Надюша шла по мощеной мостовой, сопровождаемая звонким эхом своих подкованных каблучков. Глухой темно-синий бархатный вечер, на одну светотень отличный от ночи, нес ее на своих крыльях и надо сказать, редко в чьих объятьях она чувствовала себя уютней. Весна только вступала в свои права и работала на совесть: воздух, плотный, тяжелый, хрустальный, упоительно свежий и до густоты насыщенный ароматами бодрил тело и кружил голову. В такое время ведьмы, собираясь на шабаш, без усилий взмывают в ночное небо, а женщины, у которых в душе есть хоть что-то созвучное им, касаются земли так легко, словно вот-вот взлетят.
Ее шаг был уверенным и легким, и именно уверенности и легкости не было в ее душе. Перед ней расстилалась бесконечная огнистая паутина города, за каждым поворотом таилась и сбивала с ног, словно ударом кулака, немыслимая красота изменчивого месяца апреля, рядом и навстречу проходили люди, (лица-профили-тени-взгляды), и вместо краткого, прямого и лаконичного пути сегодня она выбирала круговые и путаные дорожки.
Последняя любовь.
Она уже давно пряталась от этих мыслей, уклонялась от их рапирных ударов, закрывала глаза на глухое, безотчетное и гнетущее беспокойство в душе, словом, вела себя, как больной СПИДом, списывающий все более настойчивые симптомы своей болезни на осложнения после банальнейшего гриппа. Но странное неприятное чувство нарастало и, припертая к стенке, Надюша была вынуждена обернуться и встретиться с ним лицом к лицу.
Это чувство, которое она держала взаперти, и которое плескалось в ней, как тонны воды в дамбе, рвалось сквозь сомкнутые губы и грозило выплеснуться и погрести ее в своих глубинах. Но выпустить его наружу было все равно что добровольно надеть петлю на шею под одобрительным взглядом хмурого палача.
Не даром мы говорим: «признаваться в любви» как «признаваться в преступлении». В итоге обоих признаний на повинную голову скоро обрушивается заслуженная (или незаслуженная) кара. Уж лучше молчать! Любовь же, не признанная вслух, не влечет за собой никаких последствий, потому что формально-юридически ее нет. И как всякий нелегал, любовь стремится узаконить свое существование официальным заявлением.
Она любила (таков был список ее официальных любовей) трижды: впервые, на заре юности, и та любовь была сравнима с лечением электрошоком; второй раз она бросилась в любовь как в тяжелую битву за правое дело, с энтузиазмом и бесстрашием, осознавая риск, побеждая боль, владея набором приемов, имея за плечами годы тренировок, веря в победу, почти как хрестоматийный Александр Матросов на вражеский пулемет. Впоследствии этот путь был признан гибельным.
Но не попытаться еще раз Надюша не могла. И почувствовав приближение любви в третий раз, она все же согласилась принять ее, но с условием: эта любовь будет последней, чем бы она ни закончилась. И когда эта третья любовь прошла, она, зализывая раны, с облегчением подумала, что это все. Ей не хотелось больше никогда в это ввязываться. И это оказалось легко.
Итак, Надюша уходила все дальше и дальше, за пределы мира, где была любовь, туда, где ее не было и, как и всякий раз, когда ей удавалось взять очередной барьер, она ощутила лишь радость освобождения. Ее последняя любовь обелиском маячила на горизонте, погребая под собой страхи, сомнения и ожидания.
Ожерелье из зубов.
Этот путь остался в ее памяти бесконечной золотистой нитью, на которую она неспешно нанизывала гладкий скользящий бисер. Словно однажды осознав, что она ничего не унесет в руке своей, Надюша стремилась найти наиболее устойчивую валюту и отягощала закрома своей памяти сладостным тяжким грузом. Кто-то говорил, что ничто из виденного и слышанного нами не исчезает бесследно и где-то на подкорке идет постоянная механическая запись-фиксация всей получаемой мозгом информации. Может и так, но у памяти есть другое, куда более драгоценное свойство.
В ее глубинах воспоминания наслаиваются друг на друга, и точно так же, как отложения перламутра в недрах раковины превращаются в жемчужину, множество разрозненных ежедневных впечатлений слагаются в единый самодостаточный и несущий в себе новое знание образ. (Не думайте, это не проявления печально известного заднего ума, присущего многим из нас. Просто для перехода количества на уровень нового качества требуется время).
Итак, Надюша с улыбкой перебирала некоторые из своих приобретений.
Так, однажды, оглянувшись назад, она увидела, что всех без исключения ее любовников объединяет ожерелье из зубов. Это не праздные фантазии из жизни каннибалов. Ее воображению представилась длинная змеящаяся извилистая линия, соединяющая пунктирные точки укусов на самых разных шеях. Это был ее знак, ее фирменный след, единственный, по которому эти мужчины, собравшись, могли бы опознать ее и определить, что когда-то у них всех была общая любовница. Она была и умела быть разной, она любила принимать чужие правила для любовных игр, но внутри ее естества жила непреодолимая потребность в первую ночь (да и в последствии), улучив момент в процессе постельной борьбы, приникнуть губами к нежной коже на шее или горле, проверить ее вкус и упругость, выжав непроизвольный стон и оставить, как свое тавро, красноватый прерывисто-овальный отпечаток.
Впрочем, со времен своей последней любви она научилась распознавать и понимать другие, куда более интересные и сложные вещи.
Надюша любила мужчин, ей нравилось заниматься ими, но лишь пройдя определенное расстояние она научилась различать след старшей женщины, женщины, прошедшей до нее. И словно путник в глухом лесу, который наметанным глазом выделяет зарубки того, кто побывал здесь ранее, в лице, жестах, словах, движениях своего любовника она видела женщин, которых он любил до нее, узнавала их лица, тела, и, что важнее всего, их фантомные сущности.
Так, (особенно у излюбленной ею возрастной категории мужчин) Надюша явственно наблюдала тени женщин, стоящих за их спинами, размытые, полупризрачные, но от этого не менее реальные. И сидя в кафе с очередным ухажером она любовалась одновременно мимикой его лица, тем таинственным светом, который в минуты душевного довольства истекает из каждого из нас, и призрачным сонмом женских теней, витающих над и чуть позади его плечей. Эти тени говорили ей о многом, улыбались ей, и она прекрасно понимала, что принимая этого мужчину, она возьмет и их.
И тогда, помимо всего прочего, собственная дорога стала казаться ей сродни эстафете, которую она принимала из рук ушедших далеко вперед незнакомок и оставляла тем, кто шел за ней. Часто, глядясь в зеркало, Надюша пыталась увидеть тени мужчин, почти наверняка спровождающие ее в ее путешествии, но скоро поняла, что ни своих демонов, ни своих ангелов не дано увидеть никому.
Как это ни странно, она полюбила групповой секс. Именно он стал для нее чистой формой секса, абсолютно лишенной какого-либо иного наполнения. Только среди нескольких спаривающихся тел волшебный фонарь со слепящим лучом, направленный на нематериальную сущность партнера, высвечивающий его душевную структуру (хочешь быстро узнать человека – переспи с ним), напрочь отключался и тело было всего лишь телом, без всякой смысловой нагрузки. Если вы хотите полностью отделить духовное от телесного, занимайтесь групповым сексом. Кроме того, в качестве компенсации изгнанного духовного элемента групповой секс обостряет эстететические компоненты восприятия, которые обычно обецвечиваются лучом волшебного фонаря. В нем нет людей, личностей, нет индивидуальных личностных особенностей, нет активного, как процесс окисления, познания друг друга, зато есть подчеркнутое разнообразие телесных форм и разновидностей плоти, что приносило ей ощутимое душевное облегчение. Ее любовники, ее романы требовали постоянного внимания, постоянного напряжения именно потому, что несли в себе определенный смысл, ради котрого она ими и занималась. Полушутливо, полусерьезно она называла их то своим призванием, то работой, то развлечением психотерапевта-любителя.
И когда она до тошноты уставала от этого, она пряталась в соковыжималке из сплетенных тел, для того, чтобы побыть совсем-совсем одинокой.
Контрацептивы.
Любовь, как и всякое чувство, как мы уже говорили, требует определенных условий для своего появления и времени для развития. Ее зарождение в душе и рост сравнимы с зачатием и развитием плода в теле женщины. И так же, как и для зародыша, для любви на ранних этапах существует период времени, когда она еще может быть удалена, вырвана, выброшена из души. Я не зря сравниваю эту операцию с абортом – и в том, и в том случае имеет место изъятие из организма комочка чего-то живого, теплого, страстно желающего жить, обладающего собственной волей, родного и чуждого одновременно, части себя, своего продолжения взамен на ноющую пустоту. Но и в том, и в том случае необходимо пресечь это в корне, подавить в зародыше во избежание большего зла. И лучше вырвать этот цветок зла из сердца, покуда он не расцветет, не захватит всю душу, не подчинит ее своей смертоносной пульсации.
Любви можно и избежать, используя определенные методы предохранения, как контрацептивы от зачатия. Так, именно в качестве одного из них она и предпочитала иметь несколько любовников параллельно: это не дает возможности сосредоточиться на одном из них, словно направленный луч любовной энергии преломляется призмой и рассеивается на несколько составляющих. Очень удобный метод, дающий пищу сразу для сердца (несколько лирических симпатий вместо всепоглощающей страсти), темперамента (бесперебойный конвейер для потребностей тела) и разума (многообразие блюд и отсутствие скуки). Помимо этого нехитрого способа существует и множество других, которые при комплексном использовании дают неплохой результат.
Она вспоминала о своей последней любви без сожаления. Ей казалось, что она провела судьбу.
Колесо сансары.
И сейчас ей приходилось признавать неприятное и невероятное.
Надюша снова чувствовала, снова безошибочно узнавала то ощущение полнейшего бессилия, когда аркан врезается в горло и узкоглазый всадник на бешено мчащемся коне волочит ее за собой, а она ничего не может с этим поделать. Она словно наяву ощущала передавливающий захват на шее, впивающиеся в кожу волокна веревки, слезы от удушья и влекущую непреодолимую силу. Извольте-с, снова любовь.
Потребность в любви исходит из глубинной сущности представителей вида homo sapiens, а предолеть свою природу невозможно. Любовь опять появилась в ее душе, признанная или непризнанная, она завладела ее сердцем.
«Можно избегать любви, можно бороться с ней, - думала она, - можно оттянуть ее очередной приход, можно сбросить опостылевшее иго (когда оно ослабеет), можно переждать ее, запасшись болеутоляющим и кровоостанавливающим, но нельзя искоренить потребность в ней из души. (Так любая женщина знает, что можно выдержать какую угодно строгую диету, но не прожить без пищи вообще). Любовь сама по себе может зародиться и умереть, а вот потребность в ней рождается и умирает только вместе с нами».
И в этот миг, как и на множество моих героев, если вы обратили внимание, на Надюшу снизошло озарение. И в этом озарении она поняла, что это не в последний раз, что еще не однажды она будет любить, что она никогда не вырвется из западни постоянно повторяющихся любовей. С мира перед ее глазами упало покрывало Майи, за которым постепенно проступало и наконец-то полностью явилось взору гигантское, медленно вращающееся колесо, в которое была вовлечена и ее душа. И мир, и судьбы, и души следовали его бесконечно повторяющимся, лишенным смысла оборотам, остановить которые не властен никто. В нем трепетали крыльями, как стая воронья, и будущие, и прошлые ее любови.
Она словно раздвоилась, потому что какая-то часть ее существа, надежно схваченная лопастями колеса, крича и протестуя, совершала вместе с ним очередной круг; но одновременно другая, более совершенная и более спокойная ее часть отстраненно созерцала вращение колеса, словно была неподвластна его законам.
И вместо отчаяния ее душа наполнилась ликованием., потому что видеть колесо и чувствовать его обороты может лишь тот, кто хоть на секунду способен вырваться из его круговорота. Нирвана достижима. И осознание бессмысленных повторов событий своей жизни – это уже шаг к ней, к нирване.
Это все. Мне больше нечего добавить. Разве только о том, что на плечах у скандинавского бога – творца мира Одина, сидели два ворона, и имена их были Думающий и Помнящий... Я вижу их глянцево-блестящее оперение, их хриплые голоса терзают мой слух, а зловещее карканье далеко не радует, но что делать, если вслушиваться в их неспешную беседу – это единственный способ пройти вслед за давно исчезнувшим за горизонтом богом.
Любимый мой автор на последних страницах любимой моей книги с грустью заметил, что опустился до незамысловатого хеппи-энда: все его герои получили в итоге то, что хотели. И я всего лишь следую его примеру: как-то так сложилось, что все мои герои обретают желаемое.