- ***ня все..: выдохнула зойка, залихватски расправившись с последним маринованным рыжиком, выловленным из грустных гвоздичных рылец.
- чего ***ня-то?
- а все… добила зойка, по-бабски, двумя пальцами схватила рюмку и выплеснула в жерло.-
- ты да я да мы с тобой… и остались.
я представил, как мы сидим с зойкой одни в мятом, проштампованном печатным пряником красногвардейском исподнем на красном снегу и война и скоро я умру.
зойка резво соскочила с табурета, покачнулась, прильнула к ромашкам, зажмурилась в куриную попку и уснула в воздухе. я глядел на ее заголившиеся коленки, на «сиротское» платьице в «облипку», крепко перехваченное у пояса(для красоты) красным платком, и представлял себя неизвестным солдатом, еще совсем мальчишкой, возможно, сыном полка, выгоревшим в белую тонкую пыль, и улыбался спящей зойке, как дурак.
я уселся на корточки рядом с ней и начал рисовать лицо, сначала нерешительно, медленно следуя за надбровными дугами, скатываясь с овала в монгольский разрез, сверяя пропорции огрызком карандаша с вытянутой руки, вспоминая уроки анатомии и, со школы еще, перевитого лямками мышц голого (стыд-то какой) манекена федора, стабильно будоражившего воображение восьмиклассниц.
парафиновое яблоко липнет стружкой к зубам, слишком настоящее, пугающе легкое, вязкое в пустотах. толстая, пахнущая школьным ластиком гусеница отдыхает в темноте яблочных коридоров, поправляя бретельки от бюстгальтера и встряхивая животами при кашле. «келеметь», сердце шалит и война и скоро я умру.
зойка шумно гремя костями, перевернулась на другой бок, произнесла во сне низко «неа».я посидел рядом с ней еще несколько минут, прислушиваясь к ее сну, задерживал дыхание, пока не потемнело в глазах. келеметь, скрипнув дверцей, вышагнул из шкафа, сухо откашлялся в кулачок, пригладил наэлектрилизованные волосенки и гнусно хихикнул.
заметалось, черными путями, прыгнуло в мозг, прожгло пятки.
ангина, слово в белых одеждах на красном снегу, тонет в горле, так и не добравшись до края простыни.
так и не добравшись.