Смысл зажмурился и часто-часто заморгал. Такое он видел впервые. Всё какое-то – странное, непонятное, каким до этого никогда не было. У Смысла даже слов не нашлось, чтобы всё это описать. Не то чтобы он потерял дар речи, нет, он, кстати говоря, вообще потерять его не мог, поскольку никогда им не обладал. Просто слов, выражающих происходящее вокруг него, Смысл не знал совсем. Он видел какие-то цветные пятна, краски, которые в следующую секунду уже казались ему не красками, а какими-то совершенно неуместными здесь предметами – нотами, сидящими за столом и пьющими томатный сок из пластилиновых чашечек, у которых то и дело отваливались плохо прикреплённые ручки, и томатный сок рассыпался, звеня и сверкая; и тёте Дусе снова приходилось нагибаться, чтобы поднять с пола зелёные веточки жасмина, ещё не расцветшего и потому терпко пахнущего столярным клеем, который почему-то походил на тётидусины страшные сказки, абсолютно бессмысленные в своей жуткости и всегда ставившие Смысл в тупик.
Он решил, что лучше не смотреть на всю эту чехарду, и подождать, пока всё немножечко успокоится. Но долго выдержать не сумел, и приоткрыл один глаз. Левый верхний. Ничего не происходило. Как всегда, смысл почувствовал лёгкий сквознячок утренней бодрости, перемешивающийся с остатками уходящей ночи точно так же, как присохшая кофейная гуща смешивается с горячей водой из-под крана, когда тётя Дуся моет посуду. Смысл частенько любил наблюдать за тётей Дусей, по его мнению, она была очень рациональной женщиной и всегда всё делала как надо. Единственным её недостатком были сказки, но Смысл великодушно прощал ей эту маленькую слабость, поскольку знал, что идеальных людей не бывает.
«Проснулся, наконец…» – подумал Смысл, наблюдая, как утро выметает последние крошки сонливости и той бредятины, которую Смыслу невольно пришлось лицезреть минут пять назад, из растрепанной головы его подопечного. Работаешь с ним, работаешь, а толку-то… Толку нет совсем. Смысл опять расстроился и окончательно ушёл в себя. И даже не заметил, как заснул. А заметил бы, расстроился бы ещё больше, ведь сон на работе Смысл считал верхом непрофессионализма и, мало того, ужасно бессмысленным занятием…
Стёпка вынырнул из сна в ясное морозное утро, вливающееся в раскрытую форточку совершенно бессмысленно счастливыми солнечными лучами, чириканьем воробьёв и гомоном детской площадки. Он зажмурился и сладко потянулся, потом приоткрыл один глаз, левый, и через прозрачную дверь стал наблюдать, как тётя Дуся то появляется, то исчезает из поля зрения, передвигаясь туда-сюда по кухне. Тётя Дуся готовила Стёпке завтрак. А Стёпка лежал и думал, что ему совсем, ну вот ни капельки не хочется вылезать из тёплой постели и идти в школу, потому что сегодня контрольная по математике, а он опять не подготовился, проторчав целый вечер под Светиными окнами. Света была стёпкиной первой любовью и, как считал Стёпка, единственной и неповторимой и вообще самой лучшей девочкой на всём белом свете. Только вот сказать об этом ей всё никак не получалось. Тем не менее, Стёпка был счастлив, абсолютно бессмысленно счастлив, - так, как могут быть счастливы одни лишь безнадёжно влюблённые романтики.
Именно эта детская и невинная бессмысленность стёпкиного счастья ужасно удручала Смысл. Даже сейчас, заснув незаметно для себя, Смысл продолжал думать об этом, и ему опять стали сниться кошмары. Ему снилась Света, которая ласково улыбалась Стёпке, и сам Стёпка, совершающий абсолютно бессмысленные поступки и совсем переставший слышать мысли Смысла. Это было слишком невыносимо, и Смысл проснулся. Поняв, что он заснул на рабочем месте, Смысл пришёл в ещё больший ужас, чем тот, который ему приснился, быстро открыл все свои тринадцать глаз и стал смотреть вокруг. И сразу увидел, что что-то здесь неладно. Всё изменилось, стало каким-то странным и непонятным, каким до этого никогда не было. Во-первых, Стёпка, увидев проснувшийся Смысл, подумал ему: «Привет» и подмигнул третьим глазом. Красивым таким, зелёненьким. Смысл подумал, что происходящее не нравится ему совсем, когда увидел рядом со Стёпкой красивую девушку в белом платье, и какая-то незнакомая тётка, вовсе не похожая на тётю Дусю, заученно-торжественным голосом говорила:
— А теперь попрошу Вас, жених, и Вас, невеста, скрепить только что данные Вами клятвы подписями и обменяться кольцами. Прошу Вас, распишитесь здесь, здесь и здесь…
Стёпка почти не слышал, что говорила торжественная женщина. Он был абсолютно бессмысленно счастлив. Он посмотрел в сияющее счастьем и любовью лицо Сонечки, взял её тонкую, чуть подрагивающую руку и надел кольцо ей на палец. Она улыбалась только ему, и тихо светились и трепетали от неслышных никому порывов души её лёгкие серебристые крылья…
А Смысл тихонько забился в самый дальний угол стёпкиного сознания, и…горькие слёзы потекли из третьего глаза слева и шестого глаза снизу. Эти глаза у Смысла всегда отличались повышенной чувствительностью. Он понял, что проспал самое важное, и теперь жизнь Стёпки никогда уже не будет полна осмысленных, рациональных поступков. Он не справился со своей задачей. Он – страшно сказать – бессмысленно всё проспал…и слёзы потекли теперь уже из всех его тринадцати глаз…
Чьё-то тёплое и ласковое присутствие коснулось его, осушило горестные слёзы и прошептало:
— Не плачь, мой хороший. Пойдём, теперь мы сумеем вместе отыскать смысл твоей жизни.
И его глаза почувствовали светящуюся Улыбку…а бессмысленно счастливый Стёпка довольно и ободряюще подмигивал ему своим зелёным глазом.