Памяти бамовцев

Сибирячка Татьяна Муратова
Мизиряк Виктор Антонович. Он жил странно, совершал непонятные поступки. Мог обрушиться на человека  всей своей природной мощью, если тот ему не нравился. Затем осмысливал произошедшее, сознавал, что был не прав, извинялся и очень бережно относился к вновь приобретенным друзьям, порой даже заискивал перед ними. Нигилист по внутреннему убеждению, часто помогал церкви. Филолог по образованию, создал газету «Северобайкальские вести», где работал редактором.  Беспощадный к другим, был очень раним внутри. Он и ушел  странно,  один, на маленькой таежной станции. Нещадно высмеивал меня за то, что я не убрала упоминание о детской книжке «Белая лошадь – горе не мое», из которой пришел ко мне Пушкин, тут же подарил десятитомник поэта из личной библиотеки, не имея в тот день ни копейки на хлеб. Язвительно черкал в моих работах, постоянно напоминая мне о моей наивности, а потом часами сидел в библиотеке, выискивая что-то нужное для меня. Так принес  «Гольфстрем» Гершензона, очень редкое издание. Я хотела бы сейчас объяснить ему, что оказалось, что белая лошадь, пасущаяся в Михайловском - горе Пушкина, стало и моим горем, да не могу, нет человека. Все, что я могу сделать для него, это явить миру  одну из последних его работ, очерк «Байкальский тоннель – надгробье для проходчиков».

«Самоцветы, которые мы увидели в Байкальском тоннеле, были неоднородными. Камни имели кристаллическую природу: где прозрачно-белые, где зеленоватые, а где и густо-зеленые, некоторые куски были желтыми, а стенки пещеры пестрели вкраплениями камня красного цвета», - вот отрывок из нашего разговора с электрослесарем бригады проходчиков В.К. Абрамцева, сегодня живущего в пос. Нижнеангарск на скудную пенсию и с изрядно подорванным здоровьем. Но все по порядку.
-К тому времени мы прошли порядка 150 метров с восточной стороны тоннеля. Шла обычная работа – забуривание, закладка взрывчатки, отвод буровой техники, взрывы и вывоз породы.  Ритм мы к тому времени набрали приличный, так что каждый день наш тоннель продвигался по 2 метра в сутки, иногда объявлялись дни скоростной проходки: тогда удавалось пройти и более 3 метров.
  В тот раз все было обычно. Произвели отпал, подождали 45 минут, пока в забой пошел свежий воздух и пошли на свое рабочее место. К забою подошли с включенными светильниками, начали осматриваться. Не помню, кто это заметил, но вдруг слышим крик: «Эй, мужики, глянь, что делается. – Где? Где?». Мы подошли на крик  и увидели небольшое отверстие с правой стороны выемки. Оно было овальной формы, примерно 40 на 70 сантиметров. Но не сама пещера привлекала. Общий свет не включали – не положено по технике безопасности. Поэтому луч каждого светильника был направлен примерно в одно место. То, что мы увидели, поразило всех. Свет наших ламп попадал на какие-то кристаллы, и они отражали лучи наших ламп. Казалось, будто своим светом мы заставляли вспыхивать камни.  Несколько человек собралось возле этой ниши, стараясь по очереди заглянуть в открывшуюся после взрыва дыру.  Она под углом уходила вверх, и конца ей не было видно. Но буквально все стены этой бесконечной пещеры были усыпаны кристаллами и блестели. Как потом я узнал, это были друзы, кристаллы разной формы, карандаши с острыми и тупыми концами то желтые, то зеленые. Все это было настолько красиво, что не верилось, будто могло находиться среди развороченных камней, кроме которых мы за все время работы ничего не видели.
 Пока толпились справа, кто-то заметил такое же отверстие и слева, уходившее под углом вниз. Получается, что проходкой мы пересекли длинную нишу, протянувшуюся по диагонали к врезке.
 Что тут творилось? У многих от увиденного перехватило дыхание – захотелось добыть хотя бы частичку этой красоты. В отверстие поместиться было невозможно. Одновременно у края его могло находиться от силы два человека. Каждый старался отломить себе кусок горного хрусталя, выковырять красный кристаллик или отбить шестигранник. Кому нравился кристалл с острым концом, кому не совсем правильный, но окрашенный в необычный свет – желтый, зеленый, голубой, были там и фиолетовые отложения чароита. Такое чудо проходчики встречают очень редко.
Мне, например, достались кристаллы неоднородного цвета, от слабо-желтого до густо-зеленого. Кто-то отбивал камни молотком или какой-нибудь другой железякой, кто осторожно подрубывал основание, чтобы сохранить красивый вид камней. Был случай, уговорили взрывников бросить в нишу толовую шашку, чтобы камни отвалились, так как их трудно было отковырять.
 Мои камни зеленого и густо-зеленого цвета на поверхности оказались не такими красивыми, как там, освещенные лампой на близком расстоянии. Но все равно, я долго хранил их у себя, пока не отвез на Украину, где собирался жить после окончания строительства БАМа.
Конечно же, мы спрашивали и у наших маркшейдеров, а затем  и у геологов, что это за камни. И, насколько я помню, чаще всего звучало слово «берилл»…
(Энциклопедический словарь. Берилл – минерал подкласса кальциевых силикатов.  Кристаллы шестигранной призмы. Разновидности: изумруд, аквамарин, гелиодор – все драгоценные камни. Встречаются в пневмолито- и гидротермальных месторождениях, гейзерах, кварцевых жилах и т. д.). Скорее всего, на такую воздушно-каменную пещеру и наткнулись наши проходчики.
 У кого только не доводилось спрашивать мне об этом случае в практике проходчиков, но никто не припомнил – был ли подобный случай.  Все только плечами пожимали. Возможно, что его не знают из-за того, что не все службы к тому времени были подтянуты к работе? Не осталось ни у кого минералов – один из свидетелей этих событий отдал камни дочери, поступавшей на геологическое отделение института, другие их выбросили за ненадобностью.
-А что случилось с этими нишами, - спросил я у Абрамцева.
-Да…- возвратился он к разговору. Иметь такие камни хотелось всем. На такую красоту приходили смотреть и шофера, и другие проходчики. Уж очень красиво было. Но… отвлекало от работы. Начались разговоры, что, мол, не туда вы, ребята, дырку начали бить, не для этого мы, мол, здесь находимся. Постепенно ослепление увиденным сменилось будничной работой – пошли новые взрывы, выемки. Иногда мы подходили к нишам, освещали их своими лампами и удивлялись обилию кристаллов. Ведь нишам этим, казалось, конца не было видно, и все их стенки были усыпаны самоцветами, насколько хватало света ламп. Потом отверстия залили бетоном, и мы лишь вспоминали о них. А жаль, очень красиво было…
Вот что говорит по поводу находки геолог:
«Проходчикам, если все это правда, действительно удалось увидеть уникальное коренное месторождение камней. Такое редко встречают даже геологи – а они специально ищут что-то подобное. Но геологи вооружены знаниями мест залегания минералов, - говорят камневеды. Тех, кто видел первичные места рождения кристаллов, единицы: здесь камни сохраняют грани нетронутыми. Везучие люди…»
-Вы считаете себя везучим? – спросил я у В.К. Абрамцева.
-То, что мы попали на БАМ, это везение. Я здесь с самого начала и только случайно не попал в семерку первого десанта в ноябре 1974 года. Здесь прошли наши лучшие годы. Как мы тогда жили!.. Дружно, единой семьей. До сих пор встретить бамовца в любой точке СНГ – все равно, что брата родного встретить. У нас была хорошая работа, приличный заработок. Могли отдыхать в любой точке СССР, ездить за границу. Подобное могли позволить себе только кадры партийной номенклатуры. Но, в отличие от них, мы на все это зарабатывали своим трудом, а не предписанными льготами. И мы этим гордились. По чекам я лично получил 5 машин и деньги за каждую из них копил. Чтобы не только мне, но и внукам было на то жить. На эти деньги я мог уехать в любую точку страны, купить там дом. Но вот я перед вами – без квартиры,  без сбережений, без прошлого, без будущего.  С моим здоровьем и работать нельзя.  У меня вырезали почку, залечили язву желудка. Работаю слесарем при стадионе, потому что на свою пенсию в 900 рублей я прожить не могу.
Вы спрашиваете, поддерживаю ли я отношения со своими ребятами. Нет, не поддерживаю. И дело не в том, что трудно найти деньги для конвертов – просто писать некому. Все практически умерли.
-А сколько им было лет?
-Мне сейчас 56-й год я живой. А многие умерли до своего юбилея, другим только перевалило через 50. Вы можете представить, что из 32 человек постоянного состава проходчиков бригады  В.Р. Толстоухова в живых осталось всего 5-6 человек?.. А я это знаю, потому что почти со всеми поддерживал отношения или знал о них от друзей.  Мы благодарны государству за предоставленную работу, за участие в самой грандиозной стройке века.  Мы вложили в магистраль свою молодость, здоровье, силы. Вон они стоят –тоннели, мосты, города, поселки. Но как с нами обошлись?
-Что от нас осталось? Да ничего…
От некоторых скептиков приходилось слышать, что, мол, надо еще посмотреть, от чего умерли эти люди, можно сказать, в цветущем возрасте. От отравления в забое и работы в экстремальных условиях, или от алкоголя, которым злоупотребляют представители трудных профессий.  Сам Абрамцев себя выпивохой не считает.  «В молодости, было, выпивали, но молодость проходит». А теперь, после удаления почки и лечения язвы желудка, так и вообще перестал употреблять спиртное. Кроме того, по его данным, большинство проходчиков пришли в забой в молодом возрасте, едва ли не сразу после армии. От заболевания внутренних органов ушла из жизни добрая часть из тех, кто жил в старом Гоуджеките, включая и некоторых женщин. И не слишком ли много было смертей с одинаковым диагнозом – рак -, причастных к строительству тоннелей? Хочется верить, что о настоящих условиях работы здесь руководство строительства не знало. Но ох, не зря в забой подавали привозную воду, а в магазинах поселка предлагалось красное вино… Похоже, были все-таки люди, кому были известны особенности условий строительства тоннеля. Неизвестны они были лишь непосредственным строителям. Многие из них, участвуя в стройке, искренне полагали, что оставят после себя памятник в виде построенной магистрали. Но что касается бригады проходчиков В.Р. Толстоухова, кстати, умершего вскоре после переезда в Москву, то вряд ли они предполагали, что их детище, Байкальский тоннель, станет памятником для них так скоро. Судьбы же оставшихся в живых, похоже, так же глубоко завалены накатившейся нищетой, как  красота самоцветов, напрочь залитых раствором и укрытых бетонной шубой облицовки тоннеля.

Северобайкальск-Нижнеангарск

2001 год