Мне это приснилось...
Белая холодная пустыня. Шестые сутки. Неровный стук больного сердца – колеса по замерзшей грязи. Из щелей сильно дует. Карету немного занесло, мама привалилась ко мне на плечо. Но тут же отстранилась, слегка улыбнулась и вернулась к своим четкам. Видно, что ее укачало. Она очень бледна.
Моя жена спит. Руки в муфте покоятся на большом животе. Под шубой яркое малиновое платье. Темные волосы падают на спокойное лицо. Оно всегда спокойное.
Янка свернулась на полу, уткнув свою узкую цыганскую мордашку в медвежью шкуру.
Я отвернулся к окну. Одно и то же. И за окном, и внутри. Мама и жена спят или разговаривают, Янка спит или мурлычет свои песенки, я сплю или смотрю в окно, Матвей правит лошадьми, брат страдает.
Мама, когда узнала, продала его Любашку. Нашел блажь – крепостную любить. А осенью она умерла от чахотки. Брат нашел ее могилку, подобрал там красный сухой лист клена. И так с ним не расстается. Он любит этот листок так, как любил ее. Я и сейчас, не глядя на него, могу сказать, что он делает. Он смотрит на него, гладит, и беззвучно шепчет ее имя.
Белая пустыня. Но с лесами, замерзшими реками, вымершими деревнями. А впрочем, здесь не хуже, чем в Петербурге. Что бы я делал, если бы был сейчас там? Перед глазами моментально встала картина: тесный зал, голые плечи, напудренные лица пожилых кокеток с дорожками пота и модный серый цвет, который я ненавижу.
Белый чище серого, хотя от него и болят глаза.
Тихо, слишком тихо. Суета уже спала. Теперь все сидят молча и стараются не дышать. Все слушают. Вдох... Выдох. Протяжно скрипит половица. Входит Матвей. В его руках жестяная кружка, в нос бьет резкий запах каких-то трав. Жена делает легкое движение рукой. Он ставит кружку на пол, и сам садится рядом с Янкой. Вдох... Пауза. Янка хватается за руку Матвея, широко распахивая испуганные глаза. Выдох. Все выдыхают одновременно. Брат судорожно сжимает в руках красный кленовый лист. Вдох... Выдох. И долгая тишина. Жена тяжело встает с колен, опираясь на кровать, оборачивается и смотрит на меня. С кровати соскальзывают четки.
Я выхожу, Матвей выходит за мной. Слышу, как плачет навзрыд Янка.
-Матвей, почему?
Он смотрит на меня своими добрыми понимающими глазами и пожимает плечами.
Метель. Еще четыре дня белой пустыни. Брат сидит рядом, глубоко укутавшись в шубу, изредка впиваясь в окно долгими взглядами. На скамье напротив Янка забилась в угол, ей привычнее на полу. Жена спит. Где-то далеко мамину могилку засыпает снегом.
Станция. Какая за эти дни?
Спрыгиваю. Ноги утопают в сугробах. Из дома к нам спешат.
-Просыпайся, милая. Приехали.
Она сразу же открывает глаза и встает, как не спала вовсе.
-Матвей, разгружай.
-Господи, Матвей, что же это? Что?
Я до боли сцепляю руки, впиваюсь в ладони ногтями. Я вижу, но не могу поверить. Дыхание спокойное, только редкое. Она умирает также как жила. Спокойно. Но моя жена умирает. А с ней и мой неродившийся ребенок.
Пепельно-серое лицо, закрытые глаза. В дверях за мной застыли слуги. Я спиной чувствую страх и отчаяние Янки и беспомощность Матвея. Никто не может помочь. Мы можем только ждать.
Глухая давящая тоска. Грудь ноет от вырывающегося стона. Я сдерживаю его.
-Я не живу без нее, Матвей.
Я снова представляю Петербург, но уже без нее. Серые камзолы, желтый искусственный свет, грубый флирт. Да мне и не нужен никто. Только она. Так тому и быть. Наша семья обречена на смерть.
-Мне надо умереть, Матвей.
Он не смог их вылечить, но помочь мне умереть он может, я знаю. Он и не отрицает.
-Возьми Янку с собой, позаботься о ней.
Он долго молчит. Но не похоже, что он ждет, пока я передумаю, скорее он в уме прикидывает состав смеси. Наконец, кивает.
-Как прикажете. Только позвольте пока вещи собрать.
Он дает мне время. Не думаю, что это было так уж необходимо. Но я принимаю его подарок.
Он стаскивает с полки свой сундук со склянками, тюки с тряпками, своими, Янкиными… Я вспоминаю, когда он пришел ко мне. У него ничего не было, кроме запасной рубахи. Он хотел, чтобы я взял его с условием, что разрешу ему заниматься травками. Мне казалось, он умел предсказывать будущее. Я не знаю, как он это делал. Может по полету птиц, может по ветру, может по звездам. Он находил пропавший скот, он лечил людей, а еще... он их любил.
Тоска раздирает меня. Нечем дышать. Захотелось глотнуть холодного воздуха, такого чтобы дыхание перехватило. Как же сложно ждать смерти.
Выхожу на крыльцо и останавливаюсь.
Брат мечется по двору, держа перед собой красный листок, говорит с ним. Я окликаю его. Он мельком смотрит на меня безумным взглядом. В его глазах обреченность. И я понимаю. Глубоко дышу. Все просто. Я не хочу умирать. Значит, не должен. За меня заплатят.