Москва

Как много в этом звуке…
«10 лошадиных сил, продается на запчасти, ДЕШЕВО»
а на дворе уже март
а за окном солнце
резвое, дерзкое, бесшабашное
просачивается сквозь грязные оконные стекла
продирается через пыльные занавески
будоражит воображение
побуждает к безрассудствам
- Ало! Я по объявлению! Ало! Вы продаете
Лодочный мотор «Москва»?
На другом конце, похоже, старушка:
…в кладовке… все загромоздил проклятый… старик-то мой помер…
- Ало! Так я приеду посмотреть?..
- Когда это?
- Так вот прямо сейчас и подъеду!
Я записываю адрес и спешу покинуть квартиру. Я выбираю СОЛНЦЕ!
«Москва» – как много в этом звуке! Каналы Питера, Финский залив,
Протоки Вуоксы и далекое уральское озеро Тургаяк.
Десятисильная «Москва» вытягивает мою лодочку на глиссер
Я задыхаюсь от встречного потока воздуха и
Восторга…
- Ого как вы быстро! – встречает меня старушка. – Вот поглядите хорошенько,
Старый конечно, но может и сгодится еще…
Она очень худенькая
Вся седенькая
В опрятном халате
И тапочках.
«Москва» прикручен к стулу и
красуется посреди прихожей.
Чистенький! Целехонький!
Еще и родной краской поблескивает!
Машине 44 года!!!
- Старик-то мой, Петр Константинович, так и не успел попользоваться…
Сам-то всю жизнь на верфях проработал, ага, это значит, все корабли строил…
Сварщик был знаменитый, вот на нем все и ездили… И уж больно он море любил…
ага, это значит, любил до отчаяния… Бывало все говорил мне: «Ну, Луиза», - меня-то Луиза Сергеевна зовут, - построю, говорит, катер, Луиза, и буду тебя катать по Неве и каналам, как Садко свою княжну драгоценную, ох и выдумщик был, княжну нашел… ага, это значит, все выходные чего-то там клепал-паял-строгал-клеял, руки-то у него золотые были, а вот сердце-то слабенькое оказалось… ага, это значит, как на пенсию его спровадили, две недели пожил и помер, сел на диван после душа, я кричу с кухни, иди мол чай пить, а его уж и нет… так и не покатались мы но Неве-то с Петей моим…
Я смотрю на «Москву» и слушаю старушку…
Я вижу изящный механизм и чувствую себя как-то…
Нелепо!
- Катер-то я его недостроенный давно уже продала, дешево отдала, ага, это значит, вот
теперь думаю, зачем эта железяка мне тут всю кладовку занимает… ну, так чего скажете-то? Подойдет или как?
- А сколько вы хотите-то за него? – спрашиваю я нерешительно
Я даже не пытаюсь снять с НЕГО кожух
Я боюсь проверить у НЕГО искру
Как-то слабо прикоснуться к погибшей мечте Садко и Княжны…
- Если не очень дорого, то… тогда… - меньжуюсь я.
Но Луиза Сергеевна тоже мнется, суетится и нервно смеется…
И как-то боком отступает к кухне и
Оттуда выходит…
- Это значит мой внучок, ага…
Внучку уже под тридцать, он подстрижен на лысо
Он весь в каких-то ссадинах или в чирьях весь
И еще он весь в голубой
Пижаме и в красных тапочках
На голую ногу!
- Мы хотим… - сурово начинает внучок, -
Тысячу!
И смотрят на меня все трое – княжна, внучок и Погибшая мечта…
Я запускаю руку в карман…
(У внучка открывается рот – передние зубы отсутствуют)
и вытаскиваю кошелек, извлекаю тысячу одной купюрой
и протягиваю Княжне…
Хвать!
И деньга у внучка.
Княжна молчит…
Молчу и я…
А внучок уже набрасывает на пижаму куртку…
- Ты это куда? – тревожится княжна.
- Помогу мотор вынести…
- Да не надо, я сам, он легкий, - бросаюсь я к мотору, откручиваю от стула и
волоку…
- Двери-то в подъезде кто подержит? – обгоняет меня внучок.
- Да там вечно все нараспашку! – кричит Княжна.
Мы все высыпаем в подъезд… меня чуть не сбивают с ног…
Я тащу мотор, впереди маячит внучок, позади шаркает и шамкает Княжна…
- Открой багажник, - прошу я.
Внучок помогает мне загрузить мотор в машину и…
Прямо в тапочках
На босую ногу
Прямо по снегу бежит через двор
- Ты куда?! – кричит ему вслед княжна
И ежится от прохладного мартовского ветра
И одиночества
И нелепости
Ведь ее Садко уже умер
И я увожу ее погибшую мечту
Я не спешу ведь солнце еще слишком слабое
Ему не взобраться так высоко, чтобы растопить льды
И в Финском заливе
И в протоках Вуоксы
И на далеком уральском озере Тургаяк…
«Москва» как много в этом звуке...

плюс еще одна печальная история.