиться в долгую семейную жизнь.
Я нашла свою соньку в чахлой конторе упертой взглядом в дрянной 14-дюймовый монитор. Ее бедные глазки, и так отгороженные от мира стеклами очков, слезились от напряжения. Тогда же я пообещала себе, что если мы будем вместе, я вытащу ее из этой дыры. На самом деле ее не зовут Соней или там Сонечкой. Просто моя девочка любит поспать. Вернее, она любит нормально высыпаться. Я ей мешаю. Сначала я мучаю ее "исполнением супружеских обязанностей", за что она меня, понятное дело, ругать не может, потом своей бессонницей с резкими финтами с боку на бок, а уже затем ванной комнатой с ненавистным ей и любимым мною звуком воды, шумом чайника для ночного кофе, скрипом модема и предутренней побудкой, когда, уставшая от чужих и собственных излияний, я наконец-то падаю в постель. На ее месте я бы меня ненавидела. Как ни странно, она меня любит.
Я называю ее сонькой, потому что она любит поспать, хотя с таким же успехом могла бы называть ее курькой или мяськой, потому что курить и есть мясо она любит ничуть не меньше.
Я сдержала слово и приложила максимум усилий, чтобы она не сидела в чахлой конторе с дрянным монитором и нищенской зарплатой. Теперешние двадцать и еще один дюйм ее вполне устраивают. Да и контора, скажем прямо, и не контора вовсе, а вполне приличный холдинг. Но это не главное.
В ту весну гормоны творили что-то невообразимое. И не только со мной. "Семейка" бесновалась, цепляя девушек, где придется, и ничуть не огорчаясь, если вдруг кто-то кого-то бросал.
Я часто подолгу ночью смотрю на нее спящую. Во сне она еще красивее. Бесконечная беспечность. Беспечная бесконечность. Нет ничего прекраснее выражения лица спящей девушки, утомленной жаркими ласками и продолжительными спазмами сердца. Я хочу верить, что во сне она заново переживает то, от чего так быстро и крепко уснула. Раньше она спала совсем не так. Это был хрупкий и тревожный сон, нарушить который могла даже мягкая поступь кошки. Тогда она еще не верила, что я люблю ее, и боялась, что, проснувшись, не почувствует меня рядом. Мне понадобилось два года, чтобы убедить ее в своей искренности.
Я зачастила в ее контору через неделю после своего первого визита. В эту неделю я решительно переменилась - вдруг поняла, что холостяцкая жизнь и одноночные девочки-беглянки меня больше не устраивают. Свобода пошла на алтарь любви решительно и без принуждения. Хотя на самом деле я просто влюбилась, просто захотела выпить своим взглядом зелень ее глаз, просто поняла, что именно эта девочка "составит мое счастие".
Ее контора зашуршала: какая-то белобрысая дура таскает нашей программистке цветочки и водит по ресторанам. Приговор был окончательным: ПОДРУГА, НАВЕРНОЕ. Про подругу, уважаемые, см. Цветаева М. "Избранное". Спасибо за внимание.
Я обрушилась на соньку бесконечными визитами, цветами и объяснениями. Она не морщила личико в презрительной гримасе, но и не позволяла ничего больше вышеперечисленного. Осада была длительной, но крепость все же пала под яростным натиском иноземных завоевателей в исторический день 1 апреля. Артиллерия не подкачала, кавалеристы были не с похмелья, авиация в норме, танки плавали и стреляли, пехота гремела орденами. Вино искрилось, свечи плыли, кошка спала.
Она не верила мне, когда я, сжав ее ладошку в своих и стоя на одной коленке, говорила, что бесконечно люблю ее улыбку, глаза и руки. Она не верила мне, когда я, целуя ее в ушко, шептала, что она самый дорогой мне на свете человечек. Она не хотела мне верить, когда я, принеся ее на постель и, целуя бесконечно долго и нежно, заставила ее тело изогнуться молнией в момент высшего наслаждения. Чтобы она поверила в мою любовь, мне пришлось кормить ее мясом как на убой, покупать сигареты блоками и ходить на цыпочках до часу дня по выходным.
Танька иногда названивает и рассказывает о своих вечных завалах на экзаменах и нудном по-русски-не-говорящем муже. Я успокаиваю ее, как могу. Мы давно доучились, но "семейкой" часто собираемся где-нибудь попить пивка. Некоторые остепенились, кто-то все скачет по койкам, одна вечно страдает. Я, усадив соньку на коленку, внимательно разглядываю свежий след на ее шейке. В сотый раз за него извиняюсь - она любит открытые воротники. Как это обычно бывает на наших "семейных" собраниях, я произношу тост за свою любимую. Девчонки радостно гикают и кричат "горько".