ЛИ – частица.
Усиливает вопросительный
характер предложения,
усиливает значение удивления,
неуверенности, сомнения.
– Большой Толковый Словарь.
Ли стояла на одном из высотных зданий нашей запыхавшейся Москвы. То высотное здание, что открывается взору проходящих по торгового-пешеходному Багратионовскому мосту. Она забралась на крышу: на шее – бело-фиолетовый шарфик – символ угасающей молодости, меж пальцев – длинная сигаретка с раздуваемым лёгким дымом, причёска растрёпанная, волосы в разные стороны…На запястьях – тонкие зазуборенки от маникюрных ножниц немецкого zolinger. Эти бессмысленные надрезы на коже происходили не из-за крайнего решения, не из-за одержимости или отваги, а так, чтобы были, чтобы случайный прохожий их заметил, чтобы дотронулся свои скрюченными безразличными пальцами. Его пальцы будут чувствовать лишь набухшую от насилия кожу, а отнюдь не прорванные вены с искрящимся потоком ядовитой крови ядовитого создания.
Ли стояла на ночной крыше и самозабвенно смотрела на свой город:
- Вот я. Вот ты, город с сотнями, город с тысячами, город с подсвеченными соборами, город с иллюминированной мостовой, город – ты, город – я.
Ли вспоминала остро и обрывочно: подала сегодня заявление какому-то чиновнику с просьбой организовать собственную выставку. Ли была художницей. Не просто художницей, а тёмно-зелёной художницей, так как рисовала картины в основном в тёмно-зелёных тонах, изображая из себя непосредственность и безразличие ко всему яркому. Ядовитая Ли, моя непосредственная подруга Ли, услышала в ответ, что такие решения не принимаются сразу, необходимо обойти многих людей, чтобы утвердить её место среди почётных начинающих художниц.
Но зачем ходить по лабиринтам? Если Ли уникальна, если все её друзья знают, как уникальна и особенно особенна Ли, если любовники, запутавшиеся в её тёмно-зелёных простынях шепчут ей всю ночь:
- Ты особенная Ли, ты не как все, Ли, разреши мне взять тебя сегодня, моя особенная Ли…
Но в заведеньице, куда Ли пошла заявлять о намерении покорить столицу, ей лишь неуверенно добавили:
- Завтра, mademoiselle, завтра подойдите и я посмотрю, что смогу сделать для вас. Сейчас так много этих новых… как они себя называют… талантов… Знаете, mademoiselle, может, вы действительно особенная, может и так… Но я не могу сегодня в этом убедиться. Давайте завтра. Приходите завтра…
Ли вырвала из рук этой mademoiselle свою папку, будто бы случайно оцарапав тонкую руку чиновника, и поспешно покинула помещение.
- Завтра… А вот не будет у меня завтра. В задницу запихни ты своё завтра. Завтра и увидишь, где я буду завтра…
Вскоре Ли стояла там, где она и стояла. Вечер держал её в своих руках, ветер гладил её ноги, неделикатно залезая под юбку, а город… город насмешливо смотрел на тёмно-зелёную самоубийцу.
И вот Ли набрала мой номер телефона. Некстати, признаюсь я вам. Моя подруга была всегда некстати. Я лежала в пышной кровати с белыми простынями, обнятая одной нагловатой ногой вроде бы любимым человеком. Да, пожалуй любимым.
Забытый мне голос жалобно залепетал из трубки:
- Здравствуй, дорогая. Я умру через несколько минут. Ты – единственный человек, которому я хотела это сообщить. Ты же знаешь, что я всё ещё люблю тебя…
Я быстро всё поняла. Ли любила привлекать к себе внимание, но несколько раз она действительно попадала в клинику с суицидами: то кости на руке начнёт ковырять, то таблеток ядовитых объестся. Но она была несчастной. Несчастной потому, что никогда после своих эксцентричных выходок не умирала, делая вдобавок несчастными всех друзей и родственников.
- Рада тебя слышать. Жаль, что редко мы видимся. Где ты, Ли?
- Если заберёшься на смотровую площадку своего любимого моста, то увидишь меня.
- Не играй, Ли. Ты на крыше высотного здания?
- Да. Я всегда знала, что только ты меня понимаешь.
Пожалуй, и это правда. Несколько лет назад, когда мы познакомились с Ли, она только начинала рисовать. Моя профессия была связана с совершенно другими предметами, твёрдыми и непоколебимыми, в отличие от её. Она всегда тянулась ко мне. Однажды она позвала меня в кино, мы зачем-то сели на последний ряд и, сняв ботинки, устроились в кресле. Локти наши то и дело соприкасались, головы ненароком сталкивались, волосы спутывались. А потом Ли обхватила моё лицо тонкими пальчиками, придвинулась ближе и жадно поцеловала меня. Тогда я была настолько испугана, что не могла сопротивляться её цепкой хватке. Мы, наверное, так и просидели весь сеанс, испуганно обнявшись: я боялась, что она набросится на меня, а она – что я уйду.
Ли обычно мало говорила. Она иногда казалась такой занудой: то начнёт говорить о том, что понимает она одна, то скажет половину предложения, считая, что остальное все уже поняли. Но почему-то её любили. Парни проводили рукой по её волосам, спине, останавливались они пальцами на косточке бёдер. Она остро выпирала и зачарованно притягивала внимание. Ли не была лесбиянкой, нет. Но почему-то каждый день я получала письма с банальным «Я тебя…»
Она долго преследовала меня, обнимая ненароком или дотрагиваясь до моих волос, чтобы вынуть оттуда несуществующий тополиный пух, проводила рукой по моим ногам, чтобы узнать, скользят ли её пальцы по моим колготкам.
Влюбившись в удачно подвернувшегося паренька, я решилась поговорить с ней. Я грубо и прямолинейно дала понять, что она мне совсем не нужна, что живёт она иллюзиями и даже не пытается понять, что на планете кроме неё есть другие люди, более талантливые и с ними, кстати, общаться куда как проще и приятнее.
С их пор прошло лет пять. Мы редко виделись. Встречались от случая к случая, никогда ничего не вспоминая.
Кем она мне была? Никем! Даже не подругой, даже не частичкой детства, даже не воспоминанием. Я знала, что если Ли спрыгнет, то тяжёлым булыжником повиснет на моей душе её самоубийство.
Чёрт… Ведь зачем-то я убрала с себя ногу моего ночного дружка и поехала к Ли.
- Ли, расскажи мне, что произошло.
- Ничего.
- Ничего или ничего особенного? Давай поговорим. Вот я взяла машину, тёмно-зелёная она такая – как ты любишь. Давай поговорим… помнишь…
Что-то я ей говорила, глупости девчачьи, тупые и обыденные. А потом я вспомнила, что Ли – это не просто Ли, а особенная Ли.
- Я никогда не забуду, как мы с тобой целовались в кино. Ты обняла меня за шею, притянула к себе. Я помню, как что-то обожгло меня где-то в районе живота, я помню, как мир стремительно уходил из-под ног.
Меня тошнило от этого поцелуя, мне было противно это вспоминать.
- Ты любила меня? – спросила она.
- Что ты услышать хочешь? Я знаю, что ты на краю и можешь спрыгнуть, если я скажу НЕТ.
Я слышала, как Ли усмехнулась.
- Может и спрыгну… Ты ещё не избавилась от привычки переставлять местами слова в предложении?
А потом я увидела её. Добралась до последнего этажа, миновав крутящиеся вентиляционные двери. Ли стояла на краю. Но теперь она говорила со мной, а не я с ней.
- У тебя сейчас кто-нибудь есть?
- Да. Ты помнишь его… Это тот парень из нашей компании.
- Я знаю. Я видела вас на Мосту.
- Я люблю там гулять.
- Знаю. Ты всегда любила этот мост с быстро бегущими пешеходными дорожками.
- Помнишь, Ли, как мы стояли с тобой на смотровой площадке и наблюдали за стройкой. Тогда строился соседний торговый центр и множество подъёмных кранов копошилось рядом. Солнце садилось и ветер раздувал этот закат по всему небу… Мы докуривали Pall-Mall и сбрасывали окурки с моста. Они пролетали несколько метров, отдаляясь красными точками, а потом становились синими и исчезали…
Ли не слушала меня.
- Мы все давно знакомы и ты должна знать, что мне всегда хотелось именно его.
- Кого, Ли?
- Того, кого ты сейчас оставила храпеть в спальной. Ведь он же храпит…
И тогда я поняла, к чему она клонила. Худенькая Ли, особенная Ли, Ли с исковерканными понятиями о мире… она всегда добивалась своего. Даже если надо идти по чужим костям, даже если надо пожертвовать своими. Прихоть стояла выше всего.
Ли повернулась ко мне спиной и придвинулась к краю. Как любила она играть нами, как удачно у неё это выходило. Тогда она была похожа на пятимесячного ребёнка, уверенно смотрящего тебе в глаза и при этом истошно ревущего. И понимаешь, что эти крики безосновательны, что глаза-то не плачут, да и сердце тоже не плачет. А орёт лишь рот, издавая дьявольские звуки, сотрясая всё тело.
- Мы с ним уже давно и, наверное, порядочно подустали друг от друга. Возьми его, Ли. Я знаю, ему приятна будет мысль, что он изменил МНЕ с ТОБОЙ. Поверь, Ли… приятна.
- Ты уверена? А? Подруга, ты уверена? Ты и от второй своей беды не избавилась: говорить не то, что думаешь.
Ком в горле стоял. Да хоть кочергой его толкай… Ли была права. Я до сих пор боялась обижать людей правдой.
- Да.
Ли спрыгнула, сделала шаг, потом другой. Не навстречу десяткам этажей, а навстречу мне. Она обхватила моё лицо руками и поцеловала. Потом достала из моей сумочки телефон и, проводя пальцем по запотевшему дисплею, прошептала:
- Так под каким он именем?...
Шея, пальцы, аккуратно изрезанные кисти – все они люди искусства, творческие существа. Наверное, не было бы без них наших снов и фантазий. Я знала, что их слепили из другой глины, что вылепил-то их кто-то истеричный и уязвлённый. Они такие хрупкие, они так мало живут. И удел критически мыслящего человечества – прощать им эти прихоти в обмен на наши цветные сны.
5 апреля 2004.