Книга, которую читает Ева.
I
Я пишу. Я пишу о Еве. Ева читает эту книгу и эта книга о ней. Эта книга пишет Еву. И я не знаю, будет ли это повестью, романом или рассказом и Ева не знает, что произойдёт в следующую секунду, не перевернув страницы. Ева не помнит, откуда у неё книга, потому что она всегда с ней, в её сумке. Книга лежит в её сумке и пишет её. Книга пишет Еву каждую секунду, и только Ева может читать её так, как она написана. Любой другой видит страницы иначе.
Ева открыла глаза, книга с загнутой страницей лежит рядом. Утром она всегда оказывается рядом , даже если Ева не читала её перед сном.
Умереть. Эта мысль вокруг Евы, над ней, рядом с ней, она везде, где есть Ева. О ней никто не будет плакать, она сама не заплакала бы. Ева не умеет любить, она не умеет радоваться. Её ничто не волнует.
Ева опустила ноги и сразу попала в тапочки. Опершись руками о кровать, встала. По дороге в ванную поставила чайник.
Одно интересно—думала Ева—потрачен ли весь мой потенциал, использована ли каждая малейшая возможность быть счастливой. Ева взяла зубную щётку и посмотрела в зеркало. Зеркало показало Еве Еву. А вдруг я не заметила? Ева умылась. Книга лежала на краю ванны, Ева протянула руку и перевернула страницу. «Ева взяла расческу»,--прочитала Ева, касаясь расческой волос.
Ева расчесала волосы. Она очень любила расчесываться, особенно по ночам.
Она отложила расческу и вытерла лицо полотенцем. Надо вспомнить—подумала Ева.
Ева выключила закипевший чайник и открыла холодильник. Ева не любила яичницу, но достала два яйца. Разогрела сковороду, сделала омлет. Налила себе чаю, вспомнила, что дома нет хлеба.
А что если я пойму, что на самом деле не была счастлива и не буду больше? Тогда, наверное, сделаю.
Ева вернулась в спальню и открыла шкаф. Ева улыбнулась. Достала платье. Сегодня важный день—подумала она. Ева заколола волосы, но потом, что-то вспомнив, опять распустила и открыла комод.
Что ты ищешь, Ева?
Иглу дикобраза, которой я собирала волосы давным-давно. Так странно.
Ева не помнила, откуда она у неё была. Может быть чей-то подарок?
Ева нашла иглу, а я не смогла.
Ева собрала волосы иглой и посмотрела в зеркало. Надела платье, распустила волосы, расчесалась и снова собрала. Надела сапоги и пальто.
Я иду за хлебом в сапогах на шпильке,--подумала Ева.
Ева вышла, не закрыв двери, и спустилась по лестнице. Слегка моросил дождь. На пути к магазину Ева замедлила шаг. Остановилась.
В этот момент её сосед сверху, спускавшийся купить корм своей кошке, увидел, что её дверь открыта. Он замер.
Ева стерла капли со щеки и повернула направо. Она шла, положив руки в карманы, она шла очень долго, сначала медленно, потом быстрее, а потом побежала.
Ева, Майя думает о тебе.
Ева остановилась, дождь перешёл в ливень, она стояла под навесом какого-то дома.
Ты ведь помнишь, чей это дом?
Ева поправила мокрые волосы, вошла в подъезд, поднялась на пятый этаж, постучала в первую дверь. Шаги, звук разбившейся посуды. Прошло минуты две, потом дверь открылась. На пороге стояла девушка. Она зажимала рот рукой, будто не давая себе закричать.
--Ева?
Ева вошла внутрь.
--Закрой дверь, Майя.
--Зачем ты пришла?
--ты сама звала меня.
--я не звала тебя
--так написано в книге
Девушка закрыла дверь на защелку и закрыла лицо руками, потом быстро отняла их, поправила волосы
--я хотела, чтобы ты пришла. Все пять лет, каждый день.
Ева разжала пальцы и сумка выпала из её рук, показав уголок книги. Ева шагнула к девушке.
Сосед Евы воровато оглянулся и шагнул в квартиру, прикрыл дверь. Наконец-то он тут. Оставив бумажку с написанным названием кошачьей еды на полке в коридоре, он направился в спальню. На секунду он замер, будто втягивая воздух, потом ринулся к комоду с бельём.
Ева шагнула к девушке и коснулась её плеча, дотронулась до волос, поцеловала. Майя ответила.
Ева подняла сумку с пола.
--я замуж вышла..
Ева удивлённо улыбнулась.
--Я не способна быть счастливой без тебя, Ева.
--Я делала тебя счастливой?
--Разве ты не помнишь? Ты любила меня.
--Майя? Что тут происходит?
На пороге комнаты стоял мужчина.
--Ничего, я ошиблась этажом—сказала Ева, дернула защелку и вышла. Майя кинулась следом. Она схватила Еву за руку и зашептала что-то быстро и неразборчиво, обняла. Её муж стоял на пороге квартиры и недоумевающе смотрел на разворачивающуюся сцену.
--Майя, ты не сможешь быть счастливой без меня, ты отдала мне всю свою любовь.
Ева отдёрнула руку и быстро спустилась по лестнице.
Майя села на ступеньки и положила руки на колени. Потом тихо, без всхлипов заплакала. Мужчина подбежал к ней, поднял за плечи и начал трясти. Она оттолкнула его, вытерла слёзы, улыбнулась и пошла в дом.
Ева выбежала на улицу. Дождь только усилился. Улица была абсолютно пуста. Ева перебежала дорогу и вошла в продуктовый магазинчик. Купила килограмм зеленных яблок. Раскрыла книгу, прочитала пару строк и вышла из магазина. Пошла домой. Пахло яблоками. Вскоре Ева замерзла и села в первое попавшееся такси.
Майя открыло окно и протянула руку, несколько капель разбились о ладонь. Майя улыбнулась.
--Мы с Евой часто так гуляли.
Она села на подоконник и подобрала ноги. Всё с той же улыбкой она перегнулась через край.
Ева поднялась домой, толкнула дверь, вошла. Бросила пальто на стул, сняла сапоги, пошла в спальню. На полу, прислонившись сидел сгорбленный мужчина. Бельё Евы было раскидано по полу.
--Вы мой сосед сверху, да? Хотите чаю или, может, трахнете меня?
Мужчина вскочил с места и выбежал в открытую дверь. Ева сняла платье, вынула из волос иглу дикобраза и поставила чайник.
Забыла купить хлеб. Пришлось есть холодную яичницу без хлеба. Потом поднялась и закрыла входную дверь.
Взяла книгу и села на диван.
Вокруг тела девушки столпились люди. Мужчина прижимал её голову к себе и кричал.
II
Вокруг меня много людей, некоторых из них я знаю. Они разные. Одни знают, чего хотят, и берут это, другие не знают, чего хотят, и берут что попало, третьи ничего не хотят и берут то, что хотят другие, четвёртые—не знают, чего хотят и не берут ничего. Некоторых из них я даже любила. Хотя, можно ли употребить это слово в прошедшем времени? Мы имплантируем человека в себя, и если нет отчуждения, он становится частью нас. Это любовь. Она не должна заканчиваться. Имплантат, сроднившийся с организмом, можно извлечь или после вскрытия или посредством хирургического вмешательства, однако это больно и оставляет шрамы. Ведь глупо удалять родителей, братьев и сестёр—наша любовь к ним врожденна и неотчуждаема. Так что сказав—я любила его/её, вы фактически говорите, что никогда его/её не любили. Парадокс.
Мне странно. Пусто, очень пусто внутри. Как будто моей душе сделали аборт строительными инструментами, занесли в неё инфекцию и она, медленно загнивая, уходит в небытие. А мозг мне заморозили хлорэтилом. Он покрылся коркой льда и голова кружится. Странные ощущения.
Я оделась и вышла из дома. Погода была пустой, я шла, будто в вакууме, или может быть я сама распространяю его вокруг себя? Всасываю весь воздух, оставляя ничто. Поры становятся больше, я останавливаюсь и вот я уже машина по откачиванию воздуха из мира. Откачиваю жизнь. Люди беспомощно застывают и ловят воздух ртами. Похожи на рыб. Беспомощно барахтаются в моём вакууме.
Женщина бросила на меня быстрый взгляд и зашагала быстрее.
Я иду в парк Пушкина. Там обязательно будет старичок, который спросит меня, не я ли его внучка, я отвечу, что я и сяду рядом.
Море стало красно-золотым. Туманно. Ева медленно шла вдоль деревянного причала. Соленый воздух становился чем-то телесным и осязаемым и, чем дальше шла Ева, тем больше всё внутри неё становилось плотным и солённым. Вдоль берега высились красивые виллы, практически все почему-то пустые. Но сегодня стеклянные стены отражали рассвет. Дерево причала как будто дышало, поднимаясь и опускаясь под ногами Евы.
Ева, что-то случится.
Что-то будет,--подумала Ева.
Впереди послышался скрип отодвигающейся двери. Сквозь пелену тумана Ева разглядела чью-то фигуру, движущуюся к перилам. Шаг, второй, третий. На краю причала стоит босая девушка в белом тонком свитере, в руках чашка. Девушка перегнулась через перила, и Еву почему-то охватил безумный страх того, что она упадёт. Но девушка просто смотрела на воду. Она поднесла чашку к губам и отпила. Чему-то улыбнулась. Ева сделала ещё шаг, девушка обернулась. Чуть встрёпанные после сна чёрные волосы, абсолютно гладкая белая кожа, тонкие черты лица, эфемерная прозрачность. «Идеальна»—подумала Ева. Стало холодно. Девушка сделала шаг на встречу и улыбнулась.
--привет. Вы, наверное, отдыхающая?
--да, снимаю домик
--меня зовут Майя
Девушка сделала ещё шаг и Ева ощутила новый запах. От неё пахло счастьем.
В чашке Майи остыл кофе.
Ну, Ева, теперь ты вспомнила?
Ла-ла-ла-ла.
Ева загнула страницу и закрыла книгу. Потом опять открыла и написала на форзаце: С самого детства каждый раз после обморока меня не покидает ощущение правильности этого чувства—чувства «ничего». Когда просыпаешься после обморока, кажется, что правильная жизнь там, а тут—сон и блажь. Хочется туда, в спокойное «ничего», однако это не желание умереть, смерть—это совсем другое, о чём мне не время говорить. Значит суть не в её поиске.
Ева посмотрела на часы—три минуты первого. Время кофе. Ева подошла к зеркалу и начала расчёсывать волосы. Пусть суть не в поиске смерти, это не значит, что смерть не есть выход. Бесконечное плутание среди себеподобных, среди миллионов себеподобных и отвращение к ним. Одиночество в самом банальном понимании, замешанное на ощущении своего же собственного ничтожества. Мир притворяется, что он мир, он обманывает нас и я одна вижу его настоящее лицо. Сейчас это лицо ребёнка-дауна. Что может быть глупее, чем резать вены? Только резать вены, лёжа в ванной.
Ева отложила расчёску и посмотрела на часы—час. Накинула пальто, надела туфли. В темноте на полке что-то белело. Ева поднесла бумажку к лицу и прочла надпись—«Your cat’s». Положив бумажку в карман, Ева вышла.
В подъезде было темно, Ева споткнулась и уронила сумку, из сумки что-то выкатилось, ударилось о стену, отскочило и укатилось в темноту. Ева нащупала книгу в сумке и вышла из подъезда.
Это было её любимое время суток, когда фонари создают голубоватое сияние, улицы пустынны, шаги отдаются эхом. Ева постояла у дверей кафе и вошла. Села за столик. У Евы не было любимого столика, она всегда выбирала первый, на который обратит внимание. Ева заказала кофе.
Неуклюжая официантка принесла поднос, положила кофе на столик.
--слышали про девушку выбросившуюся из окна, тут неподалёку?
--нет. я не смотрю телевизор.
--ещё что-нибудь?
--ещё одну чашку кофе.
Ева достала сигареты и книгу, закурила. Достала карандаш и написала на форзаце: «Я кладбище».
Официантка принесла вторую чашку, посмотрела на нетронутую первую и положила поднос на стол.
--ещё что-нибудь?
--нет. спасибо.
Ты когда-нибудь ненавидела, Ева?
Не знаю.
Ты когда-нибудь испытывала отвращение, Ева?
Есть в твоём сознании воспоминания, от которых тебя тянет блевать? Есть память, которую ты хотела бы уничтожить? Есть человек, которому ты бы хотела причинить боль, адекватную твоей боли? Есть человек, воспоминание о котором возрождает в тебе ощущение грязи?
Я не
Вспомни, Ева.
Ш
Я люблю этот город. Взаимны ли эти чувства?
Возраст.
How can you mend a broken heart? How can you stop the rain?
Моя паранойя объективно не статична—она меняется, трансформируется. Я чувствую, как меняется строение моих внутренних органов. Это как быть беременной новой частью своего же собственного тела от себя же самой. Я слышу то, чего никогда не слышала раньше. Помимо цветовой окраски ноты приобрели иную новизну—кажется я слышу восьмую ноту. Раньше я никогда не замечала насколько красив и насколько уродлив может быть обычный человек, я слышу красоту. Я обоняю чувство-состояния. Однако, я и теряю. Теряю свою взлелеянную манию величия. Я заботилась и ухаживала за ней, выполняла её малейшие капризы, она стала мне любимой. Теперь она умирает, и я не могу ей помочь.
Ева допила свой кофе и попросила счёт. Расплатившись, она положила книгу в сумку и поднялась с места. За соседним столиком полулежал вдребезги пьяный человек. Это было убогое и жалкое зрелище. Еву передёрнуло, так бывает при резком холоде или когда кто-то внезапно дотрагивается до твоих волос. Вдруг мужчина перегнулся через сидение и облевал кафель прямо у ног Евы. Её затошнило.
«Ненавижу алкоголиков»,—подумала Ева.
Правда, Ева?
Ева обошла два стола и вышла из кафе. Голубой холодный воздух ударил в лицо, тошнота прошла. Ева медленно пошла к своему подъезду. На этот раз в подъезде было светло. Ева сделала шаг к лестнице и чуть не упала, поскользнувшись на каком-то круглом предмете. Она нагнулась и увидела стеклянный шарик, тот самый который выкатился у неё из сумки два часа назад. Ева подняла шарик с пола и поднесла к лицу.
Вспомни, Ева.
Ева вскрикнула и выбросила шарик, будто бы обжегшись. Она стояла, прижав ладонь ко лбу, минут пять. Свет потушили, было видимо около половины четвёртого утра. Ева опустилась на колени и начала шарить по полу. Наконец она нащупала шарик и поднялась, вытерла лицо рукой и пошла вверх по лестнице. Остановившись у своей двери, Ева нашарила свободной рукой в сумке ключ и отперла дверь.
Есть человек, которому ты бы хотела причинить боль, адекватную твоей боли?
Есть.
Ева вернулась обратно в блок и заперла дверь.
Как я могла забыть? Как я могла не помнить, как ненавижу.
Ева буквально выбежала из подъезда и, повернув налево, побежала. Она бежала, не останавливаясь около получаса, а потом выдохлась. Ева остановилась и закашлялась.
Ты могла представить себе, что в тебе столько злобы?
Ева выпрямилась, достала книгу и бросила на землю, ударила её ногой, потом подняла и бросила в стену какого-то киоска. Обхватив живот, Ева сползла по стене и заплакала.
К половине пятого стало светлее. Ева протянула руку и взяла книгу, по инерции пролистала, будто проверяя все ли страницы на месте, и положила в сумку. Встала, отряхнула пальто, поправила волосы. Секунду она колебалась, потом повернула обратно и медленно пошла домой. Сумка волочилась за ней по земле, лицо опухло, вдруг Ева улыбнулась, а потом рассмеялась.
Как можно умереть, имея внутри столько ненависти? Я отдам её.
К шести Ева была уже возле своего дома, алкоголик из кафе подпирал дверь её подъезда. Когда она подошла ближе он что-то пробормотал, Ева, не посмотрев в его сторону, поднялась по лестнице и отперла дверь. Войдя, она обнаружила, что всё это время сжимала шарик в руке.
Я очень устала—подумала Ева. И почему-то ей стало очень хорошо.
Ева легла на кровать и почти сразу заснула.
Она проспала до следующего утра.
Ты спала весь день, Ева.
Ева поднялась с постели и минут пять искала тапочки, потом, не найдя тапочек, надела носки и пошла в ванную. Долго смотрела на зубную щетку. Как можно думать о смерти, когда в тебе живёт такая ненависть. Наверное, ненависть как любовь—она никогда не проходит, а если прошла—значит это не ненависть была. Ева выжала пасту на щетку и посмотрела в зеркало. Зеркало показало Еве Еву с зубной щеткой. Ева умылась, а потом взяла расчёску и долго расчёсывала волосы. Когда Ева расчёсывает волосы, ей кажется, что и мысли приводятся в порядок. Ева захотела ананас. К тому же не было хлеба. Только тут Ева заметила, что спала в одежде. Ева разделась и приняла душ. Вода смыла вчерашний приступ злости.
Теперь в тебе чистая априорная ненависть, Ева.
Чистая ненависть—красива как аксиома, настолько же, насколько чистая непреложная любовь.
Ева оделась и спустилась за хлебом. В магазинчике был только продавец и какой-то мужчина. Ева купила хлеба и случайно увидела лицо мужчины стоявшего рядом—это был вчерашний пьяница из кафе, только чисто выбритый, в плаще и со свежим хлебом и молоком в пакете. Он тоже увидел Еву и, видимо не узнав, удивлённо перехватил её взгляд. Ева улыбнулась и вышла. Зайдя в соседний магазинчик, купила ананас, а потом поднялась к себе. Приготовила тосты, нарезала ананас, налила чаю в чашку и села за стол. Открыла книгу на загнутой странице.
Позавтракав, Ева встала из-за стола и пошла в спальню. Она переоделась и собрала волосы иглой дикобраза. Шарик положила в карман куртки, бросила книгу в сумку и вышла.
Поймала такси и назвала адрес дома, у стены которого она сидела вчера. Таксист рассказывал что-то про своих детей, но не найдя в Еве внимательного слушателя смолк и даже будто помрачнел.
--приехали
Ева очнулась и протянула водителю деньги. Выйдя из машины, Ева огляделась вокруг. Вчера ночью она не заметила железных ворот и ряда новых магазинов возле дома. Слева белела окнами стоматологическая клиника. Ева почему-то не на секунду не сомневалась в том, что он всё ещё живёт здесь, что ей не откроют дверь новые жильцы. Ева вошла в первый блок и поднялась на третий этаж. Она позвонила и долго не отнимала пальца от звонка. Раздались тяжёлые шаги за дверью, с той стороны толкнули дверь и она отворилась, оказавшись незапертой.
--я же сказал—не заперто.
Запахло алкоголем и сигаретами. Опершийся о дверной косяк небритый мужчина еле стоял на ногах.
--ты кто?
Ева толкнула его внутрь и вошла следом. Мужчина попятился и чуть не упал, зацепившись ногой о край ковра.
––да, кто ты такая?
--Напряги мозги
--с работы? Я больше не приду на работу, у меня длительный..
--заткнись и смотри на меня. Вспоминаешь?
--я делаю что хочу—хочу хожу на работу, хочу не хожу. Они все от меня зависят..
Мужчина свалился на кресло и с отсутствующим видом уставился в стену. На полу была разбросана одежда, бутылки, диски, какие-то детали, окурки, пепел. Однако, аппаратура и мебель позволяли судить о достаточной обеспеченности человека. Ева огляделась по сторонам, когда она вновь посмотрела на мужчину, из уголка его рта текла слюна. Мужчина очнулся
--кто ты?
--Ева
--какая ещё Евааааа?
мужчина закашлялся и вырвал на стопкой сложенные коробки от дисков.
--Ева, которой было девятнадцать.
Мужчина вытер рот рукавом грязного свитера, потом, чертыхнувшись, стянул его с себя, обнажив исколотые вены.
--Ева, Ева, Ева..Ева.. не припоми…
Его лицо исказилось странной улыбкой.
--Моя единственная любовь? Иви, ты что ли?
--Иви, Иви
--Сколько лет, сколько..
--Заткнись.
Мужчина встал и схватил Еву за запястье
--пришла ко мне сама… Иви.. как я тебя любил
Ева со всей силой ударила его в лицо, он упал обратно в кресло.
--тварь... раньше ты смирнее была, хотя ты мне и такой нравишься
Ева готова была разорваться в мелкие клочья. Невозможно передать, что она чувствовала, когда слышала этот голос и видела это лицо.
Мужчина встал, Ева попятилась.
--ты сама знаешь, зачем пришла, соскучилась по мне?
Ева схватила с полки какой-то кувшин и ударила его по голове.
Потом она била его с такой силой, что мужчина не мог даже сопротивляться. Это было остервенение, источником которого была чистая ненависть, ненависть побуждающая уничтожить и не важно как.
Минут через пятнадцать Ева остановилась, бросила на пол кувшин. Её куртка была заляпана его кровью. Ева улыбнулась. Мужчина корчился на полу. Ева взяла со стола какую-то тряпку, вытерла кувшин и положила его на полку. Вымыла руки в ванной, оттёрла пятна с куртки. Потом вернулась в комнату и села на диван.
--Знаешь, тебе, наверное, и в голову не приходило, что ты сделал с моей жизнью. Ты сделал меня калекой, калекой неспособной практически ни на что, ты сожрал мой потенциал уметь быть счастливой, уметь любить, ты сделал меня чёрствой и все эти десять лет я ненавидела себя. Ты отнял у меня шанс любить Майю, я просто не умела больше никого любить. Ты был мальчишкой-алкоголиком с претензиями и капризами и мой первый опыт стал самым ничтожным из всего, что я могла себе представить. Ты был моей первой любовью, моей первой и нетронутой нежностью и всё это было смешано с говном твоей похоти и грязи. Ты—говно.
Ты сделал мою душу бесплодным пустырём, канавой, кладбищем. Я навсегда и во всём бесплодна. Ты оставил печать, клеймо на всём, что касается меня. Я вспомнила боль и скажи мне спасибо за то, что я не убила тебя пятнадцать минут назад. Скажи «спасибо»!
Ева ткнула его носком туфли в бок. Мужчина что-то простонал. Еву это удовлетворило. Она встала с дивана, огляделась вокруг, прибрала разбросанную одежду и диски. Опять села на диван, достала сигареты и закурила. Докурив вторую, она достала книгу и карандаш и записала на форзаце: «Я поняла смысл слова свобода. Эта свобода лежит «по ту сторону отчаяния»».
--Удачи
Ева вышла из распахнутой двери в блок и спустилась по лестнице. Ей было хорошо.
IV
Ева всё ещё ощущала вокруг себя вакуум, всё кружилось, и она не успевала выхватывать окружающие предметы. Мысли свалились в вялую кучу. Однако Ева различала голоса.
--Теперь постарайтесь поспать.
--Что, у Иви какие-то проблемы?
Возле кровати Евы стояли двое мужчин—один в белом халате, взрослый и седой, другому было на вид не больше двадцати двух, худощавый с бегающими глазами.
--Да, было сильное кровотечение... Странные последствия, обычно эта операция проходит очень легко.
Врач понизил голос: «Вы ведь с девушкой не женаты?»
--что вы? Рановато ещё.
--Обо всём бы так..
Врач повернулся и пошёл к выходу. Молодой человек остановил:
--и что теперь будет?
--У вашей Иви больше никогда не будет детей.
Девушка лет двадцати пяти катила по белому коридору коляску. Это была сестра Евы. Ева сидела в коляске, склонив на бок голову. Она сильно сжимала колени, ей казалось, что стоит ей их разжать, как из неё польётся кровь. Было больно.
Ева повернула голову и посмотрела на сестру, та плакала. Она быстро утёрла слёзы и, сделав голос бодрее, сказала:
--поедем ко мне, хорошо?
--почему?
--ты не хочешь?
--они не хотят, чтобы я возвращалась домой?
Сестра опустила голову.
--Евочка, не волнуйся, пожалуйста..
--кто сказал маме?
--его мать позвонила…вчера...
--Господи.
Сестра Евы остановилась около медсестры регистрирующей пациентов.
--выписываетесь?
--да.
Вдоль коридора выстроились белые кожаные кресла, на одном из них сидел маленький черноволосый мальчик и с чем-то играл.
«Нельзя делать эти кресла белыми, на них заметнее кровь»,—подумала Ева.
Мальчик встал с кресла и подошёл к Еве.
--Почему ты плачешь?
--Мне больно.
--Ты в кресле—значит у тебя ноги болят?
--нет, не ноги.
--не плачь, на, возьми
мальчик протянул Еве стеклянный шарик.
V
Ева проснулась.
Вчерашний день был удачным—подумала Ева. Она встала с постели и растворила окно. Когда они с родителями переехали сюда много лет назад, она каждое утро открывала окно и слушала, как сосед играет на скрипке. К её удивлению скрипка донеслась до неё и сегодня.
«Странно»,—подумала Ева.
По дороге в ванную она как обычно поставила чайник. Зеркало как обычно показало Еве Еву. Ева улыбнулась отражению. Причесываясь, она подумала, что что-то осталось незавершённым, вернее эта незавершенность нависла над ней и требовала разрешения. Ева вернулась на кухню и налила себе чаю.
Может быть, мне стоит зайти к Майе?
Она протянула руку к книге, но книга молчала.
Странно,-- подумала Ева.
Она допила чай и пошла одеваться.
В углу валялось пальто, Ева подняла его и из его кармана выпала бумажка с названием кошачьей еды. Ева положила её обратно и повесила пальто в шкаф.
Одевшись, Ева вышла из дому и заперла дверь. Перед ней вышел мальчик, держащий в руках футляр от скрипки.
«Наверное, это его сын»,—подумала Ева.
Да, это его сын.
Майя всегда любила фиалки, она говорила, что это самые благородные цветы. Ева зашла в цветочный магазинчик и купила букет фиалок. Выйдя из магазина, она заметила, что фиалок не семь, а восемь. Она достала один цветок из букета и положила в сумку.
Погода была очень тёплой, Ева шла пешком. Вокруг было много детей, и Ева обнаружила, что их крики и беготня её не раздражают. Она подошла к Майиному дому и вошла в подъезд. Поднялась на пятый. Из двери Майи выходили две женщины, на пороге стояла маленькая девочка. Девочка хотела было закрыть дверь, но, увидев Еву, остановилась.
--Привет,--сказала Ева
--привет,--ответила девочка
--Ева, с кем ты там разговариваешь?
--тут какая-то тётя пришла…
К двери подошла пожилая женщина, у неё были опухшие веки, казалось, что она только что плакала.
--Вы к кому?
--Я к Майе
--проходите внутрь.
Женщина жестом указала вглубь комнаты и сама пошла вперед. Девочка побежала за ней и села на диван.
--А кем вы ей были?—спросила женщина
--Я...подруга…Была?
Девочка подняла голову
--Мама больше не с нами, она теперь ангел
--Майя выбросилась из окна
У Евы помутнело в глазах, тошнота подобралась к горлу, всё вокруг окрасилось фиолетовыми разводами.
--бабуля, тёте плохо?
Через некоторое время Ева пришла в себя, девочка сидела рядом и внимательно смотрела на неё.
--Ева, сбегай, принеси тёте стакан воды
Девочка вскочила и побежала на кухню.
--Как вас зовут?
--Ева
--как странно. Может быть, Майя назвала дочь в вашу честь? Вы близко дружили?
Женщина вытерла глаза и посмотрела на Еву
--да-да. Близко.
Прибежала Ева и принесла воды. Тут Ева заметила, что книга лежит на диване рядом с ней. Девочка перехватила её взгляд и спросила
--Тут же написано Ева, правда? Вас тоже так зовут
--Да
--мама говорила, что однажды придёт красивая тётя по имени Ева, она подарит мне книгу и отвезёт туда, где есть золотисто-красное море и туман, белый как молоко. Только это не та книжка..—сказала девочка, показав на книгу.
--да, не та. Я должна была подарить тебе Сэлинджера.
Еву прорвало. Она разрыдалась, плакала и плакала без остановки
--это я виновата
Женщина покачала головой
--сейчас все начнут искать свою вину, Симор тоже винит себя. Это глупо. Виной всему сама Майя, вернее её больная психика. Не знаю в курсе ли вы…мы всё скрывали..
--о чём вы?
--лет шесть-семь назад, когда Майя была у отца в загородном доме, она познакомилась с каким-то молодым человеком, у них была невероятная любовь, а потом тот исчез. У Майи начались проблемы—При этом слове женщина многозначительно подняла брови—психического характера. Симор же—мой сын—очень любил её и оказался рядом в тяжелую минуту. Они поженились, но Майины проблемы не заканчивались, поэтому раза три в год её даже приходилось госпитализировать. В тяжелые для неё дни, Симор привозил Еву ко мне, чтобы она не видела приступов матери. Майя была очень доброй и хорошей женщиной, но она не могла полюбить моего сына, её сердце было отдано другому человеку и Симор с этим смирился...В один их таких приступов несколько дней назад Майя и покончила с собой. Вчера состоялись похороны..
--ты принесла фиалки?
--да, твоя мама их очень любит
--и я люблю фиалки.
Ева посмотрела на девочку—она была невообразимо похожа на мать—те же волосы, та же кожа и черты лица, только имя Евы.
Ева положила книгу в сумку и попрощалась. Когда она уже спускалась по лестнице, девочка крикнула ей в след:
--вы отвезёте меня к золотисто-красному морю?
--обязательно
Ева спустилась по лестнице и вышла из подъезда.
Майя умерла, Ева. Что тебя держит сейчас?
Ева встряхнула головой и пошла вперёд. Она поймала проезжавшее мимо такси
--на вокзал.
VI
Я люблю поезда. У них какая-то особенная тоска, особая печаль. Они медленно уходят с вокзалов, наполненные людьми с разной судьбой, разными жизнями и мыслями. Все вокзалы где-то начинаются, но ни у одного нет конца. Все они медленно переливаются друг в друга.
Сев в поезд, любой становится просто пассажиром поезда. Поезда пахнут одиночеством. Моим первым поездом был поезд до городка, где растут розовые акации.
Когда мы прибыли на станцию было раннее утро, я сошла с подножки поезда и огляделась вокруг. Стояла абсолютная тишина, и невероятный голубой туман покачивался, местами обрывая свою ткань, уцепившись за такие же голубые ели. Впереди чернели кипарисы, это незабываемое зрелище—чёрные кипарисы на фоне голубого шифонового тумана, пустой вокзал, чемоданы. Я подумала: «Я никогда не забуду этот день». Тогда мне было года четыре, и я, действительно, запомнила этот день навсегда. Лицо встречающего нас дедушки, гулкие шаги по пустой улице, старую чёрную волгу, розовые акации и ворота нашего дома. Ни с одним местом на земле у меня никогда не будет связано столько воспоминаний, сколько с этим домом. Наверное, так же как я любил это место только мой дедушка, хотя говорят, что меня он любил даже больше. Уже пять лет, как его не стало. Его именем названа улица, та самая улица, на которой стоит наш дом; после него осталось огромное количество книг, о нём самом написано не мало статей, осталась память у его студентов и друзей, только во мне живёт неизбывная тоска и Незавершенность. Я ему должна. Наверное, я никогда не отдам этого долга. Я очень похожа на него.
Поезда. Поезда. На каких поездах они уезжают?
VII
Ева купила билет на поезд. Он отправлялся через полчаса и Ева села на скамью у расписания. Она положила руки на колени—так обычно сидела Майя.
Ева знала, где похоронили Майю.
Через несколько дней после их знакомства, они гуляли позади стеклянных домов. Там простиралось огромное поле, покрытое, наверное, самой зеленой травой, какую можно себе представить. Оно казалось бесконечным. Они с Евой шли и шли по этому зеленому морю, и вдруг туман, никогда не покидавший этих мест, стал реже, и показалось огромное развесистое дерево. Слева от дерева было старинное кладбище, с полуразрушенными камнями. Майя подошла ближе
--тут написано старинной вязью..
Ева села под деревом, Майя продолжала стоять среди камней.
--как тут хорошо, я бы хотела, чтобы меня похоронили именно здесь.
--так и будет.
Ева улыбнулась:
--мне тоже тут нравится.
--ты будешь приносить мне фиалки.
Ева подняла голову, на платформу прибывал её поезд. Вернее это был даже не поезд, а электричка. До прибрежного городка было не больше часа пути. Ева поднялась на подножку поезда и посмотрела на скамью, с которой только что встала. Почему-то её передёрнуло.
Всю дорогу Ева читала книгу. Вскоре её стало клонить в сон. Она вспомнила дочь Майи, у неё была такая же забавная чёлка, как у самой Майи на детский фотографиях. Ева повернулась лицом к окну. За ним мелькало жёлтым пятном поле, сплошь усеянное цветами. Однажды они с Майей возвращались на её машине и остановились на этом поле. Майя сплела ей венок из этих цветов. Она говорила, что в нём она похожа на богиню.
--Сохрани их,—сказала Майя, протягивая Еве два полевых цветочка—На этой странице,--Майя улыбнулась и поцеловала Еву.
Ева, ты помнишь, какая это была страница?
Конечно, я помню.
Ева открыла восемьдесят восьмую страницу книги. К ней на ладонь упали два засушенных желтых цветка.
Поезд медленно подходил к станции, до моря было далеко и Ева поймала такси, однако остановила его на пол пути и сказав, что пойдёт пешком, вышла.
Причал по-прежнему дышал морем, поднимаясь и опускаясь над ним. Только небо было голубым, а море зеленоватым. Ева медленно шла вдоль причала, скоро он обрывается и нужно спуститься и идти дальше по песку, а тут стояла Майя, в тонком белом джемпере и чашкой кофе. Всё было точно таким же, только не было запаха счастья. Была пустота. Ева пошла вверх. Дом родителей Майи пустовал. Ева обогнула дома и пошла выше, началось зеленное поле. Вскоре показалось и дерево. Слева по-прежнему чернело древнее кладбище, а справа высился свежий холмик. Ева подошла ближе. На камне было написано одно слово: «Майя», чуть ниже стояла дата. Приглядевшись, Ева увидела совсем мелко высеченное слово «мама». Ева села на траву. Открыв сумку она достала фиалку и положила у надгробия.
--твоя фиалка.
Ева ещё долго сидела там, а потом достала книгу и записала на форзаце: «у смерти запах фиалок». На могиле лежало много цветов, но кроме фиалки Евы, больше не было ни одной.
VIII
Ева встала и поправила брюки—от росы они стали влажными. Она бросила ещё один взгляд на камень и вдруг что-то произошло. Что-то произошло внутри Евы, какое-то мерзкое чувство, будто слизь в мягком на ощупь мешочке начала подниматься вверх и подступила к самому горлу. Тошнота. Незавершенность. Фиалковый запах—запах разлагающегося Майиного тела. Ева повернулась и пошла прочь.
Было холодно. Ева дошла до пляжа и шла вдоль берега. Слизь подступила совсем близко к горлу, и Еву вырвало. Она откашлялась, сняла туфли и куртку, резкий холод пронзил её тело. Теперь это чувство было разлито вокруг, оно звенело в воздухе, копошилось в песке. Ева выпустила Это на волю. Она поднялась и отряхнулась от песка, её трясло. Пара шагов, вот песок под ногами уже мокрый, холодная пенистая вода касается пальцев ног. Ева вошла в воду по горло.
Вроде бы вот оно—ещё шаг и конец, конец своему копошению в чреве мира, своему жалкому существованию, ничтожным вопросам, ещё более ничтожным ответам. Всё это бессмысленно и пусто. Мир пол и пуст, люди полы и пусты, люди—говно. Всё что окружает нас—полости, мы—полости, слизистые и кровяные, сосуды из мяса, и каждый мнит СМЫСЛ. Каждый из этих слизистых полостей мнит смысл, ворует смысл или делает вид, что мнит смысл или ворует его. Все животные связаны друг с другом бесконечной цепью жертв и победителей, ничтожество человеческое за тысячи лет не научилось даже занять своё место в этом цикле, мня себя венцом творения, оно лишь разрушают, вносит в гармонию диссонанс. Господи, что я несу..?
Ева закрыла глаза и опустилась под воду. Под водой она, пытаясь не дышать, открыла глаза. Она увидела свои руки и свои освещенные зеленоватым цветом воды волосы. И такая тяжесть навалилась на Еву сверху и такая пустота появилась у неё внутри, что её вытолкнуло из воды.
Всё вокруг живое, моё живое тело живёт от первоначального толчка само по себе, оно во МНЕ не нуждается. Это море—оно живое, и моё тело живое в этом живом море.. живёт. Море огромное тело, оно тоже движется и копошится, и в каждом его миллиметре движется и копошится миллион живых существ и я сама скопление живого. Море беременно миллионами жизней, наши тела беременны миллионами жизней. А МЫ сами? Мы есть Плацента, мешок, в нас живут—бактерии, микроорганизмы, ткани, органы, кровь и мысли, мысли, мысли. Живые мысли наполняют, раздувают нас изнутри, они подобно мощнейшей струе воздуха выталкивают из нас наше слизистое нутро, выталкивают наши кишки наружу и заполняют нас мысленной бурдой. И вот ты по горло в ледяной воде, обрывки мыслей перекатываются в замерзающем мозгу, наталкиваясь друг на друга, теряя первоначальный смысл. А ты... ты теряешь устойчивость, ты тоже теряешь смысл. Его нет. Не утруждай себя. Накатила большая волна и покрыла Еву с головой, её унесло чуть дальше в море и вот уже ноги не касаются песка. Мысли, мысли, мысли, мысли, червями, большими белыми червями прут наружу изо рта. Лёгкие будто сжимаются в горошину, в маленькую горошину в форме бабочки. Еще одна волна накатывает сверху.
Вот оно, Ева, ещё немного и всё закончится.
Ева судорожно открывает рот.
Какое же слабое человек ничтожество. Уже ничто не важно, ничто в этом мире не важнее следующего глотка воздуха.
А как же смысл, Ева?
Вода тепло и тихо набирается в лёгкие, какая глубокая, зеленая тишина. Медленность. Спокойствие. Что уже всё?
Опять толчок. Глубокий вдох, вода выливается обратно в море. Ева слышит чаек. Всё громко, всё кричит, всему больно.
Ева, море отторгает тебя. Выходи.
Ещё волна и опять тепло и медленно. Но море опять выталкивает Еву, и опять кричат чайки, всё вокруг несётся и болит, но мысли вялы, мысли уже не…
Ева, выходи, сегодня этого не будет.
Ева не пытается держаться на плаву, ей негде взять силы.
Придумай себе оправдание, нелепое, банальное, человеческое оправдание жизни!
Ещё волна. Зеленое и тихое окутывает Еву, как хорошо и спокойно. В лёгких бабочка будто расправила крылья—но это только кажется, это..
Книжка для Евы!
Ева обещала девочке книгу.
Это слишком по-человечески.
Ева делает усилие—ничего не получается.
Как же ты слаба, Ева, разве может человека решившегося на смерть остановить девочка с книжкой?
Вернулась слизь, тошнота, вернулась таким сильным толчком, что Еву вытолкнуло из воды. Она задыхаясь глотнула воздуха. Я ненавижу тебя. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу.
Ева двигалась к берегу, её толкала ненависть. Это чувство по мощи своей очень часто превосходит все существующие на земле чувства, в том числе и любовь. Но даже она не способна сравниться с пусть даже самыми низменными и животными инстинктами.
Ева упала на песок. Она кашляла, изо рта выливалось море, не принявшее её. Ева подползла к своим вещам и дотянулась до сумки. Она достала книгу, открыла и начала рвать её страницы. Она рвала страницу за страницей, из последних сил и белые клочки разлетались, подхватываемые ветром; некоторые попали в тело моря, и море раскачивало их к берегу и обратно. Кричали чайки.
Ева отбросила книгу, ей удалось это сделать лишь сантиметров на десять от себя. Из сумки вывалились наручные часы. Оказалось, что в море она была всего лишь десять минут. Ева закрыла глаза.
IX
Я беременна книгой, книгой, которая беременна Евой. Я чувствую, как во мне движется беременная книга. Мир находится в постоянном состоянии беременности, в постоянном ожидании жизни.
Я беременна книгой, которая беременна Евой. Ева не беременна, Ева бесплодна. У меня двойня.
X
Ева открыла глаза. Вместе с пробуждением на неё навалилась головная боль и боль в груди. Она попыталась оглядеться. Глаза были тяжелы, будто свинцовые шарики, вставленные в глазницы. Вдруг она услышала чей-то голос, ей трудно было различать слова, но голос показался ей смутно знакомым. Она напряглась, ей удалось услышать лишь «на берегу» и «Майечка». Ева опять закрыла глаза. Полчаса она просто лежала, теперь её наполняла лишь физическая боль, ни мыслей, ни чувств. Она слышала, как в ней течет кровь и как бьётся её сердце, но она не слышала ни одной мысли. Потом она заснула.
--Ева…
Еву окликнул знакомый женский голос. Ева открыла глаза. Сейчас ей было легче, чем при прошлом пробуждении.
--Как ты себя чувствуешь?
Ева посмотрела в сторону, откуда доносился голос и увидела женщину, сидящую на стуле рядом с кроватью, и наблюдающую за ней. Её лицо было откуда-то знакомо Еве, но она не могла вспомнить, откуда.
--ты очень изменилась за эти годы,--женщина слегка улыбнулась
И тут Ева узнала это лицо, оно принадлежало Саре—женщине, которая осенью и зимой оставалась в доме родителей Майи со своим мужем. Они присматривали за садом и домом и делали это так давно, что уже стали членами семьи.
--ты спишь уже два дня...мы очень испугались, когда увидели тебя на берегу. Сначала не узнали—ты была вся синяя, потом Рон говорит, мол, это Ева наша—Майина подруга.,--Сара опустила голову и всхлипнула,--если б и ты как Майечка...да что же тогда.. такое...про..
Открылась дверь и в комнату вошёл Рон—муж Сары. Он принёс поднос с чаем и какой-то едой.
--Здравствуй, Ева, ну как ты? Сара, не плачь, хватит..
Мужчина налил в чашку чай и протянул Еве. От чашки поднимался пар, комната была тёплой, стёкла запотели. Ева взяла чашку и отпила глоток. Позже Ева заметила, что это та самая комната, в которой она оставалась летом пять лет тому назад.
Когда женщина успокоилась, она обняла Еву и попросила обязательно поесть, то, что лежало на подносе. Потом муж с женой вышли.
Ева встала и подошла к окну. За окном падал снег, и кричали чайки. Это был один из тех моментов, которые никогда не забываются. Белые чайки и белый снег, доносящиеся будто из далека, птичьи крики...Еву начала медленно наполнять спокойная и тихая белая грусть. Она постояла ещё немного у окна, а потом вернулась к постели и съела то, что приготовила Сара. Оказывается, она даже помнила любимое блюдо Евы.
Когда Ева доела, она увидела свою куртку на стуле и под ней сумку. Мысли завертелись в голове Евы, она подошла к сумке и увидела под ней книгу. Она взяла книгу в руки и перелистала. Записи на форзаце и все страницы были целы. Ева взяла карандаш из сумки и записала на форзаце: «На надгробных камнях пишут только две даты, на первый взгляд самые важные в человеческой жизни, но на самом деле—они ничто».
Ведь день нашего рождения и день смерти—это те моменты, которые мы не помним, которые для нас не то, что не главные—они вообще не представляют для нас ценности. В нелепых записях дат на камне вся наша жизнь между этими нелепыми днями втянута в тонкий прочерк—дефис между годом рождения и годом смерти. В этом дефисе ВСЁ, что БЫЛО важно. Это и первые ушибы, и первый школьный день, и первая любовь, и любимые книги, и тяжелые моменты, это потеря близких и рождение своих детей, это ВСЁ. А рождение и смерть—всего лишь точки, без конца и начала. Не стоит ли ограничиться просто именем? Или указать действительно важные даты?
У Евы разболелась голова. Мысли, медленно вращаясь, снова наполняли её.
XI
Вчера в городе, где растут розовые акации, шёл грязевой дождь. Мать и три её дочери повесились. Я никогда не узнаю зачем.
Я хочу дочь, маленькую черноволосую девочку с синими глазами. Волосы у неё будут длинными и прямыми и обязательно челочка, длинная, закрывающая глаза, как у меня в детстве. И вообще она будет похожа на меня, только будет улыбаться и может быть научит этому и меня. Возможно, её появление когда-нибудь избавит меня от одиночества.
XII
Ева оставалась в доме Майи ещё два дня. Медленно падал снег, летали чайки. Ева читала, пила чай и смотрела в окно. Всё это время она ходила в одежде майи, оставшейся в её шкафу. Сара и Рон были очень рады её появлению в доме, оно не давало им ощутить его пустоту.
Ева сидела напротив Сары и перекатывала в руках стеклянный шарик. Сегодня она скажет им, что уезжает. Сара рассказывала что-то про сад и фиалки, которые они посадили специально для Майи, про то, как их засыпало снегом сейчас.
--вы видели дочь Майи?
--нет, она никогда не привозила её сюда, даже не знаю почему..
--я привезу её
--это было бы замечательно...а она...
--да, она очень похожа на Майю, те же волосы и глаза.
Сара хотела что-то спросить, но остановилась и встала со стула, чтобы согреть чай.
--Я завтра поеду домой.
Женщина ничего не ответила. Она налила Еве чай, села рядом и просто смотрела на неё, будто пытаясь запомнить её лицо.
Снег перестал и куда-то исчезли чайки. Ева вышла из стеклянного дома и спустилась к морю. Она вспомнила, как холодна вода, и её передёрнуло. Причал был усыпан нетронутым снегом и Ева первой прошла по нему. Вдруг она заметила впереди чью-то тёмную фигуру. Странно, в это время года тут практически никого не бывает. Вскоре Ева разглядела мужчину в коротком сером пальто, он стоял облокотившись, курил и смотрел на море. Вдруг прямо рядом с ним на перекладину села чайка. Прям как сцена из фильма,--подумала Ева. Она почувствовала сигаретный дым и ей захотелось курить. Она подошла ближе и увидела его лицо. Что-то внутри неё перевернулось. Нет, не было запаха счастья, не было предчувствия. Ева просто поняла, что любит этого человека. Больше ничего не приходило ей в голову. Мужчина посмотрел на Еву и предложил ей сигарету. Она закурила и тоже облокотилась о перила. Чайка по-прежнему неподвижно сидела на перекладине. Ева не могла понять, что происходит. Она пыталась убедить себя, что это невозможно, что это чушь. Вчера она чуть не умерла, а сегодня чувствует Это к незнакомому мужчине.
--как ваше имя?
--Ева
--Что вы здесь делаете?
--я привезла фиалки девушке, которую любила.
--это моя чайка. Она всегда появляется, когда тут идёт снег.
Еве хотелось кричать.
--у вас есть мечта, Ева?
--да, я хочу, чтобы у меня родилась черноволосая и синеглазая дочь, чтобы она улыбалась мне, делая меня счастливой. Но я бесплодна и у меня никогда не будет дочери.
Ева заплакала. Мужчина повернулся к ней и обнял.
Ева проснулась. Это был сон. Но почему-то это странное чувство по отношению к незнакомцу осталось.
Ева посмотрела на часы, было девять утра. Она встала и пошла в ванную. Глаза были влажными. Зеркало показало Еву.
Спускаясь к завтраку, она зашла в комнату Майи. На комоде лежала фотография в плетенной рамке, на ней Майе было девятнадцать. Фотография была черно-белой, это была любимая фотография Евы. Она взяла её и спустилась вниз. Сара готовила завтрак, Рон пил чай.
--тётя Сара, можно я возьму эту фотографию Майи?
--конечно возьми…она не была бы против, ты же знаешь..
Ева позавтракала с супругами и вышла. Снег действительно прекратился, но чайки летали. Сара смотрела в окно. Ева повернулась, и женщина помахала ей вслед. Ева помахала в ответ и пошла вдоль причала. Она поймала себя на мысли, что пытается разглядеть впереди мужскую фигуру. Причал был пуст. Ева дошла до дороги и поймала такси.
--на вокзал.
Поезд ждать не пришлось—он как раз стоял на перроне. Ева села в абсолютно пустой вагон и положила сумку рядом. Отправление только через двадцать минут. За это время в вагон вошли двое парней, пожилая женщина, а перед самым отправлением девушка с футляром. Всю дорогу девушка напевала когда-то любимую песню Майи.
Ева подошла к своему дому, поднялась и отперла дверь. Квартира показалась ей очень маленькой, вещи незнакомыми, будто прошло много лет с её последнего тут появления. Ева положила сумку на пол, сняла куртку и легла на кровать. Вспомнилось лицо мужчины с причала. Ева закрыла глаза. Из-за окна донеслись звуки скрипки.
Ева открыла глаза. Она вспомнила про фотографию Майи. Она нашарила сумку на полу и достала рамку. Ева встала с кровати и пошла к письменному столу. Отодвинув книги и груду бумаг, она поставила рамку на стол. Рядом со столом стоял книжный шкаф. На верхней полке лежали две одинаковые книги Сэлинджера. Одну из них Ева подарила Майе, а другую Майя—Еве. После этой случайности, Майя настояла, чтобы обе были у Евы.
--подаришь её моей дочери,--смеясь сказала Майя.
Могла ли она тогда представить, что так и случится?
Ева взяла Майин экземпляр и ручку.
«Еве, мама которой любила эту книгу».
Отправь её завтра по почте, Ева, тебе не обязательно ходить туда.
Ева положила книгу на стол и подошла к окну. Вновь начал падать снег.
И что у тебя осталось, Ева?
Книга , которую ты ненавидишь, Мечта, которая никогда не исполнится и Сон, который никогда не сбудется.
XIII
Ева отправила книгу по почте.
Утро началось как обычно—душ, долгое причесывание, чашка чая. Зеркало показало Еву, только она себя не узнала.
Вдруг раздался телефонный звонок, Ева вздрогнула—ей очень редко звонили. Она подняла трубку.
--Ева! Где ты была?,--это была старшая сестра Евы—Ливия.
--Ливи, это ты?
--я,я...Где ты была эти четыре дня? Мы очень испугались, когда увидели по телевизору про смерть Майи...Господи...Так переживали за тебя! где ты была?
--Я ездила на кладбище.
--у тебя всё нормально? А то мама сама не своя ходила, думала, с тобой что-то произошло.
Как странно,--подумала Ева,--Обо мне кто-то беспокоится..
--да, всё хорошо
--слушай, приезжай к нам сегодня, а? дети будут рады, они тебя тысячу лет не видели, мама скучает. Приходи.
--хорошо
--тогда ждём
--хорошо
Ева повесила трубку.
Ливии было тридцать пять, её старшей дочери—пятнадцать. Они с Евой общались довольно редко, но каждый раз, когда Еве становилось плохо, вдруг появлялась Ливия и помогала ей. Так было всегда.
У меня есть семья,--сказала Ева вслух.
Ева решила выйти пораньше. Она оделась и у двери вспомнила, что нужно что-нибудь купить. Она заглянула в шкаф и обнаружила закрытые конфеты, которые Ливия привезла ей из Англии месяца три назад. Мысль подарить их показалась ей слишком неправильной, и она решила что-нибудь купить по дороге.
Твоя мама любит лилии, Ева.
Правильно.
Ева перебежала дорогу и зашла в цветочный магазинчик.
--Сделайте мне маленький букетик лилий.
Продавец показал ножницами, откуда собирается резать:
--так?
--ещё повыше, да, вот так..
--бумагу выберите?
--белую, всё, хватит.
Ева расплатилась за букет и вышла. Сестра и мама Евы жили рядом друг с другом, но очень далеко от неё—в противоположном конце города. Ева решила немного прогуляться.
Белые лилии, белое пальто и снег—ты прямо, как невеста.
Ева вспоминала мужчину с причала, стало почему-то так плохо и тоскливо, захотелось вернуться домой, на глаза навернулись слёзы. Ева замедлила шаг.
--Ева? Ева!
Ева оглянулась, к ней быстрым шагом шёл мужчина. Она пригляделась и узнала своего бывшего одноклассника, когда-то он был её лучшим другом.
--здравствуй!
--как дела? Что ты, как, где?
--да всё как обычно…сколько лет-то мы с тобой не виделись?
--со школы..
--мама как, как Ливия? Ты замужем? Дети есть?
--у них всё хорошо, вот иду к ним,--она показала на букет,--а я не замужем, детей нет. А ты как?
--женат, даже дважды. От второго брака один ребёнок, ему скоро шесть.
--рада за тебя и за жену
--никогда не догадаешься кто моя жена?
--и кто же?
--Ната
--наша Ната? Рыжая?
--ага
--хаха...вы же ненавидели друг друга
--вот так бывает
--бывает
--поклонники всё ещё стелятся у ног?
--конечно, не знаю куда их девать
--супер
Повисло молчание. Оба улыбались, сказать было нечего.
--ну, я побегу, Ливия ждёт. Надеюсь ещё увидимся, если повезёт раньше чем через двадцать лет
--обязательно!
Ева пошла вперед. Поймала такси.
Надо же. Мой лучший друг—взрослый мужчина, чужой, другой человек. Когда-то мы строили планы, в седьмом классе мы бредили «Утопией», мечтали, что когда нам будет двадцать...Ну и что? Нам исполнилось по двадцать и мы даже не увиделись, потом двадцать пять, а потом он—взрослый семейный мужчина, а я больная и несчастная женщина. Полная чушь.
--приехали
Ева расплатилась и вышла.
Частные домики, опрятные лужайки.
Ева прошла по дорожке и постучала в дверь. Дверь открыла Аиша—старшая дочь Ливии, внешне она была очень похожа на Еву.
--тётя!
--здравствуй, дорогая.
Ева обняла племянницу и вошла в дом.
Мать Евы вышла в коридор и кинулась к Еве
--доченька, как я по тебе соскучилась
--это тебе, мам.
--мои любимые…я так и не смогла посадить такие на лужайке..
Вышла Ливия, сёстры обнялись. Потом все сели за стол и началась обычная для семейных встреч болтовня. Еву расспрашивали осторожно, стараясь обходить острые углы. Это делалось так заметно, что Еву начало порядком раздражать.
--может, останешься сегодня у нас?,--спросила Ливия
--оставайся,--попросил племянник Евы.
--хорошо,--ответила Ева.
День прошёл в расспросах, разговорах на общие темы и тому подобном. Ева не притворялась, что ей было хорошо—ей действительно было хорошо среди родных людей. Получалось, что кроме них у неё никого больше нет. Это любовь. Она не должна заканчиваться. Ведь глупо удалять родителей, братьев и сестёр—наша любовь к ним врожденна и неотчуждаема.
Когда стемнело, Ева вышла на веранду и закурила. Было невероятно тихо, пахло домом и спокойствием. Дома были всё те же ковры, те же книги, та же мебель. Было хорошо.
Ева вернулась в дом, поднялась в свою комнату и сразу заснула.
XIV
Я лежу на полу под люстрой и смотрю в потолок. Сестра, сидя на диване управляет машинкой на радио пульте. Она кружит вокруг и иногда ударяется об меня. Я плачу.
Меня наполняет бесконечное одиночество. Я одинока. Оно разъедает меня изнутри как болезнь и если приложить руку к моей душе, можно почувствовать её сокращения. Я одинока.
Лишь один год я прожила без этого чувства, это был самый счастливый год моей жизни. Потом был год рядом с чужим человеком, ещё более усугубивший моё одиночество.
Я одинока настолько, что мне некому сказать об этом. И не оттого, что рядом нет людей, способных меня выслушать, а оттого, что я никому не способна поверить настолько, чтобы просто говорить.
Я одинока, настолько, что это становится банальным и мне самой претит.
Я не способна поверить в то, что когда-нибудь встречу человека, которого полюблю, я не способна поверить в то, что найду друга, я не способна поверить в то, что мне будет хотя бы хорошо рядом хотя бы с кем-нибудь. Мне страшно.
Я одинока. У меня нет сил продолжать этот мысленный поиск, нет сил думать и ждать.
Я лежу на полу под люстрой и смотрю в потолок. Сестра, сидя на диване, управляет машинкой на радио пульте. Она кружит вокруг и иногда ударяется об меня. Я плачу.
Я плачу, машинка, кружась вокруг, жужжит и жужжит, ударяясь в мой бок, отъезжая и опять ударяясь. Я одинока и я плачу.
Я схожу с ума.
Когда все разошлись по кроватям, я всё ещё сидела на кухне, свет был везде потушен. Когда я в последний раз смотрела на часы—был час ночи, сейчас уже три.
Я поднялась с дивана и пошла. Я не помню, куда я шла—в ванную или в свою комнату. Вдруг на меня навалилось жуткое ощущение—я отчетливо осознала, что схожу с ума, в голове завертелись разные мысли, мысленная тягучая бурда, заложило уши, подступила тошнота и невероятное щемящее чувство беспомощности и одиночества. Когда я открыла глаза, я стояла в ванной комнате, я подняла глаза и увидела себя в зеркале. По моему лицу струилась кровь, вернее оно всё было залито настолько, что невозможно было разглядеть источник. Я посмотрела на свои руки—они тоже были в крови, пол и раковина в красных подтёках. Я открыла кран и начала смывать кровь, но она не прекращалась, наконец, мне удалось разглядеть рану над бровью. Приложила полотенце, кровь не останавливалась, пришлось разбудить домашних. Сестре сказала, чтобы, если умру от сильного сотрясения, пусти все мои документы, записи и рукописи отдаст ему. Проснулась утром—вся подушка была в крови. В больнице наложили шесть швов. Дома на стене в коридоре я разглядела пятно крови—значит ударилась я о стену. Как это произошло—я не могу понять.
Может быть, я действительно схожу с ума.
XV
Когда Ева вернулась домой, она поняла, что отдала все долги, оставшись пустой и одинокой, ведь, когда ты кому-то что-то должен, значит, ты всё ещё кому-то для чего-то нужен.. Значит ли это, что смерть есть действительно выход? Ева подошла к письменному столу и раскрыла пыльную папку. Это был её незаконченный научный труд, таких было разложено по всему столу…она давно не вспоминала о работе. Значит, это и не было необходимо.
Кому?
Мне, а кому же…
Так хочется, чтобы хотя бы кто-то был рядом, щемящее чувство одиночества наполнило комнату. Солнце почти село, забирая золотые отблески со штор и стола. Ева села за письменный стол и провела ладонью по его пыльной поверхности. Она сидела за ним, когда была ещё студенткой. Тогда она и весь мир вокруг будто находился в постоянном поиске. В те времена, Ева выходила из дома, предчувствуя, тогда каждый день мог обернуться счастливым, судьбоносным, печальным, страшным…список бесконечен. Сейчас даже выходить из дома незачем. Ничто не важно.
Я решила отпустить Еву. Пусть она делает всё как захочет, я заканчиваю книгу, оставив пустые страницы в конце—если захочет—пусть дописывает, не захочет—оставит, порвёт, сожжёт—теперь это самая обычная книга и с ней каждый сможет сделать всё, что угодно.
Посвящается тебе.
Прощай, Ева.
Ева взяла книгу в руки и пролистала её. «Прощай, Ева»,--прочитала она последние слова.
Она улыбнулась и отложила открытую книгу, ветер перелистал несколько страниц—все они были пустыми. Ева села за стол. Я больше не знаю, о чём она думает, не знаю, о чём она подумала в тот момент, но она резко поднялась с места, схватила книгу и побежала к входной двери. Не заперев её, она взбежала несколько этажей вверх, остановилась, чтобы перевести дух, и побежала опять. У каждого из жильцов их дома был ключ от двери, ведущей на крышу, Ева отперла её и поднялась по крутой лестнице. Ветер ударил в лицо, Ева поёжилась. Она всегда боялась высоты, к горлу начала подступать тошнота и ноги подкосились. Ева сделала шаг к краю, потом ещё один и ещё и посмотрела вниз. Сын скрипача из её детства играл, стоя у окна. Ева села у самого края, сжимая в руках книгу. Она плакала. И я больше не знаю, отчего она плачет. Мальчик закончил играть и закрыл окно. Ева поднялась и сделала ещё шаг к краю.
Если бы это был фильм или женский роман, Ева обязательно бы сказала что-нибудь вслух, потому что этого хочет автор, этого хотят читатели и зрители, но сейчас Ева сама по себе и Ева молчит. Она только сильнее вцепилась в книгу и сделала шаг.
Ева идёт по причалу, она ведёт рукой по перилам, на которых лежит снег. Вдруг прямо около неё на перила садится чайка, садится и неподвижно застывает лицом к морю.
--Она всегда прилетает сюда, когда идёт снег.