Жил в одном городе врач со знаменитой фамилией – Фишер. Зубоскалили обыватели: профессионально заговаривает зубы: удаляет, лечит, ставит пломбы, протезы и прочее.
Народ к нему валил валом. Однако приём страждущих исцеления ограничивался сокращённым рабочим днём и, безусловно, скромной по госрасценкам оплатой.
Зубная боль, знаете наверняка, выбивает из ума зачастую в самый непредвиденный момент, свирепея за полночь, под утро и особо злостно – по выходным дням, когда даже дикое страшилище – бормашинка – и та отдыхает. Но только не у нашего героя на дому. Там она трудится безостановочно. Куда, скажем, бедолаге податься, если вдруг приспичило, а больничная дверь на замке? Естественно, к зубодёру-стоматологу, местному гению зубоврачевания, широко известному в округе по домашнему адресу, где он пользовал не каждого, а лишь того, кто хорошо «положит на лапу». На то он и эскуЛАП!
Частной практикой Яков Аронович занимался без лицензии, втихаря. Да шила в мешке не утаишь, как и бормашинку.
Длилось бы это, в общем-то, нужное и благородное дело, завещанное Гиппократом, и дальше, если бы не навязло кое у кого в зубах от нашей менталитетной зависти, когда при наличии у Фишера государственной квартиры, он обзавёлся привлекательной архитектуры особняком.
На его несчастье объявился энергичный налоговик, ещё не съевший свои молодые зубы и точивший зуб на всякого из уклонистов от казны, да начитавшийся разных премудростей типа: «От трудов праведных не наживёшь палат каменных».
Поковырявшись в носу и зубах, он нанёс неожиданный визит процветающему «зубастику» в момент, когда бдительность мастера притупилась во время врачевания очередного нелегала. Нагрянул бравый молодчик, как снег на голову в июле, и по всей форме зафиксировал скрупулёзно составленным актом факт частнопредпринимательской деятельности.
Пребывая в состоянии аффекта, Яков Аронович, при полной обескураженности небывалым нашествием, опрометчиво подписал «телегу» на самого себя. А по уходу незваного гостя на него снизошло запоздалое разочарование в собственном, в совершенно излишнем автографе. И он крепко загрустил от предстоящего неизбежного получения извещеньица о налоге в кругленькую сумму и ожидания сопутствующих в таких случаях скандальных неприятностей. От нервной дрожи зуб на зуб не попадал. Как вывернуться?
Полгорода почтенных граждан сверкают при встречах то напылёнными, то золотыми зубариками фишеровского рукоприкладства, но к кому бы из власть предержащих ни ткнулся он за протекцией, все, как будто сговорившись, перестали его узнавать. Воротят носы в сторону.
И Фишер решился на отчаянный шаг, заявившись к главному фискалу города с заявлением, что «ничего не было». Он-де подписал бумагу шутки ради и вовсе не своей фамилией для новогоднего розыгрыша.
Чиновник принял посетителя со всей ответственностью. Вежливо и учтиво выслушав шутника, не перебивая, резонно возразил:
- Как это не своей? Тут всё ясно написано, а что написано пером – не вырубишь топором. Факты – упрямая вещь, к тому же документально засвидетельствованные.
- Какой факт? Какая подпись? Да вы, милейший, просто не обладаете чувством юмора! - пылая театральным гневом, прогромыхал Яков Аронович. Возмущённо потребовал предъявить ему «тот самый» акт.
- Пожалуйста! - невозмутимо помахал извлечённым из ящика письменного стола листочком блюститель финансовой законности.
- Давненько не брал я в руки пенсне, забыл про окулистов, - запричитал незряче Фишер. - Вот зреньице-то и подсело. Извольте поближе, - и вдруг, изловчившись, выдернул из рук чиновника проклятую бумаженцию.
Алчно блеснули, не знавшие кариеса, перламутровые зубы врача и злополучная улика, разжёванная с небывалой быстротой, исчезла в его утробе.
- Приятного аппетита! Кушайте на здоровье! - нимало не смутившись, сопроводил случившееся налоговик и пояснил: - Недавно приобрели редкостный японский аппарат, печатающий копии, не отличающиеся от оригиналов. А зрение у вас действительно «не того». Первичный-то экземпляр находится в материалах заведённого на вас судебного делопроизводства.
...О необычайном происшествии горожан информировала местная пресса, а Фишер вскоре исчез от стыда, как пишут в милицейских сводках, в неизвестном направлении.