Четвертая серия
Йестарэ. Весна света - на земле зима, а на небе лето. Злющий ветер гудит в каждую бойницу, свистит у каждого поворота, обжигает холодом щеки. Золотой вечерний свет развалился, как пьяный, на щербатом полу в переходе между хозяйственными пристройками и вторым уровнем Ортханка. Слева над горизонтом - солнце еще не село, справа уже вышел месяц. На ходу запахнув короткий котдарме, нъявар Нарга почти бежит, сбив попавшегося навстречу стражника (человека) и распугав голубей, вихрем темного конфетти взмывших в пронзительно синее небо.
Но к Улхарну ей не пробиться - у двери не только два стража, но еще галдящая кучка ожидающих его приема нъяма с детьми на руках, да патруль с самовольщиком, извлеченным то ли из кабака, то ли из борделя. Его морда со свежими ссадинами и лиловыми кровоподтеками выглядит сонной, хотя, может быть, лишь оттого, что глазки заплыли.
Нарга сплевывает, разворачивается и бежит, топоча башмаками, по винтовой лестнице черного хода наверх - на третий уровень. Идет вдоль дубовых дверей, прислушиваясь и принюхиваясь. Почти пролетает мимо. Возвращается, дергает ручку. Дверь, послушно открывшись, ее пропускает. Только вот пройти невозможно. Липкий, парами насыщенный воздух, как преграда, встает на пороге, она в нем барахтается, как муха в сиропе, обессилено застывает. Пытается крикнуть, но воздух настолько тяжел, что и дышать-то болезненно трудно. Нарга цепляется за дверной косяк, борясь с приступами удушья, в глазах плывут черные пятна.
Тут ее кто-то заметил, из тумана выныривает высокая человеческая фигура - но что это у человека с лицом? Выпуклый стеклянный щиток вместо глаз, голая черная черепушка, без носа и рта, от которой до локтей спускается кожаный (или кожистый?) воротник. Нарга сползает по стенке.
Открыв глаза, видит над собой лицо Сарумана.
- Ну, разве так можно врываться? Это - очень опасное место. Ты, пожалуйста, не обижайся, но от таких торопыг тут заслон и поставлен. Представляешь, что было бы, если разбить хоть одну стекляшку? Нет, конечно, Ортханк не взлетит на воздух. Но все живое в мгновение ока может дух испустить. Поняла? Ну, да ладно. Ты ведь что-то сказать мне хотела. Если не забыла, конечно.
- Да разве это забудешь? Вы же знаете, мы с девчонками иногда того... самоволим. Поохотиться, под звездами погулять. За стеной хватает занятий. Только не перебивайте. По пути в Изенгард этой ночью прошла сотня, если не больше, одетых в броню и вооруженных людей. Мы не видели их, но по следам это и так ясно. И в городе как растворились. Мы весь день искали, где они остановились, но их нету!
- Ну, хорошо, хорошо, - Саруман, если и взволнован, то не слишком, скорее раздосадован, но виду не показывает, - Пошли в кабинет, а то неудобно нам с тобой на пороге, да еще на корточках - что подумают люди?
Уводит ее по коридору, дверь, из которой он вышел, затворяется сама, туман, как уголок плаща, втягивается сквозь щелку назад.
Кабинет, знакомая обстановка. Стол с грудой книг, пара тяжелых стульев, дубовое кресло с высокой резной спинкой. Но вот на этом-то кресле, на спинке сидит крупный ворон и топорщит бороду под крючковатым клювом.
- Привет, Хорга! Как почивал?
- Хрреново! - каркает ворон, - Твои меррзкие оррки прриходили тут убирраться, и все врремя сплетничали - прро тебя, прро Улхаррна и прро своих товаррок. А меня, так прросто гррязной трряпкой хотели прротереть, будто я свои перрышки сам не начистил!
- Ладно, Хорга, не обижайся - когда ты задумываешься, мне самому порой кажется, что ты когти откинул.
- Ничего. Ты бы девушку хоть мне прредставил - а то как мне к ней обрращаться, особенно если хочется пофлирртовать?
- Ишь ты, ворон ему не хватает. Знакомься - нъявар Нарга. Самый внимательный человек в этом замке.
- Не человек. Оррка!
- Угу, орка, - отзывается Нарга, - Но вот с пернатыми у меня разговор короткий, говорят они или каркают.
- Опять лезешь в бутылку? Вам, между прочим, вместе не один день провести придется.
- Это что, угрроза?
- Это правда. Надо знать, что происходит вне стен Изенгарда, и не только от Акрона.
- Ах, этот Акррон! Боррода - глазам не замена. Тоже мне, выискался... Барррон! С прравом перрвой ночи... Жиррный лживый скот!
- Все, я твое мнение знаю. Акрон, конечно, не сахар, но он с крестьянами нашел общий язык, а нам это пригодится. А следить за ним будем - он и не заметит. Как там твоя агентура?
- Норрмально! Люди воррон не едят, особенно в твоих-то владеньях. А в Гондорр лучше нам не соваться - там голодуха, того и гляди, стррелу в жопу получишь.
- Ничего, пока полетаете по округе, узнаете, сколько в Дунадане разбойничьих шаек, кто главари, что собираются делать. Не рвется ли кто из атаманов к власти. Мне сообщишь. Пойдешь вместе с девушками, как охотничья птица... Ну, у людей - соколы, а оркам и ворон сойдет... Легенда, конечно, кривая, но внешний вид впечатляет...
- Это что, он будет вокруг нас все время летать?
- Нет, не летать. У кого-то из вас на плече будет ехать. Птица не молодая, сердечко ей надо беречь. Кстати, кто еще из вас следы эти видел?
- Ну, мы четверо. Я, Кразза, Аузга, Балза.
- Кразза, насколько я знаю, сейчас, как бы это сказать...
- Угу. Ждет пополненья. Но у нас не принято увиливать под этим предлогом.
- Все-таки, не на прогулку идете. Возьмите кого-то другого.
- Армона отпустите?
- Бери хоть Армона.
Нарга с усмешкой смотрит на ворона, тот нервно щелкает клювом...
... Светлый сумрак весеннего леса. Ветки еще обнажены, но мерцают телесным, заметным лишь издали, светом. Пара белочек носится по стволу друг за другом. Впереди, между высохших на корню прошлым летом кустов, мелькнуло рыжее пятно, и пропало. Откуда-то издалека слышно тоненькое тявканье, шорохи, всплеск птичьих крыльев.
Нарга и Армон стоят неподвижно. На их лицах разлито довольство. Да неужели не счастье - в такое веселое время, весной, оставить заботы и двинуть в леса, и луга, и жить под открытым небом. Весь замуштрованный мир остался вдали, под острыми крышами, за высокими стенами, а тут только ветер и воля.
- Ну, что, здесь заночуем? Вроде подходит, сухое высокое место. Зови девушек.
- Да, тебе хорошо. А я за полгода так и не привыкла ночью спать. Днем вроде сонная, но перемогаешься, а ночью сон опять не идет.
- Ладно, я тебе колыбельную спою.
- Иди ты...
- А что, правда, давай болтать, петь, мы ж на охоте, а не в разведке. Ты все молчишь и молчишь, а в Ортханке хулиганила и шутила.
Продираются сквозь кусты, там - овраг и ручеек на дне.
- Хорошо, вода близко, а то пришлось бы березу проковырять... Будто в детство вернулась.
- А я в лесу в детстве и не был. У нас не было леса. За полями - луга, за лугами - пустырь, а потом вообще дикое поле. А чтобы мы от дома не уходили, нас орками пугали. Говорили - вот придет лютый орк, сожрет, и косточек не оставит.
- Ну, а нас пугали людьми. Тарками. Роханцами.
- А лешаками?
- А лешаки рядом были. Зазеваешься - попадешь к лешаку на обед. Но у них все оружие каменное - куда им с нами равняться. Только подкарауливать - днем и ночью. У нас, правда, железного тоже было немного. Но было. Еще с той войны. Они колдовали - голову съеденного орка сушили и что-то там делали, и получалось, что неупокоенный дух начинал губить своих. А потом пришла Давра.
- Чернокожая бабка?
- Она. Тогда стало легче. Духи пропали, а лешаки стали дохнуть. А потом явились тарки...
- Ладно, вернемся, твои девчонки зовут. Значит, детства у тебя, можно сказать, не было?
- Почему это не было? Было. Такое тебе и не снилось...
... Набрали хвороста, запалили костер. Сухостоя хватало, Балза ломала иссохшие тонкие деревца, просто ударяя ногой по стволу. Девочка так увлеклась, что пришлось ее остановить и чуть ли не силком отвести к костру. Вечер стал ночью. Подслеповато замигали, просыпаясь, первые звезды. Потянуло холодом из оврага. Лес наполнился осторожными шорохами и шагами. Стало слышно, как мыши снуют и перепискиваются в поисках корма, их суетливая беготня дополнилась мерным шелестом отрывающихся от земли сухих листьев - это растет невидимая нами трава, пояснила всем Нарга.
"Гу-гу-гу!" - звучно донеслось с поляны, и Армон удивленно оглянулся на звук.
- Зайцы любятся, - отвечает Нарга, - Сейчас он ей споет, а потом они вместе будут плясать на поляне, пока он ее не оседлает. Погоди, сейчас их пугну, - и Нарга, зажав одну стрелу в зубах и положив другую на тетиву, исчезает бесшумно.
Армон покачал головой - в такой темноте невозможно не только стрелять, но и даже увидеть скачущие длинноухие тени. Однако, не успел котелок закипеть, как Нарга вернулась с двумя долголапыми обмякшими тушками. Пока она их свежевала, Балза вся издергалась в предвкушении трапезы, а Армон исподтишка разглядывал удачливую охотницу, стараясь скрыть удивленье. Нарга к нему обернулась, и ее глаза полыхнули алым огнем, словно угли в костре.
- Что так смотришь? Мы в темноте видим неплохо. Или ты думаешь, мы такие же как и вы? Вот он, - девушка кивнула на ворона, - Нас правильно понимает. А вы с Саруманом заладили - люди, да люди. Орки мы. Были и будем. Даже если придется спать ночью и бодрствовать днем. И есть одну жидкую кашу.
- Кто-то здесь обещал насчет песен, - улыбнулась до ушей Аузга, - Так давай, начинай. Мы добавим.
- Я пошутил, да и вообще, надо выспаться, до Изинды путь неблизкий.
- Да ты хоть знаешь какую? Армон у нас вовсе дикий!
- Как дру-на-дгханн! Тьфу, не выговоришь!
- Ладно, девушки, я вам спою. Чур, только не обижаться.
Возвращение.
Солнца летнего зной
В безмятежной тиши,
Я вернулся домой,
А вокруг - ни души.
Вот деревня стоит,
Погруженная в сон.
Но безрадостен вид -
Ни дверей, ни окон.
Как глазницы слепы
Смотрят дыры в стенах,
Под десницей судьбы
Все развеялось в прах.
Ни лугов, ни полей,
Ни души там живой,
И дороги все к ней
Под бурьяном - травой.
Не увидеть отца,
Не порадовать мать,
И невесту свою
Не прижать, не обнять.
Ввечеру под горой
Не зажжется огня.
Я вернулся домой,
Кто же встретит меня?
Голос у Армона оказался приятным, хотя и не сильным, но никто не обратил на это внимания. Девчонки умолкли, и только костер продолжал с шипеньем и хрустом дожевывать мокрую ветку.
- Ну, и что же там у них случилось? - Нарга первая встрепенулась, - Кто их всех перебил?
- А кто его знает... Может, сородичи твои, Нарга, напали.
- Мои - не могли. Мы с севера, из лесов пришли, а деревня эта явно - степная.
- Ну, так орки и к нам заглядывали. Или вы к черным отношения не имеете?
- Такое же, как вы - к роханцам. Или таркам. Вон, тоже люди, слышь - пригоряне, а грабят, смотри, хуже орков.
- Об этих - другой разговор, а орки издавна жили разбоем.
- Да что ты знаешь об орках? Нуменорцев гордых потомки вечно за нашими спинами шли, или ты о прошлой войне и не слышал?
- Как не слышать, да только ваш хозяин и Нуменор, и Дунадан в войны втравил, а так бы жили и жили. Тогда не в пример было лучше, засух не было, пшеница вырастала по пояс, родила сам-семьдесят, так что к чему было драться?
- А тебе, кроме как пожрать, дела нету?
- А что еще было?
- А то, что когда тебе приказывают, как жить, хорошо жить ты не будешь. Сначала дадут как свинье, откормиться, а потом зарежут на мясо.
- Да кто ж королю-то прикажет?
- А кому больше всех надо.
- Ну вот, начинается болтовня про всемирный эльфийский заговор...
- Не начнется. Все проще. Время будет, поймешь, а пока ты еще маленький.
- Ладно, большуха. Твоя очередь петь. Может, что-то из орочьих боевых? Ни разу не слышал.
- Нет, я - как ваши женщины, про любовь буду петь. Гимн Артано называется.
- А кто он такой, этот Артано?
- А хрен его знает... Король, или маг, а может, просто древний воитель. Ладно, послушаешь - сам решай. Мать говорит, это когда-то на адунаике было, потом переделали на вестрон, так что сородичи твои сочинили.
Песня о неведомом друге
(гимн Артано)
Нас не зароют в холм,
Нас не гиена сожрет.
Врагами со всех сторон
В ущелье был заперт взвод.
Нам некуда отступать,
И нам не пройти вперед,
И братьям в Минас-Моргул
Подмога уже не придет.
Прости нас, лежащих в пыли,
Прости, что погибли здесь,
Что войска не привели
Не донесли и весть.
Мы свалены, как дрова,
Живые среди мертвецов.
Не сказаны были слова,
Но сам приговор был суров.
Пузырясь, займется смола.
Нам долго и страшно гореть.
О, если бы я смогла
Сама себе выбрать смерть...
Зачем промахнулась стрела,
Зачем не убил клинок,
Что близко от сердца вошел,
Но сердца достать не смог.
Тебе я верна была -
Мужчиной среди мужчин,
Но избежать костра
Помог бы мне ты лишь один.
Но ты далеко теперь -
В осаде твой замок, в огне.
И встретить тебя, поверь,
Совсем не хотелось бы мне.
Но вижу твои черты
И тихая речь звучит...
Я знаю, что это - ты
И знаю, что ты убит.
Бери меня за руку, и -
Веди, куда вел всегда.
На Форнст, на Минас-Тирит,
На валаров, на небеса.
И опять - молчание, лишь изредка прерываемое потрескиваньем горящих веток. Ворон встряхивается, прячет голову в перья, Балза играет кинжалом, вертит его в пальцах.
- Ну, что, каша, вроде, сварилась. Да убери с глаз моих тот кусок зайчатины, что для Армона, а то, пока его приготовишь, я насмерть слюной истеку.
- А ты не смотри на него.
- Что, приревновала?
- Да не на Армона, а на кусок!
- Что я, не знаю? Давай спою ему орочью песню, а то ты со своей любовной меня достала.
- Ишь, какая нежная! А слова он все равно не поймет.
- Почему же? Я перевела, ну, не все, а частично. У них для многих наших слов и понятия нет.
Балза вытянулась, как-то постройнела и повзрослела. Потом изменившимся голосом объявила:
Песня отрубленной головы
Ни свет, и ни тень, ни ночь и не день,
Для меня ничего не значат.
Так есть, и не будет иначе.
Ваша жизнь, ваша смерть, это было и есть,
Для меня это все позади.
Не гляди на меня, не гляди.
Кого ты хотела увидеть? Кто может еще так ненавидеть?
Вы убили меня, вы на площади вашей казнили меня,
На меня глядел весь город, весь ваш народ,
И кричали: пусть он умрет, этот урод, пусть умрет.
И когда покатилась моя голова,
Она, мертвая, произнесла такие слова. Вот эти слова:
Скок-скок, поскок, скачет черный колобок,
Скачет к вам на порог,
Не из печи, из ночи,
Из черной орочьей ночи,
Попробуй, если захочешь.
Отведай моих зубов, отведай
Развлеки меня милой беседой,
Скоро вопли твои плоти хруст заглушат,
И спасители все от тебя поспешат,
И предсмертный твой стон не услышат.
Не задушишь тех, кто не дышит.
Скок-скок, поскок, скачет черный колобок,
Схай, черный колобок...
Из черной орочьей ночи...
Дальше шло что-то нечленораздельное, видимо, звукоподражание пирующему черепу, потом ее голос сгустился, стал ниже не меньше, чем на две октавы, и девочка повторила тот же куплет на орочьем, и умолкла. В ее глазах сияла такая гордость, что Армону расхотелось критиковать ее корявые вирши. Так, молча, поели кашу, молча устроились на ночлег, только Нарга, запахнувшись покрепче, да потуже перепоясавшись, скользнула во тьму...
... Ночь на исходе. Потрескивает костер, скачут беспокойные тени. Утомившийся ворон сидит на коряге, и, кажется, спит.
- Вот попутчика навязали. Всю куртку мне на плече изодрал, - возмущается Балза. - А клюв вообще куда попало сует. Хорошо, хоть не все время ехал. Паразит, зачем ему крылья? Чтобы по мордасам мне хлопать?
- Потерпи, он вроде как соглядатай. А мы - его прикрытие и средство передвижения, - Армон отвечает.
- Да, ты не был вороньей кобылой. Кстати, девушки, поскольку эта скотина теперь отдыхает, пошли в сторонку, поговорим. А ты, Армон, его покараулишь.
Тот пожимает плечами, и, закутавшись в плащ, засыпает. Девушки отходят шагов на пятьдесят и останавливаются у мощного дуба.
- Слушаю, Нарга, что ты хотела сказать?
- Саруман, наш хозяин - двурушник! Притащил в Изенгард сотню пеших воинов в тяжелом вооруженьи, отпирается от этого, ясно, не хочет, чтобы орки узнали. Или нас перебьют, или отодвинут на третьи роли.
- Довыдрючивался Улхарн. Ты об этом ему сообщила?
- Бесполезно. Он хозяину верит, даже более чем себе. Хорошо, на Сарумана самого напоролась. Вот он нас и отправил "в разведку", а, на самом деле, чтобы ничего никому не сказали. Во всяком случае, не прикончил. Уже это неплохо.
- Ну, и что делать будем? Хоть кому-то ты это сказала?
- А, кому говорить, кто меня послушает. Скажут, рехнулась девчонка. И, кроме того, мне кажется, до резни не дойдет. Не в его привычке. Да и орки могут оказаться сильнее - что с ним самим тогда приключится? А что будет очередной финт ушами, догадываюсь. У Акрона, мне известно, есть связь с Мордором, вот ей и воспользуемся, если что-то заметим.
- Как заметим-то? Мы-то здесь, а Ортханк в полутора днях человечьего хода.
- Не твоего ума дело. Есть способ.
... Армон скрючился в утреннем холоде у подернутого пеплом костра, спит, не видит занимающегося рассвета, не слышит, как одна за другой просыпаются птицы и пробуют голос. В его снах сейчас пузырится смола и полыхает безжалостный фосфор.
...Как две черные тени, они с Наргой скользнули в спасительное чрево оврага. Нет, они не вдвоем - Нарга подбадривает кинжалом спотыкающееся существо с белесыми волосами. У того за спиной связаны руки, и, когда он в очередной раз валится наземь, то прикладывается головой. Лежит, не подавая признаков жизни.
- О, Ма Оштар, еще этого не хватало! - Нарга склоняется над пленником, стараясь разглядеть, что с ним случилось.
Тот, резким движеньем дернувшись вбок, ударяет ее краем лба по виску, и, вскочив, с нечеловеческой скоростью бежит по оврагу. Орочью башку не так-то легко пробить, но Нарга присоединилась к погоне на мгновение позже, что и стоит им пленника. Когда тот, неизвестно какими путями выбравшись по скользкому склону, начинает что-то кричать высоким срывающимся голосом, то получает стрелу в горло, и сваливается к ногам своих преследователей - мертвый. Льдистые голубые глаза еще мгновение, где-то, живут на помертвевшем лице, стекленеют. Все. Уходить. Не выполнив заданье, но живыми. Когда еще им удастся эльфа взять - на передовой их - единицы. Впрочем, до рассвета время еще остается. Прихватить сотника, что ли - не составит труда, а все-таки будет, кого допросить...
...Подобравшись к коням, перерезать поводья. Волчий вой, и летят сквозь костер безумные кони. В поднявшемся переполохе труднее всего определить, кто командир, потому что орут и командуют все, а свалить его, руки связать, заткнуть ему рот - не задача. Вновь уходят, сторожа и оберегая добычу. Но теперь надо быть осторожней - они наделали шума. Да, было бы времени хоть немного побольше... Ну, что ж, Нарга, виноваты мы сами. Пройти напрямик - задача нелегкая, но стоит усилий. Никто ведь не ждет из-за спины подвоха. Считается, что разведчик ползет по-пластунски. А на троих обнявшихся пьяных гуляк до поры до времени внимания не обращают. Пока те не вылезут в зону обстрела...
... Невозможно поднять голову. Они опоздали. Светает. Они обнаружены, и теперь, кажется, все роханские лучники избрали их своей мишенью. Впереди, на расстоянии двух десятков шагов - рохаримский схорон, неглубокая траншея, закиданная сверху ветвями. Судя по отсутствию всяких движений, пустой. Туда бы пробраться. Скатываются по очереди, приземляясь на брюхо спящего там роханца. Просыпаются и остальные. Нарга бьет пленника по макушке рукоятью меча, вырубая, чтоб не мешался. Спиною к спине, двое против троих, в туче вьющихся стрел, словно пчел, рубятся, не обращая на них никакого вниманья. Впрочем, лучники осознали, что могут попасть и в своих, и обстрел прекратился. Узкий ход не дает развернуться, но зато перед каждым - по одному противнику. Третий выскакивает из траншеи, намереваясь напасть на них сверху, но падает, подрубленный Армоном ниже колен. Нарга, смертельно уставшая, пропускает удар... Он спиной чувствует ее оседающее тело...
... И мычит, отбиваясь от расталкивающих его девушек. Над всклокоченной башкой сияет весеннее солнце. Все тело свело, по ногам снуют злые мурашки, Армон долго и разнообразно потягивается и зевает. Растирает онемевшие конечности. Сон прошел, но увиденное не отпускает. Слишком ясно для сна, слишком реально - для обычной фантазии. Позже, в пути, поравнявшись с Наргой, будто невзначай, сообщает: "Нарга, будет война. Нынче утром я это видел." - "Да это все знают. Вопрос лишь, когда", - "Ну, мы с тобой еще повоюем. Сколько тебе?" - "Мне - пятнадцать", - "А рано ли орки седеют?" - "Бывает, что и никогда", - "Ты там была совершенно седая", - "А на лицо старая?" - "Нет", - "Тогда время опять неизвестно".
...Изенгард. Темным утром по переулкам расползаются тени. Тихо, лишь иногда хрустнет лед под сапогом харадримца. Тени людей сливаются с тенью домов, и дома эти - числом десять, стоят не в бедных кварталах. Первый луч солнца, коснувшийся островерхих крыш, словно боевая труба, дает сигнал к наступленью. Харадримцы заваливаются в окна и двери подобно саранче - почему-то все дверные засовы и оконные решетки оказались отперты, выдергивают из постелей сонных членов городского Совета десяти, и чад их, и домочадцев, ловко и безжалостно перерезают каждому горло - от уха до уха, известным и узнаваемым харадримским приемом. Вот юноша, выскочив на шум с обнаженным мечом, сталкивается с четырьмя озверевшими от крови бандитами. Вот муж, обороняясь от наседающих в немыслимом количестве рож, тащит за собой едва не лишившуюся чувств молодую жену. Но им тоже не уйти от смрадно дышащей смерти. Занимается чадное пламя...
...Изенгард. Яркий полдень. По узким проулкам орки теснят харадримцев к городским воротам. С обеих сторон есть убитые и раненные, что, впрочем, бойцов не смущает, лишь подзадоривает. Вдалеке пылает Ратуша, рушится кровля. Зал Дарованной вольности прекратил свое существованье. Черный дым уходит в бездонное небо...
... Изенгард. Светлый и тихий вечер. Саруман на площади. На высоком помосте, в окружении охраны из десяти дюжих орков. Орки и прочие сарумановы люди, затесавшись в толпу, наблюдают за реакцией слушателей - чтобы не перешла разумные границы. Что, впрочем, все равно происходит. Неизвестно откуда взявшаяся стрела ударяется в грудь Сарумана - и падает к его ногам (не зря Улхарн посоветовал ему надеть кольчугу). Пара орков выкручивается из толпы и направляется в ближний дом на поиски стрелка. Саруман картинным жестом простирает руку, призывая к молчанию.
- Дорогие сограждане! Мы сегодня собрались на площади по печальной и горькой причине. На наш город напала шайка бандитов, и город не устоял, в одночасье лишившись своих лучших людей. Что нам делать? Мы разобщены и немощны. Интересы торговцев сталкиваются с интересами цеховых мастеров, а те, в свою очередь, презирают - и за дело - наемников. Мы обязаны объединиться. В противном случае не останется в Изенгарде ни ремесла, ни торговли, одни лишь насмерть запуганные и нищие люди-овцы. Я не могу защитить вас всех со своей немногочисленной княжьей дружиной - во-первых, нас слишком мало, а, во-вторых, вы не помогаете мне даже в том, что вам доступно и необременительно. Я вас не осуждаю, я предупреждаю - сейчас неуместна народная власть, колеблющаяся и продажная. Сейчас необходима власть одного человека, что объединит весь народ - от прачки до ювелира, от булочника до оружейного мастера, от торговца до мага, и я предлагаю - да, предлагаю, выбрать его - уже сегодня, совершенно свободно, без всякого принужденья, простым большинством голосов. Кто хочет что-то сказать, подходите. Я закончил.
Поднимались на помост еще двое, первый что-то начал о возможном правителе из гильдии золотых дел мастеров, но, увидев вокруг себя нахмуренных орков, быстро ретировался. Второй долго и нудно обсуждал процедуру голосования, пока его не вынесли аккуратно с трибуны. И, уже в полной темноте, Саруман стал народным избранником.
Бессменным правителем Изенгарда.
... Утренняя изморозь растаяла, испарилась. Воздух чист и прозрачен настолько, что позади путников отчетливо виден клык дозорной башни Ортханка. Ноги сами наматывают мили - дорога под гору легка и приятна, ветер, что путникам раздувает плащи и ерошит волосы, будит мечты и обещает юным невероятные приключения.
Девушки недовольны, что так светит солнце, бьет прямо в лицо. Балза и Аузга щурятся, трут кулаками глаза и лениво переругиваются. Ругань началась с того, кому на плече тащить птицу, но ворон давно улетел, появились другие причины. Тут вспомнились и прошлогодние тычки и вчерашние затрещины, дать бы выход накопившейся злости.
Армон, стараясь не слушать их, шел замыкающим, закинув на плечи рогатину с коваными зубьями и всерьез размышлял над тем, как с меньшими потерями разнимать двух дерущихся орок. Но девушки не подрались. Как только они, наконец, добрели до спасительной тени, мир ненадолго, но воцарился - наверно, ссоре виной было солнце, обжигающее их несоразмерно большие зрачки.
Нарга вообще чуть мимо не прошла со своей привычкой спать на ходу - сновидение слишком ее захватило. Полезная способность, думал Армон, мне бы так уметь спать на марше - сколько ночей были б моими. Во сне она вернулась в родные леса и долго распутывала след росомахи - хитрый зверь опустошил все ловушки и двинул на дневку, и она шла за ним, осыпая с кустов невесомый сверкающий снег. Сон был прерван на середине, росомаха осталась довольна. Девушка почти ощутила ее облегченный вздох, когда Армон положил руку на плечо и ее разбудил.
Присели, отхлебнули воды из фляжек, Балза погрызла сухарь и протянула его Нарге - как ты думаешь, наверно, надо было хлеб разрезать, прежде чем сушить? Та отмахнулась. Не орочья это еда - ячменная лепешка. Девушки привалились к березовому стволу и задремали. Нарга выразительно посмотрела на Армона: "Ну, теперь-то ты видишь, что идти надо ночью - днем, в такую погоду - нам тяжело". Юноша нехотя ей кивнул: "Высыпайтесь. А уж ночью надо дойти до Изинды. Если до завтра мы не успеем, то Акрон может уйти, а нам после его догонять, и где - неизвестно".
Нарга удовлетворенно хмыкнула, уселась в стороне от подруг и закрыла глаза. Надо было исполнять обещанье. Посмотреть, что там, в Изенгарде.
Глубоко вздохнуть. Ощутить до последней жилки и косточки свое тело. Расслабиться и забыть про него.
Глубже вздохнуть. Ощутить движение воздуха в легких, вихрь ветра, свивающийся в клубок в твоем теле. Смерч. Змею ветра.
Ощутить себя этой змеей. Стать этой змеей. Превратиться.
Вылететь птицей-змеей из макушки. Увидеть бездонное небо. Развернуться к северу. Разглядеть парящую в синеве изящную башню Ортханка - и мгновенно очутиться у цели. Ну, а теперь осмотреться.
...Мощеный двор около главных ворот, патруль - к счастью, из орков. Ничего пока не случилось? Или из наших никого не задело? Спрошу-ка у Краззы. Вот кто должен знать больше всех в этом замке. Однако - где же наша красавица? Сосредоточиться надо как следует, Нарга. Ага, нашлась. Сидит у окна, сложив ручки на округлившемся животе и скучает. Хорошо же, подруга. Я тебя удивлю.
- Нарга? Какого лешего! Что ты тут делаешь, да еще в таком виде?
- Тише. Шепотом говори, а хочешь, и молча, я тебя все равно так услышу. Рассказывай все, что было. Прямо с нашего ухода. Что натворили тут чужаки, или они пока что не проявились?
- Наделали дел. Что ни говори, а придумано умно. Вырезали городской совет подчистую. Теперь у жителей Изенгарда один советчик - наш Саруман. И пусть попробуют только ослушаться!
- Ну, хозяин, ну, отличился! Так и знала, что он их уроет! Хорошо, а как это все объяснили?
- Как? Обычно. Налет харадримцев. Тут не раз такое бывало. То горцы, то пригоряне, то харадримцы. Думаю, что комар носа...
Дверь распахивается во всю ширину. В проеме стоит Саруман.
- Какая приятная встреча! Нарга! Ты где должна быть? - Саруман оглядывает полупрозрачную фигуру, - С каких это пор мои воины бросают тела, как истлевшие тряпки? Самовольно и тайно возвращаются в этаком виде?
Маг заключает светящийся шнур, исходящий из темечка Нарги, в кольцо из большого и среднего пальцев, и продолжает.
- Ты, конечно, считаешь себя серьезным магом, и отправляешься в одиночку. Когда я допускал такие ошибки, меня оставляли в пещере, на одной воде, в компании летучих мышек-арпад. Чтобы я научился ценить свою жизнь. А мне тогда было лет восемь... Пойми - мне достаточно сжать свои пальцы, и шнур разорвется. Тело погибнет, а неупокоенный дух еще долго будет бродить, постепенно лишаясь чувства, разума, воли. Ты подумай - тебе это надо?
Нарга, насупившись, угрюмо молчит - молчит мысленно, сдерживая подкатывающую ярость, не давая оформиться горькой мысли в слова. Саруман, ядовито усмехнувшись, продолжает разнос:
- Да, подбирается у вас там команда... Один сроднился с каким-то докучливым духом, другая бродит, бросив на произвол судьбы свое тело, а третья, а четвертая? Может, тоже чего-нибудь могут? Давай, расскажи, не стесняйся. Кразза, а ты, наверно, колдуешь? Это ведь как поветрие - стоит одному лопуху верно сказать заклинание, и начнется - для того и сего, и бредут к нему толпы: исцели! приворожи! врагов и соперников накажи! Часом, не балуешься?
- А зачем это мне надо? Привораживать... Я и так красивая, даже слишком. Лучше б я с орком любилась, чем, хозяин, с тобой. Они хоть шутят, а ты все молчком, как барсук. Невеселый ты и неласковый. И глаза у тебя как ледышки. Победил - и не рад, побежден - и не злишься. Отпусти меня к оркам, хватит при себе держать, я от тебя так устала.
- Что ж, иди. Не держу. Только, миленькая, смотри, узнаешь ты лапу Улхарна.
- А чем он-то плох? Сильный мужчина! Хватит Наргу мучить, убери от нее свои пальцы. Твоя лапа нисколько не лучше.
- Ладно, проваливай отсюда, и быстро! Чтобы я тебя больше не видел! А ты, Нарга, ты - оставайся. Поговорим по душам.
Кразза, надев плащ и скрыв под ним брюхо, уходит. Нарга смотрит ей в спину тоскливо и безнадежно.
- Ну, вот мы и наедине. Теперь ты мне все расскажешь.
- С какой это стати? Вы думаете, я Краззу боюсь, что она меня на год старше? Да она всю жизнь слушала только меня, мне было три года, а ей четыре, когда мы подружились. Даже с вами сойтись - это я ей подсказала.
- И она послушалась! Необыкновенная, в своем роде, покорность. Ну, тем более, рассказывай, у кого научилась. Случаем, не у Давры - старухи? Или Гарма себе замену готовит.
- Да, что и говорить, ничего вы, хозяин, не знаете. И рассказывать я вам не стану. Потому что про вас неизвестно - то ли вы с нами, то ли с нашими врагами заодно.
- Ну, а если с врагами? Тебе разницы нету, ты вся в моей воле.
- Убейте. С вас ведь станется. Это же просто?
- Конечно. Но этого я не хочу. Сама лучше подумай - живет в моем замке больше сотни орок обоего пола - едят, пьют за мой счет, воины жалованье получают. И при этом я о вас ничего почти что не знаю. Тебе не кажется, что для меня это просто опасно? Что мой интерес к вам легко объяснить? Если что-то я узнаю, то только за счет ваших ошибок. Как сегодня. Помоги мне!
- Как?
- Ответь на мои вопросы.
- Да. А вы нас тепленькими своему Совету сдадите. Разве я не права?
- Я порвал со Светлым Советом.
- Не доказано. Даже я не поверю.
- Я не жду от тебя полного доверия, я предлагаю обмен.
- Что ж вы можете мне предложить?
- Я отвечу на те твои вопросы, на которые сочту уместным ответить, ты поступишь точно так же. Идет?
- Идет. Только шнур отпустите. Мне как-то не по себе, а у вас, видать, рука занемела. А то и разговора не получится.
- Ладно. Начинай.
- Откуда вы, светлые маги, здесь взялись?
- А откуда взялись здесь орки?
- Не ответ.
- Почему же? Раз один уже начал войну, другому выбора не остается.
- Не мы начинали.
- Верно, не вы. Начнем с майара Артано или с валы Мелькора?
- А может, пораньше?
- Нарга, ты на кого замахнулась?
- На кого надо. Вы сами это сказали.
- Что сказал?
- Что Эру - главный зачинщик всех ссор.
- Как забавно - у стен тоже есть уши... И не только мои.
- А как же! Мы тоже о вас немало узнали. Но тут иная реальность. Вы говорили, помнится, о небесном множестве Ард. Это правда?
- Было, но не в этом контексте.
- Мне все равно. Чего Эру создатель? Этой нашей, - Нарга топает бесплотной ногой, - единственной Арды. Значит, кто он?
- Один из демиургов.
- Один из - это верно. Значит, тоже слуга - а не господин. И не может быть вершителем судеб. Самый первый бунт - это бунт Эру. Точнее - переворот. Узурпация власти. У четырех рас отобрать свободную волю - это тебе не харадримские шютки!
- Да, воистину бунт. Такая ересь в дурном сне не приснится... Кто тебя этому научил? Ведь не ты же сама додумалась.
- Почему же. Могла и сама, но меня опередили. Вы же знаете, что в годы перед бедой родится одаренных людей по одному на двух обыкновенных. И эльфов. И орков. Но эльфийки почти не рожают, а орки валяют помногу. Поэтому даровитых орков (и орок) должно быть значительно больше. Как вы думаете, кто о нас так заботится? Эру?
- Ну, не вала Мелькор.
- Ну, конечно. Знание универсально. Я имен заковыристых ваших не знаю - но вы мне скажите - зачем вам всем нас уничтожать? Такие большие, сильные, благородные - и войной на каких-то там гоблинов, орок. Кстати, и на людей. Тех, что только и достойны так именоваться.
- Вы - угроза цивилизованному миру.
- Какому-какому? Вылизованному? Человечество без трех букв. Кстати, я хочу услышать только одно - почему вы, хозяин, покинули Светлый Совет? Вот тогда я вам и отвечу. Возвращаться мне надо. Скоро солнышко сядет, и надо будет идти.
- Ладно... Слушай. Я их предупреждал, но никто не прислушался. Я сказал, что есть сила страшнее, чем вала Мелькор, сильнее, чем Саурон, и что она близко. Я слышал от суффиев, когда ходил в Харадрим, я слышал в горах, когда там был один, я ощутил ее на пиру в Минас-Тирите, я видел эту пустоту в глазах эльфов Лориэна, в дурачествах молодняка в веселом Шире - я много путешествовал, но везде этот серый призрак мелькал краем плаща и ускользал от меня. Я назвал бы его - Агент Пустоты, но название ничего не объясняет. Пока люди и нелюди бьют друг другу морды, он обосновался в Арде и ждет, что мы друг друга схаваем, и тогда уж потешится - те, что останутся живы, позавидуют мертвым. Тебе этого хватит?
- Нет. И что вы тогда предложили?
- Предложил найти компромисс, объединиться против общего врага, хотя бы на время.
- А они?
- Они не поверили. Не захотели поверить. У меня были только косвенные доказательства, а выписки из летописей авари я не мог предъявить - меня обвинили бы в предательстве. Теперь довольно?
- Вполне. Ну, и чего вам с меня надо?
- Откуда ваше знание и как оно передается.
- Ну, откуда - это я не скажу. Потому как не знаю. Да и всему меня не учили. Нас учат каждого - чему-то одному. Так что я вам вряд ли чем могу быть полезной. Тому, что знаю я - вы обучены, у других - что-то другое. Полного же нет ни у кого. Так задумано и исполнено. Все порознь - вроде меня. Но вместе мы - преизрядная сила.
- Остроумно. Чувствуется освежеванная лапа Мелькора. Правда, Нарга?
- Я же сказала - не знаю. Каждый может погибнуть, как бы он ни был обучен. Но народ весь, скорее всего, не погибнет. Каждый может предать, есть те, что расскажут под пыткой. Но всех не запытаешь. Знания даются тем, кто их воспримет. Понемногу на каждого, но все - на всех. Даже если половина погибнет, потери будут невелики. Теперь - ясно?
- Да, придумано здорово. Только ты - этих знаний хранитель, а использовать кто тебе разрешил?
- Сама себе разрешила. Без дела знанье мертво. Так что, наверно, можно.
- Ладно, Нарга, свободна. Возвращайся к своим.
... Солнце перевалило за полдень, двинулось к горизонту. Нарга открывает глаза и морщится. Состояние разбитое, башка болит, как с похмелья. Весело болтают девчонки. Ворон еще не вернулся. Собираются в путь. Армон присаживается рядом с ней, берет ее руку в свою.
- Как ты?
- Все в порядке. Сейчас встану.
- А то я забеспокоился, ты так побледнела, и даже не пошевелилась, когда я пытался тебя разбудить.
- Чепуха, просто крепко заснула.
- Эй, нъявар, пошевеливайся, в дороге поговорим. Есть новости! - Нарга пытается придать голосу уверенности, а телу - бодрости, но получается плохо.
Вскоре они бредут по дороге, как хмельная компания - Нарга, положив руки на плечи подруг, рассказывает о своем приключении.
... Вспомним о вороне - он как-то остался за скобками повествования. Хорга еще с утра оставил в покое ругающихся нъявар и рванул к Изинде. Милая деревушка, которой не повезло только в том, что находится в месте незащищенном, открытым с четырех сторон для любого врага. Разлившийся по весеннему времени Изен затопил луга с редкими островками ивняка и любовно прильнул к частоколу - жители что степей, что предгорий перестали доверять добрым намереньям путников еще лет тридцать назад. К этому времени и относится полусгнивший забор - для горстки бандитов он, конечно, какое-то временное затруднение, но самым захудалым тараном выбить брешь - дело мгновений.
Для птицы не составляет труда перелететь через препятствие пусть даже в три человеческих роста, так что Хорга вскоре уже подкрепляется неосторожно вывешенной в сенях ближайшего дома рыбой. Бородатый разбойник доподлинно знает, что никто его не застанет за этим неправедным делом - в доме лишь хозяйка да Акрон, и заняты они друг другом до самозабвенья. На улице шумно, народ суетится: кто ладит упряжь, кто починяет соху, около кузни - пара лядащих лошадок понуро ждет своей очереди надеть железную обувь.
Хорга вытирает клюв о перила и отправляется дальше. Люди Акрона проявляют поразительное легкомыслие - закупленный провиант размещен во дворе старосты и оставлен под охраной двух мальчишек - его сыновей, которые от скуки играют в землерезку, втыкая по очереди в землю кинжал, роскошные ножны которого висят у одного из них на боку на пеньковой веревке.
Среди путников нет ни одного, кто не соскучился бы по теплому жилью и мягкой постели, и они, как алкоголь в голодный желудок, рассосались по домам, и второй день уже отсыпаются, жрут и пьют и тискают доверчивых поселянок.
Хорга покряхтывает, протискиваясь в очередную незапертую дверь, когда его окликают.
Ругола, одна из лучших разведчиц, присела на тыне, изящно выгнув блестящую иссиня-черную шею. Хорга подавился приветствием. Старого ворона трудно чем-то смутить, но Ругола уже третью весну - предмет его тайного обожания, и он опять, пожалуй, не сможет найти нужных слов, чтобы склонить ее к браку.
Ее муж три года, как убит эльфийской стрелой в Лориэне, а жена Хорги, прожив с ним двадцать лет, когда-то сказала ему, что, мол, хватит, я устала воспитывать детей в одиночку, вон у всех отец выводит воронят на первую в их жизни прогулку, вон - учит летать, да и вообще, уму-разуму, а тебя с роду домой не дождешься. Не знаешь, ты жив или звери уж растащили в лесу твои кости. Хорга даже не стал выяснять, к кому его бывшая супруга пристала, он просто забыл про нее, что ни говори, а главное в его жизни - работа. Но Ругола разбудила в его сердце странные чувства - он не то, что сказать что-то фривольное, но даже об этом подумать стеснялся, сидя подле нее. Сперва был ее траур, потом - робкое ухаживание с его стороны, совместные рейды, в том числе и в Лориэн, наиболее опасное для воронов место, но дальше разговоров о работе и совместных трапез дело не шло, как бы тот ни старался. Ругола была слишком корректной и строгой - он тоже.
- Хоу, Хорга, хорошего дня!
- Хоу, Ругола, тебе - того же. Какие вести с дорог?
- Вести тревожные. Сюда со стороны предгорий движутся два отряда, разные по численности, но оба хорошо вооруженные. Впечатление такое, что крупный гонится за малым, но малый его уже несколько раз оставлял в дураках, укрываясь - один раз в балке, и второй раз - в деревне. Деревню он сжег, уходя. Хорошего не приходится ждать. Предупредить надо местных.
- Хорошо бы это было. Но примут ли всерьез говорящую птицу? Я попытаюсь, а если не выйдет, потороплю своих орок, они, кажется, думают, что их отправили на прогулку. Ты лети в Изенгард и предупреди Сарумана. Пусть вышлет подмогу. Что бы то ни случилось, я буду там, где будут подводы с провиантом, если его разграбят - там, где Акрон.
- Слушаюсь, Хорга! Ты... ты зря не рискуй. Эти люди того не стоят, чтоб ради них...
- Они, может быть, и не стоят. Но Саруман - разве не давала ты клятву? И что будет, если я забуду о долге? Ладно, чепуху опять я несу, прости, Ругола. Просто наше племя слишком связано с человечьим, и выбора не остается.
... Акрон нежится в мягкой постели. Пуховая перина охватывает отвыкшее от мелких радостей тело, нежный аромат поставленных в печь хлебов напоминает запах женщины, только что делившей с ним ложе, в углу за печкой поквохтывает наседка с цыплятами. Ниста выходит в сени и вскрикивает возмущенно - оказывается, всю рыбу склевали вороны. Вот наглость - прямо в доме, под крышей. Но ничего, у Акрона остались в сумках копченый окорок и колбасы из Горнбурга, пусть сходит в чулан, для нее он и покупал. Что ни говори, а умеют эти ребята не только доспехи ковать. Сейчас бы еще итилиского бутылочку, но, ничего не попишешь, придется довольствоваться пивом.
Акрон нехотя откидывает пестрое лоскутное одеяло и опускает ноги на свежеотдраенный золотистый сосновый сияющий пол. Окно, затянутое пузырем, приоткрыто, дерзкий сквозняк теребит занавески. Жизнь - она в полосочку, только светлые дни он бы называл золотыми - как утренний свет, как сосновый сияющий пол, как локоны Нистии. Огладив бороду, натыкается на амулет, что висит у него на гайтане - красный глазок в черном стекле. "Слава Мелькору, - думает он автоматически, потом поправляется, - Тьфу, ты! Власти Мелькору, Гортауру и Сарин! (Кажется, верно)" Одевается и усаживается за стол у окна. Надо пойти и умыться, но он подождет свою Нисту - пусть она ему воду польет. Как, интересно, там Саруман? Справился с Изенгардом? Чего только стоило отыскать харадримских бандитов, да еще уговорить их одеться в доспехи - горожане могли оказаться не такими уж овцами. Да, хорошо они, наверно, порезвились - до тех пор, пока на них не выпустили орков. Потому что орк даже в легком доспехе три раза успеет поразить харадримца в тяжелом, прежде чем тот дернется. Не дурак Саурон, что использует орков. Ему было б тоже неплохо выпросить у Сарумана парочку мордоворотов в сопровожденье.
Акрон высовывается в окно - и нос к носу сталкивается с вороньим клювом. Хорга подскакивает от неожиданности, громко хлопая крыльями.
- Рразве можно так пугать поррядочных людей, Акррон?
- Чего? - если бы Акрон с вечера крепко ужрался, то решил бы, что это не черный ворон, а белая горячка к нему пожаловала.
Птица ерошит перья под клювом, но не улетает. Косит на человека левым глазом и говорит, увещевая:
- Акррон, Тулкас твою мать... К тебе ввечерру пожалует горрская банда, так что готовь орружие к бою!
- Ты чего, птица, мне тут болтаешь?
- Прривет, идиот, прривет тебе от Саррумана! Ввечерру пожалует банда, готовь орружие к бою!
- А, кажется, понял. Саруман меня так предупреждает. Что ж орками не подсобит?
- Он еще и не знает. Я, Хоррга, знаю. Послал подрругу прредупрредить Саррумана, а вам надо до пррихода оррков самим прродержаться!
- Что за чушь? Птицы говорить не умеют. Изредка повторяют за людьми, но вот так... С чего меня глючит? Не пил, не курил, выспался даже с запасом.
- Смотрри, вечерром еще не так сглючит, когда горрцы на голову спррыгнут! Я все тебе сказал, пррощай, идиот борродатый!
- Сам бородатый, - кричит ему вслед Акрон, но тот его уж не слышит.
... Весенняя степь. В темных балках лежит лед и снег, на озаренных солнцем холмах и пригорках распустились жарки, крикливые стайки майнушек носятся над прогревающейся землей, хватая проснувшихся насекомых. Араторн, словно горный орел, приосанившись, смотрит вдаль. Его крючковатый нос еще сильнее изгибается к покрытой пучками щетины верхней губе, рот змеится в презрительной полуулыбке:
- Этат нэдоносок, этат мой тэсть... Он мудра, вэсма мудра бы паступил, оставыв нас сэгодна в пакоэ. Патаму... патаму, мы эсли вайдём в дэрэвня, нас там нэ дастанэшь!
- Ну, почему же? - эльфийский наблюдатель трясется рядом на серой кляче, в душе чувствуя себя полным идиотом, - Деревня не укреплена, как легко ее будет сперва нам занять, так же тяжело будет в ней потом удержаться.
- А, зачэм гавариш удэржаца? Я нэ хачу там удэржаца! Я нэ хачу драца, я буду рубит головы, эсли он нэ убэротца, этат нэдоносок, этат мой тэсть. Пака нэ убэротца, буду рубит. А, Лианэл? Харашо прыдумал?
Несчастный Лендемел закивал головой. Вот уже полгода он ходит в этой разбойничьей шайке, что для эльфа - уже тяжелейшее наказанье. Кроме того, сам образ действий "благословенного разбойника" первоначально внушал ему суеверный ужас - по словам мудрых, именно так поступали с эльфами Моргот и Гортаур. Нет, пленных он брал, иногда даже отпускал - за порядочный выкуп. Но выкуп не был гарантией оставленной жизни. Частенько бывало, что Араторн отсылал уже пованивающий изуродованный до неузнаваемости труп, если выкуп приходил с запозданьем. А многие из выкупленных живьем умирали на руках своих спасителей по дороге от полученных ран и прочих последствий изощренных араторновых пыток. Утешало эльфа только одно - что сын этого человека предназначен к высокой миссии, а образ жизни детей часто резко отличается от жизни отцов.
Жену его, тихую и по-своему, по-горски, красивую женщину, Лендемел уважал за культурную речь, добрый нрав и непоколебимый фатализм, которому он бы сам с радостью научился, если бы мог. Чтобы не возбуждать ревности Араторна, они беседовали только во время уроков, которые Лендемел давал многочисленным племянникам Араторна. У Олайи и Араторна пока родились только две девочки - старшей было года четыре, вторая еще сосала мамкину грудь.
И чем ближе становилась деревня, тем глубже падало нежное сердце Лендемеля, ибо он знал, что дальше случится.
... Хорга задохнулся от быстрого полета, сердце грозило взорваться в тесной клетке птичьих тонких ребер, легкие уже не саднили, а полыхали огнем, грудные мышцы могли отказать в любую минуту. Из последних сил спланировал на плечо Балзе - и промахнулся. Девушки подхватили его, Нарга огладила взъерошенные перья и сунула ему под нос крышечку от фляги - но он даже воду выпить не смог. Тогда она раскрыла ему клюв и влила - ааа! - это оказалась совсем не вода. Но, как ни странно, горлодер привел его в чувство. Потом Хорга отдышался, напился воды, ущипнул Балзу за ухо - за время их недолгого путешествия она понравилась ему более всех. И передал все, что сообщила Ругола.
Армон оглядел своих спутниц:
- Ну, что, влезем в драку? Учтите, Хорга сказал, что только первый отряд - не менее сотни.
- В чем вопрос, командир, веди! - без задержки ответила Балза.
- Ладно, прибежим - сообразим, что делать, на месте, - это Нарга.
- Я - как все, - подытожила Аузга.
Размотали скатки, прицепили припрятанные там ножны с орочьими мечами. Армон на пробу взмахнул - тяжеловат, но терпимо. Вот без щитов - плохо, тем более, что вместо доспеха - только кожаные нагрудники, да по здоровому кинжалу на поясе - дерешься, как голый. Ох, эти нъявар... Он их даже на тренировках не видел, не то, что в бою - не приходилось. Удачливый охотник - не всегда хороший боец.
- Побежали?
- Давай.
Рванули. Орки сразу набрали хороший темп, слегка растянувшись, чтобы не мешать друг другу, молча, сосредоточенно бежали к Изинде. Ворон полетел в противоположную сторону - к Саруману.
Когда перед ними заблестело зеркало заливных лугов, в самой деревне уже шла жестокая битва. Нъявар остановились, как по команде, перевели дух и двинули в обход к тому месту, где в деревню ворвались бандиты.
Ворота, подобно выбитым зубам, провалились вовнутрь, и тут же, у входа, лежало двое убитых. У самых ворот, вверх лицом - юноша в луже крови, взгляд, навечно застывший в страдании, устремлен в безоблачно ясное небо, туловище разрублено от ключицы до пояса. Дальше, лицом вниз, головою в сторону домов - седой старик, его проткнули копьем и сбросили под копыта коней. Нарга качает головой.
- У них не только копья, но и двуручные секиры. Чего я так опасалась. Надеюсь, их здесь немного. Все что угодно, но в драку с этими не вступать! Без хорошего щита против секиры не попрешь. Армон, отдай Балзе рогатину.
- Зачем?
- Пусть противника раскрывает. У ней папа - огр, эта девочка и тебя посильнее будет.
- Хорошо. Идем только вместе, в ненужные драки не лезем. Находим Акрона, вытаскиваем его отсюда и уходим. Нехорошо бросать людей на произвол судьбы, но наша смерть им вряд ли поможет.
Деревня оказалась одной широкой, изогнутой полумесяцем улицей, с двух сторон шли дома - побогаче, победней, с палисадом и горенкой, а вот - с соломенной крышей, закопченной от топки "по-черному", но все они были пусты. Ни жителей, ни бандитов, хотя, если цель была бы - пограбить, там определенно бы кто-то копался. По дороге попадались убитые, все больше - крестьяне, один или два - Акроновы люди, одетые по-городскому, но с наивной безвкусицей вышедшей в люди деревенщины. Из-под одного такого удалось добыть щит, помятый, но вполне годный. Нарга бестрепетно перевернула еще не окоченевшее тело, отерла кровь со щита слетевшим с мертвеца войлочным подшлемником и протянула находку Армону - "прикроешь Балзу". Ее шаг стал рыскающим, звериным, голова слегка пригнулась, но более того Армон поразился, что все девушки так изменились. А у Балзы еще раскраснелись щеки и засверкали влажным блеском глаза, будто не на битву она шла, а на свидание. Звуки боя переместилась к центру, дерущиеся время от времени задевали за веревку перекладину общинного колокола, и тот жалобно охал.
В центре деревни полумесяц улицы расширялся, давая место срубу колодца, колоколу и крошечной часовенке с почерневшей фигурой. Вокруг них люди уничтожали друг друга самыми разнообразными способами. В середине, тесной группой, бились люди Акрона, сам он, с разрубленной щекой, безумным взглядом, в залитой кровью кольчуге рубил наступавших двуручным мечом, а двое по бокам со скрамами и щитами его прикрывали. Дальше молодец с кистенем, хохоча, обезоружил одного разбойника и проломил башку другому. Еще один, краснорожий амбал с полутораручным, рубился один против трех, а рядом, держа скрам вдоль древка, копейщик расправился с конником - и с конем, ибо последний, упав, придавил всадника - и того тотчас добили. Вообще, разбойники, не ожидавшие подобного сопротивления, были неприятно удивлены. Большая часть их держалась подальше от безумной команды, прорываясь сквозь толпу вооруженных копьями, вилами и рогатинами, но не прикрытых ни кольчугами, ни щитами крестьян Акрону в тыл. Ближе всего к оркам оказались трое всадников, не принимавших участия в битве. Один, мелкий, очень смуглый, со всклокоченной бородой, подскакивал в седле, подбадривая нападающих, другой, хрупкий молодой человек, отвернулся от битвы, опустив бесполезный в подобных случаях лук - легче попасть своим в спину, чем противнику в морду, третий мрачно осматривался в поисках чего-то известного лишь ему одному. Армон и орки, увидев это, моментально нырнули в сквозную тень резного крыльца, укрывшую их в вечернем сумраке подобно плащу-невидимке.
Странно - но если пешим некуда отступать, они становятся серьезным противником даже для конницы. Можно сказать, если конница не опрокинет в первой атаке и не заставит удариться в бегство ощетинившуюся злыми копьями отчаянную пехоту, ей придется несладко. Кони предпочитают огибать, не касаясь, любое существо, и немногих можно выдрессировать так, чтоб те топтали даже бегущих, и пеший с копьем имеет возможность вспороть брюхо вражескому коню раньше, чем конник достанет его своим, а меч, что короче копья, в этом случае просто бессилен. Но какой же волей надобно обладать, чтобы устоять против лошади, несущейся на тебя во весь опор!
Но заплаты - не латы, и грудь не прикроют. Разбойники медленно, но верно вгрызались во фланги, прорубая бреши среди "посконных рубах". Вдалеке, на другом конце бедной Изинды, перекрикивались женщины и орали младенцы. У Балзы румянец сполз с пухлых щек, а вытатуированные знаки почернели, будто наполнились мраком. Нарга встала у нее сзади и прижала к себе левой рукой - "успокойся!". В доме послышался шорох, тихий женский голос, грохот шагов, и с крыльца спрыгнуло нечто - здоровенный огр с двуручной секирой. Он был в латах от шеи до пят, и яйцевидный шлем закрывал его бычачью башку. Куда там Шибенику или Гузю - они по сравнению с этим цыплята. Сдавленный вдох с упоминанием чьей-то матери прорвался у Нарги, Армон сжал крепче рукоять меча, Аузга инстинктивно вжалась в защитницу-стену.
С появлением огра атаман оживился, обернулся к тому и что-то крикнул на горском диалекте. Огр зарычал и поднял секиру. Балза выпрямилась и замерла. В следующее мгновение все планы смешались. Огр вошел в расступившийся строй пригорян и, прикрываемый по бокам, двинул на изнемогающую троицу людей Акрона (копейщика и молодца с кистенем уже уложили). Балза, выскользнув из объятьев сестры, рванулась в гущу сраженья. Эльф поднял лук, и запела стрела. Аузга взмахнула рукой, и метательный нож, к сожаленью, недостаточно метко, но лучника все же достал - вместо эльфячьего горла распорол ему только лицо - от ноздри и до уха. Эльф покачнулся и стал заваливаться в седле. Его лошадь, не ожидавшая подобного поведенья, встала на дыбы, словно помогая тому свалиться в колодец, что он незамедлительно сделал. Стрела впилась Балзе в плечо, но девушка ее словно не заметила. Увернувшись от меча атамана, проскочив чуть ли не под брюхом коня его мрачного спутника, она подбежала к огру и изо всех сил всадила рогатину в сочленение лат на спине. Удар был настолько силен, что древко сломалось, но кованые зубья прочно застряли в живой плоти, ибо огр взревел и развернулся. Стальной махиной навис он над юной оркой, лезвие опустилось, как слепая сила судьбы - и заскрежетало, соскальзывая по ее мечу. Второй удар, нанесенный незамедлительно, пока не подоспела защита, срубил ее руку посередине предплечья, и еще не чувствуя боли в полную силу, девочка удивленно уставилась на обрубок, из которого хлынула кровь.
"Ррао, зовет тебя Ррори, приди", - Армон помнит, он произнес эти слова в тот момент, как огр в третий раз замахнулся, но что было дальше - знает лишь по рассказам. Говорят, он зарычал подобно зверю - или рычал и свистел воздух, разрываемый его мечом, отбившим от Балзы секиру. Огр попытался раскрыть его щит, ударив гардой, но отклонить руку одержимого духом не менее трудно, чем свернуть горы Пеллори. Второй удар огра был принят с легкостью человеком на щит, при этом тяжелый орочий меч, описав полукруг, прошелся у латника под коленом. Был огр при этом ранен, или только ушиблен - не ясно, но упал в скользкую грязь. О, матушка сырая земля, сколь ты благосклонна к самым непутевым детям своим! Ты не только носишь их на своем теле, не только питаешь от плодов своих, но и даешь победить при заведомо неудачном раскладе! Пока огр пытался встать, бултыхаясь в грязи, загоняя все глубже в свое тело рогатины зубья, ты хватала его руки и не держала его ноги. Огр понял, что встать не успеет, и отбил меч Ррори косым ударом. Удар духа Ррао нечеловечески страшен, и секира отклонилась, раскрывая грудь и плечо. Некто прыгнул гиганту на грудь, придавив его правую руку, но кто, он так и не понял, ибо в то же мгновение в просвет между шлемом и нагрудником лат вонзился клинок.
Нарга не без усилия выдернула меч и обернулась в сторону Балзы. Та не падала лишь потому, что прислонилась к стене, левой рукой судорожно зажимая правую вблизи раны. Кровь уже не хлестала, а лилась тонкой струйкой. О том, чтобы вытащить шнурок из одежды и перетянуть им обрубок, не было речи - казалось, она скорее даст себя убить, чем разожмет побелевшие пальцы.
Нарга скривилась, но пока ничем помочь не могла - всклокоченный атаман и его мрачный спутник двинулись к их маленькой группе.
Кто-нибудь, может, знает - есть в деревне такая забава - перекувырнуться под брюхом скачущей лошади. Риск велик, но охотники показать свою ловкость не переводятся. Наргу тоже учили - но давно и недолго, не для леса такие забавы. Только выхода не было. За мгновение до того, как всадники достигли дистанции боя, быстрой тенью метнулась Нарга к атаманову коню, чудом пролетела под ним и вспорола мечом конское брюхо. Не глядя как тот завалился, она приготовилась встретить удар от мрачного типа - но с тем уже было покончено - русый паренек в посконной рубахе, забрызганной грязью и кровью, сошвырнул хрипящего разбойника наземь. Парень вытер о рубаху кинжал и одобрительно глянул на орку. Она кивнула, и тот, заткнув кинжал за пояс, добытый меч переложил в правую руку и присоединился к ним. Теперь и в их рядах был конник, что оказалось как нельзя кстати. Ибо в этот момент разбойники переключились на них.
Двое юношей - пеший и конный - расправлялись с наседавшими по центру врагами, девушки огрызались со флангов. Многие разбойники были спешены - копейщик, легкой ему последней дороги, постарался. Армон-Ррори крушил пригорян со зверской усмешкой на перекошенном очужевшем лице, нанося удары с такой скоростью, что меч растворялся в воздухе, будто призрачный плат, а щит его, изрубленный до неузнаваемости, все так же твердо держал прорвавшиеся удары. Крестьянский паренек схватился в ближнем бою с опытным мечником, и плохо ему бы пришлось, если бы Аузга не подрубила передние ноги вражеского коня. Тот рухнул, забился, калеча всадника, не успевшего спрыгнуть на землю.
Но что-то врагов прибывало. Деревенские, перебитые почти на две трети, перестали отвлекать их вниманье. Акронов мечник-верзила завалился мертвый или тяжело раненный, ибо разбойник глубоко раскроил ему плечо у самой ключицы, и алая кровь взметнулась фонтаном. Акрон и двое со скрамами изнемогали. На них рассчитывать было нельзя. Нарга, обведя взглядом поле боя, внезапно поняла, что они окружены и вырваться вряд ли удастся. Зверь, владеющий телом Армона, страха не ведал, Аузга еще не поняла еще их положения, и лишь крестьянский парень затравленно оглядел поле боя. Нарга выразительно на него посмотрела, и тот виновато опустил глаза. Кто-то из толпы заорал, чтоб они бросали оружие и сдавались. Парень медленно поднял руку - ответом на подобное предложение был непристойный жест. Нарга довольно ухмыльнулась, и приготовилась ох, как дорого продать свою молодую жизнь.
В стороне проломленных ворот возник неясный шум. Скоро он перешел в конский топот. Шум битвы перекрыл голос рога - и бандиты заволновались. Спустя мгновение началось паническое бегство. Черные тени мчались в загустевшем сумраке, а навстречу им неслись другие конники, рубившие струсившего противника, как визжащее стадо свиней.
Армон упал на колени, обессилев всем телом. Его рвало желчью, мышцы скрутила зверская боль, холод и крупная дрожь пробрали до самых костей. Крестьянский паренек спешился и подхватил его под руки - что это с ним? Аузга усмехнулась - перетрудился. Вдвоем они затащили сведенное судорогой тело в дом, и Аузга огляделась в поисках Нарги - как только пригоряне бежали, та словно испарилась. Не успела орка спуститься с крыльца, как услышала знакомый свист, и подруга вынырнула из темноты, волоча потерявшую сознание Балзу.
- Перевяжи девчонку, а я Акрона поищу, - и перекинула на шею Аузге свою сумку, - Там все, что тебе будет надо.
Спустя несколько минут - подоспевший отряд еще разбойников добивал - Нарга притащила одного из мечников Акрона, он, видимо, крепко получил по башке, шлем погнулся, смягчил, но не защитил от удара. Второй приковылял сам, опираясь на подобранный обломок копья - бедро его было глубоко рассечено, и кровь пропитала наложенную наспех повязку. Верзила был мертв - Нарга закрыла его устремленные в черное небо глаза, и оглядела поле боя. Туда уже хлынули женщины, окликая по именам мужей и сыновей, приподнимая повыше небольшие факелы - палки со смольем.
- Эй, бабоньки, деревню не подожгите!
- Молчи, чай не вовсе мы дуры!
- Ты, Нистия, бобылка, вот и молчала бы, право...
Те, что находили своих убитыми, принимались голосить, причитали и охали те, кто живых обнаружил, стонали раненые, чавкала под ногами жирная грязь...
Нарга металась между ними, как летучая мышь меж огнями, точечный свет мешал видеть в густой черноте, то одна, то другая крестьянка ослепляла ее своим факелом. Под конец она поняла, что так ничего не добьешься, и возвратилась к своим.
Там уже были: Армон, очухавшийся, но бледный, словно покойник, мечник Акрона, сам перевязывающий свою рассеченную ногу, второй мечник, без сознания лежащий на хозяйской кровати, Аузга, уговаривающая Балзу позволить снять с нее пропитанную кровью рубаху, на что та рыдала и отбивалась здоровой рукой. Их новый знакомый набрал в сенях воды в чугунок и поставил в еще не остывшую печь. Вскоре появилась в дверях и хозяйка.
- Тетя Ниста, можно, мы у тебя заночуем? - парень просительно улыбался, будто они не воины, а замерзшие под дождем грибники, что зашли отогреться.
- Что ты, Снат, оставайтесь, сколько вам нужно. Может, чем вам помочь?
- Если есть, дай немного холстины, хоть старой, только чистой. И позволь взять воды.
- Да у вас тут прям лазарет! Ну-ка, быстренько дуй за дровами, а я девушкам помогу. Эх, милая, где ж тебя так зацепило? - Балза залилась еще горше, - Нам, девкам да бабам, надо тихо сидеть да не мешать мужикам, когда те воюют.
- Глупость какая, - ответила за нее Нарга, растирая горный воск со взятым без спроса маслом, - Если б не Балза, я даже не осмелилась бы отлепиться от стенки. Не говоря про Аузгу. И друг наш Армон тогда б не решился... Ну, на то, что он сделал. Не сидеть бы нам всем здесь, а лежать среди мертвых, когда бы не Балза.
- Дурости храбрых, как в песнях поется, - заключил Армон, - Мы, должно быть, обязаны жизнью.
- Это где ж вы такого, милые, нахватались?
- Это - не "такое", это - наши старины, и не знать их постыдно, - Армон жутко страдал оттого, что самого боя не помнил, а очнулся в темноте, на коленях, блюющий, как последний пьянчуга.
- А ты был хорош, - подбодрила его Нарга, - Если б вы знали, тетушка Ниста, как втроем мы разделали этого огра, ну, который был в латах, и видели б вы, как Армон его опрокинул! Нет, вы многое потеряли, что не видели в бою нас четверых, а эту девушку - в самом начале.
- Девушки, вы были в сражении, - с надеждой посмотрела на них Нистия. - Вы не видели, что сталось с Акроном... ну, с тем, который выше всех, такой видный, у него еще меч-двуручник? Нет? Я все обыскала... так темно... может, позже? Я боюсь за него, вы бы знали, как я боюсь... Но я точно знаю - его нет среди мертвых. Ладно, вода уже, наверно, согрелась, хватит болтать, помогите мне или проваливайте в сени!
Когда Лендемел свалился в колодец, то не ощутил ни холода подземной воды, ни ощутимого ушиба - ибо упал на мешки с мукой. Кто-то премудрый решил, что в колодце припасы искать не удосужатся, и покидал их туда. Впрочем, конечно, умно. Мука не промокает и не растворяется, подобно соли, а при соприкосновении с водой образует внутри мешка как бы второй мешок - клейковины, остальная сохраняется абсолютно сухой. Зато при пожаре - не пострадает, да и в колодце что-то искать не всякий додумается. Звуки боя то приближались, то удалялись, а эльф не имел ни малейшего желания присоединяться к нему. Вот уже два месяца банда моталась по степи, спасаясь от преследования Араторнова тестя, ибо тот хотел, чтобы зять перестал жить разбоем и влился в его дружину на правах сотника. Да, теперь сотней у Араторна и не пахнет, пожалуй. Надо было принять предложение, но это он уже опоздал, добро, если живым вылезет. И рисковать эльфийской немерянной жизнью ради этого недоумка? Пусть утрется. Рядом с эльфом лежало ведро, и в нем даже осталась горсть воды - есть чем горло смочить, когда станет невмоготу. Кровь из щеки уже остановилась, вот и прекрасно - Лендемел не терпел вида крови - что своей, что чужой. Ну, не боец он, и на поражение стрелять не умеет, как с этой девочкой вышло - нарочно промахнулся, лишь бы не убивать. Впрочем, его, кажется, тоже слегка пожалели. Послышался конский топот, не наши кони, чужие, слишком тяжелая поступь - скорее наемники в полном доспехе, чем пригоряне. Судя по звуку, Араторн решил отступать - как и раньше, решил слишком поздно, и началось форменное избиенье. Как только шум битвы переместился к воротам, эльф начал действовать. Леший с ним, с Араторном, но Олайя с детьми осталась одна в чужом доме, беззащитная, вряд ли горец будет настолько заботлив, чтобы спасать жену с двумя девочками и детей погибшего брата, когда самому грозит гибель. По цепи, на которой болталось ведро, Лендемел мигом поднялся до сруба колодца, огляделся - вокруг валялось немало трупов, и что неприятно его поразило - почти половина их была из банды Араторна. Это значило - мало кто спасся. Стонали раненые, но эльф на них даже не оглянулся, его цель была вытащить Олайю из этого проклятого места...
... Их схватили уже за воротами, когда, проснувшись, заплакал младенец. Просто изловили арканами, словно коней. "Как у наших друзей в Лориэне", - печально подумал Лендемел, шагая со связанными за спиной руками и вспоминая свой неудачный визит к лесным эльфам.
...У Никко Раза давно уже зрело желание уничтожить непокорную шайку - только Эхернон его останавливал вплоть до этого дня, ибо там, во вражеском стане, находилась его сестра с двумя дочерьми, и во всеобщей свалке им бы точно не поздоровилось. И какое везение, что драка началась до того, как подоспел Никко со своими наемниками, мало того, что началась, да и закончилась тоже - воинам оставалось лишь добивать удирающих пригорян. Когда Никко вошел в деревню, то не увидел ни одного трупа в порядочном доспехе, кроме разбойничьих, и удивился - разбойников перебили крестьяне? Ой, что-то не верится. Приказал осмотреть все дома в поисках воинов, и собрать их в доме старосты, которого, как он только что выяснил, в этой драке убили. Грабить деревню запретил - ибо у них самих провианта хватало, а проявлений враждебности от жителей не было. Да и какая уж тут враждебность, когда почти все мужики перебиты. Наемники ворчали, но не осмеливались приказ нарушать - наказывал Никко страшно. Повешенье было наименьшей карой ослушнику.
Погашена лампа, свет идет только от печки. Балза мечется в жару, но лучше открыть окно, а печь пускай топится, чем тут суше, тем лучше, да, теперь Нарга присядет рядом с сестрой. Нистия смогла девочку уговорить, и они умудрились извлечь из ее плеча обломок стрелы и обработать как следует раны. Балза тогда уже вся горела, и не рыдала, а зло и бессильно ругалась, не открывая глаза. Может, на стреле была отрава? Но она убила бы сразу, иначе - какой толк? Помимо Балзы, был у них еще один тяжелый - тот мечник, что получил по голове, но ему-то ничем сейчас помочь нельзя - только ждать, пока очнется или умрет. Другого мечника еле уговорили пропитать повязку горным воском, и теперь он спит, Нистия несколько раз проверяла - жара нет. Утомившись, хозяйка ссутулилась за столом и задремала. Нарга разбудит ее, как только станет светать, и они пойдут искать Акрона, точнее, его тело, не верится что-то, что он в этой свалке остался жив, но не хочется Нистию разубеждать - пусть пока надеется, хороший она человек, ее жалко. Кто ей Акрон - друг ли, полюбовник? Бабы, суетящиеся на пятачке у колодца, до сих пор еще не разбрелись по домам - своих ищут. Нарга с удовольствием бы поспала хоть часок, но нельзя, и от этого время ползет еще медленней. Кто те люди, что перебили разбойников, и как они отнесутся к деревенским? а к ним, оркам? Благоразумней было бы просто бежать - сейчас, в темноте, пока победители празднуют, но это им не под силу, тихо раненых не дотащить, особенно Балзу, да и надо выяснить доподлинно, где Акрон и что с ним стряслось. Кажется, Нарга все-таки провалилась в сон, ибо не слышала шагов на крыльце, и очнулась от громкого стука в дверь.
- Именем Эхернона, властителя Дунадана, откройте!
Все проснулись, Нистия бросилась к двери, Аузга схватилась за оружие, Нарга выглянула в окно, и тут же убрала голову - там их уже караулили. Так облажаться! Заснуть в самый неподходящий момент! Снова забарабанили в дверь.
- Кто там? У нас тут разбойников нет, незачем к нам колотиться!
- Раз так, то откройте, мы поглядим и уйдем.
- Я вас не знаю, и не стану вам открывать. Приходите с утра, приму как гостей.
- Открой, пока дверь не взломали!
К двери подошел Армон.
- Если вы взломаете дверь, то дело будете иметь со мной, и я вам не позавидую. Сказано - приходите утром. Могу вас успокоить - разбойниками тут и не пахнет. Есть только те, что защищали деревню. Слов нет, как вы нам помогли. Но дайте же выспаться!
- Открывайте дверь, или взломаем!
- Ладно-ладно, сейчас, - уверила их Нистия, и все здоровые взяли оружие. Раненый в ногу мечник попросил у Нарги охотничий лук, а Снат с кинжалом встал в простенке за дверью.
Дверь открылась, и за ней оказалось пятеро воинов-наемников. Нистия встретила их на пороге, Армон встал рядом с ней.
- Все мужчины - собраться, пойдете с нами.
- К сожалению, должен вас огорчить. Кроме Нисты и меня тут одни раненые, и с вами пойти не смогут. Если властитель пожелает, он может их сам навестить. Я также могу пойти с вами, чтобы дать все возможные объяснения.
- Хорошо. Только не подумайте, что отсюда можно утечь. Это чтобы не было лишних трупов.
Армон, отцепив с пояса меч и отдав его Нарге, вышел в предутреннюю беспросветную тьму. Если потребуется, он убьет их даже голыми руками... Только вот самому бы при этом дуба не дать... Желудок до сих пор крутит.
Двое схватили его под руки, завернули их к плечам, так что захрустели суставы, и повели из деревни. Идиоты! Если бы я хотел убить вашего предводителя, то это было бы мне в самый раз. Среди луга, подальше от полой воды, встали лагерем победители. Армона притащили к центральному шатру, что был выше всех остальных, и шире раза в два с половиной. Внутри горел крошечный костер, свет от него просачивался сквозь золотой плотный шелк. Армон прислушался. Голоса внутри не сливались в немолчный гул, а переплетались друг с другом, будто вольные травы.
- Рад приветствовать тебя, дочь моя, Гильраэн, здравствуй, сестрица, умница, Олайя! - восторженный ломающийся голос, казалось, принадлежал подростку лет десяти-двенадцати.
- Приветствую и я тебя, названный мой отец Эхернон, здравствуй, милый мой братец! Как ты меня нашел? Зачем преследуешь меня и моего мужа? - отвечало ему глубокий и звучный женский голос.
- Твой муж - идиот. От меня не укрыться. Он нарушил все свои клятвы. И он погибнет.
- Неужели ты хочешь оставить свою сестрицу вдовой? Обездолить Олайю?
- Я этого не хочу. Айнур преследуют твоего мужа - не я. Он - клятвопреступник, и потому он умрет очень скоро. Я хочу, чтобы ты осталась со мной, и вместе с ним не погибла. Я - глава нашего рода, и я приказываю тебе оставаться. В Дунадане я - самый сильный. Знаешь Никко Раза? Этот, как утверждают многие, кто не знает его, жестокосердый воитель, этот зверь-человек, служит мне уже три года. Думаешь, почему? Потому, что я умею держать свое слово. Я плачу не больше других... И требую не меньше других... Я просто не лгу, когда этого можно не делать. И требую от тебя того же. Если ты скажешь, что счастлива с мужем, я от вас отступлюсь. Уходите отсюда. Если ты несчастлива с ним, оставайся со мной. Я о вас позабочусь. Отвечай же!
- Мой названный отец и кровный мой брат Эхернон, дайте срок мне подумать.
- Даю тебе ровно сутки. Завтра, перед восходом, ты мне скажешь свое решение, в противном случае решать буду я. Все. Ты свободна, названная моя дочь Гильраэн, можешь идти к своим детям, Олайя.
- А Лендемел, ты его к нам отпустишь? Это наш домашний учитель.
- Да, сестрица, любишь ты мужиков, но не надейся. В моем доме разврата не будет.
- Дурак ты и мальчишка еще, милый братец.
- От дуры и слышу. Уведите же ее, наконец! Она мне надоела.
Двое наемников в пестрой одежде зашли в шатер и вывели оттуда женщину лет двадцати, на бледном лице ее сверкали от неподдельного возмущения черные очи, сросшиеся на переносице пушистые брови были выгнуты, как натянутый лук.
Армона, не церемонясь, втолкнули в шатер. На невысокой скамейке, покрытой ковром, горделиво, будто на троне, восседал мальчик лет десяти, в богатой одежде поверх кольчуги. Веткой он поправлял костер, и тонкая струйка дыма дробилась на мелкие клочки и обрывки, прежде чем выйти в потолочное окно.
- Разбойник?
- Отказывается.
- Вот как... Крестьян рубил, как капусту, а теперь отказывается...
- Спросите у самих крестьян, кого я из них зарубил. Они вам ответят. А вот разбойники ответить не смогут, ибо отведали моего меча. То, что я остался в деревне, в крестьянской избе после их поспешного бегства, говорит в мою пользу.
- Что ж, верно... Но ты сам - не крестьянин.
- Это так. Севернее, на расстоянии двух дней пешего хода, есть такой город - Изенгард. Правит им Саруман, маг и бывший председатель Светлого Совета. Я служу ему, не за страх, а за совесть, и еще за хорошие деньги.
- Что ж, мои люди тоже не жалуются... Но зачем же ты здесь оказался?
- Затем что деревня эта - владение Сарумана.
- Вот как! Весь Дунадан теперь - в моей власти. А ваш градоправитель имеет на нее столько же права, как я - на гномью казну.
- Сомневаюсь. Эта - принадлежит по наследственному праву. И еще три деревни. Перечислить?
- Неужели? А я думал, последняя в этом роду умерла незамужней.
- Я же думаю, что наследник по крови - все равно наследник, в отличие от пригорян, что и близко тут не бывали.
- Да, дерзкий у Сарумана слуга. А если я скажу, что деревня принадлежит мне по праву железа?
- В Ортханке железа хватает. Как и тех, кто готов пустить его в дело. Саруману известно, что сейчас приключилось. Думаю, не успеет еще как следует рассвести, и здесь будет жарко. Его воины не хуже наемников, ибо даже девушки отправили немало бандитов за грань. Если бы вы, уважаемый по праву властитель, посмотрели, что за тело лежит на пятачке у колодца, то подумали бы - этого огра убил опытный и невероятно сильный боец. Так вот, его убили две девушки - одна всадила в него рогатину, другая - перерезала горло.
- И где же эти девушки? Живы?
- К чему вам это? У Сарумана они - далеко не лучшие воины. Лучшие прибудут с рассветом. Советую приготовиться к переговорам - или жестокой битве.
- Хорошо. Я подумаю. Но у меня еще есть вопрос - где атаман? А? Неужели ты не увидел?
- Я не мог это видеть - именно в этот момент у меня голова заболела...
- Голова?!
- У меня так бывает. Источник силы нередко бывает источником боли. Но это сейчас не важно. Важно то, что нам нечего с вами делить. Четыре деревни - и весь Дунадан. Несоразмерно. Подумайте об этом. И две армии, что стоят друг друга. Хватит крови.