"Вулкан" из книги "Мои сны" (новеллы).
Это было очень давно, когда Везувий ещё только просыпался, как бы лениво урча глубоко под землёй и иногда сотрясая её. Как и другие жители города, семья гончара уже успела привыкнуть к этим небольшим толчкам, которые происходили почти каждый день и не вызывали особого беспокойства, ссыпая из щелей в потолке мелкий песок, который медленно падал на глиняную посуду, играя в солнечных лучах.
Напротив посудной лавки была школа одного чудака – поэта, который собирал каждое утро всех детей окрестности и учил их письменности, счёту, рисованию и игре на флейте. Дети посмеивались над ним, но любили, ведь он и сам был ещё почти мальчиком, хотя и старательно, волосок к волоску, расчёсывал свою жиденькую бородку.
Часто кто-то из озорников залазил ему на колени, заглядывая в ясно-голубые, как полуденное небо, глаза молодого учителя, а то и садился на костлявые плечи, и учитель тогда пускался галопом вдоль улицы, изображая лошадь под всадником, громко ржа при этом. Хозяин посудной лавки и другие торговцы глядели на это шумное веселье, осуждающе качая головами.
И вот, наконец, настал тот день, воспетый поэтами и художниками, когда мощный вулкан - исполин поднялся во весь рост, расправил плечи, осыпая тоннами пепла лежащие внизу мирные дома, изливая огненную лаву по склонам, того и гляди – сожжёт все, что встретиться на пути. Небо стало тёмным от дыма и пепла, словно наступала ночь; земля тряслась так, что невозможно было устоять на ней, грохот и непрерывный гул заставляли шевелиться волосы на голове и всём теле.
… Урок прервался внезапно начавшимся землетрясением, которое не прекратилось, как обычно через две – три минуты, а всё усиливалось, перейдя, наконец, в ужасную скачку, сопровождаемую таким звуком, как будто огромные мыльные шары непрерывно сталкивались друг с другом и с оглушающим треском лопались в недрах горы, у подножия которой располагался её родной город.
Она – маленькая испуганная девочка, не могла сдвинуться с места, вцепившись обеими руками в кирпичную ограду террасы; заворожено смотрела, как люди, жившие на её улице, бежали вниз, оглядываясь на неистовствующую гору. Куда-то исчезли ребята, учитель, крики сливались с грохотом рушившийся стен. Как будто огромная карусель с воем проносилась мимо неё, забрасывая всё камнями и увлекая за собой.
Она увидела глаза: большие, тёмные глаза мальчишки, пробегавшего по ту сторону улицы и на миг оглянувшегося в её сторону. Он был намного старше её, с тёмно-золотистой кожей плеч и длинными, мускулистыми ногами.
Резко развернувшись, мальчишка в два прыжка пересёк улицу, оказавшись прямо перед ней. «Ты кто?» - вполголоса, оглядываясь, спросил он и тут же, не дожидаясь ответа, поднял её на руки. Он побежал, неся её, как будто похищенную драгоценность. Да он и действительно убегал. От грохота, ужаса и гибели. Этот бег был подобен полёту – непрерывная лента картин, ошеломляющая и увлекающая всё её сознание и волю. Она закрыла глаза и всецело отдалась этому бегу, будто слилась с его горячим, потным и пыльным телом, таким хрупким с виду, но сильным и родным, ощущая всем своим существом, как бешено колотится его сердце,… а может, это был стук их общего, единого сердца?…
…Прошли годы. Они жили в нескольких милях от места разыгравшейся давней трагедии. Среди оставшихся в живых не принято было говорить о погребённом городе, но все они были будто привязаны к этому месту. Никто не переселился далеко, все жили неподалёку, в небольшом городке, чудом не тронутом огненной лавой. Дома после землетрясения заново отстроили, расчистили от пепла улицы.
Этот городок был очень похож на Помпею: такие же белые домики с увитыми плющом и цветущим клематисом портиками и балконани; такие же, мощёные плитняком, улочки и маленькие уютные площади у каменных колодцев; такие же крохотные торговые лавки, притулившиеся в тени раскидистых пальм. Лишь иногда некоторых из бывших помпейцев видели одиноко бродящими на том самом месте, где некогда располагался их родной город, как будто они что-то искали там, среди уродливо разбросанных каменных глыб и застывших озёр, ноздреватой, иссиня-чёрной лавы.
Она зарабатывала себе на жизнь тем, что убирала комнаты в гостинице, в которой и жила на правах работницы. Девочке пришлось рано научиться разной домашней работе. Семья, которая приютила её несколько лет назад, в то время была хозяевами гостиницы. Но после смерти их единственного сына родители быстро состарились, начали болеть и уже не хотели заниматься хозяйством. Все хлопоты по содержанию гостиницы взяла на себя их невестка – вдова.
Бойкая молодка быстро прибрала к рукам все деньги, навела свои порядки в доме. Плавно покачивая бёдрами и играя накрашенными бровями, появлялась она везде, где только запахнет деньгами. Могла найти любой способ заработать, не брезгуя и личными интимными встречами за деньги. Часто её гостями были заезжие богатые купцы; компании развесёлых мужчин и женщин шумели до рассвета.
Прежде, когда хозяйничали старики, девочке было хорошо и просто. Они принимали её, почти как родственницу; жалея сиротку, подсовывали что-нибудь вкусненькое, не заставляли много работать. Теперь же, при управлении бойкой вдовы, юная девушка всё время была занята выполнением многочисленных поручений хозяйки, которая постоянно была недовольна и неприветлива с ней. Кроме того, хозяйка часто звала сиротку прислуживать тогда, когда её гости, разгорячённые вином, открыто разглядывали её мутными глазами, облизывая сальные рты. Их мысли не трудно было прочитать, и девушка, съёжившись под этими взглядами, быстрее старалась выполнить распоряжения, чтобы поскорее уйти. Хозяйка это, кажется, видела и ещё специально добавляла ей работы на виду у гостей.
«Зачем она это делает?» – думала девушка и, не находя ответа, только злилась ещё больше на себя и на хозяйку.
«Уйду!» – думала она в следующий раз. Но куда ей было идти? Она была совсем одна, без родных и близких на всем белом свете.
Своих родителей она уже не помнила. Всё, что сохранилось у неё в памяти о них, - это только руки отца, мнущие мягкую глину на кружале и длинные тёмные волосы матери, которые малышка расчесывала по вечерам большим костяным гребнем. Наверное, всё хорошее и страшное, родное и пугающее, всё, что было до её спасения, смешавшись вместе, осталось там, куда она боялась возвращаться мысленно, в этом хаосе камней, дыма, пепла, криков и крови…
Каждый вечер, усталая, она поднималась по узкой винтовой лестнице к себе в крохотную комнатушку под самой крышей. Солнце туда заглядывало лишь утром через узкое оконце без стекла, которое в дождь или при ветре закрывалось изнутри дощатой ставней с задвижкой. Зато какой вид был из этого оконца! Особенно прекрасным он выглядел, когда восход озарял дальние горы своими оранжевыми лучами; густой лес, словно ещё дремавший, лежал внизу на огромной равнине и дышал туманными испарениями. Так тихо и покойно было в этот ранний час! Девушка любила смотреть, как солнце, постепенно всё больше показываясь из-за гор, преображает всё вокруг; любила слушать пение первых птиц, пока ещё городской шум не заглушил их робкие голоса; любила смотреть, как утренняя роса на листьях деревьев вспыхивает и переливается искрами под первыми солнечными лучами, пока ещё дневной зной не повеял своим иссушающим дыханием.
Каждое утро, глядя на окружающий мир из окна своей каморки, она чувствовала, как какое-то необъяснимое чувство заполняет всё её существо: какая-то сладкая тоска, или ожидание, или благодарность … кому и за что? Она не знала, кого благодарить и нужно ли благодарить кого-нибудь за то, что она видит, чувствует, живёт?
Иногда она встречала его. Очень редко. Но она всегда знала, что он рядом, в этом городе, на этих улицах. Где же ему ещё быть? Ведь она здесь, и значит он рядом. Удивительным образом их жизни были связаны какой-то незримой нитью, подчинены одному негласному закону. Она этого не осознавала, но чувствовала. Она о нём никогда не думала, никогда не искала встреч с ним, никогда не заговаривала с ним, если даже случайно видела его на улице или на рынке, где он работал носильщиком.
Но с каждой новой встречей она всегда замечала, как что-либо почти неуловимо меняется в нём: стал выше ростом, более твёрдым взгляд, появились волосы на груди и подбородке… Она ничего не знала о нём, и в то же время она знала о нём достаточно, чтобы быть уверенной, что он так же, как она, видит её и чувствует её.… Это так странно и в то же время так естественно!.. А как же иначе может быть? Она привыкла жить с этим.
Иногда ночью ей снился один и тот же сон: стремительно проносящиеся мимо неё картины, будто дико воющая карусель из картин разрушения. Падают белые колонны, балкон с цепляющимися за перила окровавленными руками молодой женщины…. Криков не слышно, они утонули в общем шуме и грохоте….
На это невозможно смотреть. Она закрывает глаза и лишь чувствует, как сильно сжимают её хрупкое тельце его твёрдые руки, и она ещё больше прижимается лицом к его потной груди. Как бешено колотится их единое сердце!… Как быстро, всё быстрее бегут его длинные мускулистые ноги, и вот, это уже не бег, а почти полёт… - сон обрывается, и она резко садится на узкой постели, не в силах унять учащённое дыхание.
Нет, этот сон не ужасает её! Он увлекает, тревожит сознание, зовёт куда-то в прошлое, а может в будущее. Весь день она живёт этим сном, переживает его заново, прислушивается к своему сердцу, - нет, оно стучит не так, как то, во сне…
Тем летом совсем не было дождей, и жаркие душные дни утомляли не только работающих мужчин, но и малых детей, которые выбегали играть на улицу лишь к вечеру, когда жара немного отступит. Возле городских колодцев собирались бездомные собаки, чтобы насладиться каплями живительной влаги, когда какая-нибудь женщина, приходящая за водой, нечаянно плеснёт из кувшина на пыльную землю.
В тот день у девушки было очень много работы. С утра нужно было прибраться в комнатах, сменить всё постельное бельё, вымыть коридор. Потом она занималась стиркой почти до вечера. Это была очень тяжелая работа, тем более что куда-то запропастился её помощник: араб – подросток, который должен был прийти в этот день, чтобы наносить воды для стирки. Но сегодня она сама многократно бегала за водой к ближайшему колодцу, пока полностью не наполнила огромный котёл во дворе, под которым потом нужно было развести огонь.
Да, это был тяжёлый для неё день: ей не удалось присесть ни на минуту и, вдобавок, когда она к ночи всё закончила и, пошатываясь от усталости, добрела до кухни, надеясь найти там что-то поесть, то оказалось, что для неё ничего не осталось от ужина. Она положила в карман фартука две твёрдые груши и кусок чёрного хлеба, бережно смазала оливковым маслом стёртые мокрым бельём и разъеденные щёлоком пальцы рук и медленно поплелась к себе. В тёмном коридоре первого этажа она столкнулась с пьяной парочкой: женщина, непрерывно хохоча, поддерживала молодого мужчину, который непременно упал бы, если бы не опирался с одной стороны на неё, с другой – о стену.
Девушка обогнула их и, сделав ещё два-три шага, резко обернулась…. Это было он! Боже мой, она впервые видела его нетрезвым, да ещё в такой компании! С кем же он? Это же молодка - вдова, хозяйка гостиницы!
Кровь хлынула в лицо девушки, она остановилась, как вкопанная. Развернувшись всем телом, она кинулась за ними, чтобы остановить, крикнуть что – нибудь, запретить…. Но, сделав несколько шагов, остановилась. Нет, она не могла открыть рот, не могла найти слов…. Разве он послушает её? Кто она ему? Что она может сделать? Какое право она имеет на него?…
Так она стояла и смотрела им вслед, пока они не скрылись за дверями комнаты хозяйки. Дверь резко захлопнулась и девушка вздрогнула. Какая-то тяжесть навалилась на её опущенные плечи, голову, самое сердце…. Не понимая, что с ней происходит, она кое-как добралась по крутой лестнице наверх, в свою каморку и, не раздеваясь, упала на кровать. Одна мысль кружила в её мозгу, как опавший листок в круговороте ручья: «нет, он не может, не должен этого делать!…»
«Почему же?» - спрашивала она сама себя, - «он - свободный взрослый мужчина, может выбирать то, что ему нравится. Какое я имею отношение к этому?…»
Но всё равно опять трясла головой, прижимала холодные ладони к пылающим щекам, зажмурив глаза и вполголоса, как помешанная, упрямо твердила: «Нет, он не может, не должен!»
Так прошла ночь. Спала она или нет, она не знала. Лишь только стало светать, она уже была на ногах. Голова гудела, в руках и ногах была странная вялость. Она ничего не хотела знать о нём: ушёл он или нет, и когда. Не хотелось ничего делать, выходить из комнаты. Солнце всходило, из окна доносились голоса птиц, но её ничего не радовало. Не было сил жить дальше.
«Господи, что со мною?», - сквозь усиливающуюся тяжесть и боль думала она.
…Прошёл этот безрадостный день. Всё валилось из её рук. Кто-то даже спросил, что с ней, но она в ответ лишь покачала головой. На хозяйку она старалась не смотреть, молча выполняла все её приказы. Какой омерзительной она была для неё!
…Потом начался ещё один день, за ним ещё один…. Так прошла неделя, во время которой что-то происходило внутри неё. Она сама не смогла бы этого объяснить, но постепенно взрыв боли и непонимания утих, превратившись в тоску, томление, неописуемое чувство потери.
В последний день недели, под вечер она мела парадное крыльцо. И тут она снова увидела его. Он шёл по дорожке с двумя мужчинами по направлению к гостинице. Они о чём-то весело беседовали, размахивали руками. Она застыла на крыльце с веником в руках…. «Неужели он снова?!… Нет, этого не будет!»
Отбросив веник, девушка решительно шагнула навстречу ему. Он взглянул на неё….
То ли её взгляд был таким отчаянным, то ли что-то другое поразило его в ней, но он, не сводя с неё глаз, замедлил шаг. Улыбка слетела с его губ, он отмахнулся от вопроса приятеля и нерешительно остановился в двух шагах от крыльца. Его друзья что-то шутливое бросили им и, поднявшись по ступеням, зашли в дверь гостиницы. Они остались одни. Он смотрел на неё очень серьёзно и даже озабоченно. Каким знакомым был для неё этот взгляд! Точь-в-точь, как тот самый первый, с другой стороны рушившейся помпейской улицы!
- Что-то случилось? – наклонясь ближе, спросил он.
- Да…, - почти прошептала она в ответ, и глаза её наполнились слезами.
- Пойдём куда-нибудь, ты мне всё расскажешь, - решительно произнёс он и, взглянув по сторонам, взял её за руку и быстро зашагал в сторону близкого леса, увлекая её за собой.
Сколько лет они ни разу не были вместе, не разговаривали, а теперь он так естественно и просто ведёт её за собой, будто так было каждый день!
«Боже мой, что я скажу ему?», – думала девушка, не замечая, как ветки кустарника царапают её голые руки. Наконец, они вышли на небольшую поляну, где можно было присесть на сваленный ствол дерева. Он, властно положив свои руки ей на плечи, усадил её на бревно и сел рядом.
Солнце уже село, тени становились гуще. То ли от быстрого шага, то ли от волнения, но она никак не могла перевести дух. Он участливо смотрел на неё и ждал…. Она молчала, теребя дрожащими пальцами свой фартук, и готова была расплакаться.
- Тебя кто-то обидел? – спросил он.
Она, помедлив, переспросила:
- Обидел?… Да, обидел….
- Кто он?
- Ты! – твёрдо сказала она, взглянув смело в его глаза.
Его густые тёмные брови взлетели вверх, вопрос застыл на полураскрытых губах.
Девушка вскочила, порывисто отбежав несколько шагов и резко развернувшись, заговорила быстро, прерываясь от сильного чувства:
- Да, ты! Ты виноват…. Я не знаю как, но я больше не пущу тебя к ней! Я знаю, что ты был с ней! Я видела, как вы шли вместе! Ты был…. Ты меня не видел, а я видела!… Я тебя не пущу туда!… Ты не можешь…, не должен….
Он, встав, подошёл почти вплотную к ней и, прикоснувшись к её руке, тихо промолвил, как будто впервые с удивлением разглядывая её лицо:
- Как ты повзрослела!…
- Не трогай меня! - прошептала она и бросилась прочь, через колючий кустарник, подальше от него, от себя, от того неизведанного и пугающего, что зарождалось и росло в ней….
«Глупая,… глупая,… глупая!» - твердила она про себя, быстрым шагом удаляясь от поляны и крепко сжав кулаки, била ими себя по лбу и груди…. Наконец, она вбежала в дверь гостиницы, сбив кого-то в коридоре и не извиняясь, далее по лестнице и распахнула дверь своей каморки.
Посреди комнаты стояла хозяйка. Девушка от неожиданности споткнулась и, схватившись за косяк, еле удержалась, чтобы не упасть.
За всё то время, пока она жила в здесь, хозяйка ни разу не заходила в её каморку. Огромное удивление, которое было написано на лице девушки, казалось, разозлило хозяйку. Искривив губы в ухмылке, она процедила:
«Вот, пришлось тебя искать…. Где ты шляешься? Пойди, прибери на столе в моей комнате!», - и, обмерив девушку презрительным взглядом, быстро вышла в дверь, шурша пышными юбками.
Девушка, пригладив растрепавшиеся волосы, нехотя повернула назад, на лестницу. Какое-то смутное предчувствие шевельнулось в её душе. «Зачем она приходила? Что вынюхивала? И дверь в моей комнатке не запирается….», - подумала она, спускаясь по ступеням.
В комнате хозяйки сидели двое мужчин: один помоложе, похожий на прилизанного, закормленного, но пакостливого кота, другой постарше, лет около сорока пяти, с бритой наголо яйцевидной головой и совершенно пьяный. Молодой сразу же вскочил, как только девушка появилась в дверях, и, смешно приседая, засуетился вокруг неё, делая вид, что пытается помочь убрать посуду, но на самом деле всё время наталкивался на неё, задевал то плечом, то рукой, то коленом. В конце концов, он открыто прислонился к ней сзади всем телом, когда она наклонилась над кувшином. Девушка резко отскочила в сторону, расплескав вино из кувшина. Мужчины рассмеялись, а хозяйка забранилась, схватила её за руку, больно дёрнула к себе и прошептала её в самое лицо:
«Что ты строишь из себя недотрогу? Долго ты будешь ещё здесь вертеться? Пошла прочь!»
Девушка выскочила из комнаты, а тот пакостливый молодой выскочил следом. В тёмном коридоре он обхватил её своими влажными руками, бормоча что-то пошлое и противно хихикая, но девушка, напрягая все свои силы, вырвалась и выскочила на улицу.
«Жди меня сегодня же! Я навещу тебя позже!», - услышала она позади его голос.
Она не знала, куда бежать…. Оставаться на улице ей было страшно, идти к себе и дрожать в ожидании незваного гостя?
Ноги сами понесли её к лесу. Было уже темно. Только полная луна освещала стволы оливковых деревьев, увитых развесистыми лианами; заросли диких роз топорщили повсюду свои колючие ветки, цепляясь за одежду; пышные туи в темноте были похожи на мохнатых чудищ.
Вот уже знакомая поляна, при свете луны она казалась неприветливой, таящей скрытую угрозу. Девушка села на то самое бревно, на котором ещё недавно они сидели вместе. Не уходить бы ей тогда никуда от него! Вот уже второй раз за этот день она здесь, но какая разница!
…Постепенно атмосфера недавней встречи на этой поляне заполнила всё её существо. Она стала вспоминать, какое удивлённое лицо было у него. Перед её мысленным взором предстал он: тёмные волнистые волосы до плеч, внимательные глаза, лоб, на котором уже прочертились первые еле заметные морщинки, линия решительных губ….
«Глупая я! Что я ему наговорила?», - думала она, поёживаясь от наступающей ночной прохлады.
Вдруг ей послышался какой-то шорох…. Хруст ветки…. Кажется, кто-то приближается к поляне. Девушка вскочила и быстро спряталась за ближайшее дерево, чуть слышно дыша и прижимая руки к груди, стараясь заглушить стук сердца….
Высокая гибкая фигура молодого мужчины показалась в лунном свете. Волнистые тёмные волосы до плеч, знакомый лоб… это он! Девушка услышала тихо произнесённое своё имя… да, это он!
- Я здесь!, - крикнула она и выбежала ему навстречу.
Он бросился к ней, порывисто обнял, прижал к своей груди её лицо. Его волосы и одежда были влажны от ночной росы….
- Я искал тебя везде…, в гостинице никто не знает…. Я подумал, может ты здесь, - тихо говорил он, гладя её волосы и плечи.
- Я не могу вернуться домой,… я боюсь.
- Пойдём ко мне, там тебя никто не тронет, - предложил он и, видя её нерешительность, добавил:
«пожалуйста, не бойся, я не обижу тебя!»
- Ну, хорошо…, - тихо промолвила она, и хорошо, что луна не могла освятить её зардевшиеся щёки.
Он взял её за руку и так же, как в прошлый раз, повёл за собой, как маленькую девочку. Они вышли из леса и пошли по спящей уже улице, свернули в узкий переулок, потом в другой. Она шла за ним бездумно, даже не примечая дороги. Удивительно, как она доверяла ему сейчас, хотя ведь совсем и не знала, чем он живёт, что думает о ней…. Ей сейчас так спокойно и хорошо! Как будто он самый близкий и родной человек. Да ведь это так и есть, и нет никого на всём белом свете ближе, чем он….
Они подошли к маленькому домику из серого кирпича, с небольшим внутренним двориком и низкой оградой, увитой виноградом. Всё так же, держась за руки, они зашли в низкую дверь и, в полной темноте она услышала его голос:
- «Постой здесь, я зажгу лампу»
Он отпустил её руку и исчез в глубине дома. Через минуту он уже вернулся с зажжённой лампой, свет которой причудливо плясал по белёным стенам, освещая комнату тусклым светом. Всё здесь было очень простым: низкий диванчик с приставным деревянным столом, у стены - полки с глиняной посудой, цветные коврики на полу…. Над входной дверью – дощечка с надписью на иврите.
- Что здесь написано? - спросила она.
- Это из Торы… потом расскажу, - ответил он, улыбаясь.
- Чему ты улыбаешься?
- Так удивительно видеть тебя у себя дома…. Ты голодна?
- Нет,… кажется….
- Я сейчас…, - и он быстро принёс из подвала и поставил на стол кувшин с молоком и сыр, потом разломил хлебные лепёшки, насыпал горкой подвяленные смоквы.
Потом усадил её на диван, а сам сел напротив, на постеленный на полу коврик.
Она глядела на него с удивлением, как будто не осознавая реальности всего происходящего. Ей казалось всё это удивительным сном и, в то же время её не оставляло ощущение, что она когда-то раньше уже была в этой комнате, так же сидела за этим столом вместе с ним, смотрела в его родное лицо и пила холодное молоко из маленькой глиняной чашки….
Они долго так сидели и говорили, казалось бы, ни о чём, а иногда молчали, но это молчание было наполнено какой-то странной, необъяснимой радостью, тихой и безмятежной. Она рассказала ему, как жила все эти годы, но ни одним словом они не обмолвились о их разрушенном родном городе, о детстве, так внезапно оборвавшемся с грохотом падающих домов, о их первой встрече среди дыма и пепла…. Всё это было здесь же, с ними, незримо присутствовало в их восторженных душах, обволакивало плечи и чувства, наполняло влагой их глаза….
Потом за окном стало светать, тогда он задул лампу. При блеклом утреннем свете они молча смотрели через стол друг другу в глаза, и этот взгляд так много говорил их сердцам, так сильно связывал их, так притягивал друг к другу, наполняя их души теплом, что даже становилось трудно дышать….
«Как долго… я ждала тебя….», - сказала она.
Он только глубоко вздохнул.
… Потом он пошёл принести воды из колодца. Когда он вернулся, она мирно спала прямо в одежде, свернувшись калачиком на диване. Ему нужно было идти на работу, и он на цыпочках вышел, тихонько прикрыв за собой дверь.
…Когда он вернулся, отпросившись пораньше с работы, она встретила его во дворе, у пылающего очага, сложенного из крупных тесаных камней посреди двора, раскрасневшаяся от огня. На очаге булькала в котле ароматная овощная похлёбка, рядом на расстеленном полотенце горкой лежали свежеиспечённые пресные лепёшки. Яркое солнце играло в её пышных золотистых волосах, искрами отражаясь в сияющих глазах и улыбке. Он восторженно смотрел на её стройную фигурку в белом длинном платье, красиво открывающем её загорелые тонкие руки, нежную шею, маленькие ноги в сандалиях. Она сама словно озаряла серые стены его домика и весь двор с давно не зажигаемым закопчённым, а сейчас ярко и весело горящим, очагом. Она сама была подобна видению, которое казалось, сейчас вспорхнёт и исчезнет, раствориться в прозрачном безоблачном небе….
Боясь спугнуть эту чудесную картину, он нерешительно шагнул ей навстречу, и она звонко рассмеялась, угадав его робость.
…Она сняла с огня котёл, он помог ей, и они вместе поставили его на траву. Потом девушка принесла воды для умывания, он снял рубаху, и она поливала прохладную воду ему на руки, шею, спину, пока он умывался. Потом она побежала в дом за чистым полотенцем, а он почему-то пошёл следом.
…В прохладном полумраке дома она стояла с полотенцем в руках. Он медленно и осторожно, как нечто драгоценное, обнял её, наклонясь, нежно тронул губами её пухлые губы и приник к ним, будто хотел утолить жажду, потом стал покрывать поцелуями её лицо, шею, плечи. От его ласк у неё закружилась голова, подкосились ноги. Он подхватил её на руки и положил на диван….
Ей показалось, что всё вокруг закружилось, как в карусели. Она закрыла глаза и почувствовала себя, как в тот давний день, всецело во власти его воли, которая увлекает её в неизведанное. И она снова доверяется его сильным рукам, прижимается к его горячей влажной груди и снова слышит, как бешено колотится их единое сердце….
На следующий день он повёл её в синагогу, чтобы огласить её, как свою жену. У неё было единственное белое платье, и она нарисовала на нём тонкой кисточкой большие красные цветы. Это было очень красиво. Перед тем, как выйти из двери дома, он остановил её перед дощечкой с надписью и сказал:
- «Здесь написано: «Благословен ты при входе твоём и благословен ты при выходе твоём»»
Она, помолчав, сказала: «Аминь».
…После обряда они возвращались, держась за руки, почти бегом, весело смеясь, сами не зная отчего, как вдруг хлынул ливень. От дождевой воды красные цветы на её платье потекли и расплылись. Она хотела было расстроиться: столько труда и старания она вложила в этот рисунок, и вдобавок, какие-то мальчишки, скакавшие по лужам, стали показывать на неё пальцами. Тогда он, смеясь, успокоил её, сказав, что всё равно нарисованные цветы при стирке исчезли бы, и что у них ещё будет возможность купить ей много разных платьев, каких только она пожелает. Они бежали под тёплыми струями дождя, который хлестал их, словно омывая от старой грязи и старой жизни навстречу новому, пока не известному, но ожидающему их вскоре.
Это их общее будущее было приготовлено для них Кем-то великим и сильным, невидимым и непонятным, но всегда незримо присутствующим в их жизни. Он приоткрывал им это будущее и направлял их всё это время, начиная с того великого и ужасного дня, когда оборвались многие жизни, но сохранились жизни этих двоих.
Впереди была вечность….