Когда смотришь на звезды…
--Джей!
Крикнула дверь и ухмыльнулась банальностью конструкции.
--Джей!
Обвалился потолок, облепив душным, потным мхом и паутиной все тело, за-бился в нос и горло. Упала и тупо грохнулась об пол люстра.
---Джей! Джей! Джей! Джей!
Замямлили стулья и кресла.
--О, Господи!
Пыльный воздух слегка вздрогнул и покачнулся. Окон не было. Глаза убегали и метались по нагромождению предметов и скучных форм, проделывая в них ды-ры.
--Дже-е-е-е-й!
Вздохнули и рассыпались стены. Крыша – убежище маленьких, беззащитных, боже мой, теперь нагромождение балок и дебильного шифера, сейчас немного по-упираясь об воздух недавнего уюта, накроет могильным камнем растоптанной мечты и радости все, что еще может умереть, что еще сможет окончиться.
--Джей!
Упруго выбиваясь из сил крови и тела, прорывая невозможность сокрушимо-сти, выкрикнуло сердце, сердце, готовое всегда более, чем на все. Кусочек льда внутри Джея растаял и растекся по телу свободным спокойствием, когда уже вдалеке показались из-за мокрого облака развалины, сгорающие под грустным дождем.
Дождь по-дружески укутал Джея своим плащом, и тут же чувство потери и не-возвратимости ее теперь подкралось к сознанию удивительности.
Птица, мерно отталкиваясь от пространства, слоеного в миллиарды крупинок воздуха, похожего на призрачную стену тумана, сминала ее, и разрушившееся стекало разбитым зеркалом вниз, – это просто.
Пройти очень много не значит далеко уйти. Кто и зачем что видит, больше не интересовало Джея. Он пел сквозь слезы то, о чем знал и помнил. Время сейчас с ним играло злую шутку – он слишком быстро старел.
Редкие, чужие машины, трусливо озираясь фарами, пробирались к своим убе-жищам. Нет, не появится издалека черный «ягуар», не зашуршат мягко о камеш-ки его колеса, и дверь не откроется, выпустив простую, гениальную музыку спо-койствия и радости. Город умолк. Это случилось с уходом последних бродячих музыкантов, теперь помертвевший закат лишь один носит суетливую его болтов-ню.
Маленькая девочка шла по тусклой дороге совсем одна.
--Эй!
Джей оторвал ее от своих мыслей, и она с огорченными глазами подошла к нему.
--Что ты здесь делаешь?
--Иду…
--Куда?
Девочка молча указала пальцем куда-то в никуда и посмотрела на Джея пус-тыми своими, без детства, глазами. Взгляд на ее лице нельзя было удержать ни на чем, так, просто лицо, и все. От таких лиц обычно смущаются и отводят глаза.
--Так ты потерялась или маму ищешь?
--А это как…
Девочка заторопилась и пошла туда, где ее, быть может, что-то ждало. Джей смотрел ей вслед и просто плакал. Слезы на миг согревали его глаза, но воришка – ветер превращал слезы в щекочущие льдинки.
Человек одиноко бродил по мертвым улицам города, задумываясь над мелки-ми фактическими предметами. Его мысли делали все, только бы не наткнуться на мерзкую скуку. Десятки картин воздвигались в сознании подобно вихрю ме-няющихся декораций к одной и той же пьесе. Все быстрее, ярче, громче – все это огромное скопище красок несется куда-то или от чего-то. И нельзя ни в коем слу-чае останавливаться, все должно меняться, нестись, главное, не сами изменения, а скорость, с какой все меняется. И слушать, слушать, что же говорит тебе серд-це, но только не страх – злоба, печаль, радость, все, что угодно, но только не уродливый страх. Пусть лучше сердце разорвется, разорвется в неистовстве люб-ви и ненависти, пусть его лучше помнят таким, чем знают, презирающим самое себя. И совсем не важно, кто…
Мысли прерываются острым углом здания, и, черт его знает, откуда здесь взявшийся ультразвук сверчков, заполнил собой мир вокруг. Мутная зелень об-рюзгло скрывает свою пыльность, и сверху тоже – колпак ненужного человечест-ву воздуха. Странно, но человечество производит только то, что ему вовсе не нужно. Парадоксальность мысли снова успокоила Джея, и он двинулся дальше, поймав себя на мысли, что он не знает, куда именно дальше. Так всегда бывает. Когда сон побеждает изворотливость ума, становясь единственным и непреодо-лимым искушением, даруемым обычно ночью.
Джей остановился у остановки, сразу бросилась в глаза урна, переполненная мусором. Она напоминала мистическую чашу терпения… Сон оказался сильнее брезгливости, и Джей улегся на скамью, словно на операционный стол. Видения всегда приходят вовремя и неожиданно, чтобы человек заснул с блаженной улыбкой Морфея на лице, чтобы потом вспоминать этот сон много–много раз.
--Уж солнце высоко, проснулись ручьи.
И дерево с полем, а там васильки…
Голос пел и подыгрывал себе на дудочке. Он был где-то здесь, совсем рядом. Джей открыл глаза и … о, господи! Что это? В городе не может быть такого неба и таких деревьев. Он вскочил, как обожженный, и увидел, что спал прямо под ду-бом на опавших листьях, а вокруг него величественно стояла дубрава.
--Тебе сон дурной приснился?
--А!?
Джей отскочил к дереву и прижался спиной к стволу.
--Нет, не бойся Августа, он совсем не страшен. Он поет, как лес прекрасен, и растит деревья.
Джей втянул побольше воздуха и, силясь, ответил.
--А-а где город? А сам ты кто? И-и…
И Джей умолк, быстро вздыхая и выдыхая.
- Да ты, как белка на охоте, будто бы бежал две мили, не давая передышки сердцу. А зовут меня все Август. Я тебя нашел здесь утром, спящим прямо так у дуба. А теперь, вот, ты проснулся и как вскочишь сам не свой.
Нет, естественно, Джей не боялся, но этот Август, все вокруг было настолько сущим и убедительным, что все прошлое казалось отоснившимся сном.
- Да, я просто от неожиданности …
Джей решил подыграть Августу и соврал.
- … Я спал и думал, что совсем здесь один, а тут ты, вот я и … А меня зовут Джей!
Он протянул руку и дружелюбно улыбнулся. Август спешно встал и в нере-шительности вложил свою ладонь в руку Джея.
Вокруг мягко шелестела дубрава, все было так прекрасно и непривычно для Джея, что он просто смотрел на все и тихо радовался этому перемещению. Они шли по лесу медленно-медленно. Август останавливался у каждого дуба, прикла-дывался ухом к коре и слушал. Джей покорно следовал за ним, понимая, что ему всего этого действительно хочется.
--Август…а ты откуда…и что вообще делаешь?
--Почему ты не услышал, я ведь пел тебе про это.
Джей только сейчас услышал, что Август говорит так, словно поет. Голос его удивительно сочетался с его наивными, большими глазами.
--Не знаю.
--Август, лес и речка были здесь всегда.
Он указал дудочкой вперед и стал напевать дальше.
--Хочешь знать, зачем хожу здесь, – это просто, слушай песню…
Много помнит старых песен добрая дубрава,
Август слушает деревья и поет те песни,
Людям нужен светлый праздник, радость и веселье,
Людям – это радость в жизни, Августу – забава.
Много знают добрых сказок старый лес и речка,
Август слушает те сказки и приносит детям,
Детям нужен свет и воздух, мудрость и веселье…
Скоро уж зима закружит в белом каруселье.
--И ты со всеми вот так!?
Август удивленно посмотрел на Джея и с улыбкой, как всегда, нараспев отве-тил:
--Я не знаю злых людей, зависти и скуки…
--Простодушный чародей радостной науки…
Закончил за него Джей.
Солнце стояло высоко над лесом, и через листву дубравы проникали лишь самые яркие лучи. Исполинские дубы стояли ровно и прямо, как древние лесные стражи. Под ногами лукавилась широколистная травка, поблескивая крохотны-ми белыми цветочками. Отовсюду пахло свежестью и опавшей листвой.
--Послушай, Август, я тебя не знаю и никогда раньше не видел, но мне кажет-ся, уже представлял…пожалуйста, покажи мне свой мир…
--Скоро речка разольется по лесным полянам, Джей там сядет и напьется, от-дохну и я там.
Август улыбнулся и зашагал дальше. И уже совсем скоро Джей услышал от-даленный шум воды, и сразу же потянуло фиалками. Воздух наполнился голубо-ватой наилегчайшей свежестью. Стало прохладно. Речка открылась неожиданно, она предстала перед глазами, как подарок. Джей остановился у бережка и стал смотреть в прозрачно-хрустальные воды. Это так успокаивало, мысли проплы-вали в голове, как далекие белые парусники, и не было уже слышно тех нервных скрипок отчаянья, что терзали его в шумном городе, и ему даже показалось на миг, будто он спит…
--Август, ты знаешь, я очень-очень одинок… я молод, наверное, но мне так тоскливо… Скажи, вот ты радуешься всему этому и, по-видимому, счастлив, как это у тебя получается…
Август молчал, только тихо и понимающе улыбался, мягко смотря Джею прямо глаза.
--Знаешь, а мне понравилось, как ты играешь на своей дудочке…у тебя такой румянец на щеках…Ты похож на влюбленного!!
Джей представил себя со стороны: он был в кожанке поверх рубахи из грубой голубой ткани, таких же брюках и в очень модных там, в городе, тяжелых ботин-ках.
--Знаешь, Август, я чувствую себя скверно…и как я выгляжу…так равнодуш-но ко всему…но…я..
Джей запнулся и вяло опустился на траву, прислонившись спиной к дубу.
Август прошелся вдоль берега и набрал во флягу воды из речки. Он расстелил большой цветастый платок, принялся устилать его всякими снадобьями из своей сумки. Здесь были и хлебцы, завернутые в капустный лист, сыр похожий на ди-ковинной формы золотой слиток, морковь и яблоки, мед и молоко. Август улыб-чивым жестом пригласил Джея к трапезе, и когда тот уплетал за обе щеки, от ду-ши рассмеялся добродушно и понимающе.
Было жарко. Солнце освещало сцену происходящего, подобно верхнему, силь-ному театральному прожектору. Там, за рампой все, как обычно, было погружено во тьму, здесь же как раз наоборот - лица и тела актеров купались в потоках яр-кого нисходящего света, и такая от всего этого получалась густая тень. Джей за-былся в действительности происходящего, его тело и мозг купались во внешних ощущениях, многое казалось, много происходило на самом деле. Джей смотрел на Августа удивленно и в то же время спокойно. Вид Августа его возбуждал, и как-то успокаивал одновременно. Мир изменился, измерение и мир, в котором сейчас находился Джей, был безмерно далек от его прошлой сущности. Там, как ему ка-залось. Сзади был мор и голод. Люди погибали от денежной цинги, вечно тос-кующий желудок все время ширился в своих размерах. Голод по нержавеющему металлу преследовал людей, как зубная боль, они гибли от душевной чесотки и терзались под тяжестью хлама страстей. Они ходили по улицам, все обросшие не-навистью и бесконечной депрессией, казалось, спусти пружинку, и все они со-рвутся в диком сатанинском танце, и душа, не прикрытая ничем, наконец, вы-рвется из бренного обиталища. И разрушит все, что попадется ей на пути.
Здесь же было бесконечно спокойно, тысячу раз спокойно. Август сидел молча, чуть задумчивый… Он привык печалиться лишь из-за отсутствия радости, а его свежая девственность не казалась чем-то вроде странности. Здесь все ему было под стать. Это резко бросалось в глаза и слепило Джея, он все еще пребывал в не-коем «рождественском сне» и, само собой, не думал о том, что будет потом…
Кто бы знал, как это прелестно, вот просто так взять, и не думать о будущем, эдакая Вселенная Сюрпризов, которая всегда так мешает делам, но что за дела теперь у Джея…Он и боялся, и удивлялся, и восторгался, и сомневался одновре-менно. Боже мой, ведь любому чуду мозг наш обязательно найдет самое простое объяснение, просто, чтобы хотя бы не сойти с ума…
Джей объяснил это сам себе в высшей степени точно: с ним произошла в выс-шей степени сверхъестественная невероятность, с которой вовсе не обязательно бороться (хотя бы ввиду отсутствия желания). Так что Джей вверил себя в руки судьбы, снова радостно крутанув ее колесо.
Трапеза тем временем кончилась, и пчелы зажужжали, как обычно это дела-ется в полдень. Деревья и травы испускали эфир, от которого желание взбод-риться ощущалось еще сильнее. Джей подполз на четвереньках к воде и окунулся в свое отражение. Вода обожгла. Вволю напускавшись пузырей, он, фыркая, под-нялся, ища глазами солнце. Коситься на лучи сквозь листву было так приятно, что он простоял бы так до заката, если б Август не заторопился идти. И они по-шли дальше по лесу, и вышли неожиданно в поле, чуть тронутое полдневной по-золотой. Солнце забавно вплеталось в дикорастущую гриву стеблей. Они пошли напрямик. Поле, как сама ласка, приняло их, подобных лодкам в океане зеленых волос. Джей всегда боялся потаенных опасностей, поэтому часто путался и спо-тыкался, со смехом отдираясь от репьев. Август же шел, как плыл, по знакомому броду, вяло опустив руки в разноцветные волосья…
--Август… не молчи… мне неуютно так…
Джей остановился, сорвал сочную травинку и сунул ее в рот.
--Что слова… Ты прости, Джей… я просто задумался.
Август приложил руку к глазам и, указывая на далекую холмистую мест-ность, прошептал в пронесшийся ветерок:
--А в-о-н там мой мир и есть…но он пока что не твой…Джей
Это было сказано с такой искренней досадой, от которой Джею стало холодно, глаза беспокойно стали искать по травам, а ноги привычно куда-то побрели…
--Но…Джей!
Август бросился к нему и положил руку на плечо
--Но, Джей … ты сам все увидишь и все поймешь, и, может, когда-нибудь вер-нешься!
Сердце Джея ныло в тревоге, он знал теперь, что ему предстоит путь, он все это предчувствовал, и его жгла эта мысль. Жгла багровым огнем закатного солн-ца среди полуденного поля… Он знал, что океану судьбы еще долго не суждено было успокоиться у подножья скал происходящей жизни. И больно, и радостно все это чувствовать, все должно быть пройдено и испито.
Городок открылся из-за холма так же неожиданно, как и речушка в лесу. Ти-шина ежесекундно уносящегося ветра наполнилась блеянием агнцев, ароматом сена, смолы и всякими жизненными звуками.
Первый, кто попался им на пути, был здоровенный человечище, обнимающий огромную корзину, набитую доверху солнцеподобными ковригами. Он могуче улыбнулся, содрал с себя широкополую шляпу и спросил:
--Ну, как там дубрава? -При этом вопросительно, но очень дружелюбно, гля-нув на Джея.
--С дубравой все в порядке, Лок, а этот парень со мной.
Твердо и доверительно объявил Август. Джей как-то замялся, и, уже когда здоровяк остался позади, спросил:
--Август, а куда мы идем?
--Я хочу познакомить тебя с нашим старейшиной, с Арви Лондом.
И они двинулись по широкой белой дороге, которая вскорости плавно пере-текла в булыжную мостовую. Городок оказался маленьким, совсем крошечным, но с железными коваными воротами и каменной ратушей с часами. Часы были деревянные и по-настоящему ходили, там, конечно, должен быть часовщик, по-думалось Джею, и он пожалел почему-то, что у него нет яблока…
--Август, слышишь, а у вас неплохо здесь все устроено…и вот этот булыжник ноги людские полировали добрых три сотни лет… ах, Август, если бы я только умел складывать спичечные домики, я непременно стал бы часовщиком…
Птица, мерно отталкиваясь от пространства, слоеного в миллиарды крупинок воздуха, похожего на призрачную стену тумана, сминала ее, и разрушившееся сте-кало разбитым зеркалом вниз – это просто.
Джей очнулся. И ему до ужаса, до удушья захотелось к греческим амфитеат-рам, в горы, где есть обычные речушки с мелкими водопадами, где есть бесплат-ные цветы и много-много свежего ночного неба, которое всегда молчит, когда смотришь на звезды….
(Август 1990г.)