Прошу слова

Б. СМИРНОВ




ПРОШУ  СЛОВА



ОТ  АВТОРА

    Смена страны проживания легче переносится, чем смена профессии. И хотя работа пером и мозгами для меня не в новинку, дело которое я решил начать в весьма преклонном возрасте требует профессионализма. Однако, литератор становится профессионалом, если у него, во-вторых, достаточно опыта в этом деле, а во-первых, если бог ему подарил легкое перо, чтобы уметь ясно и увлекательно рассказать о своих жизненных наблюдениях, о своих мыслях и раздумьях.
   Ни великие мира сего, ни Л.Толстой, ни Ф. Достоевский, ни даже сам М. Горький не оканчивали литературного, его имени, института. Я уже не говорю  об известных медиках А. Чехове, М. Булгакове и Г. Горине.
   Конечно, образование крайне необходимо, чтобы, как говорил Ньютон, стоя на плечах гигантов, видеть дальше. Хотя, тот же Горький обошелся «Своими университетами». Но гении, есть гении.
   Я никак не хочу пристроится к этому ряду, названых мною имен, ни с боку, ни в хвосте. Я только  желал бы, чтобы мой читатель не закрыл книгу, не дочитав её. Чтобы она вызвала у него интерес, увлекла его.
    В этот сборник вошли опусы различных жанров, которые я не стану заранее называть. Пусть всё будет по порядку.

                Борис Смирнов













П О В Е С Т И


НЕСПЕТАЯ  ПЕСНЯ

ЧАСТЬ  ПЕРВАЯ

БРАТЬЯ

                Судьба способна очень быстро
                перевернуть нам жизнь до дна,
                но случай может высечь искру
                лишь из того, в ком есть она.
И Губерман
1

    Ещё никто в полку, вроде бы, не знал о катастрофе, а уже через всё поле, отделяющее ДОСы* от части, точно стадо диких животных, мчались к штабу жёны офицеров. Одна из них первая подбежала к командирскому «Виллису» и, навалившись всем своим хрупким телом на капот, схватила обеими руками его холодное железо с диким криком: не пущу!
  Жену великана летчика в полку называли Бессонихой, не только потому, что фамилия её мужа была Бессонов, но и по причине её всегдашнего командирского тона, как председателя женсовета, первой заводилы во всех общественных делах и, конечно, главы их маленькой семьи. Огромного роста красавец капитан, которого лётная форма делала совершенно неотразимым, с удивительным спокойствием и терпением выслушивал замечания, недовольства и даже скандалы своей жены, маленькой, изящной, голубоглазой блондинки, о которой солдаты всегда говорили: ай, моська, знать она сильна, коль лает на слона.
 – Вот другим женщинам везёт, – бывало, щебетала она – их мужья, хоть изредка, уезжают в командировку и дают своим женам маленький отдых, а я за тобой, как за малым ребенком, не отходя, всё обхаживаю, всё обхаживаю.
 – Не печалься, моя ласточка, - с неизменной улыбкой говорил  этот «малый ребенок», - у тебя всё ещё впереди.
   Но сейчас эта «сварливая» жена рыдала и вопила диким голосом: «не пущу»!
– Отойди от машины - прикрикнул на неё полковник, командир части Соколов. – У меня и без тебя бед хватает.
 – Нет! Не пущу! – кричала рыдающая женщина, - где мой Бессонов? Дайте мне сюда моего Бессонова!
 – Дежурный! – закричал командир, – вызовите с аэродрома сюда капитана Бессонова, а эту истеричку оттащите от машины.
   Дежурный побежал звонить, а посыльный, с огромным трудом, оторвал  маленькую женщину от «Виллиса», и машина помчалась в сторону стоянок. Женщины успокаивали подругу, которая без перерыва истерически кричала: «где мой Бессонов» до тех пор, пока со стороны аэродрома не показался бензовоз с фигурой капитана Бессонова на подножке. То, что это был он, сомнений не могло быть. Бессониха успокоилась мгновенно. Было такое впечатление, что она и вовсе не волновалась. Став в привычную позу Одарки, встречающей пьяного Карася, то есть, уперев кулачки в бедра и постукивая носком своей маленькой ножки, она встретила мужа обычным скандальчиком.
– Ты доведешь меня когда-нибудь до инфаркта. Говорила мне умная мама: зачем тебе этот  летчик? Да ещё такой, на которого бабы всё время пялят глаза.
     Конечно, ничего такого мама ей не говорила, да и не могла говорить, поскольку Люда похоронила её ещё за два года до встречи с Бессоновым.
 -  Ваша лётная подготовка доведет меня до психушки. – Не унималась прекрасная скандалистка.
 - Ну не надо сердиться, ласточка, - как всегда спокойно говорил капитан, - вот он я перед тобой. – Он хотел обнять жену, но она резко отвернулась и пошла по направлению к офицерским домам.
   Тут же летчика окружили женщины  и со слезами на глазах засыпали вопросами о том, кто разбился.
 – Я ничего не знаю, милые, всё сообщат вам скоро. – Капитан вскочил на ступеньку бензовоза и исчез в облаке пыли.
  Конечно, он знал о том, что не вернулся самолет с летчиком капитаном Кузнецовым, но что произошло, пока никто не ведал.
  Однако слухи, даже в воинской части, расходятся быстро, и ещё до того, как вернулась поисковая группа, уже было кое-что известно. Наши друзья из АМСа* рассказали, что их начальник, старший лейтенант, прибыл на командный пункт руководителя полетов с журналом сводки погоды и сообщением о резко ухудшающейся видимости за счёт густой крупы, очень быстро ожидаемой в районе аэродрома. Но руководитель полетов замкомполка по лётной части, подполковник Кузьменко, на предложение немедленно начать прием самолетов, послал старлея подальше и довольно грубо попросил покинуть командный пункт. На просьбу начальника АМС расписаться о приеме сообщения подполковник сказал: оставь журнал на столе, не до тебя сейчас. Старший лейтенант отправился к командиру части сообщить о случившемся. На телефонный вопрос комполка: что происходит? Подполковник доложил, что уже начал сажать самолеты. Но действия руководителя полетов были запоздалыми, на базу не явилась «пятерка».
    Поисковая группа вернулась через пять или шесть часов. Мой друг Володя, который был там, рассказал, что насмерть оба: летчик  капитан Кузнецов и стрелок-радист сержант Зайцев.
 
2

   Людмила Бессонова и Надежда Кузнецова были не просто подругами. Они были, во-первых, землячками, во-вторых, вместе пели, ещё до замужества, в городском хоре, а кроме всего этого вместе влюбились в летчиков из одной части.
   Первая познакомилась с Никитой Кузнецовым Надя. Надя работала инструктором лечебной физкультуры. Она сразу же подметила мужественное, красивое, но почему-то всегда грустное лицо  своего пациента.
 – Почему Вы никогда не улыбаетесь? – однажды, осмелев, спросила она.
 – Нет для этого достаточных причин. – Ответил её собеседник.     – Я вижу, Вам пришлось много в жизни пережить.
– Да не мало выпало на мою долю.
– Вы воевали?
– Конечно.
 – А что могло бы Вас развеселить?   
   – Что-то очень приятное.
 – Что именно?
 – Ну, например, провести вечер с Вами.
 – Если это доставит Вам удовольствие, то я готова, хоть сегодня.
   Никите очень понравилось, что девушка не кокетничает, не жеманится, а очень просто и искренне выражает свои чувства и мысли. Да и хороша она необыкновенно.
– Как Вас зовут?
– Надя.
 – А я Никита. Мне приятно наше знакомство. Я прошу Вас согласиться сегодня поужинать со мной в одном из ресторанов этого прекрасного города. Но у меня есть к Вам, может быть, странная просьба. Я надеюсь, она Вас не обидит. Дело в том, что я здесь на курорте со своим другом однополчанином, и мне не хотелось бы его оставлять в одиночестве. Вы не против, если он присоединится к нам?
– Что Вы? Пожалуйста! Но возможно и Вы, в таком случае, не будете возражать, если я приведу свою лучшую подругу.   
   Именно так познакомились в этот же вечер Павел Бессонов и Люда, тогда ещё Соломина. За оставшиеся полсрока санаторного отдыха два друга так привязались к двум подругам, что имевшиеся в запасе еще пять дней офицерского отпуска были проведены там же и настолько плодотворно, что каждая пара уже могла считать себя мужем и женой.
  За короткую летнюю ночь им удавалось не только доказать, что их встреча не случайна и роман их не курортный, но и многое узнать друг о друге.
  Так Надя узнала, что Никита был женат, и что жена его и дочь погибли во время бомбежки в городе Харькове. Рассказал он ей и о своих фронтовых перипетиях. Надя вспомнила свою первую любовь и о том, что мальчик, которого она ждала, не вернулся с войны.
- Когда я увидел тебя первый раз, - признался Никита – мне
показалось, что ты горда и недоступна.
– Мне об этом говорят и мои подруги – с удивлением, раскрыв свои огромные серые глаза, сказала Надя. – Странно, я никогда не была гордячкой.
   Никита нежно взял в руки её шелковистую тяжёлую русую  косу.
 – Твои прекрасные волосы заставляют высоко и гордо держать эту милую головку, пугая всех неприступностью её хозяйки.
 – Ну, насчет неприступности, это, пожалуй, верно.– Несколько смущено, покрывшись легким румянцем, тихо сказала Надя.          - Ведь мне уже двадцать пять, и предложений руки и сердца я выслушала немало. Но как видишь…
- Дождалась меня. – Перебил её Никита.
 – Да, да. Я чувствовала, что рано или поздно ты найдешь меня, такой добрый, сильный и красивый.
   Надя обняла его и заплакала. – Почему же ты плачешь милая?
-   забеспокоился Никита.
 – Это от радости, от большой любви к тебе.
   Людмиле же ничего не удалось узнать о своём новом
знакомом, поскольку говорила, не умолкая, только она. Павел лишь изредка кивал головой, любуясь голубоглазой, с непослушной белокурой чёлкой,  миниатюрной, как фарфоровая статуэтка, красавицей.
   Она относилась к особому типу женщин, которых мальчишеские
черты и босяцкие манеры не лишали удивительной женственности и нежности. Если бы ученые мужи, утверждавшие, что не может существовать «вечный двигатель», познакомились с Милой Соломиной, то немедленно бы отказались от своего убеждения.
   Эта пара казалась настолько несовместимой, что к ним подходили
все типичные сравнения, придуманные в подобных случаях: как небо и земля, как огонь и вода, как зима и лето. И точно также внешне они не соответствовали друг другу: он - высокий, плечистый крупный мужик; она – «кукла Барби», смотрящая на него снизу вверх, не достававшая даже до его плеча. И, тем не менее, командиру полка пришлось срочно предоставить своим подчиненным по двухкомнатной квартире в офицерских домах. Так что две старые подружки еще стали и соседками по лестничной клетке.

3

   Похороны были в закрытых гробах, поскольку лица погибших
были сильно изуродованы. У могилы наших товарищей командир дивизии генерал Симанович сказал, что солдаты, защищающие Родину, не только всегда на посту, но и всегда подвергаются опасности, даже если это и мирное время.
   Эта трагедия произошла ровно через четыре года после того, как
два друга, два летчика, нашли счастье в семейной жизни. А у погибшего капитана Кузнецова маленькому сыну Лехе было уже почти два года.
  Сегодня Леша находился у тети Люды, потому, что его маму никак
не могли вывести из глубокого обморока. Родных у Нади не было, только двоюродный брат, с которым она не очень-то поддерживала родственные отношения, и который опоздал на похороны. А когда приехал, то узнал, что сестру забрали в психиатрическую больницу в довольно тяжелом состоянии. Однако он сказал, что без Нади не уедет, и ждал её достаточно долго, пока не встретил возле больницы, исхудавшую, с совершенно серым лицом и впавшими глазами.
   Долго Люда уговаривала подругу никуда не уезжать, но победить
желание брата увезти сестру на родину не смогла.
- Уедем мы отсюда, - согласилась с просьбами брата вдова,      -
подальше от самолетного гула, от лётных офицерских мундиров. Родительский домик пустует. Он хоть маленький, да много ли надо нам с Лёшенькой.
  Поплакала на могилке, где уже стоял деревянный памятник со
звездочкой и фотографией мужа. Поклялась писать хоть изредка. Собрала самое необходимое. Обняла подругу. И капитан Бессонов отвез на своей «Победе» их в город, к поезду.

4

    Погрустили солдаты и офицеры о погибших друзьях и вернулись
к своим воинским делам и обязанностям. А работы было много. Я уже не говорю о боевой подготовке, но уйма общественных дел. Так, одной из главных задач было посещение подшефного детского дома, куда мы, как правило, приезжали с концертом и подарками.
  Но однажды, когда мы наблюдали, как старшие ребята разгружали
подарки, то обратили внимание, что они же быстро растаскали малышовые игрушки. На наши вопросы: почему?  Мы получили разъяснение. Дело в том, что в этом доме была традиция: малышам в помощники и руководители ставить старших ребят, которые их опекали, защищали и помогали во всём. Такие пары называли друг друга братьями. Педагоги рассказывали, что многие выпускники, уже, будучи самостоятельными людьми, приезжали в детский дом навещать своих младших «братьев», а потом и забирали их к себе. - Нам очень хотелось, - говорили воспитатели, - чтобы ребята не оставались в дальнейшем одинокими, чтобы были у них на земле родные души, поскольку у многих не было ни только родителей, но и родственников. Поэтому мы разрешаем старшим ребятам самостоятельно выбирать игрушки своим маленьким друзьям.

   Мы приезжали в этот дом два раза в год: на первомайские и
ноябрьские праздники.
   Осенью обычно привозили елочные игрушки, конфеты и
мандарины, которые оборачивали каждый отдельно в бумагу, и они сохранялись, как и конфеты, до Нового Года. А на праздник Елки в легковой машине кто-нибудь из офицеров доставлял подготовленных в нашей воинской части Деда Мороза и Снегурочку с аккордеонистом Володей. Снегурочкой неизменно была Людмила Бессонова, поскольку остальные офицерские жены все как на подбор были крупные, дородные, как из гренадерского полка.
    В детский дом Мила любила приезжать не только в качестве
Снегурочки, но и при всяком удобном случае. С малышами она была особенно ласкова. Уже несколько лет она мечтала о ребенке, как о несбыточном счастье. Дважды вывозил её Бессонов на лечение, она даже ходила к какой-то бабке, но всё напрасно. Её муж, как выяснили врачи, был в этом невиновен, и она ужасно комплексовала по этому поводу, злилась и ещё больше ревновала Павла ко всем женщинам мира, даже к своей лучшей подруге, хотя всё это старалась перевести в шутку. 
- Ты бы, Никита, последил за своей тихоней, а то твой друг
Паша что-то часто на неё стал поглядывать. - С натянутой улыбкой «шутила» мадам Бессонова.
– Куда он денется, охраняемый своей белокурой бестией.  Какой
там поглядывает? Моя жена жалуется, что наш друг Бессонов вообще перестал с ней здороваться. – На полном серьезе отвечал капитан Кузнецов соседке. – Не ты ли сделала этого интеллигентного человека грубияном и невежей?
– Что-то Надя мне не жаловалась на отсутствие внимания к ней со
стороны моего мужа. – Парировала Бессониха. - А если тебе интересно знать, кто стал грубиян, то взгляни в зеркало.
   Мила быстро исчезала в дверях, поскольку никогда не позволяла
никому брать над ней верх, даже в шуточном споре.
          
    В этот раз Людмила в детдом не поехала, она не отошла ещё от
потрясения, связанного с гибелью и похоронами их близкого друга, с болезнью и отъездом её самой лучшей подруги. Так что нам пришлось потрудиться, чтобы заменить её в концерте.
   И лишь только месяца через полтора, когда надо было показывать
новую концертную программу смотровой дивизионной комиссии, она взяла себя в руки, и нашла силы принять в этом участие, так как была занята в нескольких номерах.
 
5

   Письма от Нади были нечастыми и невесёлыми. Она писала о
своей неизмеримой тоске по мужу, об изнуряющей бессоннице, о сильных головных болях и нередких глубоких обмороках. Брат, который так настаивал на её отъезде домой, вообще не появляется и не интересуется её делами, даже когда они случайно встречаются в городе. По подруге и её добром супруге она дико скучает, но приехать не может: нет ни здоровья, ни сил.
  Читая эти письма, Мила плакала и вспоминала о том, что Надежда
всегда отличалась завидным здоровьем.
  Замечательная спортсменка, приносящая полку множество призов
и дипломов, она была ещё и тренером полковых легкоатлетов. Она – вспоминала Люда – и её пристрастила к занятиям спортом. Вместе с подругой и их мужьями они каждое утро бегали в город и обратно, то есть десяток километров. А ещё, вспоминался с улыбкой, Новый 1952 год.
   Надежда, которой никакие погоды никогда ни в чём не были
помехой, почувствовала родовые схватки именно в тот момент, когда они с Никитой обстреливали друг друга снежками, стараясь спрятаться от попаданий за снежную бабу, которую оба смастерили. Надя, носившая почти девять месяцев  своего Лешку, была уже совсем неповоротливая. Она с криком «сдаюсь» побежала с поднятыми руками навстречу мужу. Уже пару шагов отделяло супругов друг от друга, как Надежда поскользнулась, и Никита с трудом сумел подхватить падающую жену.
– Мне надо в роддом. – Заявила Надя, как будто речь шла о
посещении магазина. Он усадил её на стоящую у подъезда скамейку
и побежал к Бессонову за машиной. В роддоме Надю сразу же из приемного покоя отвезли в операционную, а курившего беспрерывно на пороге офицера, через полтора часа поздравили с сыном. Всё это случилось вечером двадцать пятого декабря 1951 года.
    При посещение жены капитану Кузнецову пришлось, по её
настоянию, дать слово, что Новый Год он встретит в кругу своих друзей в Доме офицеров и поднимет с ними бокал за здоровье сына.  Ничего плохого не подозревая, он такое слово дал. Когда же в огромном фойе Дома офицеров тридцать первого декабря с друзьями проводили Старый год и выпили по рюмке, в динамике зазвучал голос ведущего вечер с объявлением: - белый танец! Дамы приглашают кавалеров!
  Кто-то легко дотронулся до плеча молодого папаши, и сердце его
замерло: так воздушно и нежно могла коснуться его только рука жены.
– Не окажите ли честь, товарищ офицер – заворковал
очаровательный альт. - Он медленно повернул голову и побледнел: перед ним стояла красавица Надя в любимом им платье из шелка стального цвета.
– Как? Ведь тебе же нельзя так рано подниматься! – испугано
шептал капитан.
 – Мне можно всё, что угодно, если речь идет о встрече с тобой, да ещё в новогоднюю ночь.
  Больше им ничего не удалось сказать друг другу, потому, что тут
же они были окружены целой толпой друзей и подруг, которые наперебой поздравляли молодых родителей с их первенцем и удивлялись смелости  недавней роженицы, позволившей на четвертый день после родов явиться на Новогодний бал.
  Надежда никогда ничего не боялась. Она дрожала только тогда,
когда Никита уже годовалого Лешу заставлял висеть и раскачиваться у него на указательных пальцах, как на турнике. На её возражения муж всегда отвечал:
- Я не позволю тебе воспитать моего сына хлюпиком. Тебе ли
спортсменке об этом рассказывать?
   И действительно очень скоро все с удивлением и восторгом
наблюдали, как плавает этот карапуз, как висит на перекладине и пытается подтянуться. Конечно, отец был тут же на страховке.
   А ещё всех смешило, что первое слово, которое произнес малыш, было не мама, а папа. И не удивительно, Леша обожал отца. Стоило Никите войти в дом, его сын как привязанный следовал за ним по пятам, не давая ему спокойно умыться, поесть и посидеть на диване. Он душил его в объятьях, рылся в волосах, брал его большую ладонь и шлепал по ней своими маленькими ручонками.
 - Оставь папу в покое. Дай ему отдохнуть. – С улыбкой говорила Надя, одинаково ревнуя сына к отцу и отца к сыну. Но всем говорила: - что тут удивительного? Вы только взгляните на этих Кузнецовых, близнецы, да и только.
   Люда не могла себе простить, что в тот страшный день, когда погиб Никита, не дождалась официального сообщения, чтобы поддержать подругу. Но кто мог подумать, что погиб именно он? Конечно, жаль было бы любого, но капитан Кузнецов был самым близким другом.

   Письма от Нади приходили всё реже, а потом и вовсе прекратились. Людмила не на шутку стала волноваться. Она посылала письмо за письмом, где на конвертах делала надписи для соседей с просьбой кого-нибудь сообщить о том, что с Надеждой Кузнецовой. Но никто ей не отвечал. Уже прошел почти год, как уехала её подруга, и несколько месяцев, как оборвалась связь.
- Надо поехать туда и всё узнать. – Говорила она Бессонову.
-   Через месяц я могу взять оставшиеся десять дней отпуска и  готов ехать с тобой куда угодно. – Отвечал её супруг. – Меня тоже волнует её длительное молчание.
   Однако не всё так складывается, как планируется. Через две недели  пришёл приказ о присвоении капитану Бессонову звания майора и назначении его на должность заместителя командира полка по летной части вместо уволенного из армии подполковника Кузьменко. Отпуск пришлось отложить, пока не вернется из предстоящей длительной командировки комполка, а он собирается уехать только на следующей неделе.
   Людмила пышно отметила повышение мужа в должности и звании и отправилась в родной  Крым одна, где у неё кроме подруги никого не было. Правда жила и работала она вместе с подругой в Ялте. Там и похоронена мать. Но Надежда уехала в Симферополь, откуда была родом и где был отцовский дом.
   Людмила планировала разузнать всё о подруге и обязательно побывать на могиле у матери. Она не была там с тех пор, как вышла замуж. И это её всегда мучило.


6

   Улица, где стоял дом Надиного отца, была кривая и узкая, как
будто протоптал её пьяный мужик. Домики маленькие и низкие. Все дворы огорожены плотными заборами. До войны здесь жили татары. К трамваю надо было идти недолго, зато обратно добираться довольно трудно, преодолевая крутой подъем.   
   «Заботливый брат» счел своим долгом доставить сестру с
ребенком до дома и отдать им ключ. Надя столкнулась с Авгиевыми конюшнями. Описывать тот беспорядок и грязь, которые здесь скопились или остались после смерти отца, нет необходимости.
   Так случилось, что Надя не была на похоронах отца. Сообщение
о его смерти пришло незадолго до родов, и Кузнецов, категорически воспротивился её поездке. Его поддержали врачи, и Никита уехал сам.
   Новая хозяйка дома сумела лишь чуть-чуть прибрать небольшую комнатушку, где и поселилась с сыном.
    Дворик был отдельный, и кроме матери и малыша не было рядом ни живой души. Надя очень пугалась своих внезапных и глубоких обмороков, из которых выходила от дикого испуганного крика маленького Алеши. О работе она и не думала. А где же ей работать? Деньги ещё были, – Кузнецов  собрал на машину, которую не успел купить.
    Приехали они уже поздней осенью, но Надежда меньше всего
думала о том, что на носу зима, что надо подумать о топливе.   Головные боли усиливались, и пришлось обратиться к врачу. Совершено случайно она попала к дежурному врачу, который, оказывается, знал её отца.  Несмотря на то, что он не был Надиным лечащим врачом, все же принял самое горячее участие в судьбе овдовевшей  женщины  и, как депутат, помог  ей  устроиться  санитаркой   в больнице, а ребенка  определить в круглосуточные ясли. Он же и привлек внимание военкомата к одинокой матери, и однажды в маленький дворик на краю города привезли целую машину топлива. Командовал группой солдат, разгружавших машину и пиливших дрова, симпатичный капитан в лётной форме. Как только Леша увидел офицера, он с криком папа бросился к нему, и Наде с трудом удалось оторвать сына от растерявшегося капитана. – Извините его, - со слезами на глазах просила она. – Лёшенька, это не папа. Нет у нас папы.
   Солдаты сначала с ироничной улыбкой поглядывали на своего
командира, но потом поняли, что здесь не до шуток, что здесь большое человеческое горе.
   Надя с трудом успокоила сына, и он заснул неглубоким
беспокойным сном. – Что делать? – думала она. – Он не пропускает ни одного мужчину в лётной форме. – Где, сынок, я тебе возьму папу. Никогда и никто не сможет заменить нам нашего Кузнецова. Когда ты вырастишь, я тебе всё объясню. 

    Несмотря на помощь врачей, Наде становилось всё хуже. Она    
забирала сына на выходные дни домой, но зачастую забывала его кормить, поскольку и сама ничего не ела. Она держалась только тем, что подруги в больнице буквально заставляли её проглотить несколько ложек супа или каши.
   Когда она соображала, что ребенок не ел, у неё начинали дрожать руки, и она судорожно пыталась что-нибудь приготовить сыну, но, как правило, в доме не оказывалось ничего съестного.
   Как-то в канун выходного дня за Лешей Кузнецовым никто не пришел. Молодая воспитательница, которой поручили отвести мальчика домой, нашла квартиру запертой. Соседи ничего про это не знали. Долго стучала она в двери, но, убедившись, что это бесполезно, отправилась с ребенком в отделение милиции.

7

  Когда, после обращения воспитательницы, о подозрительном
молчании в доме Кузнецовой, приехала милиция, то увидели Надежду на полу, а рядом флакончик от снотворных таблеток. Прибывшая скорая помощь установила смерть. А  врач следственной группы определил, что тело уже лежит больше суток. В больнице, где работала Надя, сказали, что родственников у неё никого нет. Доктор Лебедев, который так близко к сердцу принял судьбу своей случайной пациентки, тут же взялся за обеспечение достойных похорон. Ему помогали главврач больницы, где так недолго работала Надя, и председатель месткома Клава, которая успела подружиться с их новой сотрудницей.
   Следователь обнаружил в руках мертвой женщины крепко
зажатый конверт. Конверт был без адреса и в нём нашли Надин паспорт, Лешину метрику, значительную сумму денег и записку с короткой просьбой: «позаботьтесь о ребенке».
   Разыскивали хоть какие-нибудь письма, в надежде найти
близких людей погибшей, но таковых не оказалось. Никто не ведал и о том, где служил её муж. Венкомат тоже ничего не знал, Надежда туда ни разу не обращалась. Топливо ей привезли по просьбе депутата, доктора Лебедева. Так что похоронили, как могли, а маленького Лешу определили в детский дом.

   Людмила приехала в Симферополь через полтора месяца после
похорон подруги. Оставив свой багаж в камере хранения, она отправилась в город. Еле разыскав нужные ей улицу и дом, была очень расстроена, что  никого не застала. Пользуясь тем, что в дверях были не маленькие щели, ей удалось, с помощью сухой веточки, закрепить на видном месте записку, в которой она сообщала о своём приезде и обещала заглянуть вечерком.
   Забрав на вокзале свой багаж, она отправилась в гостиницу, где
удалось получить место в трехместном номере. Приняв душ и немного отдохнув, она вновь направилась уже по знакомой дороге на свидание с подругой.
   Не застав никого и вечером и обнаружив свою записку на том же месте, где она её оставила, Людмила не на шутку испугалась. Она стала стучать в калитку соседнего дома. Вышла пожилая женщина и на украинском языке начала объяснять гостье,  что здесь случилось. Из сказанного было понятно, что произошла трагедия, и что ей следует обратиться в милицию, где всё знают.
   С тяжёлым сердцем покинула Людмила районное отделение
МВД. Единственно, что хоть как-то облегчало душу, это сообщение, что Лешу направили в наш подшефный детдом. Ей посоветовали связаться с депутатом, доктором Лебедевым, который больше других был в курсе всех дел, касающихся Нади.
   Утром Люда, купив букетик хризантем, отправилась на кладбище,
где с огромным трудом разыскала свежую могилу подруги. Она убрала уже завядшие цветы, которыми, как веником, подмела возле могилки, поправила дощечку с именем и двумя датами, в пустую стеклянную банку поставила надломленные свежие цветы и поторопилась к автостанции.
   Бессонову она решила ничего не сообщать, тем более что не
собиралась задерживаться надолго. Телефона в квартире не было, а телеграммой всего не объяснишь. Но прежде чем взять железнодорожный билет домой, отправилась в Ялту, где побывала на могиле у матери. Вернувшись в Симферополь, она встретилась с сослуживицей Нади Клавой, вместе с которой направилась к доктору Лебедеву. Там решался вопрос о том, что делать с оставленными Надеждой деньгами. Было принято решение заказать недорогой памятник, а остальные деньги положить в сберкассу на имя Алексея Кузнецова.

8

    Майору Бессонову приходилось несладко, ему нужно было не
только освоить новую для него работу заместителя комполка по летной части, но и выполнять многочисленные обязанности, отсутствующего командира.
    Кроме того, надвигались ноябрьские праздники, и надо было
успеть купить подарки для подшефного детского дома. И хотя всем этим занимался замполит первой эскадрильи, майор лично взял под контроль приобретение подарков. Дело в том, что руководство домом неоднократно обращалось с просьбой к командиру части хоть раз побывать у них. Уезжая, полковник просил Бессонова поехать на праздники в детдом и возглавить группу шефов с  подарками.

    В детдоме готовились к встрече гостей, которые, как правило,
приезжали через час после завтрака второй смены. Этот час был настолько насыщен делами, что все действовали как по тревоге.    
   Педагогический состав занимался праздничными нарядами детей. Им помогали старшие ребята, поскольку и самим педагогам тоже надо было привести себя в порядок для достойной встречи молодых людей в красивой лётной форме.
   А технический состав со всеми кухонными работниками
занимался помещением столовой. Столовая в осенний и зимний период исполняла роль актового зала. Надо было расставить скамейки для зрителей и соответствующую декорацию, поскольку сегодня готовились не смотреть, как обычно, выступление авиаторов, а показать концерт гостям силами детской самодеятельности дома.
   Особенно волновалась и суетилась музыкальный руководитель,
поскольку она была и автором, и режиссером всего представления, а также, естественно, и аккомпаниатором.
   По её задумке начать концерт должны были самые маленькие,
потому что их нельзя было утомлять ожиданием, а кроме этого, выступление малышей сразу вызывает в зрительном зале улыбку и доброе настроение.
   Гости прибыли вовремя, как и подобает военным людям. К
майору подошла директор дома, красивая седовласая женщина, и сразу же поблагодарила за внимание к сиротам. Шефов повели сначала в школьный исторический музей, где целая стена была отведена гвардейскому полку штурмовиков, его истории и боевому пути. Вряд висели фотографии летчиков, прошедших войну вместе с полком, во главе с героем Советского Союза гвардии полковником Соколовым.
- Эх, друг Никита! Громко сказал майор, рассматривая
фотографию капитана Кузнецова. – Вы извините, - смущенно сказал майор, - сам полковник приехать не смог, он в отъезде.      – Что Вы? Что Вы? Мы вовсе не огорчены. – Поспешила заверить майора директор. – Мы очень рады Вашему приезду и будем счастливы, если концерт нашей детворы доставит вам удовольствие.
    Гостей провели в столовую и усадили на почётный первый ряд. За ними места стали занимать, свободные от концерта, дети и сотрудники дома. Включили мощные прожектора, которые осветили красочную сцену. Раздались первые аккорды, и на сцену выбежали малыши в прелестных костюмчиках. Они побежали по кругу и выстроились в один ряд. Музыкальный руководитель кивнула энергично головой, тем самым, давая сигнал для начала песни. Но  не успели её подопечные открыть рот, как самый маленький курчавый артист, с криком «папа», бросился к первому ряду и повис на шее майора. Смолкла музыка, никто не произнес ни слова. И в этой тишине, и благодаря ней усиленный в несколько раз, голос ребенка повторял:  папочка! Папа! Где ты был?! Где моя мама?!
   Майор не мог даже разглядеть малыша, поскольку он, положив
летчику голову на плечо, крепко сжимал его шею маленькими ручонками. Одна из воспитательниц попыталась взять мальчика себе на руки, но оторвать его от гостя было невозможно.
– Ты ошибся, маленький, это не твой папа, – старалась она освободить офицера. – Иди ко мне Лешенька.
    Услышав имя Леша, Павел оторвал ребёнка от себя и стал
внимательно его рассматривать.
 – Лешенька, оставь дядю, это не твой папа. – Продолжала уговаривать   воспитательница плачущего малыша. Она повторяла эту фразу до тех пор, пока не раздался громкий голос майора.
– Да замолчите Вы, наконец!! – В совершенно непривычной для него манере закричал Бессонов. Он был бледен, как полотно.  Глаза этого великана заволокли слезы. – Леха, это ты? Ты помнишь меня? Я дядя Паша. Где твоя мама? Ты потерялся? Ну, ничего, не горюй, мы найдем твою маму. – В необычном возбуждении, без умолку, говорил он. – Ребята, это же Леха, моего Никиты сын.
    К ним подошла директор, не зная кого успокаивать раньше, маленького или большого.
 – Успокойтесь,  майор, я понимаю Ваше волнение. Пойдем ко мне в кабинет и спокойно подумаем, что делать. А вы здесь продолжайте, - обратилась она к музыкальному руководителю.
   В кабинете, пока говорили взрослые, Леша, на удивление,
молчал. Он только теребил у майора волосы, точно так, как всегда любил это проделывать с отцовской шевелюрой.
   Директор рассказала о том, что мать ребенка недавно умерла, и
поэтому мальчика направили в дом для круглых сирот. Она  сейчас даже не знает, как выйти из этого щекотливого положения. -  Выход простой, - ответил, несколько успокоившийся майор, - мы заберем ребенка к себе. Я, обычно, без согласия жены даже более простых решений не принимаю, но  в данном случае вариантов быть не может. Мы с женой люди обеспеченные и, к тому же, бездетные, а Леша сын нашего погибшего друга. Так о чём же может идти речь?
- У нас такие вещи практикуются, и довольно часто. Но всё
необходимо должным образом оформить.
 – Моя жена в отъезде, но я сегодня же дам ей телеграмму. Как только она приедет, то немедленно займется всей юридической стороной дела. А сейчас разрешите мне Лешу забрать с собой.       – Бессонов улыбнулся своей неотразимой улыбкой, - Вы видите сами, что он меня не отпустит.
   Долго объясняла директор, что не имеет право этого делать, но
все-таки сдалась.
– Вы же понимаете, что я отвечаю за ребенка, но Вам я доверяю,
как себе, и надеюсь на Ваше слово немедленно прислать жену. – В заключение сказала она.
   Пока шел этот длинный и сложный диалог, концерт с горем
пополам подошел к концу. Зрители были возбуждены происшествием, в зале стоял шум и разговоры.
   Подарки вручал замполит первой эскадрильи. И после этой
торжественной части гости пошли курить, а хозяева, проветрив освободившийся зал, стали накрывать  праздничный стол для гостей.

   Бессонов непривычно и неловко  кормил ребенка обедом.         –
Давай, - говорил он, – я ложечку и ты ложечку. – Леша беспрекословно подчинялся всему, что говорил майор.
- А Вам идет быть папашей. – Заметила молодая и миловидная
воспитательница, которая не сводила с красивого лица майора глаз. – Ваша жена так же, как и Вы, любит детей?
– Быть родителями к лицу каждому нормальному человеку, -
мельком взглянув на спросившую, отвечал Павел. – А жена моя детей очень любит, поскольку это в крови у каждой женщины.
Обед длился недолго, и гости стали прощаться.
– Ты меня не оставишь здесь, после длительного молчания
пролепетал Алеша.
– Что ты? Что ты? – успокоил мальчика Бессонов. – Мы сейчас поедем домой.
- А Яша? – забеспокоился малыш.
- Яша это кто? – с улыбкой спросил майор.
 – Яша это мой брат, - стал объяснять Леха.
  Директор рассказала летчику о традициях дома и о том, что с
первых же дней пребывания Алеши Кузнецова с ним подружился очень хороший мальчик,  Яша, как ни странно, тоже по фамилии Кузнецов. Они друг друга называют братьями, и разлучить их тоже будет большая проблема. Яша-то уже большой, он в седьмом классе, он поймет. А как всё растолковать маленькому Леше?
   За Яшей пошла воспитательница, которая успела всё объяснить
ему, пока они подошли к майору с мальчиком на руках. Алеша потянулся обнять «брата», не слезая с рук своего обретенного папаши.
– Мы сейчас поедем домой, - с радостным смехом сообщил он
Яше. – Правда, папа?
   Майор стоял в полной растерянности и не знал, что сказать. Его
опередил рослый, смуглый, с добрыми и умными глазами мальчишка.
– Братец, - сказал он, - я не могу поехать с вами, ведь ты же
знаешь, что я занимаюсь в школе и мне нельзя пропускать занятия.
  Лицо Лёши скривилось, и из глаз потекли слезы. Он сначала
захныкал, а потом разразился громким плачем.
– Папочка, пусть Яша поедет с нами, - упрашивал он Бессонова,
обняв его за шею.
- Не надо плакать, маленький, - успокаивал его майор. – Яша
будет бывать у нас в выходные  дни, когда у него занятий не будет. А на каникулы обязательно приедет к нам погостить.
   Долго уговаривали и успокаивали Лёху, пока он,
расцеловавшись с Яшей, не согласился сесть в кабину «Победы», прельстившись её рулем и приборами. Машины тронулись и, быстро набирая скорость, скрылись за поворотом. Яша Кузнецов медленно оторвал взгляд от оставленного ими облака пыли и побрел к спальному корпусу.
 
9

   С билетами проблем не было, поскольку курортники уже
разъехались. Людмила взяла себе мягкий вагон в надежде, что за ночь отдохнет перед приездом домой.
   За неделю,  что не была дома, она успела стосковаться по мужу.
Ведь всё время совместной жизни с Бессоновым они не разлучались ни на один день. И теперь казалось, что прошла целая вечность её пребывания в Крыму.
   Людмила всегда ругала себя за тот грубовато насмешливый тон,
с которым она при посторонних разговаривала с супругом. Когда они были одни, эта грубость исчезала, уступая место самой нежной, самой трогательной женской ласке и заботе. Она поклялась себе, что непременно прекратит эти театральные скандальчики, которые умела разыгрывать с завидным актерским мастерством. – Какая я дрянная девчонка, - ругала она сама себя, - если не умею ценить такое сокровище, как мой муж. Ей до боли хотелось тут же оказаться дома и повиснуть на шее её любимого, доброго, умного и такого красивого Бессонова. Но надо было набраться терпения и чем-то себя занять  в течение трех часов, которые оставались до отхода поезда.
   Первое, что сделала Людмила, это отправила телеграмму мужу с
просьбой встретить её на вокзале. Телеграмма была деловая, но с припиской «скучаю, обожаю, обнимаю, целую. Твоя Мила».
   Ещё успела она забежать в больницу, где встретилась с Надиной
подругой Клавой. Они всё оговорили, что касалось памятника, и Бессонова оставила ей свой адрес, а Клава телефон. Собрав все вещи в гостиничном номере, она пошла к окошку дежурной, чтобы сдать ключ и получить документы. Но вместе с паспортом  ей вручили телеграмму. «Приезжай как можно скорей. – Прочитала Людмила. - Не волнуйся всё в порядке. Целую, твой Паша». – Что же такое могло случиться, если всегда спокойный и сдержанный  Бессонов, требует её возвращения. Спрятав телеграмму  и схватив свой легкий чемоданчик, она направилась на вокзал. Состав формировался в Симферополе, и как только началась посадка, Людмила оказалась в уютном купе минут за тридцать до отхода поезда.
   Соседей-попутчиков ещё не было, и она вновь занялась чтением
телеграммы. Вопрос: что же такое произошло дома, не оставлял ни на минуту, и надежда на отдых в мягкой постели покидала Людмилу. Однако она постелила на своей нижней полке и, пользуясь одиночеством, переоделась в домашний халат. Вскоре все же поезд тихо тронулся, и мимо окон стали мелькать служебные здания вокзала и старенькие дома окраины крымской столицы. Когда состав набрал скорость и столбы электропередач  пробегали перед её взором всё чаще и быстрее, глаза, утомленные этим однообразием, начали медленно закрываться, и она устало опустилась на постель. Тело стало таким тяжёлым, что трудно было натянуть на себя простынь с шерстяным одеялом. Проявив необычайную силу воли, Людмила всё же закуталась потеплее и, несмотря на то, что простыни и наволочка были совершенно сырые, под ритмичный стук колес мгновенно уснула.
   Снился ей лётный городок. Она, что-то напевая, вешала на
протянутый возле дома тонкий авиационный трос белье. Белье было почему-то совершенно мокрое и горячее, и от этого тяжёлое и обжигающее руки. Вдруг в небе, всё усиливая пронзительный звук, пикировал штурмовик. Сквозь этот шум она услышала голос Бессонова: «не печалься, ласточка, у тебя ещё всё впереди». Внезапно  всё стихло, а самолет со свистом врезался в землю. Раздался взрыв. Людмила, окончательно не просыпаясь, приоткрыла глаза и увидела,  что дверь купе с шумом распахнулась и в ней показалась дородная дама с объёмным багажом. – Вы уже отдыхаете? – писклявым голосом спросила новая пассажирка. – Нет. Я сплю. – Вяло ответила Люда и закрыла глаза. Тут же она вновь оказалась возле собственного дома. Бельё было холодное, как лед. От упавшего самолета к дому двигался бензовоз. На его ступенях стоял Никита Кузнецов. – Где Бессонов? Где Паша? - кричала в истерике Людмила. - Кузнецов обнял за плечи соседку и тихо шептал ей в ухо: - Нет Павла. Нет. Сегодня его очередь не быть. – Она открыла рот с намерением позвать мужа, но голоса у неё не было. Сколько ни пыталась крикнуть Люда, ни единый звук не мог вырваться из её онемевшего рта. Но вдруг, точно прорвав платину, раздался крик: «Паша!!!»
 
От этого крика проснулась не только Люда, но и её попутчица.
  – Что с Вами, миленькая? – беспокойно осведомилась соседка.  - Вы так стонали во сне, а потом так кричали, что прямо страшно было за Вас.
– Извините меня, ради бога. Нервы. Устало – оправдывалась Людмила. - Она снова легла на подушку, но сон уже не шёл.
   Мучивший вопрос: «что случилось?» назойливо повторялся
многократно в стуке колёс. Голова разламывалась от боли. Мила встала и вышла в коридор. У проводницы она узнала, что ещё только час ночи, и попросила таблетку от головной боли. До прибытия поезда было целых семь часов, и она вернулась в купе, и улеглась на свою влажную постель.
   Когда Бессонова открыла глаза в окно светило яркое солнце, а её
попутчица с аппетитом ела бутерброды, запивая их чаем. Она широко улыбнулась засаленными губами, – чайку не желаете?     - Нет. Спасибо. Я уже дома позавтракаю. – Сказала Люда, доставая из сумочки часики. – Так мы скоро уже на месте.
   Тут она обратила внимание, что соседка полностью готова к
выходу, и засуетилась. Она собрала постель, сняла с тремпеля свое платье и шерстяную кофточку, и через несколько минут могла бы сойти на перрон. Но поезд так медленно и нехотя двигался, как будто у него не было никакого желания доставить скучающую женщину к её, ждущему на платформе, супругу.
   Всё же, пусть с большим трудом, состав дополз до станции,  и с
почтением остановился, предоставив возможность, ожидающему с букетом цветов летчику, обнять свою любимую жену.
    – Дорогой, что тут у тебя случилось? – с нетерпением задала мучивший её вопрос Людмила.
 – Не надо нервничать, всё в порядке, а подробности в машине и дома. – Улыбаясь, успокаивал супругу майор. Он схватил её за руку, и они, как дети, быстрым шагом, чуть ли не бегом, направились к их «Победе».
10

   Яша Кузнецов был родом из Одессы. Мать - молдаванка,
пристроив сына к подруге-соседке, ушла с мужем евреем и была расстреляна фашистами вместе со всеми. Сердобольная женщина приняла малыша как сына, и рос он вместе с её двумя детьми как родной. Она даже дала ему свою фамилию: Кузнецов. Но, когда в начале сорок пятого года пришла повестка о гибели мужа, то бедная женщина вынуждена была отдать мальчика в детский дом. В сорок пятом Яша был уже достаточно большой, ему было семь лет, и он понимал, что к чему, и знал, что произошло с его родителями.
   В детдоме его полюбили за спокойный и покладистый характер,
за доброту и за удивительную одаренность, которую открыла у него музыкальный руководитель. Очень быстро с помощью самоучителя на гитаре они освоили этот инструмент, и Яша  душевно пел под собственный аккомпанемент мелодичные украинские и молдавские песни.  Но когда он исполнял песни военных лет, особенно такие, как «Тёмная ночь» или «Землянка», то слушатели плакали и не отпускали певца. Все абсолютно точно знали, что после окончания школы ему дорога в консерваторию. Под руководством того же музыкального руководителя он стал заниматься и  фортепиано. Всё своё свободное время он проводил в музыкальном классе за работой над этюдами и гаммами.
 
    С разрешения директора, на территорию детского дома въехал
зеленый «Виллис». Из машины выскочил сержант и обратился к стоящей у входных дверей воспитательнице: - Меня послали сюда пригласить в гости к майору на выходной день Яшу Кузнецова. – Воспитательница повела военного в кабинет директора.
   Через несколько минут Яша в праздничном костюме стоял перед
директором детдома. – Поезжай, Яшенька. В понедельник утром тебя привезут. – Наставляла своего подопечного седовласая женщина. – Я уверена, что тебе не надо говорить,  как там себя вести. Поезжай. Проведай братика. Да не забудь взять для него игрушку в подарок.
   Стоявший рядом сержант с удивлением посмотрел на Яшу,
услышав слово «братика». Конечно, историю с маленьким Лешой Кузнецовым знал весь полк, но о братике в ней ничего не упоминалось. Однако приказ есть приказ: сержант усадил рядом с собой молодого человека, и через полчаса они подъехали к офицерским домам.
 На пороге уже стояла Бессонова с Лешей на руках. Мальчуган
чуть-ли не вывалился с её рук, он подбежал к Яше и повис у него на шее. Затем, взяв его за руку, подвел к женщине, ожидавшей на крыльце.
-  Тетя Люда, это мой брат Яша, – захлебываясь от радости,
кричал Леха. – Ну, здравствуй Яшенька, - очень ласково приняла хозяйка гостя. Она погладила юношу по голове и повела на второй этаж в их квартиру. – Леша, ты занимай гостя, а как придет наш папа, мы сядем обедать.
- А у меня папа летчик, а тетя Люда его жена. – Разъяснял
брату маленький хозяин. – Она мне не мама, она мамина подруга, а мама моя умерла. Её уже нет, осталась только красивая фотография. – Значит, теперь твоей мамой будет тетя Люда, раз она папина жена, - старался объяснить создавшееся положение Яша. Люда, готовя обед на кухне, слышала этот разговор, и ей на минуту показалось, что может быть Алеша скоро назовет её мамой. Она фартуком вытерла набежавшую, не то от лука, не то от предвкушения счастья, слезу.
- Нет, так не бывает, чтобы было две мамы. Моя мама Надя!    
- начал было капризничать Леша. – Ну, ладно, ладно,               
успокаивал его Яша. – Вот возьми лучше от меня подарок. – И он вытащил из кармана воздушный пистолет.
   Дверь открылась, и в квартиру вошел Бессонов. – Папа! Папа!
-  бросился ему навстречу Леха. – Посмотри, какой пистолет
мне подарил мой братик.
– Прекрасный подарок. Здравствуй Яша, – Бессонов подошел к
мальчику, протянул ему руку и, поглаживая по голове, притянул к себе и обнял.
   За столом супруги узнали всю страшную историю Яши и его
родителей.
-  А  ты имеешь с этой женщиной, у которой тебя оставила
мать, хоть какую-то переписку. – Спросил Бессонов.   
-  Нет. Я не помню адреса. Дом и двор помню, а адреса нет.    
- Грустно признался Яша. - Помню только, что напротив
нашего двора была лавка, где продавали керосин.
– Я часто бываю в Одессе, - улыбнулся Яше майор, - так что если ты хочешь, то попытаюсь разузнать.
- Мне бы очень хотелось, - скромно ответил Яша, - но стыдно
 Вас нагружать своими заботами.
    Бессонов о чем-то глубоко задумался. Лицо его стало суровым. Так бывало всегда, когда он решал серьезную проблему. За столом возникла большая пауза.
 – Вот что Яша, - наконец сказал он, - ты уже человек взрослый, и тебе решать как лучше. В понедельник  мы с женой вместе с тобой поедем в детдом, чтобы оформить Лешино усыновление. Если ты не возражаешь, то мог бы стать, как и брат Алеша, нашим вторым сыном, ещё одним Бессоновым.
  Людмила молчала. Она знала, что её муж, такой всегда уступчивый и покладистый, в редких случаях, принимая серьезное решение, никогда от него не отступал. Ну, а потом она была совсем не против, иметь ещё одного сына.
- Вы очень хорошие и добрые люди, - тихо произнес Яша. – Я
был бы вам благодарен, если и в дальнейшем вы позволите  нам встречаться с Лешей. Но разрешите мне  остаться Кузнецовым. Я хочу жить и учиться в нашем детдоме, у меня там много друзей и я там занимаюсь музыкой.
 – Я тоже Кузнецов. – Вставил своё слово Леша.
 – Нет, Лешенька. – Вмешалась Люда. – Ты теперь Бессонов.
 – И нет, и нет! – запричитал Леха. – Я Кузнецов, я Кузнецов, как Яша.
 – Хорошо, хорошо, - успокоил его майор, – а ты Яков поступай, как хочешь, но помни, что двери нашего дома для тебя всегда открыты, и ты всегда у нас желанный гость.

11

   В понедельник утром, согласно предварительному плану, к
Бессонову явился его стрелок-радист младший сержант Дейнега. Он, по просьбе командира, должен был взять маленького Лёху и повести в часть, на аэродром, в клуб. То есть устроить экскурсию и напомнить ему достопримечательности летного городка.
   Личный состав полка прекрасно знал этого юного спортсмена, и
все солдаты и офицеры очень тепло встретили старого знакомого. Когда Лешу посадили в кабину, стоящего на ремонте самолета, восторгу его не было границ. Карман почётного гостя был набит болтиками и гаечками, шайбами и шплинтами. Покидать кабину он ни за что не хотел. С большим трудом его удалось уговорить отправиться на обед. Но все же, когда майор с женой вернулись в часть, ему доложили, что задание выполнено и никаких происшествий не произошло.
   
   Людмила была не очень довольна сегодняшним днем. С
оформлением документов всё обошлось хорошо, но её расстроил тот факт, что по настоянию мужа Алеше оставили фамилию Кузнецов. Она не могла ничего возразить против аргументов Бессонова: что эту фамилию желает носить сам мальчик, и очень хотелось бы сохранить память о его отце, близком их друге Никите.
   Людмила, служившая как вольнонаёмная в полковом лазарете
медсестрой, решила оставить работу, чтобы больше времени отдать делу воспитания Алеши. Однако Бессонов был категорически против.
– Нет необходимости делать из мальчика барчука. Пусть будет как
все. - Настоятельно требовал майор.  – Надо чтобы он рос в коллективе своих сверстников.  А у нас неплохой гарнизонный детский сад.
   Люда заметила, что в последние дни Бессонова как подменили. С
момента появления в доме Лехи, он стал совершенно несговорчивым в вопросах, касающихся мальчика. Казалась, что выполнение обязанностей по своей новой должности его менее волновало, чем обязанностей отцовских. Он по несколько раз в день, при каждом удобном случае, стал заезжать домой с неизменным вопросом: как дела, сынок? Конечно, Павел в этих случаях непременно подходил к жене и нежно целовал её, но Мила понимала, что в их семье для Бессонова человек номер один – это Лёха. Нет, она не ревновала и не огорчалась по этому поводу, она просто удивлялась тому, как отцовство может изменить человека. Но ноющая боль оттого, что она не может иметь собственного ребенка, мучила её, хотя всё это не мешало Людмиле обожать малыша и испытывать к нему самые нежные материнские чувства.

   Маленького Кузнецова отдали все же в детский сад, и жизнь
потекла размеренно и однообразно. Каждую неделю Яшу привозили в гости. Но вот однажды он приехал с гитарой.
– У меня нет ничего, чтобы я мог вам подарить. – Смущенно сказал
юноша. – Может быть, моя песня расскажет, как я благодарен вам за
всё, что вы делаете для Леши и для меня.
   После ужина малочисленные, но дорогие для Якова слушатели
уселись на диван, и он начал петь им самые лучшие и душевные песни, какие только знал.
   Начал он с известной в те времена песни «Мама». Ласковый
мальчишеский голос проникал прямо в душу. Глаза его увлажнились, а каждое  слово «мама», произносилось с такой нежностью и грустью, с такой любовью и тоской по женщине, которую исполнитель едва помнил, что Людмила не выдержав, в голос разрыдалась. Она сначала выбежала на кухню, а затем подошла к юному певцу и, не дав ему закончить песню, обняла мальчика, прижала к груди и долго целовала его голову. Даже у Бессонова что-то запершило в горле, и ему был совершенно понятен душевный порыв жены.
 – Ты прекрасно поёшь, мой друг. – Сказал майор. – Тебе просто необходимо учиться.
- Да, я обязательно пойду в консерваторию. – Смущенно
ответил Яша. – Но я хочу вам спеть ещё.
 – Непременно, Яшенька, непременно. – Воскликнула возбужденная Мила. – Мы тебя очень внимательно слушаем.
   Яша пел и «Землянку», и «Тёмную ночь» и многое другое. Но когда Бессонов услышал родные с детства украинские песни, то сначала замер, а потом, вскочив, подошел к Якову и категорично заявил: « вот что, славный представитель подшефных, ты просто
обязан завтра дать сольный концерт для личного состава нашей части. И не вздумай отказаться!»
-  А я и не отказываюсь, – улыбаясь, говорил, довольный теплым
приёмом, артист.
  Уже в десять часов утра, в воскресенье, над дверями  дома
офицеров висел огромный красочный щит, извещавший о том, что сегодня в семнадцать ноль, ноль  концерт замечательного исполнителя народной и солдатской песни. 
  Довольно большой зал Дома Офицеров был забит до предела. Там
оказались не только военные, но и гражданские лица, завсегдатаи всех мероприятий, проводимых здесь.
  В первом ряду сидел весь старший комсостав и гости полка,
командующий дивизией, генерал Симанович и начальник политотдела полковник Кравченко.
   На сцену вышла Людмила Бессонова. Она удивительно
трогательно рассказала вкратце историю молодого певца, но о еврее отце дипломатично промолчала. Не те были времена, чтобы можно было об этом говорить свободно.
   Сначала Яков пел песни военных лет и современные, потом
веселые песенки английских и американских солдат, а в конце  молдавские и украинские песни.
  Концерт закончился не просто овацией. На сцену вбежала толпа
солдат. Они подхватили на руки этого талантливого мальчика, и  вместе с гитарой он поплыл над головами в сторону выхода. Однако в большом проходе майор приказал опустить его на пол. – Пойдем Яша. – Сказал он. - С тобой хочет поговорить генерал.
   В первом ряду на своих местах сидели гости из дивизии.           –
Сколько тебе лет, юноша? – спросил Якова полковник.              – Скоро шестнадцать лет. – Ответил он. – Через пару лет в армию. А в каких войсках служить собираешься? – задал вопрос генерал. – Я ещё не думал. – Признался Яша. – У нас в детдоме держат только до восемнадцати, а потом или армия или учеба.   – Ну, вот что, мил человек, - опять заговорил полковник, - если не поступишь в консерваторию, то могу тебе помочь пройти службу в военном ансамбле. А поёшь ты превосходно. Майор, я надеюсь, что  мы сегодня вечерком ещё услышим его песни.
- Так точно, товарищ полковник! – ответил Бессонов. – Ты
Яша иди с тетей Людой и Алексеем домой, а мы скоро будем.   
               
  Яша помогал Людмиле накрывать стол и работал на кухне. Он
чистил картофель, резал лук, тер морковь для плова. Скоро он так освоился, что стал потихоньку напевать.
– Тебе не надо петь лишь бы где, - остановила его Людмила.       –
Тебе надо беречь голос только для концертов, ведь это настоящее сокровище.       
– Нет. Я пою потому, что мне хорошо. – Возразил ей Яков.
Мне хорошо у вас, тепло. Спасибо вам.
– И мне хорошо, - очень громко закричал Алеша, беспрерывно путаясь под ногами и мешая готовить стол.
  Яша взял малыша на руки и заявил ему: - тебе будет ещё
лучше, если будешь не мешать, а помогать. Ты у нас уже большой хлопец.
  Открылась дверь, и в квартиру вошли гости.

Много песен звучало в этот вечер в квартире майора Бессонова. Генерал пригласил Яшу выступить в следующий выходной в дивизионом Доме офицеров. На этот концерт, который прошёл с неменьшим успехом, генерал пригласил начальника политотдела армии. И хотя с этого дня Яков почти каждый выходной был гостем в одной из частей воздушной армии, все понимали, что не это главное,  что может быть даже такая нагрузка на неокрепший молодой голос излишняя. Понимали и другое, что надо помочь парню получить музыкальное образование. И этим занялся, по поручению начальника политотдела армии генерала Казакова, капельмейстер дивизионного оркестра. Все концерты внезапно прекратили и юного певца повезли на прослушивание в Одесскую консерваторию.
  Там в Одессе Яша умалил своего провожатого, чтобы его
повозили по городу. Он все искал знакомый дом, где прожил в семье доброй тети Кати Кузнецовой, которую он долгое время называл мамой, самые тяжелые годы его жизни. Но ни дома, ни знакомой керосиновой лавки, так и не увидел.
  Однако прослушивания прошли успешно, хотя в консерваторию
его не приняли из-за неоконченного среднего образования, и необходимостью подождать с занятиями вокалом на период мутации голоса. Но он, по рекомендации специалистов, был зачислен в музыкальное училище, на дирижёрско-хоровое отделение.

12

   Яша тепло и трогательно попрощался со своими  друзьями и
воспитателями и зашел к директору дома. В глубоком кресле сидела ещё не старая, но умудренная жизнью женщина. Её глаза, такие добрые и ласковые, с грустью смотрели на высокого и худощавого юношу. – Как он вырос за эти годы, - думала она, - и похорошел. Он непременно будет нравиться женщинам, и своим смуглым лицом, и непокорным смоляным чубом, и необыкновенно нежным и задумчивым взглядом  черных очей и, прежде всего, божественным голосом и умением проникать своими песнями в самое сердце.
   Она поднялась и пошла навстречу своему воспитаннику. – Вот
что Яша я могу тебе сказать на прощание. – Говорила она, положив ему руки на плечи. – У тебя есть всё, что нужно для того, чтобы стать замечательным певцом и интересным человеком. Так сложилась судьба, что встретились на твоём ещё коротком жизненном пути хорошие люди. Ты цени это и помни о них. Один мудрый итальянец сказал, что талант на одну треть состоит из инстинкта, на одну треть – из памяти и на одну треть – из воли. Инстинкт у тебя от отца с матерью, да и  волю, и желание стать певцом у тебя не отнимешь. Но не позволяй себе забыть ни того плохого, ни того хорошего, что было уже в твоей жизни, и наверняка будет. Тебе суждено овладеть самым универсальным языком человечества – музыкой. Пусть же этот язык всегда у тебя  будет правдивым. Успеха тебе и счастья. А гитару ты возьми с собой, как память обо всех  нас.
   Она обняла юношу, поцеловала его в лоб и слегка оттолкнула от
себя. – Иди. Тебя ждёт машина майора. – Повернувшись к окну, седовласая женщина незаметно вынула платочек и приложила к влажным глазам.

   «Виллис» мчался по знакомой пыльной дороге, окаймленной
редкими молодыми деревцами. Яшей овладело непонятное чувство. С одной стороны грусть, вызванная прощанием с друзьями и предстоящим свиданием перед долгой разлукой с маленьким Лешей и супругами Бессоновыми, а с другой, какой-то восторг, в ожидании манящего и радостного будущего.
   Людмила с Павлом уже приготовили завтрак в ожидании гостя.
А Леха, оповещенный об отъезде брата надолго, заканчивал рисунок ему на память.
   Яша трогательно благодарил малыша за картину, а своих
старших друзей за заботу и внимание.
 – Помни, - сказал майор, - каникулы у нас. Я встречу на вокзале. А, кроме того, на днях нам поставят телефон. Номер я сообщу, а адрес у тебя есть.
  Людмила подошла  и расплакалась.
 – Яшенька, не забывай нас, - сквозь слезы говорила она, - сразу же пришли свой адрес. А это вот возьми с собой в дорогу. – И хозяйка стала укладывать в сумку свертки с бутербродами, пирожками и жареной курицей.
    Бессонов сам отвез мальчика на вокзал и посадил в вагон. Он
дождался, пока в купе войдут попутчики, и поручил им опекать молодого человека до самой Одессы.
  Поезд тронулся. Майор долго стоял на перроне и помахивал
фуражкой уходящему составу.
-  Заботливый у тебя отец. – Сказал сосед по купе.
– Он не отец мне.  – С улыбкой сказал  юноша. - Он просто очень хороший человек.
 
   Одесса встретила Якова утренней прохладой и необычной для
этого шумного города тишиной. И не удивительно, ведь было только начало седьмого утра. Идти куда-либо было рано. Яша нашёл в сквере скамейку и, расположившись на ней, приступил к завтраку. Поедая вкусные пирожки и бутерброды, он вспомнил заботливую тетю Люду, майора и братика Леху. Он достал из своего небольшого чемоданчика яркий детский рисунок и стал его внимательно разглядывать. На зеленом фоне было много синих самолетов  с красными звездами, а внизу несколько крупных ромашек. – Грустно мне без тебя, братишка. – Подумал Яша. И ему действительно стало почему-то очень одиноко и холодно. Он собрал остатки еды, высыпал в урну завернутый в газету мусор, взял свой нехитрый багаж и отправился в здание вокзала.
  Часов в восемь утра Яков двинулся на розыск училища. Где-то
через час с лишним он вошел в уютное здание и обратился к небольшой группе молодых людей с просьбой объяснить, где кабинет директора.
-  Директора ещё нет. – Ответила миловидная блондинка. – Мы
тоже его ожидаем.
-  А Вы, собственно, по какому вопросу, сударь? – спросил сидящий с ногой за ногу, в необычайно разноцветном галстуке, юноша. – Если по вопросу поступления в училище, то поезд ушел. Прием давно закончен, а через несколько дней уже начнутся занятия.
 – Нет. Я уже принят. Мне бы направление в общежитие. – Отвечал Яков.
-  Принят!? – удивилась соседка пестрого галстука. – Я что-то не
помню, чтобы ты сдавал экзамены.
-  Эх, девочки, жизни вы не знаете! – авторитетно заявил стильный
парень. – Блат – двигатель прогресса. Мы сейчас всё разъясним. Кто твои родители, баловень судьбы?
– Если речь обо мне, то у меня родителей нет, – отвечал Яков.    - То есть, как это нет? – удивился «знаток жизни».  – А где же они?
– Их ещё в войну немцы расстреляли. А прослушивание я проходил в консерватории, там был и директор училища, он же и сказал мне, чтобы я приезжал.
   Больше разъяснять ничего не пришлось, поскольку в фойе
появился директор. Он сразу же узнал Якова и  подошёл к нему с вопросом:
- ну, как добрался наш прекрасный певец? Подойдите к секретарю, там лежат все документы на Ваше имя для  коменданта общежития. Вот здесь на доске Вы прочтете всё о начале занятий. Успеха Вам, молодой человек.
- Так тебе и надо всезнайка. – С иронической улыбкой сказала блондинка, как только ушел Яков, а директор скрылся за дверями кабинета. – «Вы не знаете жизни». Подумаешь умник. Ты больно много знаешь. Между прочим, я первая к директору. – И она тихо постучала в дверь кабинета.   


ЧАСТЬ  ВТОРАЯ

ОБИДА

                Только   та   любовь   справедлива,
                которая стремится к прекрасному,
                не причиняя обид.
Демокрит

   Курс обучения в музыкальном училище подходил к концу, и Яша с
нетерпением ожидал перехода в консерваторию и занятий по классу
вокала. Единственное, что его огорчало, это необходимость разлуки
с беленькими косичками Леночки Зориной.
   Леночка всегда сидела рядом с Яшей. Они вместе занимались, вместе ходили в библиотеку, на концерты, в кино. Бегали в столовую, а иногда и в кафе, где ели мороженое и пили кофе.
  Яша мог себе позволить угостить девушку таким незамысловатым  деликатесом. Дело в том, что по вечерам Яша играл на гитаре в маленьком оркестре ресторана в одном из отдаленных районов города.
   Лена всегда удивлялась тому, что её друг не ходит на вечерние концерты и сеансы. Она даже подозревала, что у него есть тайный роман. Но её настораживало и беспокоило то повышенное внимание, которое она чувствовала по отношению к себе.
  Однажды, она пригласила своего друга на день рождения, на шесть часов вечера. Яков даже побледнел и молча опустил голову.
 – Ты не придешь? – с огорчением спросила она.
 – Что ты?! Как это не приду? – Пришёл в себя молодой человек. – Обязательно прийду, но  надо договориться, чтобы меня заменили.
 – Где? –удивилась Лена.
  Пришлось всё рассказать подруге, которая безумно обрадовалась этой новости и, слегка покраснев, чмокнула Якова в щёку.                – Спасибо тебе, Яшенька. – Она сжала его руку,  что-то вложив  в неё, и быстро убежала.
   Это была записка с коротким текстом: «Дорогой Яшенька! Тебя, моего любимого друга, я приглашаю на день рождения 20 сентября, в 18 часов. Мой адрес, который тебе уже давно следовало бы знать, такой…» В конце записки был четкий адрес, и приглашенному, который плохо знал город, следовало ещё разузнать, как туда добраться.
   До дня рождения Лены оставалось пять дней, но Яков немедленно побежал к руководителю их оркестра с просьбой, чтобы его подменили. Тут же он осведомился, как ему разыскать дом по указанному адресу. Заручившись разрешением руководителя отсутствовать 20-го вечером, он побежал разыскивать подарок. Проскитавшись до самой работы по магазинам, он, ничего не нашёл и устало опустился на стул в комнатке, где отдыхали оркестранты.
  Всю ночь Яша ворочался с боку на бок. Мысль о том, какой подарок найти для Лены, не покидала его.
  На следующий день после занятий он, по совету одного из его коллег, отправился на «Привоз», где, как утверждал знаток, словно в Греции, всё есть. Но снова, проболтавшись пару часов, ушёл оттуда ни с чем. Выручил Якова приятель, которому он сознался в своём бессилии.
– А чем занимается твоя девушка? – спросил он.
– Она студентка хормейстерского факультета. – С надеждой пояснил Яков.
 – Так это же проще простого. – С миной знатока заявил приятель. – Вон, видишь комиссионный магазин. Так там я только что видел в роскошной бархатной коробочке камертон с великолепной резной ручкой.
  С болезненным нетерпением ждал Яков 20-е сентября. Утром в аудитории он встретил Лену с букетиком ромашек и смешной открыткой с надписью: «Самую красивую именинницу всех времен и народов поздравляю и желаю счастья». Он нежно поцеловал её руку, и повел к их столу.
    После обеда Яша стал собираться в гости. Маршрут трамвая номер пять он изучил так, как будто собирался вагон везти сам. И он уже знал, что сразу на указанной остановке начиналась та самая улица, на которой жила Лена. Костюм и рубашку особенно готовить не надо было. Эта парадная форма содержалась Яшей в лучшем виде. Он решил, что отправится пораньше, чтобы, не спеша, найти нужный дом и квартиру. А если будет в этом необходимость, и окажется слишком рано, то он подождет возле дома.
   Не всякий студент мог бы себе позволить купить такой роскошный букет цветов, с каким Яков ехал в трамвае, беспрерывно у кого-нибудь спрашивая нужную ему остановку. Наконец трамвай повернул и остановился. Первое, что увидел этот, сошедший со ступенек вагона пассажир, это, болезненно знакомую, керосиновую лавку. Яков встал точно парализованный. Затем он, стараясь не спугнуть видение, стал медленно поворачиваться, чтобы взглянуть на другую сторону улицы. Знакомая подворотня не оставляла никакого сомнения,  что это именно тот дом, где прошло его ранее детство и где он потерял родителей, и где живет тетя Катя Кузнецова со своими детьми. Быстрыми шагами Яков перешел улицу и, войдя во двор, направился к знакомой железной лестнице.
 – Вы заблудились, молодой человек, - окликнула его Лена. –  Это не там, это здесь. Пойдем со мной.
   Яков стоял неподвижно. Когда он повернулся, Лена увидела слезы в его глазах. – Что с тобой, Яшенька? Что случилось? – допытывалась она. – Пойдем в дом, там во всем разберемся. – И она, как слепого, повела молчащего Якова к дому напротив.

2

   Они поднялись по деревянной  лестнице на второй этаж и пошли по длинной открытой галерее. Перед дверью квартиры Лена остановила гостя.
- Что случилось Яшенька? – допытывалась она, вытирая слезы на его глазах.
 – Потом, дорогая. Извини меня. – Успокаивал её Яша. – Потом я всё тебе расскажу. У меня от тебя нет и никогда не будет тайн. Поздравляю тебя с днем рождения и желаю тебе всегда быть такой же любимой мной, как сейчас. – Он прильнул холодными губами к её губам и обнял. Девушка прижалась к нему всем телом, а потом, лаская ладонями его лицо, призналась: - я тоже люблю тебя давно и очень сильно. – Она сама поцеловала его в губы долгим страстным поцелуем.
    В этой чудесной позе и застала их Ленина мама, внезапно открыв дверь.
 – Ну, ты долго будешь держать гостя на улице? Я Ирина Яковлевна, Ленина мама. – Представилась высокая и дородная блондинка. - А Вы, как я догадываюсь, Яша Кузнецов. Входите, пожалуйста. – Она впустила гостя в дом, внимательно, с любопытством, разглядывая молодого человека, о котором так много слышала от своей дочери. На её лице выразилось полное удовлетворение увиденным: опытным взглядом оценила она высокий вкус своей дочери. Перед ней стоял изящный мужчина в отлично сшитом чёрном костюме, в сверкающей белизной открахмаленной рубахе и галстуке, прикрепленном изящной пряжкой в виде скрипичного ключа. Его, немного смуглое, лицо окаймляли пряди непокорных смоляных волос, поэтически разрушающих задуманную прическу. Чёрные глаза, с легкой поволокой, смотрели мягко и добродушно, выдавая прямолинейность и честность их хозяина.
   Яков стоял в некоторой растерянности, не выпуская из рук прекрасный букет и небольшую длинную коробочку, обвязанную тонкой ленточкой  с бантиком. Наконец, он очнулся, протянул цветы и подарок имениннице и, галантно поцеловав ей руку, произнес мягким баритоном: это тебе, дорогая Леночка. Робкая улыбка скользнула по его четко очерченным губам.
- Почему мы стоим в прихожей? Проходите, пожалуйста.               
- Гостеприимно предложила хозяйка и распахнула дверь в
комнату с длинным столом, уставленным яствами и напитками, сверкающим хрусталем и радующим глаз разноцветьем. Но всех остановил  громкий возглас восторга именинницы:
- мама, ты посмотри, какая прелесть.  – Посмотрите, какой великолепный подарок принес мне мой друг. Это Яша, – сверкая от счастья, взволновано представила Лена родным и знакомым своего нового гостя.  – Мы вместе с ним учимся на одном курсе, но Яша готовится в консерваторию, у него потрясающий голос.
   Гостей в комнате совсем было не много, надо полагать, что Яша пришёл один из первых, и ему представили Лениных родственников. Среди них выделялась видная шатенка по имени Виктория, или просто Вика, как представилась она, долго не выпуская из рук ладонь нового знакомого. Это не ускользнуло от внимательных глаз именинницы, и она увела Якова подальше от своей двоюродной сестры.
   Вскоре появились их сокурсники, и Яша стал чувствовать себя свободнее и раскованней. Наступила и музыкальная часть вечера, и, по настоянию молодой хозяйки, Яша пел.
 Ирина Яковлевна, стоя у дверей в спальню, в восторге шептала мужу: - кажется, наша дочь нашла поистине драгоценный камень. У этого мальчика большое будущее.
  Но вот веселье подошло к концу, и гости стали потихоньку расходиться.
- Мама, я пойду проводить Яшу до трамвая. – Шепнула матери
Лена. – Он у нас первый раз и, возможно, не знает где остановка.
   Они вышли на улицу. Свежий осенний ветер понимающе успокоился, и молодые люди двигались  под руку неспеша, любуясь чистым звездным небом. Вообще в этом году осень была достаточно теплой. Достаточно для того, чтобы, не одевая осенние плащи, можно было бродить по желтому от падающей листвы городу.
- Яшенька, что же все-таки сегодня случилось? – не назойливо
спросила Лена. У Яши вновь заблестели от слез глаза. Он взял девушку за руку и быстрым шагом повел обратно к их дому. Войдя во двор,  он указал на старую лестницу и тихо сказал: - вот там, на втором этаже, я родился и жил здесь до семи лет у доброй тети Кати Кузнецовой.
- Так пойдем скорее туда и всё разузнаем. – Взволнованно почти кричала Лена.
 – Нет, нет. Сегодня уже слишком поздно. – Убеждал, скорее себя, а не подругу, бледный от волнения Яков.

3

- Ты представляешь себе, - рассказывала за ужином Ирина
Яковлевна своему супругу, - вот этот красивый молодой человек, что так прекрасно пел вчера у нас, оказывается, родился в нашем дворе, в доме напротив. После смерти его матери мальчика усыновила некая Екатерина Кузнецова, но потом все же отдала в детский дом.
 – Ты её знала? – поинтересовался муж.
 – Нет. Она уехала отсюда ещё до нашего приезда. Мальчик так расстроился, не найдя её здесь. А главное никто не знает, куда она уехала. Говорят, что после смерти мужа за ней приехала сестра из Сибири. Что теперь узнаешь, когда прошло более десяти лет. А ну-ка скажи мне, мой друг, как тебе понравился этот юноша?        – Как я могу тебе сказать? – развел руками Виктор Григорьевич (так звали Лениного отца). - Я его совершено не знаю. Впечатление производит очень приятное, даже не подумаешь, что из детского дома: интеллигентный, приветливый и, безусловно, очень талантливый.
 – А ты познакомься с ним поближе, твоя дочь к нему не равнодушна, и кто его знает, чем закончится их близкая дружба, вполне возможно, что свадьбой.
– Ты уже сватаешь!  – Рассердился Виктор Григорьевич. - Пусть он сначала консерваторию окончит, а там посмотрим.
 – Женское чутьё поточнее предсказаний Нострадамуса. Это была бы великолепная пара. – Размечталась Ирина Яковлевна.
  Вдруг открылась дверь, и в дом вошла Лена. – А вот и наша доченька. – Обрадовалась мама. - Я тебе сейчас согрею ужин.        – Нет, нет. – Категорически отказалась Лена. - Меня сегодня пригласил на ужин Яша в ресторан, где он работает. Я хочу послушать, как он играет, и вообще побыть с ним.
 – Послушай, дочка, расскажи-ка нам с папой о том, какие у тебя с этим мальчиком отношения.
 – Какие отношения?! – переспросила Лена. – Ты что не видишь? Я же люблю его. Я безумно влюблена и безмерно счастлива.          – Она подскочила к матери и отцу, стала их обнимать и целовать. – Вы, наверное, забыли, что это такое? Дорогие мои старички, влюбитесь снова, это так прекрасно. Не надо считать деньги, что остались на завтрашний базар. Это никому не нужно. Это не главное в жизни. Главное в жизни, это любовь. Только она правит миром.
   Лена убежала к себе в комнату, громко распевая арию Кармен. И оттуда неслись восторженные слова: «… законов всех она сильней».
- Ну, вот, пожалуйста. – Сказала растроганная Ирина Яковлевна.
- Я же говорила, что всё закончится свадьбой.  – Только, пожалуйста, не поздно, наставляла она, готовую уже уйти, девушку.
 – Как только меня отпустит любимый, я тотчас к вам. – Покорно сообщила родителям в единый момент повзрослевшая дочь.

   Ресторанный зал представлял из себя небольшую ярко разукрашенную комнату с невысоким планшетом сцены в торце, где располагался маленький оркестр и стояли два микрофона. Воздух здесь был тяжелый, насыщенный сигаретным дымом и водочными парами.
  Яков ввел Лену и усадил за свободный столик рядом с этой миниатюрной сценой лицом к эстраде.
– Вот это место моё, - сказал он и указал на рядом стоящий стул. – Всё своё свободное время я буду здесь, рядом с тобой.
   Через минуту после того, как он отошел от стола, Лене принесли графинчик с вином и закуску.
   Мощным аккордом начал свое выступление ансамбль, состав которого был вполне достаточен для этого небольшого помещения. К микрофону подошел молодой человек и какими-то изысканными выражениями, какие можно услышать только в Одессе, приветствовал публику. Раздались жиденькие аплодисменты.
   Лене, в общем-то, понравился ансамбль с  солистом маленького роста, который пытался привлечь внимание публики не столько голосом, сколько ритмичностью, эмоциональностью и, зачастую,  забавным текстом своих куплетов, которые он распевал между модными песенками.
   В перерывах, когда оркестр отдыхал, Яков садился к Лене. Они наливали легкое вино, чокались и, после того как выпивали, украдкой целовались.
 -  Так можно и спиться, дорогой. – Шутила Лена. – Я готова это делать без вина.
   Но вот музыканты вышли на эстраду последний раз в этот вечер. И перед тем, как попрощаться со слушателями, к микрофону подошел Яша. – Я хочу спеть вам песню, которую посвящаю своей любимой девушке, и пусть она прозвучит сегодня для всех, кто любит и любим.
  Мягкие аккорды гитары привлекли внимание сидящих, а когда зазвучал ласковый баритон певца, в зале наступила полная тишина.
  Нет такого инструмента, который бы мог заменить живой человеческий голос, особенно если это голос влюбленного, особенно если этот влюбленный вкладывает в песню всю свою душу и сердце, чтобы любимая услышала его, где бы она ни была, и где бы ни был он.
   Лене казалось, что по всему залу засверкали звёздочки, они блестели в стеклянных плафонах люстр, в хрустальных бокалах и фужерах, в металлическом блеске вилок и ножей в ловких руках официантов. Ей почудилось, что она Золушка на королевском балу. А мелодия захватывала её целиком, и нежный голос пел: «… песня первой любви в душе до сих пор жива…» - Нет, нет. – Думала Лена, - ты не прав, любимый, и песня неверна. Нет и не может быть первой или второй любви. Любовь одна. Навсегда! На всю жизнь! Но я слышу, я чувствую, что ты меня любишь. И спасибо тебе за эту любовь, за песню, за счастье. Мы вместе навсегда. 

4

    «Дорогие дядя Паша и тетя Люда! Дорогой мой братишка Леха. Я рад сообщить вам, что жизнь моя не просто хороша, а очень даже прекрасна. – Писал в одном из своих писем Яков. -  Я уже на последнем курсе училища, и скоро консерватория. Я ни в чем не нуждаюсь, потому что продолжаю работать в том же оркестре, что и раньше. Одно плохо, что видимся мы редко. У меня очень хорошая подруга Леночка, которой я о вас много рассказывал. Мне очень хочется, чтобы вы с ней познакомились и полюбили её, как я. Она очень красивая. Такая же, как тетя Люда, и даже немного похожа на неё. Я обнимаю вас всех. Леша, наверное, уже совсем большой.
                Ваш Яков».
   Людмила кончила читать письмо и обратилась к Павлу:
- я заявляю Вам, товарищ майор, совершено официально, Яша влюбился.
 – Это вполне возможно, - улыбнулся Бессонов. – Что ты хочешь? Парню почти девятнадцать лет. Самое время. Между прочим, у нас скоро занятия в штабе армии и я увижусь с Яшей.
 – Надолго в Одессу? – поинтересовалась Люда.
– Ещё не знаю, думаю дней на десять.
  Людмила о чём-то задумалась, поглядывая на Лешу. – Хочешь повидаться с братиком? – спросила она, лохматя Лехины кудри.    – Да! Да! – с криком вскочил малыш и убежал в другую комнату.
  Через минуту он вышел одетый в костюм и свитер. – Ну, поехали. Папа поднимайся, мы едем к Яше.
– Ты что, сынок, это шутка. Мы к нему всегда ездим летом. – Стал успокаивать ребенка Павел.
 – Нет, Лешенька, никакая это не шутка. – Людмила взяла Леху на руки. – Но поедем мы не сейчас, а как только папа отправится в командировку. Мы его очень попросим, и он нас возьмёт с собой. – Хорошо, - согласился Бессонов, - но при условии, что вы будете себя хорошо вести.

   Перед самым отъездом Люда напекла пирожков, приготовила в дорогу всякие вкусные вещи, и вечерком их, и командира второй эскадрильи, которого тоже вызывали на занятия, отвезли на вокзал.
  Накануне Люда отправила Яше телеграмму, где сообщала об их приезде. И утром, на рассвете, выйдя на платформу, они увидели встречающего их с цветами Якова, рядом с которым стояла очаровательная блондинка.
– Яшенька, дорогой. – Бросилась к нему Людмила. И тут же нежно  заключила в объятия девушку, как будто знала её много лет. – Здравствуй, Леночка. Ты, и правда, такая красивая, как писал о тебе Яша. – Пока женщины разговаривали, Леша оказался уже на руках у брата.
– Привет, Яков. – Подошёл с чемоданами и сумками майор. Он протянул руку, по мужски крепко сжимая ладонь юноши, притянул его к себе и поцеловал в щёку. Затем подошёл к девушке. – Здравствуй, красавица. Давай-ка знакомиться. Я Павел, а это моя жена Люда. Родителями Яши нас не назовешь, но и чужими людьми тоже. А это наш сын Леша.
– Я про вас знаю всё, всё, во всех подробностях. – Говорила раскрасневшаяся от волнения и легкого морозца Лена. – Ну, а теперь нас ждут дома. Я хотела бы просить вас остановиться у нас.
 – Нет, девочка. – Стала убеждать её Людмила. - Нам уже заказан номер в гостинице. А вечером, если не возражаете, мы хотели бы быть вашими гостями.
– Мои родные вас так ждут, - смущенно сказала Лена, - но настаивать я не стану.

В доме Зориных шла подготовка к встрече дорогих гостей.
- Мама, - вдруг остановила Лена суетящуюся Ирину Яковлевну,
- ты посмотри как на столе красиво, у нас уже всё абсолютно готово. Так почему же я нервничаю, почему же вся дрожу? Может быть, я заболела?
– Ты, дорогая моя, давно заболела. – Отвечала ей мать. – И болезнь твоя называется Яшофилия. А, кроме того, ты дрейфишь, ты боишься не понравиться его Бессоновым.
– Да нет, они очень приятные люди и мы уже с ними виделись, - успокаивала себя Лена. – Просто у меня чувство, что сегодня произойдет что-то необычное.
 – Конечно, обычным день смотрин не назовешь. – Со знанием дела убеждала дочку мать. – Ты только смотри, не лопни от напряжения. Расслабься, расслабься. Ну, хочешь выпей стопку водки. Пойди скажи отцу, пусть будет готов, они уже скоро придут.
  За дверями послышался какой-то шорох, детский смех и приглушённый разговор, и тут же раздался звонок. Лена побежала открывать дверь.
   Первая в дверях показалась Люда. Она протянула руку Лениной маме и представилась: Людмила.
 – Очень приятно, а я Ира, а это мой муж Виктор.
- Бессонов вручил даме букет цветов и тоже познакомился с Лениными родными.
– А это мой брат Алексей. – Представил Яков Лешу.                – Раздевайтесь и проходите, пожалуйста. – Пригласил радушный хозяин.
   Люда мельком оглядела комнату своим быстрым и острым взглядом. Вывод её был ясен и прост: здесь живут люди с немалым достатком, в доме хорошая хозяйка, возглавляющая эту небольшую матриархальную семью. Бессонов не зря утверждал, что его супруге нужно было работать следователем по особо важным делам. И ещё, следователь Люда, обратила внимание на то, что Яша здесь свой человек. Они с Леной бегали по каким-то делам на кухню, что-то приносили, о чём-то заботились, в то время как хозяева беседовали с гостями.
   После второй или третьей рюмки беседа оживилась.
– Это так хорошо и так приятно сознавать, что вы, вроде бы чужие люди, так крепко привязались к Яше. – Заметила Ирина Яковлевна.      
 – Мы с ним, похоже, одной группы крови. – Сказал, с любовью глядя на Якова, Павел. – Пусть не с медицинской точки зрения, но с духовной, безусловно. Яша хороший, добрый и честный человек.
 – И красивый человек, - перебила Люда мужа. – Я говорю не о его славной мордочке, а о красоте душевной.
– Верно, он действительно красивый человек, и мы его очень любим. – Продолжал свою мысль Бессонов. – Тем более, что он братишка нашего Лехи.
– Мы тоже полюбили Яшу, – вставил в этот дифирамб свое слово Ленин папа. – Он дружит с нашей дочерью, и мы рады этому.
 – Я люблю его как сына, - добавила Ирина Яковлевна.
– И я люблю Яшу, - крикнул Леха и взобрался ему на колени.        – Всё это очень хорошо, - взяла,  как обычно, на себя роль председателя собрания Людмила, - но главное, что они не просто дружат, а любят друг друга, и мы, как старшие, должны помочь молодым людям устроить своё будущее.
  Лена густо покраснела и опустила голову. Яша, хотя и смутился, но как мужчина держал себя достойно.
 – Я полностью с тобой согласна, - сказала Ленина мама, - но мы с мужем считаем, что сначала Яша должен закончить консерваторию, а потом уже они могут и вступить в брак.
 – Да, мы против Яши ничего не имеем,    - добавил отец, - мы его полюбили не меньше вашего, но он, ко всем своим качествам, ещё и талантливый человек, и ему надо получить образование.
- Это очень верно то, что вы говорите, - вновь слово взяла
Люда - но мне хочется, чтобы сегодня эти молодые люди знали, что мы не помеха им в их любви, а старшие помощники. – Она подняла бокал с вином и торжественно произнесла: - Я поднимаю этот бокал за счастье жениха и невесты.
   Все встали, послышался звон рюмок и бокалов: за здоровье жениха и невесты! – закричали родители.
– За ваше счастье, - сказал майор.
-  Вы поцелуйтесь, а мы выпьем за вас, - скомандовала Людмила.
Яков медленно подошел к Лене. Девушка вся дрожала и еле сдерживала слезы. Всё вокруг исчезло. Она слышала какой-то невнятный разговор. Как в сказочном сне,  раздавался звон волшебных колокольчиков. Яков держал её голову в своих ладонях, а  губами слегка коснулся девичьей щеки. Потом, как бы ощупью, он отыскал её горячие губы и задержал свои там настолько, сколько длился звон бокалов и пожелание им здоровья и счастья.
- Спасибо вам за всё. – Взволнованно шептала Лена, обнимая
Люду, маму, отца, Павла и маленького Лешу. – Мы будем счастливы. Обязательно будем.

5

    Весна в Одессу пришла как-то сразу. После утренних заморозков и резких, порывистых ветров солнце засветило ярко и ласково, согревая стосковавшихся по нему горожан. Теплая погода так разбаловала одесситов, что молодые люди скинули надоевшие плащи и щеголяли в разноцветных одеждах. Было такое впечатление, что  кинематограф сменил скучное и серое черно-белое кино на весёлое и нарядное цветное.
  Приближались выпускные экзамены, и студенты, хотя и не с озабоченными лицами, куда-то торопились, что-то обсуждали друг с другом, листая учебники и конспекты.
  Готовились к выпуску и в музыкальном училище. Нашим влюбленным героям особенно волноваться было не к чему, они всегда хорошо успевали в учебе, но все же повышенное внимание к занятиям отвлекало их от привычных свиданий.
- Ничего, дорогая, - говорил Яша подруге, - ещё немного и мы с
дипломами.  А где ты думаешь, мы обмоем наши корочки? Ни за что не угадаешь. Мне удалось взять две путевки в пансионат на десять дней.
 – И мы будем отдыхать вместе? – запрыгала от радости Лена.       – Ну, как вместе? – смутился Яков. – У нас конечно не один номер, но мы будем все время вдвоём, рядом.   
   – Конечно, конечно. Мне только этого и нужно. – Успокоила Якова девушка. – Мне и нужно чтобы ты был рядом, со мной. Всегда.

    Что за чудесное и удивительное понятие «время». Когда ты с любимой, оно мчится со скоростью звука, а когда ты ждешь свидания с ней, оно тянется и ползет, как хромая черепаха. Но есть у времени все же способность, как бы медленно оно ни шло, проходит оно всегда быстро.
   Незаметно промелькнули дни сессии, и дипломы хормейстера были в руках влюбленной парочки молодых специалистов. Теперь их ближайшие планы  можно было расписать с точностью до минуты. В пятницу Яша подает все документы в консерваторию, в субботу выпускной вечер, в воскресенье Ленина мама устраивает званный вечер, а в понедельник они отправляются в пансионат и десять дней будут вместе.
  Лежа в постели, Лена размышляла. С одной стороны это хорошо, что мы с Яшей будем не в одной комнате. Всему своё время, как говорит моя мама. А с другой стороны, мне так хочется прижаться к его телу, почувствовать его тепло, его руки. Я уже всё знаю, что надо делать, если Яшенька захочет близости. Я согласна, любимый, - беззвучно шептала она, - я позволю тебе делать все, что ты пожелаешь, потому что я тебя люблю. Я так сильно тебя люблю, что не пожалею жизни ради вместе проведенной ночи, ради твоего счастья, ради твоего удовольствия. Иди ко мне. Я хочу тебя. Я мечтаю о нашем ребенке, таком маленьком, таком забавном и таком красивом, как ты.
  Слезы счастья проливались на девичью подушку. И так мечтая и заливаясь слезами, она беспокойно засыпала глубоким сном уже поздней ночью. 
  Яков тоже не спал. - Как повезло мне в жизни. – Думал он. – Дядя Паша и тетя Люда мне стали близкими, точно мать и отец. У меня есть чудесный брат Леха. А какая у меня девушка?! Такой второй нет. Она точно снегурочка: маленькая, беленькая, хрупкая. Я буду очень её хранить и всегда любить. Сейчас, отказавшись от своих косичек и распустив чудесные белокурые волосы, она стала похожа на принцессу. Я могу позволить себе, как сказочный принц, только поцеловать её. Ничего другого по отношению к ней я себе не разрешу. Конечно, когда мы будем мужем и женой, у нас все будет, как у людей. Но сейчас я не обижу её своим нетерпением или настойчивостью. Не раз он пел для любимой песню Левко из «Майской ночи», и сейчас он в уме повторял знакомые слова: « Спи, моя красавица, сладко спи…» И, пожелав своей подруге спокойной ночи, он засыпал крепким юношеским сном.

   Снился Яше детский дом. В оборудованной под зрительный зал столовой шел концерт. На первом ряду сидели Бессоновы. У майора на руках Леха, а рядом с ними Леночка. Яша пел песню Левко, и Лена тихо засыпала. К ней подошла директор детского дома Раиса Михайловна и сказала: - какая прекрасная девушка, она так хороша, так хороша! Оставим её у нас. Спать она будет с Яшей. – Нет, – закричала, неизвестно откуда появившаяся, Ирина Яковлевна, - зачем это мою дочь оставлять здесь. У нее есть свой дом, и спать она будет не с Яшей, а в своей постели до тех пор, пока я не разрешу ему к ней приблизиться. – Она схватила спящую Лену и исчезла таким же фантастическим образом, как и появилась.  Яша рванулся за ней и мгновенно проснулся. Он немного пришел в себя и расценил этот сон как напоминание о том,  что уже давно не писал Раисе Михайловне.
   Он вел с ней довольно оживленную переписку, считая её своим лучшим другом и наставником, и в письмах делился всеми своими помыслами, получая мудрые советы и наставления.
  Яков соскочил с кровати, сделал несколько упражнений, напоминающих утреннюю зарядку, и побежал в умывальник. По дороге он включил на кухне чайник. Дождавшись своей очереди, он с удовольствием умылся по пояс и, на ходу вытираясь, стал готовить себе завтрак. Любимым завтраком Якова была баночка сгущенного молока. Он пробивал в верхней части банки два диаметрально противоположных отверстия и из одного высасывал лакомство, запивая горячим чаем. Лена, когда наблюдала эту картину, всегда говорила: - ах, ты мой медвежонок – сладкоежка.
  Убрав со стола,  Яков сел за письмо.
« Дорогая и уважаемая Раиса Михайловна! – писал он. - Вот я и закончил училище, но направления на работу мне не давали, поскольку я уже зачислен в консерваторию. Каникулы начинаю прекрасным мероприятием: мы с Леночкой десять дней проведем в пансионате, здесь же в Одессе. А потом я мечтаю о том, что привезу её к Вам и к Бессоновым. Я так давно не видел всех вас и очень скучаю. Как там моя первая музыкальная учительница Елизавета Аркадьевна, передавайте ей от меня большой привет. Я обнимаю Вас и жду встречи. Ваш Яша». Запечатав письмо и наклеив марку, он вспомнил, что давно не устраивал хозяйственного дня, а сегодня выпускной вечер и пора бы постирать платочки, трусики и майки и, побежать в прачечную забрать свои белые рубахи.
   Выскочив из общежития, он подбежал к автомату и набрал Леночкин телефон.
 – Здравствуй, дорогая! – Яша чмокнул в трубку. – Я целую тебя. Ты слышала? Как ты спала?
– Я спала как в сказке, потому, что снился мне ты, – отвечала Лена, - мой сказочный принц. Когда мы увидимся?
 – Как договорились, в пять у Пушкина. Но должен тебе сообщить, - продолжал Яша, - что мне тоже снилась ты. Такая же красивая и такая же любимая, как наяву.
 – Нет, Яшенька, я до пяти часов без тебя не доживу. – Вдруг капризным тоном заявила Лена. – Я жду тебя в четыре, и не спорь со мной. Целую. – В трубке послышались короткие гудки.
   Без четверти четыре Яков стоял на приморском бульваре у памятника Пушкину. В этот раз он был без цветов, поскольку они направлялись на выпускной бал. Но времени было много, и молодые люди шли неспеша, прогулочным шагом. 

6

   Ирина Яковлевна сбилась с ног: уже второй раз приезжая на «Привоз». Ей всё казалось, что на столе чего-то не будет хватать, что надо найти что-то особенное, не стандартное. Она начала в уме перечислять все блюда, которые задумала на завтра. Трижды  пыталась это сделать, и трижды у неё ничего не выходило: где-то на двадцать пятом или двадцать шестом блюде она сбивалась.
   Вдруг перед ней мелькнуло знакомое лицо, женщина, которая жила в их дворе, торговала раками.
– Вот это то, что мне нужно! - Обрадовалась Ирина Яковлевна и подошла к продавщице поближе.
 – Здравствуйте, соседка. – Улыбнулась она. – Я не знала, что вы торгуете такой прелестью. А у Вас нет этой прелести покрупнее. Что-то Ваши раки мелковаты.
– Не переживайте, – успокоила соседку торговка, – через час у меня не останется ни одного малюсенького рака. Фрида, Вы не знаете Фриду? Через пять минут будет здесь с бочкой пива, и увидите, как разметут этих раков.
 - А что делать мне? Мне тоже нужны раки. – Призналась покупательница. - Но не те, что подметают к пиву, а те, что подают к столу.
 – Хорошо, – шёпотом произнесла ракоторговка, - если Вы можете держать тайну, то я Вам скажу, что сегодня мне привезут вечерком раков такой величины, что одного хватит на два стола. Приходите часиков в восемь вечера. Ша! Не задавайте вопросов. Подниметесь по железной лестнице на второй этаж и спросите у любого Ксеню. Так вот Ксеня, это я. Только никому ни слова. Идите и не оглядывайтесь.
  Ирина Яковлевна покинула рынок и отправилась домой. В восемь часов она сидела у Ксении в маленькой комнате, пропахшей рыбой.
- Давно вы здесь живете? – поинтересовалась гостья.
– С самого рождения. - Отвечала хозяйка, отбирая раков покрупнее.
 – А вы здесь знали такую Катю Кузнецову? – последовал ещё один вопрос.
– Катю Кузнецову? – переспросила хозяйка. – Да у нас  с ней был один горшок на двоих. Мы были словно сестры.
 – Расскажите, что Вы о ней знаете, и куда она уехала. -  С любопытством стала выяснять Ирина Яковлевна.
 – Куда уехала, не знаю. А расскажу вам, мадам, такую историю. Когда в Одессу вошли фашисты, они стали метить евреев, а у нас здесь по соседству жил еврей Давид со своей женой и маленьким сыном Яшей. Хороший добрый и отзывчивый такой мужчина. Красавец писанный, сейчас и артистов таких не найдешь. А жена его Маша, по нации молдаванка, души в нем не чаяла. Ещё бы, такой мужчина. Так вот. Как повели евреев на расстрел, Мария уцепилась за руку Давида и не отпускает. Только и сказала Кате Кузнецовой, они были большими подругами, не оставь, дескать, Яшу. А назавтра мы узнали, что всех евреев расстреляли и с ними Марию. Ну, Катя взяла малого себе в сыновья и Кузнецовым назвала, даже как-то документ, вроде, выправила. А когда мужа Катиного на фронте убили, то отдала мальчишку в деддом. А что делать? Своих двое, время тяжёлое. Так сколько тебе ещё раков? – Ксеня показала довольно объёмный матерчатый мешочек. – Хватит, хватит. – Задумчиво сказала соседка. - Она положила на стол деньги, взяла покупку и, не прощаясь, ушла. Только слышала Ксения, как в коридоре раздавались её стенания, - какое горе! Боже, какое горе!

   На выпускной вечер собрались не только выпускники, было и немало гостей. Училищный оркестр играл попеременно то советскую музыку, то нечто близкое к джазу. Одеты ребята были стильно. Галстуки соревновались в пестроте, подошвы в толщине, а брюки в зауженности. И хотя руководство училища вело усиленную борьбу с западным влиянием, но оно, влияние, выдерживало натиск советской идеологической машины и проникало в души молодежи все глубже и глубже. Поэтому в репертуаре оркестра доминировали ритмичные мелодии, а такие допотопные танцы, как вальс, звучали по необходимости, чтобы не дразнить дирекцию и парторганизацию.
   Вот в то самое время, как в оркестре зазвучал великий Штраус, а Яша с Леной стояли у буфета и пили лимонад, к ним подошла разодетая по последней моде Вика.
 – Привет сестричка. – Широко улыбаясь своим ярким ртом, приветствовала она Лену. – Я хочу пригласить твоего кавалера на вальс, поскольку объявлен белый танец. Ты мне не откажешь?
– Я нет. Спроси моего кавалера. – Ответила белокурая головка и снова обратилась к напитку.
   Яков вальсировал с Викой легко и плавно. Изящная шатенка точно плыла по паркету, вместе со своим партнером привлекая всеобщее внимание красотой и грацией.
 – Я редко тебя вижу в общественных местах, а сестричка перестала приглашать меня, держа своего молодого человека на коротком поводке. – Съязвила Вика.
 – У нас не поводок, а цепи, и они так крепки и надежны, что вряд ли найдется такая сила, которая сумеет их разорвать. – Ответил Яков и, как и подобает джентльмену, склонил голову, поблагодарив даму за танец  в тот момент, как прозвучал последний аккорд.
- Я хочу уйти отсюда, дорогой. – Подняла Лена свои голубые
глаза на Якова.
 – Ты, что расстроилась тем, что я пошёл танцевать с Викой.          – Нет, нет, милый, что ты. Мне просто здесь надоело и хочется на воздух. – Успокоила его Лена.
   Они вышли на улицу.
 – Как хорошо! – восторженно произнесла Лена. – Уже совсем лето. – Она подняла вверх голову и остановилась. – Боже! Сколько звезд! Ты только посмотри, милый. Почему влюбленным так нравится смотреть на звезды? 
    – Потому, что глядя на них, они видят вечность, - разъяснял, как старший, своей подруге Яков, - и верят в вечность своей любви.
   Но вдруг Лена остановилась и подняла глаза на него. В них видны были беспокойство и тревога.
 – Что с тобой, дорогая? Что тебя так испугало? – Спросил Яков.    – Я не знаю, но что-то пугает меня. – Сказала девушка и прижалась всем телом к любимому.   
   – Не надо тревожиться. – Гладил Яков её голову. – Завтра. Нет, послезавтра, мы отправляемся на отдых, и весь твой страх исчезнет. А чем мы займемся завтра, до званного ужина?
 – Ты вот что, позвони мне часиков в десть утра, и я тебе всё скажу. – Наставляла своего друга Лена. – Возможно, мне надо будет маме помочь по хозяйству и со столом.
   Так они бродили всю ночь. Домой пришла Лена только под утро.

 У Лены были свои ключи, и она старалась открыть замок тихо,  чтобы не разбудить маму. Не то, что она боялась выговора, выпускной бал бывает раз в жизни. Просто не хотела тревожить родных. Но, открыв дверь, она вздрогнула: перед ней стояла мать, и выражение её лица не сулило приятного разговора.
– Мама, почему ты не спишь? – в испуге спрашивала дочь. – Уже скоро утро. – Что случилось?
 - Случилось, доченька, случилось. – Ирина Яковлевна взяла дочь за руку и, подведя к дивану, чуть ли не бросила её на него. – Ты знала о том, что твой Яша еврей?
 – Ты  что, мама, с ума  сошла? А если и так. Что из этого?
– Из этого следует, - повысила голос Ирина Яковлевна, - что никогда этот человек не станет членом нашей семьи.
 – Вашей семьи, но не моей. – Уже кричала Лена.
 – Он больше не войдет в этот дом. – Все повышая голос, орала мама.
 – Значит, я уйду из этого дома! - В тон ей отвечала дочь.
– Боже мой! Боже мой! – разрыдалась, как ребенок, эта дородная тетя. – Все мои мечты погибли. А ведь я о чём  мечтала? Я мечтала, не будь твой папа коммунистом, обвенчать тебя в церкви.
– А не смущает тебя, что мой папа со своими друзьями поет интернационал, что они уже охрипли, вещая миру, что все люди братья, а ты боишься в свой дом впустить прекрасного человека, только потому, что он еврей.    
    – Вы с ума сошли! – выбежал  в комнату папаша. – Вы же разбудите соседей. Да с вашими разговорами нас завтра всех заберут в КГБ.
– Ты боишься КГБ, - истерически кричала Лена. – А то, что дочь от вас уйдет, тебе это не страшно. Что ты отмалчиваешься? Скажи, ты коммунист, ты  тоже против того, чтобы твой зять был евреем.
 – Мне лично всё равно, - заявил отец, - эти вопросы решай с мамой.
 – Великолепно! – всё больше иронизировала Лена. – Вот принципиальная позиция истинного коммуниста.
– Леночка! – протянула руку к дочери Ирина Яковлевна.
– Не смей до меня дотрагиваться! – брезгливо отшвырнула от себя руку матери дочь, уже в каком-то истерическом состоянии. – Ты убиваешь меня!! – Лена побледнела, глаза её закатились, и она рухнула на пол.

  Скорая помощь, на удивление, примчалась тут же. Лену вывели из глубокого обморока и дали снотворное.
  В десть часов утра раздался телефонный звонок.
– Доброе утро, Ирина Яковлевна. Это Яша. Леночка уже встала?    – Леночка тяжело больна. – Вялым невыразительным голосом говорила Ирина Яковлевна.
– Я сейчас приду. – Взволнованно и растерянно сказал Яша.
 – Не надо приходить! – услышал он настойчивый ответ. Вам вообще не следует появляться в нашем доме. Забудьте этот адрес навсегда.
– Я ничего не пойму. Ирина Яковлевна! Что случилось? Чем я провинился? Ирина Яковлевна! Ответьте! Чем я провинился? Чем?! – но ответа Якову не было. В трубке раздавались только короткие назойливые гудки, которые всё усиливались, ударяя в голову и превращаясь в сигнал тревоги, в сигнал опасности, в  разрывающий душу и сердце тревожный набат.

ЧАСТЬ  ТРЕТЬЯ

НЕ  СУДЬБА

Тот, кто терпит обиду, не восстав на обидчика –
                пособник   лжи   против   правды,  подручный               
                палача в избиении невинных.
Д.Джебран
1

   Несмотря на запреты, Яша позвонил в квартиру Зориных.
– Я же сказала тебе, - встретила его Ирина Яковлевна, - чтобы ты сюда больше не приходил.
– Где Лена? – настойчиво спросил Яков.
 – Лена в больнице. – Ответила хозяйка, пытаясь закрыть дверь.     – Нет, – придержав дверь, твердо сказал Яша. – Я не уйду, пока вы не объясните мне, что произошло.
– Хорошо. – Грубо сказала Ирина Яковлевна. – Входи и слушай. Я говорю с тобой в последний раз. Это почему же, любезный,        - она повысила голос,  -  пролезая в наш дом, не сказал нам о том, что ты еврей?
   У Якова кровь прилила к голове. Он с трудом сообразил, что произошло. С непомерными усилиями, собрав свою волю в кулак,  сумел удержать себя от истерического крика. Голос его звучал придавлено и хрипло.
– Но ведь и Вы мне не сказали, что русская.
– Ты что, больной? – удивилась наглости молодого человека Ирина Яковлевна. – Не хватало, чтобы я сообщала это каждому встречному.
– Вот и я каждому встречному не намерен предъявлять свой паспорт. – Яков, выбежав из квартиры, так хлопнув дверью, что посыпалась штукатурка, а соседка, выставив в коридор свою голову, с любопытством взглянула на убегающего молодого человека, крикнув ему вдогонку: в чём дело? Что уже война?
   Яков шел так быстро, как будто за ним кто-то гнался, как будто сейчас его догонит Ирина Яковлевна и, выхватив из кармана паспорт, начнет искать эту пресловутую пятую графу.
   Где-то по дороге попался небольшой сквер, и Яков свалился на свободную скамейку.  Он машинально рукой нащупал в кармане паспорт, и мысли его перенесли в детский дом, в те дни, когда завязалась длинная канитель получения им этого документа.
   Когда  Яше исполнилось шестнадцать лет, Раиса Михайловна пригласила инспектора милиции для решения вопроса о его паспорте. Дело в том, что метрического удостоверения о рождении Якова не было, и ему пришлось много ходить по врачебным кабинетам, измерять руки, ноги, голову, торс для определения возраста. А когда установили, а точнее подтвердили его дату рождения, они вместе с инспектором заполняли все необходимые документы. Яша вспомнил разговор в этот день с молодым младшим лейтенантом милиции, который рассматривал черновые анкеты, заполненные самим Яковом.
– Ты что, братец, плохо соображаешь? – очень по-братски спросил инспектор. – Зачем  пишешь, что ты еврей? Сейчас, получая паспорт, ты можешь выбрать себе национальность получше. Тем более что твоя мать молдаванка. Зачем тебе в паспорте еврей. Я, лично, против евреев ничего не имею, но времена сейчас такие. Ты слышал, что делается в Москве с этими врачами-убийцами? Не будет тебе пути-дороги с еврейским паспортом.
   Долго еще убеждал милиционер мальчишку, что выбранная им национальность всегда будет помехой во всей его жизни. Но Яков не соглашался. – Моя мать не предала отца и отдала жизнь за это. Как же я могу предать их и отказаться от своего рода, испугавшись трудностей, которые могут меня ждать. Я сегодня живу среди разных людей, и никто не попрекает меня тем, что я еврей. – Да просто никто этого не знает. – Твердил своё инспектор. – Ты когда-нибудь меня ещё вспомнишь. – Он даже пытался повлиять на упрямца через директора. Но она сказала: Вы должны уважать выбор мальчика. Оформите документ так, как он просит.
   Несмотря на тяжелые шестидесятые годы обострившегося антисемитизма, Яша никогда не ощущал с чьей-либо стороны обиду или унижение. Но что же произошло сейчас? Что думает о евреях Ленина мама, он уже понял. А что думает сама Лена? Где она? Почему в больнице? Как ему её разыскать? Что-то мелькнуло у него  голове, и он стал напряженно думать, стараясь поймать теряющуюся мысль. - Ага! Вот она! Вика! Но как её найти? – Яков встал и отправился в училище. Надо разыскать подругу Виктории Юлю, которая училась с ним на одном курсе. На счастье Юлия оказалась в училище.
2

   Вика, разузнав все, о чём просил её Яков, направилась проведать в больнице сестру. Лена несказанно обрадовалась гостье. – Вика, дорогая, - целовала её Лена, - спасибо, ты мне очень нужна. Она усадила её на свою кровать и пыталась как-то начать сложный разговор. Однако Вика её опередила и сообщила о том, что ей всё известно, что Яша ещё не ведает в какой она больнице и страшно переживает, не зная, на какой позиции стоит сама Лена. Как она отнеслась к этой «новости» и чем она больна. – Как я отнеслась? – удивилась Лена, как будто об её позиции сообщали все средства массовой информации. – Я поссорилась с мамой, и мне стало так плохо,  что вызывали скорую дважды. И, несмотря на все уколы, с истерикой забрали в больницу. Но я здесь не долго.
– Всё это мне известно. – Постаралась тактично остановить сестру Вика. – Что передать твоему любимому?                – Пожалуйста, посиди чуть-чуть, а я напишу ему небольшое письмо. – Лена вытащила из тумбочки листик бумаги и написала: « Дорогой и любимый Яшенька! Ты прости за то, что произошло. Во мне ты не можешь сомневаться, не имеешь права. Я всегда буду тебя любить, кем бы ты ни был, потому, что ты самый лучший из всех русских, англичан, французов и, даже, евреев. Здесь у нас на территории больницы есть парк. В восемь часов вечера я жду тебя там. Обнимаю крепко и целую тебя, твоя Лена». Закончив письмо, она обратилась к Вике:
- Вот уж никогда не думала, что именно ты будешь передавать моё любовное послание Яше, к которому сама не равнодушна. Но уж прости, так случилось, что полюбил он меня. Спасибо тебе за помощь. Я у тебя в долгу. Передай это письмо ему сегодня до семи часов и объясни, как меня найти.
– Ни о чём не волнуйся, сестричка. – Заверила Лену посетительница. – Я всё передам. Поправляйся. Не считай себя должницей, мы ещё сочтемся, многозначительно сказала она и быстро ушла.

  В восемь часов Яков был в маленьком больничном парке. Они долго сидели с Леной, и он понял, что его любят по-прежнему, что Лена с возмущением относится к маминой позиции, что она не позволит сломать их любовь, что готова на всё что угодно, только чтобы они с Яшей были вместе.
   Несколько успокоенный, Яков ушел, договорившись, что в больнице они больше не встретятся, а Лена, выписавшись, найдет его в общежитии.
   Но что произошло? Яков, безусловно, верил всему, что говорила его девушка, но чёрная тень сомнения опечалила его. Что-то придавило душу, и дышать стало тяжелее, и то ликование, какое бывало у него после каждого их свидания, куда-то исчезло. Ему казалось,  что злая волшебница тронула их своими крючковатыми и когтистыми пальцами. Какое это зло! Кто-то посмел встать между ними, наглым и бесстыдным взглядом помешать их праву любить друг друга без свидетелей. Душа наполнялась ненавистью. Яков никогда не переживал особых обид, но сейчас он вспомнил всё самое плохое, что было в его жизни, в памяти всплыли самые горькие минуты. Он начал клясться, что никому не простит ни малейшей обиды. Да! Он уже поплатился многим за то, что родился евреем. Именно поэтому фашисты отобрали у него отца и мать, самое дорогое, что может быть у человека. И великую ценность – любовь, по этой же самой причине, хотят отобрать сегодня. Что ждет его впереди? Сколько потерь придется пережить только потому, что он еврей.
   Никогда он об этом не думал, но нашелся кто-то, кто впрыснул ему яд сомнения, недоверия и ненависти. Ненависти к несправедливости, к дикому праву сильного. И этот «кто-то» была её мать. Как мне жить дальше, если в жилах моей любимой течет кровь этой ведьмы.
   Всю ночь Яков не спал, вновь и вновь переживая свои прошлые тяготы и обиды. Встав утром с ужасающей головной болью, он, не позавтракав, отправился на переговорный пункт.
- Тетя Люда! – звонил он Бессоновым. – Я приеду к вам.
- -  Конечно, Яшенька. Мы очень рады будем тебя видеть. Но что
- случилось? Мне что-то голос твой не нравится. У тебя всё в порядке? – Яша не мог говорить, спазмы схватили горло, и он прикрывал трубку от тихих рыданий. – Почему ты молчишь?  - взволновано  вопрошала  Люда.    - Яша, что случилось? – Сквозь слезы ему удалось  с трудом произнести:
- Я сегодня выезжаю. Вы мне очень нужны.
-
3

   Ночь в вагоне Яков спал крепко. Утром голова, вроде, стала легче. Он взял полотенце, мыльницу и зубную щетку и вышел в коридор. Солнце светило ярко красноватым светом. Оно, пробегая за мелькающими вдали деревьями, освещало их так, что Яша даже остановился в тревоге, заподозрив лесной пожар. Прохладная вода вагонного умывальника, несмотря на специфический запах угля, его освежила и привела в бодрое настроение. Он быстро стал одеваться, поскольку до станции оставалось несколько минут.
   Весело запел паровозный гудок, восторженно оповещая всех встречающих о прибытии дорогих гостей.
   Людмила поспешила к дверям вагона, увидев, как промелькнуло Яшино лицо. – Яшенька, дорогой! – они обнялись и так в обнимку быстро пошли по перрону. Люда усадила гостя в «Победу», а сама села на место водителя. – Как? Вы сами водите машину? – Да, Яшенька, - кокетливо и горделиво заявила Людмила, - я очень быстро освоила это, чисто мужское, дело. 
   Она вела машину легко и уверенно, внимательно глядя на дорогу и не задав Яше ни одного вопроса. А Яков с огромной радостью и каким-то душевным спокойствием смотрел на знакомые места, так веря, что здесь он найдет ответы на все мучающие его вопросы.
- А где же Леха? – спросил гость, не найдя в квартире брата. – Я,
дорогой, ему и не сказала, что ты приезжаешь, иначе он в детский сад ни за что бы не пошёл. Располагайся, ты дома, милый, -         сказала, всегда терпеливая в подобных случаях, Люда.– Располагайся и говори. Я тебя очень внимательно слушаю. Что же все-таки у тебя случилось?
   До самого прихода Бессонова Яков рассказывал Людмиле всё, что произошло с ним за последние дни. Он не стеснялся слез, которые вновь вызывали в горле спазмы, когда он вспоминал об обиде, нанесенной ему той, кого он хотел назвать своей матерью.   
   Вошел майор. Он обнял Яшу и сразу заметил, что у него покрасневшие и грустные глаза.
 – Что же, братец, у тебя случилось? - с тревогой спросил Бессонов.
– Не надо, Паша, не спрашивай у него ничего. – Остановила мужа Люда. - Ему трудно будет сейчас повторить всё то, что он уже мне рассказал. Мы сейчас пообедаем, Яков ляжет поспать, а я тебе всё объясню.
-   Тебя прикрыть чем-нибудь, Яшенька? – заботливо спросила
хозяйка, укладывая после обеда гостя на широкий диван. – Ты спи, а я провожу немного товарища майора и вернусь.
   Бессоновы вышли, тихонько закрыв дверь, и, провожая мужа до самой части, Мила рассказала ему обо всем, что услышала от Яши.
- Что же делать? – растерялся Павел. – Как нам помочь ему?
– Я  уже позвонила в деддом Раисе Михайловне. Мы сегодня поедем к ней к шести вечера. Она умная женщина и что-либо подскажет. Вот только придется брать с собой Лёшу. Ты же опять будешь пропадать в части допоздна. Чем только вы там занимаетесь?! – с напускным раздражением, в своём стиле, заключила разговор Бессониха.   
   В четыре часа Людмила заехала за Лёшей в детский сад.
– Ты бы поторопился, сынок, тебя дома ждет удивительный подарок, -    переодевая Леху, говорила она.
– Я знаю. Оловянные солдатики.    – Обрадовался мальчишка.
– И нет. – С улыбкой качала головой Люда.
– Тогда, педальный автомобиль. – Продолжал фантазировать Алешка.
 – А вот и не угадал, не угадал. К нам приехал твой братик Яша. – Не сумела удержать секрет до дома Люда.
   Алексей вихрем ворвался в дом и бросился Яше на шею.
 – Ох! Какой ты стал тяжелый и большой, братец, просто не удержишь тебя. – Сказал Яков, опуская брата на пол и теребя его курчавые волосы.
 – Я в этом году уже пойду в школу. – Похвастал Леша.
   Покормив Леху, они втроём отправились по знакомой дороге в близкий и родной мальчикам дом. У самого въезда на территорию детского дома их встречала музыкальный руководитель Елизавета Аркадьевна.
 – Боже мой! – всплеснула руками она. – Ты ли это, Яша? Как ты возмужал. Ну, поехали: Раиса Михайловна уже не дождется вас.
После теплой встречи со своей наставницей Яша и Леха отправились в корпус для того, чтобы увидеть старых друзей, а Людмила направилась в кабинет директора на серьезный разговор с его хозяйкой.
   Старых друзей Яша не нашёл, они уже покинули детский дом, и Елизавета Аркадьевна старалась рассказать гостю о том, кто, где теперь живет, чем занимается, как устроился. А Леху приняли его старые приятели, как родного. Они так увлеклись рассказами и играми, что не замечали времени.
   За Яшей пришли и попросили зайти к директору. Раиса Михайловна с любовью посмотрела на своего воспитанника.        – Вот что, дорогой, - сказала она, - если ты не возражаешь, то я поеду с тобой в Одессу. Сейчас каникулы и я смогу оставить своё хозяйство на какое-то время. Возможно, мне удастся разрядить обстановку.
– Да. Конечно. Я согласен, – говорил Яков, - сам не понимая, как и чем может его учительница помочь ему. Но знал он только одно, что помощь ему нужна, что один он не справится с этой ситуацией. – Я сниму Вам номер в хорошей гостинице.                – Продолжал Яша.
– Нет, нет. Гостиница мне не нужна. – Категорически заявила
Раиса Михайловна. – У меня в Одессе живет моя старая подруга, которая рада будет моему приезду. – Директор предложила гостям отужинать у них, но Людмила вежливо отказалась, и они, оговорив день выезда в Одессу, отправились в авиагородок, где с нетерпением их ожидал Бессонов.
4

   Лена, как только её выписали из больницы, несмотря на запреты матери, немедленно отправилась в общежитие на поиски Якова. Там её остановил вахтер и вручил письмо.
– Это Яша просил тебе отдать, как только ты здесь появишься.       – Лукаво подмигнул он, выполняющий эту функцию не один раз. Лена взяла письмо без всякого волнения, поскольку действительно такой способ общения был давно в их арсенале. Она вышла на улицу и направилась  в сквер недалеко от училища. Сев на скамейку,  вскрыла конверт. Раскрыв лист бумаги с  ровным, красивым  и очень ей знакомым почерком, она углубилась в чтение.
« Дорогая подруга. Я обращаюсь к тебе так потому, что именно в этом качестве ты нужна мне сейчас больше всего. Я по-прежнему тебя люблю, но душу мне съедает какой-то червь. Не в силах выдержать эту боль и, понимая, что нам вдвоём с ней не справиться, я решил прибегнуть к помощи моих старших друзей. Я уезжаю к Бессоновым. Я уверен, что они, умудренные жизненным опытом, сумеют помочь нам и вернут душевное равновесие, потерянное мной. Я целую тебя, любимая. Твой Яша».
   У Лены из глаз потекли слезы. Они катились струйкой, не переставая; и она была похожа на изваяние, на какой-то, вновь созданный великим художником, «фонтан слез».
– Что ты сделала, мама? Зачем ты разрушила наше счастье? Кто научил тебя этой глупой ненависти к людям, родившим такое чудо, как мой Яша? – Она понимала, что сама не выдержит этой муки. Ей нужно с кем-то поделиться, выговориться, выплакать. Близких подруг у Лены не было. Все три с лишним года светом в окне был Яша, и друг, и подруга, и любимый. Отец её не слышит, о матери нечего и говорить. – Надо идти к Вике. Она всё знает. Она поймет. Она поможет.
   Лена застала сестру за занятиями английским языком. У Вики это было хобби. Она даже подумывала, не поступить ли ей на инъяз. Дома никого не было, и они уселись  на веранде в тени акации. Виктория выслушала Лену, не перебивая, и лишь когда она закончила,  сказала ей:
- послушай меня, сестричка. Я, в сравнении с тобой, имею богатый жизненный опыт. И должна тебе сказать, что ты своего любимого очень избаловала. Яша твой действительно красивый и хороший парень. Я даже немного завидовала тебе. Но мужчинам свою любовь показывать нельзя. Нет, они, конечно, должны понимать, что их любят, но ещё и знать, что в случае чего, им всегда найдется замена. Они не должны чувствовать себя единственными. Этим женщины привязывают их сильнее, чем, так называемой, «беззаветной» любовью.  Ну, жалко потерять такого хлопца. Но чтобы cсориться из-за этого с мамой? Что мало у нас красивых русских парней, или найди себе хохла, они поласковей. Ты же видная баба. Ну, что ты к нему прикипела?       – Пошла к чёрту! – заорала на Вику Лена. – Что ты понимаешь в любви?! Богатый жизненный опыт, видите ли, у неё. Дура! Не зря мне мальчишки говорили, что «вика» – это сорная трава.             
 – Положим не сорная, а кормовая. – Совершено невозмутимо заявила Виктория. – Если тебе не нравится, что я говорю, так топай отсюда. А если ещё раз скажешь «дура», получишь по физиономии.
   Лена выбежала из квартиры сестры и быстрым шагом направилась домой. – Нет. Никто меня не понимает, - твердила себе девушка, - нет ни друзей, ни знакомых, ни родных. Яшенька, где ты? Почему ты оставил меня одну? Почему не взял с собой. Только бы тебя увидеть. Я больше не отпущу тебя, любимый. Я уйду с тобой. Мы уедем далеко, и никто нас не найдет. Мы поженимся немедленно и исчезнем. Ты, мамуля, не найдешь нас. Я уже совершеннолетняя и могу делать, что хочу. У меня уже давно есть паспорт. – Лена вдруг остановилась, как вкопанная. - А где мой паспорт? – прервала сама себя этим неожиданным вопросом Лена. Она ещё больше ускорила шаг, взбежала по лестнице, быстро открыла дверь и, не сняв туфель, направилась в столовую к буфету. Резким движением, открыв ящик, она стала судорожно что-то искать.
– В чём дело? Что ты роешься? – подошла к ней Ирина Яковлевна. – Что ты ищешь?
– Паспорт. Где мой паспорт? Куда он подевался? – Лена вдруг остановилась и, медленно повернув голову, стала пристально смотреть на мать.         
 – Паспорт ей понадобился. Нашла дурочку. – Засмеялась Ирина Яковлевна. – Вот тебе паспорт! – показала она дочери кукиш.         – Как ты смеешь? Кто дал тебе право? – кричала Лена. – Я заявлю в милицию! В суд!
– Ага. Давай. Заявляй в центральную прачечную. – Издевательски орала мать.
– Я уйду от вас. – Вдруг спокойно шёпотом сказала Елена. Она тихо заплакала и вышла из дома.

5

  В Одессе Раиса Михайловна поселилась у своей старинной подруги в прекрасной квартире в самом центре города на улице Пастера. Её подруга, Симона Дмитриевна, кандидат медицинских наук, известный невропатолог, жила много лет одна с домработницей Зиной, которую уже давно считала за сестру. Она несказанно была рада приезду подруги. Неспеша, за чаем, Раиса Михайловна подробно рассказала о цели своего приезда.
 – Но я ума не приложу, как выйти на эту мадам? – поделилась она своими сомнениями. – Как заставить её выслушать себя?
 – У меня, Раечка, есть прекрасная идея. – Заверила подругу Симона Дмитриевна. – В какой больнице лежит эта девушка? Как её фамилия и отчество?
– Я этого не знаю, - объяснила Раиса Михайловна. – Но в двенадцать часов должен позвонить сюда Яша. Я дала ему твой телефон. Он нам всё скажет. А что же ты придумала, Сима?
  И Симона Дмитриевна рассказала подруге весь свой, довольно разумный, план.
  В двенадцать позвонил Яша.
– Ты, Яшенька, не волнуйся. – Успокаивала его Раиса Михайловна. – Мы тут кое-что придумали. И Леночку свою успокой. Мне нужно знать, в какой она больнице, её фамилию и имя отца.
– Во-первых, она уже не в больнице. Во- вторых, я вообще не могу её найти. – Взволновано говорил Яша. - Он сообщил всё, что интересовало его наставницу, договорившись о вечернем звонке.
   После Яшиного разговора, хозяйка квартиры перезвонила своему другу,  главврачу больницы, и попросила сегодня же навестить её.

  Только чудо помогло Якову разыскать свою подругу. Не найдя её в больнице, он всё время крутился возле училища, спрашивая каждого знакомого о том, не видал ли кто Лену.
– Здравствуй Яша, - подошел к нему преподаватель сольфеджио Лев Самойлович. – Я знаю, что ты уже зачислен в консерваторию. Поздравляю тебя. Но не только с этим, а ещё и с тем, что педагогом по известному тебе предмету у вас будет не кто иной, как Ваш верный слуга.
 – Лев Самойлович, Вы меня извините. – Перебил педагога Яков. – Вы случайно Леночку Зорину не видели?
 – Почему не видел? Видел, и совсем не случайно. – Улыбнулся старый музыкант. – Я, собственно, по этому поводу и разыскиваю Вас, молодой человек. Именно по её просьбе. Ваша Леночка теперь живет у нас. Только тихо. – Он посмотрел во все стороны. – Это большой секрет.
 – Лев Самойлович, - с нетерпением обратился к учителю Яша, - я бы хотел её увидеть. Пожалуйста!
 – Ну, если «пожалуйста», то пожалуйста. Как можно отказать такому вежливому человеку. У нас в Одессе это не принято. Пойдем, мой юный друг. – Сказал Лев Самойлович и, взяв Якова под руку, повел его по улице.

   К супругам Лившицам Лена пришла накануне поздним вечером. Софья Лазаревна была их педагогам по обязательному фортепиано и очень хорошо относилась к Лене и Яше. Пробродив несколько часов по городу и не понимая, что ей делать дальше, Лена пришла по знакомому адресу, поскольку  учительница  частенько болела и проводила занятия дома. – Можно я у Вас переночую? – спросила девушка. – Конечно, дорогая. – С улыбкой встретила её Софья Лазаревна. – Лева, ты посмотри, какая у нас гостья. – Крикнула она мужу. – Мы сейчас будем пить чай. Я умею так заваривать чай, что супруг прозвал меня гейшей. Научилась я этому, слава богу, не в Японии и, не дай бог, не в Китае. Выучила меня заваривать чай моя мама, пусть земля ей будет пухом. Секрет очень простой, как в том еврейском анекдоте: не жалейте заварку.
– Ну, что ты все говоришь и говоришь. Соловья баснями не кормят. – Вмешался Лев Самойлович. – Садись, деточка. Моя жена любит поговорить.
– Не волнуйся, дорогая, - вставила своё слово хозяйка, - мой муж тоже не молчун.
  Ни одного вопроса добрые супруги не задали гостье, но когда хозяин дома, извинившись, ушел в спальню, Лена расплакалась и рассказала Софье Лазаревне всё, что произошло у неё с матерью.
-   Что делать, дитя моё? Нам, евреям, очень не просто здесь. Если
даже не услышишь в лицо оскорбительное «жид», ты должен вести себя безукоризненно, работать вдвойне, чтобы доказать, что ты имеешь право на существование. Если еврей имеет орден, это значит, он совершил подвиг, за который надо дать героя. Но я не знаю, как тебе помочь, девочка. Я могу только посочувствовать. Давай я тебе постелю. Утро вечера мудреней.
   К концу ночи Лев Самойлович знал всё о постигшей молодых людей трагедии.
   На утро у Лены сильно болела и кружилась голова, но она умоляла не звонить маме, а разыскать, по возможности, Яшу, если он только приехал.
 – Ты ни о чём не беспокойся, дочка. – Хитро подмигнул ей Лев Самойлович. – Я опытный разведчик. Сейчас пойду в училище, незаметно внедрюсь в ряды студентов и разузнаю, где твой любимый.

   Через час, успешно выполнив задание, Лев Самойлович вернулся домой.
 - Софа, ты посмотри, кого я привел. – Кричал жене «опытный разведчик», приглашая Якова войти в дом. - Привел к нам в гости и на радость нашей подруге Леночке. Вы молодые люди побеседуйте, а потом мы будем обедать.
   Лена, после всех объятий и ласк, очень внимательно выслушала, что ей поведал Яша и, в свою очередь, рассказала обо всем, что произошло с ней.
 – Но что же сможет сделать твоя Раиса Михайловна? – с тяжелым вздохом спросила Лена.
– Пока не знаю. Я звонил ей в двенадцать часов, - старался поддержать подругу Яков, - она сказала, что что-то надумала. Вечером узнаем.
   За обедом Лев Самойлович старался поддержать хорошее настроение.
 – Вы пьете водку, молодой человек? – спросил он. Если нет, я уговаривать Вас не стану, я просто налью Вам и Вашей даме немного вина. Но смею Вас заверить, что рюмка водки к обеду вовсе не грех. А если под хорошую селедочку с горячей картошечкой, то грех на себя берет тот, кто откажется от стопки.
    Многие ошибочно думают, что евреи не пьют. Это просто смешно. Чего бы это им отказываться от такого удовольствия? Другой вопрос, что евреи очень хитрый народ, который не позволяет себе напиваться, пропивать зарплату и трезветь в луже, считая, что он принимает прохладный душ.
– Вы извините меня, Лев Самойлович,  за нескромный вопрос, - обратился Яша, - вам не мешает в жизни то обстоятельство, что вы еврей.
– Видите ли, молодой человек, - посмотрел поверх очков старый одессит, - здесь все свои, и я могу быть откровенен. То, что мы живы с женой, многие, к сожалению, считают большой ошибкой… фюрера. Они считают, что Гитлер не закончил свою работу по уничтожению евреев, и активно продолжают его дело. Особенно худо стало сейчас, в последние годы жизни и первые годы после смерти нашего вождя и учителя товарища Сталина, не к ночи, как говорится, будь помянут. Но мы, евреи, я уже говорил вам, народ хитрый: мы не хотим умирать, мы хотим жить и, пусть вам это не покажется странным, жить спокойно. Поэтому стараемся не выпячиваться, не конфликтовать и, не за столом будет сказано, не трогать дерьмо.
  – Ну, что ты позволяешь себе говорить, - возмутилась Софья Лазаревна. – Вы простите его, он иногда не стесняется в выражениях.
 – А иначе нельзя, - оправдывался Лев Самойлович. – Русский язык требует точности, поэтому вещи надо называть своими именами. Ты думаешь, я не ясно выразился и дети не знают, что это такое?
– Ну ладно, хватит. Сменим тему. – Рассердилась хозяйка. – Дети, какие планы? Мне думается, что маме, Леночка, надо бы сообщить, что ты жива и здорова.
– Нет, нет, Софья Лазаревна, - стала умолять её Лена, - не звоните ей. Мы больше не будем вас беспокоить, мы сегодня уйдем отсюда.
– Глупенькая, разве я об этом, - обиженно сказала Софья Лазаревна, - да ты нам только в радость, живи у нас, сколько хочешь. Но ведь она тебе мать, она, наверное, с ума сходит, не зная, где ты,  что с тобой.
 – Сегодня вечером я позвоню своей учительнице, - вмешался в разговор Яков, - и мы будем знать, что делать дальше.
    В восемь часов Яша позвонил по оставленному ему телефону. Они с Раисой Михайловной всё оговорили. По её настоянию утром Лена пришла в ту самую больницу, куда её привозила скорая помощь. Девушку приняли и поместили в ту же палату, где она лежала. Через час туда пришли Раиса Михайловна и её подруга.
6

   План Симоны Дмитриевны был, пожалуй, единственным вариантом, позволяющим встретиться и поговорить с Лениной мамой. Когда гостем на улице Пастера был её старый друг, главврач психиатрической больницы, она ему всё рассказала, что связано с историей двух молодых людей.  Утром Ирине Яковлевне позвонили из больницы и сказали, что её дочь находится у них и что с ней хотел бы поговорить главный врач. Не прошло и получаса, как к больнице подкатило такси, и плачущая женщина очень быстрым шагом вбежала в её фойе. У первых же встречных сотрудников в белых халатах, она стала требовать немедленной встречи с главврачом. В его кабинете Ирина Яковлевна разрыдалась.
 – Где моя дочь? – в слезах спрашивала она, - что с ней?
– У вас нет никаких оснований расстраиваться, - успокаивал её один из главных исполнителей, может быть, не совсем позволительного плана. – Ваша дочь в полном порядке. Вы сможете сейчас  с ней встретиться. Однако я бы предложил Вам сначала поговорить с моими коллегами. – Доктор проводил Ирину Яковлевну в другой кабинет, где уже сидели две дамы в белых халатах. – Знакомьтесь.
 – Симона Дмитриевна, невропатолог, - представилась одна, - а это Раиса Михайловна. Мы хотим помочь Вашей дочери. Скажите, пожалуйста, чем был вызван такой сильный нервный срыв у Леночки? И даже два.
 – Всю историю так просто не расскажешь, - отвечала Ирина Яковлевна. - Сначала она расстроилась из-за того, что я не разрешила ей встречаться с молодым человеком, а потом она просто взбесилась, узнав, что я припрятала её паспорт.
 – А чем мотивированы эти запреты и дальнейшие действия?         – задала вопрос Раиса Михайловна. – С Вашей дочерью мы уже говорили, но возможно она что-то преувеличивает.
– Я не знаю, как преподнесла вам всё Лена, но я… - Ирина Яковлевна сделала большую паузу и внимательно посмотрела на каждую из собеседниц, - хочу верить, что передо мной русские люди, которые меня поймут. …Я не желаю, чтобы в мою семью затесался еврей.
 – У Вас в роду, наверное, произошло какое-то горькое событие, виновником которого были эти люди? - поинтересовалась Симона Дмитриевна.
– Ничего у нас в роду не произошло. – Повысила голос Ирина Яковлевна. – Просто я не желаю впускать к себе этих христопродавцев.
– Ага. Вы просто желаете с Яшей рассчитаться за Христа? - понимающе переспросила Раиса Михайловна. – Вы верующая?    – Дело вовсе не в моей вере, - отвечала Ленина мама, - а в его национальности.
 – Ну, если в национальности, то это проще.    – Очень спокойно сказала Раиса Михайловна. Я из религиозной семьи и прекрасно знаю библию. Так вот хотела бы Вам сообщить, что защищаемый Вами Христос был, как и Яша, евреем. Его мать была из иудейского колена Давида. Когда родился Иисус, все приветствовали его как иудейского царя. Но если Вам это не нравится, как, впрочем, и многим другим, то вспомните известную библейскую притчу о милосердном самарянине. Там наш Иисус на вопрос одного законника: кого считать своим ближним, ответил притчей, смысл которой в том, что все люди, независимо от нации, братья.
 – Я что-то не пойму, – перебила говорящую Ирина Яковлевна, - вы кто, врачи или священнослужители?
– Мы люди, очень желающие помочь вашей дочери. – Поддержала подругу Симона Дмитриевна. - Вы своим отношением к её любимому человеку убиваете дочь и отдаляете её настолько, что может случиться, что Вы её совсем потеряете.
   Ирина Яковлевна встала.
 – Довольно разговоров. Я хочу видеть свою дочь.
 – Хорошо. - Сказал главврач и повел её в палату.
   Мать бросилась к постели дочери и со слезами стала просить прощение.
– Доченька, - шептала она, - прости меня, глупую бабу. Мы найдем выход. Ты будешь счастлива. - Они обнялись и долго плакали, не в состоянии произнести более ни слова. Наконец, Лена сказала:
- мама, а что же дальше?
 – Приводи сегодня его к нам, - отвечала  со слезами мать, - и мы обо всем договоримся.

   Яша в квартире Лившицев  с нетерпением прохаживался возле телефона. Наконец, прозвучал звонок, и он мгновенно снял трубку. Лена рассказала о сегодняшних событиях и о том, что его вечером ждут на серьезный разговор. Договорившись на шесть часов, они нежно распрощались. Яша тут же позвонил в квартиру на Пастера. Выслушав ещё и рассказ Раисы Михайловны, он не на шутку расстроился.
 – Ну, как дела? – осторожно спросил его Лев Самойлович. – Что слышно? – Яков всё рассказал учителю.
– Тяжко мне, Лев Самойлович. Я не знаю как себя вести с Лениной мамой. Я не знаю, о чём она будет со мной говорить. Я не знаю, как мне простить её за обиду. Я вообще не знаю, стоит ли туда идти. – Признался Яков.
 – Ты, Яша, обязательно пойди. – Советовал ему Лев Самойлович. – Послушай, что тебе там скажут, тогда и примешь решение как себя вести. Ты гордый человек, я это вижу. И решение твоё будет такое, что ты не позволишь себя унизить. Только очень тебя прошу, не оставляй стариков в неведении. Во-первых, мы твои друзья, а во-вторых, я разбираюсь не только в сольфеджио, я ещё слышу музыку человеческой души и, возможно, сумею что-то подправить, если почувствую фальшь. У меня здесь в груди неплохой камертон, чтобы найти к любому верную тональность, точно соответствующую его диапазону и тембру. Иди, сынок, и пусть сопутствует тебе удача.

7

   В назначенное время Яша стоял перед квартирой Зориных. Его рука никак не могла подняться, чтобы нажать кнопку звонка. Наконец, он собрался с духом и позвонил. Дверь открыла Лена. Она поцеловала своего любимого в щеку и повела в комнату.                – Здравствуйте, Ирина Яковлевна. – Робко произнёс Яков.                – Садитесь к столу. – Не отвечая на приветствие, предложила хозяйка. – Нам надо серьезно поговорить. Не подумайте, что я вот так немедленно прониклась любовью к евреям. Я могу дать согласие на то, чтобы вы были вместе только при одном условии. – Многозначительно сказала Ирина Михайловна. - Ты, Яков, должен принять христианство.
   Яков побледнел.
- Дорогой, - вскочила со стула Лена, - это прекрасный выход. Какая тебе разница, ведь ты не верующий? Мы, зато, потихоньку от папы обвенчаемся в церкви. Это так красиво.
– Да, ты права, Леночка, это красивый ритуал. –  Сказал Яков. Его лицо стало ещё бледней. У него всё тело дрожало мелкой дрожью. На лбу выступили капельки пота. -  Но я этого делать не стану. И не рассчитывайте. Я не позволю никому, даже твоей матери, унижать меня до такой степени.  – Яков вскочил и выбежал из квартиры. Лена бросилась за ним, но догнать его было невозможно. Она только увидела, как Яков на остановке успел вскочить в вагон трамвая, и за ним захлопнулась дверь.

   Яша сидел за столом и никак не мог унять дрожь в теле, пока Лев Иосифович не уговорил его выпить стопку водки.
– Это лекарство, это надо выпить. – Поглаживал по голове он Якова.  – Что же такое случилось, мальчик? Кто это тебя так?
   Потихоньку дрожь унялась, и Яша, немного успокоившись, рассказал своим учителям о том, что произошло в доме Лены.
- Ни в коем случае! – мотал головой Лев Самойлович. – Нет,
нет и нет. Какое крещение?! Кому и когда это помогало? Что это помогло дорогому товарищу Карлу Марксу, несмотря на то, что он выдумал «пролетарии всех стран соединяйтесь». Всё равно, одним из источников марксизма считают иудаизм. Все равно все говорят, что призрак, которого в Европе первым увидел этот бородач, не что иное, как еврейские штучки.
 – Перестань болтать глупости. – Пыталась урезонить мужа Софья Лазаревна. – Тебе мало неприятностей из-за твоего длинного языка? Что же ты намерен делать дальше, Яша?
– Если Лена меня любит, мы с ней, вопреки нежелания её матери, поженимся и уедем отсюда. - Твердо и уверено сказал Яков. – Если нет, я уеду один.
– Но ведь у неё нет паспорта.  – Напомнила Софья Лазаревна.
– В конце концов, можно заявить в милицию, что паспорт потерян.     – Сказал Яша. – Если люди хотят, то никто не сможет им воспрепятствовать.
– Должен тебе сказать, что он абсолютно прав. – Заключил Лев Самойлович.

   Вскоре  Лена разыскала Якова.
 – Дорогой, почему ты не хочешь выполнить мамино условие, - спросила она, когда супруги оставили их двоих. – Ты не можешь меня понять. – Старался объяснить ей Яков. – Я уже говорил в своё время одному человеку, что не могу предать своих родных, которые погибли именно потому, что были евреями. А, кроме того, - Яша повысил голос, - я не позволю оскорблять себя таким неуважением.  Я не намерен угождать твоей мамочке, которой завтра могут не понравиться мои уши или нос.
- Что это за «мамочке»? – обиделась Лена. – Ты мог бы
оставить иронию по отношению к моей маме. Или ты меня совсем не уважаешь? Неужели ты не можешь хоть в чём-то уступить, хоть что-то сделать, чтобы мы были вместе?
– Могу. – Начинал сердиться всегда спокойный и покладистый Яша. – Могу предложить тебе выйти за меня замуж и уехать отсюда подальше.
 – Ты считаешь это лучшим выходом? – Возмущалась Лена.          – Значит, ты своих родителей уважаешь настолько, что боишься оскорбить их память изменой, а мне предлагаешь расстаться с моими навсегда и забыть в родной дом дорогу? Интересные у тебя представления о справедливости. Может до сегодняшнего дня я и верила, что всё на свете может заменить мне твоя любовь, но сейчас я вижу, что это не так.
– Я тоже стал сомневаться в твоей любви, - с горечью ответил Яков. – У меня и в мыслях не было, что я могу быть отвергнут по такой причине. 
 – А я бы никогда не поверила, что ты с такой легкостью откажешься сделать маленький шажок ради того, чтобы мы были вместе. Видно не судьба. – С горестью заключила Лена.   
– Да. Не судьба. – Вторил ей Яков.
   
   Раиса Михайловна говорила по телефону с Яшей недолго. Она настояла, чтобы он немедленно пришел к ней на улицу Пастера. Уже через полчаса они тихо беседовали на диване возле торшера у журнального столика с чашками остывающего чая.
 – Всё ли ты сделал обдумано? – говорила воспитательница. – Или ты вообще не думал, когда говорил? В тебе играли обида и злость. А не пожалеешь ли ты о том, что произошло сегодня? Ведь если всё так, как ты мне рассказал, это разрыв.
– Это разрыв. – Как эхо прозвучал придавленный голос Яши.       – Уеду я отсюда. Уеду и забуду. Раиса Михайловна, простите меня, ради бога, за то, что взвалил на Вас своё горе, за то, что заставил оторваться от серьезного дела, за то, что вынудил вас пожертвовать своим временем из-за пустяка.
 – Что?! Что ты сказал?! – чуть ли не кричала Раиса Михайловна. – Как ты смеешь такое произнести?! Ты сейчас говоришь о любви, как о пустяке. Какое ты имеешь право? При первой неудаче, ты смеешь потерять веру в любовь? А веру в свой талант, в своё предназначение ты ещё не потерял? Ты думал, что всё в жизни гладко, что всё легко, без усилий, без борьбы?           – Простите меня, ну, пожалуйста, простите. – Умолял Яша Раису Михайловну. – Я сказал глупость. Это слабость. Это не позволительно. Я понимаю. Я всё обдумаю. Я поборю свою обиду. Но поймите: уж очень больно меня ранили. И пока эти раны затянутся, должно пройти время. А по этому мне надо уехать. Я Вас очень прошу, объясните всё Бессоновым. Сейчас написать что-либо внятное я не сумею. А со временем всё им расскажу.
 – Не выдумывай, – несколько спокойнее заговорила Раиса Михайловна, - что бы ты ни задумал, каникулы, или хотя бы часть их, ты проведешь у нас.
   Наутро Яков Давидович Кузнецов, согласно поданному заявлению, забрал все свои документы из Одесской Государственной Консерватории.


ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

НЕСПЕТАЯ  ПЕСНЯ

Скорбь от потери дорогого предмета
                больше, чем счастье обладания им.
П. Буаст
1

   С тяжелым сердцем Яков выходил из консерватории. Непомерным грузом лежали в кармане его рубашки забранные только что документы. Ему казалось, что внезапный вихрь оторвал его от земли и понёс, неведомо куда. Он потерял точку опоры, и будущее было в непроглядном тумане. Где он будет дальше учиться? Что ждет его в других местах? Эта неизвестность делала его слабым и не уверенным в себе.
   В дверях он чуть ли не столкнулся с Викой, которая, окончив музыкальное училище по классу фортепиано, мечтала попасть в консерваторию на отделение вокала, а потому оббивала пороги этого учебного заведения. Широкой улыбкой она остановила Якова. – Здравствуй, князь ты мой прекрасный! Что ты тих, как день ненастный? – взяв под руку, говорила ему девушка. – Что, не ладится с белокурой красавицей? А ты, вместо того, чтобы горевать, поставь на другую карту. Обрати  взор своих прекрасных чёрных очей на шатенку.
– Не до шуток мне, Вика. – Горько произнес Яков.
 – А я и не шучу. – Самым серьёзным тоном заявила она. - Я прошу, более того, я настаиваю на том, чтобы ты угостил меня чашечкой кофе. Ну, Яшенька. Ну, миленький. Что тебе стоит? Ты ведь у нас парень денежный. Но если ты сегодня пуст, то я могу все расходы взять на себя. Я девочка не бедная.
  Они зашли в небольшое кафе. Вика так  предупредительна и ласкова была с Яковом, что он поделился с ней своими сомнениями, своим незнанием того, куда направиться для дальнейшей учебы. 
  – Хочешь дружеский совет? – взяла она его за руку. – Поезжай в Ленинград. Я тебе дам адрес моей любимой тетушки. Ты сможешь там не только остановиться и жить, но она поможет тебе с консерваторией. У неё там куча знакомых. Она работает в театральном институте аккомпаниатором.
– Не знаю,    - покачал головой Яков, - ничего сейчас не знаю. Может быть и Ленинград.
 – У тебя есть мой домашний телефон? – спросила Вика. – Я тебе сейчас напишу.
  Яков машинально положил написанный Викой номер в карман, и они вышли на улицу.
– Извини, мне пора, - сказал Яков, - мы сегодня уезжаем с моей учительницей  домой, к своим.
 – Ну, до встречи. – Пожала Виктория Якову руку. – Успеха тебе и счастья в личной жизни. Спасибо за кофе. Будь здоров. – Вика ушла, с трудом пытаясь сообразить, о какой учительнице идет речь.   

   Яков заехал за Раисой Михайловной на Пастера, и уже оттуда они отправились на вокзал. Провожала их Симона Дмитриевна.
   Он с вещами отправился в купе, предоставив возможность подругам немного ещё побеседовать до отхода поезда.
   Но вот состав пару раз дернулся, и проводники стали просить провожающих покинуть вагон. Раиса Михайловна ещё немного постояла в тамбуре, а когда поезд тронулся, подошла к окну и долго махала рукой, прощаясь  с  дорогой ей Симоной Дмитриевной.
  Хотя лето полностью не вступило в свои права, но день значительно увеличился, и было ещё достаточно светло. Раиса Михайловна достала из сумки всевозможные продукты и блюда, приготовленные в дорогу её подругой, и они сели ужинать. Якову есть не хотелось, но запах жареной курицы и всевозможных разносолов разыграли в нем аппетит. Вскоре им предложили и чай.   
   Поезда из Одессы в это время уходили полупустые, поэтому никто не мешал их разговору. Яков поделился мыслями о Ленинграде, навеянными Викой за чашкой кофе.
 – Ну, что же. Питер, это не плохо, тем более что и там у меня хорошая подруга. – Одобрила такую мысль Раиса Михайловна. – Но вероятно, приём документов и прослушивания уже начались. И если ты всерьез решил туда ехать, то ехать надо сейчас. Так что с Бессоновыми и Лешой только обняться и в путь.

    На вокзале встречал их Павел, и они отправились в лётный городок. Люда с радостью принимала гостей, и за столом главной темой беседы была будущая учеба Якова. Леха не отходил от брата. Он не мог разобраться из взрослых разговоров, что произошло, но понял, что у Яши случилось что-то плохое, и он все время обнимал и тискал его.
 – Леша! – сурово сказала Людмила. – Дай брату спокойно посидеть и поговорить.
– Это не твой Яша, а мой. – Предъявил свои права Леха.
 – И мой тоже. – Серьезно, с ноткой ревности, ответила Людмила.
  Было принято решение завтра же отправить Якова в Ленинград.       – Денег мы тебе дадим сколько надо. – Сказал Павел.
 – Нет, нет. У меня деньги есть. – С некоторой гордостью признался Яша. – Я работал все эти годы в оркестре и зарабатывал неплохо. Так что кое-что смог скопить.
  От обеда Раиса Михайловна отказалась и, оставив адрес и телефон своей ленинградской подруги, она распрощалась со всеми, и  майор отвез её в детский дом.
  Яша немного повеселел, ему показалось, что выход найден. Его так увлекла идея поступления в Ленинградскую консерваторию, что он тут же стал звонить по телефону, который дала ему Вика.
  Услышав в трубке знакомый баритон, Виктория не удивилась.    – Ты всё правильно решил, Яшенька. Я сегодня же позвоню тёте и все ей расскажу.
 – Как это понимать всё? – испугано спросил Яков.
– Всё, это значит, что ты не только красивый и талантливый, но к тому же ещё и умный. Тётя моя живет в самом центре, на Литейном проспекте. Позвони ей сразу же, и она тебе всё объяснит. Ты бывал в Ленинграде?
 – Нет ещё. – Признался Яша.
– Ну, тогда ты увидишь чудо: там сейчас белые ночи. Я целую тебя, пока заочно. – Кокетливо заканчивала разговор новая подруга. – До встречи в Питере.
   После этого телефонного разговора братья вышли на улицу с футбольным мячом. Два столба, поставленные специально для сушки на натянутом тросе белья, были прекрасными футбольными воротами. Яков занял место вратаря. Леха, который беспрерывно забивал ему голы, не давал голкиперу сосредоточиться на важной мысли. И Яша запросил перерыв. Пока его младший брат играл «в стеночку», пользуясь стеной офицерских гаражей, старший присел на скамью возле дома. 
    Мысли Якова были сосредоточены на всплывающем в памяти образе Лены. Нет. Тоски по ней он не ощущал, и это очень удивляло его. Его мучило другое: он всё время пытался понять, что испытывает сейчас она. Думает ли она о нем? Сожалеет ли о том, что они расстались. Обвиняет ли свою мать в случившемся, или они, обнявшись, сидят на диванчике, радуясь тому, что удалось не запятнать свой род чужой, нечистой кровью. Яков гнал от себя эти мысли. Но нет такой силы, которая могла бы очистить голову от того, что мучает человека, не даёт ему покоя, мешает свободно жить.
    Подкатила «Победа» Бессонова. Майор загнал её в гараж и подсел к Якову.
 – Скажите, дядя Павел, как убрать из головы мучающие мысли? – Есть только один способ: сменить объект дум. – Дал мудрый совет майор. - Надо начать думать о чём-то другом, или о ком-то другом. Ты, дружище, не переживай. Твои годы молодые, и у тебя всё ещё впереди. Я понимаю твою боль. Но тебе ещё не пришлось выбирать, ты ухватился за то, что первым встретилось на твоём пути. Я не спорю, Лена прекрасная девушка, и тебе есть, о чём горевать. Но поверь мне, это не   всё, что предназначено тебе судьбой.
 – А Вы верите в судьбу? – спросил Яков.
– Верю, - отвечал майор, - если представить её в виде норовистого коня. Конь может понести тебя куда угодно, если ты отпустил узду. Но если ты в силах управлять конем, то он помчится по выбранной тобой дороге. В жизни надо быть сильным. Вот возьми меня. Я женился на своей Людмиле, когда мне пошел четвертый десяток. А ведь вариантов было много. Это, брат, лотерея. Но надо иметь чутьё, чтобы вытащить выигрышный номер. Бессонов взял Леху вместе с мячом, и они втроём отправились обедать.
   За столом Яша произнес целую речь.
 – Я вас всех очень люблю, - сказал он несколько смущенно, - вы мои большие друзья, вы родные мне люди. Я верю, что и вы меня любите. Я понял, что может быть боль посильнее той, что испытываю я сегодня, это если вы откажитесь от дружбы со мной, если ваша любовь остынет.
– Что ты, Яшенька, мы никогда от тебя не откажемся,                – подбежала к нему Людмила, - мы тебя очень любим и всегда будем любить.
 – Ты Яша выкинь из головы такие мысли, - довольно сурово сказал Бессонов, - мне даже обидно. Ты нам, как сын, и об этом всегда помни.
  После такого страстного объяснения в любви Яша повеселел и весь вечер пел песни. Но когда в его устах зазвучала « Песня первой любви», то глаза затуманила слеза. Перед его мысленным взором стояла она, его принцесса, у которой для этого почетного звания было всё: и фигура, и пышные золотистые волосы, и бархатная кожа лица, и широко раскрытые голубые глаза, и нежное имя Лена. У неё только не было на головке маленькой короны, подтверждающей её царское происхождение. Когда в мыслях Яши возникло это слово «происхождение», он остановил песню. Гитара легла на диван, а певец вышел на балкон, чтобы скрыть своё волнение. – Как  и кем заменить мысли о ней?             - Мгновенно, можно сказать вскользь, промелькнуло перед ним лицо Вики. – Виктория, конечно, красивая девушка, - думал он,     - но это совсем что-то другое, это не может заменить чудо по имени Лена.
  На балкон вышла Людмила. Она подошла к Якову и обняла его за плечи.
– Хватит грустить, юноша. – Улыбаясь, сказала она. – Впрочем, тебя уже и называть юношей как-то неудобно. Ты уже настоящий мужчина, и спрос с тебя как с мужика.
– А я что? Я в полном порядке, - ответил Яша.
– Ну, и хорошо, приятель. – Шутила Бессониха. – Ну и, слава богу.

2

   Поезд прибыл на Московский вокзал. Яков вошёл в здание и довольно быстро нашел будки телефонов-автоматов. Ему не пришлось долго ждать, через секунду ответил высокий женский голос. – Я Яков Кузнецов из Одессы. – Стал представляться он незнакомке. - Можете ничего не объяснять, - остановила его  Викина тётя, - я всё о вас знаю. – Она назвала адрес и объяснила, как к ней добраться. – А если у вас нет тяжёлого груза, то можете пройти пешком. – Добавила его новая знакомая. Заодно немного познакомитесь с городом. Идите прямо по Невскому до Литейного проспекта, а потом свернете направо. Я Вас жду.
   Ленинград Якову понравился сразу. Он шел по Невскому проспекту, не торопясь, рассматривая здания, приглядываясь к пешеходам. - Красивый город, - думал Яша. – Я буду рад здесь и учиться, и жить. Однако, когда он вошел во двор названого ему дома, восторги его улеглись. Серые невыразительные дома навевали грусть и тоску. Он без труда нашёл нужный подъезд, поднялся на второй этаж и нажал кнопку звонка, как предлагалось в небольшой табличке рядом с дверью: к К. П. Завадской – 4 раза.
   Ксения Павловна Завадская была коренная ленинградка. Она  родилась в этом городе, пережила блокаду, здесь же получила повестку о гибели её мужа, уже в то время довольно известного пианиста, ушедшего добровольцем защищать родной город. С тех пор живет одна, вспоминая тяжелые военные годы, когда по ночам дежурила на крыше, охраняя свой дом от немецких бомб-зажигалок. В блокаду она отморозила руки, и надежд на большое будущее пианистки у неё не было. Однако сейчас она в работе не нуждалась и зарабатывала очень даже прилично.
   Якову открыла дверь  красивая женщина лет сорока пяти, с прекрасно причесанными  каштановыми волосами, украшенными в височной части  прядями седины. Восточный халат был ей очень к лицу. Она провела гостя по коридору, и они вошли в одну из нескольких дверей этой квартиры.
– Прошу Вас, Яша, проходите. – Любезно пригласила хозяйка.      – Вы сейчас умоетесь с дороги, завтрак готов, а позже я Вам устрою маленькую экскурсию по моим владениям. Сейчас Вам надо знать лишь об одном, что если, выйдя из этих дверей,  всё время поворачивать направо, то можно попасть в санитарную часть нашей квартиры, которую мы называем колхозом индивидуалистов. Вот Вам полотенце и мыло, и можете проверить верность моих слов.
  После завтрака с помощью хозяйки Яков внимательно осмотрел жилье Ксении Павловны. Главной частью этой квартиры была огромная комната, где-то тридцати квадратных метров, а то и больше. Она была разгорожена так, что справа и слева от входа были сделаны две небольшие комнаты метров по семь, со вторым светом. В той, что слева от входа, хозяйка устроила себе кухню с газовой плитой и вытяжной трубой. А в комнатке справа стояла тахта, небольшой комод с зеркалом-трельяжем, два стула, рядом с узеньким столом, и одностворчатый шифоньер. А одна из стен снизу доверху состояла из книжных полок, заполненных книгами и нотами.
- Здесь, именно в этой комнатушке, Вы можете находиться столько, сколько пожелаете. – Объяснял гид. – Я вижу на Вашем лице вопрос. Тогда прошу пройти со мной далее по маршруту.      – Ксения Павловна взяла под руку Якова и повела через значительную оставшуюся часть этой большой комнаты, которая теперь служила салоном, и слева, у самого окна, открыла дверь. За этой дверью оказалась небольшая, но очень уютная, спаленка. – После того, как Вы познакомились с условиями проживания в этой квартире, я хочу сделать официальное заявление.
   Я квартиру никогда не сдавала, не сдаю, и сдавать не собираюсь. Если Вы хотите у меня снять эту комнату за деньги, я вам отказываю. Но если Вы хотите в ней жить, то Вам на это, как другу моей любимой племянницы, я даю полное своё согласие.

   Получив связку из двух ключей, Яша, с разрешения хозяйки отправился осматривать город. Повернув на Невском направо, он вновь двигался медленно, рассматривая здания и витрины магазинов. 
   У Клодтовских коней Яков остановился. – Вот оно великое искусство. Вот чему посвящали себя гениальные мастера, отрекаясь от всего земного, забывая о себе и своих мелких страстях. – Думал он. - Если я хочу достичь чего-то в искусстве, мне нельзя размениваться на мелочи. Я должен забыть Лену, как тяжкий сон. Учёба и работа, работа и учёба. А женщины, это вторично, это короткий досуг, это легкий десерт. Всех, кто попадется из них на моём пути, я выстрою в одну шеренгу и буду сравнивать, и выберу одну, как дядя Паша Люду.  Но это будет потом, когда я постарею, когда мне пойдет уже четвёртый десяток.
  Так рассуждая, он незаметно добрёл до Эрмитажа. Рассмотрев Петра Великого на коне, он решил вернуться: достаточно на первый раз и такой прогулки. Выйдя вновь на Невский проспект, он удивился тому, что все магазины почему-то закрыты. Увидев огромные рекламные щиты кинотеатра, решился посмотреть фильм. Уже в кинозале он почувствовал голод, и как только закончился сеанс, тут же пошел искать какое-нибудь кафе, чтобы перекусить. Но везде всё было закрыто. – Непонятно, - подумал он, взглянув на часы. – Сейчас всего половина двенадцатого.         – Как? – не поверил он своим глазам. – Я же приехал  в час дня. Так это уже около полуночи? Ну, и глупец же я. Ведь меня предупреждали о белых ночах. – Он увеличил шаг и вскоре уже открывал замок входной двери гостеприимного дома. Очень тихо он вошел в квартиру и сразу же свернул направо в маленькую комнатушку. На тахте лежала чистая постель, а на столе в блюдечке, накрытый салфеткой, лежал бутерброд. Рядом стоял стакан остывшего чая.



3

   Утром Яков извинился за позднее возвращение, обвинив во всём белую ночь.
– Ничего страшного, - успокоила его Ксения Павловна, - это всё совершенно естественно. Давай лучше подумаем о сегодняшнем вечере. Я пригласила к шести часам пару своих друзей, это ведущие преподаватели вокала в консерватории. Мне думается, что такое предварительное прослушивание тебе не помешает перед поступлением. Я готова быть твоим аккомпаниатором. А по сему, давай прорепетируем, чтобы вечером не облажаться.* Что ты предпочитаешь: классику или современные песни?
 – Я могу и то, и другое. – Сказал Яков. - Тогда начнем с Онегина, - сказала Ксения Павловна.- Она достала ноты и села к небольшому кабинетному роялю. Просмотрев несколько оперных партий,  перешли к песням. – Тебе волноваться не о чем.                – Сказала, собирая ноты, пианистка. – У тебя уникальный голос, и поёшь ты очень выразительно.
   Вечером Яков был представлен гостям и тут же, так сказать первым номером, прошло прослушивание.
   Длительную паузу после его окончания никто не смел нарушить. Только, когда Ксения Павловна сложила ноты и все сели к столу, слово взял один из гостей. Всем своим видом он утверждал, что к нему можно обращаться только, начиная со слов: уважаемый маэстро. Высокий лоб, пышная шевелюра совершенно седых волос, очки в тонкой золотой оправе, серый костюм-тройка и, ко всему, тонкий хрящеватый нос над  выдающимся вперед узким подбородком.
- Я, пожалуй, Вас возьму к себе. Вы правильно сделали, приехав
В Ленинград. – Чуть картавя, а точнее грассируя, произнес маэстро.
– Я тоже думаю, что молодому человеку лучше всего заниматься у Виталия Эдуардовича. – Высказала своё мнение маленькая сухая старушка.
   Больше на эту тему разговоров не было. Только однажды к Якову обратилась дама с вопросом о том, как ему понравился город.

   Город Якова просто очаровал. Все лето до начала занятий он провел в Ленинграде. Бессоновы, которым он сообщил, что уже зачислен в консерваторию, просили его остаток лета провести у них. Но Яков с помощью ещё каких-то друзей Ксении Павловны уже устроился на работу в ресторанном оркестре и считал, что в самом начале нельзя брать никакого отпуска.
  Во второй половине июля хозяйка имела серьезный разговор со своим квартирантом.
– Вот что, Яшенька, - начала Ксения Павловна, - подошло время моего курортного сезона. Я через два дня уезжаю, сначала в Одессу к брату. Могу, если хочешь, передать привет Вике. А затем на пару недель в Болгарию. Ты остаешься за хозяина. Помни: пьянки не устраивать, женщин не приводить. Ну, разве если сами придут. Будут какие-то проблемы, смело обращайся к соседке напротив. Зовут её Неля Степановна, но говори ей просто Неля, поскольку она ненавидит, когда к ней обращаются по отчеству. У неё же есть ещё одна пара ключей.
   Проводив на вокзал Ксению Павловну, Яков направился на переговорный пункт позвонить  Бессоновым. Он рассказал Людмиле, что уже работает и работа у него вечерами, а за два часа до работы бывают репетиции, что у него всё хорошо, и что он сейчас сам себе хозяин. Что купил себе новую электрогитару. Что ему очень нравится город, хотя иногда бывает грустно: вспоминается Одесса. Он только умолчал, что грусть его связана не столько тоской  о южном городе, сколько воспоминаниями о тех днях, когда они с Леной гуляли там, в тени акаций и каштанов. Когда, вдыхая аромат их цветов, он нежно прикасался губами к её губам, а она, обнимая его за шею, шептала: как я тебя люблю. Когда эти картины воспоминаний овладевали Яковом, становилось невыносимо больно и обидно сознавать, что ничего этого уже не будет. Тут же перед его глазами возникало искаженное ненавистью и презрением лицо её мамаши, и прекрасный образ красавицы Лены тускнел, серел и исчезал прочь.
    Днями Яков бродил по городу, посещая многочисленные музеи Ленинграда. Театры ещё сезон не открыли, а гастроли периферийных его не увлекали. Так шли дни. Наступил август.
  Однажды, придя домой, Яков почувствовал, что дверь в комнату не заперта. У него замерло сердце. – Неужели, - подумал он, - я забыл, уходя, закрыть дверь. Он быстро вошёл в квартиру. Тревога его ещё больше усилилась, когда он увидел на столе бутылку шампанского, вазочку конфет и маленький круглый торт. Открылась дверь спальни хозяйки, и перед ним предстала Виктория.
– Здравствуй, Яшенька! Ты так удивлен и растерян. – С улыбкой говорила Вика. Она подошла к Якову и, обнимая его, продолжала. – Я всегда в это время приезжаю к тёте, а  в этот раз, так просто с большим удовольствием.
 – А тётя твоя уехала. – Наконец выговорил Яков.
 – Вот поэтому и с большим удовольствием. – Объясняла Виктория.   – Ты боишься, что мы без неё не управимся. Чего ты стоишь такой испуганный? Тебе бы следовало открыть это шампанское и налить по бокалу, чтобы мы могли отметить твоё успешное поступление в консерваторию. Ну, проснись. Господи! Ведь не ребенок же ты.
 – Я не могу пить, мне сейчас на работу. – Очнулся Яков. – Как ты попала в дом? Откуда у тебя ключи?
– Как откуда? Тетя дала свои. Она от нас уехала в Болгарию, а ключи дала мне. – Разъясняла Вика.  – Ну, хорошо. Выпьем, когда ты вернешься с работы.
– Я возвращаюсь поздно. – Сказал Яков и зашел в свою комнатушку. Через минуту он вышел с каким-то свертком и гитарой в твердом футляре. Не сказав больше ни слова, он исчез за дверью.

   Вернулся Яков около двенадцати ночи. Когда он вошёл в комнату, то увидел, что диван-кровать раздвинут, застелен, и под белой простыней спит Вика. Он тихо вошёл в свою комнатушку, сбросил рубашку и, взяв полотенце, так же тихо направился в сантехническую часть квартиры. Вернувшись, он Вику на диване не застал. Она стояла в легком халатике так, что прикрывала собой вход в Яшину маленькую спальню.
 – Ты почему не спишь? – Спросил Яков, еле поворачивая язык, на котором ощутил какую-то горечь. Эту горечь он всегда чувствовал в минуты испуга или сильного волнения. Вика не отвечала. В ярком лунном свете Яков видел, как её карие глаза расширились настолько, что стали точно круглые. Как в замедленной съемке, она, словно фантастическая птица, плавно подняла, а затем опустила руки, и легкий халатик, который один прикрывал её тело, исчез и, почему-то, оказался у её стройных ног. Вика подалась всем телом вперед и прижалась обнаженной грудью к телу Якова, которого начала бить мелкая дрожь.
 – Ну, не надо так бояться, дорогой. – Шептала Вика. – То, что я  сейчас предложу тебе, это прекрасно, это удивительное наслаждение, которое отпущено человеку за все потери и страдания, выпавшие на его долю. Глупые люди назвали это грехом, не понимая, что самый тяжкий грех, отказаться от восторга любви. – Она повела Якова к дивану. Повела осторожно, как больного, боясь вспугнуть его робкое желание.
   Необычный прилив страсти напряг все части его тела. Забыв всё на свете, он подчинился его призыву и вскоре почувствовал боль, смешанную с радостью и счастьем удовлетворения, и ощущение полной свободы.
   Какое-то время они лежали, обнявшись, и Яков ни о чём не мог думать. Наконец,  Вика встала и, открыв бутылку шампанского, наполнила бокалы. Яков смотрел на её обнаженное тело с восторгом. Никогда он не видел такой красоты. Прав был лорд Байрон, утверждая, что ночь показывает звезды и женщин в более выгодном свете. Она принесла Якову вино прямо в постель.          – Давай, дорогой, выпьем за тебя, - сказала Виктория, - за твои успехи, за твой талант. Сегодня ты снова доказал, что талантлив во всём.
   Когда Яков выпил вино и пожелал вновь обнять Вику, ему на мгновение показалось, что рядом с ним другая женщина, о которой он всегда мечтал, и видел в ней будущую жену и мать своих детей.
   Он тут же себя стал винить за то, что так, хотя и в мыслях, обидел Вику. – Как это низко, - говорил он себе, - так неблагодарно отнестись к женщине, которая подарила тебе несказанную радость. Надо думать, что она любит меня, раз отдала самое дорогое, что есть у неё. А это надо уважать. Да, но как же я? У меня ведь нет любви к ней. Как же я мог взять то, что по праву должно принадлежать человеку, который любит её? Набросился на женщину как самец. - Яков вытащил руку, на которой лежала голова Вики, и отодвинулся от неё.
– Что случилось, дорогой? – с недоумением  спросила она.
 – Я, наверное, поступил очень скверно. – Стал объясняться Яков. – Я не имел права воспользоваться твоей добротой ко мне. Ведь для того, чтобы позволить себе такую близость с женщиной, её надо любить. Но у меня к тебе нет этого чувства.
– Не казни себя, милый, я сама хотела этого. – Успокаивала такого молодого, родившегося только сегодня мужчину, Виктория. Если нет желания, то после такой ночи не обязательно идти подавать заявление в ЗАГС. Ты ещё не привык ко мне. Сегодняшняя наша встреча только прелюдия к прекрасной симфонии. Сегодня ты услышал только тему, но надо почувствовать и её разработку. Ты будешь в полном восторге, когда вольются другие голоса, когда почувствуешь гармонию страсти. Не надо ни о чём сожалеть. У нас с тобой впереди ещё десять прекрасных ночей моего пребывания в Питере. Не будем заглядывать вперед, не будем примешивать ложку дегтя в это сладкое блюдо, которое мы мастерим вдвоём.
4

   Вика сумела сделать для Якова эти десять дней своего пребывания в Питере праздником. Он подружился с ней и, поскольку не надо было говорить о своих чувствах, они говорили о чём угодно, и Яков быстро понял, что его любовница совсем не глупая девица.
   Яков ещё не был в Исаакиевском соборе, и Виктория повела его в этот прекрасный храм-музей. Он восторгался не только роскошными резными дверями, не только яркими красками прекрасных росписей, его охватило чувство причастности к чему-то великому, непостигаемому, таинственному. – Как я завидую людям верующим, - думал он. - Они могут придти в свой храм и обратиться к богу за помощью, советом. Или поделиться с ним своей радостью и печалью. Они могут облегчить свою душу. Они верят, что есть сила, которая сумеет им помочь. Почему я до сих пор не посетил этот удивительный дворец веры, где царит необыкновенная  власть над твоим духом? Спасибо Виктории за то, что привела меня сюда. Здесь не просто красиво, здесь величаво. – Он понял, что ему надо за многое благодарить эту молодую женщину. Она оказалась сведуща в вопросах и делах, которые были для Якова ещё закрыты и недоступны. Она совсем неплохо знала живопись и, посетив с ней вторично Эрмитаж и Русский музей, Яков смотрел на их шедевры уже другими глазами.
   В конце августа приехала Ксения Павловна. Она опытным взглядом определила, что Яков сильно изменился, и понимала почему, но  не стала смущать молодого человека своей догадкой.
   Провожая Вику, на вокзале, Яков сказал ей много теплых слов.         – Я благодарен тебе за всё, что ты для меня сделала. – Говорил он возле её вагона. – Мы провели чудесную декаду. Я не знаю, во что перерастет наша короткая встреча. Но могу с уверенностью сказать, что тебя мне будет нехватать. - Он обнял её и поцеловал в губы.
– Мы очень скоро увидимся. Я приеду на зимние каникулы,                - пообещала Вика и вошла в вагон. Долго она что-то объясняла Якову через стекло, улыбаясь и посылая воздушные поцелуи. Но когда поезд тихо и плавно тронулся с места, Яков увидел, как две слезинки скатились с её глаз.

   В одном из своих писем Людмила Бессонова писала: « Дорогой Яшенька! Как тяжкий груз лежало на мне беспокойство, что ты всё ещё страдаешь от своей обиды. И как я обрадовалась, прочитав твоё письмо о том,  что ты отлично проводишь время в обществе новой подруги Вики. Я всегда тебе говорила, что не весь свет, что в окне. Что ты встретишь еще не одну прекрасную женщину, и такую, которая полюбит тебя всем сердцем. Все наши мысли о тебе и твоей учебе. У нас всё по-старому. Леха растет. Он по тебе страшно скучает. Может быть ты сумеешь приехать на зимние каникулы? Мы были бы очень рады. Бессонов, конечно, тоже скучает, но офицерская честь не дает ему права растрогаться при получении твоих писем. Я тебя целую. Передавай привет добрейшей Ксении Павловне. Привет тебе от моих мужчин. Люда».
- Хорошо бы и, правда, на зимние каникулы махнуть к
Бессоновым. - Думал Яков. – Но я не хотел бы и упустить возможность провести время с Викой. Только не надо себя обманывать: я вовсе не влюблен в нее. Просто мне с ней весело и приятно. Но увлекаться тоже нельзя. – Он вспомнил её лицо в вагонном окне и эти две слезинки. -  Раиса Михайловна нам рассказывала про маленького Принца, и там была очень важная мысль: мы отвечаем за тех, кого приручили. Но ведь Лена и её мать не посчитались с тем, что я приручён ими. Хватит думать о Лене, - уговаривал себя Яков, - пора бы выбросить её из головы. «Надо сменить объект дум», - вспомнил он наставление Павла.      - Вот и буду думать о Вике. Красивая женщина, умна, стройна, будущая пианистка. Мы занимаемся одним делом, у нас общие интересы. А любовь? А это ещё не известно: всем ли людям так повезло, что, становясь мужем и женой, они ещё и любят друг друга.
   Конечно, это смешно, когда о любви и браке рассуждает человек, не имеющий жизненного опыта. Но интуиция и здравый смысл позволили нашему герою приблизиться к истине. Жаль, что из далекого будущего ему нельзя дать совет, нельзя объяснить, что брак без любви, это большая ошибка. Жить в нелюбви, это все равно, что жить в иммиграции: может быть и сытно, может быть и удобно, но очень тоскливо. Тебя плохо понимают, на тебе лежит груз ностальгических воспоминаний, который уже приносит не радость, а огорчение и печаль. Каждый ответственен за своё прошлое, поэтому он в будущем расплачивается за свои ошибки. И так же, как незнание законов государства не освобождает нарушителей от ответственности, так и игнорирование житейских правил и выработанных человечеством установок заставляет потом каяться в необдуманных поступках.
   Яков всего этого не знал и с нетерпением ожидал Нового Года.

5

   Вика не дождалась каникул, она приехала за два дня до праздников.
   Яков, который с восторгом отнесся к её приезду, все же был огорчён тем, что не встретил гостью на вокзале.
– Я хотела сделать тебе сюрприз, дорогой. – Обнимая и целуя Якова, объясняла она. – У меня для тебя есть ещё куча сюрпризов. – Но Вика ничего не успела разъяснить ему, поскольку в дом вошла тетя. – Здравствуй, Ксюша! – бросилась ей на шею племянница, которая именно так фамильярно называла свою тетку с детства.    – Я решила встретить  Новый Год с вами, для меня это очень важно, - многозначительно сказала Виктория. – Я, непременно, всё расскажу, но позже.
- Ты мне сделала такой новогодний подарок, - обнимала и
целовала свою любимую племянницу тетка, - я так рада твоему приезду. Может быть, конечно, не так, как Яша, - она взглянула на покрасневшее лицо квартиранта, - но все же банкет по этому случаю я сегодня организую, тем более что нынче понедельник и наш Яша выходной. Вы будете мне во всем помогать. – Тоном начальника заявила Ксения Павловна.
 – Я готова как пионер, - откликнулась Вика, - буду делать всё, что угодно, если только не понадобится поднимать тяжёлое.          – Тетя замерла как вкопанная. Она мельком взглянула на Викин живот и перевела взгляд на Якова. Этот большой ребенок стоял совершено невозмутимо, разумеется, ничего не понимая в многозначительных взглядах женщин.
 – Так, Яша, - продолжала командовать Ксюша, написав что-то на листке бумаги, - вот тебе список продуктов.  Спускайся в магазин, и чтобы через полчаса мы имели всё, что необходимо для создания праздничного ужина.
 – Есть, товарищ командир,      - приложив руку к голове, ответил Яков и немедленно скрылся за дверью. Ксения Павловна подошла к Вике и положила руку ей на живот.
– Сколько? – спросила она.
 – Четыре месяца. – Отвечала Вика.
– Пока ещё ничего не видно. – Точно ставя диагноз, сказала тетя. – Мама знает? – Виктория утвердительно кивнула головой.   – А Яков?
 – Ещё нет. – Улыбнулась Вика. – Не успела сказать. Ксюша,  - продолжала она, - не надо сегодня никого приглашать, только мы втроём.
 – Да, да. Конечно. - Согласилась Ксения Павловна. 

   Сообщение о том, что он скоро станет отцом, и обрадовало Якова, и несколько шокировало.
 – Мне всегда казалось, - говорил он Вике, - что рождение ребенка в семье, это обоюдное решение супругов.
-   Ты не рад этому? – без обиды спросила Вика.
– Нет, нет, что ты? - успокоил он её. – Я рад, я очень люблю детей. Мне просто кажется, что это несколько не вовремя. У нас ещё нет квартиры, мы студенты. На жизнь я заработаю, это меня не волнует.
 – Тебя вообще эти вопросы не должны волновать,            - убеждала его Вика, - мои родители совершенно счастливы, что у нас будет ребенок, а папа сказал, что все материальные заботы до нашего окончания консерватории он берет на себя.
  Якова эта забота никак не обрадовала. Не было никакого желания быть зависимым от Викиных родителей. Он себя поймал на мысли, что со своим отцовством и статусом супруга он уже смирился. Но его мучил совсем другой вопрос. На просьбу Виктории расписаться в ЗАКСе Яков ответил длительным молчанием.
– Что ты молчишь, Яша? – грустно вопрошала она. – Я тебе не мила? Разве тебе со мной плохо? Разве ты не счастлив, когда мы с тобой в постели? Или я не стою тебя? Я буду очень стараться. Я стану пианисткой, достойной быть твоим аккомпаниатором. Я рожу тебе много детей, которых ты любишь. А этого малыша уже можно услышать. – Она взяла голову Якова и приложила к своему животу. – Ты не хочешь брать меня в жены?
 – Не говори глупости. – Сурово сказал Яков. – Я готов быть тебе мужем. Я готов быть отцом нашему ребенку.
– Так что же тебя мучает? – удивлялась Вика.
 – А мучает меня один вопрос, - повысил голос Яков, - сказала ли ты своим родителям, что твой будущий муж еврей?
– Дурачок, - рассмеялась Виктория, - они знают всю твою историю с семейством маминой сестры. Они были удивлены и возмущены поведением тети Иры. Мои родители совершенно иных взглядов. – Она обняла Якова и тихо говорила ему прямо в ухо: - Не надо думать об этом, выкинь эти глупые мысли из головы.

   Несмотря на то, что молодых ещё не расписали, поскольку заявление они только-только подали, уже через неделю после приезда в Питер Вики, её родители  встречали их в одесском аэропорту. А на следующий день Людмила Бессонова принимала гостей и готовилась к свадьбе.
     Это было жёсткое условие жениха. Он понимал, что в Одессе невозможно Викиной маме не пригласить на свадьбу семью сестры, и он будет вынужден встретиться с Леной. Яков в душе очень хотел этой встречи, но безумно боялся ее. – Нет, - говорил он себе, - я никогда не должен видеть её. Это так же, как алкоголик, бросивший пить, не должен прикасаться к рюмке, чтобы снова не пуститься в запой.
  Вика всё это понимала и целиком поддерживала Якова. Вот так и случилось, что их свадьба проходила в лётном городке. И хотя двухкомнатная квартира Бессоновых была маловата для такого мероприятия, но стол на восемь персон был накрыт с высоким мастерством. В этом сокращенном варианте свадьбы были и свои преимущества. Можно было познакомиться друг с другом поближе. А Павел просто привел высказывание кого-то из мудрецов: продолжительность брака обратно пропорциональна расходам на свадьбу.
   Яков был в приподнятом настроении, он гордился тем, что за этим столом сидят его любимый брат Лёха, близкий друг и наставник Раиса Михайловна, за которой Бессонов послал машину, и конечно, сами Бесоновы, он – уже подполковник, и его прекрасная супруга Людмила.
   После множества тостов за счастье молодых, слово попросил сам виновник торжества. Он поблагодарил Викиных родных за доброе к нему отношение, своих старших друзей Бессоновых за помощь и дружбу, Леху за братскую любовь и Раису Михайловну за мудрую науку жизни. – А еще, - добавил Яков, - мою молодую супругу за её желание подарить мне сына. Спасибо тебе, дорогая Леночка!
   За столом воцарилось гробовое молчание. У Вики из глаз покатились слезы. Она, опустив голову, мрачно встала из-за стола и вышла на балкон. Все с удивлением смотрели на Якова. Он стоял с широко раскрытыми глазами, с недоумением глядя на происходящее и ничего не понимая, что происходит. К нему подошла Люда.
 – Яша, ты оговорился, - тихо сказала она, - ты назвал Вику Леной.
   Яков мгновенно выскочил из-за стола и помчался к Вике.           – Прости, дорогая, - умолял он, - я сам не понимаю, как это произошло. Я даже не понял, что я сказал.
– Вот это-то меня и пугает, Яшенька. – Говорила ему Виктория. – Я боюсь, что ты никогда не забудешь свою Лену.
 – Нет, нет. Это не так. – Уверял её он. – Я не хочу даже слышать её имя. Ты же знаешь, что я отказался делать свадьбу в Одессе, только чтобы не видеть её – Знаю, - отвечала Вика.- А ещё я знаю, что ты любишь не меня, что ты тоскуешь по Лене.
  Долго длился этот разговор. Павел отправил на машине Раису Михайловну домой. Людмила постелила в одной комнате родным Вики, а в другой молодым. Сами же хозяева с Лешей ушли спать к друзьям. В эту ночь Яков был особенно ласков с Викой. Она отвечала ему тем же, время от времени твердя одни и те же фразы: - я заставлю тебя забыть её. Я заставлю тебя полюбить меня. Ты мой. Ты только мой.

ЭПИЛОГ

   Много лет прошло с тех пор, когда в доме Бессоновых поднимали бокалы за счастье молодых. Уже в этом же, знакомом нам полку, относящемуся к дивизии генерала Бессонова, вновь служил капитан Кузнецов.
  Алексей Кузнецов явился к командиру полка с просьбой отпустить его в Одессу на гастрольный спектакль известного певца, его брата, Якова Кузнецова. – Я помню твоего братишку,    - сказал полковник, - давай-ка маханем вместе. Когда спектакль? – Завтра вечером, - ответил капитан. Командир приказал дежурному, чтобы завтра был готов самолет. – Товарищ полковник, - вновь обратился Алексей к командиру. – Разрешите с нами лететь директору нашего подшефного детского дома. – Хорошо, вылетаем завтра в одиннадцать ноль, ноль.
   Вся Одесса была заклеена афишами, приглашающими  на спектакль «Евгений Онегин» с народным артистом России Яковом Кузнецовым в главной роли.
   Зал Одесского оперного театра был забит до отказа. В первых рядах сидели приглашенные Яковом: генерал Бессонов с супругой, его друг и учитель Раиса Михайловна, Лев Самойлович и София Лазаревна Коганы, Вика с родителями и двумя детьми, старший служил в армии и приехать не смог. Рядом с ними ещё несколько учителей  музыкального училища.
  Где-то, может быть и не на последних рядах, но, во всяком случае, далеко от сцены, сидела красивая блондинка с мужем и детьми.
  Когда Онегин спел свою последнюю арию, и прозвучали известные слова: « Позор! Тоска! О, жалкий жребий мой!», блондинка рыдала в голос. – Успокойся, дорогая. – Уговаривал её сидящий рядом супруг, - ты такая впечатлительная.
    Раздались последние аккорды  оркестра, и зал наполнился громом аплодисментов. После длительной овации Яков вышел на поклон, но публика не давала ему уйти со сцены. – Хорошо,          - сказал он, подняв руку и призывая к тишине. – Я спою вам ещё две песни, - ему вынесли гитару. - Первую я посвящаю тем, кто в нелегкой моей жизни заменил мне мать: это ваша землячка, простая русская женщина Екатерина Кузнецова, которой, к сожалению, здесь нет; это присутствующая здесь, моя первая учительница Раиса Михайловна и, сидящая рядом с ней, добрая моя подруга Людмила Бессонова.
   Зал замолк, было тихо, как в храме. Яков стал петь его любимую песню о матери. Когда он закончил, никто не посмел нарушить тишину. Все сидели точно под гипнозом. Но через несколько секунд гробового молчания раздался, как взрыв, шквал аплодисментов. Яков вновь рукой успокоил зал. – А вторую песню я посвящаю своей любимой женщине.
   Зазвучали гитарные аккорды, и в зал полилась песня                –воспоминание о счастливых днях первой любви. Сидящая вдали от сцены блондинка под звуки этой песни уплывала далеко, далеко. Она, как по воле волшебника, оказалась в маленьком одесском ресторанчике, где в фантастическом танце кружились звезды, рожденные блеском стеклянных плафонов, хрустальных бокалов и зеркальных ложек и ножей в ловких руках официантов. А звуки божественного голоса, звучащего только для неё, доносили незабываемые слова: «песня первой любви в душе до сих пор жива». Она не смогла сдержать, прорвавшиеся, как горный поток, рыдания и покинула зал.
   А певец все пел. Перед его мысленным взором возник портрет девушки, которая могла по праву носить титул принцессы. К её огромным голубым глазам, к шёлковой копне золотистых волос, к её бархатной коже милого лица, нехватало только маленькой короны, обозначавшей, что она королевского рода.
  И опять, думая об её особом роде, в душе Якова вскипала обида. Эта обида никогда его не оставляла. У него уже было всё: и великолепная квартира в Ленинграде, и почетное звание. Он был лауреатом многих конкурсов вокалистов. Жена, трое детей. Слава, успех. Но обида не давала покоя. Может быть, он и забыл бы уже Лену, но каждый раз обида напоминала ему о том, что отобрали у него любовь, что унизили его, оскорбили.
   Эти мысли не раз заставляли его подумывать об отъезде из страны на постоянное место жительства в Израиль. Виктория его поддерживала в этой инициативе. И однажды он обратился в посольство за визой. Но к его огромному удивлению ему отказали в выдаче прав на выезд в страну обетованную.
– У вас нет на это права, - сказали ему.
– Почему? – спросил Яков.
– У Вас нет свидетельства о рождении, нет ни одного документа о родителях. – Объясняли ему. – Запись в паспорте ещё не говорит, что Вы -истинный еврей.
- Так значит ещё неизвестно истинный ли я еврей. – Думал
Яков. – Так почему же Ленина мама не была столь требовательна к подтверждению моей национальности? Почему она не спрашивала у меня метрики? Значит, как обидеть человека – он еврей, а как помочь - то неизвестно кто.
   О, я помню тебя, младший лейтенант милиции, хорошо помню. Ты оказался прав. Я сделал нелегкий выбор. Я пожелал остаться евреем.   














ТИХАЯ  ЗАВОДЬ
Повесть
                Девочка пела в церковном хоре,
                О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
                О всех, забывших радость свою.
                … И всем казалось, что радость будет,
                Что в тихой заводи все корабли,
                Что на чужбине усталые люди
                Светлую жизнь себе обрели.
А. Блок
Часть первая

ПАЛОЧКА – ВЫРУЧАЛОЧКА
1

   Было это всё очень давно, ещё тогда, когда в Симферополе стоял старый вокзал, по центральной улице Пушкина ходил трамвай, а здание горисполкома находилось там, где сейчас областная филармония. Молодым людям, проживавшим в это время в городе, имя Манька, конечно, было знакомо.
   Маню знал весь город. Хотя город был не великий, но все же областной. Жила она в самом центре и была в центре всех городских событий, мероприятий и скандалов. Двор по улице Розы Люксембург, что воротами выходил прямо в переулок Серова к угловому входу в «Пионерский сад», имел как бы два двора: первый, с деревянными воротами, выходящими прямо на улицу, и второй, соединенный с первым узким горлом. Маня жила в первом, откуда через огромные щели в воротах было видно всё, что делается в маленьком городском сквере, который кто-то назвал «Пионерским садом».
   Частые в последние годы войны вечерние драки начинались зачастую именно там, и участковый милиционер старший лейтенант Дмитрий Козин не знал отдыха, ибо именно это был его район. Начинали драки малыши, мальчишки двенадцати-тринадцати лет, а то и меньше, потом ввязывались ребята постарше. Кончалось тем, что в милицию увозили уже здоровых мужиков лет под тридцать.
   Со всей этой компанией брали и девчонок, из-за которых, в общем, драки и начинались, но старлей Козин неизменно выводил Маню, непременную участницу этих скандалов, за изгородь сада и отпускал домой. Не случайно Маню некоторые осмеливались дразнить Манька Козина, за что получали от неё здоровенную оплеуху. Так что желающих задеть эту дородную, и не по годам зрелую, девку было не много.
    Мане было лет шестнадцать-семнадцать. Училась она в школе в восьмом классе. Ведь дети, попавшие под оккупацию, потеряли два года учебы.  Жила она с теткой, которой было совершенно всё равно, чем занимается её племянница, когда приходит и что ест. Не случайно девчонка за обед, а тем более,  ужин, отдавалась любому.
    Её в городе называли палочка-выручалочка. Если кому-либо из парней требовалась женщина, они разыскивали Маню и приглашали на обед. Совершено безразлично куда, не обязателен был ресторан, достаточно самой заурядной рабочей столовой. При таком образе жизни, к удивлению, она оставалась здоровой и не обращалась к врачам.
   Шёл сорок четвёртый год, предпоследний год войны. Как-то, через Симферополь, от вокзала до Севастополя, на машинах проезжал Сталин с Молотовым. Вождю не понравилось, что по бульвару Ленина и по улице Карла Маркса, где лежал столетний булыжник, трясло. Он высказал это Крымскому руководству.
   И вот очень ранней весной 1945 года Маня, возвращаясь под утро домой, заметила, что ремонтируют мостовую по улице Маркса. А когда она утром направлялась в школу, то увидела, что на булыжники наложен асфальт.
   Мане показалось это странным, и она пошла не в школу, а разыскивать участкового Козина.
- Товарищ старший лейтенант, - обратилась с милой улыбкой
Маня, - чего это за спешка в одну ночь заасфальтировать улицу? Чтой-то тут не так. Вы не в курсе?
- Вот только этого ты, Манюша, не знаешь. Только о
благоустройстве города  и думаешь. Ты что, председатель горисполкома? Почему не в школе? Через десять минут на ту сторону улицы и не пройдешь. И меня не задерживай. А ну, топай отсюда!
- Так вот оно что! Спасибо за информацию, миленький.
- Пошла вон, нахалка.
Милиционер Козин был человек крайне грубый, но с Маней он
так говорил совсем не поэтому. Эта девочка давно запала ему в душу. Он всегда с восторгом смотрел на её чёрную челку и ещё более чёрные огромные глаза, такие томные, такие завораживающие. И, несмотря на общедоступность этой красавицы (а об этом он, конечно, знал), он старался держаться от неё подальше. К собственному удивлению, он её боялся больше чем бандита с ножом.
И это было понятно. Какой он ей кавалер, когда ей семнадцать, а ему сорок два. Жена его погибла на войне уже более двух лет назад, и он  один воспитывал своего сына Генку, какого-то странного во всех отношениях мальчишку. Конечно, женщины время от времени были, но жениться во второй раз он не удосужился.
   Маня выскочила от участкового, и её большие глаза увеличились вдвое: на улице было столько милиционеров, сколько она никогда в жизни не видела. Она быстрым шагом направилась по Люксембург и свернула направо на Пушкинскую, центральную улицу. Не успела она пробежать и несколько шагов, как её остановил сержант милиции.
- Куда, красавица?! Сейчас здесь нельзя. Марш домой!
- Я в исполком, там мама работает.
Маня забежала в здание исполкома, поднялась на второй этаж и
через большое окно стала наблюдать происходящее. Место наблюдения  было выбрано идеально. Весь маленький квартал от улицы Маркса до Розы Люксембург был как на ладони. Вдоль тротуаров, каждые пять метров, стояли милиционеры.
   Возле Мани стали собираться сотрудники горисполкома, также заинтересованные происходящим. Тут же Маня узнала, что происходит. Оказывается, сейчас будут проезжать здесь Сталин, Рузвельт и Черчиль. Зрители на втором этаже ожидали это событие с волнением.
   А там, на улице, были свои волнения, и не без основания. Уже час как сыпал мелкий град, и небольшой морозец приклеивал его к новому асфальту. На повороте с Маркса на Пушкинскую стояло всё милицейское начальство и что-то нервно обсуждало. Вдруг все замерли и устремили свои взгляды вдоль улицы, откуда должны были следовать машины. Из-за поворота выскочил зеленый военный ГАЗик. Его развернуло и задом ударило в стоящий на углу металлический столб. Из машины выскочил полковник и, дико жестикулирую, набросился на начальника областной милиции подполковника Казакевича. А внизу, у самых дверей исполкома, Маня увидела старлея Козина. Она бегом спустилась на первый этаж, оттолкнула от дверей дежурного, выскочила на улицу, схватила Козина за руку и с силой воткнула в здание исполкома. Не говоря ни слова, она ему указала на два противопожарных ящика с песком. Опытный милиционер всё тут же понял без слов. Они с Маней и дежурным исполкома вытащили один ящик на улицу, и Козин единолично по скользкому тротуару как по катку покатил ящик к перекрестку. За ним бежал какой-то сержант с лопатой. Когда подполковник увидел ящик с песком, он бросился к нему как ребенок к песочнице, и общими усилиями песок был разбросан там, где должны были поворачивать машины. А Козин уже с другими милиционерами подкатывал второй ящик к другому повороту, с Пушкинской на Люксембург.
    Как только был опорожнен ещё один ящик, и посыпан песком второй поворот, уже на первом повороте показалась правительственная машина.
2

   В кабинете начальника областной милиции на вытяжку стоял Козин.
- Товарищ подполковник, старший лейтенант Козин по Вашему
приказанию прибыл.
- Ты садись дружок. Поговорим без чинов. Во-первых, ты получил
благодарность по областному управлению, во-вторых, завтра отсылаются документы на присвоение тебе очередного звания. А теперь скажи мне, как ты сообразил кинуться к ящикам песка?
- Честно говоря, мысль использовать пожарные ящики подкинула
мне одна знакомая девчонка, а я тут же сообразил, что надо делать, -
признался Козин.
- Хорошая девчонка! – со смехом сказал подполковник.
- Хорошая. – Подтвердил старлей,   - только плохо себя ведет.
- Ну, это ты уж за ней проследи, а отблагодарить её за
находчивость нужно.
- Об этом не волнуйтесь, я сам с ней рассчитаюсь.
- Ладно, братец, ещё раз спасибо. Выручил ты меня так, что во век
не забуду. Я твой должник. А пока иди, работа ждет.
   Козин вышел из кабинета начальника с легкой улыбкой, и тут же к нему подошли его товарищи, ожидающие приёма, и стали поздравлять с успехом, с благодарностью по управлению, с досрочным повышением звания.
   Первое, что предпринял Дмитрий, это разыскал своего шалопая сынка.
- Ты вот что, Генадий - обратился он к нему, - вместо того, чтобы
шататься по городу, поезжай к старикам и привези продуктов: в доме хоть шаром покати.
- А мотоцикл дашь? –спросил с надеждой Генка.
- Дам… по шеё.
- Тогда езжай сам.
Время от времени на своём мотоцикле с коляской, который он
пригнал из Германии, Дмитрий, прихватив сына, ездил к родным в деревню. Отец, Максим Козин, по профессии плотник, а вообще-то мастер на все руки, с женой имели большое хозяйство. У них были: корова, свиньи, птица и, конечно, огород. Сын у них был единственный, и они с радостью делились с ним и внуком сельскохозяйственными продуктами, выращенными и откормленными  на своём участке.
   Чтобы легче было откармливать поросят, Максим Козин устроился ночным сторожем в сельской столовой и имел, помимо мизерной зарплаты, три, а то и четыре ведра помоев.
    Иногда хозяин ходил на рыбалку и приносил немало ставриды и бычков, которые вялил к пивку. А сейчас он вышел на пенсию и решил воплотить свою давнюю мечту, завести пасеку.
     Когда приезжал сын с внуком в доме Козиных был праздник: мать ставила на стол бутылку самогона, резала гуся, пекла блины и доставала из подвала сало и всевозможные соления. А наутро упаковывала коляску мотоцикла сына овощами, яйцами и прочими продуктами.
- Ты слишком много ему не давай, - кричал отец, - а то опять
исчезнет на три недели.
   Дима любил приезжать к родным. Там он расслаблялся полностью и отдыхал душой и телом. У Генки были в деревне свои друзья, и он, наевшись бабушкиных вкусных пирожков, убегал до самой ночи.
  Но на сегодня у Дмитрия Козина  были другие планы. И он не очень стал спорить с сыном.
- Хорошо, шут с тобой, бери мотоцикл, но помни, если попадешься,
я скажу, что ты его угнал.
- Лады, батя.
- Старикам скажешь, что я занят – служба. Ночью возвращаться не
смей, приедешь завтра. И не гони сильно. Потихоньку, сорванец.
   Генадий вскочил на мотоцикл и так рванул с места, что отец выругался матом вслух и оглянулся: нет ли кого поблизости, все-таки в форме. Ещё раз, ругнувшись про себя, чтобы стало легче, он направился в магазин, отоварил карточки и взял бутылку вина. Затем на рынке, купив кусок мяса и зелени, всё сложил в старенький портфель и направился к дому.  Найдя под резиновым ковриком ключ, покупки занес в кухню. Быстро соорудив немудреную закуску,    он отправился на поиски Мани.

   Долго ему искать не пришлось. Лишь только он вышел на улицу, как  в конце переулка увидел Маню с каким-то её сверстником. Дмитрий ускорил шаг и очень быстро догнал парочку.
- Далеко ли собрались, молодые люди? - Спросил он, преградив им
путь.  – Ты вот что, Маша, извинись перед молодым человеком, и пойдем со мной, мне надо с тобой поговорить кое о чём.
- Ага! – запротестовала Маня. - Я жрать хочу, а он пообещал мне
порцию котлет.
- Словечки же ты подбираешь. Ну, разве к лицу, такой красивой
девушке, слово «жрать»? А насчет еды не бойся, я накормлю тебя на неделю вперед.
-Да ты что, товарищ старший лейтенант, серьезно? – обрадовалась Маня. - А чего ты раньше не проявлял ко мне интереса? Я, Димочка, с тобой пойду с большей радостью, чем с этим сопляком.
- Так и милиция, Манька, пасётся на твоём поле? – со злостью
сказал отвергнутый кормилец.
   Маня повернулась к мальчишке и влепила ему такую пощечину, что прохожие остановились и с удивлением наблюдали, что присутствующая здесь милиция особых мер к хулиганским действиям привлекательной брюнетки не принимает.
- Я тебе покажу «Манька», сучий выкормыш. – Заорала обиженная
девица, примеряясь повторить экзекуцию.
- Оставь его, - схватил за руку разбушевавшуюся девчонку
милиционер, - пойдем со мной.
    И он с силой потащил её к своему дому.


   Маня хватала всё большими кусками, запихивала их в рот, запивая красным вином.
- Да не спеши ты, дурочка, кушай медленно, - уговаривал свою
гостью старший лейтенант. - Никто не собирается это всё убирать, пока не наешься.
- А я никогда не наемся, - с полным ртом отвечала Маня.
- Ну, кушай, кушай на здоровье, а я тебе пока кое-что скажу, - по-
отцовски нежно объяснял Козин.
- Нет, нет, - замотала головой, дожевывая кусок мяса, голодная
гостья, - не думай, что я такая нахалка. Только ты не убирай ничего со стола, я потом еще немного поем.
- Это когда потом? – спросил удивленный хозяин.
- После того, миленький. – Объясняла Маня, быстро срывая
покрывало с кровати, и ловко сбросив с себя платье.
- Ты что, дура, делаешь? Я разве для этого тебя сюда привел.
- Для этого, для этого, - улыбаясь, твердила девчонка, расстегивая
пуговицы милицейской рубашки и сбросив лифчик.
   Она прижалась грудью к его телу и стала целовать в лицо, в шею, в губы, пока не заставила этого крепкого мужика отвечать ей тем же.
   Маня занималась любовью страстно, со звериной яростью, с вздохами и стонами. У Дмитрия, имеющего женщин от случая к случаю, закружилась голова. Он забыл, где он, с кем и что с ним происходит. Но вот всё успокоилось: девушка лежала у него на руке, гладила ему грудь, а он, наконец, мог вымолвить первые слова.
- Маня, что же ты со мной сделала? Ты давно мне нравишься, но о
таком я и не помышлял. Ведь я тебя позвал совершенно не за тем. Я пригласил тебя, чтобы поблагодарить за помощь, которую ты оказала во время гололеда. Мне за этот случай дали благодарность и послали на присвоение звания капитана. А ведь это ты мне подсказала насчет пожарных ящиков.
- Ты жалеешь, что так случилось?
- Нет, нет. Что ты? Но я старше тебя более чем вдвое и теперь
чувствую свою вину. Я не смог тебя остановить.
- А меня остановить невозможно. – С гордостью сказала молодая
любовница. – Но на тебя я давно смотрю с желанием затащить в постель. Я и не мечтала, что подвернется такой случай. Давай я буду любить тебя одного. Кроме тебя, больше никто не дотронется до моего тела. Но что мне делать? Эти кобели кормят меня. Вот закончу восьмой класс, поможешь мне устроиться на работу?
- Помогу, я тебе обязательно помогу, я что-нибудь придумаю,
только не отдавайся этим шалопаям. Голодной ты не будешь.
   Маня вскочила с кровати, накинула на себя платье, подбежала к столу и принялась за еду.
- Я тебя не задерживаю? – спросила Маня. - Тебе уже сегодня по
работе уходить не надо?
- Нет, дорогая. Сегодня я уже никуда не уйду. Оставайся до утра,
Генадий приедет только завтра. Надо, конечно, вести себя так, чтобы Генка не о чём не догадался. Ты поняла меня?
- Поняла. Но я хочу любить тебя открыто.
   Маня выскочила из-за стола, бросилась к Дмитрию и повисла у него на шее.
- Я хочу жить здесь, с вами.
Дмитрий на минуту задумался.
- Это мысль не просто хорошая, это гениальная мысль. – Козин
хитро и довольно улыбался. – Ты умная девушка. Я выдам тебя замуж за моего Генку.
- Нет! Ты не понял меня. Я хочу быть только твоей. Пусть
любовницей, если ты не можешь жениться на мне.
- Не будь дурочкой. Генка отличный парень: умный, работящий и
нежный. Это с виду он шалопай. Живет без материнской ласки вот сколько лет. А ты приласкай его. Тебе у нас будет хорошо: тепло и сытно. Мы живем не бедно.
- Сопляк твой Генка, пацан. Я хочу быть с тобой.
Маня повалилась на кровать и разревелась в полный голос.
- Не плачь, Машенька, ведь я буду рядом, как сейчас.
Он стал стаскивать с Мани платье и начал  им утирать ей слезы,
целую всё ёе тело. Девушка перестала плакать и отвечала на ласки Козина, но не переставала шептать: «я хочу быть с тобой, я хочу только тебя».

3

   Генка уплетал жареного гуся с картофелем, а бабка подкладывала ему ещё и ещё. Дед, поскольку внук собирался у них ночевать, налил ему полстакана  самогона.
- Ты чего ребенка развращаешь! – ругалась старуха.
- Ребенка?! Да он уже настоящий мужик, - смеялся дед. - Подложи
ему хорошую бабу, так и у самого ребёнки появятся.
- Тьфу, бесстыдник, - заворчала хозяйка и ушла на кухню.
Дед Максим любил внука. Ведь Геннадий прожил у них всё своё
детство. Дмитрий и его жена Люба ушли на фронт в первый же день войны. Любаша погибла ещё в сорок втором году, а Митя вернулся совсем недавно, после ранения, и пошел служить в милицию. После выселения из Крыма татар ему дали квартиру. Относительно большая комната и огромная в шестнадцать метров кухня. Дед приехал к нему в город и переделал квартиру начисто. Во-первых, он сделал к дому небольшую пристройку в виде веранды, но с двойными оконными рамами, чтобы зимой тепло было. Под ней выкопали довольно большой подвал. Дед его обложил кирпичом, который завез Дмитрию его дружок шофер, и заштукатурил. Затем сделал новенькую прочную лестницу, сложил до окон из тех же кирпичей стенки, настелил пол, а вся верхняя часть была из застекленных рам. Веранда получилась достаточно длиной, и дед в конце её отделил кусок и устроил там унитаз и душ. А сбоку установил колонку, работающую на дровах и подающую горячую воду. Правда, Дмитрию досталось заниматься отводом слива в, недалеко стоящий во дворе, общий туалет. В остальной части веранды  дед поставил плиту и устроил кухню, а в бывшей кухне комнату для внука.  Генка растет, - говорил дед сыну, - не успеешь оглянуться и надо женить. Пусть у парня будет своя комната.
    После всего, Максим Козин обустроил деревянный, обшитый кровельным железом, небольшой гараж для трофейного мотоцикла.

   Геннадий ещё в деревне не вылезал из дедовой столярки, сам выпиливал и вырезал себе «пистолеты» и «сабли», мог на оселке направить инструменты, а со временем научился подтачивать пилу.
Более того, он освоил токарный станок и вытачивал игрушки: кегли, шашки и прочее.
   Ему нравился запах свежеструганного дерева и всевозможных лаков, стоящих в дедовой мастерской.
- Ты будешь классный столяр, - говорил дед, - у тебя руки на месте,
и башка варит, не то, что у твоего батьки, который за свою жизнь только и научился одному, это стрелять.
- А я тоже могу стрелять, мне батя давал не раз из своего
пистолета, когда мы были в лесу на Четыр-Даге.
- Ну, это тоже в жизни не помешает.
   А когда дед переделывал им квартиру, то внук был первым помощником. Старику это нравилось: во-первых, помощь была дельная, а во-вторых, сердце его радовалось, когда он наблюдал, как мальчишка ловко управляется с рубанком, пилой и топором.
    Но как-то он сказал: нет, дед, я столяром не буду, я буду конструктором.
- Ну, конструктором, так конструктором, - согласился дед. – А кому
же достанется моя столярка, когда я помру?
- Что ты, дед, о таких страшных вещах говоришь? Помру.
- Чего тут страшного? Все умирают, и я умру.
- И ты не боишься этого.
- Боись, не боись, а куда денешься? Не страшно умереть, страшно
умирать. А чего это ты в конструкторы задумал? - решил сменить тему старик. – Нравится?
- Не то слово, дед, это мечта моя. Я ведь в модельный кружок хожу.
А в физическом кабинете мы с учителем всякие приборы мастерим для опытов. Я принес физику чертеж электрических весов. Сам придумал. Так он похвалил и пятерку поставил.
   И действительно, учился Генка неважно: редкая четверка появлялась в дневнике, всё тройки, а то, частенько, и двойки. Но по физике и математике у него всегда были пятерки.  Учитель по этим предметам, Федор Михайлович, всегда говорил, что Гена Козин, это будущий Кулибин, и на педсоветах защищал его, а отцу, Дмитрию Максимовичу, наказывал: Вашему сыну совершенно необходимо получить высшее образование. Но Геннадий с трудом переходил из класса в класс. Он пропускал уроки географии и анатомии, преподаватель физкультуры всегда настаивал на исключении Козина из школы.
  Геннадий, несмотря на то, что родился и жил в деревне, рос парнем хлипким. Единственно чем он мог похвастать, это умением плавать и затеять драку, из которой, как правило, выходил с подбитым носом или глазом. Долговязый, с длинным носом и растопыренными как у Чебурашки ушами, он не нравился не только девочкам, но вызывал неприязнь, даже недоверие и у взрослых. Отец по-своему любил его, но называл «шалопаем», и не знал, что можно сделать, чтобы сын его стал хоть немного привлекательнее.
   Когда Генка вернулся от стариков, отец завязал с ним разговор.
- Ну, что ты такой несуразный? Посмотри на свой вид. Ты что не
можешь почистить костюм, ботинки. Тебе показать, где стоит крем для обуви и щетка? Я что, должен тебе выстирать и выгладить рубашку. А что это за дикая прическа? Да, какая там прическа, к твоим волосам уже год, наверное, не прикасался гребешок. Тебе не стыдно перед девочками. К слову, у тебя ещё девчонки нет?
- Чего это вдруг тебя заинтересовало? – удивился Генадий. – Я же
не спрашиваю о том, есть ли у тебя баба.
- А вот тебя это как раз не касается, - рявкнул Козин старший,
стукнув сына по шее.
- Да что ты руки распускаешь?! Что я сделал?
- Да ничего ты не сделал, не делаешь и делать не собираешься.
Спасибо хоть в школу меня уже месяц не вызывали. Я долго буду в доме за повариху, уборщицу, няньку?
- Чего ты разошёлся? Что от меня надо?
- Что надо? Чтобы ты человеком стал. Тебе уже восемнадцать лет.
Ты в этом году уже девятый класс кончаешь. Ты задумывался о своём будущем?
- Задумывался. Я пойду в институт учиться на инженера –
конструктора.
- Что?! – расхохотался Дмитрий. – Какой там институт? Кто тебя
туда примет с твоими тройками? Ты хоть бы школу закончил, конструктор. Да получил хоть какую-нибудь рабочую специальность.
- Я плотничать могу, - грустно опустив голову, пробормотал Гена.
- Плотничать? – Это хорошо, - одобрил отец, - это кусок хлеба на
всю жизнь. Я знаю, что тебе это дело по душе. Ты с детства у деда в столярке пропадал. А ещё я тебя женю, глядишь и человеком станешь. Я тебе такую невесту, сынок, подыскал, все парни завидовать будут.
- Какую ещё невесту?
- Да ты её знаешь. Машенька, такая красивая.
- Не знаю никакой  я Машеньки.
- Ну, чёрненькая такая, с большими глазами.
- Это Манька – дешёвка что ли? – возмутился Генадий.
- Не смей девушку обижать.
- Папа, ты про зубную щетку анекдот знаешь?
- Да, причем тут анекдоты?
- Ты не кипятись, послушай.  На пароходе в туалет входит мужик.
На полку у рукомойника кладет зубные пасту и щетку и заходит в кабину. Когда он вышел, смотрит, один еврей чистит его щеткой зубы. – Как Вы смеете пользоваться моей щеткой? – возмущается её хозяин. – Простите, – отвечает еврей, я не знал что она Ваша. Я думал, что эта щетка пароходская. Так вот твоя Манька – это пароходская щетка. Пользуется, кто хочет.
- Анекдот смешной, но к Мане он отношения не имеет. Ты подумай
сам. Девчонка без отца и матери, вечно голодная, не досмотренная. Если её пригреть да приласкать, то лучшей жены ты ввек не найдешь. А ведь как красива. Красивая женщина это редкость.
- То, что она красива, это верно, но я на ней не женюсь.
- Жаль. А я уже тебе свадебный подарок придумал. – С хитринкой
в глазах и чуть улыбаясь, заметил папаша.
- Интересно, что же это за подарок? – с любопытством спросил
жених.
- Ну, сам понимаешь, женитьба это дело серьезное, это значит ты
уже взрослый. Так что придется отдать тебе мой мотоцикл.
   Генадий стал как вкопанный, он даже слегка побледнел.
- Батя, не уж-то мотоцикл отдашь?
- Отцовское слово, закон.
- Я согласен! Я женюсь!
- Тогда будем готовиться к свадьбе.

4

   После парикмахерской, где Генадию сделали отличную причёску, отец повел его в магазин выбрать новый костюм, туфли, рубашку.
Мальчишка смотрел на себя в зеркало и не узнавал, а отец любовался своим ребенком, как в детстве.
- Я не знал, что ты так  заботлив, батя, - чуть сдерживая слезы,
сказал Гена. – Спасибо тебе.
- Ну, совсем дурень. Я ж отец тебе, или кто? Кто же ещё будет
заботиться о тебе, если не я. Вот разве что молодая жена.
   Так в новом костюме, туфлях и рубашке жених с отцом отправились домой, где ждала их с обедом Маша.
   Маша последние дни с утра до вечера  пропадала в доме Козиных и уже чувствовала там себя хозяйкой. Она вытерла пыль холостяцкой квартиры, помыла полы, поставила варить обед и замочила для стирки бельё. Сама приняла душ, причесалась и стала ждать мужиков, сидя с каким-то журналом на диване.
   В ЗАКС они ходили, но документы не приняли, поскольку Мане ещё нет восемнадцати, и старлей должен был заняться этим вопросом. Но к начальству он не спешил, а ждал когда придет приказ о присвоении ему звания.
   В квартиру тихо открылась дверь, и Козин-отец первый вошёл в комнату.
- А ну-ка, посмотри, кого я тебе привёл, - обратился он к
поднявшей на него глаза Мане. Он отошёл в сторону, впуская сына в комнату. Маша вскочила с дивана и опешила.
- Боже! – в восторге крикнула она. – Так если тебя отмыть, то ты
просто красавчик. Все девки попадают.
- Да, ладно насмехаться, - по-детски обиделся Гена.
-  Что ты? Я вовсе не смеюсь, - с серьезным видом подошла к нему
Маня и начала целовать в щеки и лоб. Потом схватила его за огромные уши и впилась губами в его губы в долгом поцелуе.
- Ну, ладно хватит, - ревниво остановил их папаша, - ещё успеете.
Ты лучше покажи нам своё рукоделие: что-то я проголодался.
   Маша оставила жениха в покое и принялась накрывать стол. Обедать решили в комнате, а не, как обычно, на кухне.
- Ты что, в новом костюме к столу сядешь? – спросил отец. – А ну
марш переодеваться. Костюм надо поберечь на свадьбу.
   Геннадий послушно пошёл в свою комнату и переоделся в  старые штаны и майку.
- А где моя рубашка? - с недовольным видом спросил он.
- Стирается. – Ответила Маня. – А что у тебя другой нет?
- Гена снова зашел в свою комнату и вышел в лыжной потертой
кофточке.
- Да, твой гардероб надо бы обновлять, - заметил отец,  - но это уже
будешь делать сам, когда работать начнешь. Мне бы сейчас только управиться с вашей свадьбой.

   Дмитрий прикидывался, деньги у него были. Ведь на жизнь он почти не тратил. Сколько там стоило отоварить карточки? Да и из армии он пришёл с деньгами. На свадьбу отец с матерью обязательно подкинут. Так что можно подумать и о новом мотоцикле.
   Недавно, по распоряжению начальника областной милиции, Дмитрию поставили телефон, и теперь он трещит во всю. Звонят из управления и требуют к начальству.
   
   По распоряжению руководства уже в два часа ночи милиция была на своих постах. Остальные жители города не отходили от  репродукторов ни на минуту. Черная «тарелка» молчала, но время от времени там раздавались какие-то хрипы, и все тут же кричали друг другу «тихо». Но вдруг, как гром с ясного неба, послышались позывные Москвы, и зазвучал знакомый голос Левитана: «через несколько минут слушайте важное сообщение».
   Как только прозвучало это самое сообщение о безоговорочной капитуляции Германии, народ высыпал на улицу. Динамики на крыше Дома Красной Армии разносили по всему центру города музыку, раздавались выстрелы, взлетали ракеты. На центральной улице Пушкина началось праздничное гуляние.
   Маня и Геннадий пробивались через толпу людей, пытаясь выйти на улицу Горького, где было посвободнее. Она всё норовила взять его под руку, а он увертывался.
- Да что ты цепляешься и цепляешься. Иди как человек рядом. Я ж
тебя не трогаю.
   Он старался не обращать внимание на пристальные и иронические взгляды на его попутчицу. Но когда на улице стали танцевать, то вынужден был партнершей иметь Маню. Однако, она его так нескромно обнимала, что Гена повел вскоре свою невесту домой.
- Ты совсем не умеешь вести себя в обществе, - выговаривал своей
подруге Геннадий.
- О! Гляньте, какой джентльмен нашелся, - вспылила девушка. - Вы
из графьёв или князьев будете?
- А не пошла бы ты, подруга, подальше, - предложил Гена.
- Сам вали отсюда, жених недоношенный.
Маня развернулась и ушла в толпу, а Геннадий пошёл искать друзей, а разыскав, бродил с ними до утра.

 
     Подполковник Казакевич встретил Козина радушно.
- Ну, что, братец, поздравляю тебя с новым званием. Сейчас
пойдем в актовый зал, и я тебе при всем честном народе вручу капитанские погоны.
- Спасибо, товарищ подполковник.
- Ну, а как жизнь? – спросил заинтересованно хозяин кабинета. –
Может быть есть какие-то проблемы?
- Вы уж извините меня, но кое-какие проблемы действительно есть.
И я хотел просить Вас о небольшой помощи, - робко произнес новоиспеченный капитан.
- Давай садись и рассказывай, что случилось.
- Случилось то, что сын вырос, и вот собираюсь его женить.
- Так это прекрасно. Какие же тут проблемы?
- Да, влюбился он в девушку, кстати, ту, что нам помогла тогда. Ей
до восемнадцати ещё больше года. Молодым не терпится, а документы в ЗАКСе не принимают.
- Да эту проблему мы решим одним звонком. Это всё?
- Ещё, извините, одна просьба. Мне без мотоцикла на работе никак.
Мой, старенький, что привез из Германии, на ладан дышит. А очереди за новым, сами знаете какие.
- И это не проблема. – Весело ответил начальник. – Ну,  давай по
маленькой за новые погоны и пошли в зал, а то ещё чего-нибудь тебе потребуется. – Подполковник налил по стопке коньяка.

   В квартиру капитан Козин ввалился с целой компанией офицеров милиции. Друзья Дмитрия, увидев Маню, удивились.
- А ты что тут делаешь? – спросил один из них.
- Это моя будущая невестка, - представил капитан Маню.
Офицеры в недоумении переглянулись, но сочли своим долгом
поздравить Маню с замужеством.
   Молодая хозяйка, не обращая внимания на косые взгляды гостей, стала накрывать на стол. Стульев было мало, и офицеры отмечали это важное событие а ля фуршет. Однако, их ноги были настолько крепки, что выдержали несколько бутылок самогона и всё оставшееся в запасе сало вместе с солеными огурцами и отваренной Машей картошкой.
   Как только гости ушли, Маня бросилась к Дмитрию и стала обнимать и целовать его,  поздравляя с новым званием.
- Постой, Машуня. Где Генка?
-  Ещё в школе, -  отвечала Маня, не переставая целовать капитана.
Но дверь внезапно открылась, и в комнату вошёл Геннадий. Он, увидев, как его невеста целует отца, сначала растерялся, но потом небрежно сказал:  совет да любовь. 
- Дурак! - набросилась на него Маша. - Поздравь отца со званием. У
него же сегодня праздник. Правда, отметить нечем. Его дружки всё под чистую сожрали, алкаши проклятые.
- Да ладно ругаться, поеду к старикам и привезу ещё.
Геннадий подошел к отцу, обнял его и прижался щекой.
- Я поздравляю тебя, батя. А к старикам поеду с тобой. Я с ней
один не останусь, она меня изнасилует.
- Вот дурашка, - со смехом сказала Маня. - Он понятия не имеет
что это такое, а боится как бормашину. Да я ухожу сейчас домой, жаль, что голодная. За этими ментами-горлохватами разве успеешь.
- Подожди, Маша, никакой трагедии нет. – Пытался все поставить
на место Козин. – В буфете карточки, вот деньги. Ступай в магазин и возьми хлеб и, что там будет, вместо мяса. Сахар у нас есть и, по-моему, несколько яиц. Голодными не будем, а завтра я привезу и овощи, и сало, и пару гусей.
- Пару не надо. Испортятся, - уверено вымолвил Гена.
- Ничего не испортятся, вмешалась Маня, - мы их зажарим и в
погреб.
- А ты не встревай, - буркнул он.
- У, злюка, - с улыбкой сказала девушка, подошла к жениху,
потрепала ему волосы и поцеловала в щеку.
- Ну что ты пристаешь ко мне. Папа, скажи ей, чтобы она меня не
трогала.
- Милые бранятся, только тешатся, - с невеселой улыбкой сказал
отец. - А ну-ка все за дело.
   Маша взяла карточки и деньги и отправилась в магазин. Геннадий пошел в свою комнату и улегся  на кровать с каким-то учебником, все-таки уже шли экзамены. Капитан сел к телефону.
   Он набрал номер ЗАГСа.
- Здравствуйте. Говорит капитан милиции Козин. Вам должны
были позвонить насчет моего сына и его невесты. Уже звонили. Прекрасно. Так, когда нам прийти? Завтра? Часов в двенадцать можно? Отлично. Благодарю Вас.

5

   Максим Козин сидел во главе стола с довольным видом и наполнял стаканы самогоном. Потом, подняв свой, он ласково посмотрел на сына и внука.
- Что я вам скажу, дети. Рад за тебя, Митя, и поздравляю со
званием капитана. Это, тебе скажу, большой чин. Будь достоин его, сынок. Но ещё большую радость мне доставило известие о том, что мой любимый внук женится, а это значит, что я скоро стану прадедом.
- Не тешь себя надеждой, - разочаровал деда внук, - во-первых, я
сразу после девятого класса в армию, а во-вторых, ещё погулять хочется, мне хватит коляски той, что  в мотоцикле.
- Ну, время покажет, - вдруг посерьёзнев, сказал Максим Козин, - а
давай, старуха, выпьем за нашего орла-сына и за нашего внука. Пусть будут счастливы. Тебе, Митя, тоже без жены не годится. Ты мужик красивый, а то, что рана в плече, так это в наше время точно орден, к твоим трем.
   Все выпили и приступили к аппетитной закуске. А бабка подошла к Геннадию и поцеловала в голову.
- Что ж ты невесту не захватил показать? – спросила она. –
 И почему сидишь не радостный, на жениха не похожий?
- Э нет, мать, - не дал ответить Геннадию отец, ты его в новом
костюме не видела. Настоящий жених. А с невестой еще познакомитесь, красавица девка.
- Ну, а теперь о деле, - прервал всех дед. – Я понимаю, что до осени
вы ждать не можете, у Геннадия армия. Так что заколим кабана раньше, это не проблема. Денег на свадьбу мы со старухой подкинем. Двуспальную кровать и шкаф я начинаю завтра же делать, это мой подарок. А когда же свадьба?
- Завтра в двенадцать их распишут, и я думаю, что через недельку
можно бы и свадьбу, да у Геннадия экзамены. Так что, как от школы освободится, так и свадьба.
- Как говорится «из огня, да в полымя», - грустно вставил жених. -      
Не успеваю от одной тюрьмы здыхаться, как сдают в другую.
- Ты, вроде, как не доволен женитьбой? – спросил дед.
- Да, доволен он, доволен, - потрепал волосы сыну Дмитрий. -          
Прикидывается. Завтра ещё выправим ему права на мотоцикл. И
тогда он кум королю, сват министру. Можно и на южный берег с молодой женой, а можно и куда хошь.
   Так слово за слово пролетел вечер в деревне у родных, а утром отец с сыном выехали в город. 

   С огромным трудом удалось Геннадию закончить девятый класс.
   Уже стояла в его комнате двуспальная кровать, мастерски сделанная дедом. Уже капитан сговорился со своим другом, водителем автобуса, чтобы помог перевезти городских друзей в деревню к родным, где дед уже мастерил свадебные столы. Уже Геннадию понравилось с молодой женой проводить время в новой кровати, тем более, что не надо было спешить в школу. А мужем, тем более главой семьи, Генка себя не чувствовал. Однажды, лежа в постели, он сказал об этом Мане.
- Не грусти, муженёк, - успокаивала его жена, - вот пройдет свадьба,
ты отцу и скажешь: «знаешь, что батя, ты занимайся своей службой, а я уже по дому похозяйничаю». Ты, дорогой, за эти дни, что мы живем вместе, стал мужественнее, куда-то делось мальчишеское выражение лица, и уши, вроде, так не торчат как раньше.
- Вот я тебе сейчас дам «уши»! Не смей надо мной смеяться! -         
разозлился Генка.
– Да, успокойся, не смеюсь я над тобой, не смеюсь, - уговаривала
его Маня, обнимая и лаская этого, ставшего мужчиной, мальчишку.
- Смотри, Манька, узнаю, что снова по мужикам бегать начала,
когда меня не будет, убегу с армии и убью тебя, так и знай.
- Да, что ты, дурень, мелешь. Да я вообще из дома ни на шаг, разве
только в клуб, в кружок.      
Драматический кружок в Доме учителя был новым увлечением
Мани. Она и Геннадия туда водила, и ему там очень понравилось. Они даже руководителя Сашу Бондаренко и некоторых кружковцев пригласили на свадьбу. А ещё на свадьбу были приглашены: учитель физики, друг капитана Козина - старший лейтенант Алексей Чуб, Генин школьный товарищ Володя Марков, по кличке «морковка».  Ну и, конечно, деревенские друзья всех Козиных. С Маниной стороны приглашённых не было, тетку она на своей свадьбе видеть не пожелала.
   Автобус с гостями прибыл к пяти дня, так чтобы можно было сесть за столы, когда солнце будет поближе к горизонту, и спадет жара.
   Всё было устроено рядом с домом. На длиннющем столе стояли угощения, которые в те времена были, не то, что недоступны, но стоили немалых денег. Между блюдами, тарелками, салатницами стояли пол-литровые и литровые бутылки самогонки. Вдоль стола протянулись свежевыструганные скамейки.
   Гостей пригласили к столу. Все расселись в ожидании жениха и невесты. В торце стола, против их мест, сидел баянист в полной боевой готовности. Как только молодые появились в дверях, музыкант растянул меха и раздался всем известный свадебный марш Мендельсона.
   Генадий, в чёрном костюме с белой гвоздикой в лацкане, с аккуратно зачёсанными волосами, выглядел солидно и привлекательно. Маня же была вовсе не в свадебном наряде и даже без фаты. Но, в новом темно-сиреневом платье, с кокетливо повязанном газовым платочком, со своей, цвета вороньего крыла, головкой, она была похожа на модель из французского журнала.
   Раздались аплодисменты, приветствующие жениха и невесту и, провожающие их дружки, усадили за стол героев дня.
   Самым старшим за столом оказался учитель физики, и ему предоставили слово.
- Дорогие друзья! – начал седовласый педагог. – Мне выпала
почетная миссия поздравить первым молодых людей, которые входят в новый этап жизни. Мудрые люди всегда говорили, что вступающие в брак, как бы причаливают к берегу в тихую заводь. Но это после того, как они прошли через бурное море жизни, борясь с невзгодами и, стремясь к покою. Вы же ещё совсем молодые люди. И хотя ваше детство и юность были не легкими. Я все же желаю вам не успокоенности, а активной борьбы за лучше будущее для вас и ваших детей. Гена мой любимый ученик, человек талантливый, безусловно. Ему надо учиться и перед ним откроется мир прекрасный и радостный, куда он введет свою, прямо скажем, роскошную  избранницу. Счастья вам, дети, на долгом, совместном пути борьбы и побед. А тихая заводь от вас не уйдет. Горько!
  Раздались крики «горько», звоны стаканов, стук ножей и вилок, и свадьба началась. Жених с видимым удовольствием исполнял свои обязанности, при каждой просьбе гостей, целовать невесту.
   Рядом с молодыми сидел Дмитрий, похожий на купца, обмывающего удачную сделку. За весь вечер он не вымолвил ни слова. А Максим, сидящий с женой по другую сторону молодых, очень часто обращался к Мане с просьбой любить внука, обхаживать его и быть верной. И ещё, он очень просил правнука.
   Гулянка затянулась далеко за полночь, и лишь под утро горожан отвезли в Симферополь. Молодых проводили в выделенную им спальню.  Ещё раз пожелали счастья, и сельские гости разошлись по домам. 

Часть  вторая

НАВЕКИ  ВМЕСТЕ

1

   Капитан Козин уехал в город с гостями, оставив сыну с женой мотоцикл. И сейчас новобрачные, отказавшись погостить у стариков, мчались по шоссе к дому. Маня сидела у мужа за спиной, поскольку коляска была набита всевозможными продуктами и блюдами, остатками с богатой свадьбы. В кармане Геннадия лежала объёмная пачка денег, которую вручила ему, натихоря, сердобольная бабушка. Поэтому молодые, заехав домой, разгрузившись и уложив продукты в подвал, направились в магазин, купить что-нибудь для хозяйства. Прежде всего они приобрели, обещанный молодым супругом, домашний халат для Мани и пару новых простыней, да и ещё кое-какую мелочь.
   Геннадий не только привык к своей молодой жене, он присосался к ней. Разглядев её красоту и игнорируя косые взгляды знакомых и друзей, он стал высоко ценить её ласку, покладистость и умение вести их хозяйство. Маня была прекрасной кулинаркой. В доме всё сверкало чистотой. Появились, по её настоянию, очень яркие занавески и шторы.
   Но вот, капитан Козин, несмотря на его похвалы в адрес молодой хозяйки, появлялся в доме очень редко. Он уходил на рассвете и возвращался поздно ночью.
   Сына он устроил в столярную мастерскую, а невестку в кооперативную кондитерскую, где готовили кустарным способом карамель – подушечки с повидлом. Так что вместе с продуктами стариков жили они довольно-таки, по тем временам, богато.
   Деду пришлось переделывать и расширять гараж, поскольку у капитана Козина появился новенький мотоцикл, хотя и без коляски.
   Вечерами супруги три раза в неделю ходили в Дом Учителя, в драматический кружок. И хотя Гена, как показало время, актерскими талантами не блеснул, но стал в кружке уважаемым человеком. Он прекрасно переоборудовал сцену клуба. Во-первых, он сделал механику для открытия занавеса, и его не надо было задергивать и раскрывать  руками. То же самое устроил и с раздвижным задником. Затем так приспособил, чтобы кулисы могли двигаться и вращаться. Но главное, он прекрасно изготовлял декорации.
   Маня же показала незаурядные актерские способности и вскоре стала настоящей примой. Геннадий очень гордился повышающейся популярностью жены.
   Но время летит так быстро. В сентябре молодой супруг получил повестку, предлагающую явиться в военкомат с вещами.
   В обширном дворе лейтенант, проверив наличие всех призывников и доложив об этом майору, разрешил ребятам попрощаться с родными. Прощание было недолгим, дали всего десять минут, поскольку надо было успеть к поезду, а ещё мобилизованные должны были пройти баню с санпропускником и обработкой вещей.
- Ты пиши мне, Геночка, - плакала Маня. - Я буду скучать без тебя.
- Смотри, Машка, ты помнишь наш разговор, - с трудом сдерживая
слезы, грозно говорил ей супруг. – Не дай бог узнаю, что загуляла.
- Ты, сынок, не волнуйся, - успокаивал его отец. – У меня не
загуляет, я уж прослежу.
   Вот и весь разговор, а о чём ещё говорить? Остальное время молчали. Маня крепко обнимала мужа, целовала его, гладила по голове. Геннадий стоял как истукан, молча и не шевелясь. Но когда прозвучала команда на построение, он начал быстро целовать жену. Потом бросился к отцу и крепко обнял его.
- На тебя, батя, вся надежда, - не стесняясь плакал юноша.
- Иди, сынок, будь спокоен, - говорил ему Дмитрий. - Я прослежу,
не беспокойся. Служи как подобает мужикам нашего роду. Пиши нам, мы будем ждать.
   Геннадий побежал в строй. Маня рыдала в голос. Капитан Козин незаметно вытер набежавшую слезу.
- Смирно! – раздалась команда. – С места с песней шагом марш!
  Еще не тренированные ребята, не попадая в ритм духового оркестра, не в ногу двинулись в долгую дорогу на нелегких четыре года работы в авиационных частях.   

2

    Служба у Геннадия началась не просто. Несмотря на то, что с самого же начала его назначили командиром отделения. Он был несколько старше своих товарищей. Его сверстники уже служили, а некоторые и побывали на фронте. Ребята Геннадия уважали, хотя и посмеивались тихонько, когда их ефрейтор висел на перекладине как сосиска, или никак не мог перепрыгнуть через коня.
   Школа механиков самолета, куда попал Гена, его очень заинтересовала, и с первых же дней он стал лучшим её учеником.
   Он получал огромное удовольствие, осваивая кузнечное дело, слесарное и паяльное. Они работали не только мягким припоем, но и твердым, из латуни. А на столярном деле инструктор, высоко оценив профессиональные качества своего ученика, сделал Геннадия своим ассистентом и ставил помогать отстающим. Он с товарищем по роте, который до армии работал в скульптурной мастерской, оборудовали учебный корпус новыми стендами в прекрасных рамках для размещения наглядных пособий. Всё это вместе, с отличным окончанием школы, позволило ему выбрать дальнейшее место службы из тех разнарядок, что пришли в школу для распределения выпускников. Геннадий, получивший квалификацию механика самолета-штурмовика ИЛ-10, выбрал место поближе к дому, то есть город Одессу. Здесь он прослужил совсем мало, поскольку полк перебазировался в Николаевскую область.
   Очень быстро Геннадий в полку стал одним из лучших механиков. Как старший механик, он получал высокую для срочнослужащего зарплату в 500 рублей, это в то время, как рядовой, не специалист, обходился ставкой 30 рублей. Привыкший к бережливости, не курящий и не пьющий, он почти все деньги клал на книжку, рассчитывая за армию собрать на машину. Через полгода службы в полку командование написало письмо отцу сержанта и вложило в конверт фотографию Геннадия снятого на фоне полкового знамени. В письме, очень лестно отзываясь о сержанте Козине, в частности писалось, что он является отличником боевой и политической подготовки, является примером для своих товарищей, и командование благодарит отца Дмитрия Максимовича за воспитание сына в духе ответственности за порученное дело и преданности Родине.
   Сам Геннадий писал очень часто, выражая своей жене всё крепнущую любовь. Он заверял в своей верности и тоске по её ласкам и заботе. Делился своими мечтами и надеждами и, непременно, вторую часть письма адресовал отцу. Дмитрия удивляла проявляемая сыном нежность и забота, которую он не только никогда не ощущал, но и не подозревал о её существовании. Но это, к сожалению, не поднимало его настроение, хотя он, не без гордости, показывал письмо от командира полка друзьям и даже начальству.

   Маня продолжала работать в кондитерской на удивительно однообразной работе. Она стояла на ножницах, и когда мастер подавал ей начиненную повидлом сахарную колбаску, она равномерно отрезала её, и в банку падали квадратные подушечки. Делать это надо было быстро, пока сахар не застывал и был ещё достаточно мягким. После работы болели спина и руки, но оставлять это дело она и не помышляла. Во-первых, зарплата была приличная, а во-вторых, она время от времени приносила домой сахар, причем в таком количестве, что значительную часть отвозили старикам, которые пускали его на изготовление отличного самогона.
   Вечерами она ходила в клуб, где имела огромный успех в различных ролях. Маша стала подумывать о поступлении в театральное училище.
   Только дома было не всё гладко. Как только уехал Геннадий, его папаша стал прилагать усилия затащить Маню в постель. Она молча отнекивалась.
- Да ты что, Маша, - уговаривал её Дмитрий, - ведь мы же с тобой
уже были не раз вместе. Тебе стесняться меня ни к чему. Нам же было хорошо.
- Не приставай, - отказывала она ему, - то было, когда я была
свободная птичка. А сейчас я замужняя женщина, и муж мой, между прочим, твой сын, которого я люблю.
- Но он служит в авиации, и его не будет четыре года. Ты будешь
всё это время ждать?
- Да, буду ждать.
- Ну, смотри, Манька, - с угрозой сказал Козин, - если замечу, что с
кем-нибудь связалась, пеняй на себя.
   Но, несмотря на то, что Маня категорически отказала капитану лечь с ним в постель, тот не упускал случая, незаметно подкравшись, то в щечку или шейку поцеловать, то шлепнуть по мягкому месту.
- И не стыдно тебе приставать к невестке, - корила его Маня. – Ведь
я жена твоего сына. Ты мне по закону отец. Где это видано, чтобы отец домогался дочери?

   В один прекрасный день, после получения письма от командира части, капитан, вместе с Маней, как-то неурочно, поехали к старикам в деревню.
   Дед достал очки и долго  читал письмо и рассматривал фотографию внука в мундире, с какими-то значками и в сержантских погонах. Потом отдал письмо жене и расплакался.
- Молодец Геннадий, - в слезах говорил дед, - вроде шалопаем был,
а вот как армия выправила. Гордись, Митя, таким сыном. И ты, дочка, гордись мужем. Ведь орел, да и только. Надо сказать, что все Козины честно служили. Я ведь в гражданскую в армии Мокроусова был, у Дмитрия Ивновича Папанина в разведке. Всякого повидал. Сейчас, слава богу, не война, и будем надеяться, что скоро не будет. А ну, старуха, накрывай стол, чтобы выпить за нашего славного внука, а я соседа позову похвастаться.
   Дед встал из-за стола и вышел из дома. Маня стала помогать хозяйке накрывать стол. Дмитрий сидел на маленьком диванчике и думал свою думу.
   Вот и вошёл сосед, и все расселись за столом. Дед налил по полстакана самогона-первача.
- Из твоего сахара, дочка, попробуй, - нахваливал свой напиток Максим Егорович. - Накладывайте, гости дорогие. А ты, соседушка, погляди на нашего красавца да почитай, что пишет о нём начальство.
- Фотографию я разгляжу, - сказал сосед, - а письмо без очков
никак не увижу.
- Ладно, давай выпьем и я сам тебе прочитаю, - заключил дед.
   Все выпили за здравие внука, Геннадия Дмитриевича. И старый Козин вслух стал читать письмо-благодарность.
- Надо же, - недоверчиво мотая головой, заговорил сосед,
подставляя свой стакан под новую струю отличного самогона, - а ведь в деревне был первым хулиганом.
- Перерос, - сказал хозяин, продолжая разливать самодельный
напиток.
   Дмитрий прикрыл свой стакан рукой.
- Ты что, сынок? – удивился Максим. – Не заболел ли? Так лучшего
лекарства нет.
- Да нет, батя, я ж на мотоцикле, скоро надо ехать.
- А что, не заночуете?
- Нет, нет, - отрицательно покачал головой Дмитрий. – Не могу.
Служба. А Маше утром рано на работу.
   Все, кроме Дмитрия, выпили по второй половине стакана.
- Ты девку-то не спаивай, - строго сказала хозяйка мужу.
- Какая она тебе девка? – возразил дед. - Она уже самая, что ни на
есть, настоящая баба.
- Правильно, Максим Егорыч, - рассмеялась уже достаточно
опьяневшая Маня, - наливай ещё. Самогон у вас прямо заграничный.
   И она выпила ещё полстакана крепока.
- Да ты хоть кушай, - накладывала ей в тарелку еду старуха. – Чего
это ты сегодня так разошлась?
- По Генке я тоскую, - разревелась Маня.
- А ты бы взяла, да поехала к нему повидаться, - наставляла
хозяйка. -  Если денег нет, то мы дадим.
- Деньги есть, - продолжала плакать Маня, - вот скоро отпуск, и я
поеду.
- Ладно, пока что поехали домой, - поднялся капитан Козин. – А то
я тебя не довезу, совсем опьянела.
   Он с немалым усилием поднял со стула отяжелевшую невестку и, поддерживая её шатающуюся, вывел во двор, где с трудом усадил в коляску мотоцикла. Мать выбежала за ними, волнуясь, что они не взяли никаких продуктов.
- Да, ничего, - убеждал её сын, - мы недавно были у вас, так что
дома ещё кое-что  есть, а скоро приедем снова.
  Капитан тихонько тронул с места в направлении шоссе, где развил такую скорость, что можно было подумать, он гонится за преступником.
   Но вскоре пришлось остановиться. Мотоцикл свернул на обочину и затормозил. Маше совсем было плохо. Дмитрий хотел её вытащить из коляски и прогулять маленько, но не успел, у неё началась рвота.
   Дмитрий, не слезая с мотоцикла, старался поддержать Машину голову, приложив свою ладонь к её лбу. Потихоньку тошнота прекратилась, и уже казалось, что девчонка протрезвела. Но у неё всё ещё двоились электрические столбы, и она, прикрывая глаза, роняла голову на грудь. У поста ГАИ Козин дал ей пару глотков воды и кое-как довез до дома.
   Открыв дверь, он на руках занес Машу в дом и положил на кровать. Затем, спрятав в гараж мотоцикл, он вернулся, закрыл дверь и начал её раздевать. Прикрыв обнаженную невестку простыней, он разделся сам и нырнул под эту самую простынь.      
   Маша тихо стонала. Дмитрий гладил её тело, целовал лицо и грудь и шептал: - не спи, Маша, тебе опять будет нехорошо. Маша не спала, она сначала лежала как мертвая, потом потихоньку руками начала ласкать его, а ещё через мгновение он заменил ей мужа.
- Ну, что? Добился таки своего, кобель? – кричала Маня, покусывая
азартного свекра. – Куда ты собрался? Я хочу ещё. Взялся за гуж, так не сачкуй. Я соскучилась по мужику. А Генка так не умеет как ты. Тебе бы, как отцу, надо было его проинструктировать, как стать таким же как ты быком-производителем. Мерзкий ты тип, скажу я тебе, но теперь за это будешь приходить ко мне в постель каждую ночь.
- Ладно, милая, буду, - приговаривал Дмитрий, - но не смей
кусаться, иначе схлопочешь. 
   Они не спали всю ночь, Маша получала компенсацию за двухлетнее воздержание. Встали поздно. Наскоро позавтракав, разбежались на работу.
   Несмотря на бурные ночи со свекром, Маша, как только получила отпуск, отправилась в часть, где служил Геннадий, на встречу с мужем. 
   Езды было туда почти двое суток. Что только Маня не передумала в дороге. Она не знала, как посмотреть мужу в глаза. Не поймет ли он, что она виновата перед ним? Рассказать ему всё?  Нет, ни в коем случае. Генка сумасшедший, он её придушит тут же. И ей так хотелось, чтобы поезд не мчал так быстро. Моментами она думала сойти на любой станции и вернуться назад. Но что-то неодолимо тянуло её увидеть Геннадия. Наконец, добравшись до поселка, где служил её муж, она, не торопясь, подошла к проходной части.

3

   Дежурному она сказала, что является женой сержанта Геннадия Козина и хотела бы его видеть.
   Молодой лейтенант аж присвистнул, увидев перед собой черноглазую красавицу.
- Ай да Козин! Везде впереди, - с улыбкой произнес он. – Сержант
Козин у нас первый механик.
- А у меня первый муж, - очень серьезно сказала Маня.
- Ну, тогда мы его сейчас сюда доставим.
    Через несколько минут Геннадий обнимал и целовал жену. Они вошли на территорию части и направились к штабу, где рядом стояла небольшая беседка.
- Ты посиди здесь, дорогая, а я к командиру части не надолго.
Сержант Козин вернулся очень быстро и обрадовал жену,
сообщив о том, что командир дал ему по случаю её приезда  трехдневный отпуск. Сейчас он только сообщит об этом своему непосредственному начальнику, переоденется и пойдет с супругой на поиск квартиры на время её пребывания. 

   Комнату они нашли очень быстро, маленькую, уютную, в доме продавщицы пива Моти, всего за полсотни рублей трехдневного проживания.
   Во дворе, где были все удобства, находился и душ с солнечным обогревом. Поскольку стояла неимоверная жара, то вода в душе была достаточно горячей, и Маня после дороги с удовольствием полоскалась под теплыми струями. Душ был маленький, узкий, и Геннадию пришлось ждать своей очереди.
  Было уже три часа дня, и хозяйка собиралась на работу.
- Я буду за прилавком до поздней ночи, пока не пройдет последний
поезд, - говорила Мотя. – Вы можете приготовить себе и обед, и ужин. Вот картошка и другие овощи. Здесь, в коробке, яйца, а на полке топленое масло, а есть и подсолнечное. В шкафчике стоит бутылка самогона. Мяса, к сожалению, нет, но рынок до пяти часов.
- И, правда, - вскочил с места Генадий, - я об еде и не подумал. Ты
себе купайся, - крикнул он Маше, - а я сбегаю на рынок, а потом что-нибудь состряпаем.
   Он одел спортивные брюки и шведку, чтобы не напороться в форме на патруль, любящий заглядывать на рынок. Схватил базарную корзину, засунул в карман кошелек и пошёл быстрым шагом, чтобы поскорее управиться.
   Хватило только на мясо, соленые огурчики и кукурузу. В кошельке оказалось не так уж много денег. Но Гену это не волновало, поскольку дома в планшете лежала сберкнижка со значительным вкладом.
   Приняв душ, он подключился к приготовлению обеда.
- Как мне не пришло в голову, что ты после дороги голодная, -
сокрушался Геннадий. – Ты уж извини меня, ведь я недавно пообедал, а сытый, как известно, голодного не разумеет.
- Да не волнуйся ты так, - успокаивала его Мария. - Не такая уж я
голодная. В вагоне с чаем съела довольно большой бутерброд.
 Однако, после стопки самогона, Маша с удовольствием пообедала и согласилась прилечь с мужем на раздвинутый диван.
   Здесь она убедилась, как Гена соскучился по ней. Ласкам и поцелуям его не было конца.
- Ну, хватит, Генночка, хватит, - шептала она, - оставь на завтра,
ведь я буду здесь три дня и четыре ночи.
   Но она не отказывала желанию мужа, насыщая его, голодного, как только могла.
   Утром Геннадий, заглянув в сберкассу, повез жену в город. Он, город, хоть небольшой, но провести время было где. Прежде всего они спустились к берегу реки и посидели на скамеечке, любуясь блеском бегущей воды и замершими,  как на картинке, рыбаками, затем пошли в городской сад. Правда, сегодня, в будний день, не работали игры и аттракционы, кроме бильярдной. Но шашлыки и мороженое они всё же поели и пошли в кино.  Фильм им не запомнился, поскольку на последнем ряду очень удобно было целоваться. Наступило время обеда, и Геннадий предложил жене ресторан, но она пожелала вернуться к своей домашней кухне. На попутной машине они уехали в поселок и, подходя к дому, встретились с Мотей, спешащей к себе в свой привокзальный буфет.
   Супруги согрели вчерашний вкусный обед, и всё повторилось     точь -в-точь, как накануне.
   Но три дня пролетели быстро, и Геннадий с тоской провожал жену, целуя её руки и благодаря за приезд.
   Маша плакала, всё время повторяя: Генночка возвращайся скорее.
- Ничего, дорогая, уже меньше осталось. Что делать? – с грустью
заключил он. – Начальство ко мне относится хорошо, но отпуска пока не даёт. Уж больно я им, наверное, нужен.
   Поезд ушел, увозя плачущую Машу. Сержант Козин вернулся в часть.

   На вокзале Маню встречал Дмитрий. Он поцеловал невестку, посадил её в коляску и привез домой, где стоял празднично накрытый стол.
- Ну-ка глянь, Маша, как я приготовился к твоему приезду, -
хвастая перед ней избранной закуской и букетиком цветов в центре стола, представлял своё рукотворчество Дмитрий. – Я приготовил всё твоё самое любимое. Хочешь душ принять?
- А ты о сыне разве ничего знать не хочешь? – недовольно спросила
она, не глядя на аппетитный стол.
- Это, почему же не хочу? – смутился Козин. – Я жду, когда ты
приведешь себя в порядок, сядешь за стол и спокойно мне расскажешь о поездке.
   Маша говорила только о Геннадии, о том, как его уважают в части товарищи и начальство, о том, что командир, узнав о приезде жены, тут же дал ему трехдневный отпуск. О том, что он хорошо зарабатывает и собирает деньги на машину. О страстных ночах и мужниной ненасытной любви она промолчала.
- Это всё хорошо, дорогая моя, - остановил рассказ невестки
капитан. А чем вы там занимались?
- Днем (и это слово она выделила особо) мы ездили в город, в кино,
в парк, к реке.
- А ночью? – как-то грустно спросил Козин.
- А ночью читали библию, - со смехом ответила Маша.
Она выбежала из-за стола и подошла к зеркалу припудрить нос и
подкрасить губы.
- Ты куда собралась? – недовольно спросил Дмитрий.
- В клуб, в кружок. Я там не была уже больше недели.
 Она схватила свою сумочку и мгновенно исчезла.

   Друзья в клубе обрадовались Маше, особенно руководитель кружка Саша. Он ждал её, чтобы закончить репетиции нового спектакля. Если раньше они позволяли себе ставить только одноактовки и маленькие скетчи, то сейчас решили взяться за большой спектакль и приняли к постановке пьесу Б. Горбатова «Юность отцов». А Маша там  играла главную и довольно сложную роль Наташи.
   Вообще в кружке стало интереснее. Они изредка посещали репетиции в областном драматическом театре. Ходили в краеведческий музей, в отдел гражданской войны, чтобы лучше ознакомиться с этим историческим периодом, перед постановкой Горбатовской пьесы.
  Стали заниматься не три, а четыре раза в неделю. Один день у них была не репетиция, а актерское мастерство, или пластика, или грим. А ещё Маша стала  перед занятиями в драмкружке ходить на  вокал, поскольку в перспективе была оперетта.
   В конце июля решили сделать премьеру и показать спектакль общественности. И хотя народу было не много (самый разгар курортного сезона), спектакль прошёл с большим успехом. Было много цветов, актеров вызывали на поклон несколько раз. С ними вышел и, довольный удачным спектаклем, режиссер Саша Бондаренко.
   Спектакль состоялся в четверг, в двенадцать дня (Машу с трудом отпустили с работы), так что в четвертом часу все участники сидели в своей репетиционной комнате за праздничным столом. Особых деликатесов не было, но молодежь это не смущало: они были счастливы успехом  и благодарили своего руководителя.
   Капитана Козина, присутствующего на этом торжестве, тоже пригласили принять в нём участие. И он поставил на стол несколько бутылок вина.
   Вернулись Маша со свекром домой часов в девять вечера, но поскольку они были голодны, нажарили картошки, нарезали сало, хорошо поужинали и, утомленные, легли спать.

4

   Солдатские будни описывать трудно: жесткий распорядок, всё спланировано, а потому тягостно однообразно. Но бывают в армейской жизни и  проблемы, которые заставляют нарушить налаженный ритм и переключиться с обыденного существования на их решение.
   Такая проблема мучила весь состав штурмового полка, где служил сержант Козин. Жестокую борьбу вели химики с полевыми мышами, полюбившими соединительный, гибкий бензиновый шланг со сложным названием петрафлекс, который проходил в кабине летчика. Эти грызуны забирались ночью в самолет и, несмотря на ухищрения начхима, добирались таки, зачастую, до этой важной детали самолета и грызли её так, что утром мотористу приходилось мыть кабину и от химикатов и от желтых кусочков пластиковой ленты, покрывавшей петрафлекс. А механик вынужден был идти на склад, выписывать новый шланг и ставить его вместо прогрызенного.
   Однажды, в конце рабочего дня, механик самолета сержант Козин попросил химика ничего не делать в его машине. Химик доложил об этом старшему инженеру полка, который не замедлил приехать на стоянку.
- В чём дело, сержант? – осведомился майор. – Почему вы
отказались от помощи химической службы?
- Посмотрите сюда, - подвел Козин инженера к шасси. – Вот я
придумал такую защиту от мышей.
   Майор стал внимательно рассматривать приспособление, которое сделал механик. На шасси были плотно надеты жестяные манжеты, очень похожие на перевернутую лейку, широким раструбом вниз.
- Такую же штуку я пристроил и на дутике . – Объяснял своё
изобретение сержант. – Думаю, что ни одна мышь теперь не проберётся в кабину.
- Это интересно, - не отрываясь от приспособления, сказал майор.    
- Я разрешаю оставить самолет без химии, и если всё получится, то
ты гений.
   Утром старший инженер полка был на стоянках так же рано, как и механики. Прежде всего он направился к самолету Козина. Он первый залез в кабину. Не обнаружив никаких следов пребывания грызунов, он только на ходу бросил Генадию: молодчина! И сев в машину, помчался к штабу.
   Через несколько минут возле экспериментального самолета стояли не только всё полковое командование, но и прилетевший не надолго командующий дивизией генерал Котомкин. Каждый внимательно изучал нехитрое приспособление механика.
- Вот что, - наконец сказал комполка. - Сегодня же под
руководством сержанта Козина и по его выкройкам, изготовить в ПАРМе   такие же штуковины на все самолеты.
- Молодец, сержант, - протянул  Козину руку генерал. – Благодарю
за службу!
- Служу Советскому Союзу! – ответил, как положено по уставу,
Геннадий.
- Тебе, братец, в благодарность за смекалку - продолжал комдив, -
десять суток отпуска на родину, без дороги.
- Все отпускные документы, - повернулся полковник к капитану,
начальнику строевой части, - сегодня же будут готовы. Так что, как только управитесь с этими приспособлениями, собирай вещички и домой.
- Чего там бедному собираться, - пошутил генерал, - разве что
подпоясаться.
- Да, тут работы-то на несколько часов, - сказал Козин, - если
механики помогут.
- Помогут. Это в их же интересах. – Приказным тоном заявил
старший инженер. – Так что не теряй времени, конструктор, - похлопал он по плечу Геннадия.
   К обеду уже почти на все самолеты полка были сделаны, как их тут же прозвали, «манжеты Козина».
   Во второй половине дня, когда работа шла к завершению, в ПАРМ приехал старший инженер.
- Ну, как дела, жестянщики? – спросил добродушно он.
- Заканчиваем, - доложил начальник мастерских.
- Тогда я Козина от вас забираю. Садись в машину, - приказал
майор. – Тебя ждет полковник. 

   Геннадий постучал в дверь кабинета.
- Войдите, - услышал он зычный голос полковника. – Входи, входи,
Козин, не смущайся.
    В кабинете за столом, уставленным рюмками, коньяком и закуской,  вместе с командиром сидел седовласый генерал-лейтенант.   
- Послушай, сержант, ведь ты из Крыма? – спросил комполка.
- Так точно, товарищ полковник.
- Так вот сегодня в вашу область летит с семьей товарищ генерал. Я
рассказал ему, какой ты молодец, и он готов взять тебя с собой, -           весело подмигнул Козину полковник. – Сэкономишь пару суток для дома
- Мы летим на аэродром, что в  Сарабузе. Это далеко от  твоего
дома? – спросил генерал.
- Что Вы? Это всего пятнадцать километров.
- В двадцать один час должна приехать поездом моя жена, так что в
двадцать один тридцать на аэродроме. Без опозданий.
- Так точно! – вытянулся в струнку сержант.
- Может, хочешь позвонить домой, обрадовать отца и жену? -            
предложил полковник.
- Спасибо большое. Я бы хотел сюрпризом. Разрешите идти? –
обратился Козин к обоим сразу.
- Иди, братец, иди, - махнул рукой генерал.

В двадцать один двадцать Козин стоял у ЛИ-2, где рядом,
в курилке, сидели два летчика.
- Это тебя приказал генерал взять с собой? –спросил добродушный
лейтенант. – Мы слышали о твоих подвигах. Молодец. Котелок значит варит. Да ты садись, сержант, закуривай. – Протянул летчик пачку «Беломора»
- Спасибо я не курю.
- Может, скажешь, и не пью? – спросил сурово, рядом сидящий,
капитан.
- Да нет, - серьезно ответил Геннадий, - при случае не отказываюсь.
- Тогда возьмем, - чуть улыбнулся капитан. – Если только соизволит
вовремя прибыть мадам.
   И действительно, поезд задержался, и генерал с женой и дочерью подъехали только к десяти вечера.   
   Но через полчаса они уже приземлились в Сарабузе. Геннадий поблагодарил за доставку почти к самому дому и направился к шоссе, где рассчитывал на попутке добраться до Симферополя.
   Через несколько минут он уже с поднятой рукой пытался остановить проезжающие в сторону города машины.
   Однако,  все пролетали мимо, даже не притормозив.
   Но вот к Козину подкатил мотоцикл с лейтенантом ГАИ
- Сейчас уедешь, - сказал гаишник, узнав, в чём дело.
Он остановил грузовой ГАЗ и наказал водителю довезти
отпускного сержанта до самого дома.

5

   На часах Геннадия было половина двенадцатого ночи. Он тихо отворил калитку и подошёл к открытому окошку своей комнаты. Яркая луна освещала его кровать, где не только он не увидел своей супруги, но и был удивлен, что покрывало лежало на месте не тронутым. - Где же так поздно могла быть жена? – спрашивал он себя.
    Как кошка, тихо он влез к себе через окно и, стараясь не шуметь, заглянул в отцовскую комнату. Геннадий замер. На родительском ложе крепко спал отец, а у него на плече лежала, точно спящая красавица, Маша. Ночная рубашка сползла на плечо, почти полностью обнажая её пышную грудь. У Геннадия перехватило дыхание, что-то сильно било в виски. Первое желание истерически закричать он поборол в себе необычайным усилием воли. Сильно бьющееся сердце он пытался утихомирить, прижав руку к груди. Мысли, которые в первую минуту смешались точно цвета в калейдоскопе, приходили в порядок, и он всё понял. Взгляд его упал на тумбочку, в ящике которой отец, будучи дома, всегда держал кобуру с пистолетом.
   Очень тихо ступая по полу, он подобрался к тумбочке и осторожно, как будто он делал операцию на сердце, медленно стал открывать ящик. Вытащив кобуру, он извлек из нее пистолет и обойму и положил их в карман.
   Подойдя на цыпочках к кровати, он начал гладить грудь жены. Маша открыла глаза. Но не успела она произнести слова удивления, как муж крепко прижал ей рот. Приложив палец к своим губам, показывая тем самым жене, чтобы она молчала, он потянул её за руку, заставив встать с постели. В одной ночной рубашке Геннадий вывел её в кухню, а затем, открыв крючок, на который обычно закрывали дверь на ночь, он вытолкнул Машу во двор.
   Дмитрий проснулся и увидел выходящую в кухню невестку, но не придал этому значения и повернулся на другой бок. Однако, звук открывающейся наружной двери и какой-то непонятный шум, заставили его насторожиться. Он сел на кровати и стал прислушиваться.
   Маня, увидев в руках мужа пистолет, в который он вставлял обойму, бросилась перед ним на колени.
- Не надо Геночка! – в истерике кричала она. – Не надо, миленький.
Я ни в чем не виновата.
- Врешь, стерва! – пнул в грудь ее сапогом муж. – Как была сукой,
так и осталась.
    Маша вскочила и выбежала на улицу с криком: Спасите люди! Помогите! Убивают!
   Дмитрий натянул штаны и сапоги. Услышав Манин крик, он выскочил во двор прямо в майке, но во дворе уже никого не было. На улице капитан увидел бегущую уже в конце переулка с криком невестку и догоняющего её с пистолетом, Геннадия.
- Генка, - кричал отец, - не смей, мерзавец. Это не шутки. Я все
объясню.
   Но в ответ папаше раздался выстрел.
   Бегущая Маша остановилась. Ей вдруг стало очень жарко. Нестерпимая боль пронзила грудь. Будто сердце накололи на горячий шампур. Она попыталась повернуться к мужу лицом, но не смогла: ноги её подкосились, и она замертво упала.
   Уже несколько метров отделяло Дмитрия от сына, когда раздался второй выстрел, и Геннадий упал прямо на неподвижное тело жены. В этот же момент из-за угла появились два милиционера и какая-то женщина. Капитан Козин лежал в глубоком обмороке. Через несколько минут одновременно подъехали милицейская машина и скорая помощь. Врач установил смерть обоих, и за дело взялись следователи. С огромным трудом и осторожностью удалось из окаменевшей руки Геннадия вытащить заряженный пистолет.
   Дмитрия привели в чувство, и товарищи отвели его домой.

Хоронил молодых супругов весь город. Таких многолюдных похорон Симферополь ещё не знал. Стоя у гробов, дед Максим сказал учителю физики: а ведь Вы были правы, говоря на свадьбе, что тихая заводь у них еще впереди.
    Дмитрий стоял как мумия. Струйки слез катились из его суровых глаз. Говорили, что после увольнения из органов, он уехал к родным и редко появлялся на кладбище, где в общей могиле покоились его дети.

Р А С С К А З Ы
 

РАССКАЗЫ  ИЗ  ПРОШЛОЙ  ЖИЗНИ

    Всю свою прошлую жизнь я прожил на Украине. Сначала в Крыму, а затем в Донецке. Много чего было в этой жизни, но не все её эпизоды стали рассказами. Однако кое-что мне показалось интересно вспомнить. И вот что из этого получилось.

ОПЕРАЦИЯ  «ПЕРВАК»

     Эту историю рассказал мне бывший помощник прокурора одной из областей Украины, в круг обязанностей которого входил контроль за работой районных отделений милиции.
     Предвиделась  командировка по области с целью плановой проверки одного из таких отделов.  Вместе с помощником прокурора в неё отправился и  следователь прокуратуры. И хотя проверка планировалась внезапная, когда они подъехали к небольшому зданию районного участка, там уже на пороге их ожидали начальник с полным штатным составом  своего подразделения.
    Начальником был капитан уже выше средних лет, явно засидевшийся в этом звании по причине своего низкого образования, и с огорчением ожидающий, что вот-вот его тожественно проводят на пенсию.
-  Здравствуйте уважаемый Леонид Петрович. Вот что-то подсказало 
мне выйти на крыльцо с моими товарищами. – И капитан указал рукой на небольшой состав районного отделения милиции.
- Что-то или кто-то?
- А   кто   же   мог   знать,   что  Вы  пожалуете  к нам в гости. Я это
почувствовал сердцем. Что привело Вас, дорогой, в наши края?
- Слушай,   Петр   Иванович,   ты     мне     голову     не     морочь. –               
По-дружески без злости остановил помощник прокурора восторженную речь начальника отделения. – Ты прекрасно знаешь, что сейчас идут проверки работы милиции по раскрытию противозаконной деятельности.
- А  у  нас  сегодня  как  раз  запланирована  операция под кодовым
названием «Первачок». Если желаете, то можете своими глазами увидеть, как действуют наши сотрудники. Или сначала подзакусим? У нас всё готово.
- Закусывать будем позже, а сейчас к делу.
      На операцию снарядили всех сотрудников отделения. Двумя машинами  милиционеры, вместе с проверяющими, въехали в небольшое чистенькое село и остановились недалеко от добротного,  можно даже сказать зажиточного, под железной крышей, дома. В этом доме жили Федор Степанович и Пелагея Остаповна Борзенко, главные поставщики самогона всему пьющему населению деревни. А поскольку непьющих в деревне не было, то продукцией этих супругов пользовались абсолютно все жители, кроме тех, кто гнал самогон самостоятельно или ещё только сосал материнскую грудь.
    Капитан долго рассказывал гостям, с какими трудностями столкнулись работники отделения, разыскивая "фабрику", вырабатывающую огненный напиток. Никто не выдавал Борзенков, хотя каждый мальчишка, умеющий ходить, знал дорогу к этому дому.
- Ты  понимаешь,  - говорил он следователю из области, - эти сукины 
дети молчат, как Зоя Космодемьянская. Хорошо, что у младшего  сержанта Ермоленко здесь живет баба, и как-то она поленилась  сама сбегать за бутылкой, а послала его, указав этот дом. Вот мы и  напали на след.
     Но начальник отделения милиции вдруг прервал свой рассказ о том, как их «служба и опасна и трудна», поскольку из калитки интересующего их дома вышла здоровенная тетка с полным трехлитровым бутылем в авоске.
- Младший сержант Ермоленко, следуй за этой гражданкой, но так,         
чтобы она тебя не усекла. Проследишь, в каком доме она живет, и тут же быстро догонишь её, конфискуешь бутыль и составишь протокол с указанием адреса, где сей бутыль был наполнен. Остальные  за мной. – Скомандовал, как в бою, капитан.
     Все сотрудники районного отделения  быстро направились за своим командиром в дом четы Борзенко.
     Когда туда вошли представители области, то увидели, что хозяйка стоит с полным ведром, а её супруг тащит скамейку для непрошеных гостей, поскольку за столом стоят всего три стула.
- Вот,  Леонид  Петрович,   с  полным  встречают, видно на счастье.
- Я сейчас, гости дорогие.  – Попыталась  скорчить улыбку Пелагея
Остаповна, направляясь в какую-то другую комнату.
- Нет,  нет!   – остановил  её  капитан.    – Вы  ведерко   не  уносите.
     В квартире воздух был насыщен парами самогона. Запах был такой, что каждый не прочь был закусить.
- Так что, любезные, давно ли вы занимаетесь изготовлением этого
зелья? – спросил Петр Иванович.
- Какого зелья, батюшка?
- Да брось ты,  старая,  дурочку из себя строить!    – прикрикнул на
жену Федор Степанович. – Варим, а что делать? Пенсия маленькая, а хозяйство и дом надо как-то содержать.
- Но   мы   никому   его   не  продаём,   - упрямо  перебила   супруга
хозяина. – Так, разве  что, по-соседски, угостим друзей в праздник. Это, чтобы не тратиться на водку. Муж верно насчет пенсии сказал. Маленькая.
     Разговор умолк, поскольку в комнату вошел младший сержант.
- Давай протокол. – Потребовал начальник.
- Протокола нет. – Опустил голову Ермоленко.
- То есть, как нет?! – С угрозой спросил капитан.
- Увидела тетка меня и выпустила из рук бутыль.
- Там самогон был?
- Ещё  какой.  Сейчас  там  вся  улица  собралась  с  пирожками   да
бутербродами, нюхают и закусывают.
- Ладно,  – заключил  Петр  Иванович,  - я с тобой потом поговорю.
Пойди приведи соседей.
     Он  вытащил  из  планшета  бумагу для составления протокола. Младший сержант бросился к дверям. Когда он их открыл, то лицом к лицу столкнулся с мужиком, растрепанным, помятым с сонным  испитым лицом, с литровой бутылкой в руках.
- Звиняйте. – Пробормотал мужик. – У вас гости. Я опосля.
- Не   надо   «опосля»!    Входи,   раз   пришёл.    Только,  что  ж ты,
любезный, ходишь в гости с пустой бутылкой? – упрекнул пришельца капитан.
- Так я… это… наоборот, пришёл купить… это…
- Что «это»? Что?! – сорвался на крик блюститель порядка.
      Гость взглянул на суровые лица хозяев дома и, чуть не плача, обратился к представителям власти.
- Господа  – товарищи,  что  вы  на  меня наседаете? Я каждый день
прихожу сюда и покупаю бутылку молока.
- Интересное кино. – С довольным видом заключил  капитан. – Кто
же здесь доится? Уж не хозяйка ли? Ведь коровы в доме нет. Что ты нам мозги полощешь? За самогоном ты пришел! Так и  говори. За самогоном!! 
- За самогоном. – Как попугай ответил мужик.
- А скажи,  мил-человек,  сможешь  ли ты определить, это первачок
или нет? – И Петр Иванович указал на стоящее по середине комнаты ведро.
- О  чем  разговор,  начальник.   – И  новоявленный эксперт упал на
колени, нагнулся к ведру и стал жадно пить его содержимое.
     К нему подскочили два милиционера с желанием оторвать от ведра. Но сделать им это удалось с большим трудом. Наконец они поставили дегустатора в вертикальное положение. На его лице сияла блаженная улыбка.
- Первак  высшего  качества.   Гражданин  начальник, не надо меня
долго уговаривать,– заявил осмелевший и опьяневший мужик. - Я и так согласен на  постоянную работу в милиции, чтобы пробовать: «первак» в ведре или «непервак». Много за работу я не возьму, только на закусон.
- Уведите его с глаз!  – опять сорвался капитан. – Давай лейтенант,
- обратился  он  к  своему  помощнику,  - заканчивай  здесь,   а   мы
поедем в отделение. Уже пора что-то закусить после всех этих запахов.
     И пригласив своих гостей в машину, начальник районного отделения милиции, нарушая все правила дорожного движения, погнал автомобиль по пыльной деревенской улице так, что представители домашних пернатых еле успевали уносить лапы из-под колес. А уже за столом, взяв на себя роль тамады, он сказал: - нет лучше, крепче и чище напитка, чем украинский самогон. И как бы ни старались мы, работники правопорядка, побороть желание народа его гнать и пить, ничего из этого не выйдет. Народ и самогоноварение -  бессмертны. И, слава Богу!!!
      Справка о проверке райотдела милиции была составлена очень убедительно. Были отмечены умелые действия его сотрудников по обнаружению и ликвидации центра самогоноварения в деревне Синюхино. Жаль только,  что в этот отчет не вписали яркую  застольную речь капитана,  проникнутую патриотизмом, любовью к народу и его традициям, которая, на мой взгляд, украсила бы этот сухой бюрократический документ.      


 ОДЕССКАЯ  ШКОЛА  ЖИЗНИ

     Сержант Аржаков отглаживал свою габардиновую форму и чистил хромовые сапоги, как будто готовился к параду.   И надо сказать, что причина тому была: комполка предоставил ему трехдневный отпуск, без учета дороги, в славный город Одессу, по случаю приезда туда его супруги. Правда, дорогой габардиновый костюм, сшитый по офицерскому покрою, и хромочи (так называли солдаты мягкие хромовые сапоги) сержантскому составу разрешалось носить командиром части только в своем гарнизоне. Но Аржаков выглядел в прекрасно сшитой местным портным форме с жесткими погонами и новенькой форменной фуражке получше иного офицера. А потому, получив в строевой части все необходимые документы и больше не показываясь на глаза начальству, он, приодевшись, быстро покинул пределы части.
     Сержант Аржаков служил срочную службу в должности механика самолета, где все высокооплачиваемые специалисты их эскадрильи организовали чёрную кассу, а поскольку их было шесть человек с окладами по пятьсот рублей, то раз в полгода каждый мог получить три тысячи. Очередь у нашего героя по жребию выпала самая последняя, но по особому случаю его пропустили раньше, и он в течение недели сшил себе офицерского покроя костюм и купил прекрасные сапоги. И теперь в новом наряде, которым он, с одной стороны, очень гордился, но с другой, ещё смущался его новизной и неудобством, ехал на свидание с женой, имея в кармане вполне приличную сумму для трёхдневного посещения самых дорогих ресторанов и проживания в лучших гостиницах. Он, конечно, знал,  что, несмотря на богатую форму, ему в сержантских погонах в ресторане появляться нельзя. Но в данный момент об этом не думал и чувствовал себя довольно уверенно.
      Поезд в Одессу прибывал на рассвете, а теплоход, который ему надо было встретить, только в десять часов вечера. И Аржаков занялся поисками гостиницы. Еще в вагоне один лейтенант, с которым он поделился своими планами на трехдневный отпуск, посоветовал особенно не суетиться, а раз есть деньги, позвонить в гостиницу «Одесса» и снять люкс. Сержант так и поступил.
      Дежурная гостиницы любезно пообещала на десять вечера предоставить ему прекрасный двухкомнатный номер, предупредив, однако, что его стоимость пятьдесят рублей в сутки. «Меня это не волнует» – тоном магната ответил заказчик. Убеждённый в том, что проблем никаких не будет, отпускник направился, прежде всего, в магазин, чтобы приобрести фотопленку к «Зоркому», любезно предоставленному сослуживцем.
     Вечером Аржаков с букетом цветов встретил супругу, и такси их немедленно доставило на Приморский бульвар к дверям бывшей «Лондонской» гостиницы, а ныне гостиницы «Одесса».
    Заполнив все необходимые документы, супруги направились в номер. Но не успели они рассмотреть изысканную мебель и удобства, предоставленные им за столь высокую цену, как раздался телефонный звонок. Хозяина номера попросили вновь подойти к администратору.
- Вы  извините  меня,  - обратилась к сержанту любезная дежурная.
Я как-то сразу растерялась, но для проживания в нашей гостинице военнослужащим, надо разрешение комендатуры. Будьте так любезны,  получить его, комендатура от нас недалеко.
     Позвонив супруге и сообщив, что ему необходимо пройти ненадолго в комендатуру, сержант вышел на улицу.
- Во-первых,  - сказал  в  окошечке  дежурный  офицер, тебе нужно
было ещё утром у нас отметиться как отпускнику, а во-вторых, товарищ сержант, да будет Вам известно, что разрешение проживать в гостинице «Одесса» мы не даем даже младшим офицерам.
- Но  в  других  гостиницах  нет  мест,    -   начал   было   объяснять
проситель.
- Вот что,  приятель,  если  ты не хочешь сегодня ночевать здесь, то
ступай себе подобру-поздорову.
     Весь этот разговор слышал капитан с красной повязкой патруля. И когда понурый сержант покинул приемную негостеприимной комендатуры, подошел к нему.
- Ты откуда родом такой? – спросил офицер.
- Из Крыма - ответил Аржаков.
- Вот  оно  и  видно.   Если  бы ты был одесситом, то не вешал свой
нос. Иди и живи себе спокойно, а дежурной дай пятьдесят рублей, раз ты такой богатый, что снимаешь номер в «Одессе».
- Я не знаю, как это делается. – Признался сержант.
- До чего необразованный народ. – С призрением сказал капитан.
- Так  слушай  и  учись.  Подойдешь  к  дежурной  и  скажешь,   что
разрешение тебе не дали, более того, предупредили,  что если тебя там обнаружат, то оштрафуют её на пятьдесят рублей. Так чтобы это не было за ваш счет,  вот вам «полтинник».
- Спасибо, товарищ капитан.
     И сержант быстрым шагом направился в гостиницу, по дороге, как роль, выучивая слова, которые он должен сказать дежурной.
     В страхе, что администратор пошлет его, как и офицер в комендатуре, «подобру-поздорову», Аржаков выпалил заученный текст и протянул пятидесятирублевую купюру.
    Милая  девушка  положила  деньги  в  ящик   стола  и улыбнулась.
- Благодарю вас, молодой человек, живите спокойно. Доброй ночи.
      Как это, оказывается просто, подумал сержант, поднимаясь в номер, а я дрожал, как осиновый лист, мне было стыдно предложить деньги. Ну, что ж, ещё один урок в одесской школе жизни.





КРИМИНАЛЬНЫЙ  КВАРТЕТ

      Вероятно, не надо доказывать, что квартет это не просто группа музыкантов, это ансамбль. А ансамбль, по мнению специалистов, это такой коллектив, где каждый на девяносто девять процентов слушает другого. В квартете, о котором пойдет здесь речь, слушали друг друга не только на репетициях и концертах, но и в обыденной, повседневной жизни. -  А что если сегодня на ужин взять копченой колбаски? -  спрашивал один из них. -  Хорошая идея. -  Отвечали остальные трое. -  А не пойти ли нам после репетиции в кино? – предлагал кто ни будь. -  С удовольствием! -  соглашались с ним товарищи. И так всегда и во всём.
     Гастроли этого дружного ансамбля по области начались в небольшом городишке, где их разместили на неделю в довольно уютной гостинице на самом верхнем третьем этаже.
     Номер оказался достаточно большой. И хотя он был рассчитан на троих, администратор гостиницы любезно согласилась поставить раскладушку для четвертого. Друзья поступали так часто, не желая жить раздельно. На раскладушке, как всегда, должен был спать контрабасист, самый маленький и худенький из них.
     Жалко было смотреть, как этот человечек тащит на репетиции и концерты огромный контрабас в ещё более огромном футляре.         А репетировали они, порой, много, иногда по два раза в день. Музыканты они были хорошие и требовательные к себе. Если б я назвал вам их фамилии, то вы бы убедились в этом сами. Но делать я это, в интересах следствия, не стану.
     Своему низкорослому другу часто помогал тяжеловес альтист. Он отдавал ему футляр со своим инструментом, брал контрабас и нес его так легко, как будто это был надувной шарик.
     Хозяин раскладушки ставил своё ложе обычно поближе к окну, поскольку был не курящий и с трудом переносил чад трех сигарет, которые его друзья выкуривали после ужина с бутылочкой водки. Конечно, можно было бы обойтись в этот раз и без этой раскладушки, поскольку в номере стоял небольшой диванчик. Малышка -  контрабасист вполне мог на нем разместиться. Но, во-первых, он был несколько жестковат, а во-вторых, трем курильщикам было приятно на нём потягивать свои сигареты,
  Но однажды, по случаю свободного от концерта вечера, четверо друзей увеличили дозу спиртного к своему нехитрому ужину.
Опорожнив две бутылки водки, музыканты разбрелись по своим койкам, кроме прилично захмелевшего скрипача, который сидя на узком диванчике, ещё потягивал свою сигарету. Но, принятое выше нормы, спиртное заставляло мастера смычка все ниже и ниже склонять на грудь отяжелевшую голову.
     В таком неудобном для сна положении друзья застали своего коллегу, когда всех разбудил, чуткий к запаху дыма контрабасист. Скрипач спал сидя в углу диванчика, а рука его с едва тлеющей сигаретой лежала на том месте, которое довольно прилично выгорело. В самом центре яркой обшивки дивана была огромная дыра, а поролоновое его нутро издавало такой запах, что можно было объявлять химическую тревогу. 
     Но жильцы -  погорельцы тревогу не подняли. Они, как обычно, уселись к столу для обсуждения создавшейся ситуации.
- Ну   что,    лабухи,    придется   раскошелиться    и    платить    за
сожженный диван. -  Начал чрезвычайное совещание виолончелист, в устах которого жаргонное слово «лабухи» звучало очень странно, поскольку блеск пенсне и золотых с камушком запонок делали его очень похожим на рафинированного интеллигента.
- Ещё   чего,   я  и  так превысил смету своих расходов, – возразил
альтист.
- Давайте   позовем   шефа.      –   Предложил    законопослушный
контрабасист. Он что ни будь придумает.
       Шефом называли филармонического администратора, который возил концертную группу, и фактически был выездным директором.
- Придумает!   Он расплатится с гостиницей, а потом сдерет с нас 
три   шкуры.    -  Со   знанием   жизни   заявил,  сразу протрезвевший   
скрипач.
- Ну,  так,  а  что  же  делать?   -  сверкая   пенсне,   развел  руками
виолончелист. -  Утром придет горничная, увидит дыру, доложит начальству, составят акт, да ещё могут и вызвать милицию.
- Я знаю, что надо делать! -  заявил альтист.
        Все с сосредоточенным видом выслушали весьма понравившееся предложение.  Утром тяжёлый контрабас вытащили из футляра. Его хозяин, взяв в руки смычок, стал извлекать из этой огромной скрипки продолжительные и громкие звуки, а остальные три четверти квартета, вооружившись подходящим инструментом, таким как ножи и вилки, стали разбирать на части израненную огнем мебель. Там, где «инструмент» не мог помочь подключался альтист со своими огромными ручищами. Звуки контрабаса заглушали скрип
и стук до тех пор, пока диванчик не был разобран или разломан на мелкие куски и детали. Настолько мелкие, что они легко поместились в огромный футляр контрабаса. Убрав следы своей криминальной деятельности, ансамбль музыкантов, как обычно, взяв свои инструменты, кроме, как вы понимаете, контрабаса и, сдав ключ дежурной, вышли на улицу. Через пол часа контрабасист, со своим огромным футляром, вернувшись  в гостиницу, попросил ключ обратно, сетуя на то, что пришлось вернуться за забытыми нотами. Войдя в номер, он уложил свой инструмент в освободившийся от остатков разобранного дивана футляр и отправился догонять товарищей.
     Убирая номер, горничная не обнаружила пропажи. Спохватились, что нет дивана лишь  при отъезде группы.
-  А где диван, который стоял у этой стенки? -  задала вопрос дежурная по этажу, принимая номер.   
- Вы о чём, собственно говорите? О каком диване? – с искренним
удивлением на лице спросил рафинированный интеллигент с виолончелью в руке.
- Как о  каком?    Здесь  всегда  стоял  такой красивый небольшой
диванчик. -  Уже не совсем уверенно вспоминала дежурная.
- Бог  с  Вами,  милая.   Ну  не  съели  же  мы  его.  -  Добродушно
улыбаясь, вмешался контрабасист.
- Кто   вас,   артистов   знает?     Я   вызываю   милицию   и   пусть
составляю акт.
             Усатый милиционер долго трудился над каким-то документом и предложил музыкантам расписаться.
- Что  мы  должны  своими  подписями  подтвердить?    Что  здесь
стоял диван? Так мы его не видели и ничего подписывать не будем! – категорически заявил скрипач.
- Ну  а  кто  будет   платить   за   пропажу?     -  поинтересовалась,
вызванная по случаю ЧП, хозяйка гостиницы.
- Надо полагать тот, кто его отсюда вынес. Вы видели, чтобы мы
выносили из этого здания диван? -  спросил дежурную альтист.
- Нет. Такого я не видела. -  Призналась сотрудница гостиницы.
- Ну,  так  о  чем  же  говорить?    Простите,  но  мы  опаздываем к
автобусу. - Поправляя пенсне, дружелюбно заявил виолончелист, который всем своим видом вызывал безусловное доверие.
      И дружный ансамбль вместе с остальными членами их творческой группы во главе с шефом покинул гостиницу.
      Из верных источников известно, что дело о пропавшем фантастическим путем из гостиничного номера диване, до сих пор не раскрыто, как будто речь идет о заказном политическом убийстве. 

               





ОДНАЖДЫ  В  ГОСТИНИЦЕ

Лукреций говорит, что иногда надобно
                уступать    потребности   наслаждения               
                для   того  чтобы она не беспрестанно 
                нас занимала.
А. Герцен

     Нечто подобное высказал в свое время и Оскар Уайльд: «Лучшее средство избавиться от искушения, это уступить ему». Мой отец был мене популярный афорист, чем Уайльд или Шоу, но его мысль от этого не теряет своего значения: -  «Не следует отказывать себе  в удовольствии, если это не нарушает правила приличия, не обижает кого-либо и не приносит другому ущерб».
     К сожалению не все знакомы с этим, на мой взгляд, верным высказыванием, отсюда в жизни происходит  много, мягко говоря, курьезов, которые бывают не всегда смешными.
    Мой хороший знакомый поделился со мной воспоминанием об одном случае, который наглядно иллюстрирует порочность игнорирования предложенного моим отцом правила.
   В одной концертной организации работала семейная пара. Он, средних лет мужчина, довольно привлекательной наружности, которого седина не старила, а наоборот придавала вид респектабельного, хорошо упакованного и довольного жизнью человека. Спортивную фигуру ему создало не увлечение бегом или утренней гимнастикой, а усердное выполнение своих производственных обязанностей. Ведь администратора, а точнее уполномоченного по организации зрителя, как говорят в народе, так же как и волка, ноги кормят. Наш герой, назовем его Иваном Ивановичем, был опытный администратор, который за словом в карман не полезет и положит в карман не слова. Имея всегда, что называется «живую копейку», при своей привлекательной внешности, он пользовался успехом у женщин и даже молодых девушек.
     Жену этого денди  (пусть имя ей будет Мария Петровна), нельзя назвать полной его противоположностью, хотя слово «полная» ей весьма подходит. Однако, её полнота не была чрезмерной и, в сочетании с довольно красивым лицом, делало эту даму вполне достойной половиной их бездетной семьи. Но сильной веры  в безгрешность своего мужа у ней не было и по этому она, на правах певицы, всегда была в концертной группе, которую возил и «продавал» её суженный. Певица она была весьма заурядная. Исполняя романсы тонким писклявым сопрано, не делала рекламы ни своей концертной организации в целом, ни своей группе в частности. В коллективе её называли «шахиней» и любили, как обычно любят жен правителей. Все участники концерта прекрасно знали, что её благоверный изменяет её с каждой юбкой, и по этому большого уважения к писклявой певице не испытывали. Но сама певица, подозревая в неверности и безумно ревнуя своего мужа, никак не могла понять, как и когда ему удается это сделать при её неусыпном контроле. Правда, ему иногда надо было на денек оторваться от группы, чтобы проехать вперед по маршруту и проверить все ли в порядке на ответственной «точке», где им предстоит следующий концерт. В этот день она подменяла его при расчете за концерт, получала деньги в кассе, составляла необходимые документы, рассчитывалась с наёмными лицами: художником-рекламистом, кассиром, радистом, контролером и прочими.
    В одну из гастрольных поездок в концертную программу их группы был включён инструментальный ансамбль, в составе которого была молоденькая и привлекательная флейтистка.
    Все были удивлены, когда в районной гостинице Иван Иванович, обеспечив всех жильем, попросил белокурую флейтистку подождать, а затем поселил её в отдельный номер. Конечно, «старикам» было обидно, что самой молодой досталось жить отдельно, хотя в этой гостинице им надо было провести всего две ночи. Однако все помалкивали, раскусив сверхзадачу  их умного и хитрого администратора, хотя  не понимали, как он собирается реализовать свои планы, находясь под непрерывным наблюдением  супруги.
     На следующий день часа за два до начала концерта Иван Иванович просит свою жену собрать его маленький чемоданчик с туалетными принадлежностями, пижамой и домашними туфлями, который он обычно брал при выезде в другой город. Он написал ей с кем и как надо рассчитаться за проведение сегодняшнего концерта, после начала которого, ему надо отправится на автостанцию, чтобы успеть уехать единственным автобусом в соседний район.
    И действительно, как только начался концерт, Иван Иванович поцеловал в щечку жену и, пообещав завтра утром вернуться, отправился в гостиницу с тем, чтобы забрать чемодан и сразу же идти на автостанцию. Он сделал, как и обещал, но в конце планируемых действий внес небольшие коррективы. Вместо того чтобы направить свои стопы к автобусу, он спустился уже с чемоданчиком к дежурной на первый этаж, сдал свой ключ и попросил ключ от комнаты флейтистки, что бы забрать там какую-то вещь, забытую ей при спешке на концерт. Дежурная, хорошо и не первый день знающая этого постоянного клиента, ничего не подозревая, вручила ключ и взяла слово, что через минуту получит его обратно. Иван Иванович открыл номер приглянувшейся ему блондинки, которая была полностью посвящена в этот план, оставил там свой чемоданчик и, не закрывая номера, поспешил вернуть ключ дежурной, с которой попрощался, сообщив, что покидает их гостеприимный приют до завтра. Сам же отправился обратно на второй этаж и заперся изнутри в номере флейтистки. Там он выложил на стол довольно обильную закуску, бутылочку коньяка и Пепси. Затем, приготовив всё это к ужину, переодевшись в пижаму, прилег на кровать, чтобы, подремывая, скоротать время.
     Тем временем концерт закончился и все его участники, кроме Марии Петровны, которая осталась выполнить администраторские обязанности, отправились в гостиницу. Взяв свой ключ, молодая флейтистка направилась в номер.
     Я не стану фантазировать на тему ужина и всего остального, что произошло в этой небольшой комнатушке. Знаю лишь одно, что мужчина и женщина в данных обстоятельствах не читают «отче наш». Но после коньяка и праведных трудов наш ловелас сладко заснул. Разбудили его под утро вечерний вкусный ужин и обильное питьё. Поскольку в районной гостинице номера были без удобств, то нуждающийся в них, не проснувшийся ещё, жилец вышел в коридор, где еле разыскал туалет. С удовольствием, справившись со своим делом, он направился восвояси. Однако спросонья повернул не в ту сторону и подошел к номеру, где спокойно спала его законная супруга. Нажав на дверь, он был удивлен её не податливости. -  Ты зачем заперлась? -  заигрывающим тоном пропел сонный любовник, легко постукивая и царапая притвор. Дверь распахнулась, и вид Марии Петровны в ночной рубашке заставил Ивана Ивановича мгновенно проснуться и судорожно соображать о том, что произошло и как из этого выпутаться.
     При всей находчивости и хитроумности администратора, выпутаться в этот раз не удалось. Разыгрался огромный семейный скандал. Правда, он кончился перемирием и приличной контрибуцией, но избежать огласки не удалось. Уже утром вся группа обсуждала это происшествие. Одни упрекали своего шефа за беззастенчивую постоянную измену своей жене, другие считали виновной во всем его супругу, хотя вторых было меньшинство. Но были и такие, которые не сомневались в том, что основная виновница происшествия безответственная флейтистка, которая прекрасно понимала, что соблазняет женатого человека.
- А что ты думаешь по этому поводу? -  спросил меня рассказчик.
- Что я могу сказать? В принципе, виноваты все трое, но больше
всех жена.
- Почему ты рассудил именно так?
- Видишь   ли,   вероятно  прав  в  какой-то  степени  американский
президент Рейган утверждавший: «Средний возраст -  это когда из двух искушений выбираешь то, которое позволит тебе  вернуться домой до девяти вечера». Но дело в том, что он умалчивает о самом искушении. Ведь то, что предпринял несчастный администратор ночью, можно сделать и до девяти вечера. Это напоминает блюстителей порядка в советских гостиницах, не разрешавших задерживаться в номере дамы после одиннадцати вечера, заявляя, что после одиннадцати нельзя. Они, конечно, не объясняли, что нельзя после одиннадцати, а что можно до этого часа. Фея Золушке четко разъяснила, что будет, если она не покинет дворец до двенадцати, хотя и не сомневалась в том, что эта милая девушка после боя часов не будет заниматься чем-то предосудительным.
           Я в данном случае больше согласен с мудрым Пифагором,    который сказал: «Благоразумная супруга! Если желаешь, чтобы муж твой свободное время проводил подле тебя, то потщись, чтоб он ни в каком ином месте не находил столько приятности, удовольствия, скромности и нежности».


ДИЛЕТАНТСТВО

     Не думайте, что профессионализм ценится абсолютно во всех областях человеческой деятельности, это не так. Я уже не говорю о  коллекционерах, с которыми иногда советуются и крупные специалисты. Надо сказать, что немалых успехов добились и любители – спортсмены. А разве обязательно быть профессионалом – охотником, чтобы достичь мастерства в этом деле? Но есть одна сфера, где любительство или, как говорят специалисты, дилетантство, стоит на много выше, чем работа профессионала. Вы спросите: что это за такая сфера? Что за парадокс? Как это может быть, чтобы продукция любителя ценилась выше, чем изделия специалиста? Извольте. Это кулинария. Во все времена домашняя кухня не шла ни в какое сравнение с общественным питанием, отличаясь высокими вкусовыми качествами и разнообразием методов приготовления пищи.
     Вы когда-нибудь пробовали  щи, томленные в русской печи? То-то! А попробуйте это же блюдо в самом шикарном ресторане и тут же почувствуете разницу не в пользу этого фешенебельного заведения. Некоторые из этих предприятий, в рекламных целях, чтобы привлечь клиентов, так и пишут: «У нас домашняя кухня».
     Смею заверить, что если есть гении в области искусства и науки, то их не меньше и в любительской кулинарии.
     Надо сказать, что национальная кухня любого народа превосходна, если выполнена мастером, соблюдающим все тонкости традиционной рецептуры, но вносящим то индивидуальное, что делает его блюдо неповторимым.
     Единственно от чего бы я отказался, так это от некоторых блюд японской  и китайской кухни, где подают ещё живую шевелящуюся «пищу». Но и тут всё дело в привычке. Да, именно в привычке. Вот вам случай, который произошел в Одессе.
     Я служил срочную службу в городе Первомайске Николаевской области, что входила в Одесский военный округ. Меня, как руководителя полковой самодеятельности, и замполита полка  вызвали в штаб округа на совещание, посвященное подготовке к окружному смотру. Поезд в Одессу прибывал около шести утра, а в штаб нам надо было явиться к одиннадцати. Хотелось есть, но все столовые, буфеты и ларьки ещё были закрыты. И тут я предложил своему начальнику отправиться к моей тете, проживавшей на Молдаванке. Подполковник долго отнекивался, считая это неудобным. Однако, проголодавшись, уступил моим уговорам и, поборов смущение, согласился, с условием, что возьмет к завтраку бутылочку коньяка.
     Пока он дожидался открытия магазина, а потом занимался покупкой, я позвонил тете и предупредил, что через полчаса со своим начальником будем у неё, причем дико голодные.
     Когда мы зашли в квартиру, то стол был уже накрыт и изобиловал различной закуской, среди которой стояло блюдо с фаршированной по-еврейски рыбой. Я представил гостя, и мы сели к столу. Подполковник быстро освоился и с аппетитом уплетал различные салаты и другую закуску, однако, к фаршированной рыбе не прикасался.
- Попробуйте   кусочек,    это   очень   вкусно.    –   Уговаривала его
гостеприимная хозяйка.
- Нет, нет. Большое спасибо, но я этого не ем.
- А уже когда-нибудь пробовали? – спросила тетя.
- Вы знаете, и не пробовал, и, извините, не хочу.
     Долго мой начальник поглядывал на аппетитное блюдо и все же рискнул  положить себе небольшой кусочек. Но, как только он его распробовал, то,  извиняясь, попросил добавки. Оторвать подполковника от этой прекрасной рыбы было невозможно, и лишь смущение, и необходимость вовремя прибыть на совещание заставили его встать из-за стола.
- Огромное   Вам  спасибо  за гостеприимство, за необычное, очень
вкусно приготовленное, блюдо. И ради бога извините меня за мою ненасытность. Будьте здоровы. – Попрощался он.
     Долго, при встрече со мной в части, подполковник вспоминал завтрак в Одессе.
- А помнишь, сержант, какую рыбу мы ели у твоей тети? – говорил
он, причмокивая языком.
     А вот вам ещё один случай. Моя теща, не менее крупный мастер по приготовлению фаршированной рыбы, как-то, будучи у нас в гостях в Донецке,  приготовила это прекрасное блюдо по случаю прихода к нам дорогого гостя, Зиновия Гердта, этого удивительного актера и человека, обожающего театр, поэзию и фаршированную рыбу. Запах этой рыбы он учуял ещё в лифте, а позже поцеловал руку мастерице еврейской  «фиш».
     Надо ли ещё доказывать, что высокое мастерство кулинарии присуще, прежде всего, любителям, а не профессионалам. И здесь дилетантство есть качество, а не изъян.
    Если я вас не убедил, то смотрите телепередачу «Смак», которую ведет не шеф-повар какого-то большого ресторана, а музыкант Андрей Макаревич.






АФУЛЬСКИЕ  РАССКАЗЫ

(Вполне возможно даже юмористические)

   Несмотря на мою русскую фамилию, я чистокровный еврей. А потому, если я смеюсь над слабостями и недостатками моего народа, это не противоречит моей любви и уважения к нему, к таланту, добросовестности, храбрости и терпению большинства его представителей. Пригласить вас на экскурсию по Израилю я, к сожалению, не могу: ноги уже не те, не для такого вояжа. Да и по Афуле я не ходок. Но посидеть на одной из скамеечек нашего двора, что в Гиват – Аморе и увидеть и услышать то, что вижу и слышу я, пожалуйста, милости просим.

ПРОШУ  СЛОВА

                Вступая в беседу, необходимо помнить,
 что в ней участвуют, как минимум, двое.
Э. Севрус
Беседа должна бы вестись как игра, в которой
                каждый имеет свой ход по очереди.
А. Сталь

     Каждый народ имеет свои особенности и привычки, которыми он либо гордится, либо, я не хочу сказать слово «стыдится», а скажу смущается, но, как правило,  после того, как уже проявил их.
     Наш еврейский народ, подаривший миру гениальных ученых, писателей, композиторов и артистов, славящийся сердечностью и добротой, наделен одной ужасной привычкой: неумением слушать собеседника. Кто-то из умных людей сказал, что наш брат еврей не столько стремится получить информацию, сколько избавиться от неё. Говорящий еврей считает, что всё, о чём он говорит, не просто интересно остальным, но в сто раз интересней, чем то, что он может услышать от них. Есть такие говоруны, которые не позволят вам вставить не только фразу, но даже одно слово в его нескончаемую речь. Это, заложенное в генах, местечковое воспитание выдает низкую культуру моих собратьев.
     Я, последние годы, вращаясь только среди евреев, начинаю привыкать к тому, что  лишен слова. И если собеседник решил выслушать меня, это значит, что пришел он, чтобы  что-то попросить или узнать (насчет «узнать» бывает очень редко). Как правило, еврей знает всё. Неизвестно откуда, но всё. Создается такое впечатление, что Господь прямую информацию давал не только Моисею, но и любому, находящемуся на этой святой земле. Что важно отметить, что этой чертой наделены не только аборигены, но и очень многие новые репатрианты. Такое впечатление, что только здесь они получили право слова и, пользуясь им, готовы лишить этого права других.
     Но если так случилось, что твой собеседник вдруг замолк, и ты начинаешь высказывать свою мысль, это не значит, что тебя слушают. Просто пауза произошла потому, что этот разговорник отвлекся, он вдруг стал следить, с кем это его соседка сошла с автобуса   и что просвечивается в её прозрачных кульках. А потому всё, что ты в этот счастливый момент сказал, было впустую. А когда твой собеседник снова обратит на тебя внимание, ты по его глазам поймешь, что он тебя и не слышал. Если даже он тут же не перебьёт  и даст возможность говорить дальше, то всё, что ты скажешь, будет им воспринято так, как будто ты говоришь на ирокезском языке. Он тебя не слышит, не понимает, он думает лишь о том, что собирается сказать сам.
     Мне уже давно понятно, что  нет смысла даже пытаться высказывать собеседнику какую-либо свою мысль. Я знаю, что если и сумею вставить пару слов, то всё равно доказать что-либо вряд ли удастся. Поэтому я и решил, чтобы быть услышанным, не говорить, а писать. Я думаю, что читающий не станет перебивать меня. Самое большее, что он может сделать,  отложить мою писанину. Но это уже его дело.
    А завел я весь этот разговор потому, что лично видел, как мой сосед Мотя не дал сказать подошедшему к нему Лазарю ни одного слова.
- О, Лазарь, привет. Что нового?
- Да, вот видел сейчас…
- Что   можно   здесь   увидеть?    Ты   задумывался над тем, что мы
каждый день видим одно и тоже?
- Я хотел сказать… - попытался вставить слово Лазарь.
- Ты думаешь, я не понимаю, что ты хотел сказать? Послушай
лучше, что я тебе скажу.
     Мотя взял под руку соседа и повел его к стоящей недалеко скамейке, но, сделав два шага, он споткнулся  обо что-то, и упал. Лазарь нагнулся, чтобы помочь товарищу подняться.
- Ты не ушибся? – с беспокойством спросил он.
- Что   ты   меня   перебиваешь?!    –   лежа   возмущался   Мотя     и
приподняв голову, продолжал. – Вчера встретил Соломона Гуревича. Он, видите ли, недоволен жизнью. Почему? Это же надо придумать! – уже сидя на асфальте двора, продолжал свой рассказ Мотя Фридман. – В чем дело, Соломон? – спрашиваю его. - Ты получаешь и пособие, и квартирные, дети устроены, внуки, дай им бог долгие годы, здоровы, жена у тебя такая, что на ней можно пахать. Что ещё надо?
- Надо бы, Мотя, тебе…
- Не   обо   мне   сейчас   речь.    Ты слушай дальше. Чем ты Шлема
недоволен? – спрашиваю я его. - Что тебе не нравится? Так что, ты думаешь, он мне ответил? – Мотя уже встал и принялся отряхивать от пыли брюки.
-  Я хотел тебе сказать… - Лазарь схватил соседа за руку.
-  Успеешь  сказать.   Что  ты меня всё время перебиваешь? С тобой
невозможно говорить: ты слова не даешь сказать. – Без всякой обиды сказал Мотя и продолжал свою мысль. -  Это же надо придумать! Он, видите ли, переживает за жену…
Тут Мотя остановил свой рассказ и стал втягивать носом воздух.
- Слушай, Лазарь, чем это горелым пахнет? Ты не чувствуешь?
- Чувствую.
 И воспользовавшись тем, что Мотя усердно принюхивался, Лазарь сумел вставить целую фразу.
 -  Дело в том, что твоя жена попросила тебе передать, чтобы ты последил за молоком, пока она не вернется из магазина.
- Так что же ты все время молчал?
- Я пытался…
- Он пытался! Что за люди? То не дают рта раскрыть, а когда надо,
то слова из них не вытянешь. Как ты думаешь, молоко уже не спасти?
- Его уже там, в кастрюле, просто нет.
- Ну,  тогда  слушай  дальше.   Это  же надо придумать! Ты знаешь,
Из-за чего он переживал?
- Не знаю! И знать не хочу! Что-нибудь, вообще, может остановить
поток твоих речей? Я думаю, что если даже наступит конец Света, то это событие не пройдет без твоих комментариев.
- Что  такое?    Уже  и  слова  нельзя  сказать!    Вы  подумайте,   он
затыкает мне рот. А где демократия? Где гласность? Где права человека?
- А  вот  идет  твоя  жена.   Она тебе предоставит полное право
объяснить, куда делось молоко. Вот тут ты наговоришься вволю.
     Мотя с поникшей головой направился на свою кухню, где простоял молча битых два часа, пока его супруга выговаривала ему все, что было у неё на душе, и, прежде всего, о том, что на него надеяться невозможно, что он за разговорами проморгает не только молоко, но и дом, и семью. А Мотя всё стоял и молчал.
     Так может быть я не прав, утверждая, что евреи не могут выслушать собеседника. Оказывается, бывают случаи, когда самые заядлые говоруны становятся молчунами.
     Ерунда! Я совсем забыл о способности подобных людей воспринимать чью-то речь, как жужжанье пчелы, как шум ветра, как рокот автомобильного мотора. Они в этот момент думают не о том, что им говорят, а о том, что будут говорить они, как только представится для этого малейшая возможность.

ПОВЕСТЬ  О  ТОМ
КАК  ПОСОРИЛИСЬ  АБРАМ МОИСЕЕВИЧ
С  МОИСЕЕМ  АБРАМОВИЧЕМ

     Кого бы ни встретил скромный бухгалтер Абрам Моисеевич Рабинович или что бы ни попадало в поле его зрения, он на всё и на всех смотрел, как бы через видоискатель фотоаппарата. А все потому, что в душе он был вовсе не бухгалтер. Судьба ошиблась, усадив его в небольшую комнатушку с ещё двумя, как и он, счетными работниками в форменной одежде. Вы спросите: какая форма может быть у рядового конторщика? Я вам скажу -  темные сатиновые нарукавники. Но истинное призвание Абрамчика, как всегда  любовно называл его старый друг Моисей, который сидел за соседним столом, было фотографирование. Больше всего он любил снимать цветы. -  Почему  мертвые цветы, а не живые человеческие лица? -  спрашивал Мойша. Так всегда по старой дружбе называл Абрам Моисеевич своего приятеля. -  Потому, что они намного веселее и приятнее, чем, вечно недовольные и грустные лица наших евреев. -  Снимай не евреев. -  Пусть уже лучше они будут зафиксированы в моей памяти, это надежнее и дешевле.
     Фотоаппарат этого любителя-фотографа был весьма примитивный, поэтому каждый раз, проходя мимо витрины магазина, он с вожделением рассматривал дорогую камеру, о которой мог только мечтать. Она стоила четыреста долларов. Собрать их было не легко. Его жена, Мина Соломоновна, была женщиной проницательной, и спрятать от нее кое-какую мелочь, которую мог сэкономить, не бог весь с какими заработками, её супруг, было делом, мягко говоря, сложным. Абрам Моисеевич считал, что судьба с его супругой тоже сыграла злую шутку, не поняв, что ей надо бы заниматься не домашней работой, а поиском хитро припрятанных денег, в качестве следователя по особо важным делам.
     Однако, несмотря на острый глаз мадам Рабинович, её благоверный сумел все же в течение нескольких лет собрать половину нужной суммы. Откладывая по капельке, ему, наконец, удалось  купить две сто долларовые купюры. Он даже приглядывался к более дешёвому аппарату, не очень рассчитывая, что доживет до того дня, когда у него в «загажнике» окажется четыреста долларов.
     Но, проигнорировав урок, который дал умный Иван Крылов: « не каркай, если в клюве сыр», Абрам Моисеевич поделился с другом своей тайной. Он рассказал Моисею Абрамовичу о том, что является владельцем крупного состояния.
- Абрамчик! Это же прекрасно! Мы можем на эти деньги в субботу
зайти в приличный ресторанчик и кутнуть по случаю праздника.
- Ты с ума сошёл! Я полжизни собирал их на фотокамеру.
- А Мина знает о них?
- Боже упаси!  Я  каждую  неделю  меняю  тайник,  где  храню свой
капитал.
- Не  будь  дураком.   Эти  деньги  надо  так прокутить, чтобы было
потом что вспомнить. Ведь твоя «половина», увидев новый аппарат, задаст очень простой вопрос: «Откуда у тебя, милый мой, такая дорогая игрушка»? И тю-тю твои несметные богатства.
- Ха-ха! -  победно  воскликнул  новоиспечённый  Крез.  Я не такой
идиот, как ты думаешь. Всё уже давно спланировано. Хотя моя Мина -  мина мгновенного действия, ей в этот раз взорваться не удастся.
- Что же ты придумал, хитрый богач?
- Я закажу табличку с надписью   « А. М. Рабиновичу  за  большую
многолетнюю добросовестную работу в день его рождения от руководства» и прикреплю его к «подарку» или «премии», если хочешь.
- Глядя на тебя,  никогда  не подумаешь, что ты умнее своей жены.
         Моисей Абрамович на минуту задумался, потом как-то очень внимательно посмотрел на своего приятеля и добавил -  Мысль насчет «премии» просто гениальна. Но всё-таки я советую тебе взять своего старого дружка и оставить эти паршивые деньги официанту в большом ресторане нашего маленького города.
- Не дождешься!
- Если я не дождусь, то ты крупно об этом пожалеешь.
- Никогда!
- Один мудрец сказал: «никогда не говори никогда».
- Вот с мудрецом и иди в ресторан, может он ещё что-нибудь такое
выскажет, что сделает тебя немного умнее.
- Так значит, нет!?
- Наконец ты,  несмотря  на  свою глупость, правильно меня понял.
- Ну,  хорошо,  соискатель  премии   за   безупречную   работу.   Не
хочешь -  не надо.
     И вроде, отказавшись от крамольного желания пустить на ветер таким трудом накопленные Абрамчиком деньги, Мойша, снимая форменные нарукавники и надевая свой поблеклый пиджак, раскланялся с коллегами, пожелав им веселой субботы, и скрылся за дверью.

     Через несколько минут Мина Соломоновна сняла телефонную трубку.
- Алё! Мадам Рабинович слушает. Это ты Моисей? Я тебя узнала.
- Ну что? Мазлтов! Я поздравляю вас  с премией.
- Что за премия, Мойша?
- Как!?  Ты  ещё  ничего  не  знаешь?  Твой Абрам получил сегодня
премию в двести долларов за хорошую работу. Так что с вас причитается.
- Спасибо   за   приятные   новости.    Приходи   завтра к  обеду   на
фаршированного карася и рюмку водки. Пойду приготовлюсь встретить суженного. Пока.
     Абрам вошел в дом и, как всегда, скромно улыбаясь, очень тщательно вытер ноги, надел комнатные тапочки, положил возле вешалки потертый портфель и устало опустился в кресло. Но его взгляд беспокойно остановился на улыбающемся, как на американской рекламе, лице жены. Он понимал, что эта улыбка не может предвещать ничего хорошего. И действительно Мина, продолжая улыбаться, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.  Рабинович почувствовал себя, если не покойником, то человеком очень близким к такому состоянию.
- Ах,  ты  мой  дорогой!  Моя умница!  Я  всегда знала, какой у
меня прекрасный и талантливый муж.
        У Абрама Моисеевича на лбу выступил холодный пот.
- Что  случилось?   К  какому  горькому  сообщению  ты   готовишь
меня?
- Бог   с   тобой.    Я   действительно   восхищена    этой    приятной
новостью. И поздравляю тебя.
- Какой новостью?   -  с недоумением и страхом спросил, ничего не
понимающий супруг, вытирая платком вспотевшее от волнения лицо.
- Ну ладно, не валяй дурака и не разыгрывай меня. Я уже все знаю.
- Что!? Что ты знаешь? Чему это ты так рада?
- Премии  в  двести  долларов,  которые  сегодня,  так   заслуженно
получил за свой честный труд мой дорогой кормилец.
- С чего ты взяла? Какая премия?
- Ну, хватит! Пошутил и ладно. Где деньги?
- Что ты чепуху городишь? Нет у меня никаких денег.
- Абрамчик.  Золотко.  Не  валяй  дурака.  Ты  же  знаешь,  что я всё  равно  найду.
         Мина Соломоновна легко подняла с кресла своего мужа, поскольку ей, по весовой категории, положено было бы иметь трех таких Абрамчиков. Опытным движением надзирателя, обшарила его карманы и в «пистончике» брюк нашла сложенные вчетверо две сотни долларов.
- Ах ты, хитрец,  -  потрепала  она  оставшиеся  на  макушке редкие
волосенки супруга, -  хотел, чтобы я сама нашла? Тебе приятно, когда я  дотрагиваюсь до тебя руками, мой страстный.
         И она так крепко обняла скромного бухгалтера, что если бы не телефонный звонок, то ему пришлось бы, как Адаму, лишиться одного ребра, а может быть и больше.
     Звонил друг Мойше и интересовался, как чувствует себя Абрам после торжественного вручения премии своей ненаглядной.
- Так это Моисей сказал тебе, что я получил премию?    Чтобы ноги
его больше не было в моём доме.
- Ты  сердишься,  что он опередил тебя?  Я понимаю. Тебе было бы
приятней сделать мне сюрприз. Ну, ничего. Завтра за обедом помиритесь. Я по случаю такого праздника решила приготовить фаршированную рыбу и позвала отведать её твоего дружка.

-   В субботу за столом, Абрам не только не разговаривал со своим приятелем, но даже не смотрел в его сторону.
-   Ты знаешь, почему он сердится на меня? -  сказал Мине Моисей.   - Я предлагал ему прокутить эти деньги в каком-нибудь ресторанчике, но он категорически отказался и был прав, поскольку такой закуски, как твоя рыба, нет нигде.   
- Ты  прекрасно  знаешь,   за  что  я на тебя сержусь, -  не выдержал
игры в молчанку Абрам, -  и перестань делать из меня дурачка. Отныне я тебя знать не знаю, и видеть не хочу, и ты мне больше не друг.
- Хорошо, Абрамчик.   Не  хочешь  видеть -  не надо.   Но    хотя бы
сфотографировать  меня на память своей «мыльницей» ты можешь?
- И  не  подумаю,  и  не  стану  переводить  на  тебя  пленку.  Я, как
всегда, лучше потрачу её на цветы.
-    Он  очень   любит   цветы,   -  поэтически   приподнято   отметила   
Мина, -  потому, что всегда стремился к прекрасному.
- К прекрасному? Ах, ну да! Теперь я понимаю, почему он выбрал
в жены именно тебя, -  сказал Мойша.
         И не попрощавшись, вроде бы как по-английски, покинул гостеприимный дом Моисей    Абрамович,    с   которым   навсегда      
поссорился его друг  Абрам Моисеевич, поскольку такого предательства простить ему ни как не мог.


ДУЭЛЬ

     Каждый вечер, как только опускалось за горизонт жаркое израильское солнце, все ходячие больные и свободный до вечерних процедур медицинский состав выходили в уютный двор городской больницы. Во-первых, потому что в это время сердобольные родственники приходили справиться о здоровье своих близких, а во-вторых, слабый ветерок уже нежно обвевал разгорячившиеся за летний день лица пациентов, медсестер, врачей. И это несмотря на кондиционеры.
      Кроме того, настроение поднимал сам факт общения друг с другом. Особенно этого часа жаждали старики, которым есть о чем поговорить и что вспомнить.
- Я  что-то  не  припомню,    говорил   ли   ты  мне, откуда приехал? 
-    спрашивает Иосиф своего соседа по скамейке, что стоит рядом со стройной и  развесистой пальмой.
- Вот так внимательно ты слушаешь, что тебе говорят? Из Киева. Я
тебе это уже говорил десять раз. – Возмущается его собеседник Наум. - Мы туда приехали ещё в тридцать пятом году из-под Фастова. Мне надо было учиться в русской школе.
- Да, да. Ты уже мне это говорил.
- Ну, так что ты голову морочишь?
- Что значит морочишь? Почему ты мне грубишь?
- Я  не  собираюсь  тебе  грубить,   но если у тебя склероз, то носи с
собой записную книжку и записывай всё, что тебе говорят.
- Ха!  Мне много чего говорят.  И если я всё буду записывать, то со
своим радикулитом просто не подниму такую записную книжку.
- Тогда не задавай по сто раз один и тот же вопрос.
- Пожалуйста!  Я за такое оскорбление с тобой вообще говорить не
буду. А если бы мы жили лет сто назад, я бы вызвал тебя на дуэль.
- Ты  можешь  сделать  это  и  сегодня. Только  на чём же мы будем
драться? На наших палках?
- Поскольку я вызываю тебя на дуэль, оружие выбираешь ты.
- Хорошо! Я согласен. Пусть нашим оружием будет «ум».
- Что значит «ум»?
- А  то,   что  если  ты  не  сумеешь  ответить  на   мой   вопрос,    то
проиграл.
- А если сумею?
- Тогда ты задаешь мне вопрос. И так до победы. Что испугался?
- Это я испугался? Пожалуйста. Можешь начинать.
     Сидящие  на этой и на другой, рядом стоящей, скамейке стали обращать внимание на громкий разговор, переходящий в ссору. А когда услышали слово «дуэль», то прекратили всяческие беседы и сосредоточили своё внимание только на диалоге Иосифа и Наума.
- Ладно.  Вот  тебе такой вопрос: если Бог создал светила на тверди
небесной для того, чтобы можно было вести счет дням, месяцам и годам лишь на четвертый день, то входят ли первые три дня для определения даты сотворения мира?
- Нет, не входят.
- Почему?
- Почему?  А ты раскинь своим умом. Но не очень! А то последний
потеряешь. Когда твоя мама была на четвертом месяце, могла ли она объявить, что у неё уже родился сын?
- Причем тут моя мама?
- А при том.  Если бы не твоя мама, то никто бы не услышал такого
глупого вопроса. Ведь первые три дня создания мира все равно, что первые три месяца беременности. Только лишь через шесть дней Господь завершил свою работу. Вот после этого шестого дня и считай.
- Ну, хорошо.  На вопрос ты ответил. Но маму мою больше не смей
трогать! Теперь твоя очередь. Спрашивай.
- А   скажи   ты   мне,   умный   Наум,    поскольку   тезка  твой был
пророком: не является ли мой радикулит отголоском того, что Бог когда-то у Адама вытащил одно ребро, чтобы создать женщину? 
- Думаю, что нет.
- Почему?
- Ах,   теперь   ты   спрашиваешь   «почему»?    Я не призываю тебя
раскинуть мозгами, здесь и так много мусора. Но думаю, что если  операция, которую Бог сделал Адаму, повлияла на твое здоровье, то почему же на твоем уме не отразился тот факт, что праотец съел плод с древа познания?
     Все засмеялись и сочли, что ответ должен быть принят. Наиболее активные слушатели стали арбитрами спорящих, хотя их никто не выбирал и не назначал. А дуэль продолжалась.
- Ответь мне,  Иосиф, если ты такой же премудрый, как твой тезка:   
была  ли  у  Бога  ещё  цель,  кроме  наказания  людей  за    гордыню,
когда он строителям Вавилонской башни дал каждому свой язык?
- Безусловно.
- Нет.     Вы  посмотрите.   – Со  смехом  сказал Наум.    - Он  хочет
сказать, что знает цели и задачи Господа, как будто речь идет о планах ЦК КПСС.
- Должен  тебе  сказать,   что КПСС к нашему разговору имеет ещё
меньшее отношение, чем твоя мама.
- Я тебе сказал…
- Хорошо.    Я   не   трогаю   твою   маму.    Но   знай,  что Господь,
награждая строителей Вавилонской башни каждого своим языком, беспокоился, чтобы  ты не сошёл с ума от безделья, если не будешь посещать ульпан.
     Арбитры сочли ответ убедительным, но признали необходимым ограничить вопросы количеством или временем. Дуэлянты не согласились: только до победы. И Иосиф поспешил задать вопрос.
- Ответь  мне,  о,  умнейший  из  всех бердичевских портных, после
того, как Господь разрушил порочный Содом, его грех остался и  существует до сих пор, как язва на теле человечества. Так почему людям причастным к, так называемым, мужским меньшинствам отдали такой прекрасный цвет, как «голубой»?
- А   где   ты   найдешь   для   них  другой?   «Чёрно-коричневый» и
 «красный» взяли те, чей грех в сто раз хуже «содомского». «Зеленый» приватизировали себе защитники природы, «желтыми» их не назовешь, чтобы, не дай бог, не обидеть китайцев. Больше в радуге я цветов не знаю.
- Ну,  хватит,  хватит.    –  Сказала   самая   добрая   и   приветливая
медсестра Мира. – Мы все убеждены, что вы оба мудрые люди и вам   не к лицу споры из-за пустяка. Но если хотите обязательно выявить победителя, то ответьте на мой вопрос. Кто ответит точно, тот и выиграл. Я хочу у вас спросить не из истории  человечества, в этом вопросе я соревноваться с вами не в силах. А скажите, почтенные, вы уже получили вечерний укол?
     Двое мудрых больных переглянулись и одновременно  стали ощупывать свои ягодицы.  На лицах их явно выражалось сомнение.
- На   этот   вопрос   я   не   могу  с уверенностью ответить, – сказал
Иосиф.
- Я тоже, - признался Наум.
- Тогда марш в палату на дуэль со мной,   причем оружие выбираю
я.
- Какое оружие?? – дуэтом спросили философы.
- Как, какое? Шприц!


ДОСТОЙНЫЙ  СОБЕСЕДНИК

     Как только солнце спрятало свои обжигающие лучи, я, как и все жильцы нашего дома, вышел подышать свежим воздухом. Правда, к свежести его примешивался довольно неприятный запах удобрений с близлежащих полей. И всё же, это было лучше, чем находиться в наполненной теплым, как парное молоко, воздухом съемной квартиры без кондиционера.
     Выйдя из подъезда, я сразу же заметил на отдаленной скамейке Леву, соседа с третьего этажа, так любящего уединяться. Дай, думаю, нарушу его одиночество, авось не прогонит.
    Я подошел к скамейке, где сидел задумчивый сосед.
- Не помешаю?
- Ради бога. Скамейка не для меня одного.
- Однако, ты всегда сидишь отдельно от всех. Тебе не скучно?
Ведь приятно пообщаться с кем-то, побеседовать.
- А я что делаю? Я тоже беседую.
- Но я рядом с тобой никого не вижу.
- А мне никто и не нужен. – Ответил Лева. – Я разговариваю сам с
собой.
- И находишь это интересным?
- Мне не надо «находить», я уже нашёл.
- Нашёл что?
- Я нашёл в себе достойного собеседника.
- И какова тема ваших «разговоров»?
- Круг вопросов, который мы обсуждаем, огромен.
- Ну, например? – полюбопытствовал я.
- Изволь.  Вот,  скажем,  задаю  я себе вопрос: почему утром, когда
солнышко уже достаточно припекает, у нас во дворе стоят не выключенные фонари. И отвечаю: потому, что тот, кто должен их выключать, относится к своему делу наплевательски.  – Но почему же тогда я должен платить за уличный свет, а не этот разгильдяй?     – снова спрашиваю сам себя. – А вот уж это не твоё дело. Пусть этим занимается мэрия. – Отвечает мой собеседник.
-    Очень интересно. А что ещё?
- Пожалуйста.  Чтобы  попасть  к  врачу  – специалисту, надо ждать
свою очередь две – три недели, а иногда и месяц. Так вот я спрашиваю себя: почему, если в назначенный тебе день врач заболел (ну с кем не бывает?) и ты к нему не попал, то тебя опять записывают, но не на день, когда врач уже здоров, а снова в самый конец очереди, то есть ещё через месяц? Конечно, сразу  на этот вопрос я ответить себе не могу. Но, подумав, делаю вывод: для того, чтобы ты попал сразу же после благополучного выздоровления эскулапа к нему на прием, надо сдвинуть всю очередь и оповестить о  переносе дня посещения врача всех больных, записанных к нему. А это, надо тебе сказать, работа. Где же ты найдешь таких дураков, которые согласятся заниматься этими глупостями?
- По  моему,   и  ты,   задающий  вопросы,    и  твой   «собеседник»,
который отвечает на них, очень разумны.
- Ещё  бы!   Моя  мама  говорила,   что  ещё в раннем детстве я был
смышленый ребенок. Но её можно простить, поскольку всем мамам кажется, что её дитя самое красивое и самое умное. Когда я впервые дотянулся до зеркала, то понял, как она была субъективна.
- Ну, а насчет смышлёности?
- Я думаю, что все дети рождаются с одинаковым умом.
- Возможно.  А не задавал ли ты своему  оппоненту вопрос: откуда
же берутся дураки?
- Конечно, задавал.
- И что же он ответил?
- Он  убежден,  что  человек  становится  дураком,  если,  вырастая,
остается при детском уме.
- Логично. А  какие ещё темы вас волнуют?
- Мало ли? Иногда говорим о женщинах.
- Да  что  ты!?   Интересно  узнать,    что  думают  такие   разумные
собеседники по этому вопросу.
- Единого  мнения  ты  не  услышишь,   мы  часто  спорим до такой
степени, что потом несколько дней не разговариваем.
- И в чем же заключаются ваши разногласия?
- Когда я задаю себе вопрос:  прав ли я,  что остался холостым?  То
слышу отрицательный ответ. - В чем дело? – спрашиваю я снова. - Почему? Ведь давно известно, что брак – это лотерея, и рассчитывать на выигрышный номер смешно. - Так что, ты думаешь, я себе отвечаю? - Глупец, вспомни старый анекдот, как еврей просил Бога помочь, когда-нибудь выиграть в лотерею. На что господь предложил ему купить хоть один билет. - Это не аргумент, - возражаю я снова. - Если ты не выиграл, то пустой билет можно порвать и выкинуть  как мусор, а что же делать с женой? Если снова включиться в игру и тянуть эти «лотерейные билеты», то, в конце концов, останешься  просто, мягко говоря, банкротом. Так кто из нас прав?
- Ты   просто   не   веришь,    что   тебя   может  полюбить  какая-то
женщина.
- Ну,  во-первых,  мне  «какая-то»  не  нужна.    А во-вторых, если и
полюбит такого красавца, как я, та, которая мне нравится, то разве  можно надеяться, что это надолго. Один умный человек сказал, что если женщина сегодня отдала тебе ключ от своего сердца, то нет гарантии, что она назавтра не поменяет замок.
- Ну, если ты не любишь женщин, то тут ничего не поделаешь.
- Почему  не  люблю?    Я  нормальный   мужчина   и  мне нравятся
женщины, особенно хорошенькие. Но хорошенькие и хорошие, это, как говорят в Одессе, «две большие разницы». Что там говорить: я люблю в доме красивые цветы, но поливать мне их лень, и их приятный запах так дурманит голову, что не поможет никакая таблетка.
- Так кто же победил в вашем споре?
- Ты  не  можешь  понять  кто,   если  видишь,   что  я  сижу  один и
разговариваю сам с собой? Это ещё большое счастье, что у меня такой достойный собеседник.
- Да. В этом смысле тебе повезло. Так смотри, не ссорься больше с
ним.
- Как  ни  трудно,  порой,  с  собой  примириться,   но  куда  от себя
уйдешь? Скажи мне: а ты никогда не задавал себе какие-нибудь вопросы?
- Почему?  Задавал,  конечно.    Но   у   меня   нет   такого  мудрого
собеседника, как у тебя, поэтому я никогда не получал ответа. Ну, будь здоров, извини, что прервал, вероятно, очень серьезный разговор.
- Не волнуйся.   С самим собой поговорить у меня всегда отыщется
время.


ПРОРОК  РАЙОННОГО  МАСШТАБА

     Каждому известно, как много дел у президента страны, его помощники с трудом составляют распорядок  рабочего дня, почти не выделяя первому лицу в государстве времени на отдых. И, несмотря на такую загруженность,  попасть к нему на прием все же легче, чем к Мине Гутельман. Однако некоторым всё же удается побывать в её квартире, которую она называет «офисом». Офис известного на весь район  астролога, который находится на углу Песочной и Речной улиц, вам покажет каждый мальчишка. Это маленький, но довольно изысканный особнячок, стоящий на небольшой возвышенности. Чтобы  войти в него, надо преодолеть более тридцати ступенек. Но не ступеньки создают трудности для тех, кто мечтает попасть к астрологу Гутельман, а её всерайонная слава непревзойденного прорицателя. Более того, можно сказать, что вся жизнь маленького района нашего городка расписана Миной, и ею регулируется, и контролируется. Она, чтобы не создавать очереди, рассылает своей постоянной клиентуре в конвертах гороскопы на неделю или на месяц. Все женщины как помешались. Только и слышишь со всех сторон: «Мина сказала», «Мина велела», «Мина запретила».
- Ну,  что,  Маня,  ты  ходила насчет этой работы? – интересуется у
подруги её соседка Фрида при встрече на лестничной площадке.
- Ты  знаешь, я не пошла.
- Как?! Ведь тебя пригласил на разговор сам хозяин.
- Я   не   решилась.    Мина  сказала:  не  общайся  всю эту неделю с
чужими мужчинами. Ты рискуешь что-нибудь «подхватить».
- С ума можно сойти! Ты что не можешь себя контролировать?
- Нет, почему? Себя могу, но его нет.
- Он очень солидный, положительный,  добрый и мягкий человек.
- Вот этого, как раз, я и боюсь.  Тем  более,  что  Мина ещё сказала,
что уикэнд обещает удовольствие. А сегодня конец недели.
- Я не знаю, что тебе сказать.
- А ты ничего и не говори. Ты же сама боишься ослушаться Мины.
- Что Мина?  Что Мина?  Она  мне  просто  заморочила голову. Как
тебе это нравится? Мина мне пишет: что касается твоих семейных отношений, то сейчас самое время «ковать железо». Какое железо? Если это то, что я предполагаю, то оно никогда не было уж таким «железом». И чем его ковать? И вообще если ковать, то, что от него останется?
     Фрида стала платочком утирать накатившиеся слезы, и подруга увела её к себе домой, чтобы попытаться в тишине совместно понять, что имела ввиду прорицательница под словом «железо».
     Одновременно с этим, состоялся другой разговор.
- Вчера мой Яша пришел опять навеселе.  – Жалуется землячке Зоя
Фельдман. – Но мне пришлось обнять мерзавца, раздеть, уложить в постель и разрешить ему делать всё, что он пожелает.
- Как    ты    допускаешь    такую    безнаказанность?       -   в  ужасе
всплеснула руками Мотя, считающая, что мужей надо держать в строгости.
- А   что   мне   оставалось   делать,   если  Мина пишет: во-первых,
«сейчас не время ввязываться в конфликты», во-вторых, «действуйте нестандартно», а в-третьих, «стремитесь к изысканности».
- А  мне  как  раз  она  пишет  обратное:  с одной стороны, «больше
проводи время в узком кругу» и «активнее сотрудничай с партнёрами противоположного пола», а с другой, «сексуальные излишества могут помешать достижению материальных благ». Ну, как это понимать? – Мотя подняла плечи, повернула голову, прикрыла глаза, и на её лице застыл немой вопрос.
- Надо   все-таки   попасть   к   этой   колдунье   на  прием и во всём
разобраться. – Уверенно заключила Зоя.
     Но далее свою мысль она не продолжила. Во дворе появилась всенародно известная «вечная невеста» Софа Бронштейн. Она, несмотря на жару, была разодета так, как будто рекламировала отдел одежды городского универмага.
- Софа!  – остановила  расфуфыриную  соседку  Мотя.   –  Ты с ума      
сошла. Что ты натянула на себя в такое пекло весь гардероб?
- А  как  же  быть?  Мина   сообщила  мне,  что  сейчас самое время
сделать себе рекламу, привлечь внимание, что в этот период возрастает обаяние и личный шарм. И, кроме того, в конце недели, пишет она: «Вы будете необычайно романтичны и ветрены»
- Положим, ветрена ты не только в конце недели. – Вмешалась Зоя.
- И куда же ты в таком виде идешь? – поинтересовалась Мотя.
- На рынок.
- Ты  посмотри  на  эту  психованную. – В обычной для себя форме
заключила Мотя. – Рынок – это не ярмарка невест. Туда приходят люди не свататься.
- Ничего,  - возразила  нарядная,    хотя  и  несколько   приувядшая,
невеста. – Если суждено, то кто-нибудь заметит.
     Софа кокетливо повернулась на высоком каблучке и, повиливая пышными бёдрами, направилась к автобусной остановке.
- О!  Вот  идет  и  Берл. - Обрадовалась Мотя. – А я уже собиралась
идти  к тебе. Послушай, дорогой, не одолжишь ли ты мне на неделю пару сотен?
- Я  бы  с  превеликим  удовольствием. – Отвечал местный «богач».
Но в гороскопе, что прислала Мина, ясно сказано, что в течение этой недели надо быть осторожным и расчётливым, и финансовые вопросы пока лучше не рассматривать.
     Берл приподнял шляпу и попытался улыбнуться. Это у него получилось фальшиво, как на американской рекламе, и он смущенный направился к подъезду дома.
     А к соседкам подошла одна из близнецов, Таня, которая была похоже на свою сестру, как две капли воды. Знакомые говорили, что вторую сестру создали на ксероксе. Отличали их только по одежде и цвету волос. Таня перекрасилась в красно-рыжий цвет, и все говорили, что Стендаль придумал название к своему роману «Красное и Черное», случайно увидев близняшек.
- Куда  это  помчалась «невеста»? – спросила Таня, - я встретила её
на остановке. Дура, она ищет жениха, не  понимая, что от мужа одни беды. Впрочем, и от любовников тоже.
- Ты  чем-то  взволнована  и  расстроена.   – Как опытный психиатр
определила Зоя. – Откуда это ты такая взбудораженная?
- Что  вам  сказать,  подруги?  Наша прорицательница Мина далеко
не всегда бывает права. Она утверждает, что в эти дни «Близнецы» ощутят неудовлетворенность своими старыми связями. И надо сказать, что это справедливо.
- Так чем ты недовольна?
- А  тем,   что,   прочитав  у  неё,   что  в  эту  неделю  большинство
«Львов» почувствуют в себе необычайную  силу, я, как дура, помчалась к Леве Каплану. Так что вы думаете? Ничего подобного!
- Ты  не  права.  Если Мина сказала, что «большинство», это ещё
не значит, все. Видимо, нынешняя неделя не для Каплана. Потерпи, придет и его час. А Мину не трогай. Если бы не она, то мы вообще бы жили в полной темноте.


МЫ  ЕДЕМ,  ЕДЕМ,  ЕДЕМ…

     Чета Коганов жила, что называется, душа в душу. «Душа» – это Елена Соломоновна, которую муж всегда ласково называл Лёля. А «в душу» она обычно влезала к нему запросто, несмотря на свои габариты. Что и говорить, душа у Абрама Ильича была большая. Он всегда и во всём соглашался со своей «половиной», а точнее сказать с большей «половиной». Лёля, прежде чем изложить мужу свои планы, называла его Абрам. – Подойди сюда, Абрам, я тебе что-то скажу. – Бывало, говорит она. Но после того, как, выслушав предложение жены, супруг отвечал: - хорошо я согласен,  «большая половина» уже называла его Абрамчик.
     Но  бывали моменты, когда Елена Соломоновна, имея семь пядей во лбу, всё же ошибалась, да ещё как ошибалась. Абрам в таких случаях говорил: - успокойся, Лёля, не ошибается тот, кто ничего не делает. Глубоко веря в это правило, он предпочитал, во избежание ошибки, улизнуть от любого дела. Да, собственно, жена и не возражала, поскольку его помощь обычно создавала для неё помехи  и трудности. Единственное, что на него возлагалось, это расплачиваться за ошибки супруги. Поэтому без работы Абрам не сидел. И его преждевременная седина, и расшатанная нервная система были результатом выполнения этой единственной нагрузки по дому. Жена скучать ему не давала. Вот, что она ему разрешала и позволяла себе, это  тосковать по детям и внукам.
     Решение поехать навестить сына и невестку пришло внезапно, и пришло, конечно, в голову Лёли. Она тут же стала собираться.
     Надо повести детям два–три бутыля соленых огурчиков, которые обожает её сын Илюша в великолепной засолке  любящей мамы. Внукам по баночке различного варения. А что невестке? А  дорогой невестке надо купить в магазине шоколадные конфеты, без которых она жить не может.
- Лёлечка,  давай  я  пойду  на  вокзал  и  возьму  билеты, чтобы мы
точно знали день и время отъезда.
- Не  выдумывай,  Абрам.   Не  лезь  не в свои дела. Я сама займусь
билетами. Что за привычка во всё соваться. У тебя что, нет дел?
      Инициатива была подавлена,  и пришлось идти на диван, где можно, не отвечая ни за что, удобно вытянувшись, просматривать газеты.
     Во второй половине дня Лёля вернулась из похода в центр города и принесла большую коробку конфет для невестки и два железнодорожных билета.
- Едем пятнадцатого в полночь. Нам на вокзале надо быть не позже
чем без четверти двенадцать. Абрам! Ты слышишь меня?
- Слышу, слышу, дорогая. Едем в полночь пятнадцатого.
     Чтобы не мучить супруга тяжелыми, набитыми стеклянными бутылями и банками, и всякими другими вещами, объемными баулами, мадам Коган заказала на полдвенадцатого ночи такси.
     Без четверти двенадцать, как и планировала разумная Елена Соломоновна, они уже стояли на перроне.
- Абрам,  билеты  у  тебя?   – супруг  кивнул  головой.  – Посмотри,
какой у нас вагон.
     Абрам достал из портмоне два билета и стал их рассматривать.
- Лёлечка,   золотко,    здесь   написано,    что   поезд   отправляется 
пятнадцатого в ноль пять.
- Ну, мне и сказали в полночь. Что? Такое значение имеют лишние
пять минут?
- Пять   минут   значения   не   имеют.    Но   всё   дело  в  том, что в
двадцать четыре ноль пять будет уже не пятнадцатое а шестнадцатое. Мы с тобой опоздали ровно на сутки.
- Ой, Абрамчик, что же делать?
- Что делать? Бежать в кассу и менять билеты.
- А ты успеешь? Уже без восьми двенадцать.
     Абрам сорвался с места. Такому спринту мог позавидовать профессиональный бегун. Счастье, что у кассы никого не было. Он попросил, что бы ему поменяли сегодняшние билеты на завтрашние. Оказалось, ничего в этом сложного нет, просто надо немного доплатить. Но в кошельке несчастного пассажира было пусто, жена ему денег никогда не доверяла. Абрам помчался на перрон. Взяв деньги, он пулей летел обратно к кассе. Он даже не слышал слова Лели: «не забудь взять сдачу». Когда он мчался от кассы к платформе, уже с билетами, жена махала ему руками и кричала «скорее». Он увидел, что за спиной супруги стоит состав с проводниками на ступеньках. Они держат желтые флажки, показывая, что готовы к отправке.
- Скорее, он сейчас отходит. – Умоляла Лёля.
- Во-первых,   до   отправки   ещё   две   минуты,  а во- вторых, этот
вагон не наш.
- Ну и что?! Садимся сюда, а потом будем искать свой.
     Лёля вскочила на подножку и стала принимать у мужа тяжелый багаж. Абрам схватился за поручень и втиснулся в вагон, чуть не сбив проводника. И тут же поезд тронулся.
     Отдышавшись в тамбуре от скоростного бега и немного успокоившись, Абрам взял тяжелые баулы и, вслед за женой, двинулся вперед. Пройдя пять или шесть вагонов, они добрались до своего. Вагон был почти пустой, и они уселись в первом же свободном купе. Но как только они опустились на мягкие удобные сидения, усталость и волнение как рукой сняло. Они стали дико хохотать. И Лёля, повеселев, достала из сумки обильный ужин и даже маленькую бутылочку коньяка.
- Давай, Абрамчик, выпьем с тобой по маленькой. Всё хорошо, что
хорошо кончается.
     Но это была вторая ошибка Елены Соломоновны, как сказал бы автор детектива. В самый разгар этого прекрасного ужина в купе появился проводник и попросил предъявить билеты. Абрам Ильич вытащил их из портмоне. Долго рассматривал хозяин вагона проездные документы.
- Почему  вы  сели на этот поезд?  У вас билеты на  поезд, который
идет в обратном направлении.
- Но   мы   садились   на   первой   платформе   на   поезд,   который
отправляется в ноль пять.
- Ну, и надо было ждать своего поезда, его должны подавать сразу
после отправки нашего, который отбывает ровно в ноль ноль, но сегодня несколько задержался.
- Так что же нам делать?!  – Чуть  ли не в истерике спросила мадам
Коган.
- Да вот, через десять минут большая станция. Выходите и объясняйтесь с начальством.
Я не стану описывать всех перипетий пересадки четы Коганов на другой поезд. Им удалось все же добраться до города, в котором проживали их дети и внуки. Но Лёля сказала мужу, чтобы он не смел ничего рассказывать об их путешествии. Вечером за столом они нашли другую тему для разговора, а потом с внуками весело пели известную песенку: «Мы едем, едем, едем в далекие края…»

               
КАК  Я   ПОМОГАЮ  ЖЕНЕ
(Монолог женатого человека)

     Что мне особенно нравится в израильской квартире, хотя она не собственная, а съемная,  это кафельные полы. Нет, не подумайте, что в собственных квартирах полы не кафельные. Так вот, во-первых, эти полы абсолютно ровные, во-вторых, красивые, а в-третьих, их мыть - это одно удовольствие. Правда, это удовольствие достаётся только моей жене. Собственно стирать в прекрасной стиральной машине и снова получать удовольствие от того, что тебе не надо ничего делать, кроме как насыпать в неё пару порошков, жена позволяет тоже только себе. Вообще она много чего стала себе позволять: совершить прогулку в магазин, проехать на рынок, пройтись за почтой, или в аптеку за лекарствами, или в банк. А почему нет? Банкомат никогда не жадничает и даёт ей денег, сколько она попросит. В аптеке мы имеем скидку и поэтому лекарства нам обходятся не больше двухсот шекелей в месяц. На рынке такие натюрморты, что ощущение, будто ты находишься на художественной выставке и наслаждаешься искусством мастеров живописи. Конечно всё, что она приобретает на этой «выставке», имеет вес, но,  во-первых, сумка на колесиках, только толкай (можно и тянуть для разнообразия), а во-вторых, до автобуса всего-ничего, ну, а в третьих, никто ей на этом рынке не мешает: ходи, сколько хочешь, смотри и пробуй, сколько влезет. Единственная работа, это дома уложить всё в холодильник. Зато потом она может отдохнуть у плиты. А действительно, чем не отдых?  Ходить никуда не надо, всё рядом, под рукой. Хочешь варить – вот тебе кастрюля, хочешь жарить – вот тебе сковородка. Соль направо, перец налево, ножи и ложки – снизу, тарелки и чашки – сверху. А если жарко – вода перед тобой.
     Но когда начинается настоящее дело, тут, уж будьте любезны, не беспокойте её  и ходите на цыпочках. Двери на замок, телефон выключен.  Вас интересует, что же это за дело? Извольте. На экране бразильский сериал. Меня это совсем не трогает, но я с уважением отношусь к делу, которым занимается моя жена. Зато потом с большим удовольствием помогаю ей, когда она моет те самые полы, с которых начался наш разговор. В чем заключается эта помощь? А вот в чём. Я спрашиваю: - дорогая, что требуется от меня? – Садись на диван и подними ноги. – Охотно объясняет она.
     Я без лишних слов беру книгу и укладываюсь на диване.
     Так что вы не думайте, если надо помочь супруге, то я всегда - пожалуйста.

СКАЗКИ
Что может быть свободнее
                человеческой фантазии?
Д.Юм.
   Сказка для взрослых, та же басня. Но зачем же Эзопов язык, когда можно говорить всё, что хочешь? Иносказание имеет огромную силу. Во-первых, обобщение подчеркивает, что явление описанное в сказке типично, во-вторых, сказочник свободен не только в выборе персонажей, но и необычном проявлении их воли и стремлений. А анонимность её героев предполагает наличие у читателя или слушателя широкого ассоциативного поля. И сказка превращается в анекдот, притчу, нравственный урок.


САМЫЙ  КРАСИВЫЙ  ЦВЕТОК

     В небольшом саду одного очень занятого человека, которому и следить-то за садом не было достаточно времени, расцвела прекрасная Роза. Она была так хороша, что все цветы в почтении склонились перед ней. Одна только Ромашка, непонятным образом появившаяся среди садовых цветов, повернула свою белую головку к солнышку.
- Откуда  взялась  эта  безродная трава? - с недовольством
спросила Роза свою соседку,  указывая на Ромашку. – Её здесь никто не высаживал.
- Так    ведь    их    род    «однолетних»      может    появиться    в 
самом непредвиденном месте, - снимая после ночи папильотки и, встряхивая головкой, ответила Астра. – Не случайно ими интересуются самые бедные из покупателей.
- Это точно. Дешёвка. – Поддержала разговор Георгина.
- Ты  бы  помалкивала.   Сама,  небось,  невысокого рода, -
поглядывая в зеркало и любуясь своим отражением, осадил её Нарцисс.
     Однако, цветы умолкли, заслышав чьи-то шаги. По узкой тропинке тихо подошел юноша, нагнулся и сорвал белую ромашку.
- Вот  это  мило,   - довольно   улыбнулась   Роза.    – Давно   надо 
было выполоть этот сорняк.
     А молодой человек, с Ромашкой в руке, торопился. В условном месте его ждала самая красивая, самая нежная и лучшая на свете девушка. Она очень обрадовалась своему любимому цветку. Они вошли в дом, и этот простенький цветок нашел своё место в хрустальном бокале.
- Ах,  если  бы  непомерно  гордые   садовые   цветы   увидели   в 
какой роскоши я живу, как бережно относится ко мне хозяйка, то это, наверное, сбило бы с них спесь.
      А хозяйка торопилась. У неё, у известной актрисы, сегодня концерт. И вернулась она очень поздно, со множеством букетов самых различный цветов. Она расставила их во всевозможные банки и ведра и вынесла на кухню,  а чтобы не угореть от  терпкого запаха, плотно закрыла дверь.
     В одном из букетов, оказавшихся на кухне, была та самая Роза, которую смущало соседство простой Ромашки.
- Нет в мире справедливости. – С капельками слез на лепестках
сказала своим подругам прекрасная Роза. – Эта «ситцевая» Ромашка гордо стоит в хрустальном бокале, а на меня, роскошную и изысканную, даже не обратили внимания, поставив в какое-то ведро в толпе роз, где теряется моя индивидуальность. А ведь я из благородной семьи эфиромаслечных. Мои сестры, дамасская, французская розы. Я что, хуже Ромашки?
- Да нет, милая, - ответил ей Гладиолус. Мы созданы, чтобы
украшать жизнь людей. Так вот они ценят нас не за родовитость и даже ни за внешний вид, а лишь за то, чей мы подарок. Если тебя принес любимый человек, то ты самый прекрасный цветок в мире.


УДИВИТЕЛЬНАЯ  ВСТРЕЧА

     Она сидела на садовой скамеечке, прикрывшись зонтиком от солнца, и увлеченно вглядывалась в страницы книги. Время от времени её глаза отрывались от огромного фолианта, прикрыв веки, как в полудреме,  а на  лице появлялись задумчивость и удовольствие.  А как не быть довольной: прекрасные, редкой красоты деревья и кустарники окружали эту вполне бодрую старушку, и она все это видела, вдыхала и ощущала всем своим существом. Редкое имя было у этой гордой и степенной дамы: Трезвость. Пусть вас это не удивляет, она глубоко верила, что ещё жива среди людей привычка, совсем не пить хмельного. Правда, эта привычка присуща абсолютному меньшинству человечества. Но, вера в то, что к трезвому образу жизни придут все, подкрепляло её бодрое настроение.
     Но вот её одиночество нарушено. На скамейку просто свалилось некое существо весьма неприятной наружности.  Несмотря на свою молодость, «оно»  было почти всё седое.  Давно прохудившаяся и нечесаная  шевелюра уже не могла прикрывать значительную плешь на его голове. Наличие брюк ни о чём не говорило, поскольку это стало деталью одежды не только мужчин. Затуманенным взором «существо» осмотрелось  вокруг и остановило свой взгляд на Трезвости.
- О,  мадам!   Разрешите  представиться?    Я   самое,   что   ни   на 
есть, разнузданное Пьянство. – Еле ворочая языком и строя невообразимые гримасы, назвало себя существо.
- Давно хотела напрямую переговорить с тобой.
- А с кем имею честь?
- Я Трезвость.
- Фу,  фу,  фу,   - отмахиваясь  как  от  назойливой  мухи,  скривило
рот Пьянство. – Я не способно выслушивать твои нотации, меня сразу клонит в сон.  А, впрочем, валяй, всё равно делать нечего.
- Посмотри  вокруг.   Какая  красота,  если  взглянуть на всё это трезвым взглядом. Ты любишь цветы?
- Цветы нет, но растения очень.
-  Какое растение тебе больше всего по душе?
- Любимое  моё  растение…  – огурец.  Это, надо тебе сказать,
отличный закусон! Особенно солененький.
- Ты хоть читать умеешь?
- А  как  же!  У меня, между прочим, высшее образование. Я могу
тебе и стихи почитать. Вот слушай. Современный поэт Игорь Губерман пишет:

                Не зря я пью вино на склоне дня,
                заслужена его глухая власть;
                вино меня уводит в глубь меня,
                туда, куда мне трезвым не попасть.
Или такие –
Мы пьём и разрушаем этим печень,
                кричат нам доктора в глухие уши,
                но печень мы при случае подлечим,
                а трезвость иссушает наши души.
Мало? Пожалуйста. Тот же автор.
                Не верь тому, кто говорит,
                что пьянство – это враг;
                он или глупый инвалид,
           или больной дурак.
А вот как выражали свою любовь к вину бродячие студенты – ваганты:
Без возлюбленной бутылки –
                тяжесть чувствую в затылке,
                без любезного винца
                я тоскливей мертвеца.
А  известный Омар Хаям писал:
                Так как разум у нас  в невысокой цене,
                Так как только дурак безмятежен вполне –
                Утоплю-ка остаток рассудка в вине:
                Может статься, судьба улыбнется и мне.
Ну что, убедительно?
- Да  неужто  так  хорош  алкоголь,   что  даже  поэты в стихах
пишут об этом?
- Да  ты,  сестричка,  никому  можешь  и  не   верить.   Лучше
всего,  это попробовать самой.
     Пьянство вытащило из кармана фляжку и в отвинченную крышечку налило какое-то зелье. – На, выпей. – Обратилось оно к благообразной старушке.
     Трезвость дрожащей рукой взяла напиток и выпила его залпом. А в руках у её собеседника уже был наготове огурец.
     Закусив нехитрым блюдом эту маленькую чарку водки, старушка улыбнулась и сказала: - А ничего. В этом что-то есть. Но всё равно пьянство – это плохо.
     Однако, после этой встречи, Трезвость нет – нет, да и выпьет чарочку – другую. Лично я в этом убедился, увидев, как идеолог борьбы с пьянством и автор безалкогольных свадеб в весёлой компании попивал водочку.

ЗАКОН  ОРКЕСТРА

     Однажды музыкальные инструменты одного, весьма серьезного, оркестра собрались на общее собрание. На повестке дня стоял один вопрос: рассмотрение жалобы солирующих инструментов. Дело в том, что господин Барабан не соблюдает не только партитуру, но и элементарный этикет. У него привычка всех перебивать и стучать так, что совершенно не слышно голоса солиста.
- У этого Барабана, просто никакого такта! – проворковала флейта.
- Ну,  насчет  такта,  это  ты,  матушка,  загнула.   Именно  наш
славный Барабан отмеряет такт и задает нужный ритм всем вам. – Пробубнил Бубен. Он был близким родственником Барабана и считал своим долгом вступиться за него.
- Ох,  ох,  ха,  ха!   Он,  видите  ли,  задает  ритм!   Хохоча, 
прогнусавил Саксофон. – А нам что, медведь на ухо наступил?
- Как  так  можно?   – пропела обиженно Скрипка. – В тот момент,
когда из меня льется нежная и плавная мелодия, являющаяся основной темой произведения, грубо врываться своим стуком. Я из интеллигентной семьи, и нас учили не перебивать другого, а мягко и гармонично вливаться в общее звучание оркестра. Ну, а если слово дают солирующему инструменту, то тут уж под сурдинку, а ещё лучше просто помолчать и послушать.
- Голос надо иметь! – взвыла Труба. - Меня, например, никто не
сможет перебить. Я сама, кого хочешь, заглушу.
- Что вы все хотите от этого полудурка Барабана. – Протрубил
Тромбон.
- Он  давно  ничего  не  соображает.   Тарелка  беспрерывно  бьет
его по макушке и выбила уже все мозги.
- Не  хорошо  так  о  товарище  говорить.     – Миротворчески 
произнес Кларнет. -  Ведь когда на своем месте дирижёр, и все следуют его указаниям, никто не перебивает друг друга.
-  Вот,  вот!   Вы  без  «постового» не можете. – Простонала Виолончель. Вам обязательно нужен «регулировщик». А не лучше ли слушать  друг друга, а точнее других. Только тогда наступит настоящая  гармония. И собрание приняло такое решение: «При исполнении любого произведения на девяносто девять процентов каждому слушать других и лишь на один процент себя». С тех пор у музыкальных инструментов так и повелось. Вот бы и людям не мешало  научиться этому.   

МЕСТЬ

     Ну, уж очень обидел Волк Лисицу. Нет у неё слов для возмущения этим коварным, жадным и глупым зверем. Что сделал этот нахал, чем так возмутил свою соседку я, честно говоря, не знаю. Знаю только одно, что поклялась Лиса отомстить Волку за причиненную обиду.
    Пришла Лиса к Медведю и просит меду, чтобы наказать Волка. Медведь, по доброте душевной, мёд, конечно, дал, но сообразить, как можно с помощью такого лакомства отомстить, он не мог.
    Пожаловала Рыжая к Белке и выпросила для этой же цели орехи. Белочка, так же ничего ни понимая, насыпала ей целый мешок.
    У Зайца Лисица получила овощи, у ежа грибочки, а Крот нарыл ей картофель у одной бабули, что жила у самого леса. У этой же бабушки Лисица выпросила баночку сметаны и немного масла.  Поблагодарив за молочные продукты, хитрюга, по пути домой, ещё прихватила курочку. Затем на речке разыскала бабулиного Старика и, в обмен на мешок орехов, получила бараний бок и две рыбины.
     Притащив все продукты домой, Лиса взялась стряпать. А пока в котле жарилось мясо, она побежала к волчьему логову.
- Здравствуй сосед.  Я знаю, что друзей у тебя нет,  – обратилась
Лисица к Волку, - да и у меня их не густо. А потому хотела бы тебя пригласить к себе сегодня на ужин.
- Это, по какому случаю? – удивился Серый.
- Да  повод  всегда   найдется.     Ну,   скажем,    по    случаю 
окончания охотничьего сезона. Стол я соорудила на десятерых, но кроме тебя никого не будет.
- Ну ладно. Приду. Почему я должен отказаться?
- Так,  через  час  я  тебя  жду.    – Закончила  своё  приглашение  Лиса  и побежала к себе приготовить всё к приходу гостя.
     Когда к лисьей норе подошел Волк, то рядышком на поляне был накрыт роскошный стол. В центре стоял огромный казан с жареной бараниной, рядом, в красивой посудине, грибки в сметане. По другую сторону казана заливная рыба, рыба жаренная и даже фаршированная по-еврейски (боже, где нас только нет). Тушеная курица, всевозможные салаты  и сладости, среди которых на почетном месте баночка с медом.
- Садись, любезный, угощайся.
- Так может быть, я за бутылочкой сбегаю? Такая закуска!
- Зачем обижаешь? Бутылочка, и не одна, в ручейке остывают.

Когда трапеза закончилась, хозяйка обратила внимание, что вся
посуда была пуста. Гость еле поднялся из-за стола  и со скоростью звука умчался в заросли кустарника. Всё, что с ним происходило там, наводит на мысль, что гостеприимную хозяйку он не поминал добрым словом.
     Утром из логова Волка раздавался стон вперемешку с воплями и бранью, но можно было разобрать и слова клятвы: никогда не ходить в гости ни к кому.  А Лиса приговаривала: «Так тебе и надо, бандит, будешь знать, как обижать соседей!»

     Лично я никому никогда ничего плохого не делал. И мстить мне некому и незачем. Так для чего же приглашают меня к подобным столам? Ума не прилажу.

МОЛОДОЙ  И  СТАРЫЙ

- Как  тебе  не  совестно?   Вчера  опять пришел навеселе. –
Укоряет Дед Внука.
- Ах,  Дед!   Ты  не   представляешь    себе,     как     нам    было 
весело.
     Вечером Дед долго ждал юношу, да так и не дождавшись, задремал, поскольку тот пришел только утром.
- Где ты пропадал всю ночь? – набросился на молодого старый.
- Я до утра был с прекрасной женщиной.
- Нехорошо  ты  себя  ведешь.   – Упрекнул его Дед.  – То ты
приходишь навеселе, то всю ночь пропадаешь, то затеваешь кулачный бой, то не вытянешь тебя из танцевального круга. Нехорошо!
- Да ты,  Дед,  вместо того, чтобы упрекать меня, взял бы, и сам
пошел к женщине, в пляс или в пивнушку, и узнал бы, как это здорово.
- Эх,  сынок, - грустно потряс головой  старик, и слезинки
покатились из его глаз, - если бы я мог.



МЫСЛИ  ВСЛУХ

   Это что-то вроде эссе. Желание или попытка самому разобраться в каких-то волнующих или интересующих вопросах.


СЛЕДСТВИЕ  ПО  ДЕЛУ  О  ПЕРСТНЕ

     Известный немецкий драматург Готхольд Эфраим Лессинг в своей драме «Натан Мудрый» использует поучительную притчу.
     Она приводится в том месте, где заходит разговор об истинности или ложности той или иной религии.
    - Один богатый купец, - рассказывает герой драмы, - умирая, позвал к себе старшего сына. - Послушай меня, сынок, - сказал он, - я хочу оставить тебе вот этот перстень. Запомни, он имеет особое свойство. Он делает человека, владеющего им, самым добрым, самым умным и самым справедливым.
     Старший сын  покинул покои отца и пригласил к нему  среднего сына. Но средний сын получил от родителя точно такой же перстень, с такими же словами о доброте, уме и справедливости тех, кто владеет им. Когда же к умирающему зашел младший сын, то отец третий раз повторил о свойствах его подарка и вручил ему абсолютную копию первых двух  перстней.
      Когда отец умер, то сыновья не могли решить, кто из них главный в доме, показывая друг другу одинаковые перстни и упрекая другого в подделке. Наконец они пошли к третейскому судье. Судья выслушал их и сказал: - приходите ко мне через тысячу лет, а я посмотрю, кто из вас проявил себя самым умным, самым добрым и самым справедливым. Лишь тогда я смогу сказать, чей перстень истинный.
     Но вот прошли эти тысяча лет, и если каждый из перстней символизировал одну из главных религий, то им не с чем придти к третейскому судье. Поскольку каждая из них во все времена пыталась доказать свою правоту не добротой, умом и справедливостью, а силой.
      Начиная от египетского рабства иудеев, через преследование и уничтожение христиан, через крестовые походы в начале прошлого тысячелетия, через инквизицию и фашизм, вплоть до сегодняшней национальной розни на ближнем востоке, в Югославии и Чечне, ни одна из религий не показала своего ума, своей доброты и справедливости.
     Да, внешне, на словах, каждая религия утверждает,  что заповеди их Бога самые гуманные: не убий, не укради, не прелюбодействуй. А на  самом деле, в реальной жизни, это Варфоломеевская ночь, суд Линча, еврейские погромы, терроризм, наркомания, коррупция, грабеж.
     Причем ни одна из религий не может похвастаться тем,  что её почитатели и приверженцы напрочь лишены всех этих смертных грехов. Я не исключаю и иудейскую. Я знаю, что очень многие посещают синагогу, чтобы вымолить прощение за те грехи, которые сделаны накануне. Уже одно то, что высшие раввины Израиля с пренебрежением относятся к  северным репатриантам, не даёт права иудаизму и заикаться о доброте и справедливости. Да что там раввины. Обратите внимание, с каким высокомерием относятся к своему брату еврею-алиму аборигены, соблюдающие субботу и регулярно посещающие синагогу.
     Когда-то казалось, что религиозные войны свойственны только дикому средневековью, когда один человек убивал другого, причем той же веры, только за то, что тот не ходит к обедне. Но оказалось, что современность  по своей дикости превзошла своих предшественников, придумав для уничтожения иноверцев такие орудия и средства, которые и не снились коварной Екатерине Медичи и ей подобным.
    Так что же остается предположить о возможном решении третейского судьи по вопросу, чей перстень истинен. Создается впечатление, что и через следующие тысячу лет это определить не удастся.
     Остается подозревать, что все перстни были подделаны. Да! Обманул своих сынов  купец, а вместе с ними и нас. Подсунул элементарную фальшивку.
     Вы скажите, что я просто безбожник, атеист. Но  это не так.
Не быть приверженцем той или иной религии, ещё не значит, не иметь в душе бога.

СКАЗКА  ЛОЖЬ,  ДА  В НЕЙ  НАМЕК

ЖАЖДА  ПОКОЯ

     Кто не помнит прекрасную пушкинскую « Сказку о рыбаке и рыбке». Рассказывают, что один умный ребенок, услышав эту сказку, спросил: - А почему Старик не попросил у Рыбки новую Старуху? Решение, конечно, мудрое, но мне кажется, что дело не в Старухе.
     Каждый раз, как только Старик приходил к морю кликать Золотую Рыбку, он начинал свой рассказ  с того, что жаловался ей: -
«Пуще прежнего старуха вздурилась, не дает старику мне покою». Вот это-то желание «покоя» и есть основная причина ненасытности Старухи. Разве можно ублажить жадного, в расчете на то, что он, наконец, будет доволен? Нет. Он ненасытен, как Молох, как царь Мидас, жаждущий золота.
     Стремление к власти  можно уподобить страсти к богатству. И там, и тут попытаться достичь максимального эти «наркоманы» могут лишь с помощью тех, кто желает «покоя», кто готов идти на уступки, в расчете на то, что  ненасытные твари остановятся в своём стремлении иметь больше. Вот за это «Старики» и расплачиваются. А то, что стяжатели остаются у «разбитого корыта», так это, как правило, только в сказке.

НЕТ  КРАСИВЕЕ  ЛЮБИМОЙ

     Я не верю, что Кощей надел на красавицу лягушечью шкуру. Мне думается, что такой она стала от недостатка истинной любви. Именно Любовь и Почитание являются для женщины лучшей косметикой, хотя это средство не рекламирует ни одна из фирм. А не делают они это потому, что Любовь не приносит рекламодателям никакой прибыли, и они вводят женщин в заблуждение, утверждая, что пудра, крем, одеколон могут сделать их красивыми. Нет, я не против средств косметики, я просто убежден, что помочь она может только той, которая любима.
      Посмотрите внимательно на женщину и если вы увидите в её глазах уверенность, гордость  и нежность,  то есть то, что делает её неотразимой, это значит, что она любима. Если во взгляде женщины грусть, тоска, потеря веры в себя и в будущее, если она может вызвать только сочувствие, но не влечение, то  будьте уверены, что у неё нет мужчины, который любит её, и никакой макияж не сделает с ней чудо, не превратит в красавицу. Как  точно по этому поводу сказал французский драматург Марк Соважон: - «Нет ничего легче, нежели превратить посредственную женщину в исключительную. Достаточно её полюбить». Если женщина красива для одного, она красива для всех. Сказочная Василиса  стала прекрасной не потому, что скинула лягушечью шкуру, а как раз наоборот: она сняла с себя облик уродства потому, что стала прекрасной, а такой её сделала любовь Ивана – царевича.  Так что лучший косметолог это любящий мужчина. Господа, любите своих женщин, и они всегда будут прекрасными, несмотря на рост, объем талии, возраст и цвет волос или глаз. Какой самый лучший цвет глаз: карий, зеленый или голубой? А вот и не угадали. Самый лучший цвет – это цвет глаз любимой женщины.

ДОЛГ  ПЛАТЕЖЕМ  КРАСЕН

     Есть замечательная сказка о «Золотом Петушке», которую мы знаем по версии А. С. Пушкина. Однако, до него её изложил американский писатель Вашингтон Ирвинг в «Легенде об арабском звездочете» в своём сборнике « сказок Альгамбры». Но дело не в этом, а в самой идее сказки: «долг платежом красен». Да, это известное народное изречение, которое говорит, что за всё на свете надо рассчитываться. Более того, если дал слово, то выполняй.
      Но, познакомившись со сказкой, задаешься ещё одним, довольно важным, вопросом: ну, а если не рассчитался с долгом, если не сдержал слово, что тогда?  Пушкин выносит очень простой приговор: смерть. Царь Додон не рассчитался за Петушка со звездочетом и за это отдал богу душу. Вероятно в пушкинские времена за «долг чести» и расплачивались жизнью. Современное правосудие и мораль требуют более гуманного отношения к должнику, более адекватной расплаты. Правда, и сегодня в криминальных кругах платят жизнью за денежный долг. Но будем придерживаться общечеловеческих законов.
     Сегодня на международной арене бытует благородное понятие «списание долга» странам, не имеющим экономическую возможность его вернуть. Ну а как в быту? Да, и потом, когда речь идет о расплате, то не всегда подразумевается материальное возмещение. Чем человек может и должен расплатиться за подлость, за ложь, за предательство? Вообще за преступление? Человечество ничего не придумало лучше, чем разная степень наказания. Так вот, когда речь идет о нарушении государственных законов, то судебные и карательные органы принимают свои меры, к сожалению, не всегда справедливые. А что делать, когда имеется в виду нарушение моральных, человеческих законов? Вот тут дело значительно сложнее. Здесь каждый, кем-то обиженный, ущемленный, обманутый, является сам обвинитель, сам судья и сам  «палач». И редко бывает в этих случаях, когда «наказание»  соответствует «преступлению». А независимо от нашего отношения к учению К. Маркса, нельзя не согласиться с ним, что «наказание не должно внушать больше отвращения, чем проступок». О «списании долгов» в подобных случаях я что-то не слышал. Хотя признаюсь, что меня поразили своим гуманизмом авторы и создатели прекрасного мультипликационного сериала «Ну, погоди!» Благородный Заяц ни разу не проявил ненависти, а тем более мстительности к Волку, который все время пытается строить ему всяческие козни. Каждый раз Волк наказывает сам себя. Все, что он придумывает против Зайца, оборачивается чудесным образом против него самого. Вот где царствует закон справедливости. Авторы этих фильмов доказывают, что уже в самом преступлении заложено наказание.
     Все эти рассуждения не снимают уверенности в том, что долг надо возвращать, а за преступление наказывать.

 
СКОЛЬКО  ВЕСИТ  ФУНТ  САЛА?

     Замечательный писатель Константин Паустовский в своем произведении «Золотая роза» рассказывает, как банковский служащий самым, что ни на есть честным путем, вынес из банка столько золота, сколько хватило, чтобы ювелир сделал из него прекрасную брошь в виде золотой розы. Собственно золото он выносил не кусками и не слитками. Всего-навсего, возвращаясь с работы домой, он брал с собой бумагу, в которой были завернуты золотые монеты. Дома ему удавалось химическим путем извлекать те микрочастицы драгоценного металла, которые оставались на этих упаковках от монет. Так постепенно он собрал достаточное количество золота для броши.
     Писатель приводит этот пример не как инструкцию для стяжателей, а как аналогию с литературным творчеством, с писательским трудом, с умением терпеливо накапливать материал для создания, в конечном итоге, некоей  ценности.
     Я же воспользовался этим рассказом совершенно с иной целью. Чтобы вместе с вами ещё раз вернуться к старой притче, имеющей нечто общее с приведенным случаем.
     Ходит в народе  история об одном, довольно-таки зажиточном человеке. Говорят, что будто бы однажды к нему с вопросом обратился его сын.
- Папа, - несколько смущенно спросил мальчик, - ты работаешь
простым кассиром, так неужели зарплаты среднего служащего хватает на дорогие мамины наряды, мебель, машину, дачу? Я знаю, что ты честный человек, и меня учишь честности. Ведь в кассе ты, сколько тебе внесли денег, столько ты и сдал. Так объясни мне, откуда всё это? Ведь наследства ты не получил.
- Ты во всем прав, сынок, – ответил мальчику отец.
-   Действительно, я не могу сдать денег меньше, чем получил. – Но, вот есть в жизни один непонятный парадокс.
     Представь себе,  что ты на рынке подъехал к мясному ряду и, не желая вылезать из машины, обратился к людям, стоящим в очереди, с просьбой сделать тебе одолжение: купить фунт сала и передать в машину. Любезные граждане взяли твои деньги и отдали продавцу, который взвесил тебе абсолютно точно фунт сала. Этот жирный кусок через всю очередь, из рук в руки передают тебе.
          А вот теперь и наступает этот удивительный парадокс.
-    Получил ты тот же фунт, что и передал продавец? Ты согласен?
- Конечно. Ведь никто ничего себе не взял, каждый передавал то,
что отвешено.
- Вот именно! Точно то, что отвешено. Но руки-то у всех почему
то  жирные. Вот на этом жиру мы и живем. И всё, что у нас есть, от этого жира. Удивительный жизненный парадокс. Никем не решённый и никем не разгаданный.
- Так что, выходит, фунт сала, полученный через кого-то, уже
не фунт?
- Выходит, что так. Хотя если ты снова его положишь на весы, они
покажут фунт.
     Вырос мальчик и стал кассиром, как папа. Он тоже, сколько получал денег в кассу, столько и сдавал. Но дача у него была побогаче папиной и машина подороже. Видно разобрался он в сложном парадоксе.
     Да, есть смышленые люди. А я вот ничего понять не могу с феноменом «жирные руки». Вероятно, поэтому никогда не имел ни дачи, ни машины. Что делать? В народе говорят: «нет ума – считай калека».

ПРИТЧИ  О  ЦАРЕ  СОЛОМОНЕ

      Мой дед, Яков Соломонович Агинский, который никогда не учился  в школе, великолепно знал историю еврейского народа и иврит, на котором общался со своим соседом.
      Молодежь любила слушать его. Помимо бесчисленного количества анекдотов, он к каждому жизненному обстоятельству имел притчу, всегда с глубоким философским смыслом.
     При жизни деда я был ещё мальчиком и, к сожалению, мало, что запомнил из его рассказов, но кое-что осталось в памяти. Это, прежде всего, притчи о царе Соломоне. Я неоднократно их использовал в различных ситуациях. Вот некоторые из них.

     Когда царь Соломон, наказанный богом, ходил с сумой по миру, то однажды забрел в одно селение. Он приметил дом побогаче и направился к нему попросить милостыню. Но когда он подошел к дому, то услышал громкий лай цепных псов. Соломон, который знал язык птиц и животных, с обидой обратился к собакам.
- Ну что вы надрываетесь? Ведь я не вор, не разбойник. Я подошел
к дому, чтобы попросить кусок хлеба.
     На это собаки ему отвечали: - мы служим у хозяина цепными псами, и если не будем встречать каждого, кто пытается войти в дом, громким лаем, то за что же нас хозяин будет кормить?
     Соломон решил, что собаки правы, и отправился на окраину села, где была свалка, в надежде разыскать что-либо съестное. Но вдруг, откуда ни возьмись, появилась какая-то паршивая собачонка и стала лаять на царя. Соломон возмутился: - ну я понимаю цепных псов, у них работа такая, но ты чего тут разлаялась? – Так если я лаять не буду, - ответила шавка, - то меня не примут в собачью свору.
                ____________________________________

     Скитаясь по стране от  села до села, от города до города, Соломону повстречался мальчик, который умолил царя взять его с собой. Стали они странствовать вдвоем. Однажды, на дороге царь увидел медную монету. – Подними монету, сынок, – обратился Соломон к своему юному спутнику. - Стоит ли из-за такой мелкой монеты нагибаться? – возразил мальчик.
     Царь нагнулся и сам поднял монету. Когда они пришли в город, то на базаре он купил за эту монету немного вишен.
- Ты угостишь меня вишней? – спросил царя его спутник.
- Конечно, ведь мы все делим пополам. Вот я съел одну вишенку, а
теперь тебе одну.
     И Соломон кинул вишенку на землю. Мальчик нагнулся, подобрал её и съел. Так он нагибался за каждой вишней, пока они не кончились.
- Вот  видишь,  мой  юный  друг,  к  чему  приводит  лень? – сказал
царь. - Ты не пожелал один раз нагнуться за монеткой, и тебе пришлось много раз кланяться каждой вишенке.

 Когда Соломон выстроил свой знаменитый дворец то, однажды, выйдя на крыльцо, он подслушал разговор двух птичек, сидящих на краю дворцовой крыши.
- Вот  хочешь,   – говорил  воробей  воробьихе,   - я  топну  ногой и
разрушу этот дворец?
     Царь, услышав эти слова, в возмущении подзывает к себе воробья.
- Ну,  как  тебе  не  стыдно  говорить  подобные  вещи?  Ты, жалкая
пичужка, утверждаешь, что, топнув ногой, сумеешь разрушить этот огромный дворец. Как ты можешь нести такую чушь?
- Послушай,  человек,   - отвечал  воробей,   - какое тебе дело, что я
говорю своей любимой. – И, не дождавшись возражения царя, он снова взлетел на крышу.
-  О чем ты говорил с человеком? – спросила молодая воробьиха.
-  Он умолял меня не топать ногами и не рушить его дворец. – С
гордостью ответил воробей.
- Какой ты у меня сильный и благородный. – С умилением сказала
невеста и прижалась ближе к своему избраннику.

     Как точно в притчах подмечены человеческие недостатки. Мне не раз приходилось в жизни сталкиваться с теми, кто любыми средствами пытался попасть в «собачью свору». Видел и таких, кто беззастенчиво врал и хвастался. Ну, а что касается «лишний раз нагнуться», то я такого лентяя вижу каждый день, как только загляну в зеркало.

 ЧИСТАЯ  СТРАНИЦА

Ошибаться не только свойственно
человеку: это его главное занятие.
                Вся наша жизнь – ряд ошибок.
В. Ключевский

   Какое-то необъяснимое состояние возникает у человека перед чистым листом бумаги. Если это писатель или художник, то он испытывает  чувство надежды и страха, как  роженица, которая мечтает, что её ребенок будет здоровым и сильным, красивым и умным, но боится за его жизнь, за то, что ждет его впереди, что уготовит ему судьба, не попадет ли он в дурную компанию, не посетит ли его горе, бедность, болезнь. И даже если ты не имеешь никакого отношения к литературе или искусству, чистый лист – это неизвестность, это поле для посева мыслей и замыслов, урожай от которых может принести и весёлое, и грустное, и хорошее, и плохое.
   А еще чистый лист, это ощущение новизны и веры в то, что все написанное и изображенное на нём будет соответствовать его чистоте и белизне.
   Ещё мальчиком господин Зет открывал свою новую школьную тетрадь с трепетом и восторгом. Буквы, палочки и кружочки он выводил медленно и аккуратно, стараясь не сделать ни единой помарки. Но терпения хватало не надолго: где-то поспешил, и буква получилась корявой, где-то посадил кляксу, и белая  страница сразу стала грязной. А чего так уж стараться на грязной бумаге? И палочки, кружочки и буковки пошли вкривь и вкось, и совсем неважно, если появилась ещё одна или две кляксы. Он спешил хоть как-нибудь дописать эту страницу и, наконец, открыть новую, чистую, где обязательно всё будет безукоризненно аккуратно. Но и на следующей странице происходило то же самое.
   Однако так случалось не только с тетрадными страницами. Каждое утро маленький Зет просыпался в надежде, что сегодня он будет вести себя так, что его родители и строгие учителя им просто не нахвалятся. Но разлив впопыхах на столе молоко и опоздав на урок, он уже не надеялся на похвалы старших и, возвращаясь из школы домой, по пути швырнул камень в плафон уличного фонаря, а потом долго ждал в отделении милиции пока отец, вызванный с работы, его не заберет, уплатив штраф.
   Надежда, что завтра обязательно всё будет хорошо, и он покажет пример послушания и воспитанности, не оправдывалась. Молоко он уже не разлил и в школу пришёл вовремя, но подрался с мальчишкой из соседнего класса и был послан домой за родителями. И так день за днем.
  Поскольку никак не получалось жить без клякс и помарок с каждого нового дня, он стал возлагать надежды на новую неделю, но тут было ещё сложней, поскольку выдержать семь дней чего-нибудь не натворив было ещё тяжелее, чем продержаться без замечаний один день. Поняв это, молодой Зет каждый раз ожидал новый месяц, а потом новый год, в расчете на то, что всё изменится к лучшему, и он заслужит похвалу за безукоризненное поведение.
  Ожидание «чистого листа» стало привычкой. А потому, когда с молодой женой был первый скандал за то, что хмельной Зет, не ночевав дома, пришел только утром, он принял решение «начать с новой страницы» и разошелся с женой. Но и вторая жена не стала терпеть подобные выходки супруга.
   Уверенный в том, что никогда не поздно начать всё сначала, Зет поменял несколько жен и к старости пришел холостяком.
   Сидя в потёртом кресле, он подолгу задумывался над проблемой: сколько жизней живет человек. И если только не одну, то есть надежда, что новую жизнь можно будет прожить заново без ошибок, клякс и помарок. Так что скорей бы перевернуть эту «страницу» - думал Зет - и открыть новую.   

ПОСЛЕСЛОВИЕ

   Конечно, это далеко не всё, что я имел смелость изложить на бумаге. Я напрочь отбрасываю юношеские  стихотворные опыты, но ряд пьес и инсценировок могут у кого-то вызвать интерес, как и мои «Воспоминания». Для меня самое главное это то, что работа над литературным произведением мне сегодня заменяет всё или почти всё, что я имел в духовной своей жизни. И если я всю жизнь делился с людьми своими мыслями через театр, то теперь я могу это сделать только словом. Не оспаривая утверждения, что «В начале было слово», я убеждён, что в моей жизни «Слово в конце».  И моё счастье, если это «слово» кем-то будет понято и принято.
   Спасибо если вам было не скучно дочитать этот сборник до конца.
Как бы мне хотелось это знать.
  С уважением Борис Смирнов.



ОГЛАВЛЕНИЕ

ОТ  АВТОРА…………………………………………………………….1
ПОВЕСТИ……………………………………………………………………………2
Неспетая песня…………………………………………………………...2
Тихая заводь…………………………………………………………….79
РАССКАЗЫ  ИЗ  ПРОШЛОЙ  ЖИЗНИ…………...……………………110
Операция «Первак»…………………………………………………...110
Одесская школа жизни………………………………………………..113
Криминальный квартет……………………………………………….116
Однажды в гостинице………………………………………………...119
Дилетантство…………..………………………………………………122
АФУЛЬСКИЕ  РАССКАЗЫ…………………………………………….124
Прошу слова…………………………………………………………...125
Повесть о том, как поссорились Абрам Моисеевич
с Моисеем Абрамовичем….………………………………………….127
Дуэль…………………………………………………………………...131
Достойный собеседник……………………………………………….134
Пророк районного масштаба…………………………………………137
Мы едем, едем, едем…   ……………………………………………..139
Как я помогаю жене…………………………………………………..141
СКАЗКИ………………………………………………………………...143
Самый красивый цветок……………………………………………...143
Удивительная встреча..……………………………………………….145
Закон оркестра………………………………………………………...147
Месть…………………………………………………………………..148
Молодой и Старый……………………………………………………149
МЫСЛИ  ВСЛУХ……………………………………………………….149
Следствие по делу о перстне…………………………………………150
Сказка ложь, да в ней намек………………………………………….151
Сколько весит фунт сала……………………………………………..154
Притчи о царе Соломоне……………………………………………..155
Чистая страница……………………………………………………….157
ПОСЛЕСЛОВИЕ……………………………………………………….158

Smirnov Boris,
Conekticut  5/5,
18200, Givat –Hamore,
Afula, Israel.
Tel. 04-640-70-16.
Internet - <smboris@bezeqint.net