Подъезжали к остановке. Я готовила атаку: в правом кулаке зажимала сумку и пакет, в левом – деньги. По мере приближения к пункту назначения народ увеличивался. Он бежал к маршрутке, скользя и падая, отталкиваясь друг от друга и цепляясь за неё, будто собираясь, если не влезть в неё, то хотя бы покатиться за ней. Я сидела ближе всех к водителю и надеялась, что выйду первой: на первых трёх выходящих у озверевшей толпы ещё хватало терпения и вежливости. Но, когда маршрутка остановилась, передо мной выросло шесть рук. Втиснувшись каким-то образом четвёртой, я уже выходила, прицеливаясь своим правым каблуком в ступеньку маршрутки, как неожиданно все люди: вне и внутри машины – как-то одновременно потеряли терпение ко мне, стоящей на заветном пороге. Люди с дикой ненавистью ко мне, сидевшей на их местах, начали наступление. Завязалась война, в которой проиграла я: в России нельзя оставаться женственной, если ты каждое утро используешь общественный транспорт, иначе однажды ты рискуешь не собрать всю себя с какой-нибудь остановки. В общем, кто-то, очень добрый, помог мне выйти из маршрутки, видимо считая, что я уже прицелилась. Это было не так, и из общественного транспорта я просто выпала, и этого просто никто не заметил. Трудно быть худенькой и маленькой. Озверевшие люди, рвущиеся в маршрутку и уже ощущающие тепло сидения на своей пятой точке, даже не обратили внимания, что им было так удобно взбираться в маршрутку, потому что там была я, тщетно пытавшаяся вылезть из этого потока людей, хотя бы на четвереньках. Неожиданно передо мной выросла чья-то рука. Я подняла голову и поняла, что какая-то женщина с улыбкой(!) решила помочь мне. Её улыбка и какие-то яркие светящиеся глаза совсем не вписывались в общую систему ажиотажа. Наконец, я встала, беспомощно улыбнувшись, поблагодарила её и двинулась по направлению к школе. За мной по-прежнему стервятники делили место под солнцем:
- Эй, бабуся, куда лезешь. У тебя вся жизнь впереди, а нам торопиться надо.
- Правда, бабульки и потом могут съездить в огород, позднее.
- Чёрт! Прекратите пинаться!
- Гражданочка, уберите свой локоть.
- И не подумаю! Он вам что, мешает?
- Да!
- А мне – нет!
- Молодой человек, где ваши манеры!
- На хера мне твои манеры, старуха…
В тот момент они казались мне настолько мелочными, суетливыми, что стало их жаль.
За спиной что-то щелкнуло. «Чёртов лифчик!» - подумала я, ощущая, как предмет нижнего белья тихо сползает с предназначенного для него места.
Вход! Ура! Бегом в туалет! Упс..! Прямо передо мной вырастает директор.
- Опять опоздала! – брызнув слюной, завопил директор так, что перепонки в ушах прилипли к черепу. Тут он начал говорить что-то о морали, о правилах приличия и ещё о чём-то. Я помню только то, что я локтями ловила свой бюстгальтер, который предательски полз вниз… Я опаздывала каждый день: не могла заставить себя выйти из дома. В итоге директор выучил меня, мою фамилию, моё имя и даже моё прозвище.
- Что у тебя в пакете? Вторая обувь, надеюсь! – спросил директор, тыча пальцем в мой тоненький пакетик. Глупый директор, он ещё хранил надежду, что я приношу в школу вторую обувь.
- Да, - ответила я.
На самом деле там была книга «Магия: теория и практика». Я – неисправима и невыносима. И бороться со мной бесполезно. Абсолютно.
- Чтоб больше этого не было, - сказал директор в сотый раз.
«Чего? Второй обуви? Ладно, больше не будет» - подумала я. Директор оглянулся и посмотрел на меня.
- И прекрати развращать малолетних своей короткой юбкой, оденься поприличней.
И ушёл. Я с удивлением оглядела свою юбку, но, придя к выводу, что и подлиннее бывают и что малолетние, в конце концов, это переживут, побежала в туалет. Там я ещё раз оглядела юбку: это, конечно, предел разврата, если не учитывать, что одна девушка умудрилась забеременеть прямо на уроке обществознания. Честно-честно! Не говорила бы, если бы сама не видела.
Как бы то ни было, я спасала каждый день весь персонал школ: директор срывал своё зло от невыносимой и заевшей его работы на своих подчинённых, но так как я не имела права не терпеть и не улыбаться ему в ответ, то я принимала все удары на себя. Мне иногда казалось, что каждое утро он специально выходит на охоту за мной, чтобы выследить моё опоздание и наорать. Если поначалу из кабинетов выскакивали разъярённые учителя, то со временем все привыкли, и это уже никому не мешало. Однажды, когда я болела, мне позвонила замхоз и пожелала скорейшего выздоровления.
Я в туалете. Только сейчас, осознав своё спасение, я огляделась. Родной туалет! Входная дверь разбита мелкими: у них игры такие, девчонки прячутся в туалете, а мальчики их оттуда достают, тупость какая-то (хотя сама в детстве я с удовольствием принимала в них участие). Внутри о дверях и говорить не приходилось: до сих пор сохранились пережитки коммунизма («у всех всё одинаковое – чего стесняться?»).
После долгих и тщетных попыток снять лифчик пришлось раздеться. Стало понятно, что он безнадёжен (лифчик, а не мой обнажённый вид!). Делать нечего. Я зашвырнула лифчик в свой пакет, с радостью осознавая, что предстоит поход по магазинам.
К концу второго урока, каким был классный час, я добралась, наконец, до своего кабинета. Классная рассказывала увлекательнейшую историю о причинах возникновения сколиоза, одноклассники занимались, кто чем.
- Явилась – не запылилась, - прокомментировал Мандарин, не отрываясь от рисования черепа с червями в глазницах.
Не реагируя на реплику, я спросила, могу ли я войти. Классная бессильно кивнула головой. Я двинулась к своей парте.
- Выспалась? – раздалось где-то сбоку. Жанна гордо и надменно глядела на меня.
«Ну и стерва» - подумала я.
- Я тебя спросила, Монро? – повторила она. И Солнышко, рыжее и веснушчатое с широкой улыбкой, нервно захихикало, раскачиваясь на стуле. Среди нас он был Рыжий Конопатый Убил Дедушку Лопатой (или просто Убил).
- Закрой яму, а то воняет! – родной голос Алёнки (почему я так не умею? Разве это сложно?). Алёнка – моя лучшая подруга чёрт знает с какого времени. Иногда у меня такое ощущение, что мы родились подругами.
Жанна осеклась: на этот случай фразы заготовлено не было, произошёл сбой программы.
- Привет, Мэрилин! – весело сказала Алёнка, улыбаясь.
Боже! Когда ко мне это приклеилось? Ещё в седьмом классе… И кто придумал эту сценку с Мэрилин Монро? Убила бы! В любом случае я играла главную роль – Её… С тех пор пристало – не оторвёшь. Иногда я даже забываюсь и тетради этим именем подписываю. Хотя на Мэрилин я совсем не похожа: я худенькая и тёмненькая.
Алёнка внимала рассказу классной, а я принялась разглядывать улицу, которую видно было из окна, и повторять про себя все стихи, которые когда-либо учила. Пришла записка от Влюблённого Шекспира. С какого класса он в меня влюблён? С прошлого века? Он мне тоже нравится… почему же мы не вместе?
Записка: «Ты без лифчика выглядишь супер! Клёво! Так и ходи!». Я залилась краской. Всегда внимательная Алёнка не могла это не заметить. Она внимательно изучила записку, потом мою грудь, затем сказала:
- Оооо..! В ход пущена тяжёлая артиллерия!
Я махнула на неё рукой и принялась сочинять ответ, но ничего не сочинила. Урок закончился.
Понимаю, куда смотрят мальчики. Вторым это заметил Прынц, самый, самый во всех отношениях мальчик в нашем классе, если не в школе. Он тихо и корректно намекнул, что ждёт, когда приду ещё и без кофточки.
Всё случилось на обществознании (роковой предмет в нашей школе). Неожиданно объявился болеющий Алёнин прынц – Сивка (ой, простите, Севочка) – и плюхнулся рядом с Алёной, и никакими силами его, паразита, оттуда не выгонишь.
Единственное, так сказать вакантное, место – рядом с Прынцем.
Я тихо приземлилась рядом и сделала, что его (или меня) здесь нет. Он начал пристально меня разглядывать, чему-то своему улыбаясь. Я, в свою очередь, чувствовала, как волна его обаяния достигла меня и уже окутывала меня, сладко скручивая по рукам и ногам. Дышать заметно стало труднее: и мне, и Жанне (она его… как бы это сказать… девушка… нет… ну, в общем вы поняли). Шекспир был в ярости: гневные записки шли сначала по одиночке, потом парами, потом горстями. «Пусть побесится» - думала я, разворачивая очередную записку. В записке злым почерком: «Я что-то пропустил?». «Хм… наверно, я тоже что-то пропустила» - я посмотрела на Прынца – «Бежать от него надо, бежать! Дьявол, а не Прынц! Вот столько лет я на него, как на постер смотрела и даже не верила, что в одном классе с ним учусь, потому что он никогда меня не замечал, и вот он сидит в 50 сантиметрах от меня. И стрелы амура так и сыплют из его глаз. Что, в конце концов, происходит?»
Ход моих мыслей был прерван вопросом о дне принятия конституции. Я, как истинный правовед, спасла класс и снова занялась обдумыванием Прынца, который отказывался подчиняться логике и вообще любому обдумывании. Он был вне мыслей.
«А может и не надо никуда бежать? Может пора остановиться?» - подумала я и написала в записке Шекспиру: «Да, ты действительно пропустил… меня. Может повезёт в следующий раз.» Прынц молчал весь урок (готова поспорить, что он наблюдал за нашей перепиской). Но под конец до того осмелел, что даже спросил, сколько времени осталось до конца урока. От звука его голоса в голове мигом опустело, только сердце отбивало каждую тысячную долю секунды. За два урока обществознания у меня была написана только тема, остальной материал появился под конец второго урока живописными синяками на коленках в виде его пальцев. Ничего плохого не подумайте: дальше коленей дело не зашло, но разум окончательно отключился. От его жаркого дыхания, странных слов, которые мне никто и никогда не говорил, от его таких замечательных голубых глаз и очаровательной белозубой улыбки веяло чем-то тёплым и таким желанным.
После уроков, в раздевалке, Алёна без объявления войны съездила мне по морде. На следующий день пришлось ехать в травму и делать рентген черепа.
- Как ты можешь? Одна уже рожает от него! И ты туда же? Дура! – на этих словах Алёнка покинула помещения, а Севочка, живописно кивнув головой, исчез вслед за ней.
«Завидует» - подумала я, вспомнив, что он ей когда-то нравился. Успокоив себя этим, я продолжили одевание.
На пороге раздевалки появился Прынц. Завидев на моей щеке отпечаток Алёнкиной руки и, очевидно, сообразив, в чём дело, он улыбнулся: толи от того, что ему было смешно, что мы с ней подрались, толи от того, что он понял, что победил…
Он предложил проводить, я не отказалась. Отобрав у меня пакет, он молча, опустив голову, плёлся рядом, а я, как истинная заучка, начала расспрашивать его об учёбе (отвратительная привычка, уж лучше бы молчала). Он терпеливо отвечал на мой допрос и беспомощно оглядывался по сторонам, ожидая помощи. Её не последовало. Он проводил меня до подъезда, потом до квартиры и – ничего. Для героя-любовника это очень-преочень странно. Мне было в высшей степени интересно, я другого ожидала, но он повёл себя совсем не так.
Я пришла домой, усталая и разочарованная. Хотелось в душ, чтобы смыть с себя весь этот странный день, но холодной воды, как назло не было. Ненавижу ЖКХ (чем-то они не тем занимаются) и выборы (почему они не каждый год: перед ними всегда бывает и вода, и отопление).
Через полчаса из крана потекла дразняще-тоненькая струйка воды: с одной стороны вода есть, с другой – хрен помоешься. И всё-таки я залезла в ванну и уселась под кран. Разглядывая свои синяки на ногах, я решила: всё не так. Наконец я очнулась и начала мыться. Вышла из ванны радостная по двум причинам: день-таки уплыл в канализацию, а, во-вторых, из списка моих новогодних подарков автоматически вычёркивалась Кама сутра, так как за 15 мытья под краном я её всю выучила, если не придумала больше.
Вечный хаос на столе напоминал о том, что мне ещё долго предстоит учиться. Я открыла тетрадь по литературе. Я должна была написать сочинение по Замятину «Мы», но так Замятин не был прочитан, и у меня даже не было книги, сочинение отложилось до лучших времён. По математике всё тоже: цифры, формулы, буквы… На столе валялся сотовый. Я ежесекундно глядела на него в поисках спасения, но он предательски молчал и только, нагло развалившись, разглядывал потолок. Я схватилась за него: ни одного сообщении, ни одного звонка. Чтобы порадовать себя, любимую, я начала закидывать сообщениями всех, кого не лень: Алёнку, маму, своего SMS-друга (откуда он только взялся?), подругу из другого города, которая молчала не менее предательски, чем телефон. Мне приходили сообщения о получении адресатом письма: это были не ответы, но телефон ожил, почему-то меня это радовало. Однако все были заняты настолько, что не могли ответить, одна я тут сижу и всех достаю своими глупыми проблемами. Огромное, чёрное, страшное и, до боли, знакомое чувство ненужности… одна и никому не нужна. Я кинулась в математику, но вредные логарифмы никак не хотели меня успокоить: они всё время перемешивались, путались, прыгали и вскоре начали расплываться. Началась «великая депрессия», вечный нежданный гость, который портит мне не только кровь, нервы и оценки, но и все отношения с окружающими.
Зазвонил телефон. Я кинулась к нему, счастливая, что кто-то меня вспомнил, и чуть не заревела, когда услышала в трубке мерзкий голос Севочки. Он, кажется, спрашивал про математику, я не помню. Я что-то рявкнула и кинула трубку. Через полчаса в моей комнате сидела Алёна. За всё время дружбы она меня выучила: рявкать – не в моей практике. Значит началась депрессия, а значит нужно меня поддержать, иначе всё совсем пойдёт наперекосяк. Мы помирились. В любом случае это моя жизнь. В любом случае она меня не остановит, она это знала:
- Мэрилин, ты подумай ещё раз, хорошенько, ладно?
Пришла SMS-ка от Прынца: «Мэрилин, может, прогуляемся?» К жизни меня это не вернуло, но гулять пошла: мне было любопытно.
Я была в числе приглашённых на новогоднюю вечеринку к Прынцу.
Последние две недели прошли под знаком сердца. Алёна, а значит и Севочка, больше не дулись на меня, а вот Жанна готова была задушить меня от ревности к своему ненаглядному. Она в отчаянии вешалась на всех его друзей, не вызывая этим ничего, кроме улыбки.
Новый год наступил как-то неожиданно, даже, не вовремя, застал меня врасплох. Потеряв кучу времени, я, как угорелая, носилась по всему городу в поисках подарков. Проблемы была с подарком Прынца, но думать было некогда: я купила первое подходящее, что попало на глаза.
Алёна смотрела, как я собираюсь на эту вечеринку, и глаза у неё были какие-то напуганные, беспомощные. Оттуда я вернусь другой, мя это обе понимали, только она не ждала от этого ничего хорошего, а я ещё верила в хороших и красивых парней…
Я пыталась её успокоить, а у самой в голове стучал дятел под название разум: «Не ходи, не ходи…», но сердце, большое тёплое и почти любившее сладко отстукивало секунды.
Алёнка, увидев мой, практически отсутствующий наряд, бессильно улыбнулась: «Хорошо». Я знала: «Сногсшибательно!». Она проводила меня до его квартиры. Дятел, сговорившись с Алёной, нудно бился в голове. Но на пороге уже стоял он… Алёна исчезла. Он поцеловал меня в уголок губ, улыбаясь, задушил дятла своим обаянием. Демон!
Через сорок минут мне стало не по себе. В гостях было много известных бабников и девушек несерьёзного поведения («легковушки»), в том числе Жанна и Мандарин. Как там оказалась я? Может, мне было слишком любопытно?
Прынц взял меня за руку (Жанна чуть с ума не сошла) и увёл в дальний угол комнаты, где мы были вместе со всеми и отдельно ото всех. Он прижался ко мне, и где-то в глубине снова застучал дятел (живучий, однако) медленно, размеренно, и я вдруг осознала, что дятел стучит в такт его сердца: тук… тук… тук… Я прислушалась к себе: моё сердце неслось в пропасть, как скорый поезд – и где-то совсем рядом медленное тук… тук… тук…
Послышался выстрел и мягкое шипение: первая бутылка быстро наполняла пустые бокалы. Праздник официально начался. До Нового года оставался час и сорок минут. Никто не веселился, все убывали время, только Мандарина постоянно дёргало и трясло.
Наконец, настал Новый год. Все встали (и мы тоже), послушали бой курантов, речь Президента, поарали и замолкли. Я с замиранием сердца следила, как все целенаправленно начали напиваться, и в первый раз пожалела, до слёз пожалела, что я не с мамой, не с папой, не с Алёной. В душе начал опадать осадок первого разочарования, но его голубым, как два неба глазам я прощала всё.
В комнате начался делёж. На Жанну было двое претендентов, которые с выжиданием смотрели на неё, а она с выжиданием смотрела на меня: не сплавить ли ей тех двух в обмен на Прынца. Я похолодела, но Прынц, не глядя ни на кого,всё очаровывал и очаровывал меня. Жанна ушла. Мы остались в комнате одни. Моё сознание всё более отключалось по мере его приближения ко мне. Ничего не помню, только его руки, губы, тело, голубые, как два неба, глаза и победную белую улыбку… Он победил! Я проиграла, увы, нечто большее, чем просто невинность.
Когда я вернулась к себе, я почувствовала не очень одетой, точнее совсем раздетой. Я лежала на кровати. Его не было. Я попыталась встать и сделать вид, если не победный, то хотя бы не разбитый, но живот не позволил: он жутко болел, ныл и ругался при каждом движении. Захотелось реветь, и я разревелась. Неожиданно возникло желание закурить, хотя я бросила пять лет назад. Через двадцать минут что-то щёлкнуло, и я услышала следующий разговор:
- Ну, как она? – голос Жанны.
- С Монро не сравнима! – ответил Прынц.
«Сволочь» - подумала я, лишённая даже способности двигаться.
- Что, гиперсексуальна? – спросил кто-то, по-моему Мандарин.
- Антисексуальна! – ответил Прынц, и все дружно заржали.
- тебе надо было ей Кама сутру на Новый год подарить! – снова голос Жанны.
«А тебе книгу по этикету» - думала я.
- Я ей себя подарил. Разве этого мало? Пусть радуется, я тут не каждую имею!
- Точно! Двадцать минут личного времени Прынца – бесценный подарок для девочки! – отозвался Мандарин (это всё-таки был он)
- Не называй меня так! – заорал Прынц.
«А я называла – тебе нравилось, придурок чёртов» - думала я.
- Можно я сделаю тебе подарок, - голос Жанны.
- Как в прошлый раз? Нет, спасибо.
- А что, моему зайчику, не понравилось в прошлый раз.
- Нет, в прошлый раз ты халтурила.
- Исправлюсь. Ну, пойдём. Всё будет по высшему классу.
- Ладно, так и быть. Пошли. Кстати, Мандарин, ты можешь ещё один подарок нашей дорогой Монро, а то она, наверно, уже заскучала. И ты тоже.
Я слушала уже в состоянии обморока. Верила ли я, что действительно ему нравлюсь? Вряд ли. Мне просто было любопытно. Я не могла пошевелиться, но, когда Мандарин со словами: «Вот твой прынц вернулся!» - полез ко мне под одеяло, во мне проснулись необычные силы, второе дыхание. Я съездила ему по морде и, одевшись наспех, ускакала оттуда.
На улице было холодно. На улице был Новый год, пахло ёлками, праздником и новой жизнью. Домой идти нельзя: родители обязательно пристанут, почему я так рано вернулась, а в расстроенных чувствах я обязательно всё выложу. К Алёнке? Нет. Нотаций мне только не хватало.
Я зашла в подъезд, поднялась на третий этаж и села на ступеньку. Порывшись в сумке я отыскала одну Алёнкину сигарету (как мы с Севочкой ни старались – отучить не смогли) и спички. Не сумка, а клад. И закурила. Живот ныл, голова раскалывалась. Внутри стучал дятел так, что я была готова биться головой об стену, чтобы его заткнуть. Всё поплыло, и я отключилась.
Звонил телефон. В трубке я услышала знакомый голос: подруга из другого города. Она недавно вышла замуж и теперь восторженно рассказывала о всех признаках беременности, которые у неё наблюдались. На каждое её слово мой организм отзывался какими-то непонятными сигналами, и всё тот же дятел… Он настучал мне мысль о тесте, и я побежала в аптеку. Был выходной, народу – куча… Отложив покупку до завтра, я вернулась домой. Но на следующий день всё повторилось, и, в конце концов, я дотянула до последнего. Я зашла в аптеку, очередь с километр. Когда я дождалась своей и тихо прошептала то, что мне было нужно, продавщица громко переспросила:
- Тест? – и ушла. Я чувствовала на себе порицательные взгляды очереди. Несмотря на то, что мне было 17, я выглядела на все 13, не повесишь же табличку…
Вернулась аптекарша, и её понесло:
- Вам какие: китайские, американские или русские?
У меня глаза на лоб вылезли. Следующие 15 минут она рассказывала мне достоинства и недостатки каждого. В итоге, забрав первое попавшееся и не помня себя от стыда, я вылетела из аптеки.
Сомнений не было. Вся в слезах я позвонила Алёне.
- Допрыгалась, - услышала я в трубке гневный голос подруги. Трубку на том конце положили. Через час, а может через два, появилась Алёна и отвезла меня к их семейному доктору. Та шарила во мне рукой в резиновой перчатке, засунутой до локтя, потом взяла что-то большое, железное и холодное и засунула его туда же. Скребла меня, скребла, я чуть сознание не потеряла. Обещала себе, что уйду в монастырь, если выживу. Вышла оттуда еле живая. По глазам было видно: Алёна меня не осуждала, он знала, к чему всё шло.
В монастырь я, конечно, не ушла. Работаю в престижной фирме, предоставляющей рекламные услуги. Подарок Прынца был действительно бесценным: я потратила тысячи, чтобы вылечиться от бесплодия, наступившего в результате первого раза и первого аборта. Это если не считать затрат на адвокатов при трёх моих разводах, так как я не могла иметь детей. Влюблённый Шекспир, как узнал, так повесился, прямо в школе, в туалете. Его записка была о великой любви ко мне. Я знала, что он меня не простил и никогда не простит. Его смерть – моя расплата за ошибку, за любопытство. А Прынца прибил отец одной девчонки, такой же, как я, наверное. Радоваться нечему: мы, глупые, все к нему сами в лапы пошли, никто нас, глупых, не насиловал и не заставлял. С Алёнкой всё в порядке: она вышла-таки замуж за своего Севочку и уехала с ним в Нью-Йорк. Недавно у неё родилась тройня (Завидую!). Я вряд ли буду счастлива: упустила я свою жар-птицу, позволила ей в туалете повиснуть и в могилу унести все мои надежды на вечную любовь. Так что, девчонки, не попадайтесь Прынцам и берегите Влюблённых Шекспиров.