Вечерами я сидела на веранде, кутаясь в твой растянутый свитер, подставив лицо соленому ветру. А ты, как обычно, нервно курил перед монитором, один в своем кабинете – пыльном и темном, заставленном антикварной мебелью.
Ты писал сказку о любви, настоящей дружбе, преданности, верности, справедливости. И угораздило меня поселиться в одном доме со сказочником. Я пила горячее какао и мечтала о новой сумочке, а ты посылал очередного героя на смерть – героическую, нужную кому-то или чему-то...
- Сказочник, - позвала я тебя, - иди сюда, давай полюбуемся закатом.
А потом мы сидели на веранде, наблюдали за «небом в клюквенном сиропе» (твое выражение) и грызли фисташки.
Однажды ты вернулся из города не один, привез её и сказал, что отныне мы будем жить вместе.
Она поселилась в кабинете, спала с тобой на огромном кожаном диване, на меня же не обращала никакого внимания, лишь изредка презрительно поглядывала на острые коленки, торчащие из под куцего ситцевого халатика, качала головой, какое, мол, убожество, и отворачивалась.
Завтракала, обедала, ужинала она в саду, под старой яблоней, задумчиво жевала брокколи, которые почему-то любила, а потом устраивалась на скамейке под солнцем. Я невольно любовалась ею – тонкая, изящная, капризно-стервозная, зеленоглазая. Как-то раз я подошла и села рядом, она отодвинулась и стала нервно подергивать хвостом, я разозлилась и громко сказала «брысь», она удивленно мяукнула, спрыгнула со скамейки и торжественно удалилась.
С тех пор она проводит вечера со мной на веранде, а не с тобой в кабинете...
Ты перестал писать сказки. Сегодня ты пишешь рассказ об утрате близкого дорогого человека – почти смерти, твоему герою больно, и эта боль передается мне. Ты пишешь, что, к сожалению, чаще всего предают не во имя любви, не из-за денег, а от скуки, пишешь об интригах, наушничестве, слухах и сплетнях, переплетая человеческие судьбы, сплетая их, заплетая воедино, а потом разрубая, словно гордиев узел.
Мы сидим с ней на веранде - я кутаюсь в твой старый свитер и пью горячее какао, а она возмущенно шипит на небо в клюквенном сиропе.
Ты перестал писать сказки, и наступила осень.