Очевидно, что с открытиями последних пяти-шести веков, с развитием таких направлений в научном познании мира, как теория Дарвина, квантовая механика, статистика, социология, различных теорий управления, психологии случайность постепенно перестает играть роль пасынка природы; ее роль в познании и восприятии мира оказывается не менее важной, чем роль “гармонии”, “закона”.
Однако, как мне кажется, наука, чьей парадигмой, и, более того, сутью, является детерминизм, неспособна адекватно и полноценно воспринимать и отображать случайность во всех ее проявлениях.
Отправной точкой, “спусковым крючком” к написанию этого эссе послужила статья “Неслучайный взгляд на случайность” доктора химических наук Юрия Чиркова в “Литературной газете” (№38 за 2002 год)* . Факты и взгляды, изложенные в статье, на мой взгляд, указывают на несколько изначальных, фундаментальных проблем, присущих науке, «выстреливающих», в частности, в вопросе о сути случайности.
Детерминизм – суть науки, принцип ее работы с древнейших времен, с первых слов и шагов Homo sapiens, а, может быть, и его предшественников. Если расщеплять мир на закономерную и случайную составляющую, то странно изучать вторую посредством первой, ведь наука разделила их логически.
Первейший элемент, без которого невозможна никакая наука – имя, слово, символ, понятие. Относительно реальности оно всегда обобщено, неконкретно, не учитывает индивидуальных различий предметов и явлений и многого другого. Однако если их не будет - не будет вообще никакого познавательного процесса в нашем понимании, поскольку не будет общения между людьми. Но, с другой стороны, эти слова, символы, лишь приближенно описывают предмет или явление и не могут полноценно заменить его. Они – лишь связь между миром реальным и миром нашей внутренней логики (имеется в виду не логика отдельного человека, а, скажем так, внутривидовой, общечеловеческий логический аппарат). Они – лишь модели мира реального.
Даже в рамках «железной» научной логики представления об окружающем мире зачастую формировались нестрого, нередко менялись. Кроме того, они находились в замкнутом логическом пространстве, которое сами же формировали в головах людей.
Таким образом, оказывается, что фундамент науки довольно зыбок и плохо приспособлен именно к восприятию случайности, – индивидуальных черт и уникальных явлений. А ведь именно из него “растут” термины и теории последнего времени.
Примером могут служить самые фундаментальные понятия – масса, скорость, время. Физики легко оперируют ими. Однако стоит лишь задуматься, что такое масса, время или скорость, как сразу становится понятным, что назвать нечто массой – значит сотворить наименьшее зло, а вовсе не прорыв в незнаемое. Эти слова могут показаться странным тому, кто знаком с физикой по школьному учебнику (условно говоря), но вспомните близкие нам терзания “отцов квантовой механики”, открывавших новый и совершенно непонятный нам мир. Не один из них оставил истории фразы на подобие “Я был вынужден ввести эту величину”, “Я не нашел ничего лучшего, чем…” и так далее. Кстати, эпиграф к статье “Неслучайный взгляд на случайность” также отражает скорее терзания Альберта Эйнштейна, его чисто человеческое неприятие новой трактовки реальности, в научном же плане он в результате длительных обсуждений и размышлений принял квантовую механику.
Есть и другие проблемы, например, переопределение определений. Весь мир взаимосвязан, одно здесь вечно проистекает из другого. Какие-то процессы мы обычно представляем как линейные логические цепочки, какие-то – как циклические. Все ли звенья этих цепей можно выделить четко? Все ли нам известны? Тем не менее, наука работает с тем, что есть. А ведь явления при этом остаются цельными и наблюдаются цельно.
Есть, например, такая непонятная вещь, как движение. Мы выделяем несколько сопутствующих ему категорий, в частности, время, скорость, расстояние. Понятия времени и пространства неразрывно связаны, это признает большинство серьезных мировоззренческих концепций, и при введении понятия времени физики выражаются довольно осторожно. Однако время t, используемое в формулах, фактически постулируется, и многие аспекты этой связи теряются. А «вылезает» она при попытках определить остальные составляющие движения – скорость (v) и путь (s). Мы как бы спрашиваем: «Что такое А?» – «В, деленное на С» - «А что такое В?» - «С, умноженное на А». Чего стоят с точки зрения объяснения такие формулировки? Насколько эти формулировки связаны с реальностью? Мне кажется, они, – это некоторое «логическое приближение», которое иногда работает, а иногда – нет. А движение, невзирая на наши t, s и v, было и остается явлением цельным.
Что же такое случайность? Что такое закономерность? Выбрав за точку отсчета что-то одно, мы с неизбежностью будем вынуждены говорить, что “случайность – это не закономерность” или наоборот. А мир остается цельным!
Если мы возьмем группу каких-то сходных процессов, например, движение планет по орбитам, то мы можем это сходство выявить и записать в виде закона (законы Кеплера), однако движение каждой планеты останется уникальным. Мы можем вносить многочисленные поправки, учитывать различные факторы, однако в каждой конкретной точке познавательного процесса мы будем иметь дело с написанным нами законом и с отклонениями от него. Причем некоторые ситуации (например, задача трех тел при некоторых условиях) оказываются неустойчивыми. Таким образом, написав закон, мы неизбежно получаем случайность именно как результат написания закона.
В статье Юрия Чиркова, в “развязке”, разрешении проблемы, построенном на теории устойчивых/неустойчивых процессов, как мне кажется, также скрывается переопределение. Если система или объект находятся в неустойчивом состоянии, это значит, что пренебрежимо малые изменения условий приводят к количественно и, возможно, качественно различным решениям. Однако факторы, которые определяют эти изменения, могут быть учтены при решении, а могут и не быть учтены. При оценке устойчивости карандаша на острие, приведенной автором, можно сказать, что практически любой процесс во Вселенной выведет его из неустойчивого состояния. В том числе и процесс, о котором мы не знаем. А это значит, что неустойчивые процессы содержат в себе элемент случайности, который невозможно объяснить при переходе от решения задачи на бумаге к реальной ситуации. Реальный неустойчивый процесс случаен и объяснение с его помощью прочих случайных процессов, очевидно, не снимает самого вопроса.
С позиций вышесказанного можно говорить о том, что теория устойчивых/неустойчивых процессов строит модель реального процесса. Она сшивает детерминированный процесс со случайностью со стороны детерминированного (аксиоматически) процесса. Однако в распоряжении науки есть еще инструменты, работающие “наоборот” - они связывают процессы, случайные (опять же аксиоматически) с детерминированными. Это теория вероятностей, статистика, квантовая механика, термодинамика. Они, с различными оговорками, принимают случайность как данность, не вдаваясь в подробности. Эти теории интересуются происхождением вариантов лишь до некоторой степени, - чтобы определить их спектр и вероятность составляющих спектра. Двигаясь с этих позиций (привлекая, конечно, и другие соображения) эти науки объясняют многое в мире, но также не воссоздают всю картину целиком.
Казалось бы, мы можем сшить цельную картину из этих лоскутков и “гонять” ее туда-сюда, получая решение всех возможных задач. Однако на этом пути видятся следующие ограничения.
1. Постановка задач, получение исходных данных, расчеты ограничены во времени и пространстве. Яркие примеры – движение метеоритов и комет, особенно тех, которые внезапно появляются в обозримом пространстве; прогноз погоды, моделирование эволюции солнечной системы, вообще эволюция Вселенной. В одном случае мы не можем учесть всех факторов, в другом – получить все данные, в третьем – время обработки данных, расчетов так велико, что превышает время, которое можно реально затратить на решение задачи. Существует и “горизонт познания” - четкая, меняющаяся во времени пространственная граница между теми областями вселенной, о которых мы можем принципиально получить информацию, и областями, откуда даже свет еще не успел дойти до нас. Можно упомянуть еще черные дыры, о “внутренностях” которых, по научным соображениям, мы ничего конкретного не можем знать принципиально, хотя они и излучают кое-что вовне. Внутри черной дыры также существует некоторый горизонт познания.
2. Анизотропия времени. Для детерминированных процессов направление стрелы времени безразлично (с точки зрения причинно-следственных связей). В механике, зная скорость тела и его координаты в определенный момент времени, а также условия, в которых происходит процесс, можно восстановить как прошлое, так и будущее процесса. Очевидно, что, имея в реальности результат, скажем, неустойчивого процесса (упавший или падающий карандаш), мы не можем с достаточной точностью сказать, что происходило до падения карандаша, что послужило причиной его падения. Кроме того, из-за анизотропии времени ряд задач попросту невозможно поставить, поскольку трудно добраться до начальных (краевых) условий.
Термодинамика определяет еще более сложный и интересный случай необратимого процесса. Наблюдая газ в текущий момент времени, мы ничего не можем сказать даже о ближайшей истории (был ли газ нагрет или охлажден). Таким образом, данные безвозвратно уходят от нас, и из-за этого многие задачи строго поставить нельзя. Чтобы получить хоть какой-то результат, приходится делать много допущений и упрощений.
(Позволю себе один абзац в скобках. В необратимых процессах причинно-следственный аппарат работает совсем плохо. Мы видим лишь следствия и не можем однозначно утверждать, что послужило причиной такого состояния. Например, мы не можем определить, был газ нагрет передачей тепла или с помощью произведенной работы. Мы не можем утверждать, что в газе предыдущее состояние молекул газа (“сфотографированное” распределение координат и скоростей) однозначно приведет к последующему, ведь происходит огромное количество устойчивых и неустойчивых процессов на разных масштабах – столкновения, ионизация, вихри, излучение, взаимодействие с полем и так далее. Условно говоря, мы ничего не можем сказать не только о том, что заставило карандаш упасть, но и каким был карандаш перед падением. Если мысленно представить себе, что одно и то же состояние газа можно повторить дважды, то никак нельзя утверждать, что они однозначно приведут к идентичным последующим состояниям. Тут можно будет говорить лишь о степени корреляции, но никак не об идентичности. О причинах и следствиях мы можем здесь спокойно забыть. Здесь нужен какой-то другой описательный аппарат).
3. Наши знания ограничены (и всегда будут ограничены) и временными, и пространственными масштабами. Мы можем сказать что-то о временах порядка 10-43-1010 секунд, о расстояниях порядка 10-43-1043 сантиметров. Однако нельзя забывать, что понятия времени и пространства сформулированы нами на наших масштабах. Имеет ли смысл говорить о времени и пространстве на меньших масштабах – вопрос сложный. Кроме ограничений по масштабам, есть еще сложность перехода от масштаба к масштабу, а уж задачи, которые должны решаться на нескольких масштабах одновременно, вообще трудноразрешимы (и разрешимы ли вообще?) Например, в формировании погоды принимают участие процессы самых разных уровней: квантовые явления (взаимодействие электромагнитного поля с веществом), явления, описываемые механикой сплошных сред и термодинамикой, которые также работают лишь на оговоренных заранее масштабах (вихри, ветры, перепады давления и температуры), явления геологических масштабов (пространственно и по времени), - перенос тепла в Мировом океане, в земной коре, прецессия оси, нутации, изменения эксцентриситета, движение Луны; явления космических масштабов – эволюция Солнечной системы, Солнца, движение комет с большим периодом обращения и т.д. Может ли наука построить теорию (без эмпирических формул и допущений), исчерпывающе описывающую климат и погоду? Спросите у метеорологов.
4. Кроме пространственных, временных и масштабных горизонтов есть еще и горизонт понимания. Это – граница между явлениями, которые мы можем качественно объяснить и явлениями, которые мы еще не объяснили. Верим мы или нет во всемогущество науки, такой горизонт будет всегда.
5. Ограничивающие свойства человеческого сознания. Человеческий мозг – это, безусловно, чудо природы (как и прочие мозги и органы чувств), однако он имеет многочисленные аппаратные ограничения. Он не может представить себе многомерное пространство, он воспринимает одновременно не более семи-восьми предметов, он имеет пределы (пространственные и временные) по фиксации внимания, по “количеству” и “качеству” сознательных процессов. Человеческий разум для построения моделей требует системы отсчета, центричности, привязки к чему-либо; природа же всеобъемлюща, никаких информационно более или менее ценных объектов, координат, свойств или процессов для нее нет.
Таким образом, можно прийти к выводу, что реальные процессы не могут быть детерминированы полностью, всецело. Наука – это хороший, мощный самосовершенствующийся инструмент; он работает с реальностью, но не может подменить собой реальность. Мы можем какие-то процессы считать более закономерными, какие-то - более случайными, но целостного и живого восприятия наука дать не может.
Подойдем к делу с другой стороны.
Миф о безграничных возможностях детерминизма, научного «законотворчества» тесно связан с мифом о возможности создать «кнопку», которая «приносит результат». Эфемерность создания такой кнопки осознается многими, а вот эфемерность возможности создать законы, на основании которых эта кнопка будет действовать, попросту отвергается. Мы придумали для себя закон и случай – нам так спокойнее. Закон – это устойчивость и уверенность в себе, твердая гарантия. В этом смысле становление науки на «эмбриональной» стадии (которая проходила, очевидно, вместе со становлением человека) тесно связано с инстинктом самосохранения и ритуалами умиротворения и самоуспокоения. Закон приятен нам, поскольку обещает безопасность. Делай А, делай В – получишь С. Случайность – это всегда чья-то вина, ошибка, чей-то злой умысел. Я делаю А, делаю В, а С – не получается. Значит, кто-то нарушает закон и все портит. Не случайно, на самом деле, автор статьи в “Литературной газете” говорит, что человек, разбивший балансировавшую на краю вазу, виноват. Думаю, здесь кроется глубокое общечеловеческое заблуждение, неосознанная неадекватность сознательного восприятия мира.
С детства человек учится законам; весь школьный курс, родительское воспитание – это внедрение в сознание сентенций “Поступай правильно и будет хорошо”. “Поступай неправильно – и будет плохо”. “У плохого и хорошего всегда есть причины”. Это внедрение происходит и в познавательном, и в социальном плане. Начитается все с попыток научить ребенка “правильно”, единообразно писать буквы (удачны ли эти попытки?), “правильно” говорить, “правильно” решать задачи.
Если ребенок допускает ошибки, а это неизбежно, ему вменяется чувство вины. Со стороны ребенка идет психологическая и социальная адаптация к этой ситуации. Некоторые дети начинают считать себя ущербными, у некоторых становятся виноватыми ручка, бумага; мама или преподаватель начинают говорить не в том тоне, столы – кривые, а сосед по парте подталкивает.
Ребенок, “чистый лист”, рожден для цельного и адекватного восприятия мира; он и не подозревает, что мир давно препарирован, и что надо познавать лишь одну, оформленную таксидермистами часть.
Этот глубокий конфликт познания с образованием, с одной стороны, сильно деформирует личность, а с другой – готовит ее к жизни среди прочих деформированных, что, в общем, необходимо.
Познание здесь превращается в ритуал. Учитель говорит: “Если ты скажешь, что после А наступает Б, тебе будет хорошо”. Ученик произносит магическую фразу, учитель ставит ему “5” и ученику становится хорошо. Познания на самом деле нет, есть его подмена, ритуализация. Ученику и учителю в общем случае на самом деле не так важно само познание; им обоим важнее выжить в человеческом обществе.
Однако, это лишь одна сторона правды, причем, как ни странно, парадная! Реальный мир – на задворках обучения!
Мир все равно остается цельным и живым, и любое реальное (не ритуализированное) действие все равно дает ребенку информацию о настоящем мире. Но она закладывается не в сознание, а в подсознание. Сознание вообще больше обращено к обществу, а не к миру. Из “официальных” источников такой информации можно назвать физическую культуру, изобразительное искусство, литературу, музыку, уроки труда, экскурсии. Хотя учителя и здесь продолжают общаться с учениками посредством заклинаний, тем так или иначе приходится выполнять реальные действия. Например, если ребенок рисует акварелью, ему приходится учиться адекватно реагировать на случайные перемещения щетинок в кисти, привыкать к особенностям красок; если он хочет рисовать и выразить себя, он справится со всем этим; у него появится цельный навык.
Однако реалии обучения таковы, что ребенок учится и еще кое-чему. Он учится получить результат любой ценой. И никаких ошибок! Он косвенно, сознательно и бессознательно улавливает разницу между преподаваемым и реальным и учится представлять случайность в виде ошибок, погрешностей, несовершенства человеческой природы, учится перекладывать, по необходимости, вину на других.
Ушел ли я далеко в сторону от темы? Нет, потому что мне кажется, что в вопросе детерминизма и случайности, как и во многих других, чрезвычайно важна роль наблюдателя.
Наблюдатель всех законов и случаев, их интерпретатор в рамках науки и вне ее – человек! А он с детства приучен к детерминизму и подмене реальности моделями; он может думать, что речь идет о реальности, когда говорят о скорости, времени, длине, хаосе, аттракторах и тому подобном. Когда в старой доброй советской школе, уж не помню по какому поводу, с доброй усмешкой упоминали имя идеалиста Платона, я думаю, никто из учеников и представить не мог, что, скажем, школьный курс физики – это грубоватое переложение платоновского идеализма.
Так сформировано (точнее, переформировано) наше восприятие и миропонимание. Мы, испытывая давление социума, стремимся избежать ошибок и ответить на вопрос “В чем причина случайности?”. И иногда нам кажется, что мы на него ответили. Так кажется Юрию Чиркову, доктору химических наук, так кажется и мне, простому, хотя и получившему высшее образование, смертному. Хотя в самом вопросе содержится некоторый парадокс.
Думаю, в научном контексте о случайности надо говорить так.
Случайность происходит от фиксации позиции наблюдателя в некотором пространстве, метрики которого связаны с изменением масштабов (вычислительных, познавательных, временных, пространственных, погрешности вычислений и прочих). Если наблюдатель находится в этом пространстве в масштабе Х, то процессы, протекающие в этом масштабе, но определяемые процессами масштабов X-N, X+N будут восприниматься им как случайные. Речь идет не только о реальной фиксации, но и о мысленной.
Таким, мне кажется, может быть общее формальное представление о случайности. Оно, возможно, несколько туманно, но таков удел всех обобщений. Дополню его примерами.
Допустим, мы привели какую-то систему в неустойчивое состояние, например, перевернули маятник. Если все экспериментаторы замрут и даже перестанут дышать, маятник все равно упадет. Вопрос – отчего? И в какую сторону? Даже если критерии его устойчивости много-много меньше указанных Ю. Чирковым (смотря какой у нас маятник), есть очень много процессов вокруг, которые могут вывести его из равновесия, и чтобы найти причину, нам надо перейти в другой масштаб. Допустим, из положения равновесия его может сместить сила 10-4 Н. Сколько процессов вокруг могут дать эту силу? И с какой стороны? Можно, конечно, потратив массу сил и средств (вот еще один вариант введения «масштаба случайности» - оценка вероятных затрат сил и средств на определение причины), определить какой-то процесс, который даст этот импульс. Но не найдется ли еще какого-то, сравнимого по силе процесса или суперпозиции процессов? Думаю, для экспериментаторов в комнате во время эксперимента и даже некоторое время спустя процесс падения маятника так и останется случайным. Хотя все будут точно знать, что маятник упадет.
Следующий пример может показать возникновение случайности с нескольких сторон. Если мы мысленно выделим в газе небольшой объем, такой, что в нем поместится две-три молекулы, то процессы, происходящие с этими тремя молекулами, если они не покидают этот объем, и в него не влетают новые молекулы, можно считать детерминированными. Однако так будет продолжаться недолгое время, поскольку очевидно, что в неизвестный нам момент времени в объем влетит новая молекула, что изменит условия внутри этого объема. Так локализация в пространстве в газе приведет к неизбежной фиксации случайного (хотя и предсказуемого по ситуации) события.
С другой стороны, если мы увеличим фиксированный объем так, чтобы новая молекула попала в него заранее, то мы снова получим фиксированное детерминированное пространство, в которое, однако, через некоторое время снова влетит неизвестная до того молекула. Последовательное увеличение объемов опять таки не приведет к полной детерминизации (по времени) всех процессов в газе. Даже если мы охватим весь объем газа. Дело в том, что нам придется изучить, как минимум, тепловое движение молекул (или атомов) стенок сосуда, в котором содержится газ, поскольку оно влияет на столкновение молекул газа со стенками сосуда. Это движение, в свою очередь, зависит от условий среды, в которой находится сосуд – и так далее. Оказывается, чтобы тотально определить на все времена поведение всех молекул газа, нам придется фиксировать всю Вселенную, все процессы в ней, конечно, в пределах горизонта познания (который, кстати, постоянно растет).
В этой, опять-таки, модели, не обязательно учитывать квантовые явления (в сосуде с газом), типа флуктуаций вакуума, соотношения неопределенности; неустойчивые процессы; не учтены в ней принципиально неизвестные нам явления. Здесь молекулы газа мы можем вообще считать мелкими шариками, двигающимися по классическим траекториям - и все равно возникает случайность.
Важно, что на данный момент времени мы не располагаем никакими средствами и инструментами, чтобы рассчитать даже то, что нам уже известно о газе, ведь объем вычислений будет куда грандиознее, чем в программе СЕТИ, не говоря уже о сложностях сбора данных. Боюсь, здесь снова всплывет время, превышающее время существования Вселенной. Причем пока вы собираете данные и заводите в ваш экстрасуперкомпьютер, горизонт познания неизбежно увеличится, и ваши данные устареют. Real-time в этом смысле может работать только один компьютер – вселенная, причем однократно, уникально, без упреждения.
Что касается ситуации “мяч круглый, поле ровное” (приведенной в статье), то она позволяет несколько по иному проиллюстрировать фиксацию масштабов и влияние наблюдателя на “регистрацию” определенного события, как случайного.
Простейший пример – удар по отскочившему мячу. Ситуация проста: мяч ударяется о поле, подскакивает, а игрок “сразу” наносит удар. На отскок влияют следующие факторы: скорость мяча перед ударом, два угла падения мяча, два угла вращения, скорость вращения, сцепление конкретного участка поверхности мяча с конкретным участком поля, несферичность мяча, упругость мяча при его конкретной ориентации (например, он может упасть на шов, а может – на кусок покрышки).
Сразу можно сказать, что оценить все это невозможно. На игрока должен работать не один институт, чтобы давать точные оценки. А решение принимается “мгновенно”.
И вот что, вероятно, происходит. Если взять двух игроков с разной реакцией (реакция в данном случае – сложное, комплексное понятие), например, с характерными временами реакции 0,08 и 0,1 секунды., то одному из них отскок с временем движения мяча от отскока до удара 0,09 секунды покажется случайным, а другому, более быстрому – вполне просчитываемым, предсказуемым. Игрок с комплексной реакцией 0,08 секунды с этой точки зрения будет иметь неоспоримое преимущество.
“Виноваты” ли игроки в том, что мяч от ноги, штанги, головы, поля отскакивает в некоторой степени случайно? Несовершенен ли в этом плане человек?
А кто совершенен? Что совершенно? (Модели?) И можно ли тут говорить о совершенстве?
Для “Homo sapiens determinated” такое представление о мире должно казаться ужасным. Законы не работают, человека беспрестанно преследуют случайные ситуации, он все время должен быть начеку, если “делаешь все правильно”, то не всегда будет хорошо; что самое обидное, обвинить в этом некого.
Как же выжить в этом мире? Да так же, как мы жили до сих пор. Природа создала нас готовыми к “борьбе” со случайностью, к сохранению своего организма и сознания в окрестностях устойчивого состояния. В еще большей степени это относится не к отдельной личности, а к человечеству в целом, и в самой высокой степени – к жизни как к таковой.
Окружающий мир – связный феномен. Нельзя говорить, что человек совершает ошибки, а природа следует закономерностям. Нельзя выдвигать и обратный тезис. Все живое и неживое тесно подогнано друг к другу, взаимосвязано.
По всей видимости, детерминизм как обнаружение, обобщение, объяснение закономерностей – это один из мощнейших механизмов адаптации к среде. Человек ищет закономерности; познав и объяснив их себе, он знает, как обойтись с определенной ситуацией (до некоторой степени), если он обнаружит ее признаки в последующем.
Проблема в том, что число установленных закономерностей конечно, а мир – неисчерпаем и вдаль, и вширь, и в глубину. Установив комплекс закономерностей, человек фиксирует на нем свое внимание (чему тоже есть пределы), а все остальное поневоле оказывается на периферии его сознания. И, в рамках сознательных процессов, приходится иметь дело с “чистой”, необъяснимой в конкретных условиях случайностью.
И человек умеет это делать. У него есть навык жизни в мире случайностей, частью врожденный, частью приобретенный, более того, тренируемый. Вы строгаете доску. Дерево – сама непредсказуемость. Там есть всякие сучки, прямые и обратные волокна, более и менее твердые участки. Но при определенном опыте столяр почти не задумывается о происходящем, его душа - в руках, в рубанке, в самой доске; необъяснимым образом он добивается своего: доска становится гладкой. Конечно, кое-какое знание о дереве можно передать устно, письменно. Но возьмите пособие по столярному мастерству, доску и рубанок. Прочитайте пособие и строгайте. А теперь сравните ваш результат с результатом мастера. И при этом от столяра можно услышать такую фразу: “А что тут такого? Берешь и строгаешь!” Сам же он потратил на освоение столярной премудрости немалую часть жизни.
По всей видимости, адаптация к чистой случайности лежит в иных формах нашего мышления, нежели сознательные процессы, а потому те же футболисты, например, говорят: “А че, я взял и ударил. Попал”. А если промахнулся? “Нефарт, не попал”. Никто никогда не сведет объяснение попадания или непопадания в ворота к логическому обоснованию. Ну, максимум – к псевдологическому. Потому что попадание/непопадание принципиально несводимо к полному сознательному восприятию. В подвижных играх, в частности, задействуется так называемое амбиентное внимание, не связанное с фиксацией в сознании конкретного объекта, оно, скорее, связано с общим восприятием пространственных ситуаций и изменений в них. Ученые смогли выделить эту форму внимания, но только ли ей человек обязан своей адаптацией к быстрой смене ситуаций?
Человек так или иначе живет в мире с недостатком информации и с ограниченными возможностями по ее переработке. И он приспособлен жить в таком мире. И как индивидуум, и как вид. Иначе, согласно Дарвину, его не “отобрал” бы естественный отбор.
На базе биологических, психических и прочих возможностей, человек, совместно с природой, кроме логического, «объяснительного» мышления, создал и иные формы – мышление художественное, религиозное, интуитивное, бытовое, спортивное, социальное. Они не все объясняют, иногда не объясняют совсем ничего, но позволяют жить в реальном мире; без них человек не только не был бы человеком, но и, подчинившись сознательно выработанным нормам, просто не выжил бы ни в природе, ни в социуме.
И, поставив карандаш острием на палец, человек в состоянии его удерживать некоторое время в таком положении. Тем дольше, чем более он в этом тренирован и чем лучше выражена его врожденная склонность к этому.
Итак, наука знает не все; в реальности детерминизм и случайность нераздельны, одно не объясняет другое. Человек адекватен миру, а мир адекватен человеку.