ОНА
Она лежала на дюралевых санках с деревянной решёткой, упираясь головой в полукруглую спинку. Она свободно опустила руки, и они утопали в рыхлом снегу, чертя ровные борозды по бокам, параллельно следу полозьев.
Вечернее небо с мелкими точками звёзд было распахнуто перед ней, и казалось, что нет ничего вокруг - ни этого города со светящимися окошками домов, ни широкой отцовской спины впереди, ни машин, ни людей – есть только она и небо - есть её одиночество с небом…
В такие минуты она чувствовала себя птицей, которая парит над миром в свободном полёте… Морозный воздух обжигал лёгкие, а сердце колотилось в груди от восторга.
ОН
Позже появился он. Сложно сказать, когда именно. Возможно, была южная крымская ночь и первое сладковатое желание разделить с кем-то своё одиночество с небом… От него пахло молоком и карамелью, порой он бывал проказлив, как Карлсон, а иногда – задумчив, как Сфинкс. Они могли часами смеяться над чем-то, философствовать или просто молчать. Она понимала его, даже когда он бывал нелогичен, у него были совершенно синие глаза, и он был – её Идеал.
ОНИ
Их было не так много. Просто в какой-то момент она вдруг видела отражение своего Идеала в неком мужском лице – и начиналась история, которая длилась не один день. Она мучилась и страдала, потому что Идеал – на то и Идеал, чтобы видеть его только во сне, а некое мужское лицо упиралось и никак не хотело становиться этим Идеалом. Что ж, оно и понятно…
А однажды утром она просыпалась с чувством безграничной свободы, которое захлёстывало, затопляло её изнутри… Она вдыхала воздух как-то по-новому, она снова ощущала крылья за спиной, а некое мужское лицо, которое ещё только вчера занимало все её мысли, теперь казалось лишь осколком зеркала в мутной луже, в котором на миг отразился солнечный луч.
Но Идеал был недоволен. Он снова являлся во сне, он манил сладким желанием разделить с ним и этот воздух, и эти крылья, и эту свободу… И тогда – совершенно неожиданно для неё - появлялось очередное мужское лицо, и история повторялась, повторялась, повторялась…
Любили ли они её? Скорее, боялись. Почему-то их тянуло к ней, как магнитом, и они сдавались под её напором. Возможно, они считали её наивной до глупости, экзальтированной до неприличия и, в общем-то, не очень-то им нужной, но они никогда ей об этом не говорили. Они никогда не были с ней честны – они кушали от её любви, изливавшейся щедрым потоком, похихикивали над ней с друзьями у неё за спиной и – никогда – ничего – не давали ей взамен. И уж, конечно, и речи не могло быть о том, чтобы они делили с ней какую-то свободу, какие-то крылья или что там ещё…
Но – вот что всегда казалось ей странным – едва история заканчивалась и наступало то самое утро свободы, как они начинали искать её дружбы, осыпать комплиментами, букетами и конфетами, поговаривали о любви, виновато заглядывая ей в глаза, приглашали в рестораны и весьма забавляли её своими попытками занять прежнее место в её сердце.
ЭПИЛОГ
Она шла домой по скрипучему снегу и везла санки. Морозный воздух обжигал лёгкие, на небе появлялись первые звёзды. «Мамочка, как прекрасно», - услышала она за спиной. Она обернулась. Её дочурка лежала на санках, свободно опустив руки по бокам и уставившись в небо широко раскрытыми глазами. «Как прекрасно, мамочка, - я лечу, лечу…»
Она подняла лицо – огромное вечернее небо распахнулось перед ней так внезапно, что даже закружилась голова. Она постояла мгновение, чему-то улыбаясь, глубоко втянула морозный воздух и ускорила шаг.
Возможно, она поняла, что одиночество с небом можно разделить только с небом.
Хотя, кто знает?