Владимир Круглов
Пожар
Миниатюра
Дом был обречен. Огонь жадно пожирал сухие бревна, из которых он был сложен; языки пламени, вырываясь из окон, уже лизали крышу, крытую дранкой…
Пожарные прибыли, когда пламя вовсю бушевало внутри. Поняв, что дом уже не спасти, они направили струи брандспойтов на крыши соседних домов, которые парили, нагревшись от полыхающего рядом огня.
Этот старый район Зеленого Дола, в массе своем состоящий из одноэтажных деревянных домишек - оставшийся как бы в стороне от молодого, многоэтажного и быстро застраиваемого центра, был постоянной головной болью местной власти: не было зимы, чтобы что-нибудь да не сгорело в этом микрорайоне.
С полсотни зевак, в основном соседи, кто с тревогой, опасаясь за свои рядом стоящие дома, кто с интересом, наблюдали за полыхающим домом. Несколько в отдалении, на табурете, сидела сгорбленная старуха, очевидно, хозяйка дома, и, прижав руки к щекам, неотрывно глядела, как горит ее жилище. Около нее лежал, утонув наполовину в сугробе, старенький телевизор – единственное имущество, что успели вынести. Рядом стояла группа людей и о чем-то оживленно разговаривала. Судя по всему, это были родственники хозяйки горевшего дома. Из отрывков фраз, периодически доносившихся до ушей зевак сквозь гул и треск бушующего огня, можно было понять, что извечный вопрос «Кто виноват?» уже решен, и родственники выясняли, не особенно стесняясь сидевшего рядом объекта обсуждения, куда определить старушку.
Дочь старушки, крупная тетка лет сорока, в цигейковой шубе, наспех натянутой поверх длинного домашнего халата, частила, не давая раскрыть рта стоящему напротив мужчине, судя по всему, своему брату:
- Куда я ее положу – две комнаты - то? С собой в
спальне?
- В зале, на диване…
- Что ж у меня за дом будет, чистое общежитие! А у
тебя - три комнаты - то и зал… Детей – один лоботряс! Скажи, что Зинки своей боишься.
Мужик опасливо оглянулся на стоящую позади высокую худощавую женщину и вполголоса пробормотал:
- Что Зинка! Я как скажу, так и будет…
- Вот и скажи, - ехидно усмехнулась женщина и,
отвернувшись от брата, стала наблюдать за догорающим домом. Вновь оглянувшись на молчаливо стоящую жену,
мужчина неуверенно проговорил, обращаясь к сестре:
- Люба, а ведь спалил – то твой…
- Ты что, видел? – взвилась Любовь. – Он пьяный был,
ничего не помнит! Сам чуть не сгорел… Чего опять перемалывать? Кто, что… Дом не вернешь.
- Э-э, так не пойдет, - неожиданно проявил твердость
Павел, привыкший не перечить сестре и, повысив голос, продолжил, - ты на горло не бери - дом матери надо компенсировать.
- Заткнись, урод! Дом не вернешь, а Степана под тюрьму подведешь, - зашипела Ольга. – Потом поговорим, надо…
Она не договорила. Мать, все это время неподвижно глядевшая на пылающий дом, вдруг ойкнула, подхватилась и с криком «Рыжик, там Рыжик!» устремилась к дому. Пожарные, услышав крик, насторожились: не остался ли кто в доме? Командир расчета, проваливаясь в сугробах, бросился наперерез старушке:
- Стой, стой! Куда?!
Перехватив старушку, сразу обмякшую в его крепких руках,
он с тревогой продолжал расспрашивать:
- Какой рыжик? Кто там остался?
Старушка, захлебываясь слезами, еле слышно выдавила:
- Котик мой…
- Кот? – успокаиваясь (все-таки не человек), спросил командир. Старуха закивала головой, с надеждой взглянув на пожарного. Но, поняв, что никто из-за кота не полезет в объятый пламенем дом, снова зарыдала.
Подбежала дочь и, раздраженно шипя, повела старуху
обратно к стулу. Усадив ее, она снова повернулась к брату и, дождавшись, когда пожарный отойдет, набросилась на Павла:
- Чего рот раззявил? У матери уже крыша поехала - из-за ободранного кота в огонь кидается, а он стоит, как пень…
Старушка не обращала внимания на беснующуюся дочь -
спрятав в ладонях лицо, она беззвучно плакала.
Дом догорал. Пожарные, убедившись, что соседним строениям ничего не угрожает, быстро свернули рукава, и пожарная машина, буксуя в залитых водой сугробах, укатила. Зеваки постепенно разбрелись по домам. От дома осталась лишь груда жара, периодически вспыхивающая от порывов мартовского ветра. Старуха продолжала молча сидеть на стуле.
Она уже не плакала – немигающим взглядом молча смотрела на то, что осталось от ее жилища. Великовозрастные «детки» тоже молчали, не решаясь потревожить мать; стояла тишина, лишь изредка нарушаемая потрескиванием остывающих углей.
Внезапно до них донеслось явственное мяуканье. Старуха
встрепенулась и попыталась встать, но, потеряв равновесие, снова плюхнулась на прежнее место.
- Рыжик, рыжик, - позвала она слабым голосом.
Ольга переглянулась с братом: у старухи явно помутился
разум! Но тут и они услышали слабое «мяу». Повернувшись
на звук, они увидели, как через заснеженную улицу, осторожно перебираясь через сугробы, спешит домой пушистый рыжий кот. Подойдя поближе, мартовский гуляка остановился, недоуменно глядя на место, бывшее его домом – дома не было. Поворачивая голову вправо – влево, кот пытался понять: туда ли он попал?
Старушке все – таки удалось подняться, и она позвала :
- Рыжик!
Услышав голос хозяйки, кот замяукал и в два прыжка оказался
у ног старухи. Она с трудом подняла здоровущего кота на руки и прижалась к нему лицом. Глядя на них, казалось, не было на свете счастливее и роднее существ…
Конец