Когда первый раз эта мысль посетила ее голову? Может быть, во время той вечеринки, когда она впервые мешала спиртные напитки? А, может, на скучной лекции по философии? Не знаю. Думаю, что Алька тоже не сможет…не смогла бы ответить. Просто с какого-то времени она стала говорить о самоубийстве. И, как всегда, ее никто не воспринял всерьез. Даже я. Я помню, как она однажды пришла ко мне, долго сидела, несла какую-то чушь, смеялась, а потом, ни с того, ни с сего спросила, какова была бы моя реакция на ее смерть. Ответом Альке был мой смех. Нарочитый, но, все-таки, смех. Она посмотрела тогда так укоризненно и жалостливо… Наверное, я никогда не забуду тот взгляд. И в тот момент ко мне пришло осознание того, как она мне дорога. Я тут же спохватилась и сказала, что она – дура, и задавать подобные вопросы – глупо. Алька вытащила сигарету и закурила. Прямо в моей комнате. Я заметила, что на ее глазах блестят слезы. Она отвернулась – она не любила, чтобы кто-то видел ее в моменты слабости. Даже я. Я тоже закурила. Прямо в своей комнате. Алька подошла к окну, несколько минут смотрела на улицу, а потом тихо сказала, что хочет умереть. Я ей ответила, что она - идиотка, и что черные дни случаются у всех. Это обычное дело. Мне иногда тоже хочется свалить куда-нибудь. Алька грустно взглянула на меня и почему-то осипшим голосом сказала, что она никому не нужна: друзей у нее нет, так, только я иногда, родители говорят на другом языке и не собираются учить ее диалект, никаких мечт, никаких желаний, кроме одного – сдохнуть, наглотавшись снотворного. Я затянулась, и потом решила спросить ее, почему она выбрала именно снотворное. Алька глубоко вздохнула, будто я уже не первая задавала ей этот вопрос, но все-таки ответила. Она сказала, что застрелиться – совсем не то: не красиво (хотя быстро), да и где она достанет пистолет? Повеситься слишком страшно, также как утопиться или прыгнуть. Резать вены – больно, и, к тому же, Алька не сможет этого сделать, потому, как всегда боялась вида крови. А вот уснуть – это самое то. Алька шмыгнула и снова отвернулась, а я не знала, что ей сказать, как выбить из ее не совсем здоровой головы эту нелепую мысль. Я сказала, что люблю ее. Она снова шмыгнула, подошла ко мне и обняла. Сказала, что знает. У меня не осталось слов. Она все знает, но она уже все решила. Я спросила (задала самый ужасный вопрос из всех), «когда?». Алька улыбнулась, и, затушив сигарету о мою тетрадь по информатике, ответила, что не хочет с этим затягивать. А потом, рассмеявшись и вытерев рукавом глаза, предложила пойти выпить пива и больше не возвращаться к этому разговору. Я молча кивнула. Я люблю пиво…
К этой теме мы не возвращались неделю. Хотя, несколько раз одногруппники спрашивали меня, что с Алькой. Я махала рукой – депрессия. Они понимающе кивали. На самом деле они не понимали. Что самое страшное – я тоже не понимала. Все пройдет, думала я. Но я не подозревала, что дойдет до такого…
Я видела Альку почти каждый день. Я видела, как она общалась, и как горько усмехалась, когда речь заходила о будущем. Она смотрела на мир глазами пришельца, собравшегося отправляться домой.
Я видела, как она прощалась с миром, но тогда я этого не понимала. Мне казалось, что Алька просто-напросто смирилась с ним, научилась принимать его таким, каким он есть...
Но, я думаю, именно тогда она выставляла Миру свои последние условия, которых он не мог придерживаться. И она это прекрасно понимала...
Алька курила сигарету за сигаретой. Каждая ее затяжка была последней, и я видела, как с каждой затяжкой Алька становилась все дальше и дальше, я чувствовала, что уже не могу протянуть ей руку...
Однажды она пришла ко мне в слезах. Она стояла на пороге, ее раскрасневшиеся щеки были мокрыми. Она улыбнулась и обняла меня. Сказала, что верит в меня. А потом развернулась и ушла... Только через час до меня дошло, что теперь она попрощалась и со мной. Наверное, никогда мне не было настолько страшно. На улице было холодно, я бежала под дождем, размазывая по лицу воду и слезы. Я бежала сквозь толпу и ветер, я бежала и боялась опоздать...
Разумеется, дверь мне никто не открыл. Я трезвонила и трезвонила, я точно знала, что она там, внутри, что, возможно, она уже не здесь, что спасти ее уже нельзя... Я барабанила в дверь, и с каждым ударом уверенность в том, что я найду ее там живой, становилась все меньше и меньше. На площадку вышли соседи. Не знаю, как они поняли мои невнятные крики, но кто-то принес лом...
В своей любимой футболке, которую когда-то ей подарил брат, она лежала в ванной. Волосы были собраны в два неаккуратных хвоста... По-моему, я кричала. Я кричала от боли и бессилия. Вода в ванной была красной. КРОВАВО-КРАСНОЙ!!!...
Вы когда-нибудь видели своего лучшего друга без сознания? Видели его бледное лицо? Видели кровь, вытекшую из его вен? Вы чувствовали, как ваши ноги не в силах держать ваше тело? Как слезы заливают ваше лицо? И как темнеет в глазах?..
Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я... Люблю... Тебя....
Спустя целую вечность приехала «скорая». Бездыханное тело Альки увезли. Я видела, как они пытались спасти ее. Пытались, но она потеряла слишком много крови... Я сидела рядом с ней в машине с красным крестом. Я пыталась понять, куда мы едем: в больницу или морг...
Я держала ее холодную руку и смотрела на ее лицо. Алька – симпатичная девчонка. Веселая, безбашенная, увлекающаяся. Я никогда не умела отдаваться чему-либо так, как делала это она. Девчонка-лучик, девчонка-загадка... Алька всегда была непостижимой для окружающих...
Я знала, что сейчас она дышит. Кажется, ей делали переливание крови. Из моих глаз не переставая текли соленые капли. Я сидела рядом с умирающим человеком, который был моим лучшим другом. Я не знала, откроются ли еще когда-нибудь ее глаза. Я сидела, держа Альку за руку, и молилась. Первый раз искренне, первый раз по-настоящему. Я молилась и надеялась. Потому, что это было единственное, что я могла сделать...