Витька стал первым из нас, с кем это случилось. Когда? Да уж прилично тому, сразу и не вспомнить... В прошлой жизни, как это принято сейчас говорить.
Он был старше лет на пять, практически старик... Нам стукнуло по шестнадцать-семнадцать, мы вовсю осваивали науку французских поцелуев, а он уже был конкретным "женатиком": жил отдельно (предки помогли с квартирой: то ли выменяли, то ли купили... подарили, в общем), работал где-то кем-то (если я и знал, так уж позабыл), к тому же носил очки тонкой золотой оправы, которые, по свидетельству девчонок, "очень ему шли и весьма, между прочим, добавляли!". Не возраста добавляли, понятно, а шарма какого-то, загадочности - отличия, что ли, от всех нас... В смысле, это я так думаю. А что имели в виду девчонки - да кто ж их, девчонок, поимет!
Плюс он обладал великолепным слухом и классно пел, аккомпанируя себе на гитаре. Хотя это, кажется, напрямую к теме отношения не имеет.
Он никогда не был "вожаком" - думаю, ему это было попросту не интересно - но пользовался непререкаемым авторитетом и репутацией отъявленного весельчака. Девчонки наши пачками лезли к нему на колени, а мы даже не ревновали! Потому что он, пример для подражания, лишь отмахивался от них, говорил "девчата, не травмировали бы вы нежную психику женатого мужчины, а?" и доставал портмоне с фотографией жены.
Ничего, такая, блондиночка... Не из наших, откуда-то из центра. Классическая "белокурая бестия" с наивно-голубыми глазами и бьющим в глаза бюстом.
В то лето мы еще собирались на берегу "нашей" речки в парке. Загорали, купались, гм, выпивали... О эти блаженные первые глотки дешевого потртвешка, от которых за спиной вырастали крылья! Никакие, даже самые изысканные, напитки никогда больше не доставляли мне такого удовольствия... Мы упивались молодостью и свободой, что внезапно явилась нам, когда матери стали заглядывать в глаза снизу вверх. Мы были пьяны яркостью красок и новизной ощущений; непонятным томлением в груди и ожиданием чего-то нового, до селе неизвестного. Мы были всего лишь взрослыми детьми...
Возились в траве, словно котята, и, увы, учились курить, травили анекдоты, ругались матом... Цепляли проходящих мимо девчонок, знакомились, в случае удачи снова выпивали... В общем, готовились к самостоятельной жизни.
А он знай мурлыкал под гитару свои песенки, да улыбался, щурясь на нас из под сверкающих очков.
Часто мы разговаривали, спорили чуть ли не до драк, причем темы были самыми разнообразными, от неловкого "а как лучше, это... ну, ты понимаешь" до классических смыслов жизней и вселенских бесконечностей. Витька был невероятно начитан, к тому же, отличный рассказчик, он мгновенно завладевал нашим вниманием и удерживал его до самого конца. И даже когда замолкал, в воздухе часто висела напряженная тишина: мы сосредоточенно "осознавали" над его словами.
Древние говорили "примеры отцов лучшая книга детей". Мне кажется, он давал нам то, что зачастую недодавали дома.
Пацаны считали его чуть ли не идеалом. Если перевести мат и междометия на вразумительный язык, "полностью реализовавшим себя в жизни человеком". И откровенно, даже не пытаясь этого скрывать, завидывали - Большой Белой завистью. Каждый почему-то считал его судьбу образцово-показательной.
Хотя, если вдуматься, ничего особенного в ней не было - абсолютно! Материальное благополучие, может быть, чуть выше среднего... Ну, еще понимание жизни, пожалуй. Витька описывал происходящие события под таким, иногда, углом зрения, что мы только диву давались: вот ведь простая вроде вещь и понятная, а как завернул, а? Век живи, век учись!
Понимание жизни - да, чего не отнимешь, того не отнимешь... Хотя скорее это все шутки природы были, наверное. Врожденное обояние, "каризма" и все такое прочее.
Костер тем августовским вечером медленно угасал, брошенный на произвол судьбы, а звезды, наоборот, разгорались, способствуя философским спекуляциям обо всем на свете. До хрипоты обсудив очередную мировую проблему, мы выдохлись наконец, и молча теперь созерцали, счастливые и притихшие, каждый думая о своем. Когда Витька внезапно - не сказал, выдохнул - в тишину:
- Ребята, как же я хочу завести собаку! Если б вы только знали..."
И в словах его и в голосе прозвучала такая тоска, такая... безысходность, что мы опешили.
"Господи, Витя! - через минуту орали мы хором, - какие у тебя-то проблемы? Сам же себе хозяин! И место есть - живешь отдельно, и денег на мороженое просить не надо - зарабатываешь, и... и... и... ДА И ВООБЩЕ!"
И стали выяснять породу - чтобы подарить щенка на ближайший день рожденья.
Спроси нас тогда кто-нибудь, что имелось в виду под этим "да и вообще" никто бы, думаю, осмысленно не ответил... Это сейчас я понимаю, что целиком фраза звучала бы так: "Да и вообще, Вить, кто-кто - но ты! Ты - царь и бог между нами - неужели у тебя могут быть какие-то недостижимые мечты?"
А тогда... Лично я бы смутился, наверно, пожал плечами: "Ну-у... это в общем... вообще?"
Признаваться в любви, какой бы то ни было, мы тогда еще не умели...
Витька взял гитару, перебрал задумчиво струны. Минуту спустя отложил.
- Не могу. У жены на шерсть аллергия.
Годом раньше молодые переехали в свежекупленное гнездо, и встречаться мы стали гораздо реже - летом в основном, в каникулы да отпуска, когда тепло, природа и речка. Поэтому в ту осень мы больше виделись.
Зимой собрались поздравить с круглой датой (двадцатитрехлетием), но не смогли дозвониться - никто не брал трубку.
А спустя неделю узнали, что под самый день рожденья Витька подарок себе сделал, обалденный.
Повесился он, короче, в туалете. На электрическом проводе. И никто больше по тому адресу не живет...
Говорили потом, то ли изменяла она ему очень, и он решил. То ли помогли, когда к разводу дело пошло - чтобы квартиру не менять... Мы не чокаясь пили и молчали. Это нам, в общем-то, было уже совсем не интересно.