«Мы тех уважаем, кто в доблести ярок…»
(А. Поздняков, «Слово о малой родине»)
Макушка лета изнуряла жарой. И вдруг с утра по саду затоптался ветерок, завертелся вихрем. Небосвод исчернился тучами, и загромыхал огненной колесницей Илья-пророк.
Едва Марусовы заскочили в домик, по его рубероидной кровле ударило градом. Затем стрелы крупного дождя прошили иглоукалыванием чёрствую от засухи почву и, наконец, разразился ливень.
Показав норов, стихия умчалась. Ликующие супруги устремились на веранду насладиться озонной свежестью.
Через невидимое решето ещё сочился жиденький душ, тускло светил масляный блин поостывшего солнца.
«Слепой ситничек-то моросит. Шибко худая примета: праведник утонет, грешник спасётся», - прошамкала, невесть откуда взявшаяся на меже, старуха.
Глебу подумалось: «Колокол с языком да молчит, пока его не тронут. Кто длинноносую трогал? Шла бы своим путём. А то не успели порадоваться умыто-помолодевшему и ничуть не пострадавшему от ледяной купели саду – всю эйфорию слизнуло не коровьим – змеиным языком».
- Ах, лето красное, любил бы я тебя, когда б ни зной, ни град да грязь и мухи! - нарочито коктейлем классики с отсебятиной оперным речитативом пропел со смежного участка «друг по садовой каторге» Иван Петрович Сухнев.
Ткнув указательным пальцем в направлении изящно раскинувшейся коромыслом прелестницы радуги-дуги, скаламбурил:
- От радуги и настроение радужное. - Перейдя на сленг своих подопечных в профтехучилище, толкнул идею: - По фигу опившиеся фазенды! Сухой ногой некуда ступить. Поехали, красивые, купаться. Вода – как щёлок мягкая.
Марусов изобразил испуг:
- Опасно для жизни! Вы же – праведник. Слыхали предсказание вон той ведьмы с котомкой?
- Не путай, юрист, словесное фольклорное богатство с мистикой. Лучше позволь восхититься фигурой и новым купальничком твоей Верочки.
- Ой, подсмотрели уже, - смутившись, прыснула смешком молодая женщина.
- Пришёл, увидел и вдохновился на экспромт:
Отелло вмиг здесь задушил бы Дездемону.
Железный повод есть для этого в саду:
Так девы гнутся возле грядок – панталоны
У всех эротоманов на виду.
Прохохотались и Сухнев продолжил соблазнять:
- Поныряем с плотика, порыбачим с лодочки у дядьки моего. До деревеньки рукой подать. Раскочегаривай скорее свой «уазик».
- Нет. Покорнейше благодарю. Ныне водоёмы загажены, ихтиофауна мрёт. Хоть не об этом, но прозорливо заметил Гераклит: «В одну реку нельзя войти дважды». - К тому же драндулет мой стучит, к доктору просится.
- На твоего Гераклита отвечу моим Горацием: «Утиле дульци мисцерэ» – соединим приятное с полезным. Дядя Вася – автомеханик от Бога. Водичка там, в протоке, серебряная. Плотвичка в ней сладенькая. Балаболочки жёлтенькие, лилии беленькие – лакмусовой бумажкой проверяй, эколога зови – первозданная девственность!»
Помолчал озабоченно и выдал главное:
- В юридической помощи нуждаюсь, дорогой Плевако. Дядечку дёгтем измазали. Пособи очиститься.
Посерьёзнел и Марусов:
- Может, заведующего нашего кликнуть: опыт, связи?
- Фельдман – Король, боится мата. А тут дело с мата, в прямом смысле, началось, и дядюшка в эмоциональном порыве мерзавца оплеушил.
Постучал собеседника в грудь, вернулся к шахматной терминологии:
Он – Король, ты – Ферзь. Не льщу. Поэзия в тебе, не крючкотворство. Педагогическим нутром чую. Родич о защитнике слышать не хочет. Инкогнито будешь. За приятеля выдам. Жёнушек для маскировки прихватим. В обиходном общении с дядькой душу его прочувствуешь, не расплескав, до суда суть её донесёшь, и дело выиграешь.
Сказано – сделано, и уже старенький вездеходик дребезжит среди калин, рябин, черёмух и шиповника, прочих луговых зарослей, пробираясь к цели полутропой-полудорогой, сызмальства памятной неумолкающему «гиду».
- Двоюродный братец мой – полковник. Мотается с семьёй по гарнизонам. Сынуля его – тёзка дядюшке и внук, невольный путешественник, где только ни побывал к 16 годам. Навскидку: Москва, Ленинград, Киев, Львов, Рига. Даже за границей: Берлин, Будапешт. На лето сюда пожаловал из Душанбе, после девятого класса. Ещё «первышём» озадачил я его: вникай в быт, чужую речь, веди записи, сгодятся – писателем станешь! Загорелся он высокой мечтой. Пацаны здесь за ним табуном бродят. Свой – деревенский, походя, шлёпает по-импортному: от гутен морген до салям алейкум.
Видел раз, рты разинули, сидя на завалинке. Василёк просвещает. О музее чертей со всего света в Каунасе, про озеро Балатон в Венгрии, длиной до 80 км.
Однажды отца-лётчика упомянул. Услыхал местный выпивоха. Ваську матом обложил. Брякнул, дескать, батька твой не лётчик, а – налётчик, Афганистан бомбил.
Не заметил рядом Василия Михайловича. Тот и въехал ему с размаху по соплям, сопроводив реакцию трёхэтажной резолюцией. Кровища!
Брехун кляузу накатал: хулиганка, до 5 лет.
Дядька не за себя переживает – как бы сыну судимостью не навредить.
…Показалась околица села, и в ораторе пробудился краевед:
- Малая родина моя! Прадеды говаривали: «Три кола вбито, соломой накрыто – хоть не богата, да хата».
Сегодня – пятистенники под шифером, вон шестистенник из двух половин, совхозная контора из бетонных плит. На солнечном пригорочке – дядичкины хоромы. К ним и подворачивай.
На каменном белёном фундаменте, с весёленькой зелёной опалубкой, ажурной резьбой наличников над оконными проёмами высоко стоящий дом выглядел весьма внушительно. На фронтоне его алели две, неравные размером, звёздочки.
- Василкины проделки. Меньшая символизирует финскую дедову кампанию, крупнее – Великую Отечественную.
Как туда сумел взгромоздиться альпинист-рисовальщик с кисточкой и красками – ума не приложу. Дед конфузится, умоляет убрать выпендрёж. Кот Васька слушает да ершится – ни за что!
В рубашке поверх плисовых шаровар и тапках на босу ногу к прибывшим воздушно-легко, вопреки солидному возрасту, подлетел этакий старичок-боровичок, улыбаясь в будёновские усищи.
Распахнул дверцу машины, обласкал приветствием женщин. По-медвежьи облапил племянника и так давнул кисть Марусова, что тот без напряжения фантазии представил физиономию потерпевшего после происшествия.
- Не изувечь дружка, - вступился Петрович, - нам ещё в речушке надо живьём окунуться, пыль городскую смыть.
- Почто в студёной-то воде, Ваньша? У меня банька истоплена. Напаритесь до новых веников. Святое дело: кому баба да кабак, мне – баня да табак.
Странный всадник внезапно выехал из ближайшего переулка. Без седла, держась за гриву понуро бредущей лошадёнки, на ней горделиво, с царственной осанкой, в «шлеме и латах» из больших листьев лопуха, помахивая ивовым «копьём», восседал русоволосый крепыш.
Со свистом и гиканьем его сопровождала ватага разнокалиберной ребятни.
- Васюха, ах ты варнак, где сымал Каурку? - всполошился, не воспринимая юмора, Сухнев-старший.
Наездник, соскользнув наземь, бойко отрапортовал: «Господин Сервантес! Докладывает идальго Дон Кихот Ламанчский. Пферд (по-немецки), хос (по-английски), кляча (по-русски), испанский Росинант задержан на безымянном поле пшеницы после сражения с ветряными мельницами.
Совершив кувырок назад, он встал на руки, в стойке прошёлся по траве и прыжком восстановил вертикальное положение прямо перед капотом машины Глеба.
- Здравствуйте! Это ваш «УАЗ-469-ый?» Вот бы прокатиться.
- А водительские права у тебя есть? На нём акробатические трюки запрещены, - включился в игру Марусов, понявший кто такой стоит перед ним.
- Курсы при авиачасти окончил. Мотоциклетные – дали, шофёрские попозже. Отец разрешал броневичком рулить. Хотите на спор, подгоню задним ходом, плюс-минус 20 см, до ворот?
Сев для страховки рядом, Глеб приятно убедился в умении парня.
Из автомобиля вышли друзьями, но Василий как-то изменился в лице, увидев подбегавшего к ним плюгавенького мужичка в неряшливой одежде, закричавшего издали:
- Ну, Сухнев, твой выкормыш весь в тебя издался, стырил совхозного мерина при водопое.
- Что вы такое говорите? - пунцовые щёки выдавали сильное волнение мальчишки. - Вы уснули на берегу, бутылка с самогоном рядом. Горсть кузнечиков с пацанами за ворот вам насыпали – разбудить не могли. Коняга ушла в потраву. Мы её на конный двор повели.
- Не ври, сопляк! Конокрад – ты. В понедельник участковый вам с дедом обоим задаст. Это он тебя подучил. Я вам покажу кто такой Крапива!
Обуздав коня, разгневанный обличитель, матюгаясь, увёл животное.
- Метко же его окрестили прозвищем, - нарушил возникшую неловкость Марусов. - От одного вида крапивница по всему телу пошла – страшило!
- Прозвище у него – Рябой. Будто в морду бекасинником стрельнули… Крапива – это фамилия, говорящая! - сплюнул Иван Петрович.
- Ваня, зачем ты так? - остановил его Василий Михайлович.
- По совести скажу, сердитость на него у меня прошла. Он и в самом деле всю жизнь крапивой нахлёстанный. В тюрьмах сиживал, почитай, зазря. На облигации не подписался – срок. Бригадира вздул, чтобы к дояркам не лез – второй. Понедельник тоже может боком ему выйти. Участковый мне навеливал – пиши на него заяву в КГБ, он не только сына твоего, всю армию антисоветчиной оклеветал. Отказался доносчиком стать. Милиционер обиделся. Сам, говорит, эти материалы сдам, кому следует. Твоё дело: шило на мыло, ему же по его бумажке накостыляют, мало не покажется… Идёмте-ка в избу, моя Михеевна заждалась.
Первым ступил во двор Глеб и отпрянул: с лаем выскочила из конуры огромная псина, на которую прикрикнул хозяин: «Найда, на место!» И пояснил: - Смиренная она. Осерчала с горя материнского, щенят рано, видать, раздарил, не ест, не пьёт которые сутки. Вася ей будку новую смастерил, утеплил кошмой, конскую подкову на пороге прибил, на собачье счастье.
Михеевна, накрывая на стол, успевала нахваливать внука: «В деревне не живал, любую крестьянскую работу, по хозяйству знает, нам шибко большой помогальщик. По крови, что ли, перенял, от тятеньки родимого. Тот с пелёнок и этот эдак же – любимые игрушки молоток да гвозди, пилка да топорик, грабельки. И озорник такой же – не приведи Господь. Шумлив, шаловлив, животинок приголубливает: телёночка, барашка, козочку.
Иван Петрович между тем раздавал свои гостинцы: главе – бейсболку, «полуглаве» - кастрюлю, племяшу – мяч футбольный и…
- «МИ-10», - сразу определил марку макета вертолёта Василий-младший, - конструктор Константин Леонтьевич Миль. Такие аппараты вначале называли геликоптерами. В переводе с греческого: спираль, винт, крыло.
- Ты не лишку ли иностранными словечками щеголяешь? - упрекнул племянника Петрович. - По заграницам шастал, от Зауралья отстал и к другим не пристал. Или всё-таки мозг зудит по родным местам?
- Дядь Вань, последнее вернее всего. С названием местности вот только закавыка. Географичка даже там, в Таджикистане, с Уралом путает. Обычно всем рекомендуюсь: сибиряк я! Сразу… О, Сибирь, Сибирь!
Школа у меня с английским уклоном. Чему учат? Вот послушайте:
If the heavenly host should beg me:
“Come to live in heaven above!”
I shall say: “Don’t give me heaven
But the Russia that I love”.*
Окончив, лукаво усмехнулся:
- Поняли о чём? Кто автор?
- По музыке стиха нечто о близком. Я же не английский, немецкий учил, - капитулировал приставала-Петрович и посмотрел на Марусову.
- Вера Николаевна, сделайте… по-немецки – юберзетцунг. Вы же английский ведёте. Как там по-вашенски перевод?
- Построчный не то, что в оригинале. Скажу только – Сергей Есенин. Вася, а ну-ка по-русски.
- Пожалуйста:
Если крикнет рать святая:
«Кинь ты Русь, живи в раю!»
Я скажу: «Не надо рая!
Дайте родину мою».
- Нашенский: нашенский парняга! Патриот земли русской! Ратоборец! - пафосно восклицал, аплодируя, Иван Петрович. Все его шумно поддерживали.
Триумфатор, манерно поклонившись, убежал, будто за кулисы актёр.
Бренчали рукомойником, рассаживались за стол эмоционально взвинченные.
Глянув в распахнутое окно, женщины заохали, запричитали в голос:
- Она же его загрызёт!
Увиденная картина заставила похолодеть и остальных: Василёк-вундеркинд сидел на корточках перед сурово встретившей гостей собакой и чем-то кормил её прямо с рук.
- Моими пирожками с мясом потчует, - разгадала хозяйка дома, - голодовала несколько дён, оставшись без первенцев. Выла, глаза такие печальные. Лико чё, диво дивное, Васятке поддалась. Учуяла его сердечко доброе».
Когда уже все благодушествовали за обильной трапезой, новоявленный кинолог со знанием дела заявил:
- Ветеринара надо собачке срочно. Мастит у неё, титечки воспалены, иначе погибнет. Пограничники мне рассказывали.
Вскоре с улицы засвистели по-разбойничьи, и внук засуетился:
- Плавать пора. Дехканят в арыках учил, а здесь раздолье. Покажу пацанам стиль баттерфляй. В переводе с английского – бабочка. Кролем ништяк уже овладели.
- Бабуля, дай шанежек, уж очень они им по вкусу пришлись.
Дед предостерёг:
- Помешкал бы. Гроза собирается. Лонись пастуха вместе с лошадью насмерть молнией ухайдакало.
- Мы в твоём балаганчике укроемся. Не заметил, деда, я там на конёк крыши по всем правилам громоотвод соорудил? Заземлитель – что надо.
- И тут, кулибин, поспел. Всё одно – будь поосторожней.
…Грибочки, солёненькие и маринованные. Пирожки из ржаной мучки да со свежими синявочками. Окрошка, с мелконарубленным мяском, огурчиком, редисочкой, укропчиком, деревенской сметанкой с фирменным, Михеевны, кваском. Прочие домашние деликатесы умелицы. Язык проглотишь.
Чем только не побаловали радушные хозяева городских гостей, пригубивших и кое-что покрепче.
От спиртного Глеб отказался, отклонив предложение заночевать.
Вдруг створки распахнутого окна рвануло ветром, в небесах загрохотало, и старый Сухнев затревожился:
- Уж больно громовержец долбит и долбит, словно в цель метит. Сгоняем-ка до моего «шалашика». Покажу креслица, какие с Василкой по его проекту замастырили. Удивил сноровкой, фуганил и клеил не хуже моего. Дорогой послухаю, как движок фурычит.
«Шалашик» оказался ладно скроенной времянкой, двери которой открыты настежь, внутри никого.
Из-за кустов, выбиваясь из сил, скользя под дождём, сносимый с ног ветрищем, скорее выполз, чем выбежал, парнишка.
- Там, быстрее быстрее… - хрипел, бестолково тараща глаза, махая руками в сторону излучины речного рукава.
Его втащили в машину. Взревел двигатель.
- Крапива рыбачил с лодки. Шибануло молнией. Бухнулся в воду. Заорал: «Спасите!» Мы растерялись. Вася в чём был, кролем, саженками доплыл один. Ухватил его за шкирку, другой рукой лодку. Потянул, по течению понесло. Мы – берегом. Уже на мелководье оба ушли под воду. Мы выволокли…
На песчаной кромке реки мяли, крутили два безжизненных тела измученные бессилием и неумением парни.
Глеб раскидал их в стороны.
- Делай как я! - перекинул находившегося без сознания Василька животом на своё согнутое колено, изо рта и носа хлынули вода и слизь, очистил от ила ротовую полость. Уложил на спину, искусственное дыхание, массаж сердца. Снова и снова. Поцелуем впился в губы, не подающего признаков жизни. Вдох, выдох… Откуда-то взялся фельдшер, мужики, женщины…
Марусова, присосавшегося лечебной пиявкой, полностью изнемогшего, отвалили в сторону… Глухим эхом он воспринимал крики, рыдания, стоны…
Укол… Пульс, пульс есть. Дышит, дышит Крапива! А Вася, а Вася?..
Тупо смотрел в небо. Багряно косоглазило, падая за горизонт, появившееся солнце. Плакал редкими слезами мелкий дождик, слепой дождь, воистину слепой…
* С. Есенин, «Избранные стихотворения и поэмы». Изд-во «Прогресс», Москва, 1982 г. Перевод на английский Питера Темпеста.