Сержик, я твоя папа!
"Хоп!" - ловлю разогнавшегося карапуза. О, малыш, твой розовый носик спасен. Знаешь, асфальт не щадит никого - ни совсем маленьких детей, вот таких, как ты, ни стариков вроде моей бабушки. Асфальты имеют обыкновение оставлять ссадины и царапины, а мордашек маленьких и озорных - как у тебя - они знаешь, сколько повидали!
Левую руку сгибаю в локте, усаживаю мелкого привычным жестом. Стоп! Почему привычным? Я же в жизни ни одного ребенка на руках не держала! Замедляю шаг и удивленно осматриваю малыша, удобно примостившегося на локте и обхватившего мою шею малюсенькой ручкой. Ладно, я давно поняла, что много чего умею неизвестно откуда.
Так, а где же твоя мама? Куда она смотрит, когда ты собираешься разбить себе нос? Оглядываюсь по сторонам. А нету мамы! Никто не бежит ко мне с выпученными от страха глазами и не воет пожарной сиреной. Вот так так! Я, что ли, теперь твоя мама? Начинаю внимательно рассматривать мальчугана: не больше трех лет, глазенки голубые, солома волос, стрижен "битловски", забавен чертовски. Сидит на руке абсолютно спокойно, не издает ни звука, вдумчиво смотрит в мое лицо. Слушай, парень, а ты ведь сильно-сильно похож на меня в детстве! Даже, наверное, слишком.
Внезапно, тихо-тихо, крадучись, осторожненько вползает мысль: а если бы это был мой ребенок? И потом: взять и уйти отсюда вместе с ним, украсть. Приехать к родителям, показать и выдать: мама-папа, вот мой сын! Сережка! Честное слово, не возникнет ни малейшего сомнения, что это мой ребенок. Против такого внешнего сходства ведь не попрешь! А они: доченька! как это? когда? почему мы ничего не знали? кто его отец? как ты поднимала его одна? ему ведь годика три уже! Сереженька, говоришь?.. Я радостно улыбаюсь отцу, который очень хотел второго сына и, легонько поглаживая мамин живот пару с лишним десятков лет назад, тихонько приговаривал: "Серегой назовем, Сержем! У-у-умным будет! Говорят, младшие всегда умнее!" Родилась я. Ну, вот, хоть внук компенсирует.
Встряхиваю головой. Муть какая! Упереть ребенка! Только я успеваю раскрыть рот, чтобы спросить, как мелкий выпаливает мне прямо в ухо:
- Я Сележа Плотников!
Очень мило! Значит, я попала в самое яблочко.
- А я Наташа Востоковедова!
В глазах малыша почти ужас. Он, наверное, в жизни еще не слышал такого длинного слова. Хм, надо было для ребенка что-нибудь попроще придумать. Вечно я как заверну!
- Сереженька, - пытаюсь наладить контакт я, - а где твоя мама?
- Пить хочу!
О-о-о! Как же это я не подумала? Точно-точно! Ведь если гуляешь по набережной и (как обычно) находишь там чужого ребенка, надо обязательно дать ему попить! Дура ты, Наташа! Ничего в жизни не понимаешь! Лето ж на дворе! Дети пить хотят!
Где-то в рюкзаке у меня бултыхается минералка. Интересно, детям можно минералку? Черт его знает! Ладно, говорят, лучше нашей местной только "Боржоми", а "Боржоми" я в детстве - точно помню - пила. Наверное, можно. И все-таки, где же наша мама?
Я уже собиралась помочь мелкому попить, но он цепко ухватился за поллитровую бутылку воды и самостоятельно справился с этой, по моему мнению, сложной для него задачей. Я начинала им гордиться: молодец, малец! Такой самостоятельный, такой сообразительный… Музззик, чего говорить? Весь в меня! Гм-гм… Ну, то есть… в кого он там?.. В папу, в общем.
- Спаси-и-ибо, тетя Наташа…, - заминается, смотрит беспомощно.
- Вос-то-ко-ве-до-ва, - расхлебываю заваренную кашу я.
- Бостоведова! - удовлетворенно заканчивает он.
- Пожалуйста… Так где же твоя мама, Сережа?
- Там, - показывает пальчиком в направлении Института редких металлов.
Господи! Она что там - золото моет, а ребенка на улице бросила? Какое, нафиг, золото, Наташа? Золото - металл весьма распространенный! И его не моют в институтах! Там, наверное, стронций какой-нибудь или радий. Блин, какой стронций, какой радий?!
- Где "там"? - спрашиваю я.
- Пойдем, - нетерпеливо говорит Сергей (теперь я к нему отношусь уважительно и называю так) и быстро-быстро сучит ножками, пытаясь освободиться и встать на землю. Я тихонько прихожу в священный ужас, потому что этот малец, не далее как десять минут назад пойманный мной в весьма опасном полете, решительно берет меня за руку и ведет за собой. Не тащит, как маму к витрине, чтобы попросить купить танчик, а ведет, как будто это я дитя неразумное. Нет, ему явно не три года. Больше, наверное. Сергей доводит меня до открытой площадки перед институтом и показывает пальчиком на скамейку, спрятавшуюся под пышным деревом.
- Мама с тетей Линой на лавочке! - заявляет он.
Я следую взглядом по направлению его пальчика и столбенею. На скамейке, утонув в глубоком поцелуе, сидят две дамочки. Довольно молодые. Если бы я просто шла мимо, ни за что бы не подумала, что у одной из них тут самостоятельно гуляет и получает ссадины маленький ребенок. Они были действительно увлечены и выглядели готовыми перейти к чему-то более серьезному, чем просто поцелуй. Вот это ничего себе! Я, конечно, все понимаю, но ведь ребенок! Один! Маленький! может запихать голову куда угодно! Чем она думает?
- А кто из них твоя мама? - спрашиваю.
Сергей почему-то задумывается и некоторое время молчит.
- Эта, - тычет пальцем он, как будто решив наконец, кто же именно его мама из этих двух женщин.
- В белой майке которая?
- Нет. В платье!
Ах, ну да! Мамы самостоятельных малышей всегда ходят в цветастых платьях! Могла бы и сама догадаться, Наташа!
Я раздумываю, что же делать. Отвести его к маме сейчас - где гарантия, что она не забудет про него через секунду? Вполне может опять отпустить его, увлекшись "тетей Линой". Да-с, а тетя Лина-то ничего себе мамзель! Весьма и весьма, хотя лицо ее я пока плохо вижу. С такой можно что угодно забыть! Правда, не ребенка, конечно, но все остальное - точно можно.
А мама Сержикова! О-о, дамы и господа! О-о-о! Я забываю закрыть рот, разглядывая ту, что в "платье цветастом". Но: у жгучей-то брюнетки соломенно-светлый мальчик? Ладно, всякое бывает. Значит, папа молодец. Я вижу, что мама с "тетей Линой" собираются вынырнуть на поверхность, и говорю маленькому:
- Сереж, давай с твоей мамой в прятки поиграем? Спрячемся вот за этим кустом и посмотрим, как она тебя искать будет.
Его глазенки весело заблестели. Видать, никогда его мама еще не теряла и не искала. Интересно же - как это, когда мама тебя ищет! Мы легли на траву под кустом и стали наблюдать. "Удивительно тихий малыш, - думаю я, - такой спокойный, уже пять минут лежит - не шелохнется, с мамы глаз не сводит". И тут тихо-тихо, почти шепотом он говорит:
- Теть Наташа, я писать хочу.
Что самое интересное - в голосе нет просительных интонаций. Просто констатация факта: надо отлить.
Осквернили соседний куст и вернулись на пункт наблюдения. В это время на скамейке происходит движение. Нет-нет, они еще не закончили, просто… господи, Боже мой!... они что тут собираются делать, а? Я не верю своим глазам. Эй, блин, не надо! Ребенок же смотрит!
- Сереж, смотри, какая божья коровка ползет! С точечками!
- Где? Где?
- Да вот же! На травинке!
- Ух, кака-а-а-ая! - выдыхает он.
Э-э-эх, кака-а-а-ая! - смотрю я на его маму.
Сережка подсаживает коровку на крохотный пальчик и внимательно ее разглядывает.
- А почему у нее точечки?
Ё-моё! Чего отвечают детям на такие вопросы, а?
- Это она… это… ну… в маечке загорала, а в маечке это… дырочки. Вот и загорела так.
- Правда?
Я делаю очень серьезное лицо:
- Сережа, я никогда не вру.
И тут же вспоминаю свою "фамилию". Нет, вот придет же такое в голову - Востоковедова! А теперь еще и коровка в дырявой майке! Жуть.
На скамейке становится совсем жарко. Нет, люди добрые, это надо остановить! Я уже не только за ребенка беспокоюсь, я уже обо всех остальных думаю. Хорошо хоть внешне "тетя Лина" вызывает некоторое сомнение в половой принадлежности, а то бы их местная ментура, постоянно околачивающаяся возле Института крайне редких металлов, давно замела. В этом они у нас специалисты. Преступников они не ловят, им дамочек подавай… увлеченных. Для дам у нас и мигалки, и сирены, и бензин, и КПЗ свободная всегда найдутся…
Говорю:
- Сережа, крикни громко, как можешь: "Мама!"
Сережа, не отрываясь от созерцания коровки, неожиданно громко и пронзительно кричит:
- Мама!
Взбрык на скамейке. Мама очень резко отталкивает разошедшуюся "тетю Лину" и вскакивает. Лихорадочно оглядывается. Потом - очень быстро - бросает взгляд на часы. На ее лице ужас. Вынырнула, красавица. Теперь я хорошо ее вижу. Действительно, красавица. Стройная, невысокого роста, с короткой стильной стрижкой и огромными черными глазами. Нет, про глаза я, наверное, додумала, отсюда не может быть видно их цвета. Но я почему-то уверена, что черные. Сейчас посмотрим. Беру Сержика за ручку и говорю:
- Пойдем дальше прятаться, а то она нас здесь быстро найдет!
Сержик безоговорочно поднимается, и мы - я, полусогнувшись, он в полный рост - крадемся за кустами, пытаясь увести маму подальше от "тети Лины".
- Кричи еще раз!
- Мама! - в его голоске почти истерика.
- Да ты, брат, актер! - улыбаюсь я.
"Тетя Лина" остается на скамейке и наблюдает за передвижениями мамы. Потом отворачивается и закуривает. Мы перебираемся за следующий куст, еще за один. Уже оттуда снова зовем маму. Сержику явно весело. Да, в такую игру он еще точно не играл. Называется "Мама, поймай партизана!"
Когда мы исчезаем из поля зрения "тети Лины", я решаю, что пора заканчивать столь нервную для мамы игру. Ей, наверное, и так уже хватило. Теперь точно не станет бросать ребенка одного. Я подхватываю Сережку на руки:
- Сереж, я сейчас твоей маме сказку буду рассказывать. Ты мне не мешай, ладно? Ничего не говори пока.
У Сережки умненький взгляд. Видно, что он не понял, почему я собираюсь среди бела дня рассказывать его маме какую-то сказку. Но: мужчину просили молчать, и мужчина молчать будет. Согласно кивает.
Мы выходим из укрытия и направляемся к маме. О! А вот и смертельный испуг в глазах, а вот и вой пожарной сирены. Господи, чего ж она так вопит-то?!
- Сережа! Сереженька! Мальчик мой! Золотце! Я тебя потеряла! Маленький, солнышко, иди к маме! Мама тебя так любит!
Сережка радостно улыбается, но… не спешит к маме на ручки. Наверное, ждет, пока я ей сказку расскажу. Она в изумлении останавливается и пристально на меня смотрит. Я ожидала какого угодно вопроса, но только не…
- Почему он не идет ко мне?
А я-то откуда знаю? У меня детей никогда не было. Я понятия не имею о мотивах их поведения.
- Не знаю.
Мама что-то произносит тихое и невнятное, а я в этот момент шепчу Сержику на ушко: сейчас будет сказка.
- Понимаете, - говорю, - я просто шла здесь, пила минералку…
Сережа меня перебивает:
- Теть Наташа дала мне водички пить!
Я строго смотрю на него. Кажется, вспоминает, что обещал не мешать мне рассказывать сказку, и осекается.
- Гм, так вот, иду я, пью водичку. А он бежит ко мне и кричит "Мама-мама!". Я сначала думала, что мама его где-то сзади меня идет, а потом оглядываюсь - нет никого. Он подбежал ко мне и говорит: "Мам, я пить хочу!". Ну, я и дала ему водички. Ничего? И мы сразу пошли Вас искать.
Сержикова мама мне явно не верит. Ну, конечно, ребенок никогда не спутает свою невысокую, темноволосую и черноглазую маму с высокой блондинистой теткой с серыми глазами. Но Сережа молчит (молодчина!), и мама, видимо, решает, что все, мною сказанное, невероятно, но правда. Великая вещь чувство вины!
Тут Сережка, видимо поняв, что "сказка" закончилась, потянул ручки к маме. Она ловко подхватила его и крепко прижала к себе. Мне стало тоскливо. Появилось чувство, будто я отдаю что-то свое чужому человеку, нечто настолько мое, что оно просто не может быть чьим-то чужим. В голове вертелось: "Блин, это мой ребенок! Мой! Он на меня похож! А на тебя - ни капли! Мы с ним в партизан играли!"
Пока я все это прокручиваю в голове, мама внимательно меня разглядывает… Как-то слишком внимательно…
- Вас ведь Наташа зовут? - мама Сержика вывела меня из задумчивости.
- Да.
- Пойдемте к нам чай пить, мы тут рядом живем, сразу за институтом дом стоит.
У меня чуть не вырвалось: "А как же тетя Лина?" Еле сдержалась, чтоб не произнести. Но мама, похоже, совсем забыла про нее.
- П-пойдемте, - нерешительно говорю я, понимая, что если сейчас Сережка чего-нибудь брякнет обо всей этой истории, мне придется краснеть. А этого я не люблю.
Черт знает, куда делась эта Лина. На скамейке ее уже не было.
Как только мы вошли в квартиру, зазвенел телефон. Мама поставила Сержика на пол и кинулась отвечать. Услышав в трубке нечто после своего "Алло!", она, бросив нас в прихожей, скрылась вместе с аппаратом в другой комнате. Оттуда слышались напряженные и увещевательные нотки ее голоса. Что нам было делать с Сережкой? Мы разулись и пошли мыть руки.
- Где у вас ванная, Сереж?
- Тута.
- Не "тута", а "тут" надо говорить, - поправляю его я и мгновенно останавливаюсь, глядя на себя в зеркало: Наташа, енто чей ребенок? Мамин. Ты его мама? Нет. Вот и не нуди! А… а… может быть, я его папа! И вспоминаю мультик: маленькие крокодильчики тянутся из меховой шапки к попугаю и кричат: "А это наша папа!". Папа Наташа, блин.
Мы уже вымыли руки и налили чай, а мама все никак не могла закончить телефонный разговор. Сережка уселся напротив меня за столом. У него свой стул - чуть выше, чем все остальные, с перекладинками между ножек, по которым он ловко взбирается на свой трон. Смотрю на него и в который раз думаю: вылитый! весь в меня! Вот сейчас придет мама, присоединится к нам и - чем не семейная идиллия?
Мама, наконец-то, пришла и присоединилась к нам за столом.
Я осталась у них пить чай на четыре месяца.