С другой стороны
1.
Лежу на пляже. Турция. Все лежат. Мертвые и развяленые на солнце. Маленькие вяленые колбаски и белые баварские сосиски. Кто-то приходит мокрый, а кто-то черный. Все здесь ходят. Надо поесть. Надо попить. А я лежу около пляжного бара. Подслушиваю, о чем говорят немцы. Эти красные лица, их рты всегда в пиве и картошке фри. Они сидят за мной. Они всегда тут, чтобы поесть и посмеяться. Этим они занимаются каждое лето, каждый отпуск. Я в темных очках, чтобы не видели, куда я смотрю. Ведь я могу смотреть куда угодно. Наблюдать за теми, кто плавает, или смотреть на немцев, которые приехали группой отдохнуть в отеле “Sun heaven”. Они немного с задержкой. В развитии. Так это называется. Над ними турки хорошо издеваются, а «задержанные» их очень любят. Они туркам дарят подарки: пирожные со шведского стола, водоросли или один евро. Милые ребята. Турки бегают и собирают окурки, стаканчики, улыбаются, а сами ненавидят всех тут лежащих. Любят немцев за то, что дают им постоянно еврики, а русских за то, что просто дают. Потому улыбаются, чтобы вечером им за это заплатили. Тоже любовь.
Я лежу на пляже. Читаю Радхакришнана. Никто не читает Радхакришнана. Но я, в принципе, тоже не могу его здесь читать. Хочу купаться. 12 часов 36 минут. Не пойду купаться. Солнце. Читала вчера на пляже где-то в часов двенадцать до обеда о том, что загорать и купаться с 12 до двух не рекомендуется. А обед в полтретьего.
Собираю свои вещи: полотенце, книгу, фотоаппарат, деньги и ключи. Это мой спецнабор. Куда бы я не пошла - всегда при мне эти вещи. И косынка на голове. И купальник на мне. И юбка с майкой на мне или не на мне.
- Wie heisst du?
Это один из турков. Он стоит за мной. Это их вопрос. Но не их язык. И меня это больше всего выводит из себя. Я встаю и закатываю глаза. Чтобы тот подумал, что я из той группы «задержанных». Но они не такие доверчивые.
- Как тебэ завуут?
Это проявление их любви. Он улыбается. «Чертенок!» Черные волосы, голая спина, голые ноги. Трусы. Спортивные. Синие. Мне даже нравятся эти трусы. Я пожимаю плечами. Но нет, их этим не проймешь! Я ухожу. А мне в затылок толкают слова:
- А ты красывая!
«Урод!» «Не родись красивой, а родись негром немецкого происхождения». В Турции ненавидят негров, ненавидят немцев. Но любят их деньги, их еврики со звездочками. А еще они любят деньги с американскими мужиками.
У меня сегодня плохое настроение.
2.
Турция – моя любимая страна. Негде не было так хорошо. Даже дома нет моря, нет солнца и нет таких людей. Я ненавижу турков по отдельности и обожаю их в общем. Они всегда тебе помогут, потому что ты заплатил или еще заплатишь. Ты всегда им заплатишь. Я не буду знать об этом, но буду платить. Заплатишь деньгами или заплатишь тем, что о тебе разнесут такие байки! И доставишь им уйму удовольствий. Сочинять сказки – это их хобби. Как у нас пить водку. Жалко, что сказки они рассказывают только на турецком языке. Тысяча и одна ночь.
Я каждый день встаю в шесть утра. Купаю себя в море. Утром купаться – одно удовольствие. Никого нет. Волны небольшие. Воздух не горячий. Солнце лишь появляется – и только улыбается, а не ржет тебе прямо в лицо. Море прозрачное и не глотает тебя, как днем. Утром понимаешь, что все дело одного творца: и ты, и море. Когда к тебе не лезут – ты спокоен. Когда на тебя все наваливаются, ныряют в тебя, залазят и будоражат, как могут, то ты готов убить всех и вся. Переворачиваешь себя и хочешь поглотить других.
Я вылажу. И даже не одеваюсь. Всегда иду в купальнике. Всегда чувствуешь себя свободным. Не надо соблюдать то, что надо. Ты делаешь то, что хочешь. И я счастлива именно утром. Когда купаюсь. Можно купаться и голой. В прошлый четверг пришла на пляж, а там мужчина купался. Я села и начала читать Шестова. Около восьми утра я уже сидела и смотрела в Шестова. Мужчина не выходил. Он купался и подозрительно смотрел всегда на меня. Я ждала. В 7.30. начался завтрак, а я еще не покупалась. А он еще не вышел. Я решила его проверить, как нас учил в школе учитель по гражданской обороне. Я встала и вошла в тоннель, который вел под землей через дорогу в наш отель. И стала ждать, если он выйдет, то мои подозрения оправдались. Какой-то больной извращенец. Хочет меня убить, утопить. Подводный маньяк. И точно. Он начинает выходить. Оглядывается. Я стою – он же далеко. Чуть что – до отеля метров 10. Метров 10 под землей. Мужику уже лет 40. Кучерявый. И тут он выходит. И я вижу, что он голый. Голый. И я засмеялась – побежала под душ. Умыть себя, одеться и выйти в свет.
- Доброе утро.
Это слова официантов. Они мне приносят минеральную воду каждое утро. Это мой заказ. И его никто не отменял. Но сегодня долго не несут воду. Я съела свой фасолевый супчик. Я съела свои помидоры и огурцы. Поела мюсли. И я жду минеральной воды. А они ходят и улыбаются. Я одного подзываю к себе. По-немецки говорю: «Minerallwasser bitte» . Хорошо, что я знаю немецкий, а то, вообще, меня в этой стране бы не поняли, и пришлось бы рисовать. Они все говорят, что говорят по-русски. Понимают они великолепно. Они в тему кивают и даже говорят такие фразы, что ты удивляешься, какие образованные люди эти официанты! А потом сидишь и ждешь, пока они тебе принесут что-то. И ждешь. И сидишь. И ничего. Пока снова не увидишь того золотого парня в белой рубашечке и черных брюках. Он тебе улыбается. Ты уже к нему с претензией. И тот уже к тебе с претензией, только совершенно не профессионального содержания. «Раз улыбаешься – значит, влюбилась». Так думают они. А я не думаю, иду сегодня сама брать минеральную воду. Я сажусь. Гордая. И высасываю воду, которую просто не хочу. Официант убирает голый стакан, а другой приносит новый, полный. Лучше бы сразу принесли ведро или тазик, только бы ложечку не забыли.
- Danke schön, mein Frend!
Я дико улыбаюсь, чтобы показать его ничтожность. А он счастлив. По-моему влюбился. Сам влюбился. «Идиот!» Они все такие – больные. Сумасшедшие люди. Они любят иногда искренне. То есть если любят, то обязательно тебя достанут. Темперамент, говорят. Восток – дело тонкое. Но любовь для турка – дело главное.
Я сегодня иду в бассейн. Живу на первом этаже второго корпуса. Корпуса стоят вдоль пальмовой аллеи. Потом аллея приходит к бассейну, потом к ресторану, а потом опять к бассейну с горкой. А потом корт. Вот весь отель. Большой. Со своим зверинцем. Я ходила смотреть на кроликов. А потом, на следующий день я приду и увижу на щведском столе табличку «Кролик жареный с чечевичным соусом», а рядом корыто со слизью и мясом.
Я пришла в номер, чтобы просто убрать. Убрать, чтобы горничная не пугалась. Горничная – это женщина. С красивыми глазами. Острыми и карими. Ей лет 45. И она убирает у меня каждый день. Она ставит подаренные розы в вазы, следит за порядком. Деньги не берет. Но я их и не оставляю. Я ей довольна.
3.
Я всегда здесь хожу с гордым видом. Чтобы не думали, что я местная «Наташа». Чтобы просто никто не лез без повода, только если сильно надо. И мне нравится эта свобода. Я пришла только что покупать в бассейне. Сняла майку, сняла юбку. Я стою и думаю, с какой стороны запрыгнуть в эту голубую яму. Потом поняла, что немцы – люди консервативные. А они, преимущественно, сидят в бассейнах и около них. И если я обойду и прыгну в бассейн с другой стороны, то они воспримут это как издевательство над их Ordnung’ом . И я решила просто залезть в эту бездну вперед ногами по лестнице и встать на голубые плиты. Я сразу сплющилась. Так кажется глазам. Я плаваю, нюхаю эту хлорку. Это быстро надоедает. Взобралась на горку. Скатилась – окунулась. Глаза щипят. Эти немцы точно – моральные уроды. Как они тут сидят целыми днями?
И я встала, вытерла свой оранжевый купальник полотенцем, себя не забыла, надела юбку и надела майку, красную. Иду на море. Глаза голубые. У меня. И красивые. Тем более солнце и пальмы органично с ними сочетаются. Я люблю Турцию, так как я люблю солнце. Маленькое у нас, и большое тут. Я иду, и со мной здороваются аниматоры. Они знают русский. И это приятно. Слышать русскую речь с турецким акцентом и с немецкими словами, которые случайно попадают в их речь.
4.
А это мой номер. Просто обратила на него внимание. Балкон. Начинаю с балкона, так как больше всего люблю балконы. Мой выходит на аллею, которую обхватывают пальмы. У меня две комнаты. У меня есть и душ, и туалет. Телевизор. Я не смотрю телевизор. Только когда совсем скучно. Я, вообще, ничего не делаю. Читаю. Рассуждаю. Удивляюсь. Смотрю на себя в зеркало. Открываю окна и балкон. Включаю ночью кондиционер. И сплю. Однако это и есть отдых, тупой русский отдых. Без телодвижений. Но на самом деле у меня не так, совсем не так. Просто описала все банально. Я хожу после обеда гулять. Канакли – город посещаю. Идти можно только вдоль проезжей дороги. Во-первых, если идти по другим местам, обратно не вернешься. А во-вторых, по-моему, это и есть единственная дорога. А кругом горы, море и отели. И еще строители и машины, которые визжат как телята, когда ты идешь вдоль дороги.
2 часть
5.
Холод. Мерзкая Москва. Я иду по Горькой улице – улица Горького. Все цветное, грязное. Безобразное. Но я гуляю. Среди разных людей: бомжей и красивых. Скоро центральный почтамт. Напротив МакДональдс. А за громадным МакДональдсам маленькая церковь. Великан-общепит. Коричневые темные стекла. А там совсем кроха-церковь. Первый раз, когда это я заметила, - было это в мае – меня это как-то испугало. Москва – хаос и бред. Дома в сто этажей и люди, маленькие, великаны, неживые – биороботы. Мелочность и утилитарность с обычным русским размахом. Ненавижу Москву.
Почтамт мне нужен. Я прихожу туда, поднимая голову вверх. Людей много – как и везде. Нет места в Москве, где не было бы людей. Нет пустого места, везде или люди или трупы. На второй этаж: телеграф. Даю 200 рублей. Залезаю в нужную будку, с нужным номером. Я теперь номер 23. Моя будка. Моя дверь. И мой телефон на 200 рублей. Я звоню домой. Дома никого и нет. Я ухожу. Я перестаю быть номером 23. И забираю свои деньги.
В Москве ни на кого никто не смотрит, только чуят. Если кто-то смотрит, значит, это пора убегать. Тебя заметили. И что-то тут не так. Или засунут в машину или просто скажут о деньгах, которых у тебя нет. И все равно куда-нибудь потащат. В подвал. Если смотреть – с ума сойдешь. Эти вечные глаза: голубые, непонятные, черные и карие, пьяные, пустые и прозрачные, молодые и накрашенные, намазанные и косые. Их столько. Миллионы. Животным нельзя видеть столько глаз. Иначе они тебя сожрут. Съедят твою душу. И ты уже побежишь, как безумный.
6.
Вечер. Мне говорили, мне опасно тут ходить. А мне плевать. Я тут никто. Может быть, я тут гость. А может, просто так – тело. Ломоносовский проспект. От метро «Киевский вокзал» на троллейбусе. Еду и мимо скользит Мосфильм, Москва-река, парки и высотки. И вот – проспект. Несколько домов и я в квартире неизвестной мне женщины. Это не квартира, а антиквариат. Книги XIX века, мебель такая же, старые фотографии, различные статуэтки. И в то же время цветы, многочисленные признаки малой жизни. Я не видела никогда хозяйки. Только ее фотографии. Такое состояние литературное: понимаешь, что ты тут чужой совсем, но за что тебя не накажут, т.е. ты легален тут. И в то же время мучает стыд, что ты находишься в чем-то сокровенном, личном, интимном. Неловко, но желание всё же узнать непременно давит: и я лезу за старинной книгой за пыльным стеклом. Такого нет в обыденности! Ты в ином мире – чужом, но и твоем на время.
Сижу за столом. На меня картины косятся, и Есенин, и хозяйка сама с фотографий. Стол древний и с молодой пылью. Не для меня это все. Меня тут никто не знает. Этот музей не для меня, он слишком интимный. Но я тут. Вторглась, так как разрешили пожить тут дней пять. Просто так. Я даже не плачу за это. Спускаюсь с третьего этажа на первый. И в другой квартире меня уже кормят. Сегодня блинчики с творогом. Приятно. Чай с шоколадом. Весьма приятно. И люди интересные. Хозяева – муж и жена. Нет детей. И сами они догоняют свои 50 лет. Семья интеллектуалов. Саша курит. Его мягко предупреждают, чтобы он меньше это делал. Говорит не только Ольга, его жена, но Олина мама. Женщина преклонного возраста, в здравом уме и с твердой речью. Она все помнит, и все напоминает другим. Ответственна и добра. Днем читает книги, иногда смотрит интересные фильмы. И это отнюдь не сериалы. И воспринимает жизнь такой, какая она есть. Высказывает свое мнение и не пытается навязать кому-то еще. Только приводит аргументы. А ты уже решай сам. В общем, не типичная старушка. И я от нее балдела, просто наблюдая. Поела я, поговорила. Отправилась гулять. Зашла в дом-антиквариат и взяла оттуда то, что мне нужно. Спустилась по лестнице и направилась опять к Киевскому вокзалу. Теперь хотелось просто пройтись пешком, как-то взглянуть на город как на обыденное место большинства. Я заглядывала во дворики, купила себе мороженное, которое мне показалось не таким и вкусным, гуляла по встретившемуся парку. Скамеечки наполнены телами – тепло этой осенью. Старик сидит с кипой газет. Какой-нибудь бывший партийник. Женщина сидит и кого-то ждет. Смотрит по сторонам, рассматривает внешний мир с диким ожиданием и непонятным волнением. Ни одного влюбленного – возможно, прошла мода на лавочки. По крайней мере - в парке. Я села в метро – решила кататься. Старые поезда, старые сидения. Люди читающие, люди смотрящие, люди играющие. Последних слишком мало. Я села по средине этого старенького метро-дивана и стала читать Калшеда «Внутренний мир травмы». Я доехала до конца. Я пересела на другую линию, опять поехала. Так как сменялись вокруг сидящие люди. Так сменялись станции, красивые станции. Однако я сидела и ехала как вечный пассажир. Меня посетила мысль, что жить в метро – не такая уже и абсурдная идея. Я люблю ехать, постоянно ехать. Потому, скорее всего, для меня это в самый раз. Устроить себе вагончик, И ехать, ехать, ехать. Иногда тебя это вечное движение будет утомлять, иногда вдохновлять. У тебя будут такие же этапы депрессии или радости, как и наверху. И все это переживать в метро, под землей. Интересно тут стало, какой оттенок будет еще добавлять это метро моим эмоциям? Возможно некий сакральный смысл. Ведь все это будет там, где люди не живут, не хотят жить, будет там, под чем ходят массы и толпы. Возможно, пойдут протесты по поводу того, что я безображу человеческий род или принадлежу какой-нибудь интересной секте под кодовым названием «Секта подземелья». Мне не дадут выйти из вагона, так как все время будет много желающих ворваться в мою жизнь. А я не захочу этого – буду просто не выходить. Принимать только заказанные продукты и денежную поддержку. А еще книги, да, книги. Ведь ради них я бы хотела так вот жить. Моя книга. Последняя страница ушла с буквами в обложку. Моя книга просто закрылась. Киевский вокзал. Я выхожу, и тем же путем бреду к моей квартире. Ноги устают, и я поднимаю по ступеням в троллейбус с талоном в руке. Пробиваю и тихо сажусь. Сильно устала. Прихожу за едой – меня кормят и спрашивают, где сегодня была и что видела. А я почти ничего не говорю – ведь я устала, ведь я была там, где не принято быть целый день. Я постаралась быстро уйти, чтобы отдохнуть в моей квартирке. Пишу письма. Тем, кого знаю, кого очень хорошо знаю, кого часто вижу. На сколько хватит сил пишу письма, а потом побреду спать. Сделаю те движения, которые делают перед сном. Раздеваюсь до гола, захожу в ванну, сливаю с себя дневную тяжелую московскую пыль, загоняя ее в трубы. Вытираюсь и одеваю носки, чтобы можно было легко согреться под одеялом. Выключаю свет и остаюсь с ночью наедине, чтобы спать и спать. Завтра последний день в Москве.
7
Утро меня встретило как обычно – солнцем. Хоть и осень подступала, но солнышко хотело светить. Надо позвонить Теме. Последний день. И возможно, нам получится встретиться сегодня. Уже полгода не виделись. А мне и ему хотелось. Пыльный телефон. Гудки. Как обычно в голове: откроется там голос или нет.
- Алло.
Тема. Радость и у меня, и у него. Долго не говорим, так как быстрее бы увидеть друг друга. Полгода прошло. Мы стали разные, так как нас изменили время и другое пространство, в которое мы попали. Он скоро жениться. И воспринимать теперь Тему надо совершенно по-другому. Как взрослого человека. И тут мне становится смешно: вспоминаю НАШЕ время. Я собираюсь. Через полтора часа должна быть вблизи от Арбата – около музея Лунычарского. Я знаю это место. Тема знает это место. И не так суетно как везде. Потому там. Ноги соскользнули в синие ботинки, курточка на мне и я закрываю дверь. В рюкзаке фотографии, фотоаппарат и книга. «Современная русская проза». Купила в книжном магазине на улице Горького. Надо же что-то читать в метро. Хоть это и вредно для моих глаз. Но первым делом маршрутка. 10 рублей водителю. Читаю. В метро всовываю свой проездной билет в автомат. Автомат отпечатывает то, что четвертая поездка моя открыта. И я еду по эскалатору. Доезжаю наконец-то до глубины и сажусь в свой поезд. Опять читаю. Появляюсь на Арбате. Дохожу до музея. Тема там. В бежевой куртке. В черных штанах, серой кофте – куртка расстегнута. Улыбается. Я улыбаюсь.
- В Мак пойдем? – спрашивает он.
- Чего туда?
- А как же шоколадный коктейль?
И мы смеемся.
- И еще фри. Ты что забыл?
Коктейль, фри – все то, что мы брали в этом месте, чтобы спорить часами. Потом опять – коктейль, фри. Коктейль лишь шоколадный. Фри без кетчупа. Это было в Минске. Оттуда не выгонят. И там можно говорить громче, чем обычно. Мы ненавидим Мак, но ходим туда, чтобы посидеть. Поболтать. И потому сейчас –только туда, так как там можно найти наше прошлое. Включить наши настоящии туда, в прошлое. Тема говорит о том, что работать продолжает с отцом, учиться, жениться. Тема тот же. Тот же для меня. Темы другие для разговора. Но он один. И я одна. Я об учебе, о книгах, музыке, наших друзьях. Раньше не училась, не читала столько. И мы идем в этот Мак на Арбате. Мы сели. Взяли то, что и предполагалось. И просто сели молчать. Ведь только с таким близким человеком можно так помолчать. Ничего не говорить. Но каждый знает, что думает другой. Так как другой думает то, что и он.
- А как ты вообще?
Это Темин вопрос. И на него надо отвечать откровенно. Это о моих внутренностях. Потом он расскажет о своих. И просидим так два часа, а может больше.
Час проскользнул, и надо идти за коктейлем. Картошку не хотим. Тема пошел. Я смотрю в окно. Стало все сереньким. И люди стали прятаться от воды из неба: скрывались под зонтом, скрывались под шляпами и пакетами. Напротив сидит девушка – читает журнал. Я в своем воображении дала ей сигарету, чтобы дополнить ее образ во мне. И она сидела, курила без дыма. Тема пришел. Мы опять молчали. Потом говорили. А потом – мне надо было уходить. Уже очередной час прошел. Коктейль исчез из стакана. Я протягиваю свои руки в серую куртку, застегиваю ее. Легкий серый шарфик заматывается на моей шее. Уходим. Открывается дверь. Дождя уже нет, но скоро он появится. У входа стоит та читающая девушка – курит. Я улыбаюсь. Пора на метро. Мы едим с Темой в метро – говорим о той мелочи, которая остается для поездки в транспорте. Мы не знаем, когда мы встретимся. И я, и Тема об этом думаем. Этот мир поменялся для нас. У нас осталось наше прошлое. Мы за него держимся, так как оно слишком большое в содержании. В метро он стал взрослым человеком: работа, жена…. Глаза поменялись. Время стерло ту свободу и легкость, которые бывают только в том возрасте, когда мы с ним могли рвануть не с того не с сего в Польшу.
- Ты спокойная. Изменилась. Теперь, может, считаешь, что все твои взрывы были дуростью?
-
- Нет, ты так не считаешь. Ты же ни о чем не жалеешь. А я о чем-то да и жалею. Но не о том, что мы когда-то рвались автостопом в Польшу.
Мы засмеялись. Я подумала – Тема говорит. Обычное дело.
Это мне захотелось тогда просто съездить в Польшу автостопом. Никто бы со мной не поехал кроме Темы. Мама была в Германии, по-моему, или в Италии. Как обычно – в своих командировках. Оставалась неделя до ее приезда. Отца надо было убедить, что я у Юли – как обычно, на неделю переселяюсь к ней. Такое бывало, когда я чувствовала дома дискомфорт или просто мне надоедала однообразная жизнь. Тогда казалось это все легко. Я взяла какие-то вещи. Отца на работе не оказалось. Куда-то вышел. Подумала, что позвоню попозже. Сама рванула на площадь Якуба Коласа в Минске – к Теме. Приехала туда, пошла к Пушкинской библиотеке. 37 квартира. Открыл его отец. В фартучке, как домохозяйка. Предложил пообедать, поесть его суп. Я отказалось: ведь я еду в Польшу. Я ворвалась в Темину комнату. Вошла: «Привет!» «Привет!» Тот обрадовался – опять что-то я придумала. Глаза мои блестели. «Вещи собирай». Тот улыбнулся. Поворачиваюсь к двери. Перед выходом – «Вещи на 5 дней минимум!» Я выскочила на площадку, крикнув Темину отцу «до свидания». И стала ждать. Через минут восемь появился и Тема: в синих любимых штанах, с карманчиками сзади и в салатовой рубашке.
- Ну куда мы едим?
- Мы едим в Польшу. Не далеко? – Я засмеялась.
- Поехали!
Сначала в букинист за картой Беларуси, за картой Европы для автолюбителей. И в магазин.
Мне пора выходить из поезда.
- До встречи. Хорошо тебе отдохнуть в Непале. И Кате привет.
- Я приеду скоро в Минск, Катя. Может и свою Катю привезу. Так что жди!
Я выскакиваю и выползаю наверх. Дождь.
Я зашла сначала в квартиру, где я ем. Есть не хотелось. Надо, чтобы не обидеть. Я ела что-то особенно вкусное. И я не слышала кормящих меня людей, так как я думала о своем. И мне не хотелось их слышать. Именно в такие моменты я глохну.
Завтра в аэропорт.
3 часть
8
Сегодня я должна уехать. Улететь. 3 часа ночи. Тут ночи нет. Недавно перестала слышаться музыка с соседнего отеля. Я там была, чтобы в последний раз танцевать на песке. Скользить ногами в песке и забывать, что есть кто-то рядом кроме тебя. Не смотреть на смуглые тела с черными пятнами, не смотреть на немцев, обгорелых и не совсем, не смотреть, как смотрят на тебя. Просто танцевать с закрытыми глазами. Хочу танцевать одна. Музыка с неба. Она проскальзывает сквозь турецкие звезды. И я танцую под звуки. Иногда сажусь на пластмассовый белый стул, поставив его в песок около моря. Прямо у морских ног. И просто слушать теперь голос моря. Потом опять танцевать, пить оранжевый сок. Открыв себя в танце, распылить себя тут, оставить чуть себя, чтобы просто не забыть это все, все, что тут было. 2 часа ночи. Я стояла, ноги в песке. Оранжевые сланцы. И я открываю глаза, чтобы отсюда уйти, а завтра улететь. Я шла по тишине дорожки, шлепая ногами. В каждом окне темно. Я поворачиваю около кривой пальмы, нащупываю замок, ключ, пускаю себя в номер. В кране соленая вода. Вечная соленая вода: в море и тут. У нас очищают хлоркой, а здесь – солью. Щипят глаза, потом носу неприятно. Теперь лежу – хочу заснуть. Однако лежу и смотрю в окно. Думаю о том, что через 3 часа надо вставать, через 4 подойдет мой автобус в Анталию, через 4.10. начнет подниматься солнце. И я встречу море за стеклом. Увижу только за стеклом, как оно будет отражать этот мир, небо, заливать его волнами. Я буду смотреть и вспоминать песок.
И мои сумки уже стоят в соседней комнатке, где телевизор и тахта.
Утро. Пора вставать. Пора ехать в аэропорт Домодедово. Сначала на метро, потом на экспресс до аэропорта. Душ, чистка зубов. Одежда уже на мне. Я одела часы, так как сегодня они важны. Осмотрела всю квартиру, захлопнула дверь. Ушла оттуда, не оставив ничего от себя. Мне это не принадлежит уже. И можно сказать, что никогда не принадлежало. Ведь все время съело мой маленький отрезок тут. Я спускаюсь на первый этаж – квартира, где я ем. Меня провожают, меня приглашают еще раз, меня тут любят как гостя. Мне хорошо именно от этого, что им хорошо, что я уезжаю.
Я поела, попрощалась. Опять очередная поездка на метро. Маршрутка доставляет меня в метро. И я еду до «Павелецкой». Тут мой экспресс до Домодедово. Билет покупаю, сажусь в б/ушные немецкие поезда. Смотрю в дождливую сторону своей жизни. Движение вместе с поездом, так как по-другому не можешь. Проезжаю домики, районы Москвы, московские дачи. Все это проезжаю на рельсах, так как я выбрала такую дорогу. Сегодня последний день в Москве.
9
Я сижу в автобусе. Выдали завтрак. Рыба в целлофане, булочка, салат в целлофане, приборы в целлофане. Все в коробочке и вкусно. Проверяют, все ли на месте. «Пачко на месте?» «На месте….» Уже не надеюсь, что мою фамилию они произнесут правильно. Вижу: солнце поднимается. И все перед глазами так, как я видела в 3 часа ночи. Проезжаю мечети, школы, пески, море, деревни, просто чужих людей, которых я видела не долго. Я их запомню – они меня нет. Всегда надо покидать то место, где отдыхаешь. Покидаешь место и оставляешь в архиве с пометкой «прошло», «хорошо прошло», «плохо прошло». Вот и аэропорт. Анталия. Закидываю свои сумки на проверку. Что-то запищало. В моей сумке опасный предмет. Сумку затаскивают в какую-то будку, выходит служащий с моим маленьким ножиком. Показал, куда его теперь засунуть, нацепил на мою сумку красную ленточку – «опасно»! Я поехала со своей сумкой. Еще с рюкзаком на плечах, с еще одной сумкой в руках. Прошла проверку номер два. Прошла регистрацию, отправила две сумки в самолет, а сама отправилась в паспорте ставить штамп. И я вошла в зону Duty Free. И быстро забежала в зал ожидания, рассматривая посадочный билет. За окном, громадным окном – самолеты. Ждут пищи.
Мой экспресс уже прибыл. Полчаса прошло. Мне открылся аэропорт. Много людей. Международные рейсы, региональные рейсы. Люди, иностранцы, все жду своего самолета. Я вошла внутрь. Шум. Кафе: купила кофе. С собой была шоколадка. Села около японцев. Столика совсем свободного и не было. Они смеются, как обычно. Я пью кофе. Растворяю во рту шоколад. Жду. Еще 20 минут. Я пошла – газеты, журналы полистала. Журналы – «Финансы», «Вокруг света», газету «Известия». Мне никто ничего не сказал. Я ничего не купила. 10 минут. Наверное, я прослушала голос диспетчера о том, что сегодня будет.
10
Я лечу. Много людей летят. Обратно. Загорелые, довольные, недовольные. А мне повезло – место около окна. Я смотрела сначала на горы, потом на море. Потом спала. А сейчас мне плохо. Ничего не слышу. Уши заложило. И пол головы просто отняло. Я думаю о том, что скоро мы прилетим. Нас уже покормили. И попался мой любимый шоколадный пудинг из отеля. Оказывается, его готовят не только там, в отеле. Я была так довольна этой еде, будто бы не ела, вообще, ничего уже дня три. Просто это было уже НОСТАЛЬГИЕЙ. Теперь смотрю в окно – нет солнца. Мы его уже покинули через час. И теперь серость. Нам говорят, над чем пролетаем, сколько градусов у нас около крыла и сколько градусов внизу. Иногда самолет кидает то вниз, то вверх. Совсем чуть-чуть. Но когда вниз – у меня меньше болит ухо. Сегодня 1 октября. 15. 23. Скоро, через полчаса мы будем на земле. Нас уже попросили пристегнуть ремни. Мне плохо. Мне отнимает пол головы. Но мне хорошо внутри. Мы спускаемся. У меня сжимает голову.
Я подошла к паспортному отделу. Теперь я услышала, что в 16.00. прилетит самолет. Я стою. Стоят люди с табличками. Стоят люди без табличек. И я без таблички. Меня легко узнать тому даже, кто не знает меня. Узнать, кого я жду. Уже второй месяц пошел осени. 1 октября. Сентябрь быстро улетел.
11
Все мы несемся по посадочной полосе. В самолете. Уши чуть успокоились. Голова вместе с ними. Все хлопают. Летчик благодарит за полет, что воспользовались компанией «Сибирь». Просят не вставать, не расстегивать ремни. Знаю – один из самых опасных моментов. Мне становится хорошо и физически.
Уже заезжаем туда, куда требуется. Стоп. Мы окончательно на земле. И все собираются. Мы идем по воздушному коридору. Нам, пассажирам, стюардессы до этого сказали «спасибо». Мы им тоже. И я шагаю по коридору. Спускаюсь вниз. Ждет автобус. Холодно. Я в свитере. Но совсем холодно. Потому не важно, что я в свитере. Нас везут к зданию аэропорта. Уха не слышит одно, но не болит. Я просто уже устала от дороги. Двери открываются. Появляемся в холле, где мы получаем наши сумки. Ждем, ждем долго. Минут 20. И вот они поехали. Круг один, круг второй. Моих двух нет и нет. Скоро и они появятся. Точно. Повезло, что две почти вместе. Через одну чужую поехали. И я прохожу паспортный отдел. Смотрю и вижу себя. Только в куртке. Я в свитере.
Вот. Люди с табличками обернулись. Они знают, кого я жду. Я же так и думала, что знают! Вот и я, только в свитере.
А я в курточке.
Я улыбаюсь.
И я улыбаюсь.
Мы обняли друг друга.
- Тебе, наверное, холодно было, когда вылезла из самолета?
- Холодно.
Мы сели, открыли одну из сумок. Повыбрасывали половину вещей на скамейку. Нашли мою куртку – черную куртку. Мы в куртках. Закидываем все обратно. Покупаем билет на экспресс. Теперь пора ехать на Белорусский вокзал. Пора домой.
Затянули вещи в экспресс, сели друг у друга. И поехали вместе.
Теперь эти домики, районы вижу не только я. Они теперь чуть другие. С другой стороны. И сейчас не такие мрачные. Хотя опять хлынула вода.