Ровно в полночь раздался телефонный звонок.
Леонид Ильич Прежнев покойно сидел в своем кремлевском кабинете, сочиняя очередную главу эпопеи “Пост-Возрождение”. Рядом с маленьким диктофончиком, в который наборматывался текст, блистала початая бутылка “Токая”.
В правой руке у генерального секретаря золотилась пилочка для ногтей. Леонид Ильич готовился к завтрашнему заседанию Политбюро.
Телефонный звонок звучал резко, требовательно. Генеральный секретарь налил бокал вина. Выпил. Телефон не умолкал.
Звонил кто-то из своих. Подойти? Подойду на четырнадцатом звонке — решил Генсек. Стал считать, но сбился и подошел уже на десятом.
— Але... Ховорите... Але...
— Леонид Ильич, извини за беспокойство. Гриша Романов из Ленина... из Смольного... да... ну, из штаба революции... Ага, понял?
Леонид Ильич поскреб пилочкой переносицу. Гриша Романов звонил некстати. Помешал воспоминаниям о будущем. Вообще помешал. Еще глоток “Токая”. Но надо выслушать. Товарища. По Политбюро. Что поделаешь — гласность, демократия.
— Леонид Ильич, дорогой, прости, что беспокою...
— Што, Хрихорий, матушка императрица приснилась? — пошутил по-армейски Леонид Ильич. — Чево не спишь?
— Такое дело... помнишь к нам прогрессивный вождь приезжал... из этой... центральной Африки... Бокасса... он еще жен своих ел... Мы это дело не одобряем, но ведь прогрессивный, собака... Он смешно в прошлом году в массандровских подвалах потерялся...
— А... а... — вспомнил Леонид Ильич.
Действительно, приезжал один такой черный марксист. Отправились на экскурсию в Массандру осматривать старинные винные заводы. А он залез в пустую дубовую бочку и проспал там несколько часов кряду. Думали — враги похитили. Уже замену начали готовить из прогрессивных эфиопов.
— А-а-а, — вспомнил Леонид Ильич.
— А мы ему тогда (на радостях — что нашелся) — двух партиек подарили. Со стажем и при фигурах. Все честь по чести. Правда, потом наш посол докладывал, что он их тоже — того — съел.
— Ну и чево, Хрихорий, — не понимал Леонид Ильич.
— А то, что теперь он нам, дорогой Леонид Ильич, в ответ двух негритянок прислал. Их два часа назад ко мне в кабинет доставили. Правда, они по-русски ни бум-бум. Но зато сразу раздеваться начали. Я их пытался обратно одевать — ни в какую. Вот так до сих пор голые и стоят, как статуи острова Пасхи.
— С самой Пасхи? — не дослышав, удивился Леонид Ильич. — Так они промерзли, сшитай, с самой Пасхи-то стоять.
Но тут все выяснилось, определилось. Григорий Романов предлагал Леониду Ильичу приехать в Ленинград и немедленно “опробовать” негритянок. Леонид Ильич долго прикидывал и соображал — что значит слово “опробовать”. Наконец вспомнил, но засомневался.
С большим удовольствием он бы сейчас занялся мемуаром. Такое благое дело вспоминать, что было, чего не было. Но и мужскую слабость перед товарищем по партии выказывать не пристало.
— Вот што, Хрихорий, завтра ж заседание. Хотовлюсь. Ну што ты... Первым делом самолеты, ну а девушки — потом, хотя бы и африканские.
— Приезжай, Леня, ну что мне с ними делать, хоть на полчасика... На месте и решение примем.
— А попозже нельзя, Хрихорий, через пару деньков, а?
— Замерзнут, Леонид Ильич, жалко девушек, они ж к экватору привычные, к солнцу... Да и жена меня дома ждет... Приезжай, покажем им кремлевскую эротику...
Леонид Ильич буркнул — мол, дескать, еду... Встречай. Ладно.
Первый помощник генсека — Юрий Блатов, его повар и начальник охраны, тут же выдвинулся в пространство кабинета. Леонид Ильич только еще раздумывал: нажать ли кнопку. Блатов подслушивал и подсматривал, стоя за портьерой.
— Вылетаем через двадцать пять минут, — он сразу же включился. — Секретный чемоданчик собран.
— Уже? — Леонид Ильич не ожидал столь стремительных перемен. Вот так всю жизнь. Против его воли гоняют по свету.
Юрий Блатов имел пристрастие к белой магии, любил самогон-первач, имел купленный диплом об окончании кулинарного техникума, жену, собаку породы Баскервиль и троих детей.
Последние несколько лет дома он практически не появлялся: ежесекундно был при генсеке.
Был при Леониде Ильиче и второй помощник — Геннадий Янаев. Гена — секретарь, сокращенно, в своем кругу, “генсек”.
Он часто любил вспоминать о том, что во время Карибского кризиса варил кофе для братьев Кастро. Тогда он чувствовал себя в гуще событий, на Эвересте мировой политики. Теперь же...
— Уже? — переспросил Леонид Ильич, засунул позолоченную пилочку в нагрудный карман рубашки, хлебнул еще глоточек, оглядел прощально свой кабинет. Ему показалось, что Владимир Ильич — на портрете — снял свою простую рабочую кепочку и нежно помахал ею. Мол, не кручинься, все будет по-нашему, по-пролетарскому. Негритянки тоже стоят близко к рабочему движению. Прочтешь им речь и все будет замечательно.
— Речь захотовил? — уже встав, обратился генсек к Блатову.
— Какую? — Юрий был в курсе переговоров и недоумевал.
— Ну, возьми ту, что я говорил на последнем съезде неприсоединившихся и развивающихся партий.
Блатов удивился, но молча достал из хрустального сундучка бумаги.
— Выйдем потайным ходом, — скомандовал Генсек.
Они вошли в чуланчик, где в драном кожаном кресле с мощной спинкой и резными подлокотниками дремал Гена Янаев.
— Поедешь с нами, — бросил ему на ходу Блатов. — Секретная миссия.
Янаев был слегка нетрезв, не мог появиться дома в этот час — жена устроила бы скандал. Поэтому он предпочитал отсыпаться в этом историческом кресле — любимом рабочем месте Феликса Дзержинского.
На выходе из чуланчика секретная группа столкнулась с невнятного вида человеком. С безумно горящими глазами, в черной бороде — он был чужероден кремлевским покоям.
— Хто это? — вопросил Леонид Ильич, оборотясь к Блатову.
— Наш новый астролог, Леонид Ильич, — услужливо подскочил Юрий. — Вот, Генка его где-то разыскал
— В горах Тянь-Шаня, — вклинился Янаев. — Предсказатель будущего и прошлого.
— Ну, это и я могу, — зашлепал губами, полуулыбнувшись, Леонид Ильич. — Прошлое было ошибкой.
В ответ на эту “остроту” полагалось засмеяться. Блатов и Янаев осклабились. Все посмотрели на астролога.
Тот молчал, диковато таращась и сверкая очами. Вдруг он топнул одной ногой, вырвал из бороды седой волосок, повернулся вокруг своей оси, плюнул в пол и патетически воздел руки вверх:
— Новая фаза, Сириус — ура! Двойной круг обратного знака, Марс в оппозиции к режиму, то есть к Сатурну. В дороге Вас ожидают невероятные приключения. Лучше запереться и три дня никуда не выезжать. Полная виктория, эт сетера.
Леонид Ильич нахмурился и посмотрел на Блатова. Блатов щелкнул языком и пригвоздил взглядом Янаева. Янаев развел руками:
— Вот, — новый астролог, товарищ Полба.
— Ввыду... обшшей обстановки — возвращаемся! — развернулся на 180˚ Генсек.
Тут же под ноги товарищам метнулся котенок Вася, внучатый племянник официальной кремлевской кошки Маши. Путь назад был отрезан — котенок сплошь был черен, как сажа.
— Продолжаем путь... ввыду обшшей обстановки, товарищи! — Леонид Ильич опять развернулся. — Значит, судьба, к этим, негрытянкам. Астролоха с собой — для безопасности хосударства.
Через пять минут вся компания усаживалась в правительственную “Чайку”. По радио предупредили аэропорт: подать трап через двадцать минут.
* * *
Маланья Федоровна Рыскина считалась передовой колхозницей шестидесяти лет. В Москве она проведывала дочь. В ее хозяйстве, в заброшенной вологодской деревне, оставалась одна коза. Уезжая, просила проследить за животным скотника Тихона. Но Тихон был ненадежен — пил горькую. На третий день пребывания в Москве, под утро, приснился Маланье сон: к ее козе подбирается старый распутный козел. Проснулась в поту — сама не своя. А к вечеру решительно заявила дочери, что немедленно летит домой. И, поймав на улице такси, укатила в аэропорт.
* * *
Елизавета Бам была фигурой заметной в Таллиннском доме моделей. У нее были длинные ноги, которые нравились первому секретарю райкома товарищу Леппо. На эти же ноги претендовал и начальник районного КГБ товарищ Пойк. Оба товарища бывали на закрытых просмотрах дома моделей в гостинице “Виру”.
После просмотра они подсаживались к Елизавете Бам. По очереди приглашали ее танцевать и многозначительно молчали. Пытались прижаться в танце поплотнее; Елизавета этого не одобряла.
У нее был настоящий жених — Сергей Стариков, курсант мореходной школы. Он умел хорошо плавать и ориентировался по звездам. Сочинял стихи — посвящения Елизавете, где основной рифмой была “любовь-кровь”...
После ужина в “Виру” товарищи Леппо и Пойк провожали Елизавету домой. Чинно спускались по лестнице — слева и справа от девушки.
Если Елизавета водружалась в авто первого секретаря райкома, то за ней следовала машина товарища Пойка. Но уже в следующий раз происходила рокировка — и Елизавета выбирала “Волгу” товарища Пойка, а Леппо тащился эскортом.
Иногда манекенщица резвилась и дважды подряд усаживалась в машину Леппо.
Пойк скрежетал зубами, а наутро в Москву летело подметное письмо. В нем сообщалось о низком моральном облике руководящего товарища.
Леппо тоже принимал свои меры. Он сообщал, что район наводнен шпионами и диверсантами, а ГБ только спит (с бабами) и ест (черную икру).
Это была своеобразная дуэль. Без сантиментов и романтического ореола.
Елизавете Бам это надоело. И однажды, хлипким осенним вечером, она решительно собрала саквояж и отправилась к югу. В Пицунду. Через Москву.
* * *
Генеральный секретарь со товарищи мчался по притихшей ночной столице.
Решил развлечься. Достал из нагрудного кармана металлический рубль, повернулся к сидевшим сзади:
— Сбросимся?
Блатов и Янаев с готовностью протянули заранее приготовленные рублевые бумажки. Они знали об этой немудреной игре Генсека. Водка уже давно подорожала. Но полагалось об этом не знать. Блатов толкнул астролога в бок: поддержи компанию. Полба почему-то полез к себе за шиворот и извлек недостающие 62 копейки, и все копейками, копейками. Притормозили у знакомого магазинчика на обочине шоссе.
Продавщице Зинаиде доплачивали десятку в месяц. За плевое дело. Когда появлялся джентльмен в шляпе (это был, как правило, Генка Янаев), ему необходимо было выдать бутылку с заранее переклеенной этикеткой, где значилась цена из прежних лет. Джентльмен бутылку забирал стремительно, кивал благодарственно и исчезал на неопределенное время.
* * *
Маланья Федоровна дремала на переднем сидении такси. По дороге взяли попутчицу. Та вдохнула в салон запах дорогих духов. Шофер втянул воздух с удовольствием. Маланья перекрестилась.
* * *
— Ну, на посошок, — Леонид Ильич крякнул, громко глотнул. Блатов пить не хотел, но компанию поддержал.
— В добрый путь! — Янаев заученным жестом опрокинул рюмочку.
Астролог Полба достал из кармана “воблу”, отвинтил голову, остальное протянул Леониду Ильичу.
— Што скашет астролохия! — Генсек стал чистить рыбу. — Принять еще рюмочку?
— Новая фаза, триста шестьдесят пять ударов в минуту, поворот Сатурна в сторону прогресса, Венера ждет...
— Вот-вот... Ждут нас негрытянки. Поехали, поддай хазу.
Пассажиры мчались быстро и весело. Ничто не предвещало задержек. Неожиданно за поворотом возникли два женских силуэта.
— Может подвезем? — неожиданно расщедрился Леонид Ильич.
Оба помощника всплеснули руками: что вы, как можно, а государственная безопасность?
Но Генсек уже сам нажал на педаль тормоза.
— Астролохия не запрещает, — бросил он спутникам. — Советская жэнщина имеет право, как записано в нашей Конституции. Будем соблюдать.
Две дамские фигуры скользнули в “Чайку”. Маланья Федоровна и Елизавета Бам. Их такси сломалось. Они безуспешно голосовали на шоссе — их никто не брал в столь поздний час. Только эта большая черная машина их приняла.
* * *
Григорий Романов поглядел на золотые каминные часы, коими пользовалось не одно поколение партийных вождей. Первым их советским хозяином был Сергей Киров. Часы же ранее принадлежали Великому князю Александру Михайловичу. Князь подарил их своей возлюбленной — баронессе Екатерине Роннер, в память их платонического романа. Та же, в конце ХIХ века подолгу жившая за границей, увлеклась модными идеями анархистов. Одно время была конфиденциальным другом Бакунина. Выполняла некоторые секретные поручения Кропоткина. Потом выскочила замуж за народовольца Ширяева. Ширяев бросил ее в Лиссабоне, увлекшись креолкой с острова Куба. Он уплыл вслед за предметом своей страсти, оставив баронессу в Лиссабоне у разбитых часов (во время очередной “сцены” трость народовольца шмякнулась о золотой корпус). Через два года (уже гремел и пенился ХХ век) она вышла замуж за торговца цветами из Гамбурга. Часы, при отъезде из Лиссабона, подарила другу Ширяева — Леониду Карсину, в 1917 году решительно прибывшему в Россию вместе с часами для революционных преобразований...
* * *
Итак, Григорий Романов посмотрел на большие каминные часы. Стрелки показывали тридцать пять минут первого.
Романов нажал кнопку — и словно из-под земли вырос его помощник, второй секретарь Шаблинский.
— Что нового? — спросил Романов, хотя понимал, что ничего кардинального в душе и в мире за время их разлуки не произошло.
— Негритянки требуют бананов, — доложил Шаблинский.
— Как ты это узнал, ведь ты не понимаешь по-африкански, — удивился Романов.
— Язык жестов универсален, — живо откликнулся, ухмыльнувшись, Шаблинский.
Романов подозрительно на него посмотрел, но ничего не сказал. Потом:
— Пора ехать в аэропорт, встречать. Этих (он показал глазами на соседнюю комнату) возьми с собой. Порадуем старика.
Шаблинский кивнул и сказал:
— Ваша жена звонила. Спрашивала — когда будете, интересовалась — не поехал ли к Ляльке?
— Ну, а ты? — Романов быстро обернулся.
— Сказал, что проводите совещание по реконструкции Пулковской обсерватории.
— Отлично, — Романов вскочил, потер мясистые ладони коротким жестом. — По коням!
Шаблинский нырнул в соседнюю залу и вывел оттуда двух чудесных темнокожих девушек. Абсолютно нагих и невинных.
М-да... Такого поворота в своей, в общем-то опасной комсомольско-партийной карьере, Романов не ожидал. Ко всему, казалось, был готов, но этот сюжет в его мозгах отсутствовал. Впрочем, он всегда следовал золотому правилу Наполеона, нимало не зная об авторстве: главное ввязаться в бой, ну, а там уж как Бог даст.
— Прошу вас, плиз, мисс, — Романов на этом исчерпал все свои познания в английском и жестом (о, этот язык жестов!) пригласил девушек следовать за ним. Но негритянки поняли его по-своему. В следующую секунду все смешалось в доме Романова. Горячие губы девушек облепили тело секретаря областного комитета партии. Жгли нестерпимо, прямо сквозь одежду.
— Погибаю, — успел подумать Романов. — В сетях буржуазных прелестниц. На посту. До последнего.
От великого наслаждения секретарь обкома потерял сознание. Впрочем, ненадолго. Придя в себя, он никого не обнаружил рядом — ни негритянок, ни верного Шаблинского. Неизменными оставались каминные великокняжеские часы — они показывали час ночи.
* * *
Заложив лихой вираж, правительственная “Чайка” аккурат остановилась напротив трапа. Возле лестницы стоял командир специального самолета — Поль Язов, полковник КГБ.
— Прошу вас, дорогой Леонид Ильич!
И Поль Язов широким жестом пригласил войти (о, этот темный, загодочный и так вольно переводимый язык жестов!)
У Поля Язова — своя история. Его мать — француженка, коммунистка, Катрин Банев, работала в Коминтерне, в Москве, в середине тридцатых. Ее увлек лихой кавалерист, честный рубака, рубаха-парень, Матвей Язов. Матвей был грубым, решительным красным командиром — на армейских учениях. В семейной жизни же он был тихим, мечтательным человеком, любившим скрипку, старинные монеты и поэзию. На скрипке играть выучился сам, коллекция старинных монет перешла к нему из дворца князей Юсуповых, а страсть к поэзии ему привила Катрин. Она делала подстрочные переводы французских авангардистов того времени — Сандрара, Кокто, Элюара, Аполлинера и других. Матюша Язов их вдохновенно перелагал на русский. Самым удачным считал перевод из Сандрара:
“Почему я пишу?
Потому!..”
Язов гордился тем, что этот перевод сделал самостоятельно, без помощи супруги.
В 37-м арестовали сначала Катрин, а потом, спустя полгода, и Матвея.
Судьба Катрин по сию пору остается неизвестной. А вот Матвею удалось бежать из Хабаровского распределителя. Долгие мытарства по Китаю, потом Гонконг (там бывший кавалерист подрабатывал грузчиком и три недели давал уроки верховой езды белой леди Чатерлей, прибывшей в Гонконг на поиски сбежавшего из Манчестера мужа).
Эти уроки завершились бурным и кратким романом, но совместная жизнь была невозможна по причине неопределенности их положения.
Леди Чатерлей вскоре обнаружила пропавшего мужа и отбыла на берега туманного Альбиона, а Матвей, получив вместе с прощальным поцелуем билет до Калифорнии, отправился к новым берегам в погоне за призрачным счастьем. По слухам — он достиг Лос-Анджелеса, завел дело — маленький ресторанчик, сколотил капиталец, женился на китаянке.
А по ночам выходил на крышу своего дома и долго смотрел на звезды, вспоминая Россию.
Его же сын — Поль — вырос в семье дяди, работника КГБ. С детства обожал Сталина и фильм о Чапаеве. Но самым любимым занятием оставался запуск бумажного змея. Поля влекло небо, полное свободы и романтики.
Уже после окончания авиационного училища, Полю предложили вступить под сень “органов”. Он согласился легко, за пять минут подписал все бумаги о неразглашении тайн и в прекрасном настроении отправился на свидание, напевая: “Есть одна у летчика мечта — высота”.
Поль Язов был высок, изящен, нравился женщинам. Но это не сделало его капризным. Наоборот, во всех ситуациях он держался мужественно и просто.
В последние годы, прослышав о том, что в Калифорнии проживает его отец, стал с тщанием изучать английский язык...
* * *
Итак, Леонид Ильич вступил на ступеньку трапа и оттуда, сравнявшись в росте с Полем, поздоровался с ним за руку. Это был демократический жест (и далеко не последний в нашем повествовании).
Выскочили из авто Блатов и Янаев и стали подниматься в самолет. Астролог уже успел заснуть, и его пришлось будить. Елизавета Бам и Маланья Федоровна хотели было отойти в сторонку, но Поль Язов их упредил.
— Прошу вас, мадам и мадемуазель, входите на борт, через пять минут взлетаем. К ва--шим услугам коктейль-бар, шашлычная, душ и другие аксессуары. Приятного полета!
* * *
Елизавета, любительница острых ощущений, уже начала смекать — что к чему. И решила воспользоваться вновь забрезжившим сюжетом. Согласилась на полет с легкостью немыслимой, специфически женской. Маланья же, ничего не понимая, обратилась к попутчице:
— Ты скажи, милая, мне с тобой в самолет — или на другой, — и Маланья поправила на голове цветной платок с бахромой.
— А как хочешь, бабушка, — весело ответила Елизавета. — Компания вроде интересная.
— Да я и сама вижу, что компания подходящая. Но сомневаюсь я, однако: чай, до Вологды-то долетит?
— А это одному Богу известно, — засмеялась манекенщица.
Ветер дальних странствий кружил ей голову, а этот высокий летчик — ничего. Видно сразу — настоящий парень, а не какой-нибудь сморчок из КГБ.
Все расселись в шикарном салоне. Синяя театральная драпировка с серебряными звездами. Изящные хрустальные люстры. Картины Сарьяна, Тулуз Лотрека и Ван Гога, развешанные по стенам. Подлинники, конечно.
— Пристегните ремень, дорогой Леонид Ильич, — напомнил Блатов. — Минеральной воды, кока-колы, шашлык?
— Давай шашлык. Всем по экземпляру. И женщин не позабудь, — распорядился Генсек.
Он был мудрым и хлебосольным, наш дорогой Леонид Ильич. Всем давал жить, — кто умел, конечно.
* * *
Шаблинский вместе с негритянками мчался в аэропорт. По сути — это было предательство. Он оставил Романова в Смольном, можно сказать, в растерзанном виде. Замысел Шаблинского был прост и коварен. Вручить Генсеку негритянок. Да, это он, Шаблинский, вечно бывший на вторых ролях, справился с непростым заданием — доставил Леониду Ильичу африканский подарок. А Романов сам виноват — раскис, проявил слабость, потерял партийную бдительность. И вот результат. То есть у Романова — ноль результата. Зато он, Шаблинский, не поддался на эротическую приманку. Хотя мог бы. Шаблинский не таков, он — настоящий большевик, верный ленинец. И Леонид Ильич, конечно, оценит это. Ну, а Романова он просто выручал, как всегда. Спасал честь мундира. Хотя, конечно, партия непростая — одна неверная интонация — и все... Ставки сделаны, господа.
* * *
Леонид Ильич вынул из кармана золотую пилочку для ногтей, попросил у стюардессы свежий номер “Нью-Йорк Таймс”. Генсек не читал по-английски, но ему нравились четкие буквы, мощные листы иноземной газеты. Все картинки рассмотреть — и то полчаса понадобится.
Принесли ароматный шашлык. Кориандр. Сухое вино “Киндзмараули”. Бараний жир, шипя, падал на английский алфавит.
Маланья и Елизавета тоже уписывали шашлык. Трапеза сблизила всех.
Откушав, Генсек полез в боковой карман костюма и достал массивный, червонного золота портсигар. С инкрустацией и бриллиантами. Леонид Ильич не курил. Но таскал его с собой для представительства. Любил угощать. Больший эффект достигался тем, что внутри портсигара валандался дешевый “Беломор”. Но на иностранных послов это производило большое впечатление. Многие, даже некурящие, угощались. В их числе президенты Франции и США. На обратной стороне корпуса было выгравировано: “Графу Орлову от Екатерины II”.
* * *
Шаблинский примчался в аэропорт в начале второго. Ночь за окном темнела и бугрилась. Негритянки, видимо устав, заснули, трогательно прижавшись друг к другу. Воспользовавшись этим, Шаблинский накрыл их персидским ковром.
Аэропорт готовился к приему высокого гостя. Дежурные в синих тужурочках разметали по углам фантики, старые проездные билеты, презервативы, банановую кожуру.
В ночной буфет выбросили баклажанную икру и горбушу. Двух бомжей, ошивающихся в аэровокзале около двух месяцев, отвели спать в комнату матери и ребенка.
Шаблинский дежурил на летном поле.
— Когда вылетели из Москвы? — поинтересовался он у диспетчера.
— Половина первого. Должны бы уже садиться.
— Запросите столицу, — распорядился Шаблинский.
Задержка не входила в его мятежные планы. Она могла разрушить все его хитросплетения. Появился диспетчер, ходивший справляться на пульт.
— По расчетам Москвы самолет уже должен быть здесь. В небе никаких аномалий. Погода благоприятствует.
— Подождем, — расстроился Шаблинский. Романов мог возникнуть в любую минуту.
* * *
Прошел еще час. Общее возбуждение сменилось тревогой. Самолет, вылетевший из столицы, не достиг берегов Невы.
Стрелки стремительно приблизились к двум. Шаблинский вышел на террасу. Ночные птицы глухо позвякивали крыльями. В небе, среди ровного пламени звезд, появился оранжево-зеленый огонек. Сначала Шаблинский затрепетал, решив, что это долгожданный самолет. Но через некоторое время от летящего объекта отделился стремительный сноп света и накрыл нашего героя. Шаблинский замер.
Если это НЛО, то лучше не провоцировать этих ребят, пусть их. Осмотрят его, произведут необходимые замеры. Главное — обойтись без похищения. Неудобно все-таки, товарищи. Ну, там, втащить на борт какую-нибудь ткачиху или шахтера — это еще полбеды, это даже приемлется. Но ответственного работника, второго секретаря обкома — это крайне неприлично. Секретарей областных комитетов у нас снимают, а не похищают, уважаемые господа инопланетяне.
Такие примерно мысли-импульсы выдавал Шаблинский, с головой погруженный в световой водопад.
Впрочем, этот загадочный луч освещал второго секретаря не более двух минут. Так же легко луч двинулся дальше. А оранжево-зеленый объект вдруг пыхнул белой магниевой вспышкой и исчез. Через некоторое время растаял в воздухе и луч.
Шаблинский решил умолчать о случившемся.
К нему подошел начальник аэропорта:
— Связь с правительственным самолетом прервалась через 20 минут после взлета. Из Москвы уже вылетели три поисковых звена со специальной аппаратурой. Только что звонил Романов — интересовался, где вы. Велел ждать. Будет через полчаса. Какие будут распоряжения?
— Скажите, а что за самолет только что пролетел над аэропортом? Такой странной конструкции?
— Последний, рейсовый, из Сухуми, посадили сорок минут назад. Сейчас — технологическое окно, — удивленно доложил начальник аэропорта.
— Ага, ну, ладно, — легко уяснил Шаблинский. — Свяжите меня с командующим округом. Срочно!
Шаблинский решил имитировать бурную деятельность. Он понимал, что Романов будет тщательно анализировать поведение своего помощника. Поэтому следовало продумать план защиты.
Через пять минут Шаблинский разговаривал с командующим округом генерал-лейтенантом Макаревичем. Шаблинский рьяно отдавал приказы:
— Исчез правительственный самолет. Да, с Первым. Немедленно задействуйте все службы на линии Москва-Ленинград. Свяжитесь с командующим Московским округом. Уже звонили? Да, не забудьте проследить, чтобы все поиски велись в обстановке полной секретности. Сверхсекретности! Позвоните мне через пятнадцать минут.
Вскоре в аэропорт прибыл слегка помятый Григорий Романов. Еще в Смольном, оправляя костюм и подтягивая галстук, Григорий Валентинович обнаружил, что с лацкана исчез значок “Депутат Верховного Совета СССР”.
— Неужели негритянки слямзили,— ужаснулся он. — Может, они с этой целью и явились — утащить бесценную реликвию?
Но через какое-то время он отбросил эту мысль, как абсурдную. Минут пять он ползал по полу, исследуя складки персидского ковра. Безуспешно! Рубиновый значок как будто испарился.
Романова это не только расстроило, но и обозлило. Каким-то образом, в его мозгу, эта пропажа соединилась с неожиданным исчезновением Шаблинского. Прямо скажем — все более подозрительным.
Позвонив в аэропорт, секретарь обкома узнал две новости. Первая: Генсек еще не прилетел. Вторая: Шаблинский вовсю шустрит на летных дорожках. Упаковавшись в черный кожаный плащ, коротышка Романов бросился вниз по мраморным ступеням, — в автомобиль, навстречу судьбе.
* * *
В пять утра в аэропорту сел специальный самолет, доставивший на своем борту двух членов Политбюро: министра обороны маршала Востинова и шефа КГБ Юрия Антропова. Оба не выспавшиеся, злые. У Востинова еще с вечера болела печень, а Антропов, как всегда, до полуночи работал и домой прибыл в начале первого. Потом выпил чаю, прослушал сводку новостей радиостанции “Свобода” и музыкальное обозрение Севы Новгородцева из славного города Лондона (Би-Би-Си).
Уснул не сразу. А сон его был диковатым и отчасти мистическим.
Шефу КГБ снилось, что он бежит по склону, заросшему опиумным маком, в руках у него нарядный желтый детский сачок. И он все бежит, ликуя, неведомо куда. Но вот склон оборвался отвесно. И Антропов полетел в кошмарную бездну. Уже прощался Юрий Валентинович с жизнью, досадуя, что много согрешил на благо партии и государства.
Но вдруг его смертельный путь перекрыл синий светящийся кокон. В него-то, аккурат, и угодил Антропов. Кокон стал раскачиваться и повлек куда-то ошалевшего шефа КГБ. Наконец, кокон, мягко спружинив, коснулся земли. Но встать, или, хотя бы, пошевелить рукой или ногой Антропов не мог.
Неожиданно он увидел перед собой сиреневое щупальце... Нет, лучше бы этого не видеть никогда! Щупальце отходило от... маршальского мундира Генерального секретаря.
Чуть в стороне, словно воздушный шар, покачивалась голова Леонида Ильича.
— Што, оробел, херой? — добродушно закивала голова. — Давай быстрее подключайся. Тут у нас работы непочатый край. Будем пахать, сеять, целину поднимать.
— У кого это у нас? — облизал пересохшие губы Антропов.
— У нас, у инопланетян, — растолковал Генсек. — Возхлавишь, Юрый, наше местное КХБ...
Но тут Леонид Ильич исчез, и явилось скользкое малиновое чудовище, в жесткой чешуе, с одним глазом на лбу и пятью короткими мощными бивнями вокруг. Так завершился сон. Пронзительные телефонные трели оборвали этот кошмар.
* * *
Востинова с вечера мучила печень. В самолете он коротко спросил у Антропова:
— Что это наш старик учудил?
Антропов пожевал тонкими губами, поежился, вспоминая сон, ответил не спеша:
— Романов утверждает, что он вылетал к нему. Однако, до Ленинграда самолет не долетел. С ним Блатов и Янаев. Пока все.
Они пытались задремать, отключиться. Но это у них не получалось. А у Антропова в голове все вертелось: ба! Да сон-то в руку!
* * *
На летном поле их встречали Романов и Шаблинский. У секретаря бегали глаза, а его помощник походил на человека, проглотившего булавку.
— Ну, что, Григорий? — в один голос выдохнули приехавшие.
— Первый пропал, ребята, — взволнованно произнес Романов.
— Подробности, — Антропов весь внутренне содрогался, припоминая щупальце, охватившее его лицо. Но внешне выглядел целеустремленным и, пожалуй, самым боеспособным из всей компании.
* * *
Выяснилось, что самолет благополучно отбыл из Москвы. Причем, на борту оказались две подозрительные незнакомки — двадцати восьми и шестидесяти трех лет. Кто они такие — никто не знал, — но вышли они из правительственной “Чайки” вместе с Генсеком. Может быть, они и стали причиной необъяснимого исчезновения Леонида Ильича со товарищи?
Но тут всплыл главный вопрос, появление коего тщательно оттягивал Романов: а на кой черт вообще первый ринулся в Питер в столь поздний час? Какая нелегкая понесла его к Романову — ведь накануне о визите в град Петров и речи не было.
Пришлось плести, путаясь и запинаясь, всю историю про Бокассу и негритянок.
Впрочем, Романов опустил рассказ о моральном падении в кабинете Смольного.
* * *
Под утро стало ясно: Леонид Ильич Прежнев исчез. Наземные и небесные поиски результатов не дали. По тревоге были подняты армейские, милицейские и особо доверенные гражданские силы. Обзванивали сельские советы; прочесывали леса. Однако, самолет как в воду канул. Тревога сменилась паникой.
Шаблинский укрылся в спецзале для депутатов Верховного Совета. Пил крепчайший кофе, выкуривал сигарету за сигаретой.
Итак, предположим, Генсек исчез, растворился, канул, дематериализовался. Нет, только сделаем такой допуск. На одну секундочку. Не будем искать причину — это задача компетентных органов. Зададим вопрос — что будет дальше? Кто же займет... Нет, нет... только на секунду... Итак, кто... — мучался Шаблинский.
* * *
У Антропова рызыгралась мигрень. Однако, ему пришлось всерьез раскручивать дело.
Были допрошены негритянки (не только с помощью языка жестов). Они повторяли лишь одно: Бокасса, Бокасса. Ай лав ю.
И сверкали белками, выглядывая из-под персидского ковра.
Шеф КГБ решил отработать несколько версий. Одна из них говорила о причастности к происшедшему прогрессивного африканского вождя Бокассы.
В Центральную Африку экстренно вылетел военно-транспортный самолет. На его борту находилась группа захвата “Альфа”.
* * *
Другая версия предполагала возможный заговор. В числе путчистов, возможно, были и Романов с Шаблинским.
Ленинград всегда был ненадежен, пытался противостоять Москве.
Отстаивал свою, особую позицию. Особенно ярко об этом написал полудиссидентствующий питерский поэт Григорьев:
“Прощание с первопрестольной,
закончив пьянкой непристойной,
добро, что не ношу кальсон.
Я канул в путь семьсотверстовый,
к своим садам, к своей Садовой.
Ее им не согнуть кольцом”.
Шеф КГБ Антропов и сам писал стихи, но более любил декламировать чужие строчки. Так, бормоча стихи Григорьева, он столкнулся с Романовым.
Все в той же комнате депутатов. Романов что-то набрасывал в блокнот. Увидев Антропова, мгновенно и как бы невзначай прикрыл написанное локтем.
— Планы составляешь? — в лоб спросил Антропов. — Уж не ваших ли это с Шаблинским рук дело?
Романов поморщился:
— Зря ты, Юрий Валентинович, это говоришь. Чепуха полная. Давай лучше подумаем вместе: как быть, если с Первым действительно случилась неприятность. Государство без начальства оставлять нельзя.
— Сам хочешь корону примерить — или Шаблинского на трон посадишь? — опять раздражился Антропов.
— Да будет тебе! — отмахнулся Романов. — Давай о деле потолкуем!
Истинный аппаратчик, секретарь обкома уже перешел в новую ситуацию, уже обыгрывал НОВОЕ ВРЕМЯ.
* * *
— Вот я тут предварительную схему набросал, взгляни, — и Романов убрал локоть.
Проект назывался скромно и кратко — “Положение о создании Государственного Совета по чрезвычайному положению (ГСЧП)”.
В ГСЧП входили:
Юрий Антропов, шеф КГБ;
Дмитрий Востинов, министр обороны;
Григорий Романов, секретарь Ленинградского областного комитета партии;
Андрей Макаревич, командующий Ленинградским военным округом.
Антропов внимательно прочитал состав хунты, потом взял перо и сделал следующее прибавление:
Фелдыщь Бокасса, прогрессивный вождь.
Поразмышляв, вписал:
временно, до выяснения всех обстоятельств.
* * *
Это был чрезвычайно тонкий и неожиданный ход. Даже у старого интригана Романова отвисла челюсть. С минуту он смотрел, вытаращив глаза, на спокойного, слегка задумчивого Антропова.
— Ну, силен! — наконец сообразил секретарь обкома. В его мозгу тут же сверкнули варианты. Все они свидетельствовали: странная кандидатура в состав ГСЧП вписывалась!
— Так, — произнес Антропов, — с этим ясно. Теперь надо обдумать нашу линию на Политбюро.
— Да, — согласился Романов. — Непросто будет отстранить этих “сталинских соколов”.
— Попробуем предложить им почетный вариант... Например, образовать Совет старейших Политбюро.
— Неплохая идея, — Романов коротким, резким движением потер руки. — Только надо б ее упаковать поизящней.
— Поручим Шаблинскому?
Романов невнятно кивнул. Роль Шаблинского во всей этой истории еще не прояснилась, а вдруг он вступил с сговор с Бокассой и негритянками?
* * *
Заседание Политбюро, как обычно, началось с просмотра выпуска кинохроники “Новости дня”. По увиденным сюжетам принято было высказываться по кругу. А потом — голосовать. На столе, затянутом зеленым сукном, покоилось (для голосования) два десятка желтых подагрических рук. Все ждали появления Первого. Все, кроме Антропова, Романова и Востинова. Шаблинский находился неподалеку — в комнатке референтов. Его должны были вызвать для доклада.
* * *
Шаблинский потягивал уже третью чашку кофе, как вдруг... перед ним возникло сиреневое щупальце. Оно шевелилось совсем близко. Шаблинский прикрыл веки, ущипнул себя за плечо. Вот ведь что случается после бессонных ночей без Генерального секретаря, но с негритянками!
Открыв глаза, Шаблинский с ужасом обнаружил, что щупальце никуда не исчезало. Наоборот, приблизилось. С тихим и жутким воем оно прыгнуло на плечо второго секретаря обкома. “А кто же будет докладывать?” — успел еще подумать Шаблинский и тут же потерял сознание.
* * *
А его тем временем уже вызывали. Кнопочку нажимал Антропов. Он слегка нервничал. Пять минут назад он начал так:
— Товарищи! В стране произошло исключительное событие. Для решения всех вопросов создан Государственный Совет по чрезвычайному положению. Слово для разъяснительного доклада имеет кандидат в члены Политбюро товарищ Шаблинский.
Но кандидат в члены на вызов не откликался. За столом тревога и недоумение усилились. Антропов сбивчиво и путано начал говорить сам:
— Наш друг Фелдыщь Бокасса прислал делегацию. Леонид Ильич отправился в Ленинград, чтобы поприветствовать гостей. Однако, к сожалению, самолет на берега Невы пока не прибыл. Такие дела. В состав ГСЧП входят...
* * *
Зал удивленно загудел. Секретарь ЦК Негриченко стал проверять слуховой аппарат — уж не ослышался ли.
* * *
Опытнейший коммунист Востока Али Ев понял, что произошел государственный переворот. Значит, следовало немедленно и активно поддержать новую власть. Чтобы самому удержаться.
— Все ясно, товарищи, — спокойно произнес Али Ев, — предлагаю утвердить состав ГСЧП. Но пока держать наше решение в секрете. Вдруг наш дорогой Леонид Ильич все же приземлится в Ленинграде. Неудобно получится — перед всем миром. И еще одно: мне кажется, что в Совет необходимо ввести представителя трудящегося Востока...
И сел на место, скромно опустив очи долу.
Антропов метнул взгляд на Романова. Романов мигнул Востинову. Мысленно все трое снеслись с Бокассой.
— Что ж, товарищи, думаю, что предложение товарища Али Ева правильное... У кого какие соображения? — энергично высказался шеф КГБ.
— Славный Восток подарил нам много пламенных революционеров, — пояснил по ходу дела Романов, — и среди них достойное место занимает сын итурейского народа Муса Али Ев. Сын бедного декханина, с малых лет познал он... его отличают... личная преданность... убеленный сединами... креплено-выдержан... связей, порочащих его, не имел...
— Хлопок хороший дает нам товарищ Али Ев, — поддержал Востинов.
Министр обороны хорошо помнил многодневные и многоночные пирушки под сенью платанов в загородной резиденции Али Ева.
И чего их на негритянок потянуло, — сокрушенно подумал старый вояка, — неужто им Али Евских лапландок было мало?! Правильно трактует народная мудрость: седина — в бороду, а бес — в ребро...
— Итак, единогласно, — подвел черту Антропов. — Голосуем, товарищи!
* * *
После обеда наступившего дня, по плану, Леонид Ильич Прежнев должен был принять корреспондента Франс-Пресс Эрика Сати. Вопросы Генсеку были переданы еще той зимой. Сегодня же, наконец, Прежнев намеревался вручить Эрику ответы. А на шесть вечера была запланирована еще одна встреча — с послом Великобритании, лордом Томпсоном.
* * *
Эрик Сати облачился в парадный костюм. Сам вычистил до блеска штиблеты. Сегодня наступил апофеоз его пребывания в СССР. Два с половиной года он шел к этому — и вот заветное свидание. Эрик готовился как никогда. Даже встреча с новой любовью была менее волнительной. Загадочный восточный правитель, хозяин мощнейшей империи зла. Вот кто его сегодняшний визави!
Эрик собирался покинуть корпункт. Но не успел. Его вернул телефонный зуммер. Бесстрастный голос сообщил, что ответы на вопросы Франс-Пресс вручит Муса Али Ев. Генеральный секретарь, к сожалению, болен.
— Я буду ждать Леонида Ильича! — экспансивно выкрикнул расстроенный Эрик. — Пусть выздоравливает!
На другом конце после секундной паузы пошел отбой.
Эрик сел в глубокое кожаное кресло и принял позу роденовского мыслителя. Интуиция подсказывала ему, что произошло нечто чрезвычайное.
* * *
Вскоре после заседания Политбюро, Антропов отбыл к себе, на Лубянку. Выпив крепчайшего чая, он размашисто подписал три секретных протокола.
— Отдохну часик, — сказал он помощнику. — Разбуди к обеду.
Юрий Валентинович забылся тяжелым сном.
* * *
По ослепительно-белым волнам океана несется на всех парусах пиратское судно. Корвет. Трепещет “веселый Роджер”. Смотрит Юрий Антропов на себя как бы со стороны. И не узнает. На голове белая морская фуражечка с крабом. Поверх рваной тельняшки, крест-накрест, кожаные ремни. По левую руку — зазубренный нож, по правую — подзорная труба. В зубах — короткая пыхающая трубка.
— Эй, на рее, — вдруг рявкнул Антропов, да так хрипло и громко, что чуть было не проснулся. — Переходи на другой галс!
Коротышка Романов, каким-то чудом сумевший влезть на бизань-мачту, растерянно озирался. Видимо он едва-едва был знаком с корабельным делом.
Тем временем Антропов обшаривал с помощью подзорной трубы впереди появившийся остров.
— Эй, рулевой, — крикнул он задремавшему было Востинову, — тысяча чертей! Ты что, ослеп? Сейчас сядем на мель!
— А что я могу сделать, коменданто, — жалобно оправдывался Востинов, — руль отказывается повиноваться... Святая дева Мария — помилуй нас, грешных!
Казалось, корвету суждено погибнуть вместе с пиратами. Какая-то дьявольская сила тащила судно к острову. Но в эту минуту над их головами послышался шум и треск.
Прямо над кораблем завис странный летательный аппарат. Что-то вроде батискафа, но с пропеллером. Из иллюминатора выглянул симпатичный багроволицый пират с красной повязкой на волосах.
Антропов всмотрелся внимательнее и узнал Леонида Ильича Прежнева.
— Ну, што, мятежники, — торжествующе заорал он с высоты, — сдаетесь на милость победителя?
— Прости нас, — наддал Востинов. — Только не дай пропасть!
— А хде ш украденное золото, хде дочь царя Трапезунда? — вопросил строгий Генсек.
— В трюмах все, батюшка, — зачастил Романов, — можно сказать, все тебе везем сдавать.
Романов ближе других стоял к Прежневу — на бизань-мачте.
— Ладно, — милостиво обронил Генсек, — беру вас под свое небесное покровительство.
И выбросил вниз сеть. Та легко опутала судно; батискаф с пропеллером двинулся вверх. Таким образом корвет превратился в воздушный корабль. Тем часом Леонид Ильич распорядился:
— Антропова в трюм, под замок, а дочь царя Трапезунда с сокровищами — наверх.
Кинулись исполнять Романов с Востиновым. Тут ощутил пребольной пинок шеф КГБ, но не успел установить: кто из соратников так наградил его? Юрия Валентиновича тряс за плечо его помощник:
— Вставайте, чай я уже согрел.
— Есть новости? — словно возвращаясь из небытия, сухо спросил Антропов.
— Бокассу привезли, — тихо, но внятно доложил помощник.
— Подробности!
— Без единого выстрела. Взят прямо с супружеского ложа, вместе с новобрачной. Очередная жена. Неудобно получилось: только они от стола, одежды с себя совлекли, а тут наши ребята. Так что их медовый месяц продолжился на борту военно-транспортного самолета.
Еще одна негритянка! — с мистическим ужасом подумал Антропов. — Да сколько же их!
Шеф КГБ был строгим атеистом. Но за последнее время он начал привыкать к присутствию каких-то высших сил, которые, как выясняется, управляют миром.
* * *
Тем часом Эрик Сати решил предпринять частное журналистское расследование. Он облачился в костюм советского служащего. Нейтральный конторский вид. И отправился в Кремль. На его территорию Эрика пропустили беспрепятственно. Ведь именно на сегодня был заказан спецпропуск.
В Эрике Сати всегда тлел дух авантюризма. Его влек риск. Недаром он учился в цирковой школе. И был бы неплохим акробатом, если б не встреча с журналисткой агентства Франс-Пресс Изабель Дасен. Эрик поклялся своей возлюбленной, что будет работать в ее агентстве. Конечно, пари того не стоило, но это выяснилось только годы спустя.
* * *
Итак, Эрик пересек заветную черту. Пройдя мимо Грановитых палат, наш герой очутился в маленьком зеленом садике. На бревнышке (которое, по преданию, принес еще Ленин с субботника) играли в карты два кремлевских садовых работника. Играли азартно, сопровождая каждый ход сочным русским, отчасти эротичным, выражением.
Оба садовых работника являлись материально-ответственными лицами. Перед каждым лежали документы. За неимением денег расплачивались накладными и закладными.
— А-а... проиграл... отдавай мою садовую скамейку... и пожарную лестницу...
— А этого не хотел... (выразительный жест) — ты сначала верни двадцать пять совковых лопат и семнадцать огнетушителей.
— Простите, господа, — нарушил их гармоническую битву Эрик. — Не хотели бы вы получить четыре рубля 12 копеек — на опохмел, прошу прощения.
— А ты кто такой? — в один голос угрожающе спросили материально-ответственные садовые работники.
— Вот, предлагаю помощь, — бесхитростно, почти мечтательно сказал Эрик.
— Кремлевских тайн не выдадим! — предупредили игроки. — А деньги давай...
— Тайн не надо, — смиренно попросил Эрик, — а вот пожарную лестницу на полчасика не одолжили бы?
— Идет! Забирай, родимый! — и один из рабочих протянул ему документ с печатью.
— Нет, простите, но мне бы из дерева!
— Так вон она — возле клумбы валяется...
Итак, сделка свершилась.
* * *
План акробата и журналиста Эрика Сати возник в тот момент, когда он услышал слово “лестница” от одного из играющих. Следовало дождаться темноты, а потом, приставив лестницу к стене, подтянуться к кабинету Генсека. Посмотреть — что там происходит.
Рабочие растворились, мгновенно канули в цветочно-парковом пространстве Кремля. Им очень хотелось выпить.
* * *
Тут мы непременно должны сообщить об исчезновении Шаблинского. Прямо из комнаты референтов. Там, где он потерял сознание. Поскольку второй секретарь обкома сам рассказать пока ничего не может, то мы здесь поставим три точки...
* * *
— Фелдыщь Бокасса с супругой Моникой, — доложил помощник. — Ждут вас, Юрий Валентинович.
— Хорошо, — поморщился Антропов, — сейчас приму... Что еще?
— Романов звонил: сегодня на восемь вечера назначено заседание ГСЧП.
* * *
Фелдыщь Бокасса был поражен в самое сердце. Среди первой брачной ночи его подняли с постели! Прямо за ноги и за руки. Новобрачная Моника сначала со страхом, а потом все с большим любопытством разглядывала крепких загорелых парней. Любви все нации покорны.
Фелдыщь понял, что их свадебное путешествие начинается. И первая остановка — Москва, Кремль. Это его несколько успокоило. Друзья не оставят в беде.
* * *
— О, дорогой наш друг Бокасса, — расставил руки для объятий Антропов. — Рад вас приветствовать и поздравляю с законным браком!
— Я тоже рад, — обнажил в улыбке зубы Бокасса. — Еще больше рад. Хороший человек всегда рад.
Фелдыщь шесть лет учился в Москве — в Университете Лумумбы. Тогда же он напитался прогрессивными идеями и научился сносно говорить по-русски. Вернувшись на родину, в жаркую Африку, основал партию свободного труда в рамках законности. Рамки были необходимы, поскольку Фелдыщь одновременно был единоличным вождем — хозяином своей страны. Но и партия была необходима — поскольку этого требовал прогресс.
— Дорогой друг, — продолжал Антропов, — еще раз простите за столь неожиданное приглашение. Но... обстоятельства требуют.
— Я рад, я очень рад. Моя жена Моника рад. И я опять Москва. О моя юность! О моя свежесть!.. Кстати, как вам мой девушки? Леонид рад?
— Леонид рад, — мрачно произнес Антропов, — но его нет. Он исчез. Летел, между прочим, в Ленинград, на свидание к вашим девушкам. И не долетел. Что скажете?
Антропов впился взглядом в Бокассу. Тот же был безмятежен. Наконец до него дошли слова шефа КГБ,
— Как исчез? Я не понял что-то. Повторите! — Бокасса искренне заволновался.
— Да-а... Я-то полагал, что вы проясните ситуацию. Кто-нибудь еще знал о вашем подарке?
— Кто? — Бокасса наморщил лоб. — Кто? Да! Никто. Хотя. Вот жена, Моника!
Фелдыщь был рад, что смог помочь следствию. Он всегда хотел быть полезным друзьям-коммунистам. За это ему неплохо платили. Всегда.
— Простите, — вкрадчивым голосом ввернул Антропов, — но откуда ваша новая жена? Кто она?
— Моника училась в Сорбонне. Жила во Франции. Полюбила моя патриотизм. Моя прогрессивность. Моя мужской сил. Полюбила мой дворец. Мой народ. Мой партий. Полюбила. И я ее. Мой новый семнадцатый жена, — доложил Бокасса.
Моника лучезарно улыбалась. С африканским восхищением смотрела на шефа КГБ. Чем-то этот человек ее магнетизировал. Чем-то влек неодолимо. От него исходили еще более сильные волны, чем от Бокассы.
* * *
Что это на меня так негритяночка поглядывает? — подозревая, мыслил Антропов. — Уж не гипнотизирует ли? Одного такого уже загипнотизировали — где он теперь, бедолага?!
— Вот что, господин Фелдыщь, — подступил к главному шеф КГБ. — Отныне вы являетесь членом ГСЧП. Поэтому, в ближайшее время, вам придется пожить в России. Поучаствовать в пресс-конференциях. Поездить к народу. Подробности вам объяснит мой помощник... Извините, дела...
— О, я готов опять жить в России, опять любить русский девушка, опять строить коммунизм! Да, я готов!
* * *
Эрик Сати тоже был готов. К штурму кремлевского кабинета. Он приладил пожарную лестницу, курил, терпеливо ждал.
Меж тем смеркалось.
* * *
Уже почти сутки страна жила без Генерального секретаря, но об этом никто не знал. За исключением нескольких человек. Но и они не очень представляли — что им делать со свалившимся на их плечи бременем власти и ответственности. Раньше за все отвечал Первый. Он же и последний.
* * *
Меж тем смеркалось. Сати был вдохновенно пьян в предвкушении авантюры. Но и расчетливо трезв в то же время. Вот он, звездный час: акробат и журналист слепились воедино. Эрик бесшумно и легко, как кошка, поднимался наверх, к заветному окошку. По дороге случилась забавная встреча. Вниз, по лестнице, спускался сибирский кот Василий, заслуженный кремлевский пенсионер. Во тьме Эрик дружески потрепал кота. Василий благодарственно мяукнул. Вот совсем близко лакомое оконце. Мягкий теплый свет от зеленой лампы, стоящей у самого окна. Эрику повезло необычайно: пять минут назад сердобольный Антропов открыл форточку, дабы выпустить кота на улицу. У Сати замерло дыхание, он напряженно прислушивался к голосам. То, что он услышал, поразило его, как разряд молнии.
* * *
Леонид Ильич Прежнев закемарил в мягком кресле самолета после обильной еды и вкусного питья. Он был доволен государством и своими подданными. Но сон его был — по контрасту — беспокоен и нелеп. Ему приснилась странная вещь: вдруг в кабину пилотов проникло огромное сиреневое щупальце. Оно мгновенно всосало в себя летчиков и стало елозить по рычагам управления. Самолет начал стремительно терять высоту. Леонид Ильич ухватился за подлокотники — не помогло.
— Эй, — позвал он тогда тяжелыми губами, — астролох Полба, што с нами? Почему падаем?
Полба словно язык проглотил. Лишь судорожно дергал головой да указывал перстом в иллюминатор: там колыхалось сиреневое облако.
Леонид Ильич проснулся от невнятных, но тревожных голосов Блатова и Янаева. Они приперли к стенке астролога, тот растерянно озирался.
“Новую фазу ищут, — подумал Генеральный. — Я тоже таким козлом в молодые ходы скакал”. И умильно стряс слезу со щеки.
А самолет тем временем и впрямь стремительно несся к земле.
* * *
А Эрик Сати приблизился к разгадке странного собрания высших чиновников государства. Он подтянулся еще выше и весь превратился в слух. И главное: совсем близко он видел членов Государственного Совета. Их спины и лысины. Это был незабываемый театр! Неожиданно шеф КГБ Антропов приблизился к окну. Эрик не успел отпрянуть. Антропов не мигая смотрел на загадочное лицо француза и с тоской думал: негритянки были, инопланетяне были, ангелов парящих пока не было. Ан вот!
Эрик через секунду все же догадался нырнуть вниз, а Антропов потер виски и вернулся в занудный монолог Романова:
— Товарищи, полагаю, что пора осторожно объявлять народу о частичном нездоровье Леонида Ильича...
— Какой его части? — сострил самый молодой и безответственный участник заседания — вождь Бокасса.
Антропов поморщился, но не от слов прогрессивного вождя. Шеф КГБ вдруг подумал, что уже когда-то видел это лицо, парящее за окном. Но где? На секунду промелькнул верный ответ, но тут же в мозгу плеснуло большое сиреневое щупальце. Антропов развязал узел галстука, откинулся в кресле, прикрыл веки. Его тошнило. Неопознанное и мистическое вторгалось в политику — этого еще не хватало! Дьяволиада! — как воскликнул бы его любимый писатель Булгаков. Антропову очень захотелось снова стать ребенком. Или он уже стал им!
* * *
Эрик Сати, с сенсацией за пазухой, прыгнул на цветочную клумбу, полную флоксов. Ура! Полная виктория! Итак, он один в мире обладает фантастической журналистской сенсацией, он — один! Уже мнился ему роскошный гонорар, и респектабельное место в Париже, в директорате агентства. А он, окруженный изысканными секретаршами, диктует мемуары: “ПостПрежнев. День второй”. Не сомневаемся, что именно такая карта выпала бы альпинисту-журналисту. Но одно обстоятельство, центральное, нарушило блистательные планы талантливого верхолаза. Сати позабыл, что он в России! Ему мнилось, что он летит по блестящей, отлакированной плас-Пигаль. Огни Елисейских полей как будто мигали впереди. Но... Но... Эрик размашисто и упоенно шагнул и... стремглав полетел в шахту канализационного люка. Его позабыли прикрыть давешние игроки-садовники. Соловьи, так сказать, разбойники. Эрик понял в последний миг, что летит в черную холодную бездну.
“Только в России может приключиться такое”, — успела еще проскочить такая сентенция в голове бедного журналиста. Сознание, к сожалению, покинуло его.
* * *
Итак, правительственный авиалайнер и в самом деле терпел аварию. Все — и мужское и женское население — пребывали в естественной панике. Лишь Леонид Ильич благодушествовал. Он полностью запутался и решил, что теперь-то уж сон окончательно сморил его.
Под брюхом самолета водная гладь — большое озеро. Посредине которого благоухал нежной зеленью остров. На специальных картах Вологодской области он именовался скромно — “Коммунистический рай”.
* * *
Председатель сельского совета Иван Треухов возлежал на печи. Перед ним стояла миска с блинами. Хозяйка, хлопотавшая внизу, ловко подкидывала блинцы — аккурат в тарелку.
Начальство уже третий год не могло добраться до “Коммунистического рая” — помещался он на острову, был далек от райцентра, труднодоступен. Молодежь разбежалась, старики грелись на солнышке, женщины средних лет справляли колхозную работу.
— Эй, Иван Иваныч, — вбежала в хату бригадир сенокосов Зоя Постмодернянская, — тут чтой-то с неба упало. Ходи смотреть!..
Треухов неспешно затолкал в рот блин, отер масляный рот пятерней, этой же рукой пригладил шевелюру. Волосы заблестели, что после твоего шампуня...
И впрямь чудное видение открылось председателю сельсовета. Прямо посреди деревни валандалось толстое сиреневое облако. Оно возлежало на изумрудной травке. Картина была новой и загадочной для крестьянского глаза.
Но тут быстро-быстро облако начало таять, и проступили контуры самолета. По откидному трапу начали спускаться слегка помятые люди.
Городские как будто, — решил про себя Иван Иваныч, и с достоинством сельского жителя двинулся навстречу.
Первым по трапу устремился Генка Янаев. Был он взволнован, пристально всматривался в лица встречающих, однако, никого не узнавал. Блатов шел вторым, у него отлегло от сердца — живы, сели.
Самым спокойным из всей компании казался Леонид Ильич. Он добродушно улыбался, помахивал приветственно, как обычно, ладошкой. Ему, по-прежнему, случившееся казалось сном.
Маланья Рыскина и Елизавета Бам семенили следом. У Елизаветы авантюрным блеском горели глаза, косметика грязными ручьями растеклась по лицу. Маланья, увидав, что она в деревне, обрадовалась и успокоилась: значит, скоро будет подле любимой козочки.
Замыкал шествие новоприбывших штатный астролог Полба. Он затравленно озирался по сторонам, что-то шептал побелевшими губами, отмахивался от каких-то, только ему одному различимых угроз. Бормотал же он примерно следующее: фаза нового фараона... большой Бен свернул к Сириусу... благоприятные восхождения для гиацинтов... строго по карточкам... позвольте закусить...
— Позвольте, товарищ, где мы? — бросился Генка Янаев к вальяжному Ивану Иванычу.
— Вы, дорогой друг, находитесь на острову, в усадьбе “Коммунистический рай”. А я — Иван Иваныч Треухов, вечный парторг и председатель, будем знакомы.
И Иван Иваныч крепко пожал руку Янаева, ослабленную неумеренными алкогольными возлияниями.
— А вы кто ж будете, люди дорогие? — в свою очередь поинтересовался Иван Иванович. — На жительство — али с проверкой чего?
— Не узнаете? — таинственно пригнулся к уху Треухова Янаев. — Сам Леонид Ильич...
— Это который же Ильич? — осведомился Иван Иваныч. — Наш-то вроде позолотее будет, а у этого — ни медалей, ни орденов.
И тут в башке Иван Иваныча, старого служаки, брякнуло: ба! да никак это немецкие шпионы! Стало быть Леонид-то Ильич не настоящий, а поддельный!
Но вида Треухов не подал, а любезно пригласил приехавших в свою избу.
Вскоре выяснилось, что никакой связи у Коммунистического рая с районом нет, а плыть надобно до ближайшего города полдня на баркасе, который посейчас в починке, поскольку в прошлом годе...
Тут Иван Иваныч пустился в долгие рассуждения. При этом он успел шепнуть жене Анфисе — мол, хватай водку, и — айда! — в райцентр, мол, немецкие шпионы прибыли — с целью подорвать и пересчитать.
— Как живете? Чем дышите? — интересовался Леонид Ильич. Ему нравился теплый домашний запах крестьянской хаты (приятный все ж таки сон!). А эти сумрачные кремлевские роскошные кабинеты — век бы их не видеть!
— Живем-то мы неплохо, дорогой товарищ... Крутимся по Коммунистическому раю. Туда — сюда. Потом. Сюда — туда. Живем, словом, по заветам вождей. Вот, к примеру, у меня книжечка, открываем, читаем: экономика должна быть экономной. Я всему своему наличному составу, всем бабам такую установку и даю...
Треухов держал в руках книжечку Генерального секретаря. На обложке красовался Леонид Ильич Прежнев — в маршальском мундире, при регалиях.
— Хорошие слова, правильные, — похвалил Прежнев, забыв, что сам является их автором. — Генка, возьми на заметку, зафиксируй.
— Да вот одна беда, мужиков нету, — продолжал частить Треухов, — я один на весь Коммунистический рай, да 49 баб.
— Эх-ма, — встрепенулся Леонид Ильич, окрыленный свежим видом деревни. — Остаться тут бы у вас, пожить...
— А что, — обрадовано загорячился Иван Иваныч, забыв о своих шпионских подозрениях, — нам как раз скотник нужен...
На следующее утро, из райцентра, на моторной лодке прибыло начальство. Через семь часов Прежнев во главе с местным руководством оказался в райцентре.
* * *
...Антропов долго ворочался, боялся заснуть. Ему казалось, что еще немного и он взлетит. И помчится в какую-то неисчислимую бездну. Давило бремя власти; тяжесть была непереносимой. Надо быть абсолютным идиотом, чтобы править в этой империи, — подумал Антропов с тоской.
Как им всем не хватало Леонида Ильича!
* * *
Звонок разорвал полузабытье Антропова. Голос Романова дребезжал уныло.
— Юрий Владимыч, наш нашелся... Только что получил известие из Вологды... Поедем все вместе встречать в аэропорт. Семь бед — один ответ.
* * *
Леонид Ильич, уже подлетая к Москве, понял, что все происшедшее — не сон. Помог ему разъяснить ситуацию... Шаблинский. Мистическим чутьем он почему-то понял — Генеральный жил, и находится в Вологде... Кинулся...
По дороге Шаблинский вдоволь наинтриговался: расписал художества новоявленных членов ГСЧП.
* * *
Дружное стадо молодцов из бывшего теперь уже Государственного Совета по чрезвычайному положению молчало, потупив очи долу...
Подошел Прежнев:
— Мать вашу! — сурово сказал им Генеральный секретарь. — Не в свои сани не садись. Этохо... вождя со всеми негрытянками и эротикой... в полчаса... чтоб духу не было...
И опять повторил:
— Мать вашу!.. Остальных — на поселение, в Коммунистический рай!
Потом грузно опустился в кресло автомобиля. Дверцу услужливо распахнул Шаблинский.
С тех пор Леонид Ильич правит, дай ему долгих лет жизни и благоденствия, без особых хлопот. Вот только терпеть не может негритянок, прогрессивных вождей и эротики.
м. Пицунда — Царское Село.