Кое-что о стриптизе и продажной любви...

                Любовь не знает убыли и тлена…

Меня подначивали целый вечер. Мы сидели на кухне у моей подруги Светки вокруг круглого стола, за которым могли усесться, как однажды выяснилось, больше десяти человек. Мы - это пять старых подруг: я, Галя, Света, Наташа и Зиночка, и теперь уже четверо наших мужчин. Компания у нас постоянная, и женская ее часть, в силу давнего знакомства, очень сплоченная. Самой млад-шей из нас сорок пять. Диапазон наших интересов и занятий самый широкий: художница, инженер, программист, врач, парикмахер... Наши спутники жизни - подстать нам, в основном не очень преуспевающие по нынешним временам инженеры. Итак, хихикая и упражняясь в остроумии, мы делились впечатле-ниями от посещения специального клуба для женщин в знаменитом баре со стриптизом. Ходили мы туда, конечно, без мужей, но теперь, захлебываясь от впечатлений, спешили выплеснуть на них свой восторг. Приятель нашей Зи-ночки Вадик - бармен в этом самом баре и однажды рассказал, как развлекают-ся скучающие богатые дамочки, жены и любовницы новых русских богатеев. Мы развесили уши и подумали, что не мешало бы хоть один раз в жизни уви-деть это своими глазами. Мы тут же решили сходить  в этот дамский рай. “Вы получите удовольствие!” - заверил Вадик и пообещал устроить входные биле-ты. И теперь, перебивая друг друга, мы рассказывали своим мужчинам об уви-денном.
Пришли мы туда в некотором беспокойстве, ожидая чего-то шокирующего. Поглядывали на молодых и молодящихся, разодетых по последней моде, рас-крашенных и благоухающих, как парижский парфюмерный магазин, дам и де-виц с некоторой опаской и долей зависти. Но, посидев некоторое время с бока-лами, мы настолько расслабились, чувствуя себя уверенно в своей дружной компании, что смотрели уже свысока на молодых девиц с пустыми взглядами и скучающими лицами. Вадик, подавая коктейли, подмигнул, но мы сделали вид, что незнакомы. Наконец началось представление, которого все ожидали. Надо сказать, что собравшиеся уже прилично выпили и полностью расслабились. Ко-гда на возвышении появились живописно одетые мужчины, их встретил гул ра-достных голосов. Они разгуливали по подиуму, принимая мужественные и со-блазнительные позы, потом остался один и начал под музыку непринужденно раздеваться, вызывая у зрительниц возгласы поощрения. Присутствующие да-мы начали перебираться поближе к подиуму. Оставшись в едва прикрывавшей его набедренной повязке, солист замер в скульптурной позе, а на смену вышел второй, потом третий... Надо сказать, что это было хорошо задумано: когда пять красивых мужских тел застыли на подиуме в позах греческих героев, по-том опять сделали несколько движений, снова замерли - это мне понравилось. Дальше началось сущее безобразие. К выступавшим тянулись, а те подыгрыва-ли, наклоняясь к женщинам, садясь на край помоста, подставляя тело их жад-ным рукам; молодые - и не очень - посетительницы пытались забраться к ним на подиум... Словом, происходило то же, что я видела в кино, когда показыва-ют женский стриптиз и зрители всячески дают понять стриптизеркам, как они возбуждают их. Точно так же женщины засовывали банкноты за край набед-ренной повязки понравившегося мужчины. Я смотрела во все глаза, как одна девица, особенно смелая и до предела возбужденная зрелищем, сорвала набед-ренную повязку с одного из выступающих. Раздался дружный радостный визг, и все засмеялись. Это настолько разрядило обстановку, что дальше все присут-ствующие действительно делали все, что хотели. Особо смелые дамочки, рас-паленные видом мужского тела, поднимались на возвышение, чтобы повиснуть на шее и поцеловать, погладить обнаженное тело, которое притягивало, как магнит. Обстановка в зале накалялась. Я посмотрела на стоящих рядом подруг и поразилась: на их лицах горело то же восторженное возбуждение, они насла-ждались происходящим. Я обернулась к стойке бара и, поймав насмешливый взгляд Вадика, подмигнула ему.
- Маргоша, - прошептала мне стоящая рядом Светка, - посмотри на этого блондина, правда, он на кого-то похож?
- На англичанина из фильма “Интимный дневник”.
- И правда! Ах, какая цыпочка, так бы и съела…
- А я бы написала.
- Как в фильме? Прямо на нем?! - восхитилась Светка, - А ты сможешь?
- Я знаю только один иероглиф. Но нужны кисть и тушь.
- Можно губной помадой, я дам свою. Девчонки, Маргоша хочет написать на том вот красавчике, как в кино, помните? Там чокнутая японка писала на своих любовниках романы.
- Да ты что?! Вот кайф! Давай, Ритуля, распишись за всех нас!
- За это ведь деньги, наверное, нужно платить? - попыталась остудить их ре-шимость я.
- Мы скинемся! Иди! Вот помада, - они возбужденно хихикали и были гото-вы выполнить задуманное - моими руками!
- Отхлебни-ка еще для храбрости, - протянула мне рюмку Зиночка.
Я сделала большой глоток, забыв, что Зиночка пьет только водку, и чуть не поперхнулась, а потом храбро пошла к ступенькам на подиум, зажав в руке по-маду. Мои подружки сзади хихикнули, видя такую решительность. Поднявшись наверх, я поискала глазами выбранного нами блондина и оценивающе оглядела его тело, выбирая, где же лучше нарисовать иероглиф. На окружающих я уже не обращала внимания, поманила его к себе, протянула руку и чуть отстрани-лась, когда он потянулся поцеловать меня, как остальных. Я развернула его за плечи и провела рукой по спине, решая, как это будет смотреться прямо между лопатками.
- Что ты хочешь делать? - спросил озадаченный блондин.
- Не бойся, - заверила я его совершенно серьезно, - кастрировать я тебя не собираюсь.
Он внезапно весело рассмеялся.
- Стой спокойно, - похлопала я его по спине, - иначе у меня криво получит-ся. Я просто напишу кое-что у тебя сзади, - и я начала выводить ярко красной помадой иероглифы, которые были написаны на японской гравюре, висевшей у меня дома над письменным столом.
- С ума сойти можно от этих интеллектуалок! - пробормотал он, - прямо “Интимный дневник”!
- Вот-вот! Но это же интересней, чем тискать тебя между ног, - ответила я и поразилась тому, что сказала: раньше меня бы бросило в краску от такого ана-томического реализма.
Я сделала неверный штрих и попыталась стереть его, потерев кожу пальцем, лизнула ее и еще раз потерла и вдруг почувствовала оторопь от этого непроиз-вольного, но очень сексуального прикосновения. Я увидела, как у него по коже прошла легкая, почти невидимая дрожь, и закончила надпись нетвердой рукой и покрывшись румянцем.
- Все! Это легко смыть водой с мылом.
Он взял мою руку и поцеловал в ладонь, а потом повернулся спиной к залу, демонстрируя надпись и подняв обе руки в победном жесте. Зал зааплодировал, а мои подружки дружно прокричали: “Ура Марго!” Когда я села за столик, Ва-дик принес нам еще по рюмке и с восхищением заметил:
- Ну, Рита, ты даешь! Это же надо было придумать!
     - Это не я придумала, это Гринуэй  (Питер Гринуэй, английский кинорежиссер, автор фильма “Интимный дневник”)  , - поправила я его, - Надо признать, это было весьма возбуждающе. Мне понравилось!
Пока мы все это, перебивая друг друга, рассказывали мужчинам, они, смеясь и перемигиваясь, слушали и комментировали очень язвительно, а потом стали расспрашивать о том, не возникало ли у нас желания продолжить интимное знакомство с этими наверняка ловкими и бесстыдными парнями, избравшими себе такую профессию.
- А вы знаете, мне показалось, что этот блондин, которого я разрисовала японскими письменами, весьма интеллигентен.
- Ну, скажешь тоже, интеллигентность на панели! - возразили в один голос мужчины.
- Какая же это панель? Работа не хуже других. И откуда-то они приходят ту-да, так что вполне в наличии может быть и образование, и воспитание. Помни-те, после революции дворянство вынуждено было искать себе любую работу, чтобы выжить? Сейчас, по-моему, такое же трудное время, так что каждый мо-жет оказаться на их месте. Страшно не это, а то, что некоторые мужчины нача-ли торговать собой. Это трудно представить.
- Экая ты деликатная, Марго! Трудно представить! Если ты согласна платить деньги и он готов взять их, то что же в этом такого? Что тебя смущает?
- Меня смущает моральная сторона вопроса. Я-то покупаю, значит получаю только то, за что плачу и ни одной улыбкой и вздохом больше. А он, продавая себя за деньги, должен получить в нагрузку и мои чувства, и меня в придачу, даже если я ему совсем не нужна. Как это печально! Получить то, за что другой отдал бы многое - и отбросить за ненадобностью.
- Что-то это слишком заумно. Ты вот скажи, Рита, - спросил Светкин муж Саша, - ты могла бы купить любовника на ночь? Или это для тебя аморально?
- Не знаю, - честно говорю я, подумав, - Я-то свободная женщина и делаю что хочу. Это аморально, но не для меня, а для него.
- Потому что он берет деньги и получает при этом бесплатное удовольствие?
- Это бог с ним, это входит в условия сделки. Но если он сам не получит при этом удовольствия? Я имею в виду - эмоционального. Ну, какое удовольствие - обнимать немолодую и неумелую бабу. Такая тоска!
- Значит, ты не берешь его! - почти огорченно протянула Светка.
- Кого - его? - опешила я.
- Ну, хотя бы этого блондина, он ведь тебе понравился?
- Этого мальчика? Вы с ума сошли, ему ведь лет тридцать!
- Дурочка, а кого же еще покупать, старика что ли? - хохотнула Зиночка.
- Маргоша, давай мы тебе подарим его на день рождения! Хочешь? - пред-ложила Светка и все засмеялись.
- Я-то хочу, но весь вопрос, хочет ли он того же?
 - Вот дура-баба! Это не твоя печаль. Ну что, берешь подарок? - Вадик сказал это таким строгим голосом, что все прыснули.
- Так это вы прикидываете, что мне подарить на день рождения? Ладно, так бы и сказали. Дареному коню ведь в зубы не смотрят? Беру!

Я посмеялась тогда вместе с ними и, решив, что это шутка, выбросила все из головы. Мои сердобольные подруги сильно переживали, что я нахожусь в со-стоянии затянувшегося развода и не имею личной жизни, ютясь в одной квар-тире с бывшим мужем и недавно вышедшей замуж дочерью. Личной жизни действительно не было и я начала подозревать, что уже и не будет. Мне был сорок седьмой год и вряд ли на меня позарится какой-нибудь подходящий кан-дидат в мужья, а тем более в любовники. Я уже начинала учиться жить одна, уверенная в том, что моя сексуальная жизнь подошла к своему естественному завершению. Именно поэтому мне было себя очень жалко и я вдруг поняла, что она, моя сексуальная жизнь, умирать тихо и благопристойно не хочет, всячески пытаясь доказать, что есть еще силы и желание долго жить в любовных насла-ждениях. Эти противоречия желаний и возможностей приводили меня в уны-ние веселенькой перспективой одинокой жизни в тоске по мужской ласке и вниманию. Я тщательно старалась не показывать друзьям, что по этой причине подошла к грани нервного расстройства. Но они, черти, все-таки что-то подоз-ревали, потому что дальнейшее можно назвать только заговором.
День рождения, который я вообще не собиралась отмечать, начался с теле-фонных звонков с поздравлениями. Светка заявила, что вечером собираемся у нее и беспокоиться мне не о чем, все приготовлено. Когда я, забежав в магазин за шампанским, позвонила в дверь, долго не открывали. Потом дверь распах-нулась и под дурацкие крики: “Сюрпрайз!” темная прихожая вдруг вспыхнула ярким светом и я с изумлением увидела, что все стоят одетые в пальто, но с бо-калами в руках, и уже хлопают пробки шампанского в руках у мужчин. Под ра-достные выкрики “Ура” и “Поздравляем” мы  сдвинули бокалы и выпили шам-панского, все с энтузиазмом вытеснили меня к лифту и, подхватив под руки, повели на улицу. У ожидавшей машины Светка протянула мне ключ на ленточ-ке с бантом и сообщила, что ужин ждет на их даче в Репино, осталось только растопить печь. “Все оплачено!” - уверили меня мужчины, а Зиночка добавила многозначительно: “Возьми от ситуации все, что возможно!”. “Все, что захо-чешь!” - поправил ее Светкин муж.  “Только не надо комплексов! Расслабься!” - подвел итог Вадик и, усадив меня в машину, захлопнул дверцу. Машина тро-нулась и я оцепенело уставилась перед собой, не понимая, зачем и куда я еду. Что-то перемудрили мои друзья на этот раз. С кем же я буду отмечать день ро-ждения, одна? Конечно, пора привыкать, но ужасно захотелось немножко от-влечься в компании, где шум и суета маскируют душевную пустоту, которую я переживала. В салоне машины было уже темно, свет фонарей скользил, почти не рассеивая октябрьские вечерние потемки. Шофер включил тихую музыку и вопросительно посмотрел на меня.
- Спасибо, пусть играет, - сказала я задумчиво, все еще пребывая в недоуме-нии, что за подарок я получила, и нравится ли он мне. Загадочная ситуация. Я устроилась поудобней  на сидении и решила, что все складывается отлично. Бу-ду хотя бы вечер предоставлена сама себе, не будут мелькать перед глазами дочка, зять и тот чужой мужчина, который считался недавно моим мужем, по привычке наваливая на меня мелкие домашние проблемы. Спасибо друзьям! Это придумала, наверное, Светка. Машина остановилась у шлагбаума, я по-смотрела по сторонам, не идет ли поезд, и впервые увидела лицо шофера в све-те фонаря.
- О, черт! - с силой ударила я рукой по сидению, - Это уж слишком!
Он с удивлением посмотрел на меня.
- Что-то не так?
- Да нет, все распрекрасно! - я нервно рассмеялась, - Но вы-то откуда здесь взялись?
- Я собственно был здесь, когда вы садились в машину. Вообще-то, это моя машина.
- И вас попросили отвезти меня в Репино?
- Я и сам туда еду.
Я прекратила расспросы, все еще в шоке от впечатления, которое произвело его присутствие рядом.  Это был тот самый блондин, которого я прилюдно раз-рисовывала красной помадой. Я вдруг почувствовала неловкость. Рядом со мной сидел обычный и вполне приличный человек, но я когда-то видела его в очень рискованной ситуации, практически голого, и это создавало между нами неуловимую связь, словно мы оба были замешаны в чем-то непристойном. Я ведь тоже тогда в этом участвовала. Ему, наверное, также будет неприятно, ко-гда он поймет, что я знаю, как он зарабатывает деньги.
Когда машина подкатила к калитке, я выскочила, пробормотав благодар-ность, и с ключом на красной ленточке пошла открывать дверь. Он достал из багажника несколько свертков и понес за мной.
- Это мне?
- Да, это тоже подарок.
- Спасибо, поставьте на стол. Может быть вы, - я внезапно повернулась к нему и посмотрела прямо в лицо, - поужинаете со мной? Мне будет приятно в день рождения не чувствовать себя одинокой  и всеми брошенной.
- С удовольствием! - и он весело улыбнулся, - Меня зовут Никита.
- А меня Маргарита. В день рождения я могу притвориться, что так же моло-да, как и вы, и отбросить отчество.
Я заметила, что он откровенно веселится, но не могла понять, что его так развлекает. Я попросила принести дрова, сложенные на веранде, и попытаться растопить печку. В доме был леденящий холод. Не снимая пальто, я начала распаковывать свертки, в которых оказались Светкины фирменные блюда: мой любимый салат, холодное мясо, чему я порадовалась, так как сама была вегета-рианкой и опасалась, что нечем будет накормить негаданного гостя, и Зиноч-кины пироги с капустой, которые я ужасно люблю. К ним прилагались фрукты, коньяк и “Мартини”, я его обожаю. Это, конечно, постарался Вадик, знающий мои вкусы. Так, грейпфрутовый сок и мои бутылки с шампанским, которые я забыла достать из сумки у Светки. Пир горой, как говорил Вини-Пух. Пока я раскладывала все это, придавая живописный вид, Никита возился с печкой.
- Маргарита, иди посмотри сама, у меня ничего не получается!
- Ты, наверное, неправильно положил поленья, хозяин всегда как-то быстро раскочегаривает  этот агрегат. Сейчас посмотрим, - я села на пол рядом с ним и начала доставать обратно все дрова, а потом укладывать их снова.
Печка гореть отказывалась. Когда мы в третий раз вытащили дрова и уложи-ли их по всем правилам, мы были перемазаны сажей и злые, как черти. Наконец мы рассмеялись и Никита вдруг заявил, что хочет есть. Я принесла два электро-обогревателя, которые могли бы чуть-чуть приблизить температуру к пригод-ной для существования, и мы сели прямо в пальто за стол. Никита открывал бу-тылки, когда свет погас, потому что пробки не выдержали нагрузки. Мы сидели за столом, освещенные одинокой свечой, зажженной мною для уюта, и хохота-ли. Это была последняя капля.
- За это надо выпить! - предложил Никита и налил по полной рюмке конья-ка, - Я думаю, тебе очень повезло, что в день рождения столько неприятностей. Это значит, что все они и кончатся сегодня. У тебя будет счастливый год!
Мы выпили и набросились на еду. Насытившись, я сообщила, что кофе сва-рить не смогу, потому что в доме только электроплитка.
- Так что мы сделаем в первую очередь, починим пробки или попробуем еще раз растопить печку?
- Есть ведь еще вариант: разъехаться по домам. Тебе-то терпеть такие лише-ния совсем не интересно, это я должна насладиться дружеским подарком до конца!
- Ночью, после трех рюмок коньяка и бокала шампанского я за руль не сяду, - сообщил Никита и я опять засмеялась, обрадовавшись перспективе продол-жить приключения.
- Начнем с пробок. Печку я всегда боялась: вдруг Светка рано закроет за-слонку и мы угорим.
- Молодец! А сейчас заслонка открыта? - поинтересовался Никита и мы бро-сились к печке.
После того, как за открытой дверцей весело затрещал огонь, мы решили ос-тавить пробки в покое и сидеть при свечах. Мы разговаривали, потягивая кок-тейль собственного изобретения: три равные части из шампанского, сока грейпфрута и “Мартини”. Я сделала вид, что никогда не видела Никиту, но сама очень хотела знать, узнал ли он меня, запомнил ли. Беседа была поверхностной и светской, то есть ни о чем. Мы, например, выяснили, что были в одно и то же время в Греции. Я отправилась туда рисовать, с трудом заработав денег на са-мую дешевую путевку, но была счастлива, что я в Греции, и ездила в душном экскурсионном автобусе с открытым от восторга ртом. Что делал там Никита, он не сказал. Мы уже сняли пальто, но в комнате было еще холодно. Свечи до-горали и я решила приготовить постели, пока есть свет. Собрав все теплые одеяла, я вдруг задумалась, где же мы будем спать, ведь в этой комнате только одна тахта у печки, второй диван в холодной маленькой комнатке, где обычно сплю летом, когда бываю здесь. Я стояла в растерянности с одеялами в руках и вдруг заметила, что Никита с любопытством за мной наблюдает.
- Знаешь, - сказал он вдруг, - нам придется греть друг друга, как эскимосам.
- Жаль что нас только двое. Вот где не помешала бы теплая компания!
- Ничего, я думаю, мы и так не замерзнем.
Я навалила на тахту одеяла и забралась под них, сняв только узкую юбку. От холодных простыней меня сразу пробрала дрожь. Никита положил в печку еще дров и оставил дверцу открытой. По стенам блуждали отсветы пламени и это создавало иллюзию уюта. Он налил еще коньяка и подал мне рюмку.
- Выпей все и расслабься.
- Сегодня все советуют мне расслабиться, - чуть прерывающимся голосом сказала я, все еще дрожа от холода.
В голове чуть поплыло от выпитого, в теле я ощущала легкость и чувствова-ла себя превосходно. Никита стащил джинсы, скользнул под одеяло и тоже глубоко вздохнул от прикосновения холодных простыней. Я коварно засмея-лась.
- Однако! Ты не предупредила, что тут так “уютно”! Спасение замерзающих - дело рук самих замерзающих! - и он крепко меня обнял, прижимаясь всем те-лом, - Не дергайся. Я большой специалист по выживанию в экстремальных ус-ловиях. Сейчас нам будет жарко!
Он поцеловал меня и вскоре мне действительно стало жарко. Наверное, печ-ка наконец-то согрела комнату, потому что сброшены были свитера и в уютной и теплой пещерке из одеял мы были уже обнажены. Я не думала о том, что ря-дом молодой мужчина, чуть старше моей дочери, с обворожительным лицом киногероя. Я впитала его молодость и обрела внутреннее чувство такой же юной страсти, превратившей на эту ночь мое тело в совершенство. Так я себя ощущала. И еще я чувствовала, что не разочаровала его. Он же был выше вся-ких похвал, он был таким же восхитительным любовником, как прекрасны бы-ли его тело и его лицо. Его руки все еще гладили меня, когда уже не было сил продолжать. Я откинула одеяла с пылающего тела и засмеялась от счастья.
Утром я проснулась с памятью о сказочном сне, увиденном ночью. Я тихо встала и пошла исправлять пробки, чтобы сварить кофе. Собрались мы быстро и когда вышли к машине, у меня в мозгу словно щелкнул выключатель: я вдруг сложила дважды два, вспомнила все промелькнувшие фразы и вчерашние по-желания, поразилась, какой я была слепой дурой, и села прямо на ступеньку крыльца с отхлынувшей от лица кровью. Никита как раз смотрел на меня, но я не сразу нашла силы справиться с шоком. Он подошел ко мне и взял за руку.
- Ты поняла только сейчас? Вчера я догадался, что тебя не предупредили ни о чем. Маргарита, я хотел бы сделать тебе подарок на вчерашний день рожде-ния. Прошу тебя! - и он вытащил из кармана зеленую купюру с портретом пре-зидента,  - И еще. Вчера был чудесный вечер! Правда!
Я посмотрела на него непроницаемым взглядом. Я была сорокасемилетней женщиной со всеми вытекающими из этого преимуществами и недостатками.
- Спасибо, мне тоже понравилось! Это высокий класс! Я получила отличный подарок, мои друзья молодцы. Ты подвезешь меня? - и села в машину.
Когда мы подъезжали к городу, я ледяным голосом спросила:
- С тобой всегда можно договориться? - и не дожидаясь ответа продолжала: - Я не богата, но иногда можно позволить себе маленькое удовольствие, прав-да? Где тебя можно найти?
Почему я говорила это? Хотела ударить побольнее? Да кто сказал, что это его заденет? Подумаешь, немолодая дамочка приценивается к товару, да еще надеется на скидку. Может, его этим не удивишь, он это каждый день слышит. Бизнес есть бизнес. Пожалел тебя, дуру старую, предложил даже деньги обрат-но, зная, что сегодня же вернет эти несчастные доллары сторицей с какой-нибудь богатой бездельницей в клубе. Причем с молодой и привлекательной! Я сидела в машине и заводила себя, но потом подумала: а что это я так завожусь? Не все ли мне равно? И вдруг поняла, что не все. Меня это очень больно удари-ло, потому что он мне не безразличен. Я знала: мое мнение о нем ложно и опи-рается на иллюзию, что вчера все произошло спонтанно, а не было заказано за-ранее и оплачено по прейскуранту, но я все равно не могла избавиться от голо-вокружения, когда смотрела на его улыбку и блеск глаз из-под светлой небреж-ной челки. Меня пленили молодость и красота еще там, в клубе, и когда я на-писала на его спине непонятные иероглифы, я подписала свой приговор.
Попрощались мы очень сухо. Я влетела в квартиру и, хлопнув дверью, рину-лась в ванную. Там я разделась догола и встала перед небольшим зеркалом, в котором можно было увидеть себя только до пояса. Я вглядывалась в свое да-леко не юное лицо и удивлялась, как оно мне раньше могло нравиться. Высо-кие скулы и глаза, которые в молодости были огромными и зелеными в рыжую крапинку, а теперь поблекли и приобрели неопределенность застиранного сит-ца; волосы, которые я раньше красила в рыжевато-каштановый, а теперь верну-ла первоначальный цвет темного пепла, в котором не так бросались в глаза не-сколько первых седых волос. Морщин немного, так что если не присматривать-ся, выгляжу я все-таки моложе своих лет. Ну например, года на сорок два. Или даже на тридцать девять... Фигура... Фигура сухощавая, к счастью. Но тоже да-леко не юная. Где моя упругая и высокая грудь!? Надо бы подставить скамеечку и посмотреть, что там ниже. Распахнулась дверь и влетел мой зять, стал пунцо-вым и забормотал извинения, хотя это я забыла запереть дверь.
- Саша, - остановила я его, - скажи мне честно, я выгляжу старой женщиной?
- Ну что вы, Маргарита Петровна! - смущенно скользнув взглядом, пробор-мотал Саша, - вы очень хорошо выглядите!
- Честно? Как молодая?
- Конечно! - заверил он, ретируясь.
Вслед за ним явилась дочь и спросила подозрительно:
- Что это с тобой?
- Почти ничего. Я хочу знать, могу ли я вызвать чувства у молодого челове-ка.
- А как же! - ответила моя любящая дочь, - Чувство любопытства, например. Или чувство сострадания. Или чувство превосходства юности перед твоим пре-клонным возрастом. И еще чувство восхищения твоим оптимизмом в оценке своего обаяния. Ты какого молодого человека имела в виду?
- Ну такого, лет тридцати.
- О господи, так это он только для тебя молодой!
- Ты права, все относительно.
- Мать, ты влюбилась?
- Ты забыла упомянуть чувство восхищения моим здравомыслием. Убирай-ся! Любовь! Какая глупость - любовь!

На следующий день я отправилась в косметический кабинет. Выйдя оттуда с ощущением, что результат не стоит усилий и денег, потраченных на его дости-жение, я все-таки решила, что ухаживать за собой теперь буду. Через несколько дней я сидела в издательстве, ожидая художественного редактора, которому должна была сдать иллюстрации к новому роману, и слушала, как две девицы делились впечатлениями от посещения шейпинг-клуба. Их фигуры явно в кор-рекции не нуждались, но они с увлечением рассуждали, как быстро можно под-тянуть живот и “поставить на место грудь”. Я подивилась их оптимизму, пото-му что по моим наблюдениям у них ставить на место было нечего. Потом я ус-лышала: “Да там такие тетки ходят, пенсионерки!” и поняла, что это то, что мне надо. Я поинтересовалась, где же этот клуб и получила адрес, выдержав снисходительные взгляды. Ничего, мои птички, будет и вам сорок семь!
Я старалась не задумываться, зачем я это делаю, но делала увлеченно. “Мама сошла с ума!” - констатировала дочь, когда я собиралась на первую тренировку и уговаривала дать на время ее спортивный костюм. Я перестала пользоваться лифтом, взбегая по лестницам в редакциях  и ловя на себе удивленные взгляды. Зиночку я измучила, заставив подбирать мне прическу, которая бы скрывала возраст.
- Понимаешь, - убеждала я ее и себя заодно, - я не хочу скрывать свой воз-раст, я просто хочу выглядеть моложавой.
Зиночка со вздохом взяла ножницы и расческу, потом внимательно посмот-рела на меня.
- Вадик мне сказал, что ты спрашивала у него про того блондина. Зацепил он тебя?
- Зацепил, - честно сказала я, - Но твой Вадик болтун.
- Риточка, но он ведь не только очень молод, он все равно что проститутка, он продает себя и спит с той, кто больше заплатит! Опомнись!
- Мне все равно, - услышав в ее голосе жалость, я постаралась говорить не-брежно и убедительно, - Он будит во мне эстетические чувства. Я хотела бы его нарисовать.
Счастливая мысль пришла мне в голову! Я и правда хочу нарисовать его те-ло, его лицо и его глаза, которые все время смеялись из-под русой челки. Смеялись, наверное, надо мной? Я не торопилась увидеть его, растягивая удо-вольствие, предвкушая, как буду сидеть за столиком с карандашом в руке и то-же смеяться, глядя, как он раздевается на подиуме, а пьяные дамочки тянутся к нему жадными руками... Мне хотелось тоже найти в этом что-то забавное, по-смотреть на все его глазами. Я занималась повседневными делами, рисовала, бегала по издательствам, искала подходящие варианты размена квартиры, за-нималась шейпингом и посещала косметический салон. Я рисовала иллюстра-ции и замечала, что лица всех мужчин у меня похожи на его лицо. Я решила, что должна увидеть его еще раз, чтобы не сойти с ума. После этого, сразу успо-коившись, я стала ждать очередной день, когда будет мужской стриптиз.
Весь день меня лихорадило. Домашние удивленно выслушивали ответы нев-попад и раздраженный тон. Зиночка, укладывая мне волосы, только вздыхала, а под конец сказала:
- Рита, ни один мужчина не стоит тех нервов, которые мы на них тратим. Съешь и выброси фантик! Может, тебе нужны деньги?
Я мотнула головой, потом засмеялась. Так разговаривали, наверное, с бес-путными сынками, проигрывающими состояние на ипподроме или в казино, или бросавшими деньги актрисам. Я поняла, что моя одержимость (кем или чем?!) сродни азарту игрока. Это мания, род болезни, потому что это не подда-ется логическому объяснению и неизлечимо. Они-то все этого не знали, но просто волновались за меня.
В зале я села за столик, от которого хорошо был виден подиум, достала бу-магу и карандаш и сделала знак Вадику.
- Я сегодня буду пить только коньяк.
- Круто, но разумно, - одобрил он и поставил рядом со мной хрустальный графинчик.
Я сидела за столиком, прихлебывала из пузатой коньячной рюмки и стара-тельно выписывала на листке бумаги иероглифы, значение которых уже узнала. Это было обозначение дня танабата, 7-го дня 7-й луны, праздника влюблен-ных. В Японии считается, что один раз в году, в ночь на седьмой день седьмой луны, двое влюбленных, разделенных непреодолимой преградой, встречаются. Влюбленные эти - Волопас и Ткачиха, живут на небе, у нас их зовут Альтаир и Вега. Их разделяет Небесная Река - Млечный путь, и именно в этот день они подходят к берегам и сороки слетаются к месту их встречи, создавая из распро-стертых крыльев мост для влюбленных. Очень символично, правда? Нашла на ком писать о верной и вечной любви! Я сидела, стараясь не глядеть по сторо-нам, потому что в каждой из собравшихся женщин я видела его возможную клиентку. Я не испытывала при этом традиционных чувств: ревности или зло-сти из-за того, что сама не могу себе это позволить. Нет, я просто не хотела ви-деть молодых женщин, тех, кто будет вокруг него увиваться, тех, кто и без де-нег мог бы найти себе подходящего партнера на вечер. Если бы я увидела, что его заполучила какая-нибудь старая карга, это доставило бы мне мрачное удо-вольствие.
Представление началось. Я подняла голову от бумаги и увидела его улыбку, которую он посылал никому и всем, он улыбался сам себе, возможно, отвечая на какие-то свои мысли. Она была замечательной, очень нежной на твердо очерченных губах, она не продавалась. Я стала рисовать его улыбку, как улыбку Чеширского кота, покрывая лист бумаги его губами. Потом, взяв новый лист, я очертила контуры фигуры и стала рисовать удлиненное, но не худое тело, про-порции которого были очень красивы. Карандаш скользил, выписывая плечи, спину, и мне вдруг показалось, что это не карандаш, а мои руки проводят по нему, касаясь теплого и гладкого тела. По спине вдоль позвоночника прошла горячая волна, я отложила карандаш и  сделала большой глоток из рюмки. На какой-то миг мне показалось, что он посмотрел прямо на меня, но это было маловероятно. Я допила коньяк и, как только все закончилось, вышла из зала.
Дома я взяла лист картона и начала рисовать, восстанавливая образ, виден-ный мной, дополняя его тем, что помнили мои пальцы, гладившие его тело, ощущавшие мышцы, и горячую кожу, и шелковистость волос. Когда я закон-чила, я взяла мягкую кисть и красной краской написала на его спине иероглифы танабата.

Часто ходить в клуб мне было не по карману. Иллюзия молодости недешево стоит. Чудовищная часть гонораров уходила косметичке, массажистке, на або-немент  в спортзал. Я стала менее разборчива на работе, брала уже любые зака-зы, дающие деньги, оформляла даже рекламные листки. С друзьями я теперь виделась редко. Я боялась, что мои подруги, которые знали меня, как облуп-ленную, догадаются о том, что со мной творится. Что со мной творится на са-мом деле, я сама не могла понять и пока не пыталась разобраться. Я просто плыла по течению, потакая своему желанию время от времени видеть то, что никогда больше не получу в жизни, потому что нет у меня таких денег, за кото-рые я могу обладать его улыбкой, биением крови в жилке на виске, его дыхани-ем во сне, чувством счастья оттого, что рядом любимая... Я не могла понять, люблю ли я молодого мужчину по имени Никита, доступного всем желающим и расточающего ласки направо и налево за определенную плату, пленилась ли я недоступной, лучезарной и соблазнительной молодостью, или я увлечена обра-зом, дающим эстетическое наслаждение красотой, в котором девичьи еще гре-зы о белокуром принце наложились на очарование киногероя. А может, я про-сто хочу доказать (кому?), что я сама еще молода и меня можно желать такой, как я есть? Я инстинктивно опасалась углубляться в собственные чувства, хо-дила раз в месяц посмотреть на него, рисовала эскиз за эскизом и ощущала под ложечкой трепет возбуждения, перехватывающий дыхание.
Мои подруги смотрели на меня с опасливым любопытством и говорили, что я сильно переменилась. Я же замечала только, что еще похудела и ощущала те-ло  как гибкое переплетение тренированных мышц. Между делом я разменяла квартиру и переехала из центра на окраину в крохотную однокомнатную квар-тиру. Это несколько отвлекло от скрытых переживаний. Я решила сделать ре-монт и почти месяц ходила перепачканной краской и разговаривала только о кафеле, смесителях, колере, лаках. Я смело сломала все внутренние стены, от-городив матовым стеклом только крохотную кухоньку. Ремонт поглотил все сбережения и в один прекрасный день я оказалась в сияющей кремовыми сте-нами квартире-студии, почти пустой, с ковром, брошенным на сверкающий ла-ком пол, с огромным полукруглым диваном, заваленным подушками, которые сама сшила, и с эскизами, развешанными по стенам. В простенке висел оканто-ванный рисунок углем мужской фигуры с алыми иероглифами на спине. Вся мебель из нашей прежней квартиры была захвачена моей дочерью, потому что не делилась на три. Я ушла почти с таким же чемоданом, с каким пришла больше двадцати лет назад в квартиру мужа.
Я была счастлива, что получила наконец долгожданную свободу жить так, как всегда хотела, но никогда не могла себе позволить, и ожидала гостей на но-воселье в убеждении, что начинается совершенно новая жизнь, несущая в себе сюрпризы неизвестных событий. Над тем, что начинается она несколько позд-но, старалась не думать. Друзья пришли все вместе, подарили китайскую вазу, которая замечательно встала на полочку в углу над диваном, и мы начали весе-литься. Когда все достаточно выпили, чтобы занимать каждый сам себя и не чувствовать обойденным вниманием хозяйки, Светка и Зиночка отвели меня в сторону и мы остановились как раз под портретом.
- Риточка, ты когда последний раз была в клубе?
- До переезда. Вы ведь знаете, ремонт высосал всю мою энергию, он даже по ночам мне снился! На другое не хватало ни сил, ни средств.
- Ты переживешь известие, что в клубе сменилась программа? Там теперь совсем другая труппа.
- Да? Я не знала, - сказала я как можно спокойней, - А эти где?
- Вадик не знает. Просто их уволили и наняли других, потому что женщины стали жаловаться на однообразие.
- Жаль! - улыбнулась я, - Я хотела еще порисовать, я использую это в работе, сделала несколько иллюстраций.
- Маргоша, а ты не пробовала...
- Нет, зачем? - перебила я и перевела разговор на другое, сердце мое глухо билось где-то внизу.
- Знаешь, ты так сейчас великолепно выглядишь, и потом, ты теперь свобод-ная одинокая дама с квартирой, можешь делать, что хочешь!
- Я и хочу именно то, что делаю! - как можно веселее сказала я и пошла ста-вить чайник.
Моя жизнь в одиночестве оказалась сначала полной бессмыслицей. Я по привычке покупала полные сумки продуктов, варила сразу кастрюлю каши и не могла запомнить, что у меня нет семьи и в раковине стоит одна чашка. Но по-степенно я вошла во вкус вольной жизни и могла уже ходить по квартире с косметической маской на лице, не боясь насмешек. Я научилась наслаждаться свободой. Не обрела я только покоя. Перед тем, как идти на очередное занятие шейпингом, я глубоко задумалась, а стоит ли продолжать эту комедию и тя-нуться за молодостью, которую так и так не догнать. У меня не стало стимула: никто не смог бы заметить, что я изменилась, кроме моих друзей, которым это было не нужно, они любили меня и так. Была тщеславная надежда, что Никита в один прекрасный день увидит во мне молодую женщину, удивится перемене и по-новому вспомнит ту поездку в Репино, но надежды на это теперь не было. Все же я решила, что стоит продолжать, и усердно боролась за молодость лица и тела, а о душе старалась не задумываться.

Было начало апреля и в мае мне пообещали выставку, я уже 25 лет работала в издательстве. Я сидела, перебирая допоздна старые работы, вспоминая преж-ние годы, когда рисовала это, и рассматривая рисунки, на которых все мужчи-ны были похожи на моего мужа, в которого долгое время была влюблена, пока не освободилась от иллюзий. После этого я стала рисовать мужей своих подруг, что было предметом для шуток многие годы.
Неуверенный звонок был неожидан и я пошла открывать дверь в недоуме-нии, кто это может быть. Под дверью стояла, еле держась на ногах, моя моло-дая соседка, которую я несколько раз встречала в лифте. Красивая девочка, чье лицо было испорчено неумеренным количеством косметики, хорошо одетая и оставляющая за собой облако французских ароматов, а теперь еще и алкоголя. Она распахнула глаза и сказала, старательно выговаривая слова, словно про-должая разговор:
- И вот я опять потеряла ключи. Ой, попадет мне за это! Ну сколько же мож-но, правда? Я посижу у вас?
Она, не дожидаясь приглашения, вошла в комнату и уселась на диван. Я по-шла варить кофе в надежде, что он приведет ее в состояние, близкое к нор-мальному. Когда я пришла с чашкой, она спала сидя, откинув голову назад. Я поставила чашку и уложила ее, сняв туфли, на диван, подложила подушку и ук-рыла пледом.
- Котик придет в час, - пробормотала она и заснула опять.
Я села дальше разбирать рисунки, сама отпивая ее кофе, предстояло бодрст-вовать до часа ночи. Я посматривала на нее, сердилась и в то же время смея-лась. Как забавны молодые, когда думают, что весь мир вращается вокруг них. И еще я вспоминала себя в ее возрасте. Я в таком состоянии никогда не бывала, ведь ей нет еще двадцати, как я понимаю. Но это Бог с ней, и не важно даже, что она сверх меры накрашена, молодые вообще ни в чем не знают меры. Но французские духи... Интересно, откуда она взяла деньги, чтобы купить их? Я даже сейчас берегу свой флакончик “Маже нуар”, расходуя буквально по капле. Конечно, это Котик балует девочку. Так почему же он не следит за ней? Через полчаса мне пришлось вести ее в ванную, потом опять уложить с холодным компрессом на лбу. Я тихо ворчала, пока не поймала себя на этом. Еще не хва-тало стать старой занудой. Повеселилась девочка и пусть ее.
В час ночи я пошла звонить в соседнюю квартиру, но там еще никого не бы-ло. Почти в два я пошла снова и на звонок мне открыл дверь Никита в синем махровом халате с монограммой и влажными еще волосами. Это было на-столько неожиданно, что я чуть не потеряла сознание, но все-таки поняла, что должна мгновенно взять себя в руки, что и сделала, сказав ледяным тоном:
- Котик – это, по-видимому, вы. Ваша кошечка опять потеряла ключи и спит в соседней квартире.
Тихо чертыхнувшись, он последовал за мной. Увидев девушку лежащей с полотенцем на голове, он испуганно глянул на меня.
- Что с ней?
- Ничего особенного. Чуть перебрала. Я сейчас принесу ее свитер, я его не-много застирала.
Когда я пришла из ванной со свитером, он разглядывал свой портрет с ие-роглифами на спине. Лица на рисунке не было видно, но и так можно было со-образить, кто там изображен. Никита внимательно на меня посмотрел, но ниче-го не сказал. Он поднял девушку на руки и понес домой.
На другой день днем ко мне опять пришла соседка. Прямо с порога она стала благодарить меня, потом широко открыла глаза и заявила:
- Как у вас здорово! А я вчера не разглядела!
- Да уж где там! Голова не болит? Хочешь кофе?
- Спасибо! Я с удовольствием! Меня зовут Елена. Котику нравится, когда не Лена, а именно Елена, как Елена Прекрасная.
Когда я пришла с подносом, Елена рассматривала мои рисунки.
- А это похоже на Котика. Он однажды пришел, и у него были такие же ие-роглифы на спине, он заставил меня срисовать. Может, и не такие, я уже не помню. А что они значат, вы знаете?
Я рассказала ей о седьмом дне седьмой луны.
    - Ой, как красиво! И здесь, смотрите, тоже сороки нарисованы вокруг него и над ним звезды - совсем как у Чурлениса  (Литовский художник, автор серии картин “Знаки Зодиака”). Это Альтаир и Вега? Надо Котику рассказать! Но как похоже на него... Может, вы его рисовали?
- Я рисовала натурщика, я не помню его лица, не обратила внимания. Я ведь рисовала со спины.
- Жаль. Котик такой красивый, вы его не забыли бы, правда?
Она оказалась страшной болтушкой. Я скоро узнала все: и как они живут, и как он ее любит и балует, и как боится за нее, поэтому гуляет она, только когда он работает по вечерам. Без всякого смущения она рассказала о своих поклон-никах в университете, где училась первый год на юридическом. Ей было всего девятнадцать лет. Елена стала расспрашивать о моей работе, потом о том, по-чему я живу одна и откуда приехала к ним в дом.
Елена стала часто приходить ко мне. Зайдя  во второй раз, она протянула па-кетик и сказала, что это подарок от них с Котиком, в благодарность. Я развер-нула и покраснела. Это были дорогие французские духи. Я протянула пакет об-ратно.
- Елена, это слишком дорогой подарок, возьми обратно.
- Ну что вы, это пустяки, Котик сам выбирал для вас.
Пришлось взять духи. Аромат оказался потрясающим, мы поговорили о ду-хах, обсуждая, кому какие нравятся. С Еленой я вообще узнавала много нового об одежде, косметике, прическах, какой цвет волос сейчас в моде и какое белье носят молодые женщины. Елена стала держать меня в курсе всех новинок. За-ходила она ко мне почти каждый день. Конечно, я могла бы просто выгнать ее, но мне доставляло удовольствие, что она обращается со мной, как с подруж-кой. Она была умненькая девочка, довольно начитанная и с неплохим вкусом, пока это не касалось ее косметики. Мне не удавалось отучить ее от дикого ко-ричнево-лилового лака на ногтях и такой же губной помады. Этот цвет она увидела в рекламном ролике и решила, что это шик. Вскоре я знала обо всех событиях университетской жизни, о ее увлечении французским кино и о сту-дентах, которые ее все время приглашают в ночные клубы.
- Мне так хочется, а Котик не разрешает! - надув губки говорила Елена.
Но такие разговоры я пресекала в зародыше. Еще не хватало, чтобы я обсу-ждала с ней ее Котика. И придумала же прозвище! Котик, Песик, Барбосик!
Временами Елена заходила ко мне, когда я рисовала. Почувствовав, что ме-шает, она тут же исчезала, но иногда просила разрешения остаться и тихо по-сидеть в уголке. Действительно, она сидела как мышка, с книжкой или учебни-ком. Поглядывая на нее время от времени, я начинала ее рисовать и вскоре на-бросала несколько портретов. Один Елена выпросила себе.
Однажды я сидела за мольбертом, а Елена лежала с книжкой на ковре, гото-вясь к зачету по римскому праву. Она любила сидеть или лежать на полу, гово-ря, что только у меня это так здорово. Их квартира без фантазий, как у всех, была заставлена довольно красивой, но унылой мебелью и валяться на полу там не хотелось.
- Маргарита, я у вас чувствую себя, как у мамы.
- А где твоя мама? Она знает, что ты здесь?
- Нет, моя родная мать умерла. Мне тогда было пять лет. Она спилась. (У меня мурашки побежали по спине от этого совершенно спокойно сказанного слова) Я имею в виду настоящую маму, которую придумывают себе сиротки. Она должна быть такая спокойная, внимательная, надежная, как вы. Котик то-же заботится обо мне, но он многого не понимает. Он только командует мной и следит, чтобы ничего со мной не произошло.
- Но это же замечательно, многие не делают даже этого. А где ты жила после смерти матери?
- У бабушки. Она была хорошая, но только кудахтала надо мной и уговари-вала никогда не пить, как моя мать.
- Зачем же ты пьешь?
- А я не пью. Котик мне запрещает. А, вы про тот случай. Это редко бывает. Мне лучше не начинать. После второй рюмки я уже не могу остановиться, - хи-хикнула она, - Ну, а тогда сессию сдали и все пошли отмечать. Что же я, буду отказываться? Засмеют. Но когда я вспоминаю, какой была мать, когда напива-лась, я клянусь, что не возьму в рот ни капли!
- Тебе надо пойти со мной в шейпинг-клуб, это отвлечет тебя от соблазнов.
- Правда? Вы возьмете меня с собой? Вот здорово! Я столько раз смотрела на это по телевизору, но не хватает силы воли подняться, одеться и пойти. Ко-гда пойдем? И надо ведь костюм купить!
Елена начала щебетать, какой костюм она купит, такой, как в американском фильме, и была счастлива, что пойдет именно со мной. Сначала я не поняла, чему она радуется. Моя дочь, помню, была счастлива вырваться из дома и сама выбирала, куда пойти. Из похода со мной в кино или в спортзал она не делала событие. Но потом я подумала, что она была пресыщена материнской любовью и стремилась вырваться на волю, освободившись от надоевшей опеки. А эта бедная девочка росла без матери и помнила только пьяное чудовище. Теперь мне стало понятно, почему она так тянулась ко мне и находила удовольствие в наших разговорах и молчании. Невольно я сказала с совершенно такой же ин-тонацией, с какой говорю дочери:
- Вот и ладненько, детка, через день пойдем, разомнем косточки. А теперь не съесть ли нам по пирожному с кофейком?
Мы сели на диван с чашками в руках и Елена спросила у меня, уже полно-стью доверяя и глядя любопытными большими глазами, которые без краски были очень красивыми:
- Маргарита, а что вы думаете о любви?
- Знаешь, я могу тебе три часа рассказывать о любви, но это будет любовь сорокасемилетней женщины и тебе будет совершенно неинтересно слушать.
- А почему?
- Потому что я все свои чувства анализирую и размышляю о них больше, чем собственно люблю. Возраст такой, понимаешь? А тебе ведь хочется, что б как в “Ромео и Джульетте”, да? Огромное  и прекрасное чувство, и сразу все и не-медленно, но без смертельного исхода, потому что надеешься, что потом будет новая встреча и новая любовь. И тоже единственная и неповторимая! Ведь так?
- Ну-у, наверное... Но мне пока хватит одной. А разве это нормально, если любовь не одна? Вторая, третья... Это ужасно!
- Глупенькая, когда ты любишь, ты ведь не думаешь о следующей, ты лю-бишь как первый и последний раз. Но ты права, бывает и единственная любовь, как у Маргариты к Мастеру, через огонь и воду. Хотя  вспомни, она ведь была до этого замужем, и думала, наверное, что любила того, первого, но встретила истинного и все остальное забылось.
- Вы ведь тоже Маргарита. У вас есть такая любовь?
- Я не знаю, - задумалась я надолго, - Не такая. И совсем не любовь.
- А что же это?
- Сумасшествие.
- Расскажите!  Ну Маргариточка, ну пожалуйста!!!
- Нет, детка, не буду я тебе про это рассказывать. Не для юных ушек!
- Ну и пожалуйста, - обиделась Елена, - я тоже не буду рассказывать!
- Не для старушкиных ушек? - рассмеялась я, - И ты тоже не рассказывай. И останемся мы каждая при своей истории.
Когда Елена ушла домой, я задумалась, а что я собственно имела в виду, ко-гда говорила о своих теперешних чувствах? Это действительно чистое безумие. Нет никакой любви, но я все время ощущаю его присутствие за стеной. Мне кажется, я даже чувствую, когда он у себя, а когда уходит куда-нибудь. Я думаю о нем подсознательно, на уровне инстинктов, постоянно ощущаю возбуждение всех нервов. Но теперь, когда я узнала Елену, никогда не сделаю то, о чем меч-тала: накопить денег, получить его еще раз и покончить с этим. У Елены его грех отбирать, пусть другие покупают его на время, все остальное принадлежит ей. Но теперь, когда я окончательно решила, что отказываюсь от всех надежд, мне до потери сознания захотелось еще раз испытать то почти забытое ощуще-ние юного восторга, то наслаждение, тот упоительный всплеск эмоций, кото-рые он мне доставил тогда.
 
Через день мы с Еленой поехали на тренировку. Никита отвез нас на машине и пообещал заехать  потом. Когда я видела его, я леденела внутри и говорила с ним отрывисто и сухо. Мне казалось, что он боится того, что я расскажу все Елене. Ну и пусть боится! В зале, занимаясь упражнениями на своих снарядах, я не преследовала цели накачать мускулы, а просто хотела держать свое тело в подчинении, словно это давало мне ощущение власти над временем. Елена пе-реходила со снаряда на снаряд, ей все было интересно и  все хотелось попробо-вать. Я смотрела на нее и думала, что мне до нее далеко. Моя житейская муд-рость, опыт и знание мужчин, мои вкус и талант, даже мой вид хорошо сохра-нившейся женщины ничто по сравнению с непосредственностью юности, гра-цией молодого зверька и недостатками, в которых взрослый мужчина всегда найдет свою прелесть. Она вне конкуренции. Я ни капли не ревновала. Смешно его ревновать к одной женщине. Смешно этого ребенка, хлебнувшего горя и нашедшего наконец уголок, где можно передохнуть в битве за выживание, счи-тать причиной собственной несостоятельности. Пусть себе! Я перестала сле-дить за Еленой и она, конечно, по неопытности перенапряглась. Когда мы спускались по ступенькам к машине, она охала, держась за поясницу, и висла на мне. Мы смеялись, а Никита смотрел на нас, улыбаясь своей необыкновенной улыбкой, и я почувствовала, что тоже включена в тот круг людей, кому она предназначалась.
- Ну что, спортсменки, поехали обедать?
- Ура, обедать! Нужно восстановить энергию, - Елена оживилась и перестала постанывать, - Котик, отвези нас туда, где вкусно!
- Спасибо, но я не ем в это время, - сказала я, сразу вспоминая свой ледяной тон, - И мне нужно быть в редакции.
- Ну Маргариточка! Поехали! - заныла Елена, держа меня за руку.
- Я не отпущу, вы должны с нами пообедать. Прошу вас! И насчет редакции - сказано неубедительно.
Никита так уверенно и настойчиво уговаривал, что мне не оставалось ничего другого, как поехать с ними в ресторан. Елена выбрала китайскую кухню. Я во-обще по ресторанам не хожу и они тоже были там впервые. Нас усадили за сто-лик и принесли лапшу в бульоне, которую мы благополучно съели ложками. Никита заказал утку по-пекински, Елена салат с жареными креветками, а я, раз уж это китайский ресторан, рис с овощами. Когда нам все это принесли, я ре-шила есть палочками. Официант терпеливо показал, как их надо держать, и я медленно и старательно  предприняла первую попытку. Елена посмотрела, как это у меня получается и решила тоже попробовать. Подшучивая друг над дру-гом, мы неуклюже забрасывали в рот еду, роняли на стол, на колени, донося до рта крошечные порции, и кисли от смеха, так что вскоре уже не могли есть. Никита невозмутимо вилкой доел свою утку и начал отпускать комментарии по поводу наших способностей проникнуться китайским духом.
- Маргарита, вы-то такой большой специалист по восточной культуре, вы должны мастерски владеть предметом, - увидев, что я побледнела и перестала смеяться, он на минуту растерялся, а потом предложил съесть мороженого, - Потому что его можно есть ложкой. Или тоже палочками?
- Это уж можете попробовать сами, - принужденно улыбаясь, сказала я.
- А что, вы действительно хорошо знаете восточную культуру? - заинтересо-валась Елена, - Это так интересно! Котик, помнишь, мы смотрели фильм “По-следний император”?
- Мне приходилось иллюстрировать книги японской поэзии. И еще сборник Акутагава Рюноскэ.
- Ой, я даже не слышала о нем!
- Был такой знаменитый фильм “Расёмон”, слышала наверное? Это по но-велле Акутагава. Старые японские фильмы были замечательными. Жаль, что их теперь негде посмотреть.
- Котик, достань кассеты! Я хочу японское кино! Маргарита, а книги эти у вас есть?
- Я тебе дам почитать. И Акутагава, и “Записки у изголовья”... Это очень красиво.
- А иероглифы? Наверное, так интересно!
- Я не знаю японский язык, - сказала я, поймав пристальный взгляд Никиты, - Как и китайский, и вообще восточные языки. Простите, мне действительно надо идти.
- Мы отвезем вас, - встал из-за стола Никита и, когда мы выходили из зала, он сжал мне локоть и сказал тихо, - Спасибо за Елену. И вообще - спасибо!
- За то, что я молчу? - ехидно спросила я и тут же пожалела: мне нравилось, как он к ней относится, - Извини!
- Да, - просто сказал он, - и за это. Елена мне очень дорога.
Через несколько дней Елена притащила ко мне видеомагнитофон и несколь-ко кассет. Мы сидели с ней на ковре, подложив подушки, смотрели фильмы Акиро Куросавы и пили для колорита зеленый чай.
- Фу, какая гадость, - время от времени вздыхала Елена, имея в виду чай, но все-таки мужественно пила.
- А знаешь, Маргарита, если бы не ты, я никогда не увидела бы все это. И книги, что ты дала читать, это такое чудо! Ой, извините! - она заметила, что машинально сказала мне “ты” и смутилась.
- Да ладно уж, мы ведь с тобой такие подружки! Говори мне “ты”.
- Правда? - просияла она, - Вот хорошо! Маргарита, скажи мне пожалуйста, когда тебя приглашают за город... Нет, не так. Скажи, с кем можно поговорить по женским проблемам? - она иногда ошеломляла меня резкими переходами к новой теме.
- Ну, лучше всего - с хорошим врачом, - опешила я: сейчас она начнет рас-сказывать мне о проблемах со своим Котиком, а я не хочу этого знать, - Конеч-но, с врачом! Хочешь, я дам тебе телефон своей подруги, она во всем тебе по-может.
Когда Елена ушла, я задумалась, правильно ли я поступила, отказавшись са-ма разобраться во всем. Что-то она говорила про поездку за город. Может, она съездила развлечься и теперь обнаружила, что беременна? Бедная девочка будет переживать, что изменила своему Котику-Песику, думая, что он-то верен ей до гроба! Может, рассказать ей все? Нет, Наташа ей поможет, если что. Не хочу вмешиваться. Я не хочу ничего знать о них!!! Это выше моих сил. Господи, и угораздило же меня переехать именно в эту квартиру!
Через пять дней события начали развиваться в быстром темпе. В два часа ночи раздался звонок. Накинув халат, я пошла открывать дверь, ругаясь про се-бя, не люблю, когда меня будят. За дверью стоял Никита.
- Маргарита, Елена у вас?
- Нет, а зачем? - спросила я спросонья.
- Не знаю, но где же она тогда?
- Может, вы поссорились?
- Мы не ссоримся. С ней что-то случилось.
Я уже проснулась и у меня появилась одна мысль.
- Заходи, я сейчас позвоню в одно место.
- В какое одно место? - испуганно спросил Никита.
- Ах, да зайди же и закрой дверь, мне холодно! Помолчи, - я набрала номер Наташи и стала ждать, когда она проснется, - Вот, бужу хорошего человека, а потом окажется, что Елена твоя просто напилась и с ней все в порядке. Ната-шенька, дорогая, прости! Это Маргарита. Помнишь, я присылала к тебе девоч-ку, мою соседку, Елену... Ну, прости, пожалуйста, что это вы так поздно?! Ну, я тебе завидую! Так что там было с этой девочкой? Что-нибудь серьезное? Она случайно не... - я слушала, что мне говорила Наташа и смотрела на Никиту круглыми глазами, - Спасибо, дорогая, попроси за меня прощения у Миши. Продолжайте! Ну, не сердись! Пока!
- Что случилось? - нетерпеливо спросил он, но я еще не могла прийти в себя.
- Ничего не случилось, кроме того, что я отвлекла людей от занятий любо-вью. И выяснила, что Елена не беременна.
- А что, она тебе что-нибудь говорила?
Я увидела, что он испугался по-настоящему и это мне было непонятно.
- Послушай, - раздраженно сказала я, - я может чего-то не понимаю, может ты извращенец к тому же? Но раз ты не спишь с Еленой, почему тебя волнует вопрос беременности? Как она может забеременеть, раз она все еще невинна? И как она может жить с тобой так? Несчастный ребенок!
- Но как я могу узнать про ее отношения с мужчинами, если она ничего мне не рассказывает! - отчаянно воскликнул Никита, - И как я могу спать с ней, она моя сестра! - он увидел мое изумленное лицо и спросил мягче, - Ты не знала?
- Я думала, что Елена твоя любовница.
Я села на диван среди подушек и одеял, не думая о разобранной постели. Новости меня потрясли. Никита нервно ходил из угла в угол.
- Не мельтеши, сейчас что-нибудь придумаем. Я это уже пережила: пока доч-ка не вышла замуж, думала, что свихнусь. Чаю хочешь?
- А крепче у тебя ничего не найдется?
- Посмотри в холодильнике. И мне налей немного мартини. А знаешь, до-бавь туда водки. Спасибо, - я отхлебнула из поданной рюмки и передернулась, - Не пожалел! Ну, давай думать. В больницы ты уже позвонил? А подруги у нее есть? Молодых людей, как я поняла, ты не знаешь. Самоубийство я исключаю. Ничего не остается, как ждать, что сама придет. Девочке захотелось погулять.
- Я ведь ей запрещаю! Я-то знаю, что твориться! В два счета на панели очу-титься!
- Запретами ничего не добиться. Сам, что ли, молодым не был? Можно по-думать, что тебя с детства учили голышом выступать, - я увидела, как его пере-дернуло, - Ну прости, я тебя не осуждаю. Слушай, а ведь есть одна зацепка. Она мне что-то сказала про то, что ее кто-то пригласил за город. Я подумала, что она уже ездила, но раз Наташа гарантирует, значит... Она расспрашивала Ната-шу про противозачаточные средства, очень разумная девочка! Значит собира-лась все-таки поехать. Сегодня какой день, суббота? Ну, поздравляю! Сестра твоя решительно проявила самостоятельность! Завтра, наверное, приедет. (Ни-кита стукнул кулаком по столу и тихо чертыхнулся) Послушай, - сказала я как можно мягче и убедительней, - она сегодня испытает нечто совершенно новое. Мы можем только догадываться, понравиться ей, или нет. Хорошо бы понра-вилось! А вдруг она разочаруется? Не все ведь умеют, как ты... - я добавила то-ропливо, видя, что он посмотрел на меня, - Будь с ней поласковей, не ругай сильно.
Никита вдруг подошел ко мне и, взяв обе мои руки, поднес к губам.
- Спасибо! Как хорошо, что ты рядом!
- Я сейчас заплачу! На что же еще нужны старушки, как не для того, чтобы опекать молодых!
- Скажешь еще про старушку - и я тебя убью! - он сжал мои плечи.
- Вот так благодарность!
Никита обнял меня и крепко поцеловал. У меня закружилась голова и подко-сились ноги от дикого желания продлить это и я сказала холодно:
- Отпусти меня!
- Лжет твой голос, или твое тело?
- Я просто замерзла и потому дрожу. Уйдешь ты наконец?!
Оставшись одна, я легла в постель и расплакалась. Облегчением было знать, что Елена - сестра, но мне спокойней жилось, когда была уверенность, что он занят. Теперь я не пыталась кривить душой, придумывая какие-то оправдания и глупые причины, по которым он занимал все мои мысли. Теперь пришла пора признать, что я, как дура, люблю мужчину на  восемнадцать лет младше себя, и желание быть с ним раздирает меня изнутри. Я готова отдать за это полжизни, но я никогда не смогу за это заплатить. Этого он от меня никогда не дождется!

На другой день ко мне зашла Елена.
- Маргариточка, Котик сказал, что ты вчера волновалась за меня. Прости ме-ня! - прямо с порога сказала она.
- Он тебя ругал?
- Я думала, что он меня убьет, - она сделала большие глаза, - Но он совсем даже не ругался, представляешь?
- Елена, а почему ты называешь Никиту Котиком?
- А это бабушка звала его: Никиток – серенький коток. Я была совсем ма-ленькая и стала звать его Котиком.
- Мороженого хочешь? Ты мне расскажешь, что с тобой произошло, пока мы тут звонили по больницам и моргам?
- Тебе я расскажу.
- А Никите ты не рассказала? Знаешь, ты рассказывай ему больше о себе. Он тебя очень любит.
- А я думала, что он тебе не нравится, ты так сухо всегда с ним разговарива-ешь, словно ждешь, когда же он скроется с глаз! Правда-правда!
- Глупости! Давай пить кофе с мороженым, все равно завтра на тренировке сбросим лишние калории.
Пока Елена рассказывала мне, как она решилась на великий шаг и как все происходило, мы выпили кофе и уже вылизывали блюдечки после мороженого. Мне было смешно и грустно слушать о том, что со мной так же произошло почти тридцать лет назад. Я задумалась, как давно это было. Так давно, что по-теряло для меня значение и почти забылось, как все случилось и что я чувство-вала тогда.
- Ты меня не слушаешь! И я подумала, что слухи об этом сильно преувели-чены. Конечно, поцелуи, ласки... Я растаяла, это здорово. Но потом... Знаешь, Маргарита, нельзя сказать, что мне совсем не понравилось, но я ожидала боль-шего...
- Так всегда бывает, - успокоила я ее, - Все придет со временем. Ты еще поймешь, что это один из лучших подарков, что подарила нам природа!
- Как красиво ты говоришь! Я думаю, что буду помнить этот день всю жизнь. Жаль, что Котик сегодня работает допоздна, мы бы пошли отметить это куда-нибудь. В китайский ресторан! Тебе тогда понравилось? - и она засмея-лась, - А Котик потом сказал, что ты ведешь себя, как девчонка, словно мы с тобой ровесницы, и совсем не заметно, что ты старше.
Когда Елена ушла, я села заканчивать макет обложки, который давно нужно было отнести в редакцию, но видно, мне не суждено было закончить работу в обозримом будущем. Следующим явлением были мои подруги. Усевшись на диван в ряд, они заявили, что я должна им все доложить.
- Знаешь, Марго, тебя ведь видели кое с кем. Рассказывай!
- Нечего рассказывать! - попыталась отмахнуться я.
- И что это еще за звонки по ночам? - возмущенно вставила Наташа, - Пред-ставляете, девочки, в кои то веки муж оказался не усталый и настроенный иг-риво, я обрадовалась и одела свое сексуальное черное белье, и только он снял его с меня, и его руки... и тут позвонила Рита! - закончила она под смех осталь-ных, - Вам смешно! Миша сказал, что еще раз позвонишь в неподходящий мо-мент, и он тебя убьет!
- Отключайте телефон, - огрызнулась я и пошла варить кофе.
- Что это с ней? - услышала я вслед, и тут раздался еще один звонок.
Светка открыла дверь и я выглянула узнать, кто там пришел. В дверях стояли Никита с Еленой. Елена улыбалась, Никита смотрел невозмутимо. Остальные уставились на них. Немая сцена.
- Маргарита, а мы пришли за тобой! - радостно сообщила Елена, - Котик все-таки освободился на работе и поведет нас в китайский ресторан! Или ты не можешь?
- Я не могу! У меня гости.
- А мы уже уходим, - с готовностью вскочила Светка, но я остановила ее.
- Прелестную девушку я знаю, - вставила между тем Наташа, - Это та, из-за которой меня вчера подняли с постели ночью. - Раздалось громкое хихиканье. - А этот молодой человек и есть причина вчерашнего волнения?
- Познакомьтесь, это мои соседи: Елена и ее брат Никита. Я правда сожалею, но сегодня не могу с вами идти. В другой раз.
Я закрыла за ними дверь и побрела к дивану. Силы меня оставили и я уже не могла сдерживаться.
- Что-то горит на кухне! - заметила Галя.
- Это кофе, - пояснила я и зарыдала.
Когда я перестала трястись, захлебываясь плачем, а только всхлипывала и сморкалась, Зиночка повела меня в ванную, умыла, вытерла лицо, как малень-кой девочке, и поправила волосы. Меня усадили на диван, сунули в руку рюмку и заговорили одновременно все:
- Это из-за него?
- Маргоша, наплюй на все!
- Бедненькая, как же тебя угораздило здесь поселиться?
- Рита, ты в него влюбилась?!
Я подумала и ответила честно:
- Да, я в него влюбилась! Он как колдовство, я не могу от него освободиться. Я все время вижу его спину и рисую на ней. Ничего не хочу слышать о нем, пусть он занимается, чем хочет, это не имеет для меня значения. Я только вижу его и знаю, что никогда не буду иметь! Это сводит с ума.
- Но почему же, Маргоша? Ты можешь... заплатить ему?
- Ни-ког-да! Только “когда реки потекут вспять и камни упадут в небо”. И когда он меня полюбит сам! Только так, а значит - никогда.
- Правильно, Ритка, надо быть гордой! - поддержала Галя.
- Гордой?! Какая, к черту, гордость! Нет у меня никакой гордости, ни прин-ципов, ни морали. Я просто не могу навязываться. Я с ума сойду от сознания, что он чувствует отвращение ко мне, пожилой, морщинистой, дряблой тетке, но умело скрывает это, потому что он профессионал.
- Риточка, да ты действительно с ума сошла! - заметила Наташа, - Ты сейчас отлично выглядишь! Ты не представляешь, какие ко мне приходят женщины на прием! Ей тридцать, а она в кресло не помещается, жир складками висит! И представь себе, - мужья таких любят! А ты посмотри на себя?
- И мой Вадик тоже как-то сказал, что ты - лакомый кусочек!
- Ну, уж раз Вадик сказал! - засмеялась Галя, - Он у нас тонкий ценитель!
- Короче, - подвела итог Зиночка, - общеизвестно, что нередко молодые мужчины тянутся к женщинам старше себя. Поживем - увидим. И это хорошо, что ты живешь рядом и все время попадаешься ему на глаза.
Пока разговаривали, мы выпили по бокалу вина и теперь налили по второму. Мне действительно стало казаться, что не все так трагично и безнадежно. Мы поболтали еще и когда они ушли, я легла  в постель, включила проигрыватель и поставила “Бранденбургские концерты” Баха. Я долго лежала без сна, любуясь его улыбкой и телом, которые помнила так четко, словно он стоял рядом и сам улыбался мне. Я еще удивилась, что мои ощущения и чувства так же ярки и сильны, как в молодости.

На тренировку мы поехали опять втроем и Никита решил тоже немного раз-мяться. Когда он вышел из раздевалки, тренер восхитился его фигурой и пред-ложил заниматься серьезно, обещая, что через несколько месяцев  накачает ему мышцы, как у Геракла.
- Не поддавайся, не испорть свое тело, - поспешила отговорить я Никиту, испугавшись, что он соблазнится перспективой, - Оно у тебя пропорционально и гармонично, а с мускулатурой ты станешь заурядной грудой мяса. Сейчас ты красив как бог, сохрани это подольше!
- У женщин на все есть свое мнение! - раздраженно заметил тренер.
- И чаще всего - верное, - улыбнулся мне Никита.
- Красивый как бог, братик! После таких комплиментов ты должен повести нас с Маргаритой в самый шикарный ресторан! И обязательно в китайский!
Мы работали на снарядах, и я все время косила глаза, наблюдая, как это у Никиты ловко получается. Он делал движения без усилий и на лице у него блу-ждала легкая задумчивая улыбка. Он поймал мой взгляд и улыбка пропала. Я закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на упражнениях. Я не должна думать о нем! Я не должна что-то ждать от него! Я повторяла и повторяла это, яростно нажимая на педали тренажера.
- Маргарита, я есть хочу! - услышала я рядом и открыла глаза, - Котик уже пошел одеваться. Давай скорее!
Снова мы уселись за столик в том же ресторане и теперь уже смеялись над Никитой, который тоже пробовал есть палочками. Мы с Еленой веселились от души, глядя, как он не может донести до рта кусочки мяса. Выйдя из ресторана, Елена заявила, что ей нужно в университет, у нее вечерние лекции. Никита предложил  сначала отвезти ее на занятия.
- Маргарита, а тебе куда?
- Домой. Я сама могу добраться.
- Нет уж, я отвезу.
В машине мы опять молчали. Я в его присутствии теряла дар речи и выгля-дела, наверное, дура дурой. Никита сосредоточился на дороге. Мы подъехали к дому и, поднимаясь в лифте, встали наконец лицом к лицу. Я опустила глаза, но чувствовала, что он меня рассматривает. Я разозлилась и посмотрела прямо на него. Его улыбка добила меня окончательно. Мне захотелось оказаться где-нибудь в другом месте и подальше от него. Ну за что мне такое наказание! Я вздохнула и закрыла глаза. Почувствовав на своей щеке его пальцы, я вздрог-нула.
- Какие у тебя возле глаз симпатичные морщинки! А щеки с пушком, как у девушки! Мар-га-ри-та. Ты такая красивая.
- Мы ведь ничего не пили за обедом? Это наверное ответный комплимент? Если ты скажешь, что я красива, как богиня, я не поверю.
- Я ничего не буду больше говорить, - и он легко коснулся моего лица губа-ми.
Тут двери лифта открылись и мы вышли на площадку. На мгновение мне по-казалось, что нам одинаково не хочется уходить по разным квартирам. Он для меня был непостижим и загадочен. Первый раз я не знала, что можно ожидать от мужчины.
- Никита, - вырвалось у меня, - Ты бы не нашел времени позировать мне? Я заплачу.
- Если я услышу от тебя еще раз о деньгах, я...
- Что? Что ты сделаешь?
- Не знаю... Я обижусь! - сказал он совсем по-детски и я засмеялась, - Когда ты хочешь? Я сегодня до девяти свободен. Прямо сейчас?
Дома я быстро усадила его в кресло, предугадав и пресекая в корне его го-товность раздеться, показала, как нужно держать голову и руки и села за моль-берт. Быстро сделав очерк фигуры, я сосредоточилась на руках, поняла, что в них должно что-то быть, и решила, что в одной - сигарета, а в другой можно держать стакан.
- Это можно пить?
- Растяни на весь сеанс. Вообще-то я вижу тебя в костюме двадцатых годов, знаешь, с широкими брюками и элегантным расстегнутым пиджаком. Жилет, свободная рубашка в полосочку... Герой Фицджеральда. Дик, “Ночь нежна”. Красивый и желанный мужчина с разбитой судьбой. Это я не про тебя, а про героя. Ты извини, я могу болтать ерунду.
- Это как раз про меня... Знаешь, я при тебе теряю дар речи и чувствую себя дураком.
- Ну точно как я. Значит мы как два дурака, надеющихся, что на самом деле они умные-умные. Улыбнись вот так еще! Обожаю, когда ты улыбаешься. Я те-бе потом покажу восемнадцать улыбок, живущих самостоятельно, как у Че-ширского кота. У Чеширского Котика. Восемнадцать, потому что между нами восемнадцать лет разницы. Это не так мимолетно, как восемнадцать улыбок. Это восемнадцать полновесных лет, заполненных хорошими и не очень собы-тиями. Ты родился, а я впервые отдалась мужчине. Или: ты впервые поцеловал девушку - сколько тебе было, шестнадцать? - а я переживала первую измену мужа, - я говорила без остановок, а рука с карандашом в это время быстро на-носила на бумагу линии плеча, руку с зажатым в пальцах стаканом, ногу, заки-нутую на ногу...
Его голову, изящно посаженую, чуть откинутую назад, уже не украшала улыбка, и я поняла, что говорю совсем не то.
- Прости, ты должен улыбаться. Что я должна говорить, чтобы вызвать меч-тательную улыбку  в глазах?
- Не говорить о прошлом. Для улыбки там мало места... - Никита сделал большой глоток из стакана, - Почему ты решила написать на мне иероглиф?
- Ты и это запомнил?! Тебе разве не говорили, что ты похож на актера, иг-рающего в “Интимном дневнике”? На этого английского мальчика? Только чуть светлее волосы и ямочка на подбородке не такая, и улыбка... Когда я по-дошла к тебе, я испытала такое же наслаждение, как и героиня, когда рисовала на его теле. Это особое чувство, сродни сексуальному, но немного другое. Тут больше наслаждения красотой и совершенством тела и того, что написано на нем. Ты понимаешь? Бывает удовлетворение хорошо сделанной работой, лю-бой. А это удовлетворение красиво сделанной работой. Слияние красоты, соз-данной природой и красоты, созданной твоей рукой. В этот момент ты чувству-ешь себя равным богам.  Пожалуйста, задержи улыбку. Я не философ, но я чув-ствую иногда совершенно невыразимые вещи. Или только я их не умею выра-зить?
- Я философ, но я тоже многое не могу выразить. Неуловимая мысль, неуло-вимая красота...
- Философ - в каком смысле?
- В смысле - диплом философского факультета университета.
Я посмотрела на него с таким изумлением, что он засмеялся.
- Ты мне расскажешь? Давай прервемся и выпьем кофе.
Я сварила кофе, подала ему чашку, подлив в стакан еще коньяка, и сама села  на ковер, прислонившись спиной к дивану, почти у его ног.
- Рассказывай! - попросила я, отпивая кофе.
Никита сполз с кресла и устроился рядом со мной на полу. Какое-то время он  молча пил коньяк, потом  вздохнул.
- Знаешь, мне придется выдать тебе в сокращенном варианте всю жизнь, ты ведь не успокоишься, пока все не узнаешь?
- Только то, что захочешь...
- Тебе мне впервые хочется рассказать все. Ты ведь знаешь то, что другие не знают. Мой отец преподавал философию, сначала в техникуме, и там познако-мился с моей матерью, она была его студенткой, намного младше его. Она из Бокситогорска. Когда я родился, они прожили еще пять лет в постоянных скан-далах. Я помню, что отец все время ее упрекал в том, что она любит веселую жизнь, это не соответствует его положению. Потом начались скандалы из рев-ности. Ему казалось, что она изменяет. Я был маленьким и не помню, она сама ушла или отец ее выгнал, но ее не стало, она вернулась в Бокситогорск, а мы начали жить вдвоем. Теперь я понимаю, что у меня было несчастливое детство. Детские сады, школа, казенная еда, казенная забота, у отца на это не было вре-мени. Мне кажется, что он меня не любил, но забрал у матери из принципа. Но отец много занимался со мной самообразованием, водил в музеи, в театр. Одно время я занимался в музыкальной школе. Играл на скрипке. Учиться пошел, конечно, в университет. Отец и не позволил бы другого. Но когда я начал учиться, мне стало интересно. Я раскапывал материалы, выучил английский, чтобы читать свободно, но отец это не одобрял, для него истиной была маркси-стская философия. Потом он умер. Я как раз кончал курс.
- Постой-ка, а Елена?
- Елена тогда жила у бабушки. К ней в Волхов отец меня отпускал на месяц каждый год. Мать родила ребенка уже совсем больной и спившейся. Кто ее отец - никто не знает. Мой отец Елену не признавал. Но она очень меня любила и так радовалась, когда я приезжал к бабушке. Она была очень забавной. И она была очень несчастным ребенком. Когда отец умер, я взял ее к себе. Ей было уже шестнадцать лет. Сначала мы едва сводили концы с концами. Потом я на-шел работу. Устроил Елену в университет, правда на платное отделение. Сейчас мы отлично живем. Но я все время боюсь за нее: ей нельзя пить, да и вообще, быть братом взрослой девицы - сложное дело. Ты сама убедилась. Когда Елена познакомилась с тобой, стало проще.
Я сидела, оцепенев. Я не знала, что ему сказать. Банальное: “мне очень жаль” или “я потрясена твоей самоотверженностью”? Я действительно потря-сена. И больше всего тем, что он сохранил способность  так лучезарно улы-баться. У него, наверное, философский склад ума. Или он стал циником и нахо-дит в этом удовольствие?
- С Еленой я тебе помогу. Знаешь, выдав дочку замуж, я потеряла возмож-ность поучать кого-то, а это так приятно! Я и тебя могу время от времени, если ты не против.
Никита мягко засмеялся.
- У тебя мания подчеркивать разницу в возрасте. Ты это делаешь специаль-но?
- Конечно! Должно же и у меня быть хоть одно преимущество! Ну, продол-жим? Садись на место.
Я рисовала еще час и разговаривали мы о японских фильмах и литературе. Наконец Никита поднялся и сказал, что ему пора. Он подошел к мольберту и внимательно посмотрел на рисунок. Потом повернулся ко мне и сказал:
- Но здесь только одна улыбка!  Ты обещала восемнадцать.
Я достала лист, покрытый изображениями его губ. Он взял лист и долго раз-глядывал его.
- Интересно было бы показать это Фрейду. Уж он бы нашел, что сказать по этому поводу! Я заберу это с собой. Сейчас есть только одни твои губы и одни мои. И никаких восемнадцати лет!
Никита взял мое лицо в ладони и поцеловал так, что  вся кровь бросилась мне в голову.  Я чуть отстранилась
- Ну что еще? Опять вспомнила свой возраст?  - и он сжал меня в объятиях так крепко, что у меня перехватило дух, и так же крепко поцеловал, - Могу же я хоть иногда делать то, что мне хочется!
- А тебе этого хочется?
Он засмеялся, идя к двери и обернувшись, сказал: - А ты догадайся! С твоим-то жизненным опытом и в преклонных годах - и не знать. Я завтра зайду!
Я села в кресло, с которого он только что встал, и надолго замерла, впадая в какое-то оцепенение мысли. Я не могла думать о том, что было сказано и что – нет. Почему он так себя ведет, словно между нами что-то есть! Но ведь нет ни-чего! Может, он со всеми женщинами так? Откуда он научился так держаться, словно любая женщина рядом – королева, и намек на чувства, большие, чем почтительность, обещание чего-то впереди - так неуловимы, но определенны, как признание в любви. Я так устала за эти дни! Страдать и удивляться, рыдать и сочувствовать, любить и страстно желать, и скрывать все это - всего за три дня и в мои-то годы! Я допила коньяк, постелила постель и легла спать.

Весь следующий день я рисовала и собиралась уже бежать на метро, опазды-вая на встречу с устроителями выставки, нагруженная папками со своими ста-рыми работами, когда зашел Никита. Он тут же подхватил все у меня из рук и понес к машине. Я слабо запротестовала, а потом смирилась. Мы сдали работы, потом поехали в выставочный зал решать вопрос с экспозицией, потом зашли  на базарчик купить фруктов и Никита завел меня в кафе перекусить.
- Никита, зачем ты со мной возишься, у тебя больше нет дел?
- Знаешь, я никогда вот так не проводил время, мне приятно  помогать тебе и вообще - мне нравится быть с тобой.
- Только не говори мне, почему.
- Ты так боишься узнать правду?
- Да, пожалуй, я не хочу этого. Знаешь, инстинкт самосохранения.
- Я понимаю.
- Странно, я понять себя не могу. Тебя не затруднит зайти со мной в магазин купить кофе? У меня кончился.
- Все, что хочешь, а кофе - обязательно. Ты мне заваришь чашечку, пока я буду сидеть перед тобой в кресле? Я специально  сегодня надел костюм, правда немного не такой, да?
Я задумчиво посмотрела на него. Чего он добивается? Меньше всего я вери-ла, что ему просто приятно мое общество. Что же ему от меня надо? Дома я сварила кофе и села за мольберт. Я попросила Никиту рассказать еще о своем детстве и он начал описывать свои занятия музыкой, потом рассказал, как ез-дил в Волхов к бабушке и как они с Еленой ходили на станцию покупать моро-женое. Елене тогда было четыре года и она плохо ходила и совсем почти не го-ворила, а только смотрела на него большими глазами. Часть дороги он нес ее на руках и она крепко держала его за шею.
- Кто бы мог подумать, что из нее вырастет такая болтушка! Когда она при-ходит ко мне, она не закрывает рот.
- Знаешь, она до сих пор боится людей. Ей в университете трудно, там все такие смелые и раскованные. Елена очень стеснительна.
- Поэтому она так сильно красится? Я поняла, что это для нее что-то значит: в остальном она прислушивается ко мне, но от косметики я ее отговорить не смогла.
- Она росла без матери. И она любит тебя. А теперь ты, может быть, немного расскажешь о себе?
- О, моя жизнь не представляет никакого интереса. Совершенно заурядная история, как у большинства женщин моего поколения. Мухинское училище и двадцать пять лет работы в издательстве. Конечно, были светлые моменты, ко-гда иллюстрировала что-нибудь замечательное. Пробовала рисовать большие вещи, но скорее для себя. В двадцать лет вышла замуж и прожила обычную жизнь. Когда дочь вышла замуж, я поняла, что выполнила свой долг и могу ос-вободить всех от своей занудной опеки. Но мне неймется, поэтому я переклю-чилась на вас.
- А мне-то показалось, что это мы напросились и надоедаем тебе со своими проблемами. Маргарита, скажи мне честно, когда ты ехала в Репино, давно ты была в разводе с мужем?
- Почти год, а что?
- И с тех пор, с осени...
- Да, и с осени я живу здесь одна. Ты ведь хотел спросить, нет ли у меня лю-бовника? Нет. А ты был когда-нибудь влюблен?
- Я теперь думаю, что по-настоящему, сильно-сильно, не был. Я увлекаю-щийся человек. Мне нравится женщина и я загораюсь. Но понять, что она со-бой представляет, я могу очень быстро...
Елена пришла на самом интересном месте. Я хотела больше узнать о его “работе”. Но Елена, как всегда, начала рассказывать, как дела в университете, как все заметили, что у нее теперь изумительная фигура, и спрашивают, как она этого достигла, и какой у меня замечательный получается портрет Котика.
- А знаете, - предложила я, - может мне выставить его на выставку? Но тогда нужно еще несколько дней посидеть поработать. Никита, ты сможешь найти немного времени?
- Сколько хочешь, - улыбнулся он и это было так интимно, только для меня, что я вспыхнула.

Я сидела за мольбертом до позднего вечера, стараясь передать на холст свое наслаждение красотой модели. Мне очень хотелось посмотреть на мать Никиты и Елены, потому что это от нее, конечно, они получили свое очарование и изя-щество. Она, должно быть, была непревзойденная красавица. И какой трагиче-ский конец! Кто это сказал, что смерть и красота неразделимы? У меня вдруг сделалось как-то нехорошо на душе. Черт, мне бы надо работать Касандрой, неплохо бы зарабатывала.
Звонок заставил вскочить с постели, воскресив времена, когда я вставала по будильнику проводить на работу мужа. Поискала глазами часы: четвертый час. Однако! Опять Елена пропала, что ли? Я открыла дверь и вскрикнула. Залитое кровью лицо Никиты мало походило на то, что я рисовала. Разбитая скула, глаз заплывал синяком. Я видела, что ему трудно стоять, и подхватила под руку. “Я сам” - отстранил меня Никита и, войдя, сел на стул, бессильно откинувшись. Я принесла мокрое полотенце и осторожно вытерла с лица кровь. Была еще рас-сечена бровь. Я смазала ссадины йодом, заклеила пластырем и принесла лед в полотенце.
- Кто это? Зубы целы?
Я увидела, как он проверил языком и кивнул - все в порядке. Я начала сни-мать ему свитер, расстегнула рубашку и громко ойкнула. Багровые кровоподте-ки на груди, значит били под дых. Я осторожно дотронулась до них и Никита шумно втянул воздух сквозь зубы.
- Никита, могут быть сломаны ребра. Может, поедем в травму? Кто тебя так?
- Потом, - с трудом сказал он разбитыми губами, - Дай что-нибудь обезболи-вающее.
- По почкам не били?
Он помотал головой и я пошла растворять две таблетки сильнодействующе-го болеутоляющего. Себе я заодно налила полную рюмку коньяка и выпила од-ним махом. Я помогла выпить лекарство и довела его до постели, сменила хо-лодный компресс и осторожно потрогала совершенно заплывший глаз.
- Завтра будет страшно смотреть!
- Будешь смотреть на нарисованного.
Я заплакала и Никита взял мою руку и прижал к целой стороне лица.
- Маргарита, перестань пожалуйста! У меня нет сил тебя утешать.
Всю ночь я меняла ему лед и смазывала ушибы анестезином, под утро в из-неможении заснула очень крепко и не слышала звонок, а проснулась от его прикосновения.
- Маргарита, проснись, звонят. Если Елена - гони, скажи, у тебя любовник.
Я нервно хихикнула, набросила на него покрывало и пошла открывать дверь. Конечно, пришла Елена. Я с трудом оттеснила ее в дверь, чувствуя себя него-дяйкой, потому что девочка волновалась. Я поклялась ей, что с Никитой все в порядке, просто он где-то задержался по делам, но потом не выдержала и зая-вила, что если ей можно уезжать на выходные с любовником на дачу, то поче-му бы Никите ни последовать ее примеру? Она посмотрела через мое плечо на диван, где явно проступали сквозь покрывало очертания мужской фигуры, и залилась краской.
- Ну конечно, ты права, Маргарита! Я ухожу в университет. Может он по-звонит? Я ведь волнуюсь!
- Ну, вот, - подошла я к Никите, закрыв за Еленой дверь, - девочка теперь думает, что ты провел у меня ночь. Стыд и позор!
- Но я ведь правда провел у тебя ночь, - улыбнулся разбитыми губами Ники-та и застонал непроизвольно.
- Давай, я посмотрю.
Я села рядом и стала тихо касаться его лица, проверяя состояние ран, потом опустила простыню, и даже застонала, глядя на багровые кровоподтеки на бе-лой коже.
- Иероглифы они рисовать не умели, - пояснил Никита, - поэтому расписа-лись по-простому.
Я не выдержала и опустилась лицом ему на грудь, но тут же отодвинулась.
- Не больно? Я проверю ребра. А так не болит? Может, целы!
- Знаешь, когда я был маленьким, бабушка мне говорила: сейчас поцелую и перестанет болеть!
- Я тоже так говорила дочке. Но анальгетик надежней. Дать?
- Давай попробуем оба средства.
Я наклонилась, поцеловала щеку под  целым глазом и пошла принести ле-карство.
- А теперь, может, расскажешь, что с тобой случилось?
- А ты хочешь узнать? Производственная травма.
- Что, девки с подиума неаккуратно стащили?
- Фу, как ты груба! - Никита посмотрел на меня одним глазом, - Все значи-тельно интереснее. Боевик с элементами триллера. Или наоборот? Серия пер-вая: скучающей девушке захотелось отвлечься, поэтому был приглашен я. Не успели мы допить первый бокал шампанского, без звонка явился ее хозяин. Се-рия вторая: хозяин сильно крутой, но слабак, поэтому он пошел с ней разби-раться в спальню. А меня охранники вывели за дверь и попортили лицо.
Я нервно засмеялась.
- Девушка хоть стоящая?
- Разумеется, стоит она дорого. А мне обошлась еще дороже. Теперь неделю выступать не смогу. А за Елену скоро плату вносить.
- Когда чуть подживет, попробуем подгримировать. Господи, думала ли я когда-нибудь, что буду спокойно обсуждать такие проблемы!
- Тебя все это шокирует?
- Представь себе - нет! Я даже не подозревала, что у меня такие широкие взгляды. А тебя самого не шокирует то, что ты делаешь?
- Я стараюсь не думать об этом. Работа. И я никогда не насилую себя, я мно-гим отказываю. Господи, ты покраснела! Извини, давай о чем-нибудь возвы-шенном.
- О возвышенном позже. Сейчас я тебя накормлю. Лучше всего должна по-дойти манная каша, и не возражай!
К вечеру синяки разлились черными кляксами, но опухоль на глазу стала уменьшаться. Никита позвонил Елене, якобы из Выборга, и сказал, что задер-жится на пару дней. Я сделала удивленные глаза. Он выразительно пожал пле-чами, а когда положил трубку, сказал просительно:
- Ты ведь не выгонишь меня? Но я могу найти, где зализать раны. Знаешь, я ведь так и не спросил, рада ли ты, что я свалился тебе на голову!
- Я счастлива! - ответила я совершенно искренне.
Постелив вечером постель, я заметила, с сомнением его оглядывая:
- Я надеюсь, что ты достаточно болен, чтобы то, что мы будем спать в одной постели, выглядело пристойно. Хотя я настолько измотана, что могу заснуть где угодно и с кем угодно.
- Даже с таким калекой, как я! Широта твоих взглядов имеет свои границы.
- Ирония неуместна. Спи!
- Маргарита, - тихо сказал Никита в темноте, - то, что ты со мной, моя самая большая удача в жизни!
- А я разве с тобой? - как можно ироничней спросила я, надеясь, что голос не дрогнул.
- Да, правильнее будет сказать - я с тобой. Я рад, что теперь не один.
Никита коснулся рукой моей щеки и заметил, что она мокрая от слез. При-двинувшись ближе, он обнял меня одной рукой. Я уткнулась лицом в его плечо и судорожно вздохнула, а потом как дура заснула на самом интересном месте. На другой день я пошла купить продуктов, потому что мужчина в моем доме не мог питаться, как барашек, одной травкой - так мне заявил Никита, глядя на очередную тарелку с кашей.
- Вот в этом весь мужчина! Стоит ему почувствовать себя лучше и он, от-бросив сантименты, начинает подавлять своей волей и потакать лишь своим капризам.
- Маргарита, всего один кусок мяса, и я опять готов терпеть твои салаты!
Когда я возвращалась с полной сумкой, купив еще Никите тональный крем для лица, со мной в лифт сел молодой парень, вид которого насторожил. Это был здоровенный и мускулистый молодчик, при виде которого хочется вжаться в стенку. Он вышел вместе со мной и стал звонить в соседнюю квартиру.
- Вы к Елене? - строго спросила я, стоя за его спиной, - ее нет дома.
- А вы здесь живете? Мне нужен Никита.
- Зачем? - испуганно спросила я, уже начиная понимать, что это связано с произошедшим.
Он начал расспрашивать меня, где Никита, и я убеждала его, как могла, что Никиты дома нет. Он не поверил и сказал, что с такой физиономией по городу не ходят. Я сразу поняла, что этот тип имеет отношение к случившемуся. Стер-петь это я не могла. Перед глазами встало избитое лицо, залитое кровью, и я потеряла контроль над собой. Я еще выкрикивала ругательства и вырывалась из его стальных пальцев, которыми он, если бы захотел, запросто сломал запястье, а он вдруг рассмеялся мне в лицо и сказал почти весело:
- Везет же парню, такие дамочки бросаются на защиту! Лизка тоже вчера устроила истерику, боссу аж плохо стало. Передай своему, чтобы к ней больше не совался, худо будет. Впрочем, они улетели вчера на Канары. А это твоему на лечение, Лизка велела передать, - и он засунул пачку долларов мне в карман, - Надо же, скулу разбила! Я ж на работе.
Когда парень сел в лифт, я трясущейся рукой вставила ключ в замок, не сни-мая пальто прошла в кухню, налила себе треть стакана коньяка и залпом выпи-ла. Никита смотрел на это в удивлении. Я подошла к нему, достала деньги и подбросила у него над головой. Бумажки весело разлетелись по полу.
- Что это?
- Это компенсация! - ответила я и истерически рассмеялась.
Никита непонимающе уставился на меня, взял за руку и усадив рядом, креп-ко обнял и  поцеловал. Я слабо высвободилась и сказала жалобно:
- Ты что, хочешь совсем меня добить? У меня нервы не железные.
Но он не отпускал меня, пока я не закрыла глаза и не ответила на поцелуй.
- А теперь расскажи, откуда деньги.
Я рассказывала, а он смотрел на меня почти со священным восторгом.
- Чем-чем ты его ударила?
- Туфлей, прямо каблуком по скуле. Мои кулаки для него были бесполезны, он стоял, как монолит, а на меня такая злость напала, когда он про тебя сказал, что я совершенно непроизвольно потянулась к ноге и потом быстро стукнула. Вышло, как у Хрущева не заседании ООН, но к сожалению, больше одного удара не получилось, у него стальной захват. Я испугалась.
- За себя? Тебя бы он не тронул.
- Я испугалась за тебя, - и я заплакала.
Никита прижал меня к плечу и  погладил по волосам, потом уткнулся лицом   в шею и зашептал:
- Дурочка, что за меня бояться, первый раз, что ли? Что они мне могут сде-лать, не кастрируют же!
- И правильно бы сделали! - закричала я, всхлипывая, - А если бы лицо поре-зали, или еще что-нибудь изуродовали?!
Никита поцеловал мокрые от слез щеки.
- Тебе это так важно?
- А ты как думал, я еще не закончила рисовать тебя! Я ведь принесла тебе грим, надо попробовать...
Но Никита не отпускал меня, ласково поглаживая, пока я совершенно не ус-покоилась. Наконец я отстранилась, пробормотав, что похожа на чучело, и по-шла в ванную приводить себя в порядок.
После обеда я усадила его на стул и попыталась загримировать синяки на лице, осторожно втирая тональный крем, чуть дыша и закусив губу от усердия, стараясь не нажимать сильно и не сделать больно. Подбитый глаз все-таки был заметно распухшим. Я предложила одеть черные очки: когда он разденется, они останутся единственным, что на нем будет, и это будет эффектно. Потом  Ни-кита расстегнул рубашку и я попыталась замазать кровоподтеки под ребрами. Проводя пальцами по коже, я опять заметила, как по телу его прошла дрожь и вдруг почувствовала такое желание прикоснуться к нему губами, что непроиз-вольно судорожно вздохнула. Я быстро отступила и критически посмотрела на результат: издали синяки и кровоподтеки практически не было видно.
- Отлично, - сказал Никита, - До завтра опухоль совсем исчезнет, выступать вполне можно, а Елене теперь деньги есть. Я заслужил отдых!
- Ну так садись в кресло и посиди передо мной - заявила я, усаживаясь за мольберт.
Я молча рисовала, а он сидел, искоса поглядывая на меня.
- Что-то Елена не заходит, - заметила я, чтобы что-то сказать.
- Маргарита, как ты думаешь, поверила она, что я в Выборге, если третий день моя машина стоит у подъезда?
- О, Господи! Что же она теперь думает!? Что у нас тут многодневная оргия?
Глаза Никиты блеснули.
- Слушай, а как ты себе представляешь многодневную оргию? Расскажи!
Я-то себе это очень хорошо представляла: это если бы он тогда был просто случайным шофером, подвез меня в Репино, остался со мной по собственному желанию и утром, после такой сумасшедшей и восхитительной ночи, мы реши-ли бы остаться еще на день, чтобы после прогулки по взморью натопить как следует печку и повторить все, не торопясь и растворяясь в приятном тепле, нежности и ласках. Это неосуществимая мечта, но иногда я жажду этого до умопомрачения. Заметив его взгляд, я встряхнула головой и сказала со смеш-ком:
- С моим добропорядочным воспитанием мне трудно вообразить, что это та-кое. Наверняка что-то непристойное.
- Поэтому у тебя было такое мечтательное лицо сейчас? Мне кажется, в душе ты очень хотела бы испытать что-нибудь, будящее воображение и чувства.
- Конечно, этого хотят все. Весь вопрос в том, что представит мое разбужен-ное воображение.
- Ну так что же?
- Уверяю тебя, то, что для многих - обычно и естественно. Ведь для меня может быть откровением, дающим совершенно необычные ощущения и чувст-ва то, что другие делают, не задумываясь, это только моя фантазия, мой вос-торг, мое наслаждение. В этом по-моему разница между любовью и сексом. Секс развивается, совершенствуя технику, которая сама по себе нужна и дос-тавляет массу удовольствия, но любовь - это стремление объединить личные желания, понять другого и сделать его чувства своими. Без этого один из двоих притворяется или довольствуется техникой.
- Ты считаешь, что описанное тобой - удел избранных, которые любят, а ос-тальным это не дано?
- Ну, я называю любовью не только то, что было у Тристана и Изольды и у кого там еще? Просто должно быть обоюдное чувство, пусть хоть мимолетное, у мужчины и женщины, лежащих в постели, тогда они испытают нечто, что другие не поймут и не оценят, а для них это будет почти священнодействием. Никита, голову чуть откинь и руки свободнее держи. Спасибо. Скажи мне, ты ведь как-то учился тому, что так отлично делаешь, или это врожденный талант?
- Знаешь, - Никита чуть покраснел,  - мы говорили с тобой о чувствах, и вдруг такой переход к профессиональным секретам... Да, я привык все делать основательно, поэтому когда встала такая необходимость, я изучил некоторые книги, смотрел фильмы. Маргарита, давай не будем говорить о технике секса, мне интересно говорить с тобой о чувствах. Скажи мне, ты любила кого-нибудь? Расскажи.
- Знаешь, я не хочу рассказывать о прошлых чувствах. Во-первых потому, что они даже мне сейчас, издали, кажутся недостойными восхищения и долгой памяти, а во-вторых, даже то, что до сих пор может меня волновать и никогда не забудется, облеченное в слова становится банальным для посторонних. Я не могу описать то, что я чувствовала с моим мужем двадцать лет назад, когда мы оба были молоды и любили друг друга. Но Филимон и Бавкида - это не наше амплуа, и вскоре все потускнело и покрылось сетью трещин, дальше усилия были сосредоточены на полировке и поддержании приличного внешнего вида.
- Ты хочешь сказать, что у тебя в жизни был только один мужчина?!
- Да нет, но иногда случается, что если муж ничего из себя не представляет, то любовники блещут достоинствами. Мне так не повезло. Их было всего двое. Один - это просто случайность из серии “Ах ты так, ну тогда и я...” Другой... Другой появился слишком рано. Чуть позже я была бы готова уйти ради него от мужа. А тогда он добивался меня почти год и потом еще год уговаривал уй-ти к нему. Я-то, дурочка, цеплялась за обломки и не хотела выпускать из рук то, что считала прочной и счастливой семьей. Я до сих пор вспоминаю его иногда,   мы очень подходили друг другу, он многому научил меня. И главное - тому, что любовь это радость, это то, что придает краски повседневности. Смотришь на мир совершенно другими глазами, чувствуешь всей кожей, начинаешь слышать запахи, о которых и не подозревал, помнишь, как пахнет снег, или мокрая кожа перчаток; или ощущения: его жесткий свитер у щеки, чуть солоноватая кожа под языком - и ты это никогда раньше не замечал и потом не будешь обращать внимания, но в тот момент это составляет смысл жизни. Это единственное дос-тойно памяти.
- Ты говоришь удивительные вещи, я никогда не смотрел на это под таким углом.
- А ты попробуй, посмотри.
И тут ко мне пришли гости. Когда раздался звонок, мы решили, что это Еле-на, и я сделала Никите знак пройти в ванную. Впустив Светку с Сашей и незна-комого мужчину, оказавшегося кинорежиссером, я от неожиданности забыла сразу же позвать Никиту. Познакомившись, мы уселись на диване со стаканами “Мартини”, которое они принесли с собой. Михаил Петрович сразу попросил называть его по имени и начал рассказывать, как они втроем были на просмот-ре в Доме кино, что смотрели и как нынешнее кино отличается от тех шедев-ров, что были раньше. Светка вдруг решила подкрасить губы и скользнула в ванную так быстро, что я не успела сделать ей знак. Вышла она, давясь от смеха и захлопала в ладоши, требуя внимания.
- Муж в командировке и любовник в шкафу! - объявила она и распахнула дверь.
Мужчины рассмеялись. Я сердито погрозила ей кулаком, вывела Никиту и представила его, как своего натурщика, благо  его портрет стоял на мольберте. Дальше начался чистый цирк. Михаил Петрович, который все время поправлял меня, прося называть просто Михаилом, приняв натурщика за факт, перестал воспринимать его всерьез и начал ухаживать за мной с большой настойчиво-стью. Никита сидел молча и спокойно за этим наблюдал. Меня это вдруг страшно разозлило и я начала принимать ухаживания Михаила с  преувеличен-ной благосклонностью. Светка смотрела на нас горящими глазами, потому что только она знала достаточно много, чтобы догадываться, что происходит на самом деле. Наконец Михаил увидел на стене мой рисунок, сразу заявил, что он напоминает ему фильм Гринуэя “Интимный дневник” и начал рассуждать о смысловых и зрительных ассоциациях режиссера, обогативших древний перво-источник, сделав его современным и более глубоким по содержанию. Я не вы-держала и стала доказывать, что весь смысл фильма  - это как раз плач по уми-рающим традициям и культуре, которые в современном мире постигла та же участь, что и книги героини: их сжег молодой невежда с современным амери-канским образованием. Упадок культуры тем и характерен, что порнография некоторых кадров затмевает для части зрителей смысл самого действия.
- В чем же вы видите смысл действия? - спросил Михаил, несколько раздра-женный возражениями, поколебавшими его имидж мэтра от кинематографа.
Я начала говорить и замолчала, потому что мне вдруг вообще расхотелось разговаривать. С этой темой у меня были связаны слишком интимные пережи-вания. Я непроизвольно глянула на Никиту и заметила, что он опять улыбается своей восхитительной “улыбкой только для меня”, словно мы одни в комнате. Я вспыхнула, Светка изумленно вздохнула, Михаил торжествующе поднял ру-ку, готовясь сказать что-нибудь, продолжающее его рассуждения. И тут Никита так же невозмутимо и небрежно высказался о распространенном в философии сингон-буддизма эзотерическом смысле ритуальных манипуляций рук, с кото-рыми можно отождествить процесс написания иероглифов. Михаил набрал воздуха, чтобы возразить и не нашелся. Светка сказала только: “С ума сойти!”, а Саша агрессивно спросил, откуда тот вообще знает о тонкостях философии сингон-буддизма.
- Извините, я представлю Никиту снова. Он выпускник философского фа-культета университета.
Тут уже отпали все, кроме Михаила, который не знал, в чем тут дело, просто поспешил сменить тему, чтобы блеснуть передо мной в другом качестве, и стал рассказывать, как он любит ездить в Карелию на озера рыбачить, как там заме-чательно отдыхать и не поехать ли нам туда в этом году. При этом он щедро распространил приглашение на Светку с Сашей. Мы мирно стали обсуждать возможность отдыха вдали от цивилизации. Пока мужчины увлеклись темой спиннингов, мормышек и поклевки, Светка придвинулась ко мне и зашептала:
- Маргоша, что это значит? Я, как лучшая подруга, ловлю этого режиссера и заманиваю к тебе, обещая ему на блюдечке женщину, истосковавшуюся по мужской ласке, а тут в ванной удачливый соперник, молодой, прекрасный и об-разованный. У режиссера разовьется комплекс неполноценности! Ты его не хо-чешь? Смотри какой приличный вид, и не дурак.
- Светка, я ничего не хочу сейчас. Оставьте меня все в покое.
- Так не говорит удовлетворенная женщина. А почему у Никиты глаз опух? Вы выясняли отношения?
- Света!!! Я не хочу ничего сейчас рассказывать. Будь милосердной.
- Маргоша, я начинаю волноваться. Так ты берешь этого режиссера?
И я вдруг подумала: а почему бы и нет? Или я не взрослая и свободная жен-щина? И разве я не могу отправить сейчас Никиту домой и продолжить флирт с режиссером? Я посмотрела на Никиту и он тут же встал со словами, что пора заняться своими делами, а позировать он придет завтра. Я смотрела, как он идет по комнате, как берется за ручку двери, и сердце мое вдруг сделало болез-ненный рывок в груди, словно захотело убежать следом за ним.
- Никита! Не уходи. Мне нужно поработать еще не меньше часа, ведь завтра сдавать работу!
- Пожалуй, поздно уже?
- Нет! - почти выкрикнула я и добавила, - Пожалуйста, не уходи!
После этого Светка  сразу заторопилась домой, подхватила под руку режис-сера, который все пытался договориться насчет поездки на рыбалку и был удивлен, что его так рано уводят из дома, где ему понравилось все, вплоть до хозяйки.
Мы остались одни и молча стали собирать чашки и рюмки. Потом я посте-лила постель, оставила только  настольную лампу у мольберта и велела Никите ложиться.
- Маргарита, зачем ты это сделала?
- Сделала - что?
- Зачем ты выставила этого Михаила? Ведь он явно собирался остаться у те-бя. Он ведь тебе понравился? Я не хочу чувствовать себя виноватым, ведь это я помешал вам?
- Ах, перестань пожалуйста! Ты думаешь, что я способна через час после знакомства улечься с мужчиной в постель?
- Я знаю, на что ты способна.
- Что?! - взвилась я, - Что ты знаешь? Ты думаешь, что такой крупный спе-циалист в женской психологии? - я даже вскочила из-за мольберта, - Ты ничего не понимаешь в женщинах, ты видишь их только в клубе, да в постели! Что ты знаешь о том, как переживает женщина, зная, что купленный ею мужчина в душе смеется над ней или презирает, или просто снисходителен! Ты ведь всех считаешь циничными охотницами до удовольствий. Так?
- Давай не будем обсуждать, что я думаю!
- Да почему же?! Считаешь же ты возможным обсуждать мои сексуальные желания. Так почему бы ни поговорить и о твоих?
- Хорошо, когда-нибудь мы поговорим об этом, а сейчас давай сменим тему.
Никита попытался подойти и успокоить меня, но я раздраженно отмахнулась и ушла в ванную. Я понимала, что меня так разозлило. Он думает, что я прове-ла с ним ночь в Репино не потому что это он, а потому что он мужчина. А правда, думала я, уже лежа в постели, отодвинувшись на самый край и отвер-нувшись, если бы друзья договорились с другим, не с Никитой, что произошло бы? А вдруг я так же наслаждалась бы близостью с незнакомым мужчиной? Может быть, я на самом деле стала неразборчивой с годами? Но Господи, ско-рее бы он ушел от меня, чувствовать его рядом в постели - мучение, и прошлой ночью я заснула только потому, что безумно устала и переволновалась. Сегодня же сердце мое колотилось и мне было жарко от возбуждения. Я лежала, затаив дыхание, боясь, что Никита услышит, как я терзаюсь без сна. Я не заметила, как заснула, а проснулась внезапно, оттого, что приснился мне Никита, которого били  три здоровых парня, затянутых в черную кожу, а меня за плечи держал железной хваткой тот, что приходил вчера. Никита спал, уткнувшись лицом мне в плечо и положив руку на другое. Я прижалась щекой к его волосам, ощущая ритмичное дыхание, теплым ветерком скользящее по моей коже, и са-ма удовлетворенно вздохнула. Никита сильнее  сжал мое плечо и чуть застонал во сне, я легко погладила его обнаженную руку и заснула опять. Утром я попы-талась выбраться из его объятий, не разбудив, но Никита крепче прижал меня и, не открывая глаз, сказал:
- Погоди, полежи еще так со мной. Пожалуйста! Никогда я не просыпался с таким приятным чувством.
Я расслабилась в его руках и опять задремала, чувствуя каждой клеточкой тела его близость и желая продлить это до бесконечности. Телефонный звонок прозвучал, как гром с ясного неба. На Светкино: “Маргоша, я вас разбудила?” я ответила удивившим меня саму грудным воркующим голосом, что нет, я давно уже не сплю и почему она говорит во множественном числе?
- Не придуривайся, он что, рядом с тобой?
- А кто должен быть рядом со мной, Светочка, расскажи мне! - я улыбнулась Никите и устроилась поудобней, откинувшись на его руку.
- Ты что, смеешься надо мной! Ты вчера выставила нас всех, чтобы остаться   вдвоем со своим юным возлюбленным. Он разве не провел у тебя ночь?
- А как ты себе это представляешь? - протянула я, кладя  руку на губы, тяну-щиеся поцеловать меня и посмотрела на Никиту укоризненно.
Пока Светка рассказывала свою версию прошедшей ночи, я старалась дер-жать Никиту на расстоянии, но мы оба забавлялись ситуацией. Наконец я, едва сдержав поток Светкиного красноречия, заявила, что мне пора бежать в редак-цию, а ей пора писать эротические романы, тогда ее фантазией сможет раз-влечься масса народа. Я положила трубку и вдруг сообразила, что она не сказа-ла, зачем собственно звонит. Ладно, перезвонит! Пора вставать. Я проверила пальцем, осталась ли у Никиты опухоль вокруг глаза и сказала, что он смело может возвращаться в большой мир и оставить меня в покое.
- Как же ты будешь без меня жить?
- Да уж как-нибудь! И может быть даже счастливо - серьезно ответила я
- Не верю! Но сейчас-то ты позволишь отвезти тебя в редакцию? И мы по-том побродим и пообедаем? А может, съездим за город?
- Никита, я тебя умоляю, скройся с глаз! Иначе я  попаду в психушку. Давай я загримирую твои синяки последний раз. А впрочем, сделай это сам.
Я ушла в ванную и когда вышла, его уже не было.
День я провела, как наркоман в ломке. Мне все время хотелось видеть и слышать его. На другой день это прошло. Когда зашла Елена, я уже была в по-рядке. Мы болтали с ней обо всем, кроме Никиты, она сообщила, что тоже не ходила на тренировку, потом рассказала, что у нее был тот студент-старшекурсник, с которым она ездила за город на дачу.
- Маргариточка, было так чудесно! Он такой замечательный! Ты не пред-ставляешь!
- Ну почему же, я могу себе это представить, хотя давно живу одна.
- А разве... Никита мне сказал, что он жил это время у тебя.
- А почему, он не сказал?
- Да, в общем - да. Он сказал, что его избили хулиганы и он боялся меня на-пугать.
- Ну правильно. Меня-то уже ничем не напугаешь. Я его лечила. Но это не-сколько не то, что провести ночь с любовником. Елена, я старше Никиты почти на двадцать лет. И что бы я ни чувствовала... ладно! - оборвала я себя.
- Маргариточка, а ты чувствуешь? - спросила Елена осторожно и мне вдруг захотелось ответить ей честно.
- Да, я чувствую. Когда я смотрю на твоего брата, я испытываю чувство вос-торга. Его лицо, фигура, его улыбка... особенно улыбка - они сводят меня с ума своей ускользающей красотой, недоступностью, потому что я, как художник, бессильна это перенести на бумагу, у меня получается жалкое подобие, душа исчезает. Таланта не хватает!
- И все?
- Фу, какая ты  приставучая! Разве этого мало? Давай пить кофе!
Неделю я жила как прежде, как говорят: “до потопа”, или старушки: “до войны”. Мы закончили подготовку выставки, я отнесла готовый портрет Ники-ты и его повесили на самое видное место. Вышел он действительно замеча-тельным. В издательстве я получила новый и очень соблазнительный заказ оформить литературно-художественный альбом. Начиналось лето, для конца мая погода была необычайно теплой и мы со Светкой в пятницу уехали на дачу в Репино.
После раннего обеда мы ушли бродить по побережью. Так приятно было бездумно загребать босыми ногами песок, подбрасывая его вверх, наслаждаться ветерком с залива, треплющим волосы, чувствовать после зимы на коже сол-нечное тепло. Все разговоры на личные темы я отмела и мы говорили о том, где я проведу лето, о предстоящей поездке в Анталию, которую Светке подарил Саша, о том, что можно купить из одежды в Турции и стоит ли покупать себе дубленки, или они уже вышли из моды. Я блаженствовала в покое. Лишь зайдя в дом, я почувствовала, как меня захлестывает волна воспоминаний. Светка внимательно на меня посмотрела и ничего не сказала, но вечер был уже не так весел, как мы надеялись. Мы сидели на террасе, наблюдая жемчужный свет бе-лой ночи и вдыхая аромат распускающейся сирени, вызывающей неуловимо тревожное чувство волнения в крови. Светка вдруг стала рассказывать о про-блемах с мужем и о том, что чувствует приближение старости и хотела бы ис-пытать в последний раз сильное и яркое чувство, на прощание...
- Дорогая моя, благодари бога, что ты живешь спокойно. В нашем возрасте сильное чувство - это смертельный трюк, кончающийся в лучшем случае неиз-лечимой травмой.
- И у тебя?
- У меня сейчас такое ощущение, что я сделала первый шаг по натянутому канату и самым милосердным для меня было бы сразу обрубить его. Делать шаг за шагом в мучительном напряжении и знать, что повернуть назад уже нельзя, а впереди ничего хорошего нет - вот тебе и последнее яркое чувство.
- Маргоша, ты несчастлива?
- Не могу определить. Я счастлива и несчастна одновременно. Я счастлива, потому что могу его все время видеть и рисовать, а несчастна - потому что в любой момент могу его иметь.
- Ты сумасшедшая?
- Да. Я была бы счастливее, если бы он был недоступен для меня, как рань-ше. Но знаешь, теперь я с изумлением замечаю, что у него появляется какая-то патологическая тяга ко мне.
- Но почему же патологическая?
- А ты считаешь это нормальным? Что его во мне может привлекать?
- Маргарита, если бы ты была мужчиной, то не задавала таких вопросов. Ты знаешь, что знакомый тебе режиссер уже несколько раз звонил мне с просьбой устроить свидание с тобой? Ты сейчас хороша как никогда.
- Да, “в свои сорок семь лет она была хороша, как никогда”! Светочка, давай поговорим о чем-нибудь другом.
В воскресенье мы поехали к открытию выставки в город. Я уверена, что на мою выставку мало кто будет ходить. Но на открытие разослали пригласитель-ные билеты, поэтому все, кто собирался когда-нибудь на нее прийти, пришли в первый день. Плюс мои знакомые и друзья, и конечно, мои подруги. Зиночка причесала меня, я одела старенькое черное платьице, которое очень мне шло и было точной копией  знаменитой модели Коко Шанель тридцатых годов. Я да-же немного подкрасилась. Вокруг меня сразу собралась привычная компания, подошли дочка с мужем и совершенно неожиданно для меня - мой бывший муж. Почти следом ко мне протолкался с букетом светкин режиссер. Сознание мое раздвоилось, потому что дочь говорила с одной стороны что-то по поводу своей дипломной работы, и возможности аспирантуры, и о настойчивом жела-нии ее Саши заиметь ребенка, и не согласилась ли бы я... Мой муж с другой стороны промямлил что-то о том, что теперь только осознал, что он потерял... Режиссер рассыпался в комплиментах и желал уточнить, когда же я поеду с ним в Карелию на рыбалку. И все это не имело никакого отношения к выставке и новой моей жизни, словно я и не выходила из нашей старой квартиры. Я в тос-ке оглядывалась по сторонам, мечтая, чтобы это поскорее кончилось, и дожда-лась. Первой мне на шею бросилась Елена, потрясающе изысканно одетая в на-стоящее французское платье и накрашенная с неожиданной  скромностью, что сделало ее очаровательной и похожей на знаменитую фотомодель. За ней стоя-ли два молодых мужчины, одетых так же элегантно в вечерние костюмы, одно-го из них я не знала.
- Маргарита, познакомься, это мой Сережа! - засияв улыбкой, Елена тронула рукой незнакомого мне молодого человека, - Мы все здесь посмотрели и нам очень нравится! И мы за тобой, поехали отмечать твой успех! Правда, мальчи-ки?
Сергей поцеловал мне руку, протянул коробочку с орхидеей и предложил приколоть ее к платью, а Никита достал из футляра очень красивую заколку и прикрепил цветок к плечу. Спиной чувствуя, как все смотрят на это, я улыбну-лась и кивнула головой. Мне хотелось сейчас провести черту, отделяющую ста-рую жизнь с их семейными проблемами, и уйти с молодыми. Я обернулась, ска-зала: “Спасибо всем!”, послала воздушный поцелуй и дала себя увести. Я ус-лышала вслед Зиночкино: “Ничего себе, Маргарита!” и дочкино растерянное: “Ну мама!!!” и засмеялась. Мы поехали в очень дорогой и модный ресторан, в котором я никогда бы и не побывала, и пообедали, а потом Елена позвала всех танцевать. Я оказалась в объятиях Никиты и это было прекрасным завершени-ем дня. Он бережно обнимал меня, ведя в танце, я чувствовала его руку на та-лии, его улыбка была совсем рядом и я была счастлива.
- Маргарита, я хочу попросить тебя кое-что сделать для меня. Ты не могла бы написать на мне иероглифы?
- Зачем? - изумилась я.
- Понимаешь, появилась идея сделать номер в японском духе. Мы уже отре-петировали. Двое имитируют движения восточной борьбы, потом появляюсь я в такой, знаешь, куртке, похожей на кимоно, а когда они с меня ее снимают, мое тело покрыто иероглифами. Попробуешь? Менеджер тебе заплатит.
- О, Господи! - только и смогла сказать я.
- Ты не хочешь? - тревожно спросил он, и я ответила, смеясь:
- Да я только об этом и мечтала с тех пор!
- Ну, так поехали, попробуем сейчас?
- А как же дети? Они по-моему еще не хотят по домам.
- Пусть остаются, Сергей отвезет потом Елену.
- Да в этом я и не сомневаюсь. Ты познакомился с ним? Как он тебе?
- Серьезный парень. Изучает международное право. Но Елене еще рано об этом думать!
- У тебя она не спросила! - засмеялась я, - Но хорошо, что за Еленой есть те-перь присмотр. И она изменилась. Мне кажется, что она стала уверенней. Ну, пошли? Мне не терпится!
Мы приехали домой и, пока я доставала краски и все книги, где есть иерог-лифы, Никита быстро снял костюм и рубашку. Снова вид его тела совсем ря-дом, одновременно доступного и неприступного в своем совершенстве, вызвал шок. Я, наверное, сумасшедшая, но мне кажется, что так же заболевали своей моделью знаменитые скульпторы прошлого, иначе у них не получались бы не-превзойденные шедевры. Я выбрала, что буду рисовать, и  попыталась сосредо-точиться. Рука моя чуть дрожала и первые же линии оказались неровными. Я смыла их губкой и попробовала снова. Я старалась смотреть на него, как на лист бумаги, закусила губу и чувствовала, что меня начинает бить дрожь. За-кончив два столбца знаков на спине, я развернула Никиту к себе лицом и встре-тила его взгляд, который обжег, словно страстные поцелуи.
- Не смотри на меня, пожалуйста, - попросила я и вышло это очень жалобно, - Я полная идиотка, но когда вот так вижу тебя, у меня возникает совершенно кощунственное благоговейное чувство. Я любуюсь тобой, и с этим ничего не поделать. Где еще написать?
Я старалась спрятать за словами свое смятение. Но вдруг заметила, что он тоже взволнован. Это мне было совсем ни к чему. Я быстро написала по не-скольку иероглифов на ногах и, отложив кисть, пошла к холодильнику налить себе что-нибудь выпить. Когда я вернулась, Никита отобрал у меня стакан и тоже сделал хороший глоток.
- А теперь я тоже хочу попробовать.
- Что? - обалдело посмотрела я на него, - Что ты хочешь?
- Попробовать написать то же на тебе. Маргарита, пожалуйста!
- Ты сошел с ума?
- Да. Я сошел с ума. Вот хочу и все тут, - и он отколол орхидею и стянул с меня платье.
На меня вдруг нашло оцепенение. Я покорно стояла, почти теряя сознание от наслаждения, которое доставляли прикосновения  мягкой кисти к спине. Его рука крепко держала меня за плечо, иначе я наверное упала бы. Я стояла, за-крыв глаза, чтобы не видеть его лица рядом. Это получилось смешно, потому что сделано было так, чтобы он не заметил по моему  лицу, как я его желаю во-преки уверениям, что меня просто прельщает красота. Уже нельзя было спря-таться за обычной иронией по поводу разницы в возрасте, поздно взывать к благоразумию, я не владела собой. Поэтому, когда я почувствовала его губы на плече, включился инстинкт самосохранения и я почти прокричала: “Нет!” во-преки раздирающему меня желанию, чтобы он целовал меня дальше.
- Никита, - взмолилась я, - прошу тебя, выбери другой объект для своих экс-периментов. На женщин это должно произвести сильное впечатление, я тебе гарантирую, но только не надо так жестоко поступать со мной. Я - это не они.
- Но Маргарита, я сделал это только с тобой. Мне бы и в голову не пришло рисовать на ком-то еще. Я тебя прошу, не будь такой неприступной. Ты еще не поняла, что ты - это ты? Ты единственная, кого я хочу!
- Это потому, что ты думаешь, будто я не хочу тебя, как другие? Но это не-правда, я такая же, как все... - слезы выступили у меня на глазах, но пришла по-ра говорить правду, - Я ничем не лучше других женщин и сейчас не могу ду-мать ни о чем, кроме примитивного секса. А тебе нужно идти на работу, и ты смажешь надпись…
- Господи, какое счастье! - прошептал Никита, - Я боялся, что ты не захо-чешь меня!
И я решила - будь что будет! Сил сопротивляться у меня не было, а выяснить отношения можно и потом. Наконец-то я могла себе позволить то, о чем меч-тала днем и ночью: положить руки ему на грудь и провести, плотно прижимая ладони, повторяя линии его тела, плавно огибая тонкую талию, бедра, переходя  на спину, поднимаясь к плечам... На моем лице наверное было такое блаженст-во, что Никита засмеялся совершенно счастливым смехом и поднял меня на ру-ки. Если бы кто-то мог заснять наши тела, сползшие с дивана на ковер, пере-плетенные в один восхитительный и немыслимый узел, перепачканные разма-завшейся черной краской, он представил бы миру шедевр эротического искус-ства. Когда мы оторвались на миг друг от друга, мы расхохотались и пошли мыться в ванную. Мы намыливали наши тела и движения Никиты, напоми-нающие священнодействие, с такой серьезностью он проводил губкой по моей коже, убедили меня, что ему тоже это нравится. Это было неожиданно, но где-то в глубине души я ведь только этого и хотела - дождаться, что я буду для него что-то значить.
Потом мы устроились в обнимку на диване, завернувшись в халаты, я в свой летний ситцевый, а Никита в мой махровый, который был ему мал, и слушали музыку, прихлебывая “Мартини” из одного стакана. Я вдруг спохватилась, что ему нужно уходить, но он заверил, что заранее предупредил, что не придет, и сегодня совершенно свободен.
- Уж не хочешь ли ты сказать, что это заранее спланированная акция?
- А ты как думала? - весело спросил Никита, чуть откидывая мою голову за волосы, чтобы удобнее было поцеловать в шею под подбородком.
- Я ни о чем сейчас не могу думать. Ты завтра зайдешь ко мне, и мы погово-рим обо всем, что “хотели бы узнать, но стеснялись спросить”.
- Мы поговорим об этом завтра, когда проснемся. Не выставишь же ты меня сейчас за дверь?
- Хитрец! - и я подумала, что моя жизнь начинает подчиняться чужим жела-ниям и обстоятельствам, как прежде, с той лишь разницей, что своей новизной это доставляет мне удовольствие. 
 Утром, проснувшись в объятиях Никиты, я какое-то время бездумно лежала, млея от воспоминаний о прошедшей ночи, но постепенно мысли начали воз-вращаться в голову. Сначала о пустяках: не обиделись ли мои подруги за вче-рашнее наше бегство, потом о муже (чуть мстительно), потом о том, что мне  неплохо бы купить новое платье, мне ведь не в чем даже пойти в ресторан, по-том о новой работе, которую мне предложили в издательстве, очень соблазни-тельной, потом о том, что надо придумать, какую краску лучше использовать, чтобы она была более устойчива на коже и не размазывалась, как вчера... По-том стала думать о том, что вчера произошло, и начала разбираться в наших чувствах и порывах. Как ни поверни, для меня все выходило малоутешитель-ным. Если бы я была моложе, я не думала бы об этом, а отдалась на волю слу-чая, но само собой получалось, что  размышления мои были лишены сантимен-тов. Свои перспективы, по крайней мере, я оценивала трезво. И в то же время я была счастлива. С чувством собственницы провела я ладонью по прижатому ко мне телу и получила сонную улыбку в ответ.
- Никита! - шепотом спросила я, - Ты скажешь мне правду, зачем я тебе была
нужна?
- А ты скажешь мне правду, зачем тебе нужен я? Неужели только чтобы ри-совать меня и любоваться, как картинкой на стене?
- Чур, ты первый отвечаешь!
- Как тебе неймется! Я думаю, что сначала мы займемся более важными де-лами.
- Какими?
- Раз уж ты меня разбудила, то сделай пробуждение приятным: обласкай, на-корми и напои, а потом уж препарируй мои чувства.
- Нет, я так не хочу, так и представляю, что придется резать острым скальпе-лем по живому... Может ты сам все расскажешь?
- Будем придерживаться установленного порядка! И не увиливай, я жду лас-ки!
- Послушай, а кто установил этот порядок? Я, конечно, не возражаю... - и я надолго замолчала, занявшись выполнением первого пункта программы.
Потом я принесла прямо в постель поднос с завтраком и сама устроилась с яблоком и чашкой кофе, с удовольствием наблюдая, как Никита справляется с большим бутербродом с ветчиной.
- Послушай, - заметил он, прожевав бутерброд, - тебе не хватает подпереть голову рукой! Ты смотришь с таким же умилением, с каким  в кино матери смотрят на блудных сыновей, уплетающих горбушку.
- У меня никогда не было блудных сыновей. А на блудных мужей смотрят обычно несколько по-другому. И как смотрят на блудных любовников, я выяс-нять не желаю.
- Однако это то, что нам предстоит, ты должна отдавать себе отчет. Ах, Мар-гарита, я не хотел бы говорить об этом сегодня. Я вообще не хотел бы это об-суждать. Давай говорить только о нас, словно мы одни во вселенной. Так как ты ко мне относишься? Есть ли хоть что-то кроме восхищения художника?
- Так не честно, ты должен сказать первым. Что это тебя толкнуло к немоло-дой... - я не смогла закончить, отбиваясь от его рук и губ, от которых мне не хотелось освобождаться, - Ну хорошо, что тебя толкнуло к прелестной даме бальзаковского возраста?
- То, что кроме прелести  в ней все было необычно. На мне никогда раньше не писали иероглифы. Никогда раньше я не проводил такой замечательный ве-чер с женщиной, которая искренне верит в рыцарей на автомобилях. Это чу-десная женщина, которая может вести себя, как ребенок, или как моя сестра, или как самая нежная возлюбленная, или как заботливая мать... И это все дос-талось мне одному и просто не верится, что наконец-то и мне попался счастли-вый лотерейный билет. И я впервые занимаюсь любовью, а не сексом. И я те-перь помню вкус слез на твоих щеках, а обо мне раньше никто не плакал. И знаю, как восхитительно проснуться, держа тебя в объятиях и не нужно думать ни о чем, а просто тихо лежать, чувствуя твое тепло рядом. Я никогда раньше не просыпался так рядом с женщиной. Может, это и называется любовью? То-гда я люблю тебя! А ты можешь восхищаться мной, сколько хочешь, я не оби-жаюсь. Я понимаю, что любить такого, как я, нельзя.
- Это уж мне решать. Ты сейчас все это сказал совершенно старомодно, как тридцать лет назад, сейчас так уже не говорят. Я даже не представляю, как сей-час объясняются в любви.
- Я тоже не знаю. Я сказал, что хотел, и не жду даже, что ты так же откро-венно расскажешь о своих чувствах.
- И не дождешься! Думай что хочешь. Если бы я была молодой дурочкой, я спросила бы сейчас: Никита, ты будешь любить меня всю жизнь? А я только попрошу: дай мне клятву, что как только ты поймешь, что я уже не чудесная женщина без возраста, а старая зануда, ты тут же скажешь мне об этом. Покля-нись!
- Твой возраст! Ну, в этом пунктике ты и сейчас старая зануда! Не думай о времени! Оно страшит только тогда, когда помнишь о нем. Китайский дракон, вызывающий ужас, потому что его никто никогда не видел и каждый представ-ляет себе по-своему - это время, то, что мы не видим, но оно неумолимо давит на психику. Лучший выход - не знать о нем, а уж если знаешь, не думать о нем. Твой возраст ощутим только тогда, когда ты о нем вспоминаешь, его не суще-ствует, когда ты думаешь, как бы нежнее меня приласкать. Ведь правда?
- Правда, - прошептала я, - с тобой я так же молода. Но дай мне слово...
- О, Боже!!!
- Подожди, я о другом. Дай мне слово, что ты со мной будешь делать только то, что тебе захочется. Не надо производить на меня впечатление, казаться не-утомимым, в общем, строить из себя секс-машину. Мне приятно просто быть с тобой вот так, как сейчас: близость и нежность. А вообще, я наверное смешна. Ты ни слова не сказал, что хочешь продлить наше знакомство, а я уже строю планы на отдаленное будущее. Прости.
Никита попытался доказать мне, что его чувства - это надолго, но я уже раз-глядывала его горящими глазами, поправила простыни и покрывало, разложив их живописными складками, в которых, как в гнезде, он лежал, и чуть изменила позу.
- Вот так я тебя нарисую. Спящий Амур.
- Зачем? Почему ты все время видишь не меня, а кого-то другого?
- Не кого, а что. Безумство любви. Я не успела тебе сказать, я получила большой заказ. Будет чудесный художественный сборник, называется - “Безум-ства любви”. Пока точно известно, что там будет “Тристан и Изольда”, новеллы Мериме “Кармен” и “Этрусская ваза”, “Амур и Психея” Апулея, что-то Бунина, Бальзак, подходящая новелла из “Декамерона”, и так далее. Все в редакции сейчас соревнуются в раскапывании литературных источников. Я хочу предло-жить прелестную средневековую японскую новеллу о любви вельможи к гейше. Это очень красиво. Вот послушай. Они сидели как-то, любуясь отцветающими кустами, которые слуги специально опрыскивали водой, чтобы даже днем на листьях были капельки, как роса, и гейша заметила, что если бы под этим кус-том сейчас олень встретил лань, это было бы трогательно. А дело было к осени.
- А при чем тут осень?
- Слушай дальше! Вельможа велел сломать дом, оставив только открытую террасу, вокруг насадили за одну ночь цветущие кусты и слуги привезли из се-верной провинции оленя и лань. Гейша была тронута до слез этим зрелищем. Дом потом отстроили заново. Весь фокус заключался в том, что у оленей пора любви весной, вельможа из любви к гейше попытался повернуть время вспять. Поистине безумство любви. Эта история записана в повести с совершенно по-трясающим названием: “Женщина, несравненная в любовной страсти”.
Пока я рассказывала это, я быстро делала наброски.
- Никита, не откидывайся назад, у тебя сзади крылья. Ты ведь Амур.
- А как можно лежать с крыльями? И как заниматься любовью?
- Попробуй!

До вечера я рисовала Никиту, мы занимались любовью и вообще не вставали с постели. Наконец, совершенно голодные, мы вынуждены были одеться и пойти поесть. Вечером, взяв краски, мы поехали в казино, где Никита высту-пал, и там я его разрисовала иероглифами. Я сидела в зале до конца выступле-ния, а потом мы опять вернулись ко мне. Этой ночью я часто просыпалась, прислушиваясь к его дыханию. Мне казалось, что все это нереально, не могло его быть в моей постели. Но я уже поняла, что его толкнуло ко мне - его неве-роятное одиночество. Он взвалил на себя ношу, которую умному и тонкому че-ловеку трудно выдержать. Я видела парней, которые с ним выступали, это было совсем другое дело. Никита как-то не вписывался  в их компанию, хотя когда они все собрались перед выступлением, его жаргон, шуточки, манеры стали та-кими же. Мне же казалось, что он все равно остается сказочным принцем среди них, хотя я, конечно же, смотрела влюбленными глазами и оценивала их пред-взято. Когда он был со мной, он мог расслабиться и стать опять мальчиком, умеющим играть на скрипке и любящим конфеты, потому что отец редко их ему покупал. Он вырывался из той сумасшедшей жизни, где человек, любовь, красота и жизнь ценились на доллары и после оценки приобретали искажен-ные, уродливые формы. Со мной ему было спокойно и комфортно. Мы никогда не говорили о деньгах, о его клиентках, об опасностях, связанных с этим бизне-сом. В том, что это опасно, я уже убедилась, но существовали еще скрытые от меня тайные криминальные отношения, вся грязь, что налипает на продажную любовь и о которой я много читала в связи с женской проституцией. Мы нико-гда об этом не говорили, но я ужасно этого боялась.
Когда нужно было рисовать иероглифы, я приезжала в клуб. В гримерной ко мне относились дружески, но с некоторой дистанцией. Зашедший как-то ме-неджер долго наблюдал, как я  рисую на спине у Никиты, а потом спросил, не могла бы я помочь придумать какие-то костюмы и эффекты, чтобы оживить выступление. Я засмеялась над перспективой консультировать стриптиз, но по-том мне пришло в голову, что есть масса разных вариантов. Сначала я предло-жила расписать всех татуировкой, и это было встречено с энтузиазмом. Почти месяц за час до выступления Никита привозил меня в клуб и я рисовала на мужских телах прыгающих тигров, змеиные тела, обвивающие туловища… Вспомнив новеллу Акутагава, я нарисовала молодому мальчику с гибким телом огромного паука на спине. Это произвело фурор, посетители Акутагава не чи-тали. Деньги, которые мне за это заплатили, ошеломили меня. За гравюры к из-данию комедий Шекспира я получила гораздо меньше. Следующей была идея сольного номера для Никиты. Множество зеркал должно стоять на подиуме и он, как Нарцисс, будет любоваться собой и цветком. Когда я увидела несчетное количество его тел в зеркалах, я поняла те чувства, что возникают у женщин, смотрящих на него. Во мне самой вдруг загорелось дикое желание обладать этим телом прямо здесь, немедленно, чтобы все знали, кому оно на самом деле принадлежит... Я не сказала об этом Никите, я знаю, его это шокировало бы, это была область, в которую я не должна вторгаться.
 Никита всегда отвозил меня домой, когда я была с ним в клубах, но часто сразу после этого уходил. Это тоже не было предметом обсуждения. Мы нико-гда не говорили о втором способе зарабатывать деньги, хотя однажды все же разговорились о женщинах и Никита рассказал мне, правда без особой охоты, как делит женщин на две категории. Одни агрессивны и сразу подавляют муж-чину, навязывая свои, почерпнутые из американских фильмов, сексуальные же-лания. Как правило, им не хватает вкуса и умения, когда они начинают играть “Основной инстинкт”. Женщина второй категории старается создать видимость приличия. Такая всегда отдает ключи от машины и предпочитает, чтобы он сел за руль, словно сам похищает ее на ночь. В постели она пассивна, но всегда ожидает большего, чем может сама. Расплачивается поспешно и высокомерно, словно это ей суют деньги за любовь. Лицемерие всегда оскорбительно и я по-няла, что испытывает мужчина, получая деньги от такой женщины. В женщи-нах Никита отлично разбирался. Но я никогда не спрашивала его, что он чувст-вует, ложась с ними в постель. И еще мне хотелось бы узнать, не смотрит ли он теперь на всех женщин, как на сексуальных хищниц, посягающих на мужчину. Но я понимала, почему Никита не хочет обсуждать это со мной. Приходя ко мне, он оставлял все за дверями, становясь обычным молодым мужчиной, знающим, что он пришел в дом, где его ценят совсем по-другому.
Иногда по нескольку дней Никита жил у себя дома, хотя днем мы по-прежнему часто обедали втроем с Еленой, так же ездили на тренировки, иногда ходили в театр. Днем я, как всегда, много работала и старалась, чтобы жизнь моя не сильно отличалась от прежней, одинокой и размеренной. Когда у Ники-ты бывали свободные дни, мы уезжали куда-нибудь за город, на Вуоксу, на озе-ра, где никого не было, и там купались, бродили по берегу голышом, разводили костер и жарили мне - бананы, а Никите сардельки, нанизав их на прутики, и ели с помидорами и зеленью, запивая минеральной водой. Лето было замеча-тельным, очень теплым и солнечным, мы загорели и были счастливы. Осенью мы часто ездили в Петергоф бродить по парку, золотому от кленовых листьев. Мы целовались на аллеях и у меня так же замирало сердце от страха, что кто-то увидит нас, как когда-то в молодости. Я ощущала себя совершенно юной, я убеждена теперь, что душа наша не стареет и мы сами виноваты, если не даем ей жить так, как она хочет. Наконец-то все уравновесилось, и мое страстное восхищение Никитой, которое не покидало меня с первого дня, когда я его увидела, стало равнозначным тому нежному, трепетному любовному чувству, которое привязало его ко мне.
Однажды я сидела за столиком, ожидая Никиту, который уже кончил высту-пать, и заметила у стойки бара того самого парня, что принес деньги и которо-му дала тогда по физиономии туфлей. Он скользнул по мне взглядом, потом вгляделся повнимательней и вдруг подошел и спросил, можно ли сесть. Я кив-нула, понимая, что тому есть своя причина.
- Послушай, - сказал он и улыбнулся вполне доброжелательно, - Я ведь пре-дупреждал, чтобы этот твой держался подальше от Лизки. Вчера его спасло только то, что я был один и увидел его на улице у дома. Застанем еще раз в квартире - получишь покойника. Шеф второй раз не простит. Так и передай. Приятно было повидаться, я тебя не забыл! - он снова засмеялся и дотронулся до скулы, - Слушай, а он кто тебе?
- Всё, - сказала я рассеянно, думая об услышанном, - Он мне всё.
Тогда впервые я вышла из себя и позволила заговорить о том, что мы тща-тельно избегали обсуждать. Неужели мало баб в городе, что он так рискует, и за что!?
- Она очень хорошо платит, - сухо сказал Никита
- А если с тобой что-нибудь случиться? Ведь тебя могут убить! - против воли у меня полились слезы.
Никита остановил машину и прижал меня к себе.
- Ну что ты, ничего со мной не случиться. Клянусь, что я теперь буду обхо-дить ее стороной. За километр!
Никита остался со мной на ночь и, обнимая в постели, сказал, что настанет когда-нибудь момент, когда он просто останется без работы и если тогда еще будет мне нужен, я получу его целиком.
- Дурачок, - сказала я печально, - Когда придет это время, меня уже не взволнует такая перспектива, я буду седой старушкой и буду рассказывать вну-кам о любви.
- О нашей? Ты соври им немного и скажи, что тоже меня любила.
- Ну, вообще-то наша история не для детских ушей. Никита, неужели ты та-кой слепой и никогда не замечал, как я тебя люблю? Как безумно, по сума-сшедшему, еще тогда, когда мы были едва знакомы? Ты не понял этого? Ты думаешь, из одного восхищения можно вытерпеть все, что я терплю, наплевав на свою гордость?
- Я идиот, что поделаешь! Ты меня любишь? Я никогда бы не поверил. А это правда?
- Нет, я дразню тебя! - сказала я, целуя его в глаза и получив ответный поце-луй в губы.
- Маргарита, а ты помнишь, что скоро год, как мы впервые провели с тобой ночь? В твой день рождения! Мы отметим это? Давай поедем куда-нибудь, мо-жет за границу? Давай съездим в Париж дня на три?
- На деньги твоих клиенток?! Извини. Но я не хочу ничего такого. Давай по-едем в Репино. Помнишь, ты как-то давно спросил меня, как я представляю се-бе многодневную оргию? Я представляла ее с тобой в Репино еще тогда, когда между нами ничего не было и по логике не должно было быть.
- Все, что хочешь! Но деньги я заработал в клубе, это сравнительно чистые деньги, так что Париж мы тоже оставим как альтернативу.

Через три дня ночью у меня случился страшный приступ боли. Никита пом-чался в больницу и уже через два часа меня привезли в палату отходить от нар-коза, с удаленным аппендиксом. Никита приехал утром с горой фруктов, Елена привезла быстро собранные необходимые вещи, и я лежала, как королева, в от-дельной палате, устроенной Никитой, в окружении подруг и молодежи, потому что Елена все время приходила ко мне не одна. У меня перебывали все ее по-клонники, о каждом из которых я должна была потом сказать ей свое мнение. Никита сидел у меня целыми днями, приносил книги, притащил маленький те-левизор и плеер, и три дня, что я там лежала были самыми развеселыми боль-ничными днями в моей жизни. На четвертый день он не пришел, забежавшая из университета Елена не знала, где он, и мы посидели с ней, разговаривая о пла-нах на следующее лето. Она ушла, а на другой день, накануне выписки, ко мне пришел один из парней стриптизеров из клуба, имя которого я безуспешно пы-талась вспомнить, пока он не подсказал: Виталик. Он принес букет гвоздик, ко-торые я терпеть не могу, но тут приняла почти с удовольствием, приятно удив-ленная вниманием. Виталик рассказал мне, глядя в сторону и запинаясь, что произошло два дня назад.
Никита выступал соло с зеркалами, одна из посетительниц проявила повы-шенный интерес. (Тут парень посмотрел на меня вопросительно и я кивнула, что знаю, в чем дело.) Видимо они сговорились. Никита, одевшись, вышел в бар и видели, как они пили вместе. Потом уже никто не обращал на них внима-ния. Через какое-то время, когда остальные уже собирались домой, к ним во-шел менеджер и сказал, что опять рядом с клубом разборки и рвануло машину. Поговорили и разошлись, к такому быстро привыкаешь, не впервой. Он, Вита-лик, как всегда, когда Никита был занят, отогнал его машину к дому, ключи ему Никита оставил. На следующий день в новостях передали, что у клуба была взорвана машина с главным бухгалтером крупного предприятия, в котором на-чалась аудиторская проверка. Заказное убийство. Женщина была в машине не одна, личность второго погибшего не установлена. Перед открытием к ним в клуб пришел следователь и показал фотографию жертвы, пытаясь что-нибудь выяснить. Это была та самая дамочка, с которой пил в баре Никита. Они  сле-дователю ничего не сказали, теперь мы с Еленой сами должны решать, что де-лать.
На мое счастье я уже лежала, так что падать мне не пришлось. Просто по-темнело в глазах. Виталик терпеливо ждал, пока я, держась за бок, где побали-вал еще операционный шов, сползла с кровати и, шатаясь, поплелась в кабинет врача. Отпустили меня, на удивление, без возражений. Я попросила Виталика отвезти меня домой. Он загрузил в машину телевизор и все вещи, создающие домашний комфорт, который старательно устраивал мне Никита... Вот тут, уже в машине, я заревела, больше не сдерживаясь, захлебываясь и кажется даже подвывая. Виталик подал платок, потому что я размазывала слезы по лицу ла-донью, вытирая рукавом нос.
- А кто у него еще есть, только сестра? - спросил он осторожно и я встрепе-нулась:
- А вы ей сказали?
- Нет. Мы решили, что он с тобой.
Мысли мои метались в страдании и боли, но возраст и опыт пришли на вы-ручку. Я попросила Виталика в клубе ничего не говорить: просто работал у них такой Никита, больше ничего не видели и не знают. Мне предстояло все самое сложное. Избавив Елену от всех подробностей и формальностей, я должна бы-ла сама переговорить со следователем и внушить ему самую мягкую версию о случайно оказавшемся  в машине Никите. До этого я с Еленой решила не гово-рить. Еще теплилась надежда, что это все неправда и он где-то находится жи-вой и здоровый. А может, и избитый теми лихими охранниками, но живой.  Живой! Живой ! Я попросила Виталика в первую очередь отвезти меня к следо-вателю. Следователь оказался с унылым некрасивым лицом, он тут же пригла-сил еще одного сотрудника, похожего на омоновца спортивной крепкой фигу-рой и жестким выражением лица. Им я рассказала свою версию происшедшего: она просто предложила его подвезти. А может и не его, а кого-то другого? Чем они располагают? Может, я просто посмотрю и сразу скажу, он это или не он? Следователи переглянулись и один из них принес полиэтиленовый мешочек, в котором лежало несколько мелочей. Не дав мне рассмотреть все, они спросили, не знакомо ли мне это. Передо мной положили на стол сначала кольцо, очень изящное, скорее женское, потом золотой крестик на порванной цепочке и, на-конец, два брелка без ключей, сцепленные одним колечком. Я сразу их узнала. Один Никите подарила Елена, написав на коробочке: “Котика - Котику!”, он изображал бронзового кота с выгнутой горбиком спинкой. Второй был выпол-ненный на заказ герб на белой эмали.
- Вот это его, - сказала я упавшим голосом, громко сглотнув,  все станови-лось реальным.
- А почему буква “М”? - спросил мягко “омоновец”.
- Это герб Маргариты Наваррской. Этот брелок подарила Никите я. Эти брелки были на ключах от машины. А ключи должны быть в машине.
- Судя по всему, цепочка порвалась, поэтому он положил их в карман, чтобы не потерять. Машину мы проверим. Спасибо, вы нам очень помогли, хотя это все и не имеет никакого отношения к убийству. Он был случайной жертвой.
- Я хотела бы его увидеть. Как это сделать?
- Я не советую вам!- мягко сказал “омоновец”, а унылый следователь доба-вил:
- Вы представляете, что может остаться при взрыве в замкнутом пространст-ве? Обгорелое мясо.
Я дико на него посмотрела, а “омоновец” неожиданно взял меня под руку и ведя к двери, говорил что-то, похожее на “Все в руках божьих”, я уже ничего не слышала и не понимала. Вдруг я резко остановилась и, повернувшись к столу и протянув, как слепая, руку, попросила отдать мне брелки, на память. “Омоно-вец” махнул рукой, протянул  мне брелки  и спросил:
- Вы доберетесь домой? - тогда как унылый следователь уже писал что-то, опустив голову.
Я вошла в свою квартиру и повалилась на диван в полной прострации. Мозг отказывался верить случившемуся, и это было спасением. То, что я не видела  мертвое тело - О, Господи! Тело Никиты! - давало простор для фантазии, куда сознание и нырнуло, ища избавления от реальности. Мне очень хотелось вы-пить что-нибудь покрепче, но не было сил идти на кухню. Так и пролежала всю ночь не расстелив постель и не раздеваясь. Я не плакала той ночью, я еще не была готова к облегчению, которое приносят слезы. Боль разрывала меня из-нутри, хотя еще не до конца было понято, что никогда больше я не увижу его улыбку. К утру я задремала, а потом вдруг вскочила, словно кто-то громко крикнул рядом. Я села за мольберт и лихорадочно стала наносить линию за ли-нией, пока он стоял рядом, словно живой, пока помнила каждый изгиб тела, гладкость кожи, ее нежную шелковистость, ее тепло, и стремясь передать все это на картон. Пока я рисовала, мне не было так больно. Правду сказал Никита: для меня важнее было восхищаться его красотой, я всегда чувствовала себя ря-дом с ним художницей. Я бросила карандаш и, почувствовав себя простой ба-бой, потерявшей мужа, заревела в голос. Так меня и застала Елена. Мы плакали вместе, потом я опомнилась и  начала утешать Елену. Во мне словно включи-лась программа пятидесятилетней женщины, которая должна выполнить все положенное, потому что она одна и не на кого теперь положиться.

Я все устроила. Похороны в закрытом гробу, крематорий... Отодвигала дру-зей, примчавшихся мне помочь, и все делала сама. После этого я пошла в уни-верситет и добилась почти невозможного. Елену перевели на бесплатное обу-чение и взяли на полставки лаборантом там же на кафедре.
Теперь мы живем вместе, но скорее всего - ненадолго, со дня на день она выйдет замуж за своего Сережу. Вышла книга, которую я начинала оформлять еще при Никите. Я не могу спокойно ее видеть. С каждой страницы на меня смотрит его лицо, сияет его улыбка. Амур, Тристан, Ромео...
Первые полгода мне часто снилось, как все происходило. Как он шел за ней, как набросил пальто на плечи, как открыл перед ней дверцу машины, обошел с другой стороны, сел, улыбнулся. Увидев его улыбку, она чуть помедлила, улы-баясь в ответ, потом повернула ключ зажигания. Мгновенная вспышка боли и огня всегда будила меня.
Больше всего я терзаюсь от проклятой гордости, которая не позволила мне все время говорить Никите о своей любви. Он так нуждался в ней, так тянулся ко мне в поисках сердечности и нежности. А я любила его до потери сознания и молчала, боясь показаться смешной, глупая! Ах, как бы все можно было из-менить, все начать сначала...
Я по-прежнему хожу на тренировки и в косметический салон. Мне кажется, что махнуть рукой на внешность теперь - это кощунство, ведь даже сейчас, мертвый, он моложе меня и нужно прилагать все силы, чтобы не казаться ря-дом с ним старухой. Говорят, что лицо мое под седыми волосами выглядит не-обыкновенно молодо.
Если бы я верила, что душа живет после смерти в другом теле, я бросалась бы от мужчины к мужчине, разыскивая его. Когда смотрю на его портрет с ие-роглифами танабата на спине, я безумно завидую древним японцам, которые по-детски наивно верили, что раз в году можно получить невозможное и со-единиться с любимым, который находится по ту сторону Небесной Реки. Для этого всего-то нужно большое количество птиц, желающих из милосердия под-ставить крылья. Но как об этом написал Рёкан?
Если спросят меня,
где обитель моя в этом мире,
я отвечу одно:
“Мой приют к востоку от моста
через воды Реки Небесной…”
Выходит, не я одна живу в ожидании невозможного.
Моя дочь родила мне внука. Я ни словом не обмолвилась, как хотела бы его  назвать. Васька ужасно смешной малыш и я его очень люблю. Живет он, ко-нечно, больше у меня, чем у своих занятых родителей. Он любит залезать ко мне на колени и рассматривать картинки в книжках.
Придет когда-нибудь время и я расскажу ему о любви.