В одном селе, в одном дворе на свет появился цыплёнок: он вылупился из яйца и запищал. Курица-наседка никакого писка не услышала – и, опрокинув голову набок, уставилась на новорождённого одним глазом, – из раскрытого клюва цыплёнка никакого звука не вылетало.
Прошло время, цыплёнок вырос и внешне ничем не отличался от своих сверстников, которые из жёлтых комочков, какие можно слепить из весенних одуванчиков, превратились в молодых красивых птиц – с большими красными гребнями на головах и длинными разноцветными перьями на хвостах. Они уже пробовали запевать петушиные песни, и только цыплёнок, как ни старался, не мог издать ни звука. Грустный ходил он по двору и размышлял: «Кто я такой и почему родился безголосым?» И вот однажды старуха-курица (она была самой древней курицей во всём дворе и самой мудрой) подошла к нему и сказала:
– Не грусти. Кто ты и для какой надобности родился – поймёшь позже, когда склюёшь своё зёрнышко и обретёшь голос. Приглядывайся ко всему, что тебя окружает. Ведь неизвестно, где прячется твоё зёрнышко: то ли в куче опилок у забора, то ли на тропинке у ворот или под крыльцом дома. Вдруг тебе повезёт, и ты найдёшь его сразу. А быть может, оно не захочет показываться, и тебе придётся искать его очень долго. Не отчаивайся: нынче солнце – завтра тень; послезавтра снова день.
Цыплёнок, ободрённый словами старухи-курицы, поспешил к куче опилок и отыскал там несколько семян, но они не принесли ему удачи. Он перебрался на тропинку – осмотрел на ней каждый камешек: а вдруг под каким-нибудь из них таится его зёрнышко? Но и найденные на тропинке зёрна, и те, что потом нашлись под крыльцом, не одарили его голосом. Цыплёнок облазил весь двор и вдруг – возле пустой собачьей конуры почувствовал першение в горле. «Это от ворсистой семечки, которую я только что склевал», – подумал он и неожиданно залаял.
На крыльцо вышел хозяин.
– Ага, так ты собака, – обрадовался он и велел цыплёнку сторожить дом.
С этой минуты и до самого вечера по двору разливался собачий тенор. Но лишь стало смеркаться, лай прекратился: цыплёнок уснул. Ночью в дом залезли воры. И наутро хозяин выгнал цыплёнка со двора. «Никакая, ты не собака», – рассердился он.
«Если я не собака, то кто же я?» – проскулил цыплёнок, оказавшись за воротами.
– Кто же я, кто же я, – проскрипели колёса проезжающей мимо телеги, гружёной мешками, и на землю просыпалось несколько зёрен. Цыплёнок склевал их одно за другим и вдруг услышал: «Мяу», – его голос изменился!
Он бросился к себе во двор. «Я нашёл своё зёрнышко! Я нашёл своё зёрнышко!»– выпрыгивали из него слова-мяуки.
– Так ты кошка? – удивился хозяин, – тогда следи, чтобы в амбаре не заводились мыши, – приказал он.
Цыплёнок не смыкал глаз весь остаток дня, но как только зашло солнце, заснул. Мыши пробрались в амбар и хозяйничали там всю ночь – горе-сторожа опять выдворили за ворота.
Прошёл день или два, а может быть, и неделя. Цыплёнок в поисках своего зёрнышка исходил всю округу.
Заглянул на кузницу. Там было жарко. На наковальне лежал раскалённый огненно-красный прут и кузнец лупил по нему тяжёлым молотом. При каждом ударе прут громко звякал, от него отлетали яркие искристые зёрна и рассыпались горошинами по земле. На глазах они темнели, обретая сизый цвет голубя и, докатываясь до цыплёнка, обжигали ему ноги, точно клевали, – и цыплёнок в испуге бежал.
Он так бежал, что не заметил, как заскочил в лавку к купцу. Там в щели между досками пола заприметил он семечко, большое, плоское, круглое, с трудом вытащил его и попробовал расклевать, но семечко не поддавалось, оно оказалось очень твёрдым. Лавочник услышал возню и, заметив цыплёнка, закричал во всё горло: «Так вот, кто таскает у меня монеты! Вот он, вор! Держите его!»
Цыплёнок бросился наутёк и отдышался лишь возле речки. Речку перегораживала плотина, направляя ток воды к колесу мельницы. На берегу стояла знакомая телега, гружёная мешками, – мельник стягивал с телеги мешки и относил их на мельницу. Цыплёнок подумал: «Если мельник ест зёрна целыми мешками, то голос у него, наверное, должен меняться по нескольку раз за день», – и поспешил за мельником.
Но не мельник ел зёрна. Это жернова перетирали зёрна, превращая их в муку.
Цыплёнок стал поджидать: когда же у них изменится голос. Он ждал, ждал, а жернова однозвучно тараторили: «Трём-трём, трём-трём», и, цыплёнок, не дождавшись, покинул мельницу. «Я за всю жизнь не съем столько зёрен, сколько сжевали эти мукомолы, пока я на них глаза пялил, и что же – мне так и не найти своего зёрнышка?» – думал он в отчаянии.
За мельницей его встретили облака – их гнал по небу ветер. Они сыпали на землю зёрна слёз, приговаривая: «Не найти тебе своего зёрнышка, бедненький цыплёнок. Так и останешься ты ни к чему не годный и никому не нужный». И цыплёнок, без всякой надежды на счастливое окончание своих поисков, побрёл туда, куда направят его ноги. И под самый вечер, когда солнечные лучи стали такими же длинными, как и тени, вытянувшиеся по земле, увидел, что ноги его привели к родному двору.
Он потоптался у запертых ворот, клюнул маленькое семечко, высвеченное в траве лучиком света, взмахнул на склонённую ветку ивы и мгновенно заснул. А когда солнце, ещё не проснувшись, дрогнуло ресницами, открыл глаза, приосанился, захлопал крыльями и как запел: «Ку-ка-ре-ку». Из дома вышел хозяин, взял косу и пошёл косить; вернулся довольный: рано встал, накосил много, да и косить было легко: солнце росу не высушило. Идёт по двору, а цыплёнок опять кукарекает: обедать пора.
– Хорошо поёшь, – сказал хозяин, – мне такой певун на дворе как раз нужен.
– Вот как я могу: кукареку! – пропел цыплёнок.
– И я так могу, – прокричал петух с соседнего двора.
– И я так могу, – донеслось кукареканье с окраины села.
– Так значит мой голос – это голос петуха? – удивился цыплёнок.
– Конечно! – ответил хозяин. – Собаки должны лаять, кошки – мяукать, а петухи – кукарекать.
К цыплёнку подошла старуха-курица.
– Ну, вот ты и нашёл своё зёрнышко, – заключила она.
– Ура! Я нашёл своё зёрнышко! – прогорланил молодой петух.
И сильный петушиный голос полетел по окрестностям: его услышал кузнец с молотом, купец в лавке, мельник у жерновов, облака в небе, солнце над облаками. Эхо побежало по селу, добежало до речки, нырнуло в запруду, разбудило старого сома. Рыба вильнула хвостом и подняла в небо фонтан такой высоты, что видели его аж за десять вёрст; кто-то поведал об этом своим детям, те выросли и передали услышанное внукам, а те правнукам.
История эта сохранилась до сих пор. Один старец, такой древний, что морщины на его лбу свешиваются, точно тесто из квашни, рассказывает, будто тот петух был с его двора. Но рассказчику мало кто верит, хоть и фамилия у него Петухов, – с такой фамилией кругом вон сколько, пол села ходит.