Седьмая серия
- Как он сказал? Страну? - Саруман осторожно принял из рук Гоб ан Шора камень и приподнял край плаща, обмотанного вокруг находки.
- Больше ничего. Мальчик под сильным впечатлением от увиденного и выглядит, как человек, только что разбуженный от счастливого сна.
- Да, они все в этом возрасте грезят путешествиями, приключениями...
- Ну, боюсь, Иарет еще долго не сможет отправиться в путь.
- Сын Штрезе? Тот, кого пытали в Горнбурге? Да, пожалуй... Его счастье, что он не попался кому поискуснее... в заплечных делах... Я хотел бы поговорить с ним. Это, кстати, стоит сделать прямо сейчас. Неизвестно, как повлиял на него этот... камень.
- А вы сами что думаете, это такое?
- Ну, я полагаю, это неотъемлемая часть Ортханка. Были упоминания. Если вас не затруднит, пошлите за Иаретом.
...Давра хлебнула из чашки черного густого отвара и продолжила: "Дальше пойдете вдоль границы Рохана. На саму границу не суйтесь - там легко наткнуться на конный отряд, а глубже - разве что пастуха повстречаете. Ты, Нарга, родилась почти белокожей, так что нетрудно будет спутать тебя с человеком из диких племен, с друиданкой, к примеру (Нарга скорчила рожу). Перейдете вброд пять ручьев, один за другим, они неглубоки, и впадают в реку, что все орки зовут Гиблой. Но близко Гиблой идти вам не стоит. Там, в зарослях, живет не только трясучая лихорадка, но и те самые друиданы, которых ты так не любишь. На равнину они стараются не выходить. Вот так - Белогорье по правую руку, а Гиблая - по левую, доберетесь до Андуина. Там, на другой стороне, будет вас ожидать небольшой отряд из Мордора. Переправу держит старик Горолом. Нет... это смех, а не имя... ростом со снагу (ах, да, я забыла, в вашем племени нету таких), с виду хлипкий, как гнилая коряжка, но хитрый - гляди в оба. Денег пообещай, но не давай. И не показывай кошелька! Отдашь на той стороне реки, не то - опрокинет лодку, сам выплывет, а вас всех утопит. Говорят, он утопленников жрет. Сама не видела, слышала от других. Да, если не будет отряда - он же вас и проводит. Но, опять же, не доверяйте ему - один спит, один сторожит. Не то он вас передушит во сне. Дальше? Дальше не суйтесь к болотам. Впрочем, это я говорю лишь на тот случай, если отряд не придет. В Итилиене леса, там трудно удержать направленье. Да-да, лес тебе родной, да только лес-то твой северный, а этот - совсем иное. Впрочем, пойдете по солнцу. Солнце - с правой руки. Опасайтесь конных разъездов. И, буде все благополучно пройдет, увидите вдали плоскогорье. Но раньше - почувствуете запах огнедышащего Ородруина. Какой-какой, тухлыми яйцами будет вонять, и сгоревшей серой... Что там за народ? Темный народ, это я тебе прямо скажу. Читать-писать не умеет никто, а у вас, смотрю, каждый пятый читает. Но черные орки не глупей вашего. Просто Ангмарца на них не было. Это он вашу братию воспитал, как личную гвардию, ну, кое-что и по сию пору не выветрилось. А черный орк - черная кость, пробивная да убойная сила. Я тебе честно скажу - то, что ты знаешь, во что веришь, чего желаешь достичь - не ты сама себе определила, не твои учителя и не мать с отцом, что тебя породили. Во многом, хотя не во всем, виновата твоя земля - та, на которой ты родилась и выросла, на которой выросли и твои учителя, и твои мать с отцом. Да-да, та самая земля, что топчешь ты башмаками, и какая на ней трава и леса растут, и что за зверье по ней бегает, и какая бывает весна, зима, лето и осень. Что ты трескаешь на обед, и каким трудом это себе добываешь. Слушай. У нас нет вашей зимы, но пусть наше лето тебя не прельщает. Днем там пекло, а ночью - почти что мороз. Там где нету спасительной тени - там жестокое горное солнце. Вода из озера для питья не пригодна. Под Ородруином - не слаще. Солнце там не палит, и небо всегда нежно-серого цвета, зато испарения - душат. Орки выносливее людей, и под Ородруином человека не встретишь. Но дышать тяжело не только поэтому. Просто чем выше в горы, тем воздуха меньше. Придется тебе привыкать. На поверхности ни долго жить, ни работать нельзя. В горе легче дышать, и солнце там не мешает. Вся жизнь совершается под землей. Наверху - только воины, в Барад-Дуре, конечно, еще Властелин и уйлари. Мы все - словно передовая застава. Дальше, там, где начинает проглядывать солнце - люди растят ячмень, пасут коров с кучерявыми гривами. Этим кормятся все. Ячменная лепешка, кислое молоко и сушеное мясо. Там другого не встретишь. Поэтому и орки, и люди ждут - не дождутся, когда Властелин скомандует собираться в поход. Человек оттуда еще может уйти, коли он не на службе, а вот оркам податься некуда. Куда бы ни сунулся орк, везде ждет его смерть. Впрочем, нет, есть одно такое место, да только путь к нему идет через узкое ущелье в заснеженных дальних горах. Ибо за плоскогорьем лежат настоящие горы, греют седые вершины на солнце, и не могут согреться. Там искрятся ледники и ручьи. Там пестреют цветами и манят отдохнуть на низенькой травке луга, но упаси тебя Мелькор тому соблазну поддаться. Там обжигает холодное солнце, а по ночам звезды спускаются к самой земле и шепчут путникам древние тайны. Там Арда еще молода, будто многие тысячелетья назад. Там живут драконы. В ущелье дует пронизывающий ветер, и, когда усиливается, то сбивает путников с ног и упавших убивает ледяным дыханьем. Я там была. Как счастливы были мы, когда вышли на равнину! Там густые леса, и под их пологом царит вечная тень. Там зверье не знает ни копий, ни стрел, и легко подходит на выстрел. Там пьянят плоды, и цветы полны сладкого сока. Но там же есть змеи, огромные, словно драконы, полосатые звери, пожирающие всех, кто встретится их голодному взору, армии муравьев, сметающие на своем пути все живое. На двадцатый день по равнине вышел наш отряд к большому городу из серого камня. И там были нам рады. Дальше - умолкну, ибо и так сказала немало лишнего. Помни - мир велик, и есть места, куда валар не заглядывали никогда, и там жизни не меньше, а, пожалуй, больше, чем в Средиземье. Но если ты не желаешь всему этому смерти, ты останешься по эту сторону гор, а не уйдешь, как эллери ахе. Ибо судьба Арды решается здесь и сейчас. Нашла тех, кто будет делить с тобой тяготы странствия?"
"Нет еще", - ответила Нарга.
... Старый Штрезе не ведал, что по вечерам делает его сын, и теперь был сердит на его друга Йора. Вот уже больше трех часов беседует Саруман с Иаретом, и, наверно, беседа та не из приятных. Что они опять натворили? Неужели мало страданий выпало на долю Иарета, и не образумится он? Нет, всему виной эта дружба, будь она неладна. Йор - ребенок без тормозов, хитрый и донельзя упрямый, а его отец словно не замечает, каким растет его младший сын. Мать - вообще, не от мира сего, так какой с нее спрос... Штрезе нахмурился больше обычного, и решительно постучал в дверь.
- Заходи, Штрезе, что ты за дверью маячишь? - отозвался на стук Саруман.
Поднимаясь из-за стола, он приветствовал стеклодува, но тот лишь мельком взглянул на него. Иарет повторил движения своего собеседника, но вдобавок улыбнулся отцу.
- Знаешь, что мы решили? - начал он, но его перебил Саруман.
- Погоди, Иарет, пусть твой отец тоже подумает над моим предложеньем. Присядь, Штрезе, поговорим.
- Уже ночь, какие тут разговоры...
- Ничего, ночь - лучшее время для светлых мыслей. Вина? Или орочьей каффы?
- Не надо. Что мой сын опять натворил?
- Твой сын, Штрезе, имеет редкий талант.
- Ввязываться в истории...
- Ну, не только... хотя и это, конечно... У него есть способности мага. Как тебе удалось такого ребенка заделать? Или его мать имела подобный талант? Вобщем, если ты будешь не против, я беру его в ученики. Кстати, меньше будет соблазна шляться где попало и лезть во все темные дыры. Сам погляди - мальчик худ и узкоплеч, не под силу ему будет перенять твое мастерство. До сих пор ты ни к какому делу его не пристроил. Если будет так продолжаться, к двенадцати годам его силы возрастут, а знаний как не было, так и не будет. Вот тогда-то и случится беда. Так что - решай.
- Маги не женятся...
- Штрезе, ты несешь чепуху... Я подозреваю, что подобное установленье введено для того, чтобы способности к магии у людей угасали с каждым поколением. Его можно и обойти. Никто не помешает Иарету, когда он станет взрослым, иметь хоть дюжину женщин, и никто не помешает тебе признать его незаконного сына наследником.
- Дожить бы...
- Дожить бы ему, ибо, если не буду учить его я, это сделают другие - и не обязательно с добрыми целями. Не забывай, есть Серое Братство, и порядки там - не мои. Кто вступает в него, обязуется забыть мать и отца, и всех друзей, и свое имя. Он теряет себя, чтобы служить общей цели. Церемония посвящения включает в себя похороны неофита, и заживо погребенный лежит в гробнице три дня, и выходит другим человеком. Ты скажи - тебе это надо? Я даже врагу своему не пожелаю...
- Все! Хватит... Поступай, как сочтешь нужным. Иарет, а ты-то сам что мне скажешь? Хочешь учиться... этому?
- Отец, так ты согласен? - Иарет недоверчиво поднял брови, и, увидев печальную улыбку отца, закричал что есть силы. - Ура!!! Я - ученик Сарумана! Отец, я знал, что ты согласишься. Если бы ты знал, как я боялся, что ты скажешь - "нет".
... Штрезе увел сына, а Саруман принялся расхаживать по кабинету. Спать не хотелось, хоть шли уже третьи сутки, как он глаз не смыкал. Такое с ним случалось и раньше, но тогда на виски давила усталость, и в глаза будто кто-то насыпал песку, но сейчас все было иначе - словно после пробуждения, или нет - еще четче, яснее ему виделся окружающий мир, и донельзя ясны и логичны были все его мысли.
Палантир Ортханка нашелся. Судя по словам Иарета, камень сам желал, чтобы его нашли. Он позвал юных кладоискателей, и они добрались до него. Сейчас он лежит тихо, темный и словно бы спящий, но в руках Иарета просыпался и показал ему нечто, похожее на картины Первой эпохи. А теперь уже и у него руки сами тянутся к этой игрушке. Опасной игрушке, если учесть, что вторая такая же лежит в Барад-Дуре. Ладно, еще одна - в руках наместника Денетора, а старик еще не свихнулся, так что, возможно, опасность преувеличена. Саруман закрыл окно, заложил засовом дубовую дверь и развернул камень. Тот едва уловимо мерцал изнутри тревожным алым светом, свет пульсировал и разгорался. Саруман невольно сравнил камень с живым сердцем, почему-то еще живым, хоть и извлеченным из груди... Почему - извлеченным? Ортханк - его грудь, и он - сердце Ортханка. В ладонях возникло знакомое покалывание, как случалось всегда, когда он решал применить магию, кожа лица онемела, а из всех ощущений тела осталось только зрение. Камень сам занял место в его ладонях и заглянул Саруману в глаза...
... На рассвете по улицам стелился туман, пропитанный запахами дыма, лука и хлеба, местами несло нечистотами, но это случалось все реже. Назначенный инспектировать ретирадные ямы, Гузь свирепствовал не на шутку, и жители Изенгарда то сколачивали плотные крышки, то нанимали золотарей, то копили денежки на подмазку, то молили валар, чтобы напасть в виде лютого огра их миновала. Гузь не дрался, выкатив толстое брюхо поверх пояса и улыбаясь маслеными глазками, он тыкал пальцем в сторону очередной рассохшейся крышки, и спрашивал имя хозяина. Наказания были - от штрафа до длительной отсидки. Деньги перекочевывали в кошелек огра, и тот, осклабившись, хлопал нарушителя по плечу - ничего, дескать, на сегодня тебя прощаю, но чтоб завтра - все было закрыто. Саруман не раз уже слышал о таком произволе, но пока Гузя не трогал - сама его представительная фигура в два человеческих роста достаточно напугала многих засранцев, город стал значительно чище. Еще бы улицы сделать пошире, а то на многих не разъехаться и двум всадникам, не то что - повозкам. Но дома-то чужие, и хозяева вряд ли захотят остаться на месяц-другой без крова. Вот если бы сами того захотели...
Орочьи патрули уже никого не смущали, трактирщики и веселые девицы благословляли тот день, когда в городе появилось столько молодых парней, охочих до жратвы, выпивки и женской ласки, при деньгах, многие одинокие женщины нашли поклонников, не слишком требовательных к внешности возлюбленной, и никто не осуждал тех женщин, что разрешались от бремени мордастым младенцем - а такие уже появились.
Нищета осталась в прошлом, но не забылась, и правление Сарумана, все более жесткое и самовластное, не встречало сопротивления - потребности брюха перевесили потребности духа. Право первой закупки у любого мастера или купца, окрещенное жителями "правом первой ночи", давало возможность Акрону выбирать лучший товар и продавать его в Сарамке по хорошей цене. Золото, притекающее из алхимического тигля, как с хорошего прииска, помогло расширить объемы закупок, правда, сама цена золота заметно упала. Саруман, вздохнув, отказался от столь прибыльного дела, закрыв печь до подходящих времен, и, наконец, занялся ширской травой - он уже давно собирался выделить из нее то вещество, что дурманит голову и дает нечувствительность к боли. Восточная смолка имела гадкое свойство притягивать человека к себе даже после первой пробы, и для обезболивания не годилась. Все дни и многие ночи он старался занять свой ум любым сложным вопросом - лишь бы не вспоминать об увиденном там, в дымчато-алом кристалле. "Пускай мысль пока отлежится, созреет", - успокаивал себя Саруман, но на самом деле все было иначе - он испугался того, что пришло ему в голову. Ощущение безнадежности, правда, вскоре отпустило его и свернулось в глубине сердца, а он не давал ему всплыть - как только поднималась первая, еще невысокая волна страшного осознания, он выбирал что-то из трех подходящих для глушения мысли вещей - бутылку вина, трубку с ширским зельем или ласки оркской девчонки, и отдавал полную власть над сознанием телу. И ему было безразлично, что слухи о его безобразиях, сильно преувеличенные, докатились до бывших соратников, и Митрандир, ухмыльнувшись, прокомментировал: "Вот так проходит вся земная слава... Распутство и зелье губит любого, кто сам себе избирает дорогу". Элронд, которому было известно о Митрандире больше, чем тот полагал, едва заметно улыбнулся. "Ну, так в чем же дело? Помнится, в прошлый раз он перехитрил тебя, оставив нам нижний обломок жезла - кристалл же унес, и, полагаю, его жезл давно восстановлен. Сходи же, забери у него, если он так развратился и ослабил свою магическую силу". Митрандир покачал головой: "Еще не время...не время..."
... Логурза Армон отыскал во внутреннем дворе, где тот метал ножи в гнилую колоду. Все они нашли свою цель, но на физиономии друга не появилось и намека на удовлетворение результатом. Лениво кивнув на приветствие, волоча ноги, как дряхлый старик, он пересек двор и принялся выдергивать ножи из трухлявого дерева.
- Как насчет потренироваться вдвоем, на мечах?
- Давай в следующий раз...
- Ты что, заболел? Выглядишь, как мокрая курица.
- Кто? - Логурз брезгливо оглядел лезвие ножа с разрезанным слизнем и вытер его об колоду. - Курица так ножи не кидает... ровнешенько пополам, а? Что ты на это скажешь?
- Я скажу, что не слышу радости. Давай, выкладывай, что с тобой случилось в наше отсутствие. Если, конечно, хочешь...
- Да, что уж... какие тут секреты... помнишь эльфийку?
- Кого? Эту распутную девку с прозрачными, как кроличьи уши, ноздрями?
- Перестань... она красивая девушка, и многое себе может позволить... Не удивительно, что выбирает лучшего из мужчин...
- Пойми, Логурз, у нас другие порядки! Девчонка, которая до замужества спит с парнями - хуже, чем продажная девка. Те хоть вынуждены нищетой, а этой что надо?
- Не знаю, но определенно - не я. Она меня не признала.
- А ты что хотел? Вы же...хм... любили друг друга как - в полной темноте?
- Я прекрасно ее видел.
- Ну, это - ты. Была бы она орка или эльфийка, тоже тебя увидела бы. Но она - человек. Ты хоть клыками ее прикусил, чтоб запомнила?
- Что ты, Армон. Она же такая... нежная... как я мог...
- Ну, так теперь и расхлебывай. Ты же - орк, а они изображают из себя эльфов. Какие могут быть между вами дела? Какая любовь? Да она - твой заклятый враг по убеждению.
- Вот и я о том же. Если бы можно было хоть что-то придумать, чтоб ее убедить, что мы были вместе, и она кричала от страсти в моих руках, и...
- Ладно, хорош хвастаться... покажи, где ее можно найти, и я устрою вам большую любовь. Как? А это уж - моя забота. Главное - слушайся и не перечь.
... В рыбной лавке ближе к вечеру уже пустели прилавки и рассасывались покупатели, и Присциллу одолевала тоска. Пересчитав деньги и отдав их отцу, она погружалась в воспоминания, все чаще уходя мыслями к тому дню, когда в их компанию затесались трое друзей. Рыжего крепыша и еще одного, тощего, с противной рожей, похожей на орочью, она помнила плохо, но вот высокий дунаданец отпечатался в ее сердце, и в том месте, что находится несколько ниже, но чувствует и тоскует не меньше, ноющей сладкой печалью. Она помнила его ласки - а чьи же еще они могли быть - словно все случилось вчера. Она давно не бывала в том доме, ибо отец прознал о ее похождениях и жестоко выдрал кнутом, и все представляла, как ее подруги, одна за другой, стонут в объятьях дунаданца - "охотника", как представлялись новички, приглашенные в их компанию. Наверно, он теперь уже "получил имя" и играет с ними на равных. Присцилла вздохнула. Наслаждаясь печалью, что, безусловно, роднила ее с дивным народом, она прикрыла глаза, а когда их снова открыла - дунаданец стоял перед ней.
Язык пристал к ее нёбу, грудь сдавило, и ноги ослабли в коленях, так что, не схватись она за прилавок, рухнула бы на пол.
- Ха, что за рыбка, - начал юноша, пошарив глазами по сторонам. - Это не рыба, это мальки. Что за город! Неужели рядом с рекой не найти порядочной рыбы? Где лещи? Да это - не лещ, это - уклейка. Где сомы? Это - не сом, это улитка, и не виноградная, та много крупнее, а капустный слизняк.
- Если вам не нравится эта рыба, пойдите и сами поймайте, - покраснев от обиды, сказала Присцилла.
- А вы тогда здесь зачем? Где вы рыбу берете? Отнимаете у оляпок? Раскапываете норы выдр? Я гляжу, вон та - уже с зеленью. Да, дрянная рыбешка... Как же вы, приличная девушка, торгуете этакой дрянью?
- Ничего это не дрянь! Нынче утром куплена с лодки!
- Да не защищайте вы хозяина! Ваш хозяин - дерьмо, такое же, как эта лавка... Кстати, как вас зовут?
- Присцилла, - девушка обрадовалась, что дунаданец перевел разговор на нее.
- Ха, как перианку... У вас предки не из Шира, случайно? Я смотрю, роста вы небольшого...
- Нет! Не из Шира! - Присцилла покраснела снова, уже так, что ее шея пошла багровыми пятнами. Дунаданец над ней издевался, а в лавке ее, как назло, не было никого, чтобы защитить от подобной наглости.
- Да, и еще я вам скажу, милая девушка... Не душитесь фиалковым корнем... Так поступают лишь продажные девки... Вы хоть сами чувствуете, какой стоит аромат - смесь тухлой рыбы с фиалкой? А, может быть, вы в свободное время тоже... того... даете за деньги? И сколько вы стоите, ежели не секрет?
- Вон! - закричала девушка, срываясь на визг. Былое чувство развеялось подобно дешевому аромату.
- А какого балрога вы меня гоните? Я что, не покупатель? Смотрите, - дунаданец погрозил пальцем. - Хозяину пожалуюсь - выгонит, как пить дать.
- Вы... вы... нет, вы не покупатель, вы - наглец, сударь, наглец вы и подонок, и пришли сюда не покупать, а оскорблять.
- Я? Не покупатель? Я - покупатель, красотка, но не на твою тухлую рыбу, а на твое тело, что лишь немногим свежее, - и дунаданец схватил ее за нос и потянул к себе через стол. Присцилла заверещала, как заяц в капкане, а дунаданец загоготал.
Положение осложнялось тем, что отец куда-то запропастился - наверно, опять выручку пропивает... Слезы хлынули из ее глаз, и она зажмурилась, надеясь, что когда-то дунаданцу надоест мучить, и он отпустит ее. Но внезапно все переменилось - хватка мучителя ослабла, потом раздался грохот упавшего тела, и Присцилла сползла по прилавку, свалившись с другой стороны.
Неизвестно, сколько она там пролежала, задыхаясь от слез и обиды, когда почувствовала на своих волосах чью-то руку.
- Вставайте, милая девушка, никто больше вас не обидит. Принести воды? - над ней стоял тот худенький орк, что третьего дня она послала далеко и надолго. - Ваш мучитель нескоро очнется, у меня рука тяжелая.
Присцилла встала, держась за его руку, и внезапно сжав ее, подняла заплаканные глаза.
- Вы - мой спаситель... как мне вас благодарить?
- Благодарить? - орк смутился. - Я же не вашего племени... так... и какая-то давняя встреча ничего не меняет... Вы же спутали меня с кем-то другим, и сказали: "Ты - мой эльф, и я - твоя фэйри"...
Присцилла зарыдала опять, только теперь - уткнувшись в его кожаный поддоспешник.
-...А шишка на голове? - смеялся Армон, качая перевязанной головой. - Это что, ничего не стоит? Ты меня уложил, будто я и впрямь собирался твою девку насиловать!
- Не девку! Девушку! - Логурз еще не успокоился после сцены в рыбной лавке.
- Да ладно, это я так... только помни: она - испорченный человек, вроде той тухлой рыбы. Чем дальше - тем сильнее воняет. Держи ее крепко. Относись попрохладней. Чуть что не так - посылай от себя. Она же тебя посылала?
- Хватит, Армон, уймись... она нежная, словно цветок, а ты ее... как пригорянин...
- Знаю я эти цветы... ладно, скоро сам убедишься. Ну, все, еще по маленькой - и в Ортханк. Для меня сегодня подвал - не лучшее место отдыха.
Друзья опрокинули еще по стаканчику и встали из-за стола.
Армона качнуло - орк и вправду крепко его приложил, того и гляди, начнет выворачивать по дороге, и Логурз, увидев это, положил его руку к себе на плечо, швырнул деньги на стол, и аккуратно повел к двери. На улице уже было темно, стоило поторопиться. Логурз ругал себя распоследними словами, и все следил, чтобы его друг не споткнулся - тот и вправду был если не пьян - а выпили не так уж и много, то серьезно ушиблен. Наверно, поэтому они не заметили, как дорогу им перегородили пятеро вооруженных людей.
- Логурз, к оружию! - Армон первым увидел черные силуэты на фоне безлунного неба, и, отскочив, выхватил меч из ножен.
Эту команду не пришлось повторять дважды - Логурз тоже попятился к стене, но было поздно, незнакомцы их окружили, перекрыв пути к отступлению, и раздался звон первого удара.
Орк заметил, что один из противников держит защиту высоковато, сражаясь, как и он, мечом и кинжалом, и, отразив удар того, что наступал слева, отступил на полшага. Тот, что справа, рванулся к нему, и орк сделал финт ему в бок. Как и следовало ожидать, тот широко размахнулся, отражая удар, и Логурз пробил клинком его неодоспешенную грудь. Один противник упал, но нескольких мгновений хватило тому, что был слева, чтобы полоснуть острием орка от плеча и до ребер - если бы не отскочил, то удар развалил его, словно капусту. Армон был один против троих, но его, кажется, не собирались убивать - противники брали его на измор, оттесняя от Логурза дальше и дальше. Логурз в отчаяньи бросился вслед, отклонив, но не отразив удар своим даго, и клинок прошелся наискось по бедру, оставив ощутимый надрез. Как ни странно, новая боль отрезвила, и орк понял, что его второй противник, сильный и хорошо вооруженный, тем не менее, медлителен и неповоротлив. Что и стоило тому жизни. Наверно, в последние мгновения жизни тот так и не понял, кто всадил даго ему под лопатку. Обливаясь кровью, орк побежал туда, где за поворотом исчез его друг, и застал тот момент, когда Армону, прижав его коленом к земле, вязали руки и ноги. По-видимому, нападавшие не ожидали, что орк справится с двумя их товарищами, и мечи у двоих были вложены в ножны.
Голова первого отскочила от тела и шмякнулась на спину Армона, а тело, заваливающееся на товарищей, дало орку ощутимую фору. Армон, перекатившись на спину, ударил второго ногами в живот и высвободил руки из обмотанной вокруг них, но еще не завязанной веревки. Дальше Логурз не помнил сраженья - слабея все больше, он лишь отражал удары и не пытался перейти в наступление. Пришел в себя оттого, что Армон, ругаясь, перевязывает его бедро. Видимо, кровь шла все еще сильно, и его друг затягивал повязку со всей дури, от чего боль усилилась и стала пульсирующей.
- Позови людей, - пробормотал Логурз. - Я сам не дойду, и ты меня вряд ли дотащишь.
- Тут не люди, а... - Армон выплюнул очередное ругательство. - Даже окон не открывали... грозились выпустить собак, если не перестану. Так что давай - мне на спину...
- Ты не ранен?
- Да так, ерунда. Ты меня приложил много хуже.
- И что?
- Да не бойся, выдержу. Дурно станет - за стенку возьмусь.
- Как ты думаешь, кто они? Не друзья ли Присциллы?
- Нет... это - мои друзья. Прости, что втравил тебя в эту историю. Глупо... как же глупо все получилось.
- Да. Но это - не бойцы, скорее - вооруженные горожане. Что ж, во всяком случае, мы с тобой живы. Будь на них хотя бы кольчуги, нам с тобой бы не повезло.
- Не беспокойся, следующие явятся при полном доспехе.
- Так ты их знаешь? Кто это?
- Наверно, серые братья...
-... есть возможность слинять... без возврата...
- На тот свет, что ли? - Аузга что-то темнила, и Армон продолжал разговор только из праздного любопытства.
- Туда всегда успеешь. Если и вправду охотятся за тобой, есть три пути - в Харадрим, на Кханд и в Мордор. Харадримцы, правда, тоже левшей не жалуют, да у них теперь Ташбаан с Шаддатом сцепился, так что с мечом никто у них не лишний. В Кханде своих девать некуда, голодают. А в Мордоре - не голодают, и пока не воюют. Да и помочь тебе могу только разве с дорогой в Мордор...
- Это как, проводишь, что ли?
- Ну, зачем... У меня подруга туда уходит, нужны попутчики. Если хочешь, скажу про тебя.
- Какая подруга? Нарга?
- Нарга. А на что тебе, ты же не собираешься уходить...
- Ну, это следовало предположить... она тогда сама не своя вернулась... когда гнались за Араторном. Вот, значит, какая она... А то заладили - мы, белые орки, сами по себе, нам никто не хозяин...
- А это правда - нам никто не хозяин, но вот погляди на себя - ты же только левша, и вот как на тебя ополчились, а мы ведь совсем иные, - Аузга демонстративно улыбнулась, продемонстрировав клыки, и убрала волосы за уши, чтобы виднее была широкая челюсть. - Нас убивают везде, где мы появляемся в одиночку. Если некуда орку податься, он уходит в Мордор. Если орков притесняют, они могут просить о защите. Как ты думаешь, откуда у нас Давра? Она пришла из Мордора по нашей просьбе о помощи. Мне года три было, я помню, как взрослые возмущались - вместо боевого отряда какая-то чернокожая тетка. Но это оказалось намного лучше. Ты, наверно, знаешь, что такое несимметричный ответ? К примеру, на тебя с мечом...
- А я его - из арбалета?
- Ну, примерно так, но магия - лучше. Ею Давра сперва лешаков уложила, ихними же мертвяками, а потом - слышал о наемниках Никко? Так вот, они сперва блуждали по лесу, возвращаясь на одну и ту же поляну, а потом, когда начался хай и брожение, орки их окружили и выбили половину. Вот у нас теперь две шаманки, а будет - все три. Нарга посвящение получит, вернется - опять пойдет сплетня, что "ангмарская стража" на особом положении...
- Какая стража?
- Да нас так называют, белых орков... Ангмарец людям не доверял, считал, орки - надежней, вернее. Личная гвардия была на две трети из наших. Когда раздолбали Ангмар, из всей гвардии осталось десятка два орков и трое людинок, подались в леса. Женщин было мало, их любили по очереди и берегли, уважали... Потом еще разжились женщинами, и орками - тоже, но первые дети были от этих трех человеческих женщин. Улхарн их далекий потомок, еще огров потом привечали, так что порода хуже не стала. Ну, и сам понимаешь - в гвардию же не брали абы кого. Вот почему белых орков считают за лучших бойцов. И недоростков у нас почти не бывает...
- Вот оно что... Ну, вобщем, следовало предполагать. Как Саруман-то не догадался?
- Он догадывается, но, ты же видишь - сам не прочь использовать нашу силу.
- Ну, а как насчет поклонения Тьме?
- А то, что с тебя никто поклонения спрашивать не будет. Как Саруман, как Никко, как любой нормальный правитель. Им нужна не твоя душа, а твои руки, которые держат оружие. И если ты вместо Мелькора клянешься Айнур, на тебя, конечно, косо взглянут, но и только. Важно лишь то, что ты делаешь.
- Дела - продолжение мысли.
- Да-да, конечно... но служить всяческим валандилам тебе не удастся. Реальность такова, что ты им нужен только мертвым. Возможно, тебе пообещают защиту и помощь, личную стражу и небольшое именье в Гондоре - пока ты будешь, служа Властелину, писать в Светлый Совет доносные письма, но, как только явишься к ним - получишь каменные апартаменты размером два шага на четыре, как любой шпион из неблагонадежных. Если очень уж повезет. Не забывай об этом, когда придешь в Мордор.
- Да я вот думаю, не смотаться ли в Эриадор. А что - там народ без предрассудков, не подчиняются никому, служат тем, кто наймет.
- Нет, наверно, ты не понимаешь... Знаешь хоть, сколько стоит твоя рука, что держит меч? Столько золота, сколько весит сама. Но без твоей головы ее Серому Братству не сдать. И обязательно найдется среди наемников тот, кто захочет заработать на этом. Ладно, думай сам, моя совесть чиста - тебя я предупредила.
...Армон вышел к догорающему костру, над алыми углями которого висела часто нанизанная на веточки рыба. Покрывшись темной коркой с одной стороны, она стала уже обгорать, а с другой оставалась сырой, словно только что из реки. Подивившись подобной небрежности, Армон принялся переворачивать ее и не заметил, как подошла Нарга и легонько тронула его за плечо. Он поднял голову и увидел, что она почти обнажена, если не считать рубахи, обвязанной вокруг бедер. Нимало не стесняясь своей наготы, девушка уселась рядом с ним на бревно. При этом в ее бесстыдстве не было никакого заигрывания, Нарга была серьезна и неулыбчива, что с ней случалось нечасто.
- Аузга с тобой говорила? - Армон кивнул. - Это я попросила ее. Как там Логурз, сильно его отделали?
- Да ничего страшного, дней пять от силы проваляется... крови потерял много, бедро всегда сильно кровит.
Нарга опустила взгляд на свою ногу, и Армон, проследив, увидел тот же бугристый шрам, что и у него самого, только старше, светлее - тоже след неудачной охоты на вепря. Нарга подняла на него глаза и грустно улыбнулась:
- Ты помнишь?
- Да, как будто три века прошло, а не три месяца...
Помолчали. Нарга накинула куртку на плечи, но одеваться не стала. Армон, поправляя угли в костре, исподтишка разглядывал ее, отмечая особенности орочьей фигуры. Ширококостная и худощавая, с широкими запястьями и лодыжками, с прямыми плечами, она, как и орки-мужчины, была по самой своей природе предназначена для тяжелого труда и боев, и о каком-то изяществе не было речи. Но при этом в ее позе, в повороте головы, скупых и завершенных движениях чувствовалась не только сила, но и нечто завораживающее, изначальное, как скалы, как вода и земля, как степь, горы и лес. Небольшие, широко расставленные груди задорно торчали кверху потемневшими и сжавшимися от холода сосками, смуглая кожа была покрыта каплями воды и пупырышками холода - от реки потянуло сыростью и туманом. Бедра, неожиданно широкие при такой худобе, свидетельствовали о том, что Моргот позаботился о том, чтобы орки могли беспрепятственно плодиться и размножаться. Вобщем, она, безусловно, была привлекательнее некоторых его случайных подружек, и пробуждала желание, тем более что в уже три недели у него не было женщины. В глазах ее мерцали алые блики костра, а рот, который он привык видеть растянутым в кошачьей улыбке, сейчас казался даже не слишком большим.
- Интересно, в Мордоре, наверно, нет диких свиней, а? Как думаешь?
- Когда уходишь?
- После Туилерэ.
- Не хочется покидать Изенгард?
- Да нет, не Изенгард... друзей покидать не хочется - это правда. А так - моя родина север. Леса до сих пор еще снятся. Теперь еще вы мне будете сниться, так что можешь радоваться - о тебе есть, кому вспомнить.
- Найдешь и других...
- Не знаю. В детстве дружиться легко, в юности - просто, но, чем старше, тем сильнее замыкаются души. Я вот до сих пор думаю - как это мне удалось тебя в нашу компанию затащить?
- Я тоже охотник. Ну, и ты еще здорово ножи кидаешь, мне сразу понравилось.
- Вот оно что... А ты мне просто понравился. Западаю я на дунаданцев. Особенно на чернявых. Орки - грубые, с ними не поговоришь, если начнешь разговор, думают, что ты их для переспать выбираешь.
- Логурз - не такой.
- Да он - вообще, другой разговор, таких мало. Но душа к нему не лежит.
- Да и у него к тебе - тоже. Нашел в Изенгарде девчонку, я за ней наблюдал, у нее уже мужчин десять до него было, это только на моей памяти, а он с ней носится, как с королевой.
- Да, но ты вспомни - у белых орков к женщине отношенье другое. Женщина - воину высший суд, это она решает, от кого быть потомству. У черных орков - иначе. Там женщины - собственность, рабочая скотинка. Ох, как не хочу я туда... а ведь придется. Меня еще гнетет одна вещь - мне придется там родить и оставить ребенка. И я не хочу рожать от черного орка. Да нет, я их не презираю, только ведь это будет не по моему решению, а от кого скажут. Я так не хочу. Ребенок должен быть от любимого человека. Или, хотя бы, от того, к кому душа лежит. Тогда будет здоровый и сильный.
- И что ты хочешь предпринять?
- Я хочу тебе предложить стать его отцом. Это было бы вдвойне хорошо - и мне не придется спать с кем прикажут, и отношение к темным дунедайн и их детям - совершенно иное. То есть мое дитя от рожденья получит хорошую фору, сможет стать не просто воином, а сотником или даже полководцем, а не горбиться весь век на приисках и в рудниках. Так вот. Ну, одобряешь?
- Да... - Армон усмехнулся и покачал головой. - Ошарашила, Нарга. Мне еще никто ничего подобного не предлагал... да еще так, как ты.
- Я ведь белая орка. И знаю, что тебе не противна.
- То есть, если я останусь в Мордоре, мне придется растить твое дитя? Так, что ли?
- А это - как уж захочешь. Там орочьих детей с трех лет забирают от мамок и воспитывают воинами. Кто из мастеров или военачальства желает, может брать их в ученики, оруженосцы. Самых тупых, как они вырастут, отправляют работать в горе. Жестоко, но довольно разумно. Впрочем, если откажешься, я найду кого-то другого, не тебя, только это гораздо хуже. Я ведь надеюсь, что ребенок родится левшой. Это, можно сказать, высшая каста. После всех уйлари, конечно. Но о них какой разговор...
Нарга сняла рыбу с огня, разложила на куске бересты, добавив к этому блюду пучок молодой сныти, развязала мешочек с солью - вот, угощайся. Армон придвинулся к ней, так что ощутил сквозь одежду, как напряглись ее мышцы, и обнял, просунув руку под куртку. "Ну, что же ты так сжимаешься? Все будет хорошо, просто здорово... (повернув к себе ее лицо, он увидел, как расширились ее зрачки, почти сливаясь в темноте с радужкой) Я иду с тобою в Мордор... Ты довольна?" - "Просто я - в первый раз... с мужчиной..." - "Ну, думаю, не в последний?"
...Плащи, куртки, вся их одежда, разложенная на земле, сбилась к тому времени, когда Нарга, изогнувшись дугой, вздрогнула и застонала сквозь зубы... Он прижал к себе ее бедра, и, достигнув предела, тоже освободился от напряжения. И потом они долго лежали рядом, не касаясь друг друга и не засыпая. Ночь клубилась туманом и запахами весны, что берутся неведомо откуда, и вместе с весною уходят. Костер погас, они тоже немного остыли - стало холодно. Поднявшись, она собралась одеваться, но он привлек ее, и, усадив к себе на колени, стал целовать. Не успела взойти луна, как они опять соединились. Невдалеке занудным мявом орал камышовый кот, и Нарга улыбнулась - вот ведь страдалец, никак себе кошку не может найти. Армон погладил ее разрисованную щеку и попросил лечь на живот. Во второй раз стонали, рычали и выли уже вместе - и камышовый кот удивленно умолк. Луна осветила прибрежные заросли, и туман стал кружевным, пронизанным нитями дрожащего света. Изенгард спал, только сонный патруль мерил шагами длину его улочек и грохотал по брусчатке Ортханка. Армон пожалел этих парней - нет, определенно, Саруман не дурак, орки - горячие девушки, с Наргой, так вообще, просто замечательно. Когда луна ушла на покой, а восток едва начал светлеть, они с сожаленьем оторвались друг от друга и начали одеваться. Опаздывать и как-либо иначе привлекать к себе внимание перед уходом в Мордор не стоило. Нарга шла впереди, и Армон удовлетворенно отметил, что она утомилась и ее шатает... Нет, в пятый раз было лучше всего...
... Присцилла ждала. Первый день пролетел незаметно. Она мечтала. Второй затянулся, покупатели приходили все как один, привередливые, заявилась зловредная старуха, которая чаще ругалась, чем покупала, ибо денег в ее кошельке было мало, и Присцилла опять простила ей долг, одарив парочкой тухлых селедок. Она и не заметила, как прокрался вечер и вызвездил небо за окнами. В ту ночь ей приснился Логурз. Он бежал и тащил ее за собой, а за ними гнался весь город. Она узнавала перекошенные лица покупателей и слышала их брань и улюлюканье. Проснулась в холодном поту, и больше уже не засыпала. На третий день она начала волноваться, что новый друг ее никогда не придет - они все однажды не приходили. К вечеру Присцилла уже была уверена, что он ее позабыл. От огорченья она обсчиталась - в свою пользу, но даже не заметила этого. На четвертый день отец опять ее выдрал кнутом - ибо с утра явился обсчитанный покупатель и потребовал вернуть его деньги, а вчерашняя выручка была уже пропита. Четвертый вечер Присцилла встретила на чердаке, рыдая в солому. Между всхлипами встречались и паузы, чем дальше - тем продолжительней, и в одну из таких девушка услышала знакомый голос. Она так торопилась спуститься, что чуть не свалилась с лестницы, запутавшись в юбке...
- Присцилла, что с тобой, ты опять зареванная? Кто тебя обижает? - Логурз стоял на пороге, опираясь на палку, серьезный и бледный и глядел на нее влюбленными глазами. - Давай, я поговорю с ним. Не хватало еще, чтобы моя девушка плакала.
- Нет-нет, меня никто не обидел, просто я за тебя очень боялась. Ты сражался с тем дунаданцем? И победил?
- Прости, Присцилла, но тот дунаданец - мой друг. Он, конечно, груб, и всех девушек почитает дрянными, но с ним я драться не буду. Может, подзатыльник отвешу, если он слишком зарвется.
- Да, ну у тебя и друзья...
- Присцилла, это мои друзья, и кто они - тебя не касается. Даю тебе слово, что ни один из них тебя больше не тронет. Может, в дом пригласишь? Не стоять же вот так, на пороге.
- Нет! Там... там мой отец, а когда он пьяный, его лучше не беспокоить. Пошли лучше к развалинам, там посидим...
- Что ж, пошли. Я хотел спросить тебя... это серьезный вопрос, и не знаю, сможешь ли ты сейчас мне ответить, но мне надо знать правду.
- Какой? - Присцилла прижала руку к груди - сердце часто забилось, ожидая признания.
- Скажи мне, что ты знаешь о Сером братстве.
Дневник Логурза.
" Серое братство. Появилось в начале Третьей Эпохи. Первый раз проявило себя во время Битвы Пяти Воинств, поддержав эсгаротцев. Заявленные цели братства - поддержание равновесия между Светом и Тьмой. Организация - жесткая иерархия с безусловным подчинением. Где базируется центральная власть - неизвестно. Применяемые методы - дипломатия, магия, денежная поддержка отдельных лиц и целых государств?, провокации, распространение истинной и ложной информации, разрушения, убийства. Засветившиеся "серые братья": Серый Гендальф, он же Митрандир, Белегфанг, но это скорее прозвище, нежели имя, Эртил и Баффин. Множество других обитают в городах и деревнях, и не носят серых одежд, и даже ближайшим соседям неведомо, что живут рядом с серым братом. В последнее время заметна их поддержка, оказываемая Светлому Совету, а также попытки вмешаться в управленье Гондором, в результате чего половина советников Денетора была уличена в "серых" пристрастиях и отправилась в изгнанье, а двое были казнены за измену. В Изенгарде, судя по всему, их немало, так что Саруман еще хватит лиха. Неизвестно: какое собачье их дело до черных дунедайн, левшей и прочих темных лошадок. Необходимо: выяснить, кто из жителей Изенгарда состоит в братстве, выловить, допросить. Способ - можно спровоцировать нападение, не убивая, связать, притащить в Ортханк, ну и поговорить по душам. Как спровоцировать... Армона выпускать в город нельзя - все равно, что швырнуть кота в собачью свору. А вот приемлемый вариант: болтать в кабаке об этих братцах, да посмотреть, кто слушает и мотает на ус... потом - сцапать на выходе. Сложно, но можно. Только бы не превратиться из загонщика в дичь."
... Денетор со вздохом оглядел советников. Да, измельчал нынче народ. Перевелись умы и таланты. Вот ты, казначей, сидишь и трясешься под моим взглядом - так бы ты трясся, что подати собираются от силы наполовину. Ты, советник по дальним провинциям и вассальным княжествам - почему я изо дня в день вижу тебя здесь, а не читаю твои донесения из Дунадана, из Эриадора, из Харада и Пелларгира? Что ты здесь делаешь, советник по обороне, если шайки грабителей лютуют на путях к Гондору хуже, чем орки на южной границе? Денетор вытащил из-под стола заранее припасенную вещицу - меч, работы хорошего мастера, но и только, и положил его на стол.
- Кто мне скажет, что это такое, и для чего я его вам принес?
- Меч, да...
- Ординарной работы...
- Такие обычно куют для продажи наемникам, для стражников в гарнизонах...
- Это ясно и без ваших... слов. Посмотрите - чье это клеймо.
- Веточка руты. Наверно...
- Это мастер Руттен из Горнбурга. Его мастерская. Скажите вы мне, что стряслось в Горнбурге под Йестарэ.
- Ну, бунт мастеров...
- Младшая гильдия почти вся ушла - в неизвестном направлении.
- Да, но сперва они разнесли Ратушу, и выпустили из подвалов всех заключенных.
- И еще они злословили на Светлый Совет и Каноны.
- Меня не волнует ни Светлый Совет, ни Каноны. Что за надпись там еще под мастерским клеймом?
- Рунические "И" и "С".
- Что это значит, не догадываетесь? Не то ли место, где теперь его мастерская? Не Изенгард ли?
- Ну, может быть...
- А теперь скажите мне, где он мог быть куплен?
- На ярмарке в Дейле?
- На Сарамской ярмарке! Да, она есть, она жива, она собирает барыши, и ни гроша не приносит казне. Доказательства? Вот вам! Что должно было произойти после ухода мастеров из Горнбурга? Уменьшение производства и подорожание оружия. Так? Смотрим ярмарку в Дейле. Предложение меньше, но меньше и спрос - и намного. Цены прежние. А суконный рынок даже завален, ткани подешевели, но не раскупаются. Вы не забыли, что когда-то в Изенгарде делали шелковистую ткань из шерсти особой породы коз? По качеству не уступала эльфийским штучным поделкам. Так вот - она появилась. Но не в Дейле. Также - бархат из Горнбурга, да-да, того самого бархата ткут сегодня в полтора раза больше, но только на ярмарках его как-то не видно, все больше - в мелких лавчонках. Еще доказательства? Золото! Золото дешевеет. Что, новый прииск открылся? Или русла рек вместо речного песка завалены золотым? А мне кажется, что золото это - из тигля. Его слишком много, и выброшено в обращение - одномоментно. Кто мне скажет, к чему это приведет? Даже то, что лежит в нашей казне неприкосновенным - все равно тает. Дешевеет золото - дорожает овес. И кто, по вашему мнению, мог столько его изготовить? А?
- Серьезный алхимик, может быть - маг.
- Вот именно.
- Опять Изенгард? Саруман Белый?
- Скорее всего - он. Но с магами воевать - себе встанет дороже. Надо заставить его торговать не в Сарамке, а в Дейле, или где-то еще, и платить пошлины в казну Гондора.
- То есть, надо разрушить Сарамскую ярмарку?
- Ну, наконец-то додумались... Что за советники у меня? Светочи! Кладезь ума! Ну да ладно... Да, мы имеем на это право, она - оплот разбойников и работорговцев в нашем государстве, и она должна быть разрушена... Но должны это сделать не мы.
...Боромир вышел от отца в состоянии близком к помешательству. Ну, и что же с того, что он толкнул учителя - тот посмел замахнуться на него линейкой. Никто не имеет права безнаказанно бить князя Анориенского и наследника Правителя. Да и что за провинность - ну, не вызубрил склонения, но кому нужен этот мертвый язык? Он что, отправится в Валинор? Или ваньяр в Гондор явятся? Поговаривают об эльфийских наблюдателях, непонятным образом появляющихся в городах и весях Средиземья, и так же загадочно исчезающих - поймать бы такого шпиона, да хорошенько допросить - тогда бы многое прояснилось. Но разве папаша отпустит? У, старый далдон, неужели он не понимает, что книги никогда не заменят опыта, особенно - в ратном деле. Ну, тут Боромир, конечно, преувеличил - как бы иначе его волосы выгорели под солнцем ристалищ до рыжины, лицо обветрело и загорело, мышцы налились силой, а тело приобрело ловкость, позволяющую ему справляться даже с учителем фехтования - в одном бое из трех. В свои шестнадцать юноша выглядел лет на двадцать пять, и только иногда наивный и удивленный взгляд выдавал его истинный возраст. Отец поощрял его упражнения на ристалище, но не одобрял кулачных боев, которыми увлекся его сын три года назад, не упуская с тех пор ни одной возможности ввязаться в потасовку - в кабаке, трактире, на площади. Однажды Боромир, нацепив на себя маску, вышел против приезжего силача, кочевавшего с компанией одетых в отрепья жонглеров, и получил такой удар в лоб, что лежал без сознания до вечера, после чего ему строжайшим образом было запрещено использовать кулаки в качестве способа самоутверждения. Но плевать он хотел на запреты! Он видел оживление в казармах, а его друг сообщил под строгим секретом, что сформирован небольшой отряд из лучших бойцов, и не далее, как через пять дней, он будет отправлен с каким-то тайным заданьем... Этот шанс нельзя упустить! Когда еще удастся улизнуть из-под отцовской руки, и доказать наместнику Денетору, что его сын достоин лучшей доли, чем тупая зубрежка в темной библиотеке над заплесневелыми книжками такой же заплесневелой грамматики.
... Денетор вздохнул с облегчением, завершив разговор с сыном. Настоящий воин, достойный наследник... Но и глупый мальчишка, горячий и нетерпеливый. Горячность остынет с годами, опыт научит терпению, лишь бы только он не упустил время, когда легко воспринимаешь все новое, и учился - тому же квенья, будь он не ладен... С историей, с воинскими дисциплинами мальчик справляется играючи, что же за камень преткновения - языки? Может быть только одна причина - нежелание. Сломать, пересилить эту лень - можно и нужно, и он, отец, поможет в этом сыну, даже если придется для этого запереть Боромира в библиотеке и выставить стражу у дверей. Ладно, хватит, пора браться за дело, только...
Камень зовет.
Что же за пристрастие... не к вину, не к женщинам, даже - не к власти... не к счастливой иллюзии курильщика смолки восточной - к страшной и горькой истине. Кто бы знал, с кем он говорит, глядя в этот черный, как смоль, колдовской камень - не поверил. Проведал бы Светлый Совет о его "задушевных" беседах - не то, что наместником, не быть ему и живым.
"Ну, что, Денетор, мы не закончили вчерашний наш спор - так продолжим?"
"Ну, что ж, Саурон, какие аргументы могут подтвердить твое мнение об узурпации власти над Ардой?"
... Боромир уже полдня слонялся вблизи трактира, где жил и столовался сержант Боллан - воин старше него лет на десять, но схожий с ним ростом, фигурой и цветом волос. Стараясь не попадаться на глаза народу, надвинув капюшон до кончика носа, Боромир надеялся, что его никто не признал. Во всяком случае, проходящие оглядывались на него скорее с опаской, чем с почтением и интересом.
Вечер успел смениться ночью, похолодало, пыль двора прибило к земле сыростью, и дышать стало легче, а ночная тьма позволила снять капюшон. Не успел он вздохнуть полной грудью, как скрипнула дверь и знакомая фигура появилась в проеме. Юноша подождал, пока за выходящим закроется дверь, и долбанул его по башке рукоятью меча. Тот, не охнув, стал заваливаться на спину, но Боромир его придержал и отволок в задний двор. Раздев потерявшего сознание сержанта, он сбросил с себя плащ, спеленал несчастного, словно заботливая мать - младенца и, усадив спиной к тутовому дереву, крепко-накрепко привязал. Дальше - дело техники - сбросив лохмотья, переодеться в его форму, подняться в его комнату, взять оружие и чересседельные сумки, вывести коня - и поминай, как звали!
Прощай, строгий отец, прощай, маленький братец, ваш Боромир вернется домой не иначе, как стяжав себе славу лучшего воина всего Средиземья! Пошел в ... и дальше, пыльный и душный Гондор, меня зовет слава! Берегись, Сарамка! Разбегайся, злобные твари, порождения Тьмы! Такого витязя вы еще не видали!
Восходящее солнце осветило его правую щеку, когда Минас-Тирит стал желто-серым пятнышком за спиной, меньше крыла мотылька, но больше крыла овода. Ароматы южной весны стекали к дороге, и он почувствовал, что где-то рядом цветут виноградные лозы. Пришпорив коня, он достиг виноградников и долго ехал вдоль них, пьянея от самого аромата сильней, чем от любого вина. Встретив по пути лишь дряхлого равнодушного ко всему старика-сторожа, он успокоился и запел, но песня, не успев достичь середины, превратилась в неистовый вопль - "Свобода!"