Если это краткое предисловие покажется кому-нибудь занудным, не пугайтесь. Мне так все предисловия кажутся таковыми, и я просто не счёл возможным нарушать традицию.
Существует прелестное заблуждение, что человек, приобретая собаку, подсознательно выбирает породу, с позволения сказать, похожую на себя. Потому как понятия о гармонии, красоте и прочее, обычно сводятся к изображению в зеркале. Другое почти противоположное, но не менее прелестное заблуждение гласит: собака старается во всём походить на своего хозяина, и потому копирует его повадки, походку и прочие манеры. И в том и в другом случае собаке отводятся прямо скажем, малопочётные роли, либо пустого места, либо завзятого подхалима. На самом же деле, собака просто любит своего хозяина, такое её собакино свойство, и дабы сделать ему приятное выглядит именно такою, какою бы он, любимый Хозяин, порою даже неосознанно, хотел бы её видеть…
- Лизи, отмените, пожалуйста, все встречи. Меня сегодня ни для кого не будет.
- У Вас итак сегодня только одна встреча. Со мной. Сегодня пятнадцатое. День зарплаты. Надеюсь, вы не забыли?!
Когда Лиз - вне досягаемости она ведёт себя более, чем смело. Вот как сейчас, например. Но если бы Александр решил поговорить с ней не по селектору, она тут же превратилась бы в мышку-нарушку, да ещё и понарошку.
Он принял её на работу, во-первых, из жалости – когда эта молодая девушка, в уродливо огромных очках, с ног до головы замотанная в бесформенные доисторические и бесцветные одежды, в нелепых перчатках, даже в жару, пришла по объявлению, она так тряслась, толи от нервного возбуждения, толи от лихорадки, что он просто физически не смог указать ей на дверь. А во-вторых, (хотя не исключено, что именно это, во-первых!) - от безысходности – работать за предлагаемую зарплату желающих не было, а больше тогда предложить он не мог. Как, впрочем и теперь.( Всё, что ему удавалось заработать съедала квартплата, пять комнат в которых он, хотя и не только работал, но ещё и жил, это почти удобно, но слишком недёшево!) Так у него появилась самая незаметная в мире секретарша. Одно время он пытался бороться с ней за внешний вид достойный достойного учреждения, но она только съеживалась до ещё большей незаметности, ему становилось стыдно, и он оставлял её в покое. Тем более, что как секретарь столь запущенной конторы, каковой являлась александрова лаборатория по изучению и изготовлению всего и вся для всех и вся, она оказалась незаменимой…
Рано осиротевшего Александра, воспитывала бездетная, приторно-любящая тётушка. Наверное, все бездетные тётушки любят приторно. Она желала ему только хорошего, чем доводила до исступления. Невозможно соблюдать все правила, которые приводят к благополучию и процветанию. И он очень скоро познал основную морально-этическую ценность никак не загнивающего капитализма, выражаемую одним, но ёмким словом – УСПЕХ. Тётя Эмма постоянно талдычила, что в это трудное время необходимо преуспевать, что успех – мерило, основа и эталон жизни в обществе, и не приминала прочить Алексу блестящее будущее. А ему не хотелось не только преуспевать, но и просто успевать. Не хотелось ни блестеть, ни блистать, пусть даже в будущем, а хотелось забиться в уголок и мечтать. Тогда же он вывел собственную формулу: - успех нужен, чтобы не задумываться, зачем же он нужен, и нужен ли он вообще. Позже, толи поумнев, толи, несмотря на острое нежелание, повзрослев, он сократил эту формулу до слова «задумываться» включительно. Поступив в университет, он таки решился покинуть тётушку, избавив себя тем самым не только от бдительного надзора, но и от единственного источника существования...
ГНОМ не был ни изобретением, ни даже открытием. Ведь не можно же считать открытием то, что невозможно продублировать? И уж тем более изобретением. А ГНОМ был неповторим, во всяком случае, более двух раз. Почему двух? Да потому, что камешка было только два, а именно они составляли основу основ этого, с позволения сказать, прибора…
Адам и Ева – так, крайне оригинально, звались эти маленькие, серо-голубоватые камушки – были частью коллекции камней и минералов, доставшейся Александру в наследство от одного из прадедов. Прадед был геологом-любителем и каждое лето уходил в походы по малоизученным, а, лучше вообще неизведанным, местам российской глубинки, откуда привозил бесчисленные увесистые образцы, как правило, сомнительной ценности. Каждая глыбина, каменюка, камень и камушек были любовно очищены, изучены при посредстве Цейсовской оптики, снабжены соответствующим ярлыком, и отправлены на не менее соответствующую полочку в подвал, специально переоборудованный из винного. Оттуда коллекция и была экспроприирована в девятьсот девятнадцатом. Очевидно лозунг о булыжнике, как оружии, некий чересчур образованный пролетарий понял слишком буквально. Уцелело лишь полтора десятка камней, хранившихся в нижнем ящике рабочего стола. Их толи не заметили, толи сочли малоценными, ввиду крайней невзрачности… В общем, они-то и стали Александровым «наследством». И памятью о прадеде. Расстреляли того только в тридцать восьмом. Каким-то чудом, всего через три дня, Сашиным дедушке с бабушкой и, тогда грудной, тёте Эмме удалось эмигрировать. Причём, ещё одно чудо, прихватив кое-что из скарба и даже мебели. Чего стоили эти чудеса, так и осталось тайной.
Александр, в бытность свою Сашенькой, частенько играл с камнями, правда, используя их в основном, как препятствия или укрытия для оловянных солдатиков. После же превращения Сашеньки в Александра камни вернулись в прадедов стол. Все кроме двух, «украсивших» толстую, деревянную под бронзу раму, заметно поплывшего от времени зеркала. Настолько заметно, что оно также дождалось Александра, счастливо избежав экспроприации.
Из уцелевших экспонатов, лишь на этих двух сохранились, почти начисто стёртые, ярлычки, на которых было написано только «Адам» на одном, а на другом «Ева». И всё. Никаких тебе длинных латинских словес, придающих экспонатам значимости и весомости, ни места, ни времени обнаружения… Ничего. Только ветхозаветные имена. Однако, именно это и завораживало. Во всяком случае Александра. И каждый вечер, садясь перед зеркалом, и созерцая в зерцало свою искажённую физиономию, Александр брал «Адама» и «Еву» в правую горсть, закрывал глаза, и… Теперь это называют медитацией…
Это произошло в прошлый четверг. На улице, в точном соответствии с пословицей, шёл дождь. Точнее лил ливень. А если быть совсем точным, город посетила небывалая гроза, про какие по телевизору говорят, что таких не помнят даже старожилы. Хотя, если верить телевизору, старожилы не помнят ни подобного лета, ни такой зимы… Старожилы вообще ничего не помнят.…Александр только что отмедитировал, вернул «Адама» и «Еву» на раму, выключил ночник, и сладко потянулся в предвкушении. Комната озарилась вспышкой особо нахальной молнии. Александр, втянул в лёгкие перенасыщенный ионами воздух, открыл глаза и… забыл выдохнуть. «Адам» и «Ева» сверкали, искрились, переливались, пока не… Пока не позеленели. Хотя это определение и не очень подходит к тому зелёному, который они приобрели. Представьте себе алмазы чистого изумрудного цвета, сверкающие в кромешной темноте, как бриллианты при искусственном освещении. И это при отсутствии огранки! А размеры! Теория относительности в действии. Небольшие, по меркам обычных камней, став драгоценными, они … Впрочем, такой мысли Александр даже не допускал. Он не верил в везенье. Ведь везенье – часть того самого, ненавистного УСПЕХА. Вот ему никогда и не везло. Всего, чего он достиг, он добился исключительно… А чего он собственно достиг? Вот именно.
Внутри что-то взбулькнуло, Александр вспомнил и выдохнул. Снова закрыл глаза, медленно досчитал до десяти, приводя в порядок дыхание и окружающую действительность. Потом, закрыл их ещё посильнее, досчитал до ещё десяти, для наверняка и чтоб на всякий случай, и с уверенностью в лёгком разочаровании открыл…Камни по-прежнему сияли. Александр почувствовал-таки лёгкое разочарование, от ненаступления лёгкого разочарования… Ну в общем нечто такое. Взяв себя в руки не только в переносном, но и в буквальном смысле – он обхватил себя за плечи, жест абсолютно ему не свойственный – Александр поплёлся к зеркалу, навстречу камням и своему отражению… Хотя своему ли?…
- Не забыл. Разве я когда-нибудь тебя подводил?
- Разве что под монастырь. Ежемесячно.
- Мне никто не звонил?
- Трижды. И она негодует. Сегодня не только пятнадцатое, но ещё и суббота.
- А, чёрт, совсем из головы…
По субботам Александр наносил крем на туфли, дезодорант на подмышки, улыбку на лицо и утренний визит тёте Эмме. Это было обязательно. Не обязательно, а ОБЯЗАТЕЛЬНО! Тем более, что в прошлую субботу он впервые сделал у неё заём, на кругленькую, а по его доходам, так и вовсе шарообразненькую сумму. И подобная забывчивость всего через неделю, могла быть расценена… Александр бросился к двери.
Лиз, держа трубку в правой, хихикала в левую. Но, увидев босса в дверях, бросила трубку на телефон, сложила руки на столе, как первоклассница, и съёжилась. Всё это за долю секунды. Александру мимоходом снова стало её жалко, но сейчас было не до неё.
- Позвони Рувиму, спроси…
- От него приходил…
Ну что она там бормочет!
- Чего? Громче можешь говорить?
- Посыльный. Вот.
Лиз едва не плакала. Дрожащий палец указывал на две небольшие коробочки на углу длинного стола. Александр почти умилился от вида круглой, свежей, глуповатой дырочки на перчатке, прямо на подушечке указательного пальца. На ней же он успел заметить маленькую кляксу. Блин, и это в третьем тысячелетье! Надо будет подарить ей шариковую ручку. Вместе с расчетом. Александр помрачнел. Не хотелось даже думать, что станет с этим мышонком, когда он… когда ему… когда придётся…
- Что ж ты молчала!
- Вы не спрашивали.
Александр схватил одну коробочку, вторую пустил по полировке, как бармен кружку с пивом. Лиз ухватила её, как ту же кружку завсегдатай в баре, уверенно и подобострастно одновременно.
- В сейф! Я на пару часиков.
- Хоть на десять.
Последняя фраза, удивила бы Александра, своей резкостью, если бы он в это время уже не
сбегал по лестнице… Итак, пан или пропал. На этот раз Рувим не подвёл, что само по себе символично… Александр выскочил на улицу с уже вскинутой рукой, и такси тут же остановилось…Рува, универовский друг-сокурсник, никогда ничего не делал вовремя. И всё время что-нибудь забывал. Он постоянно витал в каких-то одному ему ведомых облаках. Собственно, если бы не Александр, Рувиму было бы не видать диплома, как своих… Александр мысленно прервал фразу. Рува очень стеснялся, своих лопуховых ушей… Такси плавно плыло по «зелёной волне», не встречая на пути ни одной пробки, и это несмотря на субботу и вполне пляжную погоду… В отличие от Александра, Рувим учился в универе во исполнение сыновнего долга, но едва закончив, вернулся к своему хобби, ювелирному делу и теперь не просто преуспевал, но был моднейшим дизайнером украшений, если не в стране, то уж по крайней мере… Да чего уж там! Точно в стране! Богатейшие и знаменитейшие записывались к нему на приём, как за «живой водой» к геронтологу. Однако, когда Александр, в прошлый уикенд, припёрся к Руве заполночь с очумелыми глазами, ошалелым видом и сверхсрочным заказом, который он несомненно оплатит, хотя понимаешь, сейчас такое время, но как только будут, ты ж меня знаешь, Рувим безропотно согласился. И теперь ГНОМы обрели респектабельный вид… Да-да, здесь пожалуйста, сколько с меня? Александр не стал торговаться, да и таксист запросил нормально, что конечно ненормально, но…
… Из зеркала на Александра глядел Шварценеггер. Если быть совсем точным, то терминатор из одноимённого фильма со Шварценеггером в главной роли терминатора из одноимённого… Ну, в общем понятно. Александру очень нравился Шварценеггер. Не как актёр, а как эталон мужской силы, выносливости, красоты наконец, пусть даже очень относительной. Мужественность в чистом виде. То, чего Александру всегда недоставало. И не хватало. Нет, он не завидовал. Различия столь очевидны и непреодолимы, что зависть просто неуместна. Богам не завидуют, пред ними преклоняются! Александр почесал подбородок. Шварценеггер тоже. Александр придвинулся ближе к зеркалу и нащупал свежий прыщик на носу. Шварценеггер честно повторил Александровы движения, хотя на его-то носу никаких прыщиков не наблюдалось. Александр надавил и сморщился от боли. Никогда не давите прыщиков. Особенно на лице! Шварценеггер тоже сморщился, хотя и как-то неумело. Очевидно, на этом лице, мышцы отвечающие за сморщивание от боли, атрофировались за невостребованностью. Несмотря на поздний час голова Александра легко сложила два и два, и даже получила результат близкий к четырём. Он взял новоиспечённые «изумруды» отнёс их в дальний угол, и вернулся к зеркалу. Оттуда удовлетворённо и немного разочарованно взирала его собственная физиономия. Однако не совсем. Александр прекрасно знал как выглядит его отражение в его же поплывшем зеркале, но сейчас оно «плыло» как-то не совсем так. Вернее также и ещё как-то. В общем было каким-то зыбковатым и призрачноватым. Он снова взял камни, засунул их в стол, и назад к зеркалу. Теперь всё стало, как раньше. Но Александр знал – «как раньше» уже не будет. Два плюс два, дали окончательную четвёрку, и в мозгу совершенно нелогично, хотя и простительно в этом возрасте, высветилось, а следом и засветилось имя – БЕТТИ!
Бетти жила в доме напротив тётушкиного дома. В детстве они были неразлучны, несмотря на насмешки сверстников. В отсутствии должной реакции, насмешки быстро иссякли. Тем более, Бетти была в доску своим парнем и даже дралась наравне со всеми.
Ни тётя Эмма, ни беттины родители, казалось, не имели ничего против такой дружбы. Однако с приближением периода полового созревания, отношение взрослых стало меняться. Но, если Сашина тётушка, только доставала племянника повышенной чистоплотностью, (перед выходом на улицу, от Сашеньки требовалось не просто умыться и причесаться, но принять душ, и, о, ужас! опять чистить зубы), то отец Бетти попросту запретил ей шляться где попало с этим оборванцем. Однако на Бетти где сядешь, там и асфальт. Они продолжали ежедневно шляться где попало, пока Александр, конечно же в чисто познавательных целях, ни решился потрогать едва наметившуюся Беттину грудь. Немедленно получив в зубы и даже лишившись одного из них, Александр поспешно ретировался. С тех пор он стыдился поднять на неё глаза, а она, если и смотрела случайно в его сторону, то взгляд проходил насквозь. Он стал для неё пустым местом. А она для него вечной болью. Впрочем, через полгода «вечность» кончилась, Беттины родители развелись, и Бетти с матерью и отчимом уехали в другой город.
Потом был университет и Александр настолько хорошо её забыл, что когда полгода назад, отмечая с тётушкой открытие своей конторы, вышел покурить, и с балкона увидел сногсшибательную блондинку…
- Бетька твоя кто ж ещё, - ответила на незаданный вопрос, появившаяся как всегда внезапно, тётя Эмма, - Отцу поплохело, она и приехала, - Александр продолжал тупо смотреть на дверь за которой исчезло видение, что позволило тётушке продолжать многозначительный диалог с одним немым персонажем, - Ничего стала, да? Вытянулась, постройнела. Раньше-то плюшкой была, хоть и бойкой, а теперь… И куда что деётся… Тоща только, а так вполне… Да… Дурак ты, Сашенька. Такую девку упустил. Говорят у ней толи жених, толи десять… Фотомодель же. На трамвае не подъедешь, только на «Роллс-ройсе»… А ведь такие голубки были. Такие голубки… Не хочешь свидеться, я б устроила?… Ну, смотри…
Александр смотрел. Он, казалось физически, видел облачко перед дверью и в этом облачке принцессу из сказки, и одновременно себя юного и ту, свою Бетти, свою первую любовь, которую, казалось начисто, вытерло из памяти время… Казалось…
Они пошли пить зелёный чай, тётя Эмма пила только зелёный, потому что он полезнее, хотя Александр предпочитал чёрный и желательно кофе, и Александр, где-то между второй и третьей чашкой решительно выкинул Бетти из головы. Точнее обеих. Бетти из детства осталась в детстве, а сегодняшнее видение было столь же прекрасно, сколь и недоступно, и потому в действие вступала бритва Оккама. Очень удобное изобретение для выскабливания бесперспективных желаний…
…Теперь Бетти уже не была столь недостижима. И эта мысль тревожила его и будоражила, пока он всё же не уснул. Но и сны были столь тревожны… Но как ни удивительно тревожны приятно. Если Александр правильно понял принцип действия новоявленных «изумрудов», а он не сомневался, что понял именно правильно, то они изменяли внешность… Нет не так. Они как бы лишали своего хозяина внешности, делая её… Да никакой! Зато каждый, смотрящий на «носителя» камня, видел того, кого бы ему хотелось увидеть… Ну где-то так. Впрочем, всё это Александр домыслил уже назавтра. Утром, первым делом, он кинулся к камням. Те хотя ещё и были зелёными, но цвет их уже не был таким насыщенным, и серели они прямо на глазах. Он бросился с ними к зеркалу и увидел, то, чего видеть уже не хотел. То есть свою, пусть слегка и более необычную, чем обычно, рожу. Она была… Как бы это сказать… Подретушированная, что ли… Только и всего. Никаких терминаторов.
Александр засел в лаборатории. Ведь не зря же он парил мозги в университете! Однако похоже что зря. Потому как на третий день… Или на четвёртый? Надо будет уточнить у Лизи… Короче, после сотен бесполезных химических, физических и прочих –ских тестов, помогли батарейки от фонарика. То, что без образования он сделал бы в первую очередь, теперь свершил лишь от отчаянья, а именно, подключил «Еву», как более продолговатую и следовательно более удобную, к электрической цепи. И сработало! «Ева» сияла, как будто яблочка откушала. «Адам» реагировал также. Так родились ГНОМы. И почему это высшее образование, обязывает давать собственные названия? ГНОМ – аббревиатура от «генератор наблюдаемых образов миниатюрный». Во, кретинизм где! Но Александру название нравилось, и ладно. Его же дело всё-таки. Хотя «миниатюрным», и то относительно, этот прибор, сделал Рувим. Точнее два прибора. «Адам» стал перстнем, а «Ева» кулоном. В соответствии с заказом перстень и кулон были золотыми, а камни в них глухо завальцованы и прикрыты специальными платиновыми крышечками. Понадобился весь Рувимов талант, чтобы чересчур крупные украшения не выглядели, совсем уж уродливыми. Необычными были и футляры. Вернее, выглядели-то они вполне обычно, но сделаны были из циркония. Цирконий прекрасно экранировал необычные свойства камней. Это единственное полезное знание, которое Александр вынес из трёхдневного бдения…
Однако украшениями ГНОМам ещё только предстояло стать, чуть позже, а сейчас, «Ева» с проводками под пластырем и батарейкой, перекочевала в карман брюк, и Александр пошёл экспериментировать в ближайшее кафе. Эффект превзошёл все ожидания. Вы читали «Парфюмера» Зюскинда? Помните последнюю сцену? Очень похоже. Едва и еле добравшись до лаборатории, Александр срочно заменил батарейки. Выдрал из пульта управления чем-то там. Главное, что они послабее. Потом надо будет приспособить элементы поминиатюрнее. Но это потом. Пока и так сойдёт.
- Прости, что так поздно, столько дел…
- Сколько столько?
- Я же извинился!
- Извинился он! Сижу тут одна…В кои-то веки… А мне и поговорить не с кем… Чай будешь? Кстати, прекрасно смотришься! – Александр взглянул на нечищеные туфли, провёл рукой по нечёсаной шевелюре, и судорожно полез в карман. Футляр действительно был открыт, и перстень… - Похож на Марлона Брандо в молодости. Я «Последнее танго в Париже» смотрела раз двести на четырёх языках. Кстати ему больше всего идёт русский… - Тётя Эмма была киноманкой, обожала классические фильмы особенно советские, так что Александр, волей-неволей, воспитывался не только на Диснеевских мультиках, но и на советских фильмах для детей, а позже на шедеврах немецкой, французской, итальянской…
……………………………………………………………………………………………………
- Ещё чаю?
- Нет, спасибо. Послушай, Эмма, помнишь, ты предлагала устроить мне встречу…
- С Бетькой?
- Да. С Бетти. Я тут подумал…
- Проснулся. Ты что не в курсе? Вчера ж хоронили!
- Что? – у Александра внутри всё похолодело, и замерло, и – Как… же так?
- Как-как. Как обычно. У него уж инсульт был. Полгода промаялся бедолага, а в среду того… Не приходя в сознание. А ты чего так побледнел?
- Да так, ничего. Не понял сперва. Продолжай.
- Так вот я и говорю. Вчера схоронили, а сегодня она уж поди и улетела. К своим женихам. Что ж ты раньше-то думал? Я тебе, кстати, сто раз звонила, предупредить хотела. И этой твоей секретарше наказывала… А теперь всё, поезд ушёл.
- Какой поезд? Номер не знаешь?
- Да я ж фигурально! Поезд, самолёт, дерижёбль… Ей-то всё по карману…. Эк, тебя, прищемило-то? Вот же балбесы вы мужики! Тянут до последнего ….
Александру было плохо. Очень плохо. И виски здесь ни при чём. Не настолько много он выпил… Или настолько? Сколько можно выпить за четыре часа? И за четыре ли? Который сейчас… А где часы? Обидно. Эммин подарок на двадцатипятилетие. Про себя он называл их эмкой… Они были похожи. Такие же грубые и надёжные… Судя по солнцу, вернее его отсутствию, и наличию первых звёзд… М-да, поздноватенько… А это что за кафе?
Александр медленно поднимался по лестнице. Ноги не слушались. Впрочем, приказов им никто и не отдавал. Мозгу было безразлично, дойдут ноги или нет. Но они шли. По привычке. И по лестнице. Хи-хи-хи… Александра разобрал беспричинный смех. Верный признак, того, кем он собственно и является. Ду – папара-папа-пам, Ра – папара-папа-пам-пам, Чи – ну и так далее, Ду-Ра-Чи-На! Ду-Ра-Чи-На!!
Он сел на ступеньки и заплакал. Вернее плакала одна его часть, а другая продолжала глупо хихикать над собой и над плачущей частью одновременно. Чьи-то сильные руки подняли его за подмышки, и повлекли к дверям. Он особо не сопротивлялся, только мямлил что-то про то, что он может и сам, что он трезв, как стекло, и прочую дребедень, кажущуюся пьяным в стельку, верхом благовоспитанности и здравомыслия.
Очнулся он в темноте, в одежде, с холодным компрессом на голове и кружащейся вокруг головы комнатой. Была ночь, а значит времени прошло не очень много. Александр сел, и с трудом подавил накатившую тошноту. Только этого не хватало. Однако в голове прояснилось. И, вместе с прояснением, вернулось чувство полной безнадёги. Он встал и поплёлся в ванную. Разделся, принял холодный душ. Слегка полегчало. Он тщательно вытерся и снова оделся. Посмотрел на себя в зеркало, дал Шварценеггеру в морду, пососал отбитый кулак, вышел и выключил в ванной свет. Вспомнить бы, где другие выключатели. А ну их! Сюда ведь дошёл, так и обратно поди … Он уже нащупал спинку дивана, когда…
- Не возражаешь, если я включу свет? – От неожиданности, Александр так стиснул обшивку, что она жалобно затрещала. Не дождавшись возражений свет зажёгся, и оказался ослепительным. И ослепляющим. Однако проморгавшись, Александр на всякий случай ещё потёр глаза не в силах поверить…
- Бе… Бе…
- Бетти!
- Бетти? Не может быть.
- Может. Я дала бы тебе проспаться, но через час мы отплываем.
- Мы?!
- Тебя что-то не устраивает?
- Нет, но…Куда?
- Тебе понравится. Впрочем, я ведь могу и одна…
- Нет, но… Мне надо привести себя в порядок, и… вообще…
- Ты и так классно выглядишь. Даже лучше, чем тогда, когда пялился на меня с балкона. Прям-таки Киану Ривз с похмелья…
- Подожди… Я не… Как ты… Откуда ты…
- Тётя Эмма. Так ты едешь или нет?
- Бетти ты…
Если кто-то думает, что жизнь в раю может надоесть, так он этот кто-то, круглый идиот. И рая не заслуживает. Полгода они с Бетти на этом острове, а как будто вчера приехали. Приплыли. На белой яхте. Именно такой, на какой и положено вплывать в рай. Они не вспоминали прошлого, не думали о будущем. Они наслаждались настоящим. Наслаждались запойно, как будто их внезапное счастье вот-вот должно кончится. И в то же время верили… Нет, твёрдо знали, что оно не кончится никогда. Они загорели, как головешки, мышцы налились здоровой силой и мощью, какую не дадут, никакие тренажёры, но которую с лёгкостью дарит ласковое солнце, живой воздух, и целительный песок океанического побережья. Остров, точнее островок, был необитаемой (всё необходимое заказывалось по телефону и приплывало на катере), но комфортабельно обустроенной частной собственностью. В своё время Беттиному отцу, понадобилась недвижимость для какой-то афёры, он и влупил в этот остров пару долларов. Или немногим больше. Афёра не состоялась, и остров остался. Теперь он не только стоил целое состояние, но и, что немаловажно, по завещанию отошёл к Бетти. А как только они поженятся, а они поженятся, если только… Если только поженятся. Бетти не раз намекала, Александр ни разу не отказывался, но… Именно это плохо формулируемое «но» и омрачало его райское существование. И дело тут было не в деньгах. В конце концов существуют брачные договоры, и, если ему так стыдно пользоваться жёниными капиталами… Кроме того, у него были руки, пусть и не очень умелые, но ведь всё наживное, была далеко не глупая голова, которой при желании… Но главное, у него был ГНОМ. Даже два. Правда кулон лежал в далёком-далёком сейфе, но и один ГНОМ был просто бесценен. А значит стоил огромных денег. А, если его не продавать, а использовать… Короче, альфонсом Александр себя не считал. Дело было в самом ГНОМЕ. Александра так и подмывало спросить у возлюбленной, кого же она перед собой видит, но он боялся услышать ответ. Тем более, тот её комплимент про похмельного Киану Ривза… Чёрные мысли и чувство стыда, как будто он сделал что-то очень и очень дурное, со временем превратились в ночные кошмары, и каждое утро просыпаясь, он решительно собирался выяснить отношения раз и навсегда. Однако утром Бетти рядом не оказывалось. Она вставала всегда засветло и отправлялась гулять верхом, примерно до пол-одиннадцатого. Потому что Александр не просыпался раньше десяти. К её возвращению желание разборок улетучивалось, и так до следующей ночи. И опять до следующей ночи. И опять…
Александр проснулся даже позднее обычного. Кошмары измучили его вконец и он заснул только под утро. Кажется он даже слышал, как Бетти вставала на прогулку. Уже без десяти, нехорошо, если она увидит его таким помятым. Он встал и, вновь приобретённая привычка, разминаясь по пути, выбежал к бассейну. Да-да. Какой же рай без бассейна! Проплыв пару кругов он нырнул и увидел на дне… Он ещё раз нырнул и достал его… Как в тумане он вылез из бассейна и уселся на краю, пытаясь собрать в кучку вяло разбредающиеся мысли. Краем глаза он увидел силуэт и с силой сжал кулон в кулаке. Впрочем это был не просто кулон. Это был второй ГНОМ, оставшийся дома в сейфе. Или не в сейфе? Он ведь помнит как попросил Лизи… Лизи? Александр ещё сильнее, до боли, сжал ГНОМа, а заодно и глаза. На плечо легла рука. В перчатке.
- Хорошо, что ты его нашёл. Может наконец ты мне его подаришь?
- Лизи? – Александр не узнал своего голоса. Хриплого, скрипучего и противного. Она села прижавшись спиной к его спине, отчего ему почему-то стало не по себе. И он резко встал.
- Поосторожнее, медведь! Сейчас бы брякнулась в бассейн, вот смеху-то было бы.
Только теперь Александр открыл глаза. Она сидела и улыбалась. Огромные чёрные очки, лёгкий но от этого не менее бесформенный хитон… Но из под косынки выбивается белый локон. Александр взглянул на ГНОМа, и… окончательно запутался.
- Так ты… Лизи, это ты?
- Как вам будет угодно. Шеф!
- Но как же Бетти… И всё это… Зачем?
- Потому что я вас люблю.
- Так Бетти… Бетти что не существует?
- А это зависит, только от тебя, - Она сбросила хитон косынку и очки в бассейн, и предстала в своём обычном… Хотя у кого повернётся язык назвать столь очаровательный вид обычным. Растерянный Александр снова посмотрел на кулон, и… всё равно ничего не понял. – Ну ты и тормоз, Александр! Послушай, полное моё имя Элизабет. Можно Лизи, можно Бетти. Тебе как больше нравиться?
- Мне? Нет, я не понял так ты что же…
- Я и Лизи, я и Бетти и я та, кто любит тебя больше всего на свете. Теперь ясно?
- Ну-у… А зачем весь этот маскарад с переодеваниями?
- Потому что я тебя люблю, что ж тут неясного? – Александр не нашёлся, чем парировать сей образцовый образец женской логики, и просто выдавил из себя давно мучивший его вопрос….
- А ты… Ты кого видишь?
- Тебя кого же ещё? И, надо признать, то что я вижу мне всё больше и больше нравится. Может ты меня, наконец, поцелуешь, или мне самой тебе на шею вешаться?
Следующий час им было не до разговоров. Но как только Бетти, (или всё-таки Лизи?) удалилась в уборную, Александр кинулся в мастерскую (какой же рай без мастерской?!), и дрожащими от нетерпения руками и отвёрткой сковырнул платиновую крышку, а затем, уже чисто по инерции выдрал из оправы серый камешек.
- Рувим, идиот! А где же батарейка!?
Собака просто любит своего хозяина, и дабы сделать ему приятное, выглядит именно такою, какою он, любимый Хозяин, хотел бы её видеть. Гав!
22.08.03г. Майма.