Предупреждение: содержит натуралистические подробности. Не рекомендуется читать детям господина Дошестнадцати, прокурорским работникам, депутатам Госдумы и прочим лицам, у которых стоит исключительно вопрос на повестке дня.
Наташа идет с работы и сосет. Сосет леденец с ментолом и эвкалиптом. Не то, чтобы горло саднило, или нос заложен. Нет, Наташа - совершенно здорова. У нее здоровый румянец на щеках. У нее здоровые, закаленные прогулками стройные ножки. У нее здоровый, упругий бюст третьего размера. Она вообще здорова и привлекательна, как только может быть здорова и привлекательна девушка восемнадцати лет. Она сосет леденцы с ментолом и с эвкалиптом просто потому, что любит ментол и эвкалипт. Она находит совокупление их вкусов во рту весьма бодрящим, возбуждающим, и даже -сексуальным.
Наташа сосет не только леденцы. Наташа любит не только леденцы. Наташа много чего любит. Например, свою работу – Наташа работает натурщицей у одного гениального художника. У художника – большой талант и теплые, артистические руки. Наташе нравится позировать ему и его друзьям. У них тоже большие, теплые и артистические. Соответственно.
Еще Наташа любит классическую музыку. Она обожает Россини и Беллини. Она каждое утро включает Россини или Беллини и млеет, нежится в постели, отбросив стыд и одеяло. Она ласкает свои упругие груди третьего размера, она изгибается, грациозная, как апрельская кошка, она мурлычет и постанывает…
Кстати, Наташа любит кошек. Очень любит…
- Вам котёночек не нужен?
Наташа оборачивается, ее взгляд выныривает из ментолово-эвкалиптовой мечтательности, устремляется на звук.
Наташа видит паренька лет тринадцати – голос уже сломался, но излом свежий, не поржавевший взрослостью. На руках у паренька – пушистый трехцветный котенок.
- Возьмите! Трехцветный – это к счастью! – предлагает паренек. Он стоит в бетонной яме, на лестнице, ведущей в подвал. Он не решается подойти ближе. Он – застенчивый. У него белобрысые волосы, у него голубые чистые глаза. Такие же, как у котеночка. Котеночек – прелесть.
- Уй, какая лапанька! – Наташа тянет руку, гладит, теребит воздушную шерстку. Наташа обожает кошек.
- Берите! – умоляет паренек…
Внезапно дверь в подвал распахивается со скрежетом. Наташу толкают сзади, ангельский паренек хватает ее за руку и тянет на себя. Его лицо ожесточается, напрягается злой усмешкой: он похож на кота, крадущегося к мышке. Котенок тоже озлобляется и шипит – он недоволен, что его держат теперь за шкирку.
Наташа не успевает закрич… опомни… задума… да вообще ничего не успевает сделать, как ее затаскивают в подвал.
Тяжелая сварная дверь – клац-бум! – захлопывается за спиной.
Наташа щурится на тусклую голую лампочку в потолке. Она не свыклась еще с полумраком. Она не привыкла к такому обращению. И не собирается.
- Вы что?! – орет Наташа.
В ответ слышится злодейский гогот, как в детских радиопостановках про пиратов.
- Покричи-покричи! – издевается кто-то.
Наташа затравленно озирается, оглядывает хулиганов.
Один – давешний белобрысый херувимчик, он гладит котенка, успокаивает.
Другой – брюнет, ростом повыше, теплом покрепче. Он здесь единственный, кто может смотреть на Наташу свысока. И смотрит. С наглой и циничной ухмылкой. Он упивается своей безнаказанностью и мужественно выпячивает грудь.
Третий – рыжий, с веснушками. А значит – еще более наглый. Не потому, что с веснушками, а потому что рыжий. Он тоже лыбится и поигрывает блестящим револьвером.
Наташа робеет.
- Что вам нужно? – лепечет Наташа.
- Угадай с трех раз! – говорит рыжий и мерзко скалит клыки: Наташа думает, что он похож на вампира. Они все похожи на вампиров.
- Крови? – бухает Наташа, поддавшись своим мистическим ассоциациям.
- Чего? – брюнет хмурится. – Какой, блин, крови? Ты чего, типа, девственница?
Голос подает белобрысый, он по-детски негодует:
- Да какая она девственница, Диман? Целки на высоких каблуках ходить не могут: у них порвется. А раз на высоких – значит, не целка! И прыщей нет!
Наташа испытывает мимолетное тщеславие от того, что подонки заметили отсутствие прыщей. Наташа потратила немало сил и клерасила на сведение прыщиков. Значит, не впустую. Это греет. Но от остального – мороз по коже: кажется, ее собираются изнасиловать. Наташу никогда еще не насиловали. Она не знает, как потом сможет жить. Она лишь знает, что после этого жить нельзя. А можно только травиться и вешаться раз в неделю. Как Ленка из сто пятой группы. Ее изнасиловал в школе физрук. С тех пор – на все «сейшены» носит с собой веревку, рассказывает о своей травме, а потом – запирается в ванной и вешается на батарее. Глаз да глаз за ней. Наташа не хочет стать такой же - Наташа протестует. Наташины мысли вихрятся смерчем протеста, она сжимает кулачки.
- Так! – брюнет деловито покашливает. Он будет говорить за всех. Он – их вожак. Он – самый крепкий и решительный. Он снова покашливает: - Так! Карроче, объясняю ситуацию.
Дальше он толкает в Наташино смятенное внимание заготовленную речь:
- Мы все учимся в одном классе. Нам всем – тринадцать лет. Но мне послезавтра исполнится четырнадцать. Знаешь, что из этого следует?
- Тебе подарят автоминетчик? – предполагает Наташа.
- Остроумно, блин! – брюнет усмехается. – Нет, я стану у-го-лов-но-на-ка-зу-е-мым.
Юридическое понятие он произносит по складам и с отвращением: ему явно не хочется быть «уголовнонаказуемым». Но тут же лицо его светлеет, озаряется блаженной улыбкой:
- Но пока – мы можем трахнуть кого угодно, и нам за это ничего не будет! Поэтому мы решили ре-а-ли-зо-вать свой шанс и провести и-ни-ци-а-цию.
Он очень гордится своей солидностью и знанием терминологии.
Наташа хочет сказать, что не «им ничего не будет», а «от них ничего не останется». Что у нее крутые друзья, что ее бывшие одноклассники – криминальные авторитеты, а папа – полковник милиции. Что если хоть пальцем – то сначала омоновцы… по самый пищевод… со всех сторон… а потом бандиты… тупыми клещами… а потом специально натасканные ротвейлеры и мастиффы обглодают косточки!
Рыжий дергает Наташу за рукав блузки и упреждает с кислой нахальной мордой:
- Вот только не надо про «блатных-крутых» гнать! Плавали, знаем: каждый второй - бандит, каждый третий – положенец! У самих револьверы найдутся!
И он легонько тычет в девичий бок своим блестящим револьвером. У Наташи почему-то возникает подозрение, что пистолет этот стреляет пистонами, на ленточке – у ее младшего братишки такой же. Но все равно – подонков трое, хоть и мелких, а Наташа одна - и девушка.
- Ну так как? – брюнет демонстративно расстегивает пряжку. – Добром отдашься – али силой тебя брать? Учти: силой – больнее будет. Да и шмотки порвутся – недешевые, кажися, ага?
Рыжий бесцеремонно тянет развратную лапу и залезает Наташе под мини:
- Пацаны, да она течет!
- Менструха, в смысле? – кривится брюнет.
- Да не, промокла, типа!
- Если промокла – значит, хочет! – эмоционально и напористо заявляет белобрысый. – Тох, пощупай клитор: набух? Если набух, его минуту потеребить – и она ваще в оргазме забьется! Только до кровати дотащить!
Наташа думает, что когда этот ангелочек вырастет, он может стать большим сексологом. Вроде Збигнева Старовича или даже Зигмунда Фрейда. Одновременно ей становится смешно от его категоричности. Смешно – и стыдно. Она не может отрицать – она действительно недопустимо возбудилась и сочится. От этого и стыдно. А от стыда – еще больше возбуждается. Замкнутый круг. Замкнутый и разверзающийся все больше, как Наташин заветный портал, преступно готовый принять похотливые члены потерявшей страх сопливой шпаны. Наташе вдруг становится интересно, какие у них члены – она никогда не видела голых тринадцатилетних мальчишек. Она сделала первый минет однокласснику в четырнадцать – а это совсем другое дело. Он был – уже «уголовнонаказуемый», хоть и с маленьким лингамом. Наташа может лишь гадать, какие лингамы бывают в тринадцать, когда они еще не «уголовнонаказуемые».
Наташа исподтишка оглядывает всех троих, оценивает натяжение джинсов.
Наташе очень неловко от своих мыслей, она заливается краской и зло бросает:
- Да пошли вы!
Брюнет берет ее за плечи, воркует с доверительной хрипотцой в мускусном голосе:
- Слушай, подруга, ну чего ты ей-богу, как неродная? Ну ведь сама же хочешь – ясно ведь, что хочешь? Где ты еще с малолетками попробуешь, чтоб не под статью, а?
Он присаживается на корточки у Наташиных ног, просительно-игриво заглядывает в глаза снизу вверх. Наташа отводит взгляд.
- Да это вообще как бы понарошку – у нас же пока маленькие, вроде как игрушечные, учебные! – хмыкает рыжий и беззастенчиво расстегивает ширинку. Его зверек моментально выпрыгивает. Наташа делает вид, что не смотрит. Она видала и побольше. Но видала – и поменьше. Причем, даже у банкиров на «Мерседесах»… Вообще-то, для тринадцати лет… Впрочем, Наташа делает вид, что не смотрит…
- А у меня – еще меньше! – радостно подхватывает белобрысый: он будто бы даже гордится. Гордится незначительностью своего инструмента полового насилия.
Наташа делает вид, что обернулась просто на голос. Белобрысый врет: природа сэкономила на нем не больше, чем на рыжем. И не то, чтоб совсем уж пожмотничала.
- Да и мой «приятель» в любую дверь проскочит – косяка не задавит! – убеждает брюнет. Пружинисто вскакивает, самодовольно расстегивается…
Что ж, про «любую дверь» Наташа могла бы поспорить, но в ее – протиснется точно. Проверено: у инструктора в автошколе «кардан» был куда крупнокалибернее. Будто от грузовика. А тут – не такие «жигулята», как у его приятелей, но где-то класс «D», не больше.
- Да и вообще, - замечает белобрысый, - не понимаю – чего вы все так кипишуете по такой ерунде? Ну, подумаешь, сунули палочку в дырочку, даже если без согласия! Великое, блин, дело!
- Ага! – Наташа саркастично кивает. – Вот вам бы сунули – тогда б порассуждали!
Слышится хор возражений:
- Нам-то зачем? - - Нас нельзя! - - Это извращение!
- Тринадцать лет, - сокрушенно вздыхает Наташа, - а уже сплошные двойные стандарты! Девочек, значит, можно, а вас – извращение?!
- Что естественно – то не без оргазма! – заявляет рыжий.
- Точно! – соглашается брюнет. – Мы ж тебе в естественной форме у-есте-ствим, а не как-нибудь витиевато… через жопу… Ну, в смысле… - он явно смущен своей идиомой, оказавшийся некстати точной.
- Я поняла! – отвечает Наташа сухо: ей не понравилось слово «уестествим». Трое сопляков по-прежнему думают, будто ситуация под их контролем, мнят себя царями ее гор, третьего размера, и конкистадорами ее сокровищной пещеры. А ручки-то, между прочим, дрожат так, что…
Наташа берет белобрысого за дрожащую руку и прикладывает его трепетную ладонь, прогибается, смыкает ноги, завладевая оробевшими пальцами.
У рыжего отбирает пистолет – да, это всего лишь детская игрушка – паренек и не думает сопротивляться. Наташа приоткрывает рот, обнимает губами холодный блестящий ствол, проводит язычком по дулу, ласкает большим пальцем ребристый барабан.
Все трое благоговейно замирают, их восторженно-блестящие глаза сверкают неуемной и нетерпеливой завистью к этому куску металла, не способному оценить оказываемые ему почести. А они – способны, но не решаются вмешаться в артистически-милитаристскую фелляцию.
Наташа, с полминуты простонав и поводив стволом во рту, резко вынимает метафорический атрибут, задирает дуло в потолок и спускает курок.
Смачный треск пистона, в носы шибает густой запах селитры. Троица разом вздрагивает и испуганно, совсем по-детски смаргивает.
Все – изнасилование больше не грозит Наташе: она обрела контроль над ситуацией!
Наташа залихватски сплевывает и бескомпромиссно заявляет:
- Это Я вас уестествлю, мелкие похотливые гопники!
- Мы не гопники… - пытается возмутиться брюнет.
- Shut up! У вас есть вода?
- ?
- ВОДА! Душ, кран, море, водопад, горный ручей? Помойтесь, ребята!
- Что, целиком?
- Хотя бы – «концы в воду»! Я девушка приличная, я не занимаюсь ГРЯЗНЫМ оральным сексом.
- У меня минералка в сумке! – возбужденно кричит белобрысый. – Семнадцатый номер!
- Да хоть двадцать первый… Не по ***? – брюнет, как старший, нетерпеливо принимает бутылку, свинчивает пробку, спускает штаны до колен, льет, энергично трет пальцами.
Слишком энергично, для своей «наэлектризованности» эротическими мечтаниями: Наташа едва успевает увернуться.
Двое других хихикают, брюнет виновато что-то бормочет, густо краснеет.
- Ладно, отдохнешь пока! – Наташа махнула рукой. – А вы чего ждете?
Рыжий и белобрысый тотчас приступают к гигиенической процедуре, сражаясь за влагу и таранно соприкасаясь омываемыми предметами. Углы их яростных атак столь остры, что Наташа думает, почему-то, о питерских мостах в часы навигации, если смотреть с Невы.
- Кровать есть? – деловито осведомляется Наташа.
- «Как же можно не давать, если всюду есть кровать?» - с ухмылкой декламирует рыжий и указывает на облезлый топчан в углу, накрытый, впрочем, вполне чистой на вид простыней и шерстяным одеялом.
Наташа, отвесив нахалу не слишком жестокий подзатыльник, величественно подходит к топчану и усаживается:
- Ну, чего ждем? Кто первый?
Ребятишки медлят пару секунд, потом, не сговариваясь, скидываются на «камень-ножницы».
Три кона проходят вничью: от волнения оба не могут разжать кулаки. Наконец, Рыжий догадывается «укутать» соперника раскрытой ладонью.
Просветленный, он устремляется к Наташе, поддерживая на ходу «распоясавшиеся» джинсы.
Девушка касается пальцем его боеголовки, давно уж оголившейся и изготовленной к старту, потом пригибается и вбирает в себя раскалившуюся до пурпурно-лиловой кондиции мальчишескую плоть.
Наташа не двигает языком, вообще почти ничего не делает: зачем? Боеголовка и так близка к взрыву: девушке кажется, будто она физически ощущает предсмертно-истерическое тиканье таймера.
«Первый раз – спустить пары! – думает Наташа. – Глупо возиться с пуговицами и трусиками ради…»
- Я… сейчас… того… - неожиданно осипшим до хрипоты голосом сообщает мальчуган.
Наташа кивает – и от этого жеста «того» происходит.
- Теперь – ты! – Наташа тычет пальцем в белобрысого.
Его «таймер» срабатывает еще быстрее: даже самый шустрый террорист диверсант не успел бы отбежать.
Наташа закуривает и улыбается, покровительственно-надменно улыбкой старшей сестры:
- Ладно! Я девушка приличная, в моих правилах знакомиться с молодыми людьми после первого миньета! Итак, - она указывает на брюнета, уже совершенно восстановившегося после давешнего «скоропалительного» конфуза (а может быть, и не «терявшегося»). – Итак, ты – Дима! Это я уже знаю. А вас как звать?
- Юра! – представляется белобрысый – и почему-то краснеет еще пуще, будто его имя – самое пикантное из обстоятельств их встречи.
Рыжий церемонно расшаркивается, что смотрится особенно комично со спущенными штанами:
- Антоний!
- Он на самом деле Антоний, а не Антон! – комментирует белобрысый, очевидно, считая эту информацию важной. – По паспорту. Ой…
Рыжий незаметно, но резко двинул его локтем в ребра. Незаметно – потому что Наташа решила не заметить.
- Значит, «искушение святого Антония»! Хо-хо! – она театрально хохочет и заваливается на спину.
- А тебя – как?
Наташа не хочет говорить – но почему-то отвечает честно:
- Наташа.
Пацаны пересматриваются, глумливо лыбятся.
Наташа строго оглядывает их и предупреждает:
- Если кто скажет «такая маленькая, а уже…», или еще какую скабрезность – я уйду!
- Да ладно, имя как имя! – галантно утешает брюнет. Присаживается рядом, гладит девушку по волосам. – Чего плохого-то? Дело-то молодое! Не, Натах, хорошее имя: какую-либо Аграфену мы б и не стали… - он чмокает губами и совершает движение лыжника на синхронном шаге.
- А я, может, еще и не дам… - Наташа повторяет его движение. Кокетничает, дразнит: - Этим поцелуйчика в «птенчика» достаточно, а ты и сам себя неплохо обслужил…
- Да ладно-те! – брюнет ласкает ее шею, опускается ниже, забирается под блузку, безуспешно ищет застежку. – Ведь сама же хочешь!
- Только в порядке инструктажа молодого поколения. И слушаться меня – бес-пре-ко-словно!
- Понятно: будем кончать по твоей команде!
- Именно так! Ты готов?
- Как Гагарин и Титов!
Наташа стягивает блузку. Подвальное помещение озаряется эльфийским сиянием ее наливных персей. Лифчиков Наташа не признает: неудивительно, что брюнет не смог нащупать застежку.
Рыжий с белобрысым восхищенно перешептываются, непроизвольно работают руками. Наташа улавливает слова «буфера» и «дойки», оба – с восклицательными знаками.
Брюнет торопливо избавляется от футболки, сбрасывает на пол джинсы и трусы. Наташа томительно медленно - щелк…щелк…щелк – разводит молнию на мини, дает последние наставления перед «боем»:
- Итак, ты целочка – поэтому выберем классическую, миссионерскую позицию, в которой, по данным всевозможных исследований, мужчина чувствует себя наиболее комфортно и привычно… Хотя, конечно, привычка – дело наживное.
Наташа припоминает, как один прежний парень на спор трахнул ее стоя, да еще все время – держа на руках. Наташа лишь обхватывала его бедрами поплотнее да откидывалась как можно дальше назад в его могучих объятиях. У них даже запись сохранилась. Но Славка был ас – жаль, в Эмираты по контракту укатил, кретин! Дерет теперь, поди, верблюдов всяких – хрен удержишь, на руках-то!
А этот – хоть понтов и много, все равно щенок, несмышленыш. Наташа проникается к чернявому пареньку трогателностью, нежностью и заботливостью – и решает более не мучить его промедлением.
Наташа оголилась полностью и приветственно раскинула ноги. Парень тут же занял господствующую высоту и принялся тыкаться в зачищенный от растительности плацдарм.
- Ниже! – прошептала девушка.
- «Люблю!» - сконфуженно пробасил паренек и предпринял новую безрезультатную попытку.
- Давай, я сама! – Наташа просунула руку и факирски точно навела его «копер» на соответствующий field.
Парень погрузился – опасливо, как дайвер, первый раз нацепивший акваланг и в каждой тени воображающий белую акулу.
- Смелее! – подбодрила Наташа. – Зубов там нет!
Дима выдохнул и дерзко нырнул, стукнувшись о самое дно. Наташа ойкнула. Пареньку же новый спорт явно пришелся по душе – и он принялся повторять нехитрое движение с полной самоотдачей.
- Погоди… - Наташа положила ладони на поджарые мальчишеские ягодицы. – Не гвозди заколачиваешь! Нужно – вот так! – и она, на очередном погружении, прижала «надлежащее» тело к себе и потянула, как рубанок: - Так достигается необходимое трение сношающихся поверхностей, что обеспечивает дополнительную стимуляцию клитора!
Наташу очень забавляет ее академический, менторский тон – парень же на секунду замер и кивнул с самым серьезным лицом. Наташу всегда поражало, какие у мужчин серьезные и сосредоточенные лица, при таком-то забавном процессе. Будто злых духов изгоняют своей рьяной шаманской пляской!
Но вскоре и Наташе стало не до смеха: парень оказался весьма понятливым и прилежным учеником. Он утюжил ее чистое «лобное место» своим «курчаво-дебристым» со всей добросовестностью, и грибок в вишневой шляпке, давно уж любопытно выглядывавший из своего укромного домика, был застимулирован до полного исступления.
Это исступление передалось всему девичьему организму – и в считанные минуты выдернуло из него слог «ни»: Наташа целиком обратилась в ОРГАЗМ, тропический, порывистый, неистовый и голосистый, как сирокко, штурмующий фаллические колонны Парфенона.
Сквозь собственный всепоглощающий стон Наташа расслышала далекий, пронзительный, и будто бы даже испуганный, «чаячий» вскрик мальчишки – а через секунду цунами его страсти выросло до небесного предела и опрокинулось на берег, дробясь океанически могучими импульсами и захлестывая грот пенной кипью.
В общем, если кого-то напрягают романтические аллегории: Наташа кончила и Дима кончил.
Оба распластались в изнеможении: Наташа – на простыне, Дима – на Наташе.
- Уфф! – сказал Дима через минуту, собравшись с силами и подняв голову. – В смысле, полный улет!
- Аналогично! – Наташа дотянулась рукой до пачки на табуретке и глянула на двух других пацанов: против ожиданий, «барометры» их вели себя так, будто запоздало предвещали разыгравшуюся только что бурю. То есть, опали стрелками вниз.
- А вы чего? – недоуменно спросила Наташа.
- Да так… - белобрысый Юра неловко помялся.
Рыжий Антоний хмыкнул:
- Ты так сладко орала, что… - он развел руками.
- Ладно, тогда – перекур! – и Наташа чиркнула зажигалкой.
Конечно, силы быстро вернулись в юные тела – и тела эти еще не единожды сплетались в тот незабываемый для мальчиков и неординарный для Наташи чудный вечер.
Девушка бескорыстно и без утайки делилась с ребятами своими теоретическими и практическими знаниями, а те перенимали опыт с благодарностью и усердием.
Белобрысому Юре больше прочих понравилась позиция «тянитолкая», а рыжему «искушенному» Антонию – «садовой тачки». Даже несмотря на то, что распалившая от его старательных толчков девушка до хруста позвонков стискивала тонкую пубертатную шейку ногами и едва не придушила «студента». Но по счастью, обошлось без травм.
Отрабатывали они и групповые композиции, начиная от самых банальных, таких, как «Мантикора с грифоном» или «Шива побеждает гигантского паука», кончая (непременно кончая!) куда более замысловатыми, такими, как «Стремное слияние Гольфстрима с манстремом» или «Кулибин с Катериной на шагающем гироскопе».
И даже изобрели собственную амурную «минипьесу», пользуясь предметами обстановки: Наташа опустилась на колени на большой круглый вентиль, перекрывавший магистральную трубу у пола, а ребята встали круг нее и по очереди поворачивали феллатриссу устами к себе, меняясь через пять-семь секунд. У Наташи, от этих резких поворотов, слегка закружилась голова, и девушка впервые в жизни испытала оральный оргазм, тем самым расширив и свой не самый дилетантский кругозор.
В соседних домах при этом отмечались перебои с водоснабжением, но любовники, как известно, – существа равнодушные к дискомфорту прочего человечества.
На прощание Наташа оставила ребятам свои сигареты и телефон, по-родственному поцеловала каждого в щечку и, посетовав на завтрашнее трудовое утро, отправилась домой.
По дороге она, усталая, но душевно удовлетворенная, с радостью размышляла о том, как повезло этим детишкам, что им повстречалась она, девушка доброго сердца и с чувством социального долга, а не какая-нибудь эгоистическая стерва, не желающая делиться опытом с подрастающим поколением.
А еще она впервые вдруг подумала, что сегодняшний вечер – своего рода знамение Господа и хорошая примета. Прежде всего – из-за «окрасов» волос ее давешних кавалеров: черный, белый и рыжий. Ведь цвета те же, что и у котенка, которым ее подманили, только порознь. А трехцветный кот – это к счастью. Наверное, трехцветный «рыже-черно-белый» секс – это тоже к счастью.
«Котенок – будто символ их троицы, талисман!» - решила Наташа, настроившись на философский, аналитический лад.
Ребята же, оставшись одни, первым делом налили молока в блюдечко своему трехцветному «символу» и «талисману»: тот, по малонедельному своему возрасту индифферентный к плотским утехам, проспал всю оргию в картонной коробке в углу. Проснувшись же, требовательно мявкнул – и принялся лакать свой белый нектар.
Белобрысый Юра погладил полезную зверюшку:
- Молодца, Светофор! Ни разу не подвел! А сегодня – так просто праздник какой-то, а не телка!
- А потому что, - рыжий Антоний зевнул, - потому что закон такой: любит кошечек ласкать – значит, и людЯм в ласке не откажет! Значит, по жизни ласковая такая!
- Ну, тут главное – не в кошке, - возразил Юра. – Тут главное в том, что малолетки. Запретный плод – и чтоб мозги, типа, полоскать. От этого все они прутся. Психология!
- Меня вот, господа, одно охуительно занимает… - Дима задумчиво поморщился и помахал рукой, отгоняя сигаретный дым.
- Что?
- Мы уже четыре года разводим телок на эту Байду, с понтом «малолетки мы, решили попробовать и ничего нам не будет» - и хоть бы одна «засумлевалась». Нам что, действительно по тринадцать лет дать можно?
- Да *** щас разберет… - агностично заметил рыжий Антоний. – Если хочется дать – дашь и тринадцать лет… Кстати!
Он вдруг резко поднялся и отвесил белобрысому Юре звучный щелбан.
Тот схватился за голову:
- Ты чего?
- Еще раз с****нешь «по паспорту Антоний» - вообще, нах, кастрируем! Какой, в жопу, паспорт, дебил?
- Виноват: увлекся! – Юра извинительно раскинул руки.
- Да ладно вам… - примирительно пробасил брюнет Дима. – Давайте-ка покурим-ка лучше, что ли? Для окончательного расслабона…
И он, высыпав анашу на повестку из военкомата, принялся деловито набивать «штакетину».