Вот ведь глупость какая, - пробормотал плотный пожилой мужчина, в белой летней паре листая журнал «Литературная жизнь». В этом номере был напечатан отрывок из нового романа некоего М. Булгакова. «Мастер и Маргарита. Этот отрывок видимо и вызвал раздражение мужчины.
Веранда небольшого летнего кафе на набережной Алушты была пустынна. Парусиновый навес провисал над деревянными столиками и его робкая тень, медленно удлиняясь, ползла к морю.
За крайним столиком слева сидели двое. Тот самый плотный мужчина в белых мятых брюках и таком же мятом пиджаке, из-под которого виднелась рубашка с вышитым воротом и его спутник – худощавый субъект небольшого роста в серых брюках с пузырями на коленях и рубашке «апаш».
Больше посетителей не было. Городской пляж находился много правее. С веранды был виден людской муравейник, копошащийся в теплых ленивых, слегка желтоватых волнах Черного моря. А здесь на самом краю асфальтовой дорожки, обрывающейся прямо на поросший редким кустарником каменистый склон, царило расслабляющее ленивое спокойствие летнего полдня.
- Вот ведь глупость какая – вновь повторил мужчина, бросил журнал на льняную скатерть и, скривившись, отхлебнул из кружки теплого пива.
- Что за глупость, Петр Петрович? – спросил худощавый субъект, и, щелкнув портсигаром, вытащил папиросу.
- Ничего нормально сделать не могут – продолжал тот, кого назвали Петром Петровичем, хмуро разглядывая на скатерти мелкие розовые пятна. Посудите сами, Лозан, ну как может человек обращаться к одним богам и быть наказанным совсем другим. Это же не логично. Вы не находите?
- И где же вы такое вычитали? – спросил Лозан, попыхивая папироской.
- Да у этого, как его….- Петр Петрович раскрыл журнал на оглавлении – у Булгакова. У него прокуратор все время обращается: «о боги, боги». Значит, логично предположить, что обращается он к богам римским, коих, как вы помните, очень много. А наказывает его один, предположительно Элохим. Это что ж получается? У каждой географической области свой бог, а дьявол всего один? Так они бы его давно числом задавили. Вот глупость какая... – Петр Петрович снял панамку и погладил свой лысый череп.
- Почему глупость? Вы же знаете этих писателей. Творческая фантазия и все такое... Что не говорите, а Элла сделала работу хорошо – произнес Лозан, вытаскивая из портфеля промасленный сверток. – Хотите вареную курочку? Ну, как хотите. Это же ваша идея - подкинуть какому-нибудь писателю заметки о Фаусте.
Нельзя было найти кого-нибудь поумнее? – Спросил Петр Петрович, задирая голову и щурясь на солнце.
- Попробуй найди – пробормотал Лозан, разламывая курицу. Элла столько макулатуры прочла, пока не наткнулась на этого Булгакова. Сколько журналов пришлось ему подсунуть, сколько документов положить перед глазами….. Пятнадцать лет ушло. И все равно, он вначале такого наворотил, что смех и грех. Вы же первого варианта не видели?
- Ну и хорошо, что не видел – пробурчал Петр Петрович.
- Вот-вот - Продолжал Лозан, ощипывая куриную ножку, В конце - концов, пришлось Эллу отрывать от основной работы в Ватикане, вызывать в Москву, создавать антураж, обстоятельства…..
- Ну-ка, ну-ка – оживился Петр Петрович - вы не рассказывали.
- О, это особая история. Представьте; осенний московский вечер, сумерки, известный писатель спешит домой, и вдруг он обращает внимание на женщину, стоящую под фонарем. В руках у женщины желтые цветы. Она пристально смотрит в глаза писателю, затем поворачивается и уходит. И он, совершенно не понимая зачем, идет вслед. Они приходят на патриаршие пруды. Она садится на скамейку и кладет рядом с собой букет. Он подходит и спрашивает: «Извините, но мы не встречались раньше»?
-Может быть, Михаил Александрович, может быть… - отвечает она – Садитесь и слушайте...
И она начинает говорить. Она рассказывает ему о Фаусте, и его предыдущей инкарнации – Понтии Пилате. Об этом дурачке Иегошуа, возжелавшем впоследствии стать папой Пием VI . О Амон-Ра, резвящемся то в образе кота, то в образе борова. О графе де Каров, он же Кеней, он же Фуке. О себе – то ведьме, то нимфе, то Марии Антуанетт. Об анклаве атлантов, коих принято называть «Богами Олимпа», и о многом другом. Писатель заворожено слушает, вытирая испарину со лба. А голос девушки затихает, ее образ постепенно истончается, становясь лишь туманным облачком, которое вдруг исчезает с порывом промозглого осеннего ветра. А писатель еще долго сидит на скамейке, глядит на вялый букетик и что-то шепчет, дико вглядываясь в темноту. Какова картинка? – Лозан от удовольствия причмокнул жирными губами, не забывая быстро отправлять в рот крупные куски курятины.
- Хм, я представляю. Забавно. Кстати, Назаретянин так и торчит в Италии? Ему еще не надоели эти виноградники и пышногрудые крестьянки? Впрочем, он всегда имел тягу к женщинам легкого поведения. Ну и черт с ним. Писатель то с ума не сошел? Зачем нужно было форсировать события? – Усмехнулся Петр Петрович.
- Ему всего осталось максимум три года. Мы и так вложили в него столько информации, что подготавливать другого кандидата, тем более на фоне грядущих войн, нецелесообразно. Кто знает, как поведет себя этот континуум. Вы же помните решение анклава о запрещении личностного влияния на историю? Вот и пришлось изворачиваться.
А так – почва подготовлена, новые стереотипы сознания начали работать. Остается ждать результата.
- До результата много времени утечет. А с таким исполнением, - еще веков пять ждать. Неужели нельзя было изложить внятнее? – все еще брюзгливо посетовал Петр Петрович.
- Анклав не ограничивает временных периодов. На всякий случай мы начали готовить нового кандидата, но об этом – в гостинице. Припекает - Улыбнулся Лозан и махнул рукой официанту.
-Припекает? Это мы уже проходили - буркнул Петр Петрович, сунул журнал в карман мятого пиджака, вытер клетчатым платком вспотевшее лицо, поднялся и, шаркая стоптанными сандалиями, медленно подошел к каменному парапету, тянувшемуся вдоль набережной. Петр Петрович неожиданно оказался очень высокого роста, с мощными плечами, и немного кривыми, как у кавалериста ногам. Под лучами солнца вышивка на его рубашке стала как бы рельефнее и если внимательно приглядеться, то можно было различить стилизованных римских орлов, искусно переплетенных с собачьими силуэтами.
Лозан, расплатившись, подхватил портфель, и двинулся следом, жонглируя куриной косточкой, оставшейся от обеда. Подойдя к парапету, он размахнулся и запустил ее вниз. Они оба наблюдали, как, пролетев пару метров, кость вильнула, и застряла в ветках хилого кустарника, затем повернулись и неспешно двинулись по набережной.
Внизу лениво перекатывалось море. Солнце стояло над головой. Тень от навеса тянулась к двум фигурам, бредущим сквозь зной, и огромный официант улыбался им вслед. Страшный шрам во всю щеку и приплюснутый, как у боксера нос, придавал улыбке официанта подобие оскала.
Парило.